Глава первая.
Диктофон.

Примерно в конце октября, в пятницу, около двенадцати часов дня в один из больших лекционных залов Императорской академии государственной службы вошел молодой человек, весь в черном и с аккуратно зачесанными назад средней длины волосами. Юноша всем своим видом показывал, что принадлежал к благороднейшему роду – прямая осанка, здоровая худоба и почти гипнотическая невозмутимость, которая, впрочем, ни коим образом не содержала в себе и доли презрения, которую зачастую можно увидеть в выражении лица молодых людей из видных семейств. Нет, это было чистейшее хладнокровие человека, внутри которого пылал огонь. Огонь мысли и действия. Это ощущали все, в том числе и присутствовавшее в зале руководство академии и высший преподавательский состав.
Комиссия состояла из восьми человек, во главе которых сидел ректор – маленький мужчина на вид лет пятидесяти, похожий на сказочного, но очень высохшего гнома, с горбинкой на носу, залысиной и тонкими-тонкими губами. Он был в маленьких очках с едва заметной оправой и, скрючившись над столом, внимательно читал какие-то документы. Либо он читал их очень быстро, либо сквозь строки, потому как листы бумаги в его руках менялись один за другим и аккуратно складывались слева от читающего. Остальные семь человек, несмотря на более внушительные габариты и рост, рядом с ректором казались не более чем его тенью и молчаливо ждали начала процесса.
– Кео Лермио Рой, – неторопливо, негромко, но твердо произнес ректор, медленно поднимая глаза на юношу, который все еще стоял в дверях. – Вы пунктуальны, это весьма приятно. Впрочем, не думаю, что это качество убережет вас от незавидной для нашего студента участи. Хотя, быть может, я настроен слишком пессимистично, коллеги?
Ректор осмотрел сидящих рядом членов комиссии, но никто ему не ответил. Все семеро уткнулись в бумаги. Кео даже в тот момент предположил, что у многих листы были и вовсе чистыми. От этой мысли по его лицу пробежала едва заметная улыбка.
– Прошу вас, присаживайтесь. – Ректор привстал, упираясь тонкими руками в стол и кивком указал на кожаное кресло, стоявшее напротив. Оно располагалось метрах в трех от стола.
Хорошая дистанция, подумал Кео. Особенно если учесть то, что туалетная вода профессора Явиа, который сидел по правую руку от ректора, была просто невыносимой на запах. Кео всегда ассоциировал ее со смесью арбуза и морских водорослей, о чем неоднократно и с издевкой говорил своим друзьям.
– Думаю, никто не будет против, если мы без лишних лирических вступлений приступим к делу сию минуту, – усаживаясь на место, сказал ректор.
Кео оставался все таким же хладнокровным. По крайней мере внешне. Он ясно понимал всю серьезность сложившейся ситуации, но в душе почему-то царило пугающее даже его самого равнодушие. И ничего с ним поделать молодой человек ничего не мог.
– Семьдесят пять лет назад, – начал свою речь ректор, – императорским указом были запрещены все виды дуэли. Наказание за ослушание только одно – расстрел. Причем как для дуэлянтов, так и для секундантов. Что касается тех, кто о дуэли знал, но молчал, то и они также привлекаются к уголовной ответственности, и могут получить вплоть до двадцати лет тюрьмы, либо пожизненную ссылку на север. Естественно, свои титулы и принадлежности к тем или иным высшим сословиям они моментально теряют. Если говорить конкретно о Вашем случае, господин Рой, то знающих о готовящейся дуэли набирается целых десять человек. Все они – Ваши сокурсники, и вот их поименный список.
Ректор протянул листок бумаги юноше. Тот встал, подошел к столу, взял список и сел обратно. Увидев имена друзей, ему стало плохо, спина моментально покрылась потом, а в голове загