Валерий Бродовский. Серёгин Новый год (рассказ)

 

«Мне нравится, что вы больны не мной» … – пропела героиня бессмертного фильма, который, как обычно, вот уже не одно десятилетие крутили в предновогоднюю ночь, когда в наш дом, словно снежный вихрь, влетела Светка со своими детишками. К праздничному торжеству все давно было готово. Признаться, к этому часу моих домочадцев уже одолевал сон, и приход родственников привнес в наше полусонное царство свежесть морозного вечера и праздничное, новогоднее настроение. Вместе с пакетом подарков сестра моей супруги принесла неожиданную новость.

– Так, ребята, Сережку не ждем; он заболел! – заявила она с порога. – Новый год будем встречать без него.

– Эт когда же он успел? – удивился я, продолжая посматривать на входную дверь. Любовь к всякого рода розыгрышам была у Сереги в крови.

– Говорю же, заболел! Простудился, – повторила Светка.

– Да мы только днем с ним виделись! – продолжал я.

– Вот тогда и заболел. – Она замахала руками: – Ой, совсем скис, расклеился, рассопливился! В общем, решил остаться дома. Пусть сегодня выспится, а завтра встретитесь.

С Серегой мы дружим с детства; проживали на соседних улицах. Как часто водится в деревнях, дружба наша началась с потасовки. То ли дорогу не поделили, столкнувшись велосипедами, то ли просто захотелось выяснить, кто из нас сильнее физически – сейчас уже и не вспомнить, а только подрались не на шутку. Извалявшись в дорожной пыли и поставив друг другу по приличному фингалу, мы, тогдашние семилетки, густо растирая по щекам слезы вперемешку с соплями, не сразу успокоились. Нет, не от боли плакали, а, скорее, от обиды, когда поняли, что победителя промеж нас нет, только зря велосипеды покорежили, и дома наверняка каждого ждет отцовская трепка. Немного успокоившись, вместе побрели на реку, отмываться, подсвечивая вечернюю тропинку своими «фонарями». Так с тех пор и дружим. Вместе призывались в армию, где служили в одном автобате водителями, вместе и домой вернулись. И женились одной осенью, взяв в соседнем селе двух сестер-близняшек. Серега взял Светку. Она на пятнадцать минут старше моей Катьки. Ну, а когда появились дети, еще и кумовьями стали. Даже дома построили по соседству на новостроящейся улице. Так что ближе Сереги, как говорится, у меня друга нет.

Каждый Новый год мы обязательно встречаем совместно. Это уж как заведено было сразу после армии, так и осталось. Как говорит Серега: «Традиции надо создавать». В этот раз была наша очередь принимать гостей, и известие, принесенное Светкой, меня не обрадовало. Перспектива встречать столь долгожданный праздник в кругу двух женщин и малолетних детей мне совсем не улыбалась. До Нового года оставалось около часа. Поболтав для приличия несколько минут с родственницей, я, схватив из загашника два пузыря водки (ночь-то длинная) и набрав всякой закуски, решительно заявил:

– Ну, девчонки, вы, значит, оставайтесь… С наступающим вас и все такое, а я пойду к Сереге. Негоже больного друга в такой день одного оставлять.

Катьке моей, похоже, было все равно, где я буду отмечать праздник, но Светка вдруг решительно встала в дверях.

– Тю ты! Я ж тебе говорю, что муж захворал! Не ходи, Сашок! Серега уже, наверное, спать лег. Да и кашляет он, чихает страшно. В нем бацилл всяких, как в кошке блох. Оно тебе надо? Сам заболеешь, да еще деток малых заразишь.

Аргумент был железный. Сохранять здоровье детей – святая обязанность каждого родителя. Так что ничего другого мне не оставалось, как, чертыхаясь про себя, остаться скучать с дамами.

