– Маша? – растерянно спросил он. – Это ты? Ты мне снишься? Почему на тебе эта юбка и эта шаль? Ничего не пойму. Где я? Кто ты? Маша или Луиза?
– Не волнуйся, Илья, – со смешком в голосе, ответила невысокая изящная женщина. Она сняла и отбросила шаль, уселась напротив обескураженного скульптора в кресло и с улыбкой повторила:
– Это я, Маша Прозорова. Узнаёшь?
– Честно говоря, с трудом, – восхитился Илья. – Ты очень изменилась. Похудела. Похорошела. Стала лет на десять моложе. Я рад тебя видеть, правда, очень рад. За те три года, что прошли с момента… нашего расставания, я постоянно думал о тебе.
– Я верю, верю, Илья, – кивнула Маша. – Я тоже думала о тебе.
– Нет, это, действительно, ты? – переспросил Илья. – А как ты меня нашла?
– Очень просто. Пока ты живёшь в этом доме, я всё время была рядом. Жила во флигеле, со своей тётей.
– С Еленой Васильевной? Почему же я тебя ни разу не видел?
– Видел, Илья, много раз видел. И когда я сидела в инвалидном кресле, под видом её больной дочери, и когда удирала от тебя вдоль забора и случайно оставила шаль на кусте крыжовника, и когда танцевала на поляне испанский танец…
– Ты и Луиза – одно и то же лицо? А, знаешь, я только сейчас заметил, как вы с ней похожи, – сказал Илья, посмотрев на картину. – Только глаза у тебя – серые.
– Когда-то мне всё это уже говорили, – вздохнула Маша.
– Значит, это ты забралась к нам в кухню, выпила полбутылки вина и распотрошила сигареты? А в окно ванной, тоже, конечно, смотрела на меня ты, Маша? И твой маскарадный костюм я нашёл в тайнике, под ржавой бочкой? Маш, а зачем ты всё это делала?
– Сама не знаю. Наверное, очень соскучилась по тебе. Мы ведь не виделись целых три года.
– Маша, – помолчав, сказал Илья, – я только сейчас понял, как был виноват перед тобой. – У него навернулись на глаза слёзы. – Прости меня, если можешь. Судьба наказала меня жестоко, – Илья взял руку женщины, нагнулся и поцеловал.
– Это ты меня, прости, Илья. Ведь история с мадонной, моя затея. Дурацкая, конечно. Но, кто знал, во что она выльется? Я просто хотела подшутить над тобой. Вот и подсунула свою старую копию полюбившейся тебе картины. Только с пустым креслом.
– Ты? – удивился Илья. – Я не знал, что ты пишешь маслом. И как здорово!
– Да, пишу. Целых три года. И скоро состоится первая моя выставка. Я уже член Союза художников. И помогла мне эта мадонна. Я знаю её вдоль и поперёк, потому что по ней училась писать маслом. Я рисовала её карандашом и углём, прежде чем взяла в руки кисть. У меня десятки копий этой картины…
– Рад за тебя. Но всё равно я ничего не понимаю. Значит, ты видела эту картину раньше? Гораздо раньше, чем я обнаружил её в заброшенном сарае?
– Конечно. Я и положила её в сарае на самое видное место, чтоб ты её непременно нашёл. Я знала, что она тебя заинтересует. Ну, что ты смотришь на меня с таким удивлением? Эта мадонна – моя. Она мне досталась случайно. Много лет она пролежала в нашей с тётей квартире, в Кадушкино…
– Знаешь, давай-ка, рассказывай всё по порядку, – попросил Илья. – А то я чувствую себя полным дураком.
– Ну, если по порядку, тогда придётся вернуться почти на тридцать лет назад, – Маша умолкла и посмотрела наверх. По стеклянной крыше мастерской барабанил дождь. – Тогда, в семьдесят втором году, мне было всего шестнадцать. Я провалила вступительные в Текстильный институт, приехала в Москву за документами и попала на вечеринку к знакомому нашей семьи, профессору… Впрочем, это неважно. Возвращаясь из гостей, поздним вечером,  я попала под такой же вот дождь. И, как назло, у меня сломался зонтик. Я шла по Неглинному бульвару, потом свернула в Рахмановский переулок. И тут меня окликнул высокий тощий парень. Немного смешной, как и я промокший до нитки, в очках и с сумкой через плечо…

Тётя Лёля вернулась с репетиции вся мокрая.
– Вот так, – заявила она с порога, – понадеялась на погоду. Два месяца такая жара стояла, и вдруг сильнейшая гроза. То уходит, то возвращается, а дождь до сих пор хлещет.
Света лежала на постели, отвернувшись к стене.
– Так и лежишь? – спросила актриса. – Хватит кукситься. Ведь твоя ангина прошла. Температура нормальная, горло не болит. Вставай, ужинать будем.
Елена Васильевна приготовила чай, булочки, выставила на стол купленные в кондитерской пирожные и фрукты и потрепала Свету за плечо.
– Давай, поднимайся, красавица. Целыми днями валяться в постели и реветь, это не выход.
