Всё произошло не так уж далеко от Солнечной Долины.
Что за Солнечная долина?
Стоп, стоп! Не так много вопросов.
Сейчас я всё объясню.
Солнечная Долина находится в Крыму.
Именно в этой долине князь Голицын выращивал свои виноградники для производства первого вина в России. Неподалёку находится и поселение Судак (названное вовсе не в честь пресноводной рыбины, а по-турецки: «Су Дак» — «вода у горы», в переводе). Здесь в сушу со стороны Чёрного моря врезаются три довольно живописные бухты – Синяя, Голубая и Зелёная. Откровенно говоря, их названия слегка курьёзны, так как в солнечный день вода в Голубой бухте – ярко-зелёная, а в Синей – голубая. Кроме того, Синяя бухта носит ещё и название Разбойничьей – уж увольте, не знаю почему. Местность вокруг Судака и Солнечной Долины подымается горами, изрезанными и покрытыми густо-зелёным ковром леса. Автомобильные дороги проходят по перевалам, или – чаще – по склону гор.
Как опасны такие горные шоссе, может свидетельствовать снесённый ударом капота охранительный каменный бордюр по краю дороги на особенно крутых поворотах трассы. Один чрезвычайно резкий изгиб, совмещённый с движением под уклон, назван со своеобразным чувством юмора «Мечтой водителя». Простите уж, что я так подробно это всё объясняю; впрочем, это само по себе не совсем лишено интереса, да и будет важно для понимания последующей части повествования.
Покончим же с нашим кратким географическим экскурсом и перейдём непосредственно к истории. Всё началось, когда я с группой других туристов, после посещения дельфинария, направился на экскурсию в ботанический заказник «Новый Свет». Он расположен как раз неподалёку от Судака, и включает в себя вышеупомянутые Разбойничью и Голубые бухты.
Размеры этого заказника вполне впечатляют; он был создан, чтобы сохранить реликтовые виды растений, пережившие ледниковый период, заключивший в своё время в холодный панцирь большую часть остальной Европы. Здесь охраняют такие реликты, как древовидный можжевельник (ей-богу, до этого момента я думал, что такое растёт только в Африке), терпентинное дерево («дикую фисташку») – в незапамятные времена из него и вывели культурную разновидность. Не так давно это дерево использовали ещё и для производства скипидара, отчего называют также «скипидаровым»; ну а теперь оно ни на что не годится, разве чтобы его охранять. И последнее, что находится здесь под охраной – это какой-то редкий вид сосны.
Экскурсия включала променад по «Тропе здоровья»: круг по близлежащим горам, включая посещение Царского Пляжа (где загорал сам император Николай), грота Голицына и других достопримечательностей. Здесь и начинается выставляющая меня в самом дурацком свете часть рассказа. Заблудиться было сложно, но кое-где всё-таки можно.
Впрочем, для меня это дело обыкновенное!
Какое-то время я шёл последним в цепочке туристов, потерял из вида группу, а затем, в месте, где тропа раздваивалась, выбрал неправильное направление. Дальше – больше. Моему характеру свойственна некоторая мечтательность и задумчивость: отнюдь не сразу я понял, что тропа была избранна неверно. Как-то раз я обошёл пешком половину Минского моря (это такое здоровенное озеро, и понадобилось на это полдня, если вы не в курсе), догоняя (давно уехавшую домой) свою группу с руководителем. Иначе говоря, когда я опомнился, было уже поздно.
Моря видно не было: горы, горы и горы.
Покрытые лесом или красующиеся обнажённой породой, но одинаково незнакомые. Куда идти? Я почти наугад выбрал направление, «узнав» одну из гор (эти чёртовы горы похожи друг на друга, как два облака на небе, и так же изменчивы по форме, если смотреть на них с разных сторон).
После двух часов пути я съел всю пищу, выпил всю воду и понял, что никуда я толком не вышел: цивилизацией и не пахло. Глядя на заходящее (уже!) солнце, я замер в полной растерянности и (сознаюсь не без стыда) в некотором отчаянии, как тут здоровенный куст из сцепившихся ветвей казацкого можжевельника зашевелился. Обыкновенный можжевельник – это, ну, такая чахоточная сосна в миниатюре, без ствола. Вроде как куст, масса веток, и на них – пучки иголок. А казацкий можжевельник — почти то же самое, только он стелется, прижимается к скале, на которой растёт. Вообще, скажу я вам, удивительное это дело: вот представьте себе – громадная голая скала, ни ложки дёрна, и из её трещин, устремляясь к солнцу, вырастает пусть редкий, но целый парк! Как они там выживают? Ума не приложу! А впрочем, мы отвлеклись.
