Глеба разбудило солнце. Оказывается, он проспал почти до обеда, и если бы не солнечный луч, нацедившийся на его лицо, спал бы и дальше. Другие обитатели вагона были уже на ногах, сновали туда – сюда к водонагревательному баку, и слабый запах растворимого кофе уже распространялся по вагону. Глеб опустил голову вниз. За ночь нижнюю полку так никто и не занял. Значит, можно спокойно устроиться за разложенным столиком и выпить чашку кофе. Боковая верхняя – не так уж и плохо, если у тебя никого нет внизу. Практически двухэтажный уголок личного пространства в вагонной коммуналке.

Глеб уже спустился и наблюдал однообразный пейзаж за окном. Деревья, деревья, иногда  –  плешь посреди зеленого массива в виде  полянки. В общем, ничего интересного. Глеб переключил  внимание  на  обитателей вагона.

Три полки напротив занимало одно семейство – мама, бабушка, мальчик. Мальчику было лет десять, и он постоянно менял своё месторасположение с нижней полки на верхнюю и обратно, так что через десять минут у Глеба стало рябить в глазах. Второго ребенка еще не было, но по округлившемуся животу молодой женщины становилось понятно, что и он скоро выйдет в этот мир, займет в нем своё место и будет скакать с полки на полку вслед за старшим братом. У бабушки были  больные ноги, она растирала их какой-то настойкой, и запах аптеки периодически распространялся по вагону, забивая запахи еды и людей.

На верхней полке обитал молодой человек лет двадцати, видимо, студент,  возвращающийся в альма-матер после летних каникул. Он или спал или читал толстую книгу, названия которой Глеб не смог рассмотреть, как ни старался. По ночам студент громко храпел, и тогда бабушка начинала громко кашлять, чтобы его разбудить. Просыпалось полвагона, а потом уже студент. Он переворачивался на бок, и храп прекращается на какое-то время. Потом и Глеб засыпал, и просыпался уже в следующий период бабушкиных кашляний.

В полукупе слева люди были тихие, спокойные, все ехали поодиночке, не сновали туда  – сюда, по вечерам не засиживались, а по ночам не храпели. Так, обычные – женщина средних лет, двое мужчин лет по шестьдесят, девушка лет двадцати, которая пила только зелёным чай и сидела, уткнувшись в планшет. Боковые полки напротив них пустовали, и проводник сложил на них мешки с бельём.

Проводником в вагоне был мужчина. Еще довольно молодой, лет тридцати – тридцати пяти, но с уже наметившимся животиком и залысинами. По утрам он проходил по вагону, здоровался с уже проснувшимися пассажирами, предлагал чай. Потом появлялся со шваброй и собирал  пыль по всему вагону. И исчезал. Других проводников за три дня нахождения в вагоне Глеб ни разу не видел, из чего сделал вывод, что сменщика у их проводника не было – вероятно, этот сменщик заболел перед самым отправлением поезда, и ему не смогли найти замену.

В полукупе справа виден и слышен был только молодой человек весьма примечательной внешности – с дредами на голове и с многочисленными фенечками на запястьях. Он часами рассказывал своим соседям о способах заваривания чая, о грибах – приходеликах  и об отдыхе в Индии. Соседей его видно не было, и Глеб почему-то подумал, что их и вовсе не существует, а молодой человек просто развивает свое ораторское искусство. Но слушать его тем не менее было интересно, и перед Глебом периодически весьма натурально представали викинги, пьющие перед сражением отвар из мухоморов, китайцы за чайной церемонией и ораторская бабушка – педагог, которая знала пять языков и не была против, когда внук отрастил дреды.

Когда Глеб засыпал, во сне он блуждал по лесу, собирая грибы. Только в корзинке у него были одни поганки. Но Глеб этому почему-то не удивлялся, обходил стороной даже белые. И его покойная уже бабушка  была в тех снах, и она тоже не удивлялась, когда Глеб приносил домой  целые корзины поганок. А в прошлую ночь Глебу приснился сам Кастанеда, о котором он узнал из монологов молодого человека с дредами. Кастанеда сидел на кухне и учил бабушку Глеба варить суп из поганок. А на кухонных подоконниках цвели кактусы и пахли почему-то фиалками

Глеб, проснувшись, ощутил во рту вкус поганок. Он не сомневался, что это были именно они, и, значит, ночью он действительно побывал в бабушкином доме и видел там Кастанеду.