Новый год встретили традиционно: прослушали лидера страны, пожелавшего своему народу всяческих благ и процветания, весело чин-чинулись хрустальными бокалами, и еще не успел умолкнуть их звон, как все дружно набросились на яства. Скоро насытившись, я еще немного поковырялся вилкой в селедке, сбрасывая с нее «шубу», и… совсем заскучал. Едва дождавшись от Деда Мороза подарков, наши амебные от недосыпа детки, чуть поиграв с игрушками, тут же убаюкались все вместе в соседней комнате, а вскоре и сестры, бегло перетерев со мной последние политические новости, уединились в спальне, чтобы почесать языками да перемыть знакомым косточки. По ящику продолжался концерт, где одни и те же стареющие мордуленции исполняли давно набившие оскомину песенки. Прослушав нескольких артистов, моя трезвая, а потому невеселая голова начала возмущаться: «Что-то я не пойму. Неужто в стране таланты перевелись? Перестали рождаться или как?» Хотелось крикнуть: «Ау, телебоги, покажите хоть одно свежее лицо!»

Переключая телевизор с канала на канал, я чувствовал, как смертная тоска овладевала всеми фибрами моей души. Ничего не радовало: ни стол, уставленный всякой вкусной всячиной, ни скучный юмор ведущих в телеэкране. «Ну в самом деле, не спать же идти в новогоднюю ночь? – продолжал я томиться в одиночестве. – Сейчас бы с Серегой повеселились, дерябнули водочки, так нет, сиди и дохни от скуки».

Дальше так продолжаться не могло. Я чувствовал, как праздничное настроение уступает место хандре. «Что же это такое? Даже выпить по-человечески не с кем!» – зазвенела, запружинила в голове зловредная мысль. Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь! Дальше находиться в одиночестве мне совсем не хотелось, и, схватив ранее приготовленный презент, я, стараясь не привлекать дверным шумом внимания женщин, махнул к Сереге.

Их дом располагался неподалеку, скрываясь за весьма высоким каменным забором, которым Серега, неожиданно для своих соседей, обзавелся этой осенью. Таких глухих заборов в наших местах еще никто не строил. «Мой дом – моя крепость!» – гордо восклицал он, отвечая на вопросы любопытствующих: а зачем? Кирпичный особнячок, который сельчане из-за забора сразу прозвали «Пентагоном», встретил меня потухшими сонными окнами, но, как я и надеялся, мой друг не спал. Заметив в окно гостиной едва пробивающийся сквозь тяжелые шторы голубой свет телевизора, я потянул за дверную ручку.

Мой визит обещал быть неожиданным. Однако неожиданность подстерегала меня самого. Картину, представшую предо мной, иначе как дьявольской было не назвать. Прямо посреди полутемной залы, освещенной лишь елочной гирляндой да экраном телевизора, стоял большой короб из-под стиральной машинки, из внутренностей которого неведомые силы время от времени что-то выбрасывали наружу. Озираясь, я стал искать глазами Серегу, но его нигде не было. Вдруг из короба показалось нечто круглое и лохматое, в чрево которого что-то, отдаленно напоминающее короткий рычаг, стало вливать жидкость из бутылки. Раздавшийся следом нечеловеческий рык бросил меня в дрожь. Затем другой рычаг поднес к чудищу короткую палку, и тотчас из него, как из вулкана, повалил дым, заметный даже в полумраке. Обитатель короба снова крякнул, рыкнул и, коротко ругнувшись, зашелся в утробном кашле. Судорожно нащупав на стене выключатель, я зажег в комнате свет. В ту же секунду, то ли ойкнув, то ли громко икнув, чудище исчезло в глубинах своего обиталища, откуда через мгновение снова показалось. Сначала на свет появилась большая, перемотанная обычным медицинским бинтом, из-под которого в разные стороны торчали… денежные купюры, голова моего друга. Обнаженный донага, Серега, словно Колосс Родосский, встал во весь свой немалый рост. Раскрыв – я от удивления, а он, вероятно, от неожиданности – рты, мы смотрели друг на друга. В одной руке мой друг держал початую бутылку коньяка, которого отродясь не любил, а в другой дымила настоящая гаванская сигара. Он первым пришел в себя.

– Ты чего тут делаешь? – спросил хозяин коробки, оглядевшись вокруг. – Разве Светка не сказала, что я заболел?

– Сказала, – продолжал я пялиться на него. – Чихает, говорит, это, кашляет, понимаешь, э… Совсем, говорит, соплями изошел! – Машинально вытянув обе руки вперед, в которых держал водку с закуской, я потянулся к нему. – Вот, я тебе лекарство принес! Дай, думаю, уважу друга, ага. Теперь вижу, что ты, это… действительно серьезно заболел.

