Маленькая бетонная коробка. Ни то построена при Сталине, ни то пристроена при Берии. Высокий потолок и низкие стандарты уровня жизни в таких постройках заставляют, по меньшей мере, вести беседы на кухне и разъезжать по Сибири. По мере большей – подгнивать остаток своего века интеллектуально, духовно и физически, а там, глядишь, и коммунизм придет, а вслед за ним и арендатор, алчный до жилплощади.
Светлана Адольфовна жила в этой квартире еще до времен, когда ее отчество никого не смущало, и ко времени, когда фамилия Бреггустович почти обязывала квартировать теперь уже в центре Москвы, рядом с активно растущей Люблинско-Дмитровской линией метро.
В потолок здания Сталинской постройки плевать намного труднее, чем в потолок здания постройки Хрущевской и тем более Брежневской, пускай даже желание это в разы сильнее. Вот Светлана Адольфовна на месте и не усидела, особенно после пышных празднований юбилейной даты выхода на пенсию. Слава Богу, Государство позаботилось и дало людям массу возможностей развивать частный бизнес, так что теперь она могла с огромной скидкой купить печенье «К кофе» в магазинах типа «Шестерочка» и греческом «Magnētis líthos», чтоб потом обрадовать праздничный желудок, пусть и без самого кофе. Отметив двадцатый юбилей своей пенсии, она решила, что жизнь пора менять, ну если не жизнь, то хотя бы ее образ, и лучше бы этот образ затесался в уже не красный уголок дома ее дочери и зятя. «Им наверняка нужна помощь с непоседами-детьми, да по хозяйству, да финансово – перееду-ка я к ним, а квартиру под сдачу отдам. Как славно я придумала!» – сказала себе и дочери Светлана Адольфовна и решительно переехала.
Переехать – дело не самое хитрое. А вот найти в Москве желающего на роскошные апартаменты рядом со станцией Зябликово, да еще и в строгие кризисные весны – вот где реальная задача, решение которой не поддалось бы даже лучшим тактикам и стратегам типа Рокосовского или Гайдара, которым не довелось пожить в ипотечный крах. В эти паскудные времена решиться на переезд в самый центр мог отважиться только владелец футбольной команды, ну, или на крайний случай – страждущий провинциал, который не слыхал ни о Рокосовском, ни о Гайдаре. Благодаря газете бесплатных объявлений такой нашелся!
Этим провинциалом стал Муся Невирковец, переехавший из предместий Анадыря в поисках «золотой московской жилы». Эта «жила» сродни американской мечте, почти одно и то же, лишь за одним отличием: американская мечта любому анадырцу или анадырчанину должна быть ближе и территориально и ментально. Но Мусе очень хотелось добраться именно до «жилы», а не американской мечты, ибо английского языка он не знал, а посему слово «dream» по русскому созвучию принимал за какой-то шахтерский термин. А вот слово «жила» ему было любо. И вот Муся, или как его звали друзья и недруги – Мурад, двинул в Столицу необъятной родины с тем, чтобы обрести счастье свое собственное, а не коллективное.
***
Поездка из Анадыря до Москвы заняла чуть больше недели, и по пути Муся увидел почти всю Россию-матушку. То ли впитал он в себя вековую мудрость родных мест, одолев шесть тысяч километров пути, то ли новая экосистема, сформировавшаяся в вагоне-плацкарте за это время, поменяла его менталитет. На пятые сутки пути Муся погрузился в транс – он думал. Думал обо всем: о полустанках обшарпанных, о полях, о людях, которые там стоят или в них лежат, о своей судьбе, о значимости своей жизни для такой огромной страны, и, конечно же, о счастье!
В транс Муся впадал достаточно часто. Он любил порой задуматься, лежа в кровати, или восседая в клозете, или стоя у окна, или перебрав крепкого. Возможно, сосредоточение именно этих видов активности в поезде заставило его так туго задумался о судьбах народа родного, что на полустанках обшарпанных обитает. О каждой травинке в полюшке родном задумался он. Задумался о всяком, кому счастье созидания недоступно. Так крепко задумался, что даже сам Карамзин перевернулся на бок и прислушался к его потугам ума. И такой неистовой любовью Муся проникся к своим местам, что Есенин бы не смог описать! В пути осознал свой прежний эгоизм: «Кончено же счастье должно принадлежать всем-всем-всем жителям этих прекрасных мест, всему народу! Вот для кого я буду там, в Москве стараться – для народа!» – подумал Муся и решил, что положит жизнь свою на труд во имя многонационального населения своей отчизны и его благоденствия. И начал Муся строить планы…
***
Планы – материя сетчатая. Поток мыслей, который дали даже под самым сильным напором, сквозь эту материю либо пройдет без остатка, либо пробьет в ней зияющую дыру. Талант планирования – умение сделать так, чтоб лишние мысли хотя бы не повредили будущим делам. Главное в этом деле не сглупить.
