из серии «Почти любовь»
Меня зовут Орсон Райтон. Мне 70 лет, и лучшей ночью моей жизни был школьный выпускной. Возможно, после этих слов кое-кто посчитает меня достойным сожаления. Нет, я не говорю, что моя женитьба или рождение детей не вызывали у меня лучших чувств, но готов поклясться под дулом пистолета, что школьный выпускной с Ханной Бетцвайнер был абсолютно выдающимся. В то время я даже не мог предположить, что это событие составит разительный контраст с моим будущим, как не мог я предвидеть, что в течение пятидесяти лет буду работать бухгалтером пенсионного фонда в захолустном городке южного Огайо. Очевидно поэтому впечатления той ночи остаются для меня самым ярким воспоминанием из моего прошлого.
Первое, что стоит сказать о Ханне Бетцвайнер — она была заветной мечтой всех парней и наиболее популярной девушкой нашей школы за все времена существования последней. Я это знаю наверняка, ведь я до сих пор живу в том же районе, и мои дети закончили ту же школу.
Я, напротив, был далеко не самым популярным парнем и большую часть времени числился в «отстающих». В последний год учебы я неожиданно открыл у себя любовь к цифрам и решил стать бухгалтером, хотя до этого увлекался бальными танцами и мечтал о своем салоне красоты. В связи с моими увлечениями одноклассники считали меня геем и, несмотря на мое категорическое отрицание этого, утверждали, что я еще не разобрался, потому что я «отстающий». Возможно, я и был «отстающим», но уж никак не геем.
В наше время школьный выпускной был настоящим балом — не то, что сейчас, вечеринка. Там играл живой оркестр, и пары, одетые в смокинги и вечерние платья, кружились в вальсе до самого утра. Одиноким парням и деушкам вход на выпускной был закрыт, а поскольку всем хотелось туда попасть, суета вокруг формирования пар начиналась задолго до самого события. Как получилось, что я оказался на выпускном в паре с Ханной Бетцвайнер, — это целая история!
В нашей школе был всего один парень, который мог сравниться по популярности с Ханной, и это был Ларри Фазиозо. Ханна и Ларри недолюбливали друг друга. Фазиозо был настоящим маньяком, и все, что он говорил или делал, было шокирующим. Например, он однажды стриковал главный футбольный матч нашей школы, но в отличие от нормальных стрикеров, которые на спор или в знак протеста раздеваются и быстро проносятся голыми по футбольному полю, Ларри Фазиозо ходил по полю колесом до тех пор, пока его не утащили вызванные директором полицейские. Никто бы не удивился, если после такой наглой выходки Ларри выпнули бы из школы, но оказалось, что он был не совсем голым, а в плавках телесного цвета с нарисованными на них соответствующими органами. Кроме того, дядя Ларри работал в управлении образования и смог убедить директора, что кто-то тайком напоил Ларри, подлив спирта в его Кока-Колу. По всей видимости, директор счел этот аргумент достаточным для оправдания недостойного поведения ученика, но мы-то знали, что Ларри вовсе не требовалось напиваться, чтобы выкинуть дурацкую шутку, а если кто и подлил спирта в Кока-Колу, так это был сам Ларри Фазиозо.
Ханна была прямой противоположностью. Если бы она однажды появилась в школе с соринкой на одежде, об этом пошли бы слухи, но Ханна Бетцвайнер ни разу не подала повода для слухов. Порядок и предсказуемость были ее отличительными чертами, а ее поведение соответствовало всем критериям образцового. Ханна даже в мыслях не допускала никакой спонтанности, и когда учительница драмы попыталась включить ее в импровизацию, угрожая снизить оценку, Ханна побежала к директору, обвинив бедную женщину в коммунистических воззрениях. Но основным достоинством Ханны была ее внешность. Пышные светлые волосы, ямочки на щеках и прелестные округлости ее фигурки заставляли любого парня смущаться и краснеть в ее присутствии.