Читайте журнал «Новая Литература»

Прикрывая бутылкой срамное место, Серега, явно не ожидавший быть обнаруженным в таком непристойном виде, стоял растерянный. И тут меня осенило. Догадавшись, что здесь происходит, я, едва сдерживая смех, решил подшутить над ним.

– А ты никак роль новогодней елки на себя примеряешь? Ну, привет тебе, елочка зеленая! – запел я и стал танцевать вокруг него. – В лесу родилась елочка, в лесу она росла, Сережкой звали елочку…

– Да пошел ты!.. – выругался Серега, очевидно, недовольный тем, что помешали довести ритуал до конца.

– Срубили на дрова… – закончил я песню и уже с серьезным видом продолжал: – Понимаю, понимаю! Ты не елка, ты – денежное дерево, так?

Несчастный хозяин дома, застигнутый врасплох, не успел ничего ответить. Густой мужской баритон вдруг, неожиданно для нас обоих, раздался от ближнего окна:

– Вот это размах, Серега! Уважаю! Так у нас в деревне Новый год еще никто не встречал!

Содрогнувшись от неожиданности, я оглянулся. Укрывавшийся все это время за шторами обладатель мощного голоса, извиваясь от хохота, выкатился на середину комнаты. Им оказался наш сосед Тимофей Копылов по прозвищу Гоген-Цойген.

– Во как гуляет русская душа? – хохотал он. – В одной руке коньяк, понимаешь, в другой – сигара! Что ты?! Нам так не жить, а если жить, то недолго! – отрывисто произнес он и весь зашелся в конвульсиях от смеха.

При свете лампочки я наконец осмотрел комнату. Серега все еще продолжал стоять в коробке, раскачиваясь от выпитого. Вокруг в большом количестве были разбросаны деньги и конфеты. Оторвав от причинного места бутылку, поникший лицом хозяин дома протянул ее нам:

– Мужики, выпьете?

– С удовольствием! – все еще не отойдя от душившего его смеха, согласился Тимофей Гоген-Цойген, подмигнув мне. – Только мы, это, лучше свое, не запачканное, так сказать. – Очередной приступ смеха снова переломил его тощую фигуру пополам. Вытащив из-за пазухи початую бутылку водки, он приложился к горлышку. – Ну умора, ну умора! Кому рассказать – не поверят!

– Только попробуй! – пригрозил ему Серега кулаком, прежде чем рванул в спальню.

Через несколько минут мы все втроем уселись за праздничный стол, который Светка накрыла перед тем, как идти к нам. Глядя на съежившегося на стуле Серегу, я ободряюще подмигнул ему. Гоген-Цойген, разлив тем временем по рюмкам водку, артистично нахмурился.

– А что это наше бабловое дерево скуксилось? – спросил он, придав своему голосу театральность. – Давай, баобаб рублевый, рассказывай, что за спектакль ты тут устроил? – Закатив глаза, он неожиданно процитировал Шекспира: – Весь мир – театр! В нем женщины, мужчины – все актеры! – Поймав на себе убийственный взгляд хозяина дома, Гоген-Цойген добавил: – Некоторые даже о-очень большие актеры! Рад, очень рад, что лично знаком! – Он протянул Сереге свою тощую длань для рукопожатия. – Как говорится, Станиславский со своей школой отдыхает.

– Да пошел ты, трепло! – хмуро процедил сквозь зубы Серега, не чокаясь, опрокинув в рот рюмку. – Трепло! – повторил он. – Небось, завтра весь поселок будет об этом знать?

– А как же! – Придав лицу серьезное выражение, Тимофей Гоген-Цойген встал, держа в руке рюмку. – Друзья! – начал он несколько пафосно. – О талантах из народной среды должен знать каждый. Это же надо: три в одном! Какая роль! – цокнул он языком, мечтательно подняв глаза к потолку. – Дерево! И какое?! Денежное дерево! Это тебе, брат, не березу повислую играть! – Подняв перст к небу, он прищурился: – Сыграть дерево не каждый большой актер сможет. Я бы не смог. А какая режиссура, а?! А сценарий?! Нет, что ни говори, а Константин Сергеич рано помер, так и не найдя своего единственного артиста. Да и постановки такие ему были не под силу. Не тем путем, ох, не тем путем пошло все наше театральное искусство, доложу я вам!

