Муж.
Мы стояли на рейде острова Капри. Наш корабль «Корал» вышел из порта города Неаполь ранним утром, и через час мы бросили якорь на рейде острова Капри. Слабый тёплый воздух дул со стороны моря, и приятно освежал лицо. Мы сидели на верхней палубе под навесом, спасающим от солнца, и беседовали. Впереди у нас был день, полный солнечного света, в начале Июня. Весь этот долгий день мы не работали. Все туристы сошли на берег. Работать нам предстояло только вечером. Наш корабельный доктор, мужчина средних лет, невысокого роста принёс бутылку ямайского рома, и мы пили кофе, добавляя в него крепчайший ром. Игорь, так звали нашего доктора, был интересным собеседником. Игорь жил в городе Херсоне. В этом городе у него был частный кабинет, где он работал психотерапевтом. У него была семья: жена, тоже врач, сын, который учился в Днепропетровске в Медицинском Институте, и дочь, в тот год ещё школьница. Нас было трое: Игорь, я, и пианист из Кишинёва, забывший на время семимесячного круиза о своей принадлежности к партии христианских демократов под мудрым руководством Юрия Рошки, и он беседовал с нами на русском языке, при этом он заразительно и громко смеялся, и не строил из себя убеждённого нацика. Аурел был вполне адекватный парень, и когда он смеялся, он прикрывал рот рукой: у него были редкие, изъеденные кариесом зубы. Разговор продолжил Игорь:
— На этом чудесном острове долгие годы прожил Максим Горький,— сказал доктор. — У пролетарского писателя был туберкулёз, и климат острова подходил для лечения его болезни. Но самое интересное, что люди болеющие чахоткой, отличаются повышенной гиперсексуальностью. Буревестник революции, как его называли товарищи по партии, перетрахал половину женского населения острова, а своих горничных он имел по несколько раз в день.
« Моя бывшая жена, наверно тоже была больна туберкулёзом,— подумал я,— она отличалась гиперсексуальностью, но о том, что в этом виноват туберкулёз она очевидно не знала». Потом я выразил свою мысль вслух, и все рассмеялись, а Аурел «золотой мальчик» прикрыл рот ладонью.
— Максим Горький собирал здесь рабочих из России,— говорил доктор,— на этом острове для них проводились семинары, и такие выдающиеся деятели, как Чичерин и Луначарский, читали этим пролетариям лекции об искусстве, литературе, и истории.
Мы пили кофе с ромом, и внимательно слушали Дока. Игорь пополнил наши кофейные чашки ромом из пузатой бутылки, и продолжил:
— Рабочие вообще не понимали, что происходит, и зачем им забивают голову этими лекциями, и они всегда задавали один и тот же вопрос: « Когда их повезут в Неаполь, где можно выпить много водки».
Наш доктор был интересным собеседником: он был начитан и эрудирован. Док хорошо играл в шахматы. Док изучал секреты цыганского гипноза.
— Горький прожил на острове шесть лет,— продолжал говорить Игорь,— приехав на остров Капри, Горький сначала поселился в известной в те годы гостинице « Квизисана». Там же проживал и Фёдор Шаляпин, кстати, большой друг писателя. В 1908 и в 1910 годах на Капри приезжал В.И.Ленин, где встречался с Горьким.
— Неплохо жили вожди пролетариата,— сказал Аурел,— мы себе сейчас не сможем позволить жить на этом острове и снимать виллу.
Я предложил выпить за великого певца Фёдора Шаляпина, и все со мной согласились, только Аурел сказал, презрительно скривив губы:
— За великого артиста я выпью, а за картавого Ильича я пить не буду.
Мы выпили по глотку крепкого рома. Кофе почти не оставалось в чашке.
— А зачем приезжал сюда Ленин?— спросил я.— Ему, что плохо жилось в Швейцарии.
— В то время здесь действовала партийная школа РСДРП, где учились рабочие из России, —
сказал Док. — Организовал эту школу Богданов и Луначарский. Ленин приезжал на Капри не в гости к Горькому, а для борьбы с «каприйской ересью», поскольку в партийной школе занятия велись не совсем «по Ильичу».
Я снова подумал о том, что на тихом острове в Тирренском море эти просветители обдумывали наше светлое будущее, и как только благополучно закончилась Советская власть, у нас появилась возможность работать за границей, и увидеть мир.
— Игорь, а ты был на Капри?— спросил я.
— Да!— ответил Док. — Главная площадь города Капри «Пьяцца Умберто Примо». Окружённая со всех сторон сомкнувшимися стенами невысоких зданий, она больше похожа на зал, чем на городскую площадь. Половина этой площади занята ресторанными столиками. Я поднимался на смотровую площадку,— говорил Док.— Слева поднимается зелёный холм «монте Солара», самой высокой горы на острове. Впереди море.