Так случилось, что Ларри Фазиозо пригласил Ханну Бетцвайнер на выпускной. Это было абсолютно неожиданно для Ханны, однако вполне естественно для Ларри. Он объснил это тем, что, хотя ему и не нравится характер Ханны, красивой женщине нужен настоящий мужчина, такой как он, и это было бы «сильно», если бы они пошли на выпускной вместе. Ларри всегда искал сильных ощущений; только так, по его утверждению, он мог почувствовать вкус жизни. Видимо поэтому после школы он записался во Вьетнам, где испытал достаточно сильных ощущений вплоть до самой смерти и, вероятно, после смерти тоже, т.к. любил поносить Бога при каждом удобном случае.
Не удивительно, что Ханна отклонила приглашение Ларри, т.к. для боготворившей «нормальность» девушки вопрос, с кем пойти на выпускной, был очень серьезным. Не так много было «нормальных» парней в выпускном классе, и все они уже были заняты. Ханна могла бы тоже иметь своего парня, но, к сожалению, никто не подходил под ее высокие стандарты. Живи она в большом городе, например, Лос-Анджелесе, шансов познакомиться с идеальным парнем было бы гораздо больше, чем в маленьком городке, пригнездившимся на заводи реки Огайо.
Отец Ханны работал в банке и научил свою дочь в сложных жизненных ситуациях использовать «матрицу решения». Это такая таблица, где по вертикали вносятся возможные варианты, а по горизонтали — критерии, или наоборот. Каждый критерий выражается в баллах, и решение выносится в пользу варианта, набравшего наибольшую сумму баллов. По вертикали Ханна внесла 12 имен парней нашего класса, у которых не было постоянной девушки, и мое имя заняло свое скромное место среди других возможных вариантов. По горизонтали были вписаны следующие критерии: «внешние данные», «умение танцевать», «надежность», «отношение к спиртному» и «джентльмен». Критерий «поддержание разговора» отсутствовал; по-видимому, глухонемой также мог быть рассмотрен и даже, возможно, предпочтителен, но таковых в нашем классе просто не было. Для критериев Ханна использовала пятибальную шкалу, и напротив каждого имени вывела сумму баллов. По итогам этой математической операции я одержал безусловную победу, опередив Уолласа Минксона на целых 5 баллов. В категории «джентльмен» я превзошел его на 3 балла, по умению танцевать – на 2 балла и уступил ему всего 1 балл в категории «внешние данные». Под критерием «джентльмен» Ханна скорее всего имела в виду то, что парень не станет срывать с нее платье на заднем сиденьи машины, и я в этой категории заработал самый высокий балл. Ларри Фазиозо, хотя и плучил пятерку по критерию «внешние данные», по остальным заслужил только нули, и поэтому по сумме баллов оказался самым последним, уступил даже Сальво Сабрино по прозвищу «Неряха».
Ханна показала «матрицу решения» своим подругам, предварительно взяв с них клятву хранить тайну, а те прилежно распространили слух об этом по всей школе. Если бы не этот хитроумный план, мне бы даже и мысль в голову не пришла пригласить Ханну на выпускной, но когда народ стал подходить с поздравлениями и хлопать меня по плечу, тут меня и осенило. До этого я всего лишь один раз разговаривал с Ханной — мы стояли в очереди в кафетерии, и я спросил, любит ли она апельсиновый сок. Она ответила, что иногда, но не очень много, а я сказал, что это хорошо. Разве мог я надеяться на большее? Для того, чтобы я официально пригласил ее на выпускной, мы должны были где-то встретиться, и Ханна попросила своих подруг передать мне, что будет в библиотеке в 14:10. Я репетировал несколько разных фраз, но в итоге выбрал «Ты пойдешь со мной на выпускной?» В библиотеке я задал ей этот вопрос, и она сказала «да». Я кивнул и пошел домой.