– Да пошел ты, трепло! – Серега снова проглотил водку и скривился. – Неудачник! Актер погорелого театра! – посыпалось из него, впрочем, беззлобно.

В наших местах многие знали историю Тимофея. Еще учась в школе, он мечтал стать известным артистом. С этой целью постоянно учил стихи и даже целые поэмы из классиков, чем приятно удивлял учителей. Но поступить так и не смог. Их у матери было двое – он и младшая сестра. К окончанию школы мать Тимофея, страдавшая тяжелым недугом, совсем занемогла, и парню, в семье которого давно не было отца, пришлось попрощаться со своей мечтой. Обучившись на механизатора, он так и остался в деревне, но при случае любил блеснуть знаниями в области поэзии или театра. Еще недавно его любимым занятием было чтение коротких иронических стихов от имени некоего Гоген-Цойгена, которого даже всезнающая «русичка» не смогла отыскать в районной библиотеке. С годами страсть к стихам (все подозревали, что их автором был сам Тимофей) прошла, а прозвище, полученное еще в школе, осталось навсегда. Гоген-Цойген был хорошим малым, и мы никогда не обижались всерьез на его остроты.

– Ну признайся, Серега, сам придумал всю эту бадью или Василек подсказала? – неожиданно спросил Тимофей, зажевывая водку салатом.

Зло скосив на него взгляд, Серега вдруг широко улыбнулся и… сознался:

– Ну а кто ж еще!

Одинокая бабка Марфа Василькова, которую в поселке за добрый нрав все называли Василек, славилась своей страстью к различного рода розыгрышам. Однажды, проходя мимо нового высоченного Сережкиного забора, она остановилась, оглядела его, призадумалась, поводила осуждающе головой из стороны в сторону да и… зашла в гости. Хозяева были дома. Поговорив о том о сем, Василек, как бы между прочим, заметила им своим почти беззубым ртом:

– Однако добрый вы домишко поштавили, прям как в городе! Надо бы теперь защиту поштавить, а то, я шмотрю, чепляетшя к вам вшяка порча да шглаз. Завиштливых-та вона школь вокруг!

Она тут же предложила свои услуги. Светка, напуганная ее словами, естественное дело, сразу согласилась.

– А сможешь, бабуль?

– Нешто не шмогу? Я, милая, дурноту да пакошть вшяку не шделаю людям, ты меня знаешь, а убрать гадошть да людшкую подлошть – эт мы запрошто!

Бабка Василек, едва допив предложенный чай, сразу взялась за дело и так вошла во вкус, что часа полтора ходила вокруг их дома с зажженной паклей, беспрестанно что-то бормоча. При этом она успевала комментировать свои действия, часто кашляя.

– Вишь, милая, шкока порчи у ваш вокруг дома понакидали-та? Што ты! Людишки нынче шволочные пошли. Шами работать не хотят, а шошедям завидуют. Шережка-то твой, Шветик, ш душой шветлой, чишто ангел. Вот на него порчу и шотворили. Ну ничего! Я шейчаш вшё это в шебя вберу да и выплюну, – уверяла она, истошно кашляя да остервенело плюясь.

Даже скептически настроенный Серега, увидев, сколько «порчи» Василек выплюнула из себя, порадовался ее неожиданному приходу. Светка же, очарованная представшим зрелищем и той самоотверженностью, с которой их добровольная помощница вступила в схватку с злыми силами, отдала ей только что зарубленного петуха. На радостях Василек, уходя с гостинцем, прошептала Сереге на ухо про чудо-ритуал, который надо непременно провести в новогоднюю ночь.

– …Отправь, говорит, своих из дома, разденься до голяка да обмотай себя деньгами, – продолжал рассказывать Серега. – В саму новогоднюю ночь, говорит, не жалей деньжищ, побольше разбрасывай вокруг. Сколько, сказала, раскидаешь – в десять раз больше получишь. Тогда в доме весь год деньги будут водиться. Ну, купил я, значит, как она посоветовала, все самое лучшее: коньяк, сигару, чтобы войти в Новый год как богач. Все деньги в доме собрал, даже с книжки снял…

Сидевший рядом со мной Гоген-Цойген, разливая водку по новой, заметил:

– Точно! Захожу, значит, в комнату, смотрю: телевизор грохочет, Серега в коробке сидит, бухло тянет прям из горла, а другой рукой бабло швырь, швырь! Потом, гляжу, за сигару взялся. – Тимофей прицокнул языком, приобнял меня за плечи. – Нет, нам с тобою, Сашок, так не жить. Забор у нас, понимаешь, не того размера! – хохотнул он. – Опять же, ежели я в этом году расшвыряю свою убогую зарплату, то следующий однозначно встречу подножным кормом. Перейду на чай. Чабреца нынче много уродилось во дворе. Так-то вот!