– А что мне ещё делать, если он меня выгнал? – Света  поднялась и нехотя села за стол.
– Ты посмотри на себя в зеркало, – Елена Васильевна достала из сумочки пудреницу с зеркалом и поднесла к Светиному лицу. – Непричёсанная, неумытая,… а что это за вещица у тебя на шее? Покажи-ка.
Света сняла с шеи бусы из слоновой кости с камеей в виде виноградины, на которой было вырезан её профиль, и подала тёте Лёле. Та рассматривала украшение, словно какое-то чудо.
– Это Илья вырезал, когда мы только поженились. Он хотел, чтобы я носила эти бусы, а мне они не нравились. Я думала так, самоделка какая-то. Мне нравились фирменные вещи, с камушками. Илья обижался, но ничего не говорил. Я понимала, и всё равно делала по-своему.
Света опять начала всхлипывать.
– Дурочка, это же уникальная авторская работа. Таких бус и такой камеи ни у кого на свете больше нет. А золото с фальшивыми камнями – обыкновенная фабричная штамповка. Иди, умойся, – Елена Васильевна вернула Свете бусы.
– Я умывалась сегодня, – буркнула та и взяла с тарелки одно пирожное.
– Ну не хочешь, как хочешь. Тогда пей зелёный чай с жасмином и мятой – лучшее средство от всех печалей, – тётя Лёля подвинула Свете большую фарфоровую кружку чая.
– Дальше рассказывать будете? – спросила Света.
– На чём я вчера остановилась-то? – задумалась актриса. – Ах, да. Возвращаюсь я однажды с гастролей к себе в Кадушкино, а племянница мне заявляет: «Я жду ребёнка». Представляешь, какой сюрприз?
– Кто отец? – спросила Света, запивая пирожное чаем.
– Тот самый парень, Шурик, студент истфака, с которым она познакомилась у профессора в гостях. Вечер был дождливый. Он пошёл Машку провожать, и оба они промокли до костей. Тогда он предложил ей зайти обсушиться в издательство, где работал сторожем. Она согласилась. Там у них всё и произошло. Что поделаешь! Любовь с первого взгляда. Я Машку не осуждаю, сама такая… горячая.
– И я такая! – С чувством сказала Света, облизывая крем с пальцев. Потом вдруг вспомнила, как Илья ругал её за это, и опять скуксилась.
– А через девять месяцев родился Серёжа. Я записала его на свою фамилию. Машка Прозорова по отцу, а по матери Фадеева, как и я. Я ведь младшая сестра её покойной мамы. И стали мы его воспитывать, – продолжила свой рассказ тётя Лёля. – И хороший мужик, я тебе скажу, получился, а главное актёр талантливый. Его сейчас в Москву, в академический театр пригласили! Только этим своим поступком, – заметила двоюродная бабушка Сергея, Машка мне всю личную жизнь поломала. Я ведь тоже молодая была, тридцать лет всего. И у Машки семьи не получилось. Нет, любовники были и у неё и у меня. Но ничего серьёзного. Так мы втроём и жили. Она, я и наш общий сын. Потом, когда Серёжа подрос, Маша встретила твоего Илью, а у меня появился Иван Макарович. Серьёзный поклонник, номенклатурная личность. Без детей, но женатый. Развестись не мог. Десять лет у нас с ним был тайный роман, а когда умерла его супруга, я к нему переехала, в посёлок «Сосенки», в тот самый дом, где вы с Ильёй сейчас живёте. Ну не реви, не реви, помиритесь, – погладила Свету по голове Елена Васильевна, чувствуя, что у той опять закипают слёзы.
– Расписались, но не прошло и года, как муж тяжело заболел. Похудел, стал чахнуть. Оказалось, у него неизлечимая болезнь. Тогда я взяла бессрочный отпуск в театре, переехала в «Сосенки», чтобы быть с ним. Я купила ему кресло на колёсах и в последние месяцы жизни вывозила его в сад, – задумчиво проговорила Елена Васильевна. – До сих пор не пойму, отчего он так быстро сгорел? Может быть, из-за этой мадонны? Иван Макарович её терпеть не мог. А супруге его, картина нравилась. Она у них в доме висела. Когда жена умерла, он вырвал холст из рамы, свернул и забросил в сарай. Как чувствовал, что от неё идёт какое-то зло. Мы с Машкой сами много лет мечтали от этой картины избавиться. Она у нас в буфете лежала. Потом я сдуру взяла и подарила её Ивану Макаровичу. Но я думать тогда не могла ничего худого. А вон, как вышло. Как только картина появилась в их доме, они вскоре умерли друг за другом. Сначала жена, потом и сам Ивана Макарович. Имущество и московскую квартиру он завещал родственникам, а дача досталась мне. Я, конечно, сразу подарила её внуку. Но ему эта дача была не нужна. Он захотел её продать. Маруся помнила, что Илья всегда мечтал о загородном доме. Мы придумали, как предложить Илье дом, не выдавая себя. Маша не хотела, чтобы Илья знал, что он наш. Сергей представился богачом, получившим дачу в наследство, сказал Илье, что торопится с продажей, и назначил цену почти вдвое ниже реальной. Так вы и стали владельцами дома в посёлке «Сосенки», а мы с Машкой вашими дачниками. Это была её идея. Ей так хотелось побыть ещё немного рядом с Ильёй. Ведь она его очень любила. Может быть, втайне надеялась, что у вас с ним не сложится. Но вскоре она поняла, что вы замечательная пара, и избавилась от иллюзий.