Как я уже говорил, Ларри приглашал Ханну на выпускной, и она ему отказала. Однако он обиделся еще больше, узнав о своей оценке в «матрице решения». Ларри пытался настаивать, что по критерию «умение танцевать» он должен был получить хотя бы двойку, а не нуль, и что он не так уж много выпивает, но даже при этом он поднялся бы в таблице всего лишь на одиннадцатое место. Когда он выяснил, что Ханна пойдет на выпускной со мной, «геем», он совсем чокнулся, если, конечно, считать, что до этого он был не совсем чокнутым, и совершил абсолютно непредсказуемое — пригласил на выпускной лесбианку Элейн Монтроуз. У Элейн в то время еще не было сексуального опыта, но она считала себя лесбианкой, потому что терпеть не могла парней. Было действительно нетрудно представить ее лесбианкой — толстушка с короткими черные волосами, она увлекалась чтением и проводила в библиотеке все свободное время. Однажды она меня спросила, как я узнал, что я гомосексуал, на что мне было крайне затруднительно ответить, ведь я не думал, что я гомосексуал, а как раз наоборот, я был вполне уверен, что я им не был. Поэтому я промямлил что-то вроде: «Видишь ли, э-э-э, я не знаю, я не уверен, ты знаешь, э-э-э, я знаю, что все так думают обо мне, но я уверен, э-э-э, что каждый должен это знать о себе, т.е. узнать, а я не знаю, как это узнать, кроме как, э-э-э, я думаю, есть только один способ, и я думаю, ты знаешь, но, я думаю, не стоит этого делать, пока…». Я становился ужасно косноязыким, если мне приходилось разговаривать с девушками в те годы. Я и сейчас не склонен к красноречию, хотя не испытываю абсолютно никаких проблем, обсуждая свои бухгалтерские дела с женщинами-коллегами. Когда несколько лет спустя я спросил Элейн, почему она согласилась пойти с Ларри на выпускной, она ответила, что ей очень хотелось пойти, но никто другой ее не приглашал. К тому же она намеревалсь выяснить, действительно она лесбианка или нет, если бы она почувствовала влечение к самому красивому и сексуальному парню в школе. Элейн даже намеревалась расстаться с девственностью в ту ночь, чтобы понять, может ли она быть «нормальной».
Полагаю, что к этому моменту вам уже стало ясно, что ситуация вокруг выпускного сложилась непростая и грозила еще более осложниться. Дальше все произошло так. Я должен был найти машину, чтобы повезти Ханну на выпускной, но, по требованию Ханны, машина должна была быть «нормальной», т.е. без повреждений или ржавчины. У моего отца был пикап, но, конечно, это не «нормальная» машина для поездки на выпускной, кроме того, на левой стороне пикапа отошла и погнулась хромированная отделка, а починить ее, только для улучшения вида машины, было слишком дорого. У меня оставался один выбор. Мой кузен Фельдман, 26 лет, работал в фирме по продаже машин. Он мог арендовать любую машину со стоянки, но уже пообещал отвезти на выпускной Ларри Фазиозо, который никак не мог сдать на права, даже с третьей попытки. Кроме того, если бы у отца Ларри и была машина, Ларри бы ее все равно не получил, так как отец работал агентом по продаже книг и в тот день был в отъезде. В итоге мы оказались впятером в одной машине: я с Ханной Бетцвайнер, Ларри Фазиозо с Элейн Монтроуз и Фельдман. Сначала Ханна была против такого плана, но когда я показал ей наш семейный пикап, а потом Фельдман подвел ее к сияющему белизной огромному «Линкольну-62-Континенталь», Ханна согласилась, но при условии, что она будет со мной на переднем сидении, а «животное», как она называла Ларри, – на заднем.