Ну, так вот…
Веточки все эти шипастые расступились, открывая моему взору небольшой вход в пещерку, скорее, даже трещину в скале – как раз чтобы мне пролезть, а я, доложу я вам, не из широких. Надо сказать, это как-то само собой настораживает — веточки всякие расступаются, не правда ли? А продолжение не заставило себя ждать.
Из норы вылез… гном.
Самый такой, что ни на есть настоящий гном.
Вы всё ещё помните «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» Сельма Лагерлёф? Не беда, я вам сейчас процитирую. «Он словно сошёл с воскресной картинки в календаре. На голове – широкополая шляпа, чёрный кафтанчик украшен кружевным воротником и манжетами, чулки у колен завязаны пышными бантами, а на сафьяновых башмачках поблёскивают серебряные пряжки». Вот только шляпа выглядела так, словно ей лет сто, кафтан давно не чистили, а серебро потускнело. Ростом он мне был до пупка, а о хвалёной гномьей бороде, я думаю, и говорить нечего – она у него была. Он заткнул её за пояс; видимо, для удобства. Надо сказать, появление этого сказочного германского персонажа меня как-то удивило.
Эх, разрешите мне ещё один исторический экскурс.
Вообще говоря, Феодосия, в которую мы приехали отдыхать – очень старый город. С примерно двух с половиной тысячелетней историей. Исконные жители Крыма были названы греками «быками» – таврами, из-за их свирепости, которая препятствовала основанию на побережье Крыма колоний. Отсюда и старинное название этого полуострова – Таврида. Впрочем, впоследствии колонии всё же были основаны, в том числе Феодосия – «Богом данная». Затем город входил в состав Босфорского Царства, которое то подчинялось Римской Империи, то воевало с ней. На заре Средневековья город разрушили гунны. Несколько позднее генуэзцы основали здесь свои колонии и построили крепости. Затем Крым вошёл в состав империи турок-османов. Далее откололся от неё в виде Крымского Ханства, постепенно теряя самостоятельность и, наконец, во время правления Екатерины второй, вошёл в состав России.
Здесь родился и провёл практически всю свою жизнь Айвазовский, здесь прошли последние годы жизни Грина, здесь, в Солнечной Долине, высаживал свои виноградники Лев Голицын, здесь писал свои стихи и пейзажи Волошин. А так, вообще-то, здесь так и веет турецким и татарским колоритом: об этом говорят и названия – Коктебель, Кара-Даг, Судак, Аю-Даг, Джанкой, Керчь, Сиваш, Алупка и т.п. Я бы не удивился, если бы встретил здесь иблиса или чёрного пустынного дэва, мирно жующего беляш или тягающего куски плохо прожаренного мяса с шампура – любителя люля-кебаба, шаурмы, машхудры, лагмана, казан-кебаба, мантов и плова с изюмом. Но классического немецкого гнома?
— Gieβofen! — поражённо воскликнул он и шмыгнул в свою пещеру с прямо-таки эльфийской ловкостью. Разве что шляпу потерял.
— Dreck! Dummkopf! Bergrutsch! Bergsturz! — ещё некоторое время неслись из грота приглушённые ругательства. Но, видать, шляпа была ему дорога, как память, потому как через некоторое время из темнеющего провала выглянули воровато блеснувшие глаза, а затем опасливой походкой вышел и их почтенный обладатель. Ещё с минуту он пожирал глазами шляпу, в то же время косясь на меня, словно суслик на грани паники. Однако, поскольку всё это время я пребывал в добротном оцепенении, он в конце концов преодолел свою застенчивость, шумно вздохнул, подобрал головной убор и уселся на камень рядом со мной.
— Клянусь Ётунгами, — посмотрел он на меня грустными глазами, — и что ты, во имя Идрасгиля и Богоматери, здесь делаешь?
— Да так, Мимир послал, ваны носят, — ляпнул я не подумавши.
Подгорный житель скривился.
— Тоже мне, знаток германской мифологии. Ну и что мне теперь, во имя Спасителя, с тобой делать? Пожрал бы тебя Фафнир!
— Поздно, Сигурд его уже заколол, — не сдержался я, но затем виновато вздохнул. — Да ладно тебе, дитя камня. Я, может, и не выйду-то отсюда никогда. Пока до какого-нибудь населённого пункта доберусь, помру с голоду. Так что не переживай. Даже если и выживу, кто ж мне поверит? Сейчас только в инопланетян и астральные сущности верят. Старый добрый гном – это сойдёт в лучшем случае за анекдот.