Я посмотрел на цвет воды в море. Вода была, как драгоценный камень сапфир: синего цвета. Потом я посмотрел на остров, и увидел как ещё отчётливее и внушительнее вырисовываются скалистые береговые обрывы.
— Я продолжу,— сказал Док.— Римские императоры полюбили Капри за его неприступность: сначала Август, потом Тиберий. Если вы внимательно читали «Мастера и Маргариту», может, припомните, как говорил Понтий Пилат, что « полетит весть не наместнику в Антиохию, и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору». Булгаков не погрешил против исторической правды. Тиберий провёл здесь десять лет жизни до своей смерти в 37 году. Тиберий поддерживал связь с материком,— говорил Док,— специальными условными сигналами, при помощи костров. На специальных башнях разводили костры, и пламенем и дымом подавались условные сигналы. Здесь строили роскошные виллы с террасами, украшенные мозаикой и мрамором, о масштабах которых можно судить по развалинам. Ювенал и Плутарх пишут о тихой уединённой старости Тиберия, а Светоний, например, рассказывает, что он завёл на Капри « гнёзда потаённого разврата, и мальчиков самого нежного возраста, которых он называл своими рыбками, и с которыми забавлялся в постели. Впрочем, в том же самом грехе, что и Тиберия, обвиняют пушечного короля Альфреда Крупа, который из-за астмы был вынужден поселиться на Капри. А шведская королева Виктория, жившая здесь из-за слабых лёгких, открыто демонстрировала свой роман с придворным врачом Акселем Мунте.
— Весёлое местечко этот остров,— сказал Аурел.
— Но есть загадка сложнее всех этих пикантных подробностей: почему Горьким в 1906—1913 году было выбрано Капри,— снова сказал Док.— В то время здесь жили в основном немцы. В дневниках Веры Муромцевой, жены Ивана Бунина, есть запись, датированная 1919 годом об известном разоблачителе провокаторов Бурцеве, который пообещал открыть имя того, кто был на службе у немцев. Это был намёк на Горького. Да, многое непонятно и будет ли когда-либо понятно. В те годы,— сказал Док,— в то время при виде рушившейся России переходившей из рук в руки Одессе слух о Горьком на службе у немцев принимался ближе к сердцу, чем это может быть сегодня.
К нашему столу подошла невысокая молодая женщина в белом халате. У неё было круглое лунообразное лицо, и на этом лице выделялись пухлые губы. Она подошла к доктору и попросила у него ключ от больничного корпуса на корабле. Доктор достал из кармана ключ и дал его молодой женщине. Он пристально посмотрел на неё.
— Это Лида, наша медицинская сестра,— сказал Доктор,— моя помощница.
— Очень приятно,— Аурел вышел из-за стола, и галантно поцеловал ручку медицинской сестре.
Я лениво кивнул головой медицинской сестре Лиде. Мне было лень вставать из-за стола, на котором стояла недопитая пузатая бутылка с ромом. Впрочем, мне и не было никакого дела к медицинской сестре. Когда она ушла, я спросил у Игоря:
— Я плохо запоминаю женские имена. Как зовут твою медицинскую сестру?
— Пчёлка,— ответил Доктор.
— Она трудолюбива, как пчела?
— Нет!— сказал Доктор.— Она, как пчела очень любит нектар. На последнем дек пати она напилась, и ночью устроила очередь из греческих матросов в коридоре. Матросы по очереди сдавали нектар. Она принимала их по одному в больнице. После этого случая я забрал у пчёлки ключ от больницы. Скоро она уедет домой в Одессу. Приедет другая медсестра. Я сразу позвонил в нашу фирму, и попросил заменить пчёлку.
— Какая разница,— сказал Аурел,— приедет другая. Будет то же самое.
— Я не допущу на работе разврат. Здесь не бордель.— Игорь встал.— Мне пора на работу. Пойду, включу компьютер. Мне очень неприятно, что наши женщины так ведут себя. В Советское время такое было бы невозможно.
— В Советское время нас бы просто не выпустили работать в Греции,— сказал Аурел.— Пчёлки были, есть и будут.
— Не расстраивайся Игорь,— сказал я.— Я слышал, что к тебе скоро приедет жена.
— Да!— ответил Доктор,— есть возможность моей жене купить недельный круиз за половину стоимости. Мы идём на Египет. Съездим на пирамиды. Купим друзьям разные сувениры. В Египте можно реально поторговаться.
— Ты готов к приезду жены?— спросил я,— морально и материально. Всё равно будут расходы.
— Да!— Игорь улыбнулся и достал из кармана упаковку таблеток,— мне оставил один англичанин. Это сиалис, тадалафил. Стоит выпить одну таблетку, и в течение 36 часов у тебя будет потенция, как у волка на морозе.
— Это круто,— сказал я.