Поначалу все шло довольно гладко. Ханна составила расписание и бюджет, чтобы я им следовал. В 15:30 я отправился в цветочный магазин, чтобы забрать корсаж на запястье для Ханны и бутоньерку для себя. Корсаж из темно-синих орхидей должен был подчеркнуть великолепие бледно-голубого платья имперского покроя с кружевным лифом, летящей шифоновой юбкой, атласной лентой вокруг высокой талии и большим бантом на спине. Моя бутоньерка в точности соответствовала корсажу Ханны, и я должен был прикрепить ее к лацкану своего смокинга. Я сразу представил, что теперь-то я уж точно буду выглядеть, как все думали обо мне, но что, на самом деле, было совсем не так. В 16:00 я пошел взять напрокат смокинг, который состоял из белого пиджака и черных брюк. Он не вполне подходил к голубому платью Ханны, но в те времена никто не носил смокингов другого цвета, кроме черных и белых.
В семь часов вечера, когда за мной заехал Фельдман, Ларри и Элейн уже были в машине, и мы все отправились за Ханной. В гостиной у Ханны мы сначала сфотографировались, и только потом поехали на бал. В машине я старался сидеть неподвижно, как камень, чтобы случайно не коснуться Ханны на поворотах. Не прошло и трех минут, как Ларри начал донимать Ханну: «Хочешь сегодня поиметь гея, Ханна?» Ханна выпалила в ответ: «Ты, Фазиозо, безмозглый дебил. Тебя надо было бы посадить в клетку и показывать в зоопарке, только это было бы оскорблением для животных». «Мне все равно, – продолжал Ларри, – зато я отхватил настоящую женщину, правда, Элейн? А может, Элейн, ты хочешь пересесть к Ханне, а Орсон сядет на заднее сиденье со мной?» «Я не…», – начал я, но Ханна перебила: «В зоопарке обезьяны умнее тебя, Фазиозо». «А-а, ты любишь обезьян! У нас в городе есть несколько, которые могут тебе понравиться». Ханна развернулась и вперила в Ларри взгляд, полный ненависти: «Если бы мне пришлось выбирать между тобой и негром, это был бы нелегкий выбор, но я скорее уйду в монастырь». «А ты, Элейн, тоже хочешь стать монахиней? Одни женщины вокруг, классно, да?» Элейн забилась в угол на заднем сиденье машины, как можно дальше от Ларри, который с того момента вообще перестал проявлять к ней внимание. Его, похоже, интересовала только Ханна: «Ханночка, – сказал он, – почему ты променяла меня на этого идиота? Мы могли бы сегодня замечательно провести время». «Я как раз и собираюсь замечательно провести время, при условии, что тебя не будет рядом. А если ты все еще хочешь хорошо провести время, тебе стоит примириться с твоим выбором», – Ханна послала Ларри самодовольную усмешку. Элейн не на шутку разозлилась — она надеялась, что Ларри будет ухаживать за ней и, возможно, даже станет приставать, а она благодаря этому выяснит, могут ли ей нравиться мужчины, но Ларри был поглощен только Ханной, которая, к тому же, унизила Элейн, что, как потом оказалось, было серьезной ошибкой.