— Это я анекдот? — оскорбился представитель седой старины. — Ох молодёжь… Заставить бы вас блох на козе пасти. — Он помотал головой. — Но речь не о том. Голодной смертью ты не умрёшь. Мы ворчливы, злопамятны, проказливы, обидчивы, вздорны, но не злонамеренны и не бессердечны. Хоть и стоило бы тебя, растяпа, бросить на произвол Норн и всемогущего Господа Бога, но я порядочный гном и оставить без помощи не могу. Полезай за мной, там ты найдёшь еду, а позже – и дорόгу.
Чтобы протиснуться, мне пришлось постараться, но затемно затем стены прохода раздвинулись, а потолок ушёл в неимоверную вышину, лишь летучие мыши попискивали где-то в темноте над головой. Некоторое время мы шли в полной темноте – светлое пятно входа скрылось за первым же поворотом – и я уж начал думать, что вскоре неизбежно переломаю себе ноги. Однако персонаж германского фольклора, похоже, тоже не обладал ведьмовским зрением, а потому шагов через двести извлёк из внутреннего кармана своего сюртука-кафтана небольшой ограненный драгоценный камушек, который ровным жёлтым светом разгонял темноту не хуже факела.
Дорога стала совсем плохой: её перегораживали массивные глыбы, по которым приходилось вскарабкиваться, и она жалась к стенам пещеры, огибая тёмные неровные перевалы. Я потерял всякий счёт времени, порядком устал и перестал удивляться чему-либо, когда мы, наконец, сбавили темп и остановились: далее дорога (если бы у меня язык повернулся её так назвать) проходила меж двумя колоннами, образовавшихся в результате слияния сталактитов и сталагмитов. Одна из них была чуть больше, другая – чуть меньше, их неровная бугристая поверхность отливала красноватым.
— Подгорные Врата! — с гордостью объявил карлик, поднимая камушек повыше, чтобы осветить их. — Скоро ты увидишь Малое Царство.
И мы двинулись дальше. А дальше… Я отказываюсь описать это – это нужно видеть. Это походило на огромный величавый дворец, вырубленный внутри скалы. Я не очень-то разбираюсь во всех этих фризах, капителях, нефах, пилястрах, антаблементах, портиках и иже с ними, но если бы я был архитектором, я думаю, мой рассказ расширился бы ещё на добрый десяток страниц – вряд ли бы я удержался. Старый гном с плохо сдерживаемой гордостью за своё творение называл для меня наименования различных кварталов и покоев — Тронный Зал, Центральный Виадук, Торная Дорога, Дозорная Вышка, Спальные Отроги…
В очередном роскошном зале я не утерпел и задал следующий вопрос:
— А вот если бы попалась особо красивая пещера, стали бы вы её трогать?
Подгорный обитатель презрительно пожевал губами.
— Каменный Сад, — наконец безапелляционно заявил он и повёл меня куда-то в сторону от главной дороги. Наконец, мы попали в просторную, ярко освещённую пещеру. А вот тут я и вовсе помолчу… И дёрнул меня чёрт за язык задать такой глупый вопрос. Такой вопрос – и гному! Просто стыдно за себя делается… Лучше я вам приведу отрывок из монолога Гиммли «Властелина Колец» великого Толкина:
«Ты ведь не станешь рубить по весне на дрова цветущие деревца? Этот каменный цветник стал бы у нас изумительным, блистающим заповедником. Бережно и неспешно, тюк да тюк, там да сям, за день только один раз и приладишься с чеканом – мы знаешь как умеем работать! – и через десятки лет чертоги бы явили свою сокровенную красоту и открылись бы новые – там, где сейчас за расселинами скал зияют тёмные пропасти. И всё бы озарилось светом, Леголас! Засияли бы такие же невиданные светильники, как некогда в Казад-Думе, и отступила бы ночь, от века запомнившая горные недра; она возвращалась бы только по нашему мановению».
Я любовался долго, но всё имеет своё завершение.
— Неужели вы построили это всё в одиночку? — с недоверием спросил я.
— Конечно, нет, — покачал головой гном, — нас здесь много: и мои внуки, и правнуки, и племянники, и племянницы, и зятья, и невестки… Да и не только мои. Много веков назад сюда прибыло пять гномьих семей. От них и пошли все здешние гномы. Нас завезли генуэзцы. Было на их корабле несколько моряков из Германии. Я ещё помню стены вокруг Гамбурга… — он замолчал, покачивая головой в такт нахлынувшим воспоминаниям.
— А где же они тогда все? — поразился я. — Пять колен гномьих?
— Попрятались, — пожал плечами старый горнорабочий. — Я здесь самый старый, самым молодым уезжал с берегов Рейна. Много чего видел на своём веку, как-нибудь уж потерплю присутствие человека, доколе нужно будет.
