Каких только кормушек не было в парке! Обычные фанерки с жердочками-оградками по краям птичьего «столика», приспособления из половинок старых ящиков, бочонки с проёмами внизу, нарядные подвесные теремки, скороделки из-под молочных пакетов и пластиковых бутылок с окошком внутрь для входа, коробочки от печенья, конфет и прочая упаковка с разных размеров дырами и прорезями… И всё это щедро заполнялось и предназначалось для парковых любимиц белочек и всякой птичьей живности. Правда, ворон и голубей здесь не жаловали, и потому входное отверстие было сделано с таким расчётом, чтобы доступа к чужим скатертям-самобранкам они не получили.
Сложнее было разделить подношения пернатым и белкам. У тех и других пищевые интересы, конечно, во многом совпадают, но тем более хочется, чтобы орешки, семечки, сухофрукты в первую очередь доставались пушистым зверькам, а пичугам достаточно будет хлеба, перловой крупы, овсяных хлопьев да размятой вилкой или ложкой варёной картошки.
Кормушки обычно наполняют одни и те же люди. Сами они с понятием и другим не стесняются объяснить, что туда не надо сыпать что попало. Например, чёрный хлеб во вред – можно только белый. Да и во всём надо знать меру – иначе птицы отвыкают сами добывать себе корм и в результате слабеют, хиреют и погибают.
Шустренькую бабульку, переходившую со своей видавшей виды когда-то кожаной сумкой от кормушки к кормушке я поначалу принял за одну из бессменных ревнительниц местной фауны. Есть среди пенсионеров энтузиасты, которые исправно приносят зверькам и птицам угощенье и даже стараются делать это примерно в одно и то же время. Бабулька вела и держала себя именно так. Она заботливо что-то подкладывала, подсыпала, поправляла кормушки, отгоняла докучливых голубей, которым внизу перепадало то, что сыпалось сверху.
Но тут моя наблюдательная дочь спросила:
– А что это она делает?
Поскольку я ничего особенного не заметил и смотрел на Настю с недоумением, она взяла меня за руку и возмущённо сказала:
– Бабка-то у белок компот ворует!
Проследив за старушкой, я увидел, что она в самом деле сгребает в свою сумку курагу, чернослив, сушёные яблоки и груши. Даже пряник не побрезговала прихватить.
Честно говоря, я опешил и не знал, как поступить. Первым моим порывом было уличить бабульку в неблаговидных действиях. Но я сдержался и решил промолчать, хоть Настя и требовательно заглядывала мне в глаза, теребила за рукав и ждала, чтобы я положил конец этому мелкому мародёрству.
– Подожди, остынь, – стал объяснять я дочери. – Мы же не знаем её обстоятельств. Возможно, женщина не в своём уме. Какой тогда с неё спрос?
А, может, здесь и другое, – продолжал я втолковывать, – человек бедствует, живёт в нищете, копейки считает. Иначе не позарилась бы на беличий корм. И ей, наверно, помочь надо, а не нападать на неё.
Настя призадумалась и притихла, и мы потихоньку развернулись и пошли в противоположную сторону.
Я уж не стал рассказывать дочери, как однажды узнал в старой бомжихе, копавшейся в мусорном бачке, свою учительницу математики.
Опустошительница кормушек не выглядела сумасшедшей. Сразу было видно, что она очень нуждается, но всеми силами старается поддерживать себя, не опускаться. Должно быть, гордость не позволяет ей рыться в поисках пропитания в помойке или просить милостыню. Гулять по парку и обирать украдкой наших меньших братьев, тоже, конечно, стыдно. Да как её осудишь? Ведь она это делает не от хорошей жизни.