Когда мы прибыли в школу, Ларри и Элейн пошли в одну сторону спортзала, в котором уже играл оркестр, а мы с Ханной — в другую, и стали танцевать. Я был отличным танцором, и Ханна тоже посещала уроки танцев, поэтому у нас с ней неплохо получалось. Это были, в основном, медленные танцы, и мы держались на правильном расстоянии друг от друга, лишь изредка натыкаясь на другие пары. Ларри и Элейн тоже пытались танцевать, но безуспешно, и их танец был больше похож на греко-римскую борьбу. В итоге Элейн села и надулась. Когда заиграли «Рок целые сутки», Ларри вышел танцевать один, и его версия рок-н-ролла включала попеременное верчение вниз, пока он не касался пола то одной, то другой рукой, и подпрыгивание вверх с поворотами на 360 градусов, так что его длинные темные волосы хлестали его по щекам, как мочалка. Своим танцем он занял примерно четверть зала, и люди выстроились вокруг него, хлопая в такт музыке. Это был целый спектакль. После танца Ларри сел подальше от Элейн и стал пожирать Ханну глазами. Я заметил, что Элейн пошла в дамскую комнату и выглядела так, как будто была готова кого-то убить. Вскоре Ханна сказала, что ей нужно поправить макияж, и тоже ушла в дамскую комнату, пробыв там довольно долго. Девушки вышли из уборной вместе, Ханна вернулась ко мне, а Элейн подошла к Ларри, и у них состоялся разговор, о содержании которого я узнал от Элейн много лет спустя. Ларри спросил с подозрением: «О чем это вы там разговаривали?» Элейн, усмотрев в этой ситуации шанс отомстить обоим, решилась на ложь: «Ханна сказала, что по ее мнению, ты настоящий жеребец, и она тебя хочет». Ларри недоверчиво посмотрел на Элейн: «Чушь! Почему же она мне отказала, когда я пригласил ее на выпускной? Нет, я ей нисколько не нравлюсь». «Да, она объяснила это мне. Ханна считает, что только тот мужчина заслуживает уважения, кто не принимает в серьез, если женщина говорит «нет». Она разочарована, что ты не продолжал настаивать на приглашении после ее отказа. Она бы пошла с тобой, если бы ты проявил настойчивость, а не сдался после первой попытки. Ханна сказала, что даже была готова потерять девственность с тобой, но сейчас это уже несбывшаяся мечта». Любой парень с мозгами отверг бы такую неправдоподобную историю, но не Ларри, который считал, что перед ним не может устоять ни одна женщина. Он вскочил и подбежал к Ханне со словами: «Ты женщина для меня, Ханна, а я твой мужчина. Мы созданы друг для друга, и я больше не принимаю отказа». Ее ответ был резким: « Ты сумашедший, Фазиозо. Уйди, пока я не вызвала полицию». «Вызывай, – сказал Ларри. – Если ты не будешь моей, мне все равно, и пусть меня посадят за это в тюрьму. Но я клянусь, сегодня ты будешь моей, и ты получишь, что хочешь». В ответ Ханна выплеснула стакан севен-апа в лицо Ларри, и тому пришлось уйти, чтобы умыться. Уходя, он продолжал кричать: «Я буду с тобой, Ханна, я не сдаюсь, теперь ты меня не одурачишь», и кивал головой, давая понять, что сломит ее сопротивление. В оставшиеся часы выпускного Ларри продолжал следить за Ханной и потягивать свою Колу, подливая в нее жидкость из маленькой бутылки, которую время от времени он доставал из кармана. Элейн по-прежнему сидела неподвижно, как статуя, но теперь с выражением удовлетворения на лице.