Муся был не глуп, так говорила его мама, и никогда не говорил его отец, для которого книга «Путешествие в страну буржуазной демократии», единственная книга, которую читал Муся, была самой нелюбимой. Не любил отец, конечно, не только эту книгу, а вообще все книги, честно признаться, он больше ненавидел буквы в книгах, чем сам продукт печати. Говорить он тоже не любил, так как был убежден, что слово не только печатное, но и гласное – ключ ко всему вселенскому злу, а буквы, из которых всякое слово состоит, есть материал для изготовления ключа. Поэтому ничего не читал, ничего и никого не слушал, не разговаривал, а размышлять предпочитал образами. Всех же кто читал, слушал и говорил – он презирал, Муся не был исключением, хоть тоже мыслил лишь образами и картинками.
Образное мышление – единственное, что делало Мусю похожим на отца, в остальном он был точной копией председателя садово-коллективного товарищества «Радужное», где у его родителей даже участка то и не было, а сам председатель никогда не слышал о семье Невирковец.
Но точно как председатель «Радужного» подвыпивший Муся прямо сейчас сидел в туалете, смотрел в окно и планировал свои действия по приезду в Москву. Ехать оставалось всего пару часов, а список дел пополнялся ежеминутно: в какой-то момент Муся даже испугался, что их станет так много, что он не сможет удержать все в голове, однако поняв, что чем больше картинок в голове, тем ему радостнее – успокоился.
***
Муся видел Москву только по телевизору, и его представления были ограничены показанным по каналу «Россия-1», единственному транслировавшемуся у них дома. Наверное, из-за этого у него сложилось впечатление, что достижение той самой Московской «золотой жилы» возможно для любого провинциала, если он достаточно сильно будет любить какого-нибудь врача или партийного организатора. Что касается людей в Москве, согласно программе телепередач, они делились на несколько категорий – коварных персонажей Андрея Астахова, добрых молодых любвеобильных танцоров в цирке на льду, которые постоянно судятся и пародируют никому не известных знаменитостей, и людей, которые подвергают сомнению разного рода совпадения.
По приезду ждали Мусю масса сюрпризов. Первым стали местные стиляги: бомжи Попов и Мотай, или как они представились: «Интеллектуальные осколки времен больших возможностей, заблудшие в дебрях души и принявшие познание свое за суть свою, взамен гнилого материализма». Они-то и подсказали ему, как найти счастье народное, щедро поделившись газетой бесплатных объявлений, где рвотным пятном был обведен адрес пожилой Светланы Адольфовны. Мотай заверил Мусю, что это знак: надо решить жилищный вопрос, а там и счастье народное не за горами.
«Скажите, Мотай – спросил Муся – а вы счастье свое еще не обрели или уже растеряли?».
Мотай отхлебнул немного антифриза, потом вытаращился на него и закашлял. Сперва сухо и по-доброму, потом сильнее и с надрывом. Мотай пытался вымолвить ответ, который терялся в брани и жженом кашле. Он закашливался все сильнее, начал краснеть, задыхаться и слышно было только: «Грх-апных-счаблястье-птгрх» – Муся не знал как ему помочь, но тут на помощь товарищу подскочил Попов, который, увидев бутылку антифриза, словно очнулся от сладкой дремы, и несколько раз ударил Мотая по спине ножом. Муся сразу вспомнил Анадырь и рассказы матери об отцовских ухаживаниях и понял, что третьему тут не место. Он распрощался с новыми знакомыми и двинулся по адресу, так аккуратно обведенному в газете.
***
Муся пришел по адресу, что значился в объявлении. Вид у него был опрятный и здоровый: румяные щеки гладко выбриты, темно-синий пиджак выглажен, а брюки, в разрез местной моде, прикрывают щиколотки.
Увидев Мусю, Светлана Адольфовна сразу поняла, что он неместный: за плечами рюкзак, а в руках книга «Путешествие в страну буржуазной демократии». Эту книгу, как всяк порядочный интеллигентный москвич, она не читала, а значит, претензий к ней не имела. Она улыбнулась пришельцу и ласково сказала: «Только славянам! Понаехали тут, понимаешь, не пойми откуда кровопийцы! Страну пропивают, да с книжками своими идиотскими ходят и ждут, что мы тут им на скатерке все подадим! Тридцать тысяч как с куста будешь платить, поддонок! И коммуналку! Подавись своими ключами и убирайся в квартире почаще, тупой провинциал! Чтоб тебе пусто было, решили, что Москва резиновая!» – улыбка на лице хозяйки давала понять Мусе, что ему тут рады и он сделал огромный шаг к счастью, осчастливив эту приятную женщину.