Ещё сутки в поезде. Зато завтра можно будет проснуться и уже собираться – уложить вещи, выпить кофе, переодеться. А потом смотреть в окно, наблюдая уже знакомый пейзаж. Увидеть город – сначала из окна вагона, втиснуться в него всем железным составом, раздвинуть, вместив железное тело, движущееся на огромной скорости. Остановиться, выпустить из себя толпу спешащих куда-то людей.

Глеб вздохнул. Ему спешить было некуда. Никто его не ждал, никто не встречал, и мысли эти сразу вселили чувство одиночества в его сознание. Это чувство переплеталось с тревогой перед завтрашним днём, с ожиданием наплывающей ответственности, которой Глеб боялся. Какой бы занудной не была его работа, она не выходила за рамки расписания, и в эти моменты Глеб не думал об ответственности, за него всё решали другие. Внерабочее время тоже было подчинено ей, работе – утром надо было просыпаться   и собираться на работу, вечером – отдыхать и готовиться к новому трудовому дню.

А теперь у него всё будет по-другому. Вся ответственность за его жизнь ляжет на него самого, и он сможет с ней существовать. Может быть, даже подружится.

Мысли Глеба прервал проводник, подошедший к семейству напротив.

– Мадам ничего не нужно? Как вы себя чувствуете? – обратился проводник к беременной женщине.

– Дяденька проводник, – перебил его ребёнок, – когда будет следующая большая остановка, скажите мне, и я пойду на перрон поиграть с мячиком. У меня с собой есть мячик. Хотите, покажу?

Он тут же полез под стол и вытащил баул с игрушками. Через пару секунд  из баула был извлечён мяч, потом – ружьё, потом – склеенная из палочек жар-птица.

– А хотите, я вам подарю эту птичку? Она приносит счастье. Только я не знаю, что это такое. Может, оно у вас уже есть… – мальчик протянул  жар – птицу проводнику, и Глебу на миг показалось, что вагон осветился радугой. Солнечный луч попал на вклеенный стеклянный глаз жар – птицы, и от этого искусственного глаза радужное сияние на долю секунды озарило полукупе, а затем и весь вагон.

Проводник засмеялся и погладил ребёнка по голове. Жар-птицу он взял в руки, повертел туда-сюда и вернул мальчику:

– Держи, счастье тебе самому пригодится!

Глеб перестал интересоваться жизнью соседей и стал глядеть в окно.

Там не было ничего интересного, и он, вздохнув, отправился завтракать или даже уже обедать в ресторан. Съел шницель с гречневой кашей и салат. Потом заедал кофе шоколадкой, запивал шоколадку кофе и разглядывал вагон, наполненный полностью жующими людьми. Кроме обслуживающего персонала, разумеется. А этот персонал представлен был только двумя особами  – официанткой и посудомойкой. Первая была блондинкой с голубыми глазами (настоящая? – задал себе вопрос Глеб по поводу её внешности, и сам же ответил: – Вряд ли. Волосы можно покрасить.  А  на глаза – цветные линзы…), миниатюрной, с приветливой улыбкой. Наверное, студентка, подрабатывающая во время каникул.

У посудомойки вся внешность была объёмной – тело было чересчур пышным, казалось, оно вылезает из одежды само по себе, как подошедшее тесто. Завитые волосы, тоже пышные, вылезали из-под накрахмаленной наколки. В общем, взгляды она привлекала, и взгляды на ней задерживались надолго.

Где-то, вероятно, имелся ещё и повар, ведь должен был кто-то готовить эти шницели, варить каши, крошить салаты. Но его присутствие выдавала только готовая еда.