Фазиозо был не единственным, кто выпивал той ночью. Фельдман каким-то образом проник в школу и проводил время в темном углу спортзала с Салли Фалласен по прозвищу «потаскушка», которая пришла на выпускной с Сальво «Неряхой», но сразу известила его, что он был нужен только для входа, и что ему стоит уйти и больше о ней не беспокоиться. Фельдман расслаблял Салли жидкостью из своей фляжки, и они уже приступили к довольно серьезному петтингу. Школьные наблюдатели, видимо, направили всю свою бдительность на Фазиозо и не обращали внимания на происходящее в углу зала. Наконец, был объявлен последний танец, и мы с Ханной станцевали квадратно-шаговый вальс в наиболее элегантной манере, если не считать попытки вклинения со стороны Фазиозо. Обычно, когда парень желает перехватить партнершу, он хлопает танцующего по плечу, а Ларри, вместо этого, похлопал Ханну по попе. Наблюдатели, которыми были тренер по футболу и тренер по женскому волейболу, устремились на Ларри, как пара голодных боровов, и последующие несколько минут он провел за стенами спортзала, ожидая окончания танцев. Мы видели, как он ходил туда-сюда у основного выхода, и, незаметно для него, выбежали через боковую дверь. Фельдман уже был в машине с Салли, у которой верх платья был спущен, но пояс и чулки еще были на месте, и Фельдман гладил ее между ног. Ханне стало противно, и она отказалась садиться на переднее сиденье вместе с ними, поэтому мы разместились сзади и попросили Фельдмана поскорее поехать, но он все повторял: «Одну минуту, одну минуту». Тем временем, Ларри нас заметил и рысью побежал к машине, таща за собой Элейн. Мы стали кричать Фельдману, чтобы он немедленно стартовал, и он двинулся, но путь был закрыт отъезжающими машинами, и мы застряли в пробке. Тогда мы замкнули двери, но Фазиозо стал угрожать поцарапать машину ключами от дома. Фельдман испугался, ведь машина была заимствована в фирме, и открыл переднюю дверь. Ларри втолкнул туда Элейн, дотянулся до задней двери, открыл ее и шлепнулся на заднее сиденье рядом с Ханной. «Поехали», – рявкнул он. Сначала он сидел спокойно, глядя в пространство и источая сильный запах спиртного, а его долговязое тело занимало половину заднего сиденья. Ханна была вынуждена тесно прижаться ко мне, чтобы быть подальше от ненавистного Ларри. Я никогда раньше не был в близком контакте с девушкой, тем более такой роскошной, как Ханна, и моя плоть возгорелась огнем. Кроме того, на переднем сидении тоже происходил активный интимный процесс, так как Фельдман вел машину одной левой рукой, а Салли часто дышала и стонала. От всего этого у меня образовался крупный стояк. Видимо, это начало возбуждать и Фазиозо. Он уставился на Ханну и стал двигаться ближе к ней, сначала медленно, чтобы посмотреть, как она будет реагировать, а потом сдеал внезапный рывок и оказался рядом с ней. Ханна, не говоря ни слова, открыла свою сумочку, достала оттуда маникюрные ножницы и крепко зажала их в руке, как кинжал. Когда Ларри сделал еще одно движение, Ханна нацелила острие ножниц ему в глаз и угрожающе прошипела: «Назад!» Ларри, конечно, пришлось отодвинуться. Между делом, Элейн свернулась калачиком у двери на переднем сидении и смотрела в окно, старясь игнорировать шумные телодвижения Салли. Было похоже, что Элейн могла в любую минуту открыть дверь и выпрыгнуть из машины на полном ходу. Мы направлялись в Риверсайд Бар и Гриль, чтобы перекусить после выпускного. Дорога шла по берегу Огайо и извивалась, следуя течению реки. Несмотря на то, что Фельдман был выпившим, и его правая рука была занята Салли, он довольно хорошо вел машину, ловко справляясь с крутыми поворотами, которые неожиданно выскакивали из темноты. Фазиозо сидел в напряжении, поджидая удобного момента для новой атаки. Этот момент наступил, когда Фельдман сделал такой резкий поворот, что Ханна проскользила по сиденью прямо к Ларри, который тут же набросился на нее. Ханна размахнулась, чтобы всадить маникюрные ножницы в глаз Ларри, но он был готов к этому, перехватил ее руку, и ножницы упали под сиденье. Ларри и Ханна начали бороться, Ларри сначала подмял Ханну под себя, но она ухитрилась выползти из под него. Я бросился ей на помощь и схватил Ларри за шею обеими руками. Он прохрипел: «Убирайся, гей», но я держал его крепко. Ларри стал извиваться, и я закинул на него ногу, но потерял равновесие и оказался на полу. Ханна стала использовать меня