– Да это чтобы духи не подумали, что хозяин жадный, – стал оправдываться Серега. – Делюсь, дескать, со всеми, мне не жалко.

– Ну да, ну да. – Гоген-Цойген взглянул на него исподлобья, пряча в уголках рта улыбку. – Мне Василек так и сказала: беги, говорит, Тимофей, нынче в ночь к Сереге! Он всем желающим деньги будет благотворительно раздавать, потому как, говорит, в нынешнем году ему привалило – дай Бог каждому. Я и пришел! Не успел осмотреться. Смотрю, и Сашок заходит. Ну, точно, думаю, Серега всем деньги будет раздавать, как Василек сказала. – Произнеся это, он схватил мою руку на столе и раскрыл ладонью вверх. Положив рядом обе свои, Гоген-Цойген просительно запел, обращаясь к хозяину дома: – Облагодетельствуй, барин, и воздастся тебе в нонешнем годе сторицей!

Он играл картинно! Так, вероятно, нищие в древности и просили подаяния у богачей. Но и Серега не остался в долгу. Подняв с пола валявшийся сотенный, хозяин с улыбкой кинул его ему в ладонь.

– Держи, босота! От вас, голодранцев, даже высокий забор не спасает. – Подняв рюмку, он хотел что-то сказать, но внезапно остановился: – Так это тебя бабка Василек надоумила ко мне припереться?

– Так а я о чем?!

Мы расхохотались. Серега смеялся громче всех.

– Давайте, братцы, за Новый год и… бабку Василечку! Будем откровенны – провела она меня, как пацана! А Светка ей целого петуха отдала! Ну да Бог с ним, с петухом. Дай ей, Господи, еще лет сто жизни…

Очередной год принес моей семье стабильный достаток и никого из родных не обделил здоровьем, да и Гоген-Цойген остался доволен. Вот только у Сереги весь год оказался, мягко говоря, невезучим. Почти сразу после праздников наш местный тракторист, еще не пришедший в себя после многодневных посиделок в обнимку с Бахусом, очищая улицы от выпавшего снега, задел ножом своего бульдозера Серегин новенький автомобиль, да так лихо, что сбросил его в кювет. Едва отремонтировав своего железного коня, Серега уже сам врезался на повороте в телеграфный столб, не справившись с рулевым управлением. Посчитав, что машина невезучая, он продал ее и купил другой автомобиль. Однако долго поездить на нем ему не удалось. Только недавно получившая права Светлана, въезжая в ворота, снесла не только весь перед автомобилю, но и изрядно раскурочила забор, после чего лечилась у невролога по поводу овладевшего ею невроза. Дальше – больше. К лету Серегу попутала прокуратура, обвинив в хищениях на работе. До самой зимы он отмазывался от уголовного преследования, исчерпав не только весь семейный бюджет, но и заняв изрядную сумму в долг, для оплаты которого пришлось снова продать свой дорогой автомобиль. Разделавшись наконец со всеми проблемами, к очередному Новому году мой друг решил подойти осторожно. Связав из доброго десятка веников чучело всяческих проблем, он торжественно сжег его во дворе, густо поливая дорогим яванским ромом. Думаю, что и здесь не обошлось без советов вездесущей бабки. Как ни странно, но в текущем году Василек была особо вхожа в их дом.

В этот раз Новый год мы будем встречать у Сереги. Опасаясь новых «творческих» идей моего друга, я, на всякий случай, решил, по примеру Гоген-Цойгена, вначале навестить Василечка, ведь секреты для того и существуют, чтобы их раскрывать. Думаю, еще стоит посетить церковь. Как говорится: чем Серега не шутит!

Декабрь 2014 г.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Валерий Бродовский. Серёгин Новый год (рассказ): 3 комментария

  1. Юлия

    Забавная история) как всегда, читать было очень интересно)

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.