Когда шоколадка была съедена, а кофе выпит, Глеб подозвал официантку и расплатился. Поднялся со своего места и направился к выходу из вагона – ресторана. У двери что-то остановило его и заставило оглянуться.

Девушка, сидевшая в другом конце вагона, смотрела на него пристальным немигающим взглядом. Когда Глеб встретился с ней глазами, девушка стала приподниматься, но потом вдруг, взглянув в окно, опустилась обратно на стул, и уже не отводила взгляда от окна.

Кто-то, выходящий из вагона, попросил Глеба посторониться. Он не стал никого пропускать вперёд и вышел в тамбур первым. Остановился уже там. Прислонился лбом к стеклу и стал следить за проносившимися в обратную сторону деревьями, пытаясь вспомнить, где и когда он видел эту девушку. А в том, что он её видел и даже общался с ней, Глеб был уверен. Холодное стекло охладило лоб, но это не помогло выудить из памяти ни одного, даже малейшего, намёка на общение с девушкой в прошлом. Глеб задал самому себе вопрос – когда он мог встречаться  с этой   девушкой, и неожиданно перед глазами появилась цифра шесть. Шестёрка эта стала удаляться, появился набор букв, сложившихся в слово Месяцев, шестёрка вернулась к слову и встала впереди него.

Шесть месяцев назад? Глеб стал вспоминать, что он делал тогда, с кем встречался. Но память подтасовывала картинки работы в лаборатории, одиноких вечеров и общения с парой – тройкой приятелей. Никаких девушек там и в помине не было.

От напряжения стала болеть голова, и Глеб решил вернуться в свой вагон.

Забравшись на верхнюю полку, Глеб попытался расслабиться, переключившись на детские воспоминания. Он был уже мальчиком лет десяти, бегал по деревне с другими мальчишками, катался на велосипеде, ловил рыбу в пруду. Постепенно  грань между реальностью и воспоминаниями стала стираться, и Глеб уже не осознавал, сколько ему лет сейчас и где он находится. Сон стал наплывать  на воспоминания. Глеб с головой укрылся одеялом и уснул.

Проснулся он от шума. Пару минут пытался удержать сон, но это ему не удалось. Открыл глаза, повернулся от окна на шум. Внизу двое мальчишек лупили друг друга подушками, и пух разлетался по всему вагону. Старший,  подросток лет тринадцати, в основном изворачивался, прикрываясь подушкой, выглядывал из-за неё и показывал язык. Зато карапуз лет трёх изо всех сил  колотил по его подушке руками и ногами, временами кидая на него ещё и пару других подушек. Взрослых рядом не было, и дети получали максимально полное удовольствие от игры.

Глеб кашлянул. Мальчишки замерли и разом повернули головы в его сторону. Глеб тут же закрыл глаза, сделав вид, что спит.

Наверное, хорошо быть ребёнком. Вот таким, лет трёх, когда у тебя прав пока ещё больше, чем обязанностей. Никаких школ, уроков, домашних заданий, спортивных секций. Только почему-то хочется поскорее вырасти, догнать старшего брата, стать таким, как он.

Старший брат… У него тоже был старший брат, которого всегда ставили в пример Глебу, потому что Генка был «и отличником, и спортсменом», как говорил отец. А Глеб был всего лишь его тенью – учился, правда, без троек, но вундеркиндом не был, в районных олимпиадах не участвовал, спортивных побед школе не приносил. Так, обычный мальчик – тихий,  спокойный, не доставлявший хлопот ни родителям, ни учителям. И не позволявший гордиться собой. В общем, серость, как выразилась одна его одноклассница, в которую Глеб был влюблён в классе десятом, и на взаимность которой он рассчитывал. Но оказалось, что к Глебу домой она заходила не потому, что у него была коллекция джазовых пластинок,  а чтобы увидеть его старшего брата… Глеб старался походить на него во всём, а когда понял, что это невозможно, всё равно уже не смог быть самим собой. Он был тенью того, другого – умного, сильного, успешного. И теперь, чего бы он ни добился, достижения эти были и будут ничтожны в сравнении с достижениями того, другого – потому что того уже не было в живых. Генка погиб в автокатастрофе, и остался героем на фотографиях Глеб сожалел о потере брата, но,  кажется, испытал облегчение, когда его не стало. Не сразу, конечно, и не признаваясь себе в этом полностью, так только, отдельными мыслями, случайно появляющимися из ниоткуда и намеренно уже туда заталкиваемыми.