как живой щит, так как я теперь находился между ними. Она нашла свои ножницы под сиденьем и зажала их в кулаке, намереваясь пустить их в ход при новой атаке. Ларри к этому моменту решил сменить тактику: «Я делаю только то, что ты хочешь, но тебе придется сдаться рано или поздно. Если мы продолжим, будут жертвы». «Ты идиот, – кричала Ханна, – я ничего от тебя не хочу. Единственное, что я хочу, свинья, это чтобы ты умер, и чтобы тебя съели черви и мухи. Если ты прикоснешься ко мне снова, я вырежу твои глазные яблоки». «В ад с Богом, – отвечал Ларри. – Ты моя женщина. Я это знаю, и ты это знаешь, и Бог это знает!» В этот момент Салли стала издавать громкие стоны. Дорога повернула налево, но Фельдман не заметил этого, а продолжал ехать вперед, где находился старый заброшенный карьер. Фазиозо дотянулся до Ханны через меня, схватил ее за руку и стал тянуть ее к себе. Ханна отбивалась ногами, и мне пришлось прижаться к двери, чтобы она не проткнула меня своими каблуками-шпильками. «Линкольн» промчался по гравию, протаранил забор, за которым начинался крутой скат карьера, и оказался в состоянии свободного падения. Салли издала вопль удовольствия, напоминавший рев львицы в экстазе, а машина, пролетев 50 футов, обрушилась на дно карьера, превратившись в кучу искореженного металла. К счастью, у «Линкольна-62» не было ремней безопасности, а дверные замки были не столь надежными в то время, поэтому нас четверых вынесло из машины в результате столкновения с забором. Я и Элейн удачно приземлились в гамак из виноградной лозы, обвивашей кроны яблоневых деревьев, а Ларри и Ханна угодили в огромную грязную лужу неподалеку. Фельдман и Салли остались внутри и погибли в одно мгновение, когда машина ударилась о каменное дно карьера. Когда я и Элейн выпутались из виноградных лиан, мы подкарабкались друг к другу и решили не спускаться на землю, пока не рассветет. Ночь была ясной и безлунной. Нам были хорошо слышны хлюпанье грязи внизу и голоса тех двоих, что пытались из нее выбраться. «Я спас тебе жизнь!» – кричал Ларри. «Я убью тебя!» – вопила Ханна. «Я сейчас буду лишать тебя девственности, – объявил он. – Я знаю, что ты меня хочешь». «Лишать меня девственности? О чем это ты? Я потеряла девственность два года назад с моим кузеном из Нью Джерси!» После этого воцарилась тишина, а через некоторое время мы услышали, как они занимаются любовью. Мы с Элейн тоже занялись этим, а потом уснули до утра.
Ханна оказалась в положении и вышла за Фазиозо замуж, но овдовела через два года, когда он погиб во Вьетнаме. В течение нескольких месяцев мы с Элейн были вместе, но потом она меня бросила, так как, по ее мнению, со мной не о чем было говорить. Она стала юристом, получила МБА и вышла замуж за отличного парня. Они осели в Уайт Плейнс, штате Нью-Йорк и родили мальчика и девочку.
Когда выяснилось, что Фельдман взял «Линкольн» со стоянки без разрешения фирмы, мы все подумали, что смерть была лучше для него, чем то, что ему полагалось за это. Что касается Салли, мы решили, что она испытала самый сильный оргазм, который могла иметь в своей жизни, и что для нее больше не оставалось, к чему стремиться.
Как я уже говорил, я стал бухгалтером пенсионного фонда и отцом семейства. Ханна Бетцвайнер согласилась выйти за меня замуж после смерти Ларри, и мы воспитали четырех прекрасных детей: трех своих и мальчика Ларри, и у нас уже семь внуков. Старые знакомые меня спрашивали время от времени, что случилось той ночью, но я всегда уклонялся от прямого ответа. Сейчас, когда Ханны уже нет, пришло время удовлетворить их любопытство и рассказать правду. Говорят, что подросткам, чтобы повзрослеть, нужно выгнать из себя дурь. Я думаю, это как раз и произошло со мной той ночью с помощью Ларри, Элейн, Фельдмана, Салли и моей незабвенной Ханны.
Перевод с английского Елены Смысловой