От этого заявления меня слегка покоробило. Впрочем, ни в каких сказках не оговорено, чтобы малый народец — будь то паки, эльфы, альвы, гномы, карлики — любили человеческий род. Терпит, и спасибо на этом.
— А, — спросил я, — как вам Мраморные и Красные пещеры Крыма? А ещё говорят, есть тут в горах три пещеры: Ад, Чистилище и Рай – увитые плющом.
— Хорошие пещеры, — покивал головой мой проводник, вновь ведя меня по резным залам витиеватым, но, я думаю, самым коротким путём, — правда, плющ там зазря. Да мы туда не наведываемся, только иногда. Гномы, как летучие мыши, уходят из пещер, куда ступила нога человека.
— А что ж вы тут едите? — поинтересовался я, — вряд ли же торгуете с эльфами или народцем холмов, как в Англии.
— В виноградниках живут сатиры, в море – тритоны и нереиды – их завезли греки, в лесах – украинские лесовики, в горах – иблисы и шайтаны, да маленькие черти. С ними и торгуем. Мы, гномы, народ неприхотливый и небрезгливый.
Разговор ещё тянулся, а путь уже подошёл к концу. Мы прошли выработанную шахту, некогда следовавшую по пути штольверка, миновали множество штреков и, наконец, оказались в конце самой последней штольни, у самого выхода на поверхность. Последние шагов двести пришлось идти, скрючившись в три погибели — проход не предназначался для человека.
— Мы прямо под Феодосией. Сейчас я попрошу гору, — сказал гном, —она расступится и выпустит тебя на поверхность. Поклянись, что ни о чём не расскажешь.
— Клянусь… Сердцем Земли. — Я подумал, что это будет весомая клятва для гнома.
— Ну, иди, — хлопнул меня по плечу сказочный хозяин гор, — да будут с тобой все боги, которых я знаю. Прощай.
— А… – как вас зовут? — Окликнул я его напоследок.
— Снивли.
— Но это же… не германское имя?
— Мои родители были эмигрантами из Англии, из Йоркшира.
— А… — это точно Феодосия? — вдруг всколыхнулось во мне постыдное сомнение. Тень гнома уже исчезла в запутанной шахте штольни.
— Точно, — фыркнула тень издалека, — иди, недолгоживущий. Жалок будет тот день, когда гном не исполнит своего обещания*.
Открывшееся отверстие было не больше барсучьей норы. Только для меня, здыхли, такое и годилось. Яркие солнечные лучи чуть не ослепили меня. Я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, распростёршееся вокруг зрелище приковало мой взор.
Светило продолжало свой путь в вышине голубого неба.
Над самым морем нависло массивное, пухлое белое облако: плоское снизу, вдоль линии горизонта и клубящееся причудливыми неровностями, словно резными кружевами, по верхнему краю; оно напоминало большой рыхлый снежный сугроб. Только оно одно висело над морем; вокруг него панораму яркого голубого неба лишь слегка покрывали перистые облака, словно нанесённые на него небрежными размашистыми штрихами титанического художника. Чуть дальше от моря, над городом, ползли по небу небольшие облачка; на фоне ярко-голубого неба они казались особенно белыми, словно выстиранными. Со склона горы вся Феодосия раскинулась передо мной, как на картине. А вон и башня, в доме возле которой я снимаю комнату — в полутора часе ходьбы. Я сделал усилие и выкарабкался из норы целиком.
Может быть, кого-то удивит, что я так безразлично отнёсся к вторжению сказки в мою жизнь. Не удивляйтесь; видите ли, я уже больше года дружу с маленьким домашним гоблином (боуги), которого я обнаружил в своей квартире в Минске после того, как в ней гостили по школьному обмену англичане.
Поэтому я просто обернулся к норе и отвесил ей почтительный поклон.
— Благословен будь, долгоживущий.
А потом, насвистывая, принялся спускаться вниз, по горе. Теперь я её узнал: гора, из которой я вылез в конце рассказа – Тебе-Опа, гора возле Феодосии; по ней ещё устраивают платные конные экскурсии.
Удивительное место Крым, не так ли?
* – Так говорил гном из «Зачарованного паломничества» К. Саймака.
Глоссарий к тексту:
Gieβofen (Гиессофен)! – плавильная печь (в плане «ничего себе»)!
Dreck (дрэк)! – дрянь (в плане «дело дрянь»)!
Dummkopf (думмкопф)! – глупец (в плане «какой же я глупец»)!
Bergrutsch (бэргруч)! – оползень (в плане «раздави меня оползень», то бишь «разрази меня гром»)!
Bergsturz (бэргстурц)! – горный обвал… ну, вы поняли.