Глеб мотнул головой, прогоняя воспоминания. Открыл глаза и поглядел в сторону мальчиков. Они уже успокоились и сидели рядом на нижней полке, поджав ноги. На коленях у старшего лежала раскрытая книжка с картинками, и он читал её младшему брату вслух. Глеб прислушался, но ничего разобрать не смог. Стук колёс заглушал слова.

– Брать-я, брать-я, брать-я… – стучал поезд. И в висках Глеба стучало, пульсировало это слово. Потом  исчезло.

Наступила внутренняя тишина – без мыслей, без ощущения пространства и времени.  Пустота. И вдруг в ней  появился неизвестно откуда вопросительный знак, стал расти, проникая в сознание.

Глеб пришёл в себя. И с удивлением смотрел на мальчиков, спрашивая у себя самого, откуда появился второй. Был один мальчик, только он был немного младше, чем сейчас. Ну да, точно, он был младше, чем теперь, года на три. И младшего брата у него точно не было. Глеб вдруг вспомнил, что мама мальчика ждала второго ребёнка. Так значит… Нет, этого не может быть! Он едет в этом поезде всего несколько дней, и другие едут вместе с ним в этом поезде, и скоро все они прибудут на конечную станцию, покинут свои места в вагонах и отправятся по своим делам.

Глеб свесился вниз и повернул голову, глядя в конец вагона. По вагону шла женщина. Он узнал её, это была мама мальчиков. Она была стройна, очень стройна, безо всяких там признаков на будущее прибавление семейства. Так значит…

Женщина остановилась возле Глеба и, обратившись к мальчикам, стала тихонько ругать их за беспорядок. Они оба вскочили со своих мест, облепили мать с двух сторон и дружно, в один  голос произнесли:

– Мы больше не будем!..

Женщина улыбнулась и поочерёдно обняла детей.

Глеб ещё кое-что вспомнил и, не удержавшись, обратился ко всем троим:

– А где же ваша бабушка?

– Какая бабушка? – сразу переспросил малыш. – У нас нет бабушки. Потому что она умерла, когда я был совсем маленький. Когда мне был один год. Вот! – малыш торжествующе показал Глебу один пальчик. – А теперь я большой, мне уже вот сколько! – мальчик растопырил три пальчика и помахал ими в воздухе.

– Простите за мою бестактность, – обратился Глеб к женщине. – Я не хотел…

– Да ничего…- произнесла она. – Вы долго спали. Отоспались, наверное, за несколько прошлых лет…

– Несколько лет… Значит, я спал несколько лет…И всем это уже известно… – мысли вертелись в голове, цепляясь друг за друга, вторгаясь в реальность   и выстраивая в ней новые схемы.

Глеб сделал вид, что улыбается:

– Кажется, отоспался. Мне действительно за последние  несколько  лет редко удавалось выспаться. Работа, работа…

Пойти пообедать… От самой мысли накатило чувство голода. Если он не ел несколько лет… Глеб улыбнулся этой мысли. Человек не может существовать долгое время без воды, еды… Но откуда тогда появился второй мальчик? Или он бы сразу, а ему, Глебу, приснилось, что его не было?

Глеб шёл по вагону, внимательно разглядывая его обитателей. Вот женщина и двое мужчин. Кажется, он их видел.

Глеб прошёл свой вагон, за ним – ещё два. И очутился перед вагоном-рестораном. Постоял пару минут в тамбуре, собираясь с мыслями. Почему-то от них отмахнулся, мотнув головой, и вошёл в ресторан.