Начал он обустраиваться на новом месте. Дело это требовало массу усилий, времени и сосредоточенности. Квартира была ничтожно мала в своем метраже, но из-за высоких потолков возникало ощущение пустоты, которую ему очень хотелось заполнить.
Он пытался привести квартиру в порядок по образу и подобию родного дома: поломал шкаф, набросал бутылок и другого мусора. Своего мусора у него еще не было – ему пришлось обраться за помощью к бомжу Попову. Все вещи его уместились на одном лишь стульчике – это не устраивало Мусю, вещей нужно больше, иначе уютно не будет. Он пытался убедить Попова скинуть хотя бы тужурку, но тот отказался, сославшись на январскую непогоду. Уюта не было. А какое всеобщее счастье, если главный его поборник испытывает дискомфорт? Муся решился на важный шаг: найти спутницу, которая помогла бы ему захламить эту квартирку, а заодно постоянно его пилить за слабость к алкоголю, дабы воссоздать атмосферу родного дома.
***
К сожалению телеканал «Россия1» давал инструкции по поиску спутника жизни только для провинциалок, но не провинциалов, и Муся решил посоветоваться с единственным знакомым Москвичом, который знал нравы местных женщин, несмотря на отказ от материального.
«Шкуры пищат, когда у тебя есть зелень и характер – заверил Попов – начнешь загребать валюту, и любая прибежит сама, братан» – интересная мысль, подумал Муся и ринулся искать работу.
Хоть образования у Муси не было, зато были знания, которые он почерпнул из «Путешествия в страну буржуазной демократии» и молчания отца. Он решил, что из него вышел бы отличный маркетолог: в поезде на пути в Москву ему это сказал дважды дембель из города Омска, когда Муся ему излагал свой план улучшения спроса в привокзальных ларьках.
Муся двинулся на окраину в надежде на успех. Первое же собеседование оказалось для него удачным: собеседующий начальник когда-то сам приехал из Анадыря, а теперь стал коренным москвичом. Оказалось, что этот большой начальник когда-то имел дела с отцом Муси, и последний ни слова не сказал полиции, когда пропал вагон алюминия, а будущий Мусин начальник переехал в Москву. В благодарность за доброе молчание отца и поразительное сходство с председателем садово-коллективного товарищества «Радужное», начальник попросил Мусю приступать к работе следующим же днем. Так начался новый период в жизни Мурада.
***
Попов не обманул: после первой получки прошло всего пять лет, и Муся встретил вторую половину. К тому времени при виде Муси было не устоять: брюки едва до щиколоток, по-Остаповски голые ступни, мятый пиджак, под которым футболка, с изображением полового члена, а на голове вместо волос потертая кепка – вылитый коренной москвич.
Буся, или как ее называли родители Беатриса, была именно той, кого искал себе в спутницы Муся. Она работала собачьим стилистом и была скандальна, как его мама. А впервые появившись на пороге его все еще не родного дома, среди мусора и бутылок Буся тут же нашла место для своих претензий по поводу его алкоголизма. Муся давно мечтал о том, чтобы к нему отнеслись по матерински несправедливо и очень обрадовался, когда Буся накричала на него и ударила по лицу, как когда-то мама била отца. Он понял – вот она, атмосфера родного дома! Через два месяца они с Бусей поженились: «Готовы ли вы, Мурад, Невирковец взять в законные жены Беатрису Болонскую?» – ответ был однозначен. Теперь, получив уют, которого искал пять лет, Муся мог приступить к работе над всенародным счастьем.
***
Муся вкушал гречу с паштетом, который вот уже пять лет называл фуагра и с довольной улыбкой слушал крики супруги на тему его беспомощности, жалости, великолепного ума и бесхребетности. Он глядел на ее одежду, беспорядочно разбросанную по телу, и думал: «До чего мне повезло в далекой Москве найти девушку, похожую на мою мать. По-крайней мере, не заскучаю по ней и не придется ехать в Анадырь отказавшись от поисков всенародного счастья».
Муся не хотел себе признаваться, что, после стольких лет в Москве, уже практически забыл дивные виды России-матушки, которые в свое время его вдохновили. Забыл он о полустанках обшарпанных, о полях, о людях, которые там стоят или в них лежат, о своей судьбе, о значимости своей жизни для такой огромной страны, и, конечно же, о счастье…
В последние годы мечта о коллективном счастье сменилась мечтой о собственном уюте и его это уже не смущало. О былом величии напоминала только Светлана Адольфовна, которая раз в месяц приходила за арендной платой и, как встарь с ласковой типично московской улыбкой на лице говорила: «Ах ты тварь понаехавшая тут с проституткой женой, чтоб ты мерзота продолжал платить. Чтоб ты выродок залез в щель откуда выполз».
Вот оно – настоящее провинциальное счастье!