— Мне нужна одна, но большая таблетка,— сказал Аурел.— Я бы откусывал от неё каждый раз по кусочку.
Ром разогрел меня, и я ни о чём не думал. Жизнь продолжалась такой, какой она была: с радостями, горестями, блудом, удачами и не удачами, ошибками, и хорошими поступками, и той редкой возможностью, когда можно вот так просто сидеть в тёплый день у острова Капри, и пить ямайский ром. Я сидел и улыбался.

— ЖЕНА —

Жена доктора приехала в Турцию; доктор встретил её в городе Кушадаси. Я стоял на верхней палубе и видел, как Игорь с женой поднимался по трапу не корабль. Через несколько дней Игорь познакомил меня со своей женой. Это была высокая, статная женщина. У неё была короткая стрижка. Светлые волосы она зачёсывала назад. У доктора была красивая жена. Я понял, что жена доктора знает себе цену.
— Приходите вечером к нам в бар,— сказал я,— если вам нравится саксофон, то я буду играть только для вас.
— Саксофон нравится всем,— сказала жена доктора.— Я с удовольствием послушаю, как вы играете.
Вечером перед работой я выпил несколько рюмок виски, запив алкоголь «Кока — колой». Виски я купил в Кушадаси в «Дьюти — Фри». Я всегда покупал виски одного сорта. Я пил «Red Label». Я хотел выпить и третью рюмку, но не стал этого делать. Нам было запрещено проносить виски на корабль, и я всегда прятал купленную бутылку в большой карман чёрной жилетки, а саму жилетку я держал в руках.
Когда я пришёл на работу в бар, где мы играли с Аурелом, я увидел Лилю, сидевшую за столиком, стоявшим прямо возле нашего места, где мы работали. На столе у Лили стоял высокий бокал с коктейлем; а она держала в руке карандаш, и разгадывала кроссворд. Лиля приветливо кивнула мне и сказала, как старому знакомому: « Что заказать тебе? Что ты будешь пить».
— Спасибо, я уже выпил в каюте,— ответил я.
— Тогда играйте, я вся во внимании.
Мне показалось, что моей игрой Лиля осталась довольна, но мне она не сказала, ни слова. Я встретился с Лилей уже на следующий год на корабле « Сапфир». Корабль был старый. К моему удивлению корабль «Сапфир» всегда был переполнен туристами. Всё дело было очевидно в том, что мы ходили по интересному маршруту. Мы принимали туристов в Марселе, потом мы шли на Италию, Грецию, Турцию, и возвращались назад во Францию. Круиз длился 10 дней. Для меня это была интересная работа, и я всегда открывал в городах по нашему маршруту всегда, что то, новое и интересное. За десять дней мы проходили расстояние в 4980 километров. На нижнем этаже, где была наша каюта, рядом с нами находилась каюта медицинской сестры. Лена, так звали новую медицинскую сестру, была женщина неопределённого возраста. На самом деле Лена была врачом. Просто в тот год это был её первый контракт, и фирма предложила ей должность медицинской сестры. Лена, еврейка по национальности, была из Одессы. В южном городе она работала врачом в санатории « Молдова», и Лена была избалованна обилием не бедных пациентов, которым она назначала процедуры. Я видел, что роль медицинской сестры ей даётся с трудом. В отличие от доктора Лилии, Лена плохо говорила на английском языке. Но с истинно еврейским упорством она учила язык. Со мной она разговаривала на одесском жаргоне, и при этом всегда казалась весёлой и общительной. Со мной в тот год работал другой музыкант, поражавший меня аппетитом лошади: он съедал за обедом десять булочек. У доктора Лили была более вместительная в отличие от нас каюта, и мы вчетвером, или без моего компаньона, который ел быстро и молча, мы собирались втроём на поздний ужин после работы. Я заканчивал работу в 23.30, поздно ночью. Когда я приходил после своей работы в свою каюту, я быстро принимал душ, переодевался, брал с собой бутылку виски и шёл в гости к доктору Лиле. Корабль, это очень замкнутая территория, где все работающие на корабле люди ещё в начале контракта находят друг друга по интересам. Часто появляются пары, и часто эти пары недолговечные. Лично мне было просто интересно общаться с Лилей: она поражала меня своей эрудицией. Мы говорили о литературе, о музыке, в том числе и музыке классической. Иногда, медицинская сестра Лена, сославшись на головную боль, не принимала участия в наших поздних ужинах. Мы стояли в порту города Пирей, в Греции, и я вышел в город, где накупил много разных закусок в русском магазине. Я купил полтора литра белого сухого вина. Все туристы поехали в Афины, а я пришёл к Лиле прямо с покупками в приёмный покой.
— Я купил белое сухое вино,— сказал я Лиле.— Не хочешь утолить жажду. Сегодня неописуемая в городе жара.