Обстановка была та же, что и в прошлый раз. Глеб занял столик в углу и стал наблюдать за присутствующими. Пышная женщина убирала со стола,  поправляя одной рукой наколку на голове. Кажется, он её здесь видел в прошлый раз. Точно, она была, и ещё с ней работала девушка – блондинка.

К нему подошла женщина, уже успевшая убраться за  соседним столиком. Объяснила, что есть котлеты с картофельным пюре, шницель, селёдка под шубой и салат «Оливье».

Глеб заказал салат и котлеты. Салат принесла сразу та же пышная женщина. Глеб, волнуясь и глотая слова, спросил у неё, где другая официантка.

– Другая? – переспросила женщина. – Я уже полгода одна тут надрываюсь. Никто тут долго не держится – придут, пробегают одну смену на ногах – и отказываются от такой работы.

– А девушка? Блондинка? – осторожно спросил Глеб.

– Блондинка? – удивилась женщина и даже присела на краешек стула рядом с Глебом. – Давно у нас блондинок не было. Года три уже как Варька уволилась. Она вот только и была блондинка, причём настоящая. Теперь она в кино снимается. В массовке, правда, но тоже ведь кино. Дочке моей присылала подарки, и гостили мы у неё. Подругами  были, подругами и остались. Ладно, пошла я за вашим обедом. Заболталась тут… – женщина поднялась со стула и плавной походкой пошла по вагону к стойке.

Глеб безучастно глядел в окно. Лес всё тот же. И небо то же. И солнце. Значит, этот поезд тот же, и пассажиры в нём те же самые. Ну откуда взялся мальчик? И куда подевалась девушка – официантка? Кроме них наверняка кто-то ещё появился. А кто-то исчез.

От этих мыслей Глеба отвлёкло появление пышной женщины с подносом.  Да и запах самой еды отвлекал от всего непонятного. Женщина улыбнулась и поставила поднос на столик.

– Вот Ваши котлеты. А ещё, смотрите, что я Вам принесла… – она сунула руку в карман белого крахмального передника и вытащила фотографию. – Вот она какая, Варька наша…

С фотографии на Глеба смотрела та самая девушка, которая обслуживала его в ресторане в прошлый раз. Это было вчера. А теперь вот эта женщина пытается его убедить, что это было три года назад.

Внутри Глеба появилось какое-то возмущение. Он всегда был правдолюбом. Ещё в школе говорил о шалостях, причём не только о своих, но и о чужих. Одноклассники его за это били. Но он ничего не мог поделать с собой, когда  говорили неправду или пытались скрыть её. В этот момент кто-то или что-то появлялось внутри него. Как бы вселялось в него, и начинало внутри ёрзать, копошиться, устраиваться поудобнее. Но это никак не удавалось. И что тогда оставалось Глебу делать, как не поднимать руку и докладывать учительнице о своих и чужих проделках, чтобы успокоить сидящее внутри него?

Теперь придётся сделать то же самое. Глеб окликнул собравшуюся покинуть его пышную женщину:

– Подождите! Вы уверены, что вчера вашей Варвары здесь не было?

Женщина растерянно улыбнулась. Глеб продолжал:

– Я видел её вчера здесь, она обслуживала меня. Это мне не приснилось, не думайте…

Женщина кивала лицом, головой, всем своим пышным телом, и все её части выражали что-то среднее между непониманием, удивлением, страхом и любопытством. Чувства эти вылились в один вопрос, который она задала Глебу негромким голосом, подавшись к нему вся:

– Что с Вами?

От этого вопроса то, что было внутри Глеба, снова дало о себе знать таким беспокойством, что Глеб поднялся со своего места.

– Что со мной? Со мной ничего! А вот что с вами со всеми, если вы не помните, что ваша подруга работала здесь вчера, и что никакого ребёнка  не было.

– Какого ребёнка? – ещё тише спросила женщина.

– Второго, маленького, которого вчера ещё у женщины не было, потому что он ещё не родился!

– Вы, может, покушаете, а то совсем всё остынет… – женщина как-то натянуто  улыбнулась и пододвинула тарелки с котлетами и с салатом к Глебу поближе. Он сел на место, взял вилку и занялся едой. Ел быстро, не замечая вкуса, и от этого ещё больше напрягаясь. Кинул вилку на стол, не доев полкотлеты, и вилка эта перелетела через стол и упала на пол. Женщина наклонилась и подняла её. Глеб машинально взял бумажную салфетку, вытер чистые пальцы.

– Спокойнее, спокойнее, Глеб… – он старался дышать глубже, а в ушах звучал его собственный голос, – так никому ничего не докажешь. Собраться и привести доводы своей правоты… Тем, кто сможет понять и изменить действительность.

Он встал из-за стола и двинулся к выходу. Кажется, на него смотрели, он чувствовал на себе их взгляды, но ни с кем глазами не встретился, вышел из вагона и только тогда выдохнул из себя воздух.

Прошёл два вагона. Уже оглядывал лежащих и сидящих людей, стараясь припомнить, были они здесь раньше или нет. В следующем тамбуре курила девушка. Пристально посмотрела на Глеба. Он не отвёл взгляд и сразу вдруг вспомнил, что уже видел её в поезде. Остановился. Девушка продолжала смотреть на него. Глеб решил завести знакомство, улыбнулся и поздоровался. Девушка улыбнулась в ответ. Потушила сигарету и протянула руку:

– Катя. Ты, кажется, меня совсем не помнишь? Сначала помог мне устроиться в поезде, потом был сиделкой пару дней, когда я простудилась. Это было давно, но не настолько, чтобы забыть. Всего-то полгода, не больше.

– Полгода? – переспросил Глеб. – Так, значит, мы в поезде уже…

– Ну да, достаточно давно. Я уж точно шесть месяцев, а ты, возможно, ещё дольше…

– Три года минимум… – произнёс Глеб.

– Недавно об этом догадался, – усмехнулась Катя.

– Ну да, недавно. По мне это видно?

– Ещё бы! Растерянность на первом плане. У меня тоже что-то подобное было, потом я успокоилась. Решила просто наблюдать за происходящим. Вот жду теперь, что будет дальше. И даже с интересом жду…

Катя улыбнулась, но улыбка не получилась искренней,  уголки губ изгибом выразили тревогу и ещё что-то неуловимое.

– И ты никому об этом не говорила? Здесь, в поезде?..

– Сначала говорила. Но меня, естественно, не так понимали. Один раз даже доктора пригласили, психиатра. Пришлось сочинить историю о том, что в детстве у меня была травма, и после неё я до сих пор путаю сны с реальностью. Таблетки выписал…- Катя сунула руку в карман джинсов и вытащила упаковку таблеток. – Теперь медсестра приходит каждое утро и проверяет, стало ли на одну таблетку меньше. Не понимает, глупенькая, что я их не глотаю, а выбрасываю, каждый день по одной. Вот так вот… – Катя разорвала краешек оболочки блистера. Открыла дверь между тамбурами и бросила таблетку в щель между частями железного настила.

– Какому-нибудь грызуну, бегающему по рельсам, нейролептики больше пригодятся…

Глеб усмехнулся:

– Мышки в клетке – это теперь мы. Только кто нас поместил сюда? И зачем? Может, сойти с этого поезда? Только куда? Вдруг там другая клетка?

Катя, отвернувшись, смотрела в окно. Глеб дотронулся до её руки:

– Всё будет хорошо. Мы ведь теперь оба знаем, что с этим поездом что-то не так. Может, ещё кто-то знает. Подождём и понаблюдаем. Пока что давай никому об этом не рассказывать… А теперь нам, пожалуй, следует расстаться. Чтобы ни у одной медсестры не появилось  сомнений в Вашем неправильном поведении.

– Кажется, мы были уже на «ты»…

– Конечно, это  я так…  До свидания, Катя. Давай завтра встретиться в ресторане, в это же время.

– До свидания, Глеб. Будь осторожен!

Катя ушла. Глеб постоял ещё пару минут в тамбуре, прижавшись лбом к холодному стеклу, бездумно глядя на мелькавшие деревья. Отстранился. Пошёл в свой вагон, открывая двери в тамбурах и закрывая их за собой, выполняя эту работу отчуждённо. Ни на кого не глядел, проходя по вагонам, и сам оставался безликим, случайным попутчиком для всех.

 

–

 

Начальник линейного отдела полиции на станции Громово принял вызов сам лично. Один из помощников неожиданно заболел, а второй с самого утра расследовал сразу несколько краж в пассажирском поезде.  Поезд застрял на узловой из-за поломки сцепления между двумя вагонами, и местные коробейники сразу сбежались к нему. Носили всякие разности мимо вагонов, заходили и в сами вагоны, сновали туда-сюда. К моменту отправления поезда  выяснилось, что больше чем у десятка пассажиров пропали деньги и мелкие вещи. Поезд задержали ещё на несколько часов, проверяя всех находящихся внутри и всех, кто побывал в нём мимоходом.

Поэтому старший сержант Смирнов был занят допросами пассажиров и коробейников, а лейтенант  Кочетов   один находился в дежурном пункте, он и принял вызов. В поезде, следовавшем мимо Громово транзитом, случилось ЧП. Один из пассажиров устроил дебош. Поезд остановили, потребовали полицейский наряд и врача. Зачем понадобился врач, не сказали. Но по опыту лейтенант знал, что, скорее всего, пассажир находится в алкогольном опьянении, или получил травму, или нанёс травму кому-то, или всё вместе. Поэтому сам позвонил в «скорую», сделал вызов, и только потом отправился к поезду на своём « BMW».

Подъехав минут через двадцать к поезду, увидел уже стоявшую возле него «скорую».

– Нам передали вызов, когда мы были совсем рядом, в двухстах метрах отсюда, – молоденький фельдшер отреагировал на удивлённый взгляд Кочетова, – Так что всё в порядке, пациент уже спит. Там ещё девушку попросили осмотреть, доктор с ней сейчас разговаривает. Тоже, похоже, наша…

В этот момент грузноватый человек в белом халате стал спускаться с поезда, придерживаясь одной рукой за поручни. В другой руке у него был небольшой чемоданчик. Соскочив с последней подножки, доктор подошёл к лейтенанту. Обменялись рукопожатиями. Лейтенант знал психиатра Симоновича давно, не раз пересекался с ним по работе, мог при случае даже пропустить с доктором стаканчик чего-нибудь крепкого.

– Давно такого не видел, – доктор покачал головой, – Хороший психоз. А у девушки, похоже, индуцированное состояние. Твердит всё время, что Глеб этот прав…

– Какая девушка? – переспросил лейтенант.

– Да вот она, – доктор повернулся к поезду. Сошедшая с поезда женщина в белом халате помогла сойти девушке и, взяв её за руку, отвела в машину «скорой помощи». – Госпитализируем обоих в нашу клинику, посмотрим, подлечим…

Дверца машины вдруг распахнулась и девушка, выскочив из машины, побежала  прочь. Фельдшер, бросившись за ней, сумел догнать её через пару десятков метров. Схватил беглянку за руку и вёл её явно насильно обратно к машине. Девушка подогнула ноги и опустилась на землю. Лейтенант подошёл к ней, взял за подбородок, поднял её голову вверх. На него глянули огромные серые глаза, от которых повеяло такой безысходностью, что у лейтенанта дрогнуло что-то внутри. Он отпустил голову девушки и отошёл в сторону. К ней уже спешила женщина в белом халате со шприцем в руках.

Лейтенант не стал ждать дальнейших событий, сославшись на дела. Пожал руки медикам и пошёл к своему мотоциклу.

– Всё, на сегодня всё, – думал он, возвращаясь обратно, – Отчёт напишу завтра. А сейчас – домой. И – спать, спать, спать…

 

–

 

– У меня получилось! Смотри, смотри, папа, сколько их в этом поезде! И все живые! И все думают так, как надо. Ну, почти все…- ребёнок смутился, – с этими двумя что-то не так, они думают по-другому…