Елена Васильевна помолчала, достала носовой платочек, вытерла глаза и сказала:
– Ты не держи на меня обиды, что я тогда тебе всякой ерунды наплела. Про привидения в доме Вени Гиршмана и всё такое. Хотя, история про Суламифь, её старого мужа и художника Серова, абсолютно правдивая. Дом игольного фабриканта Гиршмана стоял на берегу Москвы-реки, в районе станции Тучково. После революции в нём разместили санаторий. А насчёт привидений я соврала. Испугать хотела. Мы ведь с Машкой думали поначалу, что ты хитрая и расчётливая «щучка». Приехала из провинции, обольстила известного скульптора. Потом только поняли, что ты настоящая. Славная девочка, и с душой, – тётя Лёля потрепала Свету по волосам. – И поверь мне, всё у вас будет хорошо.
– Погодите, тётя Лёля, – спросила Света, поднося чашку с чаем, ко рту, – Если привидений не было, откуда же огоньки и смех?
– Пока не скажу, не время, но думаю, скоро ты всё сама узнаешь.

– Ты никогда не говорила мне, что у тебя есть сын. И вообще ничего не рассказывала о себе. Почему? – спросил Илья, закуривая новую сигарету.
– Мне казалось, что это тебе не интересно. Ты был слишком занят собой, своей карьерой. Приходил всегда поздно, усталый и недовольный собой, приносил хлеб и колбасу. Наскоро пил чай, падал на диван и тут же засыпал. Но я всё равно была счастлива. Я боялась, что однажды ты вовсе не придёшь. Меня постоянно мучило, что я тебя старше на целых пять лет. Если б ты любил меня, ну, не любил, хотя бы иногда был ко мне внимателен, ласков…
– Я любил тебя, Маша, – тихо сказал Илья.
– Это сейчас тебе так кажется. Вы, мужчины, часто любите задним числом.  Тогда… ты был другим. Закрытым, жёстким. Я всё время ждала, что ты меня бросишь, поэтому махнула на себя рукой. Перестала следить за собой и за домом. Я понимала, что не подхожу тебе, и все мои потуги удержать тебя, будут унизительными и напрасными. Очень трудно жить под дамокловым мечом разлуки. Устаёшь бояться. Как я предчувствовала, так и вышло, – вздохнула Маша.
Илья молча курил, исподтишка разглядывая женщину, с которой прожил несколько лет, так и не узнав её по-настоящему. Его поражали изменения, происшедшие в ней. Из стеснительной, немодной и неопрятной, учительницы рисования, Маша превратилась в интересную, уверенную в себе женщину, признанную художницу. Значит, в ней дремали незаурядные творческие способности, которые он не сумел разглядеть? Значит, Маша, которую он, казалось, знал, как свои пять пальцев и совсем не ценил, как любовницу, была настоящим кладезем неизрасходованных чувств?
– Наверное мне никогда не понять женской логики, – со вздохом, обронил Илья.
Молчание затянулось. Свеча уже сгорела наполовину. Дождь на время утих, а потом припустил с новой силой.
– Когда ты ушёл от меня, – вздохнула Маша, – я думала, что умру. Но потом огляделась вокруг, увидела, как скверно мы жили, взглянула на себя твоими глазами и поняла, что ты поступил правильно. Поначалу я впала в жуткую депрессию. Я совсем не могла есть, и похудела вдвое. Это неожиданно пошло мне на пользу. Я стала выздоравливать. Начала наводить порядок в своём жилище. Белила потолки и клеила новые обои, чистила до блеска кастрюли и покрывала лаком полы. Изменила причёску и выбросила всю старую одежду. Я даже перекрасилась в блондинку, зная, что ты предпочитаешь женщин именно с таким цветом волос. На это ушло несколько месяцев. Меня не покидала надежда, что ты когда-нибудь обязательно вернёшься, удивишь, каким стал наш общий дом, какой стала я, и мы снова будем вместе. Но ты не возвращался, и я поняла, что этого мало. Чтобы завоевать тебя, я должна стать, если не знаменитой, то, по крайней мере, самой собой. А я с детства мечтала о живописи, но боялась, что из меня художник не получится, потому и пошла в Текстильный, учиться на модельера. Всё-таки – это тоже искусство. В итоге из меня и модельера не вышло, – вздохнула Маша и дрожащими пальцами вынула из пачки сигарету. Илья поднёс ей зажигалку. – Но тогда, когда тебя не стало рядом, я поняла, что нельзя ходить вокруг да около своей мечты. Ты был прав, когда, несмотря ни на какие трудности, шёл по своей единственной дороге.
– И что же было дальше? – спросил Илья, подождав, пока она сделает пару затяжек.
– Я уехала на родину, в Кадушкино, к сыну и тёте.
– Кадушкино – это что? – спросил Илья – Деревня? Посёлок?
–  Это маленький городок. Два часа на электричке с Ярославского вокзала.  А потом час на автобусе в сторону от железной дороги. Это моя родина. Ну, вот, я бросила школу, повесила замок на свою комнату в коммуналке и уехала в Кадушкино. И ни разу не пожалела, что оставила столицу. Там, в своём городке я стала писать маслом. Копировала, делала натюрморты, этюды. А потом вспомнила про мадонну, достала её и сделала несколько набросков, а потом настоящую копию. Только не стала переносить на своё полотно черноглазую испанку. Она вызывала во мне тяжёлые воспоминания. Глядя на неё, я вспоминала тот дождливый вечер, сторожку в издательстве «Музыка» и бедного Шурика. Я оставила кресло пустым. Эту самую копию я  подсунула позже тебе.
– И всё-таки, Маша, как ты нашла этот меня? Откуда узнала про этот дом?
– Очень просто. Это дом моей тётки. Тёти Лёли. Елены Васильевны. Она получила его в наследство. После смерти Ивана Макаровича, своего супруга. И тут же отписала по дарственной моему сыну, Сергею. Ему дом был не нужен. Он хотел его продать и купить квартиру в Москве. Тем более что его пригласили в столичный театр. Я вспомнила, что ты всегда мечтал о загородном доме, нашла твой телефон в справочнике Союза художников. Сергей позвонил вам со Светой и предложил…
– Так твой сын этот… бизнесмен? – вспыхнул Илья, но тут же, усилием воли, остудил свой пыл. Ему хотелось дослушать Машу до конца.
– Да, этот самый Сергей. Только не бизнесмен, а актёр. Тётя тоже актриса. Разве плохо они сыграли свои роли? Разве тётя Лёля была не хороша в седом парике и клетчатом фартучке? В жизни она гораздо моложе. Мы так радовались, что у вас с Сергеем сделка состоялась, и ты стал владельцем этого дома.
– Но зачем, зачем было устраивать этот спектакль? – опять не сдержался, повысил голос Илья. – Можно же было всё сделать по-людски? Я бы и так купил этот дом и отдал бы вам с тётей флигель, хоть в вечное пользование.
– Нет, Илья, не купил бы. Не купил бы. Из гордости, из щепетильности. Потому что чувствовал себя передо мной виноватым. Потому, что подумал бы что-нибудь не то. Например, что я, таким образом, хочу вернуть тебя.
– А ты не хотела? – спросил Илья, глядя женщине прямо в глаза.
– Хотела, Илюшенька, хотела, – отвела глаза Маша. – Ещё не видя, не зная твоей жены, я завидовала ей и мечтала вас разлучить. Мы придумали целую пьесу, в которой были мать с больной дочерью, дух красавицы Суламифь и загадочная «Мадонна Мурильо», которая под воздействием «эликсира бессмертия» оживает, сходит с полотна и в каждой женщине видит соперницу. У тётки был отпуск, я тоже была свободна. В общем, мы решили немножко повеселиться. Тётя всегда мечтала хоть раз в жизни побыть режиссёром. И вдруг представился такой случай!
– Неужели вы всё это затеяли для того, чтобы напугать Светку, одурачить меня, внести разлад в наши отношения? – спросил Илья.
– Честно? – Маша тоже взяла сигарету. Илья поднёс ей зажигалку. – Поначалу так и было. Но, живя с вами бок о бок, совсем скоро мы поняли, что Светка твоя замечательная девчонка, что вы по-настоящему любите друг друга, и решили, как говорят актёры, «дать занавес». Особенно после того, как в игру включились твои друзья, в результате чего, Света упала с лестницы. События нарастали, как снежный ком. Мы не в силах были уже ничего изменить.
Илья закрыл ладонями лицо. Возникло тяжкое молчание.
– Ты мстила мне, Маша? – спросил Илья, отняв руки от покрасневшего лица. – Я от тебя этого не ожидал.
– Не мстила, нет, – у Маши тоже появились на глазах слёзы, – я не желала зла никому из вас. Затевая эту игру, мы знать не знали, что из этого выйдет. Когда я подменила картину, не думала, что ты бросишься на её поиски. Ты оказался чересчур впечатлительным, Илья.
– Значит, настоящая картина всё время, пока я её искал, находилась во флигеле?
– Совершенно верно. Если б ты хоть раз заглянул туда, ты сам бы в этом убедился. Я так надеялась на это. Ведь дома, мы с Лёлей снимали свои маскарадные костюмы и парики, а, выходя на улицу, опять превращались в старуху-мать и парализованную дочь.
– Но, кто же, чёрт побери, заставлял вас делать это?! Кто неволил тебя бегать от меня по саду, танцевать под луной? Не проще ли было прийти ко мне в мастерскую, и не через потолок, а сквозь дверной проём, и рассказать всё, как есть?!
– Ты сердишься, Илья. Ты и сейчас сердишься, когда я пришла просить прощения. А тогда… ты, наверное, убил бы меня. Поэтому нам пришлось играть свои роли до конца. Хочешь, я встану перед тобой на колени? – спросила Маша, погасив окурок.
– Этого только недоставало! – буркнул Илья, отвернув лицо к стене. Он помолчал, посопел носом, потом спросил:
– Значит, эта картина не принадлежит кисти Мурильо? – Илья кивнул в сторону мольберта, стоящего у стены. – И то, что женщину, изображённую на полотне звали Луизой, обвинили в колдовстве и сожгли, тоже выдумка?
– И полустёртая подпись маэстро, и рецепт, написанный по-латыни и все изречения на заднике картины – чистый вымысел студента-историка и моя подделка. – Ответила Маша.
Илья смотрел на неё мрачно, подняв густую бровь.
– А знаешь, я была в Испании, – сказала она, словно не замечая его угрюмости, – Тётя Лёля получила наследство после смерти мужа и купила мне в подарок путёвку, чтобы я поехала, немного развеялась, посмотрела мир. Я была в Мадриде, в музее Прадо, проехала по другим городам этой страны. Меня порадовало, что испанцы помнят Мурильо и гордятся им, в то время как  в других странах его подзабыли. Там я и познакомилась со своим будущим мужем, большим любителем живописи, и прожила вместе с ним в Испании целых полгода. Научилась танцевать испанский танец с настоящими кастаньетами. Потом вернулась в Россию. Мне надо было подумать, разобраться в себе, прежде чем согласиться на брак с этим человеком. Ведь ещё любила тебя, Илья. А теперь жизнь нас окончательно развела. Теперь я вернусь к мужу. Я уже всё решила. Он постарше меня. Перед ним я не испытываю никаких комплексов и знаю, что он любит меня такой, какая я есть.
Маша замолчала, оглянулась, посмотрела в окно. Там моросил мелкий дождь.
– Когда я собственными глазами увидела, как ты счастлив со своей молодой женой, я решила, что больше не буду возникать в твоей жизни. Наши пути разошлись навсегда. Что не делается, всё к лучшему. Я тоже счастлива, поверь.
– Какие же вы стервы, бабы! – всердцах сказал Илья и, встретив удивлённый взгляд Маши, пояснил:
– Ты очень вовремя пришла каяться, Маруся. Когда у меня нет ни дочери, ни жены. Жену, между прочим, увёл у меня твой шустрый сынок. Я даже не знаю теперь, где Светка.
– Брось, Илья! Никто никого не уводил. Ребята оторвались и всё. Сам что ли таким не был? Прости их, Илья. Они ещё молоды и не ведают, что творят. А Светка твоя живёт в моей арбатской комнатке, с тётей Лёлей. Ревёт, не переставая, и раскаивается в своём поступке. Езжай и забери её оттуда. И ещё. Дочка твоя жива.
– Что ты сказала? Повтори? Или ты опять шутишь?
– Такими вещами не шутят. Доктор вчера поздно вечером приезжал, сказал, что пытался связаться с тобой, но не мог дозвониться. У тебя ни мобильный, ни московский телефоны не отвечают. Он просил передать, что девочка чувствует себя хорошо, набирает вес. Он записку тебе оставил и просил позвонить сегодня утром. У него ночное дежурство. До девяти он будет в клинике. Поздравляю, Илья, ты стал отцом.
Илья взволнованно схватил белый клочок бумаги, вырванный из блокнота, где было написано слово в слово, всё, что сказала ему Маша. Под текстом стояла подпись Владимира Вартановича.
Илья заметно повеселел. В это время с улицы послышался двойной гудок автомобиля.
– Это за мной, – Маша встала. – Я вызвала такси на семь часов утра.- Наши с тётей вещи собраны. Прощай, любимый!
Илья обнял Машу и прижал её голову к своему сердцу.
– Как «прощай»? Ты, что, Маруська? – с чувством сказал он. – Ты такую новость мне сообщила! Спасибо тебе. Я уверен, мы обязательно будем видеться! Вы же будете приезжать к нам? А на мадонну, плевать! Забудем всё плохое, ладно? Будущим летом мы ждём вас с мужем в гости.  И тётя Лёля, и остальные члены семьи тоже… могут приезжать.
– Поживём – увидим, – улыбнулась Маша, освобождаясь из могучих объятий скульптора. – Вот, что ещё, Илья… Я дарю тебе эту картину. Только, когда приведешь её в порядок, не оставляй себе и не продавай. У неё плохая энергетика. Видно, эта черноглазая женщина перенесла при жизни страшные муки. Подари эту картину какому-нибудь провинциальному музею. У них вечно не хватает экспонатов. Пусть подпишут под ней: «Портрет испанки. Неизвестного мастера. Примерно середины 17 века». Пошла. Таксист меня заждался.
– Я помогу грузить вещи? – предложил Илья.
– Не стоит. Займись лучше своим гостем, по-моему, он без тебя сильно скучает.
Маша уже в дверях помахала Илье рукой и пошла к флигелю. Он видел, как мелькнула в зелени сада её аккуратно причёсанная головка, белая кофточка с глубоким вырезом и простая коричневая юбка на резинке, прилегающая к тонкой талии. Загадка «Мадонны Мурильо» была разгадана.
Илья проводил её взглядом, достал из кармана пиджака, висящего на стуле, мобильный и позвонил в клинику.

Дядя Слава сидел в кухне за столом, на котором стояла открытая бутылка водки и тарелка с варёной картошкой и солёными грибами. Он налил себе стакан водки, капнул в мисочку Кузе, поднял стакан, стукнул о прутья клетки, отпил немного, занюхал чёрной корочкой и, подняв вверх вилку, с надетым на неё грибом, важно сказал:
– Вот ты, Кузьма, конечно, не помнишь, а я тебе скажу, – он хрустнул грибом и, видя, что крысёнок спит без задних ног, пожурил его:
– Сынок, я с тобой говорю? Эх, ты! Молодёжь! Выпил-то всего ничего, а уже с копыт долой? Мы крепче были. Вот, когда тебя ещё на свете не было, водка вдруг подорожала. Соображаешь? Была три шестьдесят две, а стала… рублей пять что ли? В общем, там, наверху, – он показал вилкой на потолок, решили, что народ пить перестанет. Но народ, как ответил? – голос дяди Славы окреп: – Если даже будет восемь, всё равно мы пить не бросим! Передайте Ильичу… Леониду, ты его не застал. Нам и десять по плечу! Слышь, сынок? Хватит дрыхнуть. Поговори с дядей Славой.
«С кем это он там разговаривает? – подумал Илья, в приподнятом настроении входя в дом. – Неужели с крысом? Совсем допился старик».
– Ну, а если двадцать пять, снова Зимний будем брать? – спросил Илья, остановившись в дверях. – Всё, дядя Слава, сворачиваем пьянку. Я иду под душ, а потом еду за Светкой. Папаша! Ты знаешь, почему я такой весёлый?  – Илья нагнулся и обнял старика за плечи. – У нас дочка родилась!
– Иди ты! – Дядя Слава, пошатываясь, встал со стула. Его всклокоченная макушка доходила Илье до середины груди. – А я сразу догадался, что Светка в роддоме. Я ни слова тебе не верил. Стреляного воробья на мякине не проведёшь!
– Врач сказал, на меня похожа, – похвалился Илья, – рыжая, крепенькая.
– На тебя? – огорчился тесть, окинув взглядом могучего зятя.
– Нет, лицом, фигурой, конечно, на Светку. А волосы рыжие, как у меня, – пояснил Илья. – Ну, я пошёл мигом, а ты, дядя Слава, тут приберись. Тебе бы в парикмахерскую сходить. Очень уж у тебя вид помятый. И потом душ прими, дезодорантом побрызгайся, что ли? Не хочется, чтобы дочь тебя в таком затрапезном виде застала.
– Да это всё супружница моя и девки. Если б, они мне сухой закон не назначили, я бы так не наспиртовался, ети их под лопатки! – подосадовал дядя Слава.
Илья ушёл в ванную, поджёг горелку, и вскоре шум воды заглушил все звуки, доносившиеся снаружи.
В это самое время к дому подкатила старенькая, видавшая виды, машина Ерохиных. Виктор, а за ним Тамара, с тяжёлым металлическим чемоданчиком, вбежали в распахнутую дверь дома Родионовых и застали в кухне щуплого пожилого и явно нетрезвого мужчину, который, поставив на стол зеркало, тщетно пытался подстричь себя садовыми ножницами. При виде этой картины, Ерохины синхронно опустились на диван.
– Отец, – спросил Виктор, – а хозяин-то где?
– И хозяйка? – подсказала Тамара.
– А шут их знает! – ответил дядя Слава, не отвлекаясь от своего занятия. – Хозяина нет, а хозяйка в больнице.
Ерохины тревожно переглянулись.
– Как нет? – голос Виктора дрогнул. – Вообще нет?
– Говорю, ничего не знаю! – с досадой повторил тесть скульптора. – Вон, у Кузи спросите. Может, он чего скажет.
Дядя Слава в одной руке держал клок спутанных волос, а в другой ржавые ножницы, и сердился, оттого что привести себя в порядок, как советовал Илья, у него не получалось.
Поняв, что ни от деда, который благоухал, как вскрытая винная бочка, ни, тем более, от Кузи, таращившегося на них через прутья клетки своими красными глазами, ничего не добьёшься, Ерохины побежали в мастерскую.
– Знаешь, – дрогнувшим голосом сказала Тамара, – вполне вероятно, что Илью уже…
– Зарыли, что ли? Не болтай чепухи! – одёрнул жену Виктор. Но замедлил шаг, достал сигареты и закурил. Они пошли медленнее. Оба подумали, что, если Ильи не окажется в мастерской, то надежды, что он жив, уже нет.
– Всё сходится, Витя. Он нам звонил… четвёртые сутки уже пошли. Сказал, что не хочет больше жить. И старик пьяный. Видно какой-то родственник. После поминок никак прийти в себя не может. А Светка от расстройства в больницу угодила. Всё сходится.
– Что ты мелешь? Ну, что ты мелешь, я спрашиваю?! – рассердился Виктор. Слёзы, набежавшие на глаза Тамары, его не трогали. – Ты сама же потащила меня на Смоленщину. Целыми днями зудела, что надо срочно на выходные, ехать овощи поливать, а то пропадут. Не поехали бы, ничего бы с Ильей не случилось.
Они пересекли поляну, и подошли к мастерской. Виктор подёргал дверь. Она была заперта.
– Вить, а вдруг он там, внутри. Лежит бездыханный…
– Замолчишь ты или нет?! – взорвался Виктор. – Сейчас я туда через крышу войду.
– Думаешь, у тебя получится? – усомнилась Тамара.
– Получится. Я сам помогал ему фонарь рубить. Тут и лестница приставлена, – сказал Виктор, обойдя мастерскую сзади. Он быстро взобрался на крышу, прильнул к стеклу фонаря и сказал жене:
– Ничего не вижу. Вроде на диване кто-то лежит. Темнеет что-то.
Тамара охнула, прикрыв ладонью рот.
Виктор резко повернул ручку потолочного окна, открыл его и спрыгнул на пол мастерской, затем изнутри открыл дверь жене.
– Нет никого, – сказал он, – я одеяло за человека принял.
Тамара тревожно глянула на скомканное клетчатое одеяло в углу дивана.
– Бутылок-то, бутылок! – удивилась она. – Илья никогда столько не пил. Тут от одного количества спиртного сердце может не выдержать. А это, что? – она взяла в руки бутылочку из-под импортного пива, на дне которой оставалось немного жидкости чернильного цвета. Тамара понюхала содержимое бутылочки и отпрянула.
– Не пойму. Запах вроде знакомый, но почему-то неприятный. Лекарство, как пить дать. Сейчас я сделаю анализ. У меня всё с собой.
Тамара поставила на стол свой металлический чемоданчик, в котором находилось не только всё необходимое для первой помощи больному, но и целая мини-лаборатория.

Илья тем временем принял душ, надел махровый халат и вышел из ванной. Он поднялся на второй этаж, в спальню, чтобы одеться. Открыл одно из окон и увидел на соседском участке Ипатия Михеевича. Друг генерала подметал садовые дорожки.
– С добрым утром! – окликнул его Илья. – Как там Степан Гурьевич?
– Спасибо, поправляется потихоньку. Я вот пришёл собачек его покормить и листья подмести, – он указал на ворох жёлтых листьев, аккуратно сметённых в одну кучку.
«Осенью запахло» – подумал Илья и спросил:
– Ипатий Михеевич, какое сегодня число?
– Пятнадцатое августа, – удивлённо ответил директор клуба. – У нас через две недели выставка местных художников открывается. Поучаствуете, Илья Андреевич?
– Обязательно, – сказал Илья и подумал: «Неужели я так долго спал? На День города к заказчикам не поехал. И расстегаев их фирменных не поел, и кваску не попил. Обиделись, наверное, мои провинциалы. Вот, кому я для городского музея мадонну подарю». – Ипатий Михеевич, а у нас со Светкой дочка родилась. Можете поздравить.
Илья не слышал, что кричал ему старик, расплывшийся в улыбке. Он быстро оделся, сбежал вниз, чтобы вывести из гаража машину. В это время из калитки напротив вышел Павел Попугаев с Шурой. Шура катила перед собой коляску с его племянником.
– Павел, Шура, – вместо приветствия сообщил Илья, – у меня дочка родилась!
– Радость-то какая, Илья Андреевич! – Шура так расчувствовалась, что, оставив коляску, подбежала и чмокнула Илью в щёку. Павел крепко пожал ему руку.
– Поздравляю. Хорошая новость, – сказал он искренне.
В это время Илья узнал машину Виктора, перегородившую ему выезд из гаража. Он даже не успел удивиться, как увидел бегущих к калитке со стороны сада Ерохиных. Тамара держала в руке бутылочку из-под пива, с надписью «Для мужа».
– Ты жив, Илья?! – Тамара бросилась ему на шею.
– Жив вроде бы, а что? – удивился Илья.
– Как, что? – возмутился Виктор. – Наговорил нам на автоответчик разной ерунды. Меня чуть инфаркт не хватил.
– Извините меня, ребята. Выпил лишнего, был не в настроении, – неловко оправдывался Илья. – У каждого бывают такие минуты.
–  И ты этим собирался отравиться? – Тамара поднесла ему бутылочку с наклейкой «Для мужа» к самому носу. – Это смесь успокоительных трав. Валериановый корень, мята, пустырник и так далее. От такой настойки сон хороший, не более. Такой отвар полезен и при лечении алкоголизма.
– Алкоголиков у нас нет. Правда, дядя Слава? – спросил Илья тестя, вышедшего на крыльцо. В руках у него была клетка с Кузей. – Знакомьтесь, это отец Светы, а это мои друзья, Тамрико и Виктор Ерохины. Ребята, у меня к вам огромная просьба, – сказал Илья Виктору и Тамаре. – Вот деньги, – он достал из внутреннего кармана бумажник, вынул оттуда и протянул им несколько крупных купюр. – Вы на тачке. Езжайте в ближайший «Детский мир» и купите всё, что полагается для ребёнка. Одёжку, пелёнки, кровать с ванной. Вы сами лучше знаете, что надо. А я за Светкой, в Москву. Хорошо?
– Погоди, Илья, – удивились и обрадовались Ерохины. – У вас, что, ребёнок родился?
– Дочка. Рыжая, вся в меня. Я разве не сказал? – с этими словами Илья сел в свой джип, завёл мотор и помчался по улице Лескова в сторону столицы.
– Не надо было деньги у него брать, – с укором сказала мужу Тамара. Приданое ребёнку дарить положено.
– Да я машинально, – стал оправдываться Виктор. – Конечно, всё на свои покупать будем, а эти вон, дяде Славе отдадим.
Тесть от денег не отказался. Положил их в карман пиджака. А когда машина Ерохиных тоже скрылась из вида, сел на крылечко, сощурился на солнце и скептически заметил Кузе:
– Расхвастался! Это ещё надо посмотреть, в него дочка-то или не в него. Может она в меня или мою бабку. Верно, сынок?

Илья въехал в пустынный арбатский дворик, так хорошо ему знакомый, примерно в половине десятого. Солнце жарило вовсю, как часто бывает между одной грозой и другой. Было ещё утро, а асфальт успел не только высохнуть, но и раскалиться. Но здесь было прохладно. Между доходными домами начала ХХ века, примостился трёхэтажный домишко, довольно длинный, грубо сляпанный, с маленькими двустворчатыми окнами. Большинство окон были открыты. На них стояли комнатные цветы, в одном окне сидела серая кошка, из другого слышалось радио. Из окон общественной кухни доносились звуки какой-то соседской разборки. Это была чудом уцелевшая, старая коммунальная Москва. У распахнутых дверей подъезда сидела на стуле в зимнем пальто и валенках очень старенькая дама в очках и читала газету. Именно здесь, в одной из комнат второго этажа, Илья когда-то жил с Машей. Он постоял, закинув голову, посмотрел на знакомое окно и два раза нажал на гудок.
Окно немедленно распахнулось. Из него высунулось заспанное лицо Елены Васильевны, которую скульптор еле узнал без парика.
– Господи! Заболтались мы с тобой вчера, Светка, я чуть на репетицию не опоздала! – обернувшись в комнату, крикнула актриса. Илья погудел ещё дважды. На сей раз, выглянула Света. Она была растрёпанная, в розовой ночной рубашке. На шее у неё болтались бусы из слоновой кости, с камеей в виде виноградины.
– Илья! – закричала на весь двор Света. – Тётя Лёля, это Илья приехал! – Она вскочила ногами на подоконник, едва не опрокинув вниз горшок с геранью.
– Ну, прыгай, прыгай, не бойся! Я тебя подхвачу! – крикнул Илья. Он вышел из машины и стоял внизу, раскинув руки. Света помялась, потом зажмурила глаза и прыгнула. Илья поймал её на лету, пока ещё её босые ступни не коснулись асфальта, и понёс в машину.
– Света! Илья Андреевич! – взывала к ним Елена Васильевна. – Платье, сумку, шлёпанцы возьмите! – Она сложила вещи Светы в полиэтиленовый пакет и бросила вниз. Илья поймал их и попрощался с ней взмахом руки.
– У нас дочка родилась! Приезжайте на крестины! – крикнул Илья в окно, разворачиваясь, чтобы выехать со двора.
– Приеду обязательно! – смущенно улыбнулась машина тётя. – Если, конечно вы на меня не сердитесь.
Но ни Илья, ни тем более Света, переодевавшаяся на заднем сиденьи, не слышали её последних слов. Сначала они молчали, не зная, как начать разговор. Илья курил в открытое окошко машины и смотрел на дорогу.
– Значит, она всё-таки выжила? – спросила Света, осторожно взглянув в зеркальце на Илью.
– Гм, ну да, – начал объяснять Илья. – Вартаныч сообщил. Сказал, что оказалась крепче, чем он ожидал.
– Сейчас ей уже месяц, – задумчиво проговорила Света.
– Если хочешь, можем переехать в Москву? – предложил Илья. – Тебе ведь не хотелось зимой жить в деревне, помнишь?
– Нет, не помню! Ничего я такого не помню! – Света обиделась до слёз – Мне всегда хотелось жить там, где ты.
Илья обернулся, рукой вытер ей слёзы и сказал:
– Не надо плакать. Ведь всё у нас теперь хорошо?
Света кивнула, обняла Илью сзади и прошептала ему в ухо:
– Я люблю тебя.
– Правда? – Илья всеми силами старался скрыть волнение. – Впервые слышу.
– Ты тоже никогда мне этого не говорил. Скажи сейчас, – попросила Света.
– Можешь считать, что сказал.