На автобусной остановке мы, наверное, стояли друг перед другом довольно долго, но мой взгляд не поднимался выше его галстука. Подняв глаза я обмер. Это был Олег. Во всяком случае человек от него не отличимый. Полуулыбку Джоконды оживляла доброжелательная ирония. «Ну, здравствуй!» – решился я нарушить молчание. «Здравствуй, коли не шутишь» ответил он с характерным пришепётыванием. «А я слыхал, что ты умер»

– «Как видишь, слухи о моей кончине несколько….». А почему бы не поговорить с этим по-видимому добродушным мужиком. Он явно готов подыграть. «Я не был на твоих похоронах, но когда я вернулся с Сахалина… Кстати, кое-кто  из тамошних зелёных помнит тебя, передают поклоны» – «Спасибо. Как они там?». На похоронах его я, действительно, не был, но был на сороковинах. Перед его фотографией стоял гранёный стакан покрытый ломтиком чёрного. Надо снабдить мужика информацией для продолжения мистификации: «Цитируют твой «Шмелиный мёд», «Золотую краснопёрку». – «Приятно, а я сам уже почти забыл». Страшно захотелось поздороваться за руку, но во-первых, вдруг это всё-таки бесплотный фантом, а во-вторых он не любил рукопожатий – стеснялся своей огромной лапы – «Мне хорошо в чужом краю, но я вернусь, ей Богу, чтоб руку вновь пожать твою похожую на ногу» – написал я ему как-то раз. «Знаешь, я так горевал, что не смогу прочесть тебе свои новые вирши» – «Так, прочти сейчас» – «Не. Не буду. Во-первых не вспомню каламбуры, а во-вторых, ты ведь не любишь ненормативной лексики («Пора, пора в обратный путь из Азии в Европу, чтоб броситься небе на грудь похожую… и т.д.») – «Потерплю ради приятного свидания». «Твой автобус?» – И уже через плечо с улыбкой он сказал: «Будь здоров, Саша.» – «А я, ведь, не назвал себя!» – Может быть всё-таки где-то проговорился? «А я. Помню.». В глазах моих всё поплыло от нахлынувших слёз, которые солоноватыми ручейками стекли к углам рта.