— С удовольствием,— сказала Лиля.
Мы выпили по глотку вина из пластмассового стакана, когда постучали в дверь.
— Это Лена,— сказала Лиля.
Она подошла к двери, открыла её и протянула Лене ключ.
— У Лены появился любовник,— сказала Лиля.— Греческий матрос.
— Он что разговаривает на русском языке?— спросил я.
— Да, но он очень скрывает, что знает язык. Он из Батуми. Он с семьёй эмигрировал в Грецию.
— Лена была замужем?— спросил я.
— Дважды. У Лены от каждого мужа есть сын. Впрочем, её второй муж, зубной техник уехал с сыном в Америку.
— Я часто видел, что у неё, заплаканные глаза.
— Да! Она очень переживает по этому поводу.
— Ты дала ей ключ от своей каюты.
— Да. Наливай, а то от твоих расспросов у меня в горле пересохло.
Мы выпили, и я снова спросил Лилю.
— Лиля, а ты давно работаешь на кораблях?
— Больше десяти лет. Нужны деньги на всё: на дачу на острове на Днепре, на оплату учёбы детям, на машину.
— Как тебе удаётся находиться по семь месяцев вне дома.
— Если ты имеешь в виду то, как я обхожусь без мужа, то я могу сказать правду. У меня были адюльтеры.
Я промолчал. В открытый иллюминатор вливался горячий воздух, и я увидел, как рядом прошёл корабль на выход из порта. После этого дня я перестал заходить к доктору Лиле. Мы закончили контракт в начале Ноября. Стояли тёплые дни в благословенной Греции. Мы пришли в ремонтный док, где наш корабль загнали в шлюз, из которого откачала воду, и наш корабль на подставках подняли в воздух. С корабля мы спускались по стапелям. Город был далеко. Я спустился вниз на землю, и смотрел, как рабочие из шлангов очищали мощной струёй воды днище корабля. Мы уезжали на следующий день. Этот долгий день был для нас свободен. После семи месяцев сумасшедшего графика работы, было непривычно ничего не делать. Весь корабль стал похож на большую стройку, и на корабле стало неуютно. Нас перестали кормить, так как это было во время круизов. Утром на завтрак были варёные яйца и чай. Так я провёл день, гуляя по берегу моря, наслаждаясь тишиной, бездельем, и тёплой погодой. Редкие облака проплывали в синеве неба. Дышалось легко: во всю грудь. Ближе к вечеру я вернулся на корабль. Я увидел, как к кораблю подъехал старый « Мерседес», и из машины серого цвета вышел греческий матрос из Батуми. За рулём сидел другой грек с большим носом. Я увидел, как по стапелям спускались доктор Лиля и медицинская сестра Лена. Я не узнал их: они были нарядно одеты, и их лица блестели в свете дня яркой косметикой. Матрос из Батуми держал в руках букет цветов. Медицинская сестра Лена, которая раньше была врачом, громко и неестественно смеялась искусственным смехом. Я увидел, как они подошли к матросу с букетом цветов, и он поцеловал дамам ручки. Потом они сели в серый «Мерседес» и уехали. Мы улетали на следующий день, и я, перед тем как уехать пошёл попрощаться с милыми дамами, но когда я подошёл к неплотно прикрытой двери в больницу, меня остановил смех. Снова смеялась медицинская сестра Лена. Это был смех женщины, которая пережила необычное приключение, и бурную ночь.
— Всё было ничего, пока тебе пришла мысль сдвинуть кровати в номере гостиницы,— говорила Лиля.— У меня до сих пор всё бо……
Я не дослушал. Я плотно прикрыл дверь и пошёл в свою каюту за чемоданом. Мы спустились с нашими вещами вниз, где нас ждал автобус, который должен был отвезти нас в аэропорт. Мы вначале ехали вдоль всяких складов, потом выехали на шоссейную дорогу, и поехали в сторону от моря. Но море ещё было видно из окна автобуса. Был ясный тёплый день, и были видны большие эвкалипты, росшие вдоль дороги. Слабый ветер шевелил длинные листья, и я пожалел, что не нарвал с собой на зиму несколько веток эвкалипта. Навстречу автобусу шли рабочие. Они шли молча. Из окна автобуса было видно море: оно было спокойным; море светилось и сверкало как освещённое зеркало. Небольшой корабль уходил из гавани, а дальше от берега был виден большой пассажирский лайнер, нереально большой на фоне синего моря, похожего на сверкающее стекло. Чайка летела вдоль берега, и лениво махала крыльями. Воздух был прогрет солнечным светом, а чайка казалось Розовой точкой среди сплошной синевы, лежавшей вокруг. Я откинул сидение и закрыл глаза. Автобус увеличил скорость. Мы уезжали домой.

2 Марта.Кишинёв. 2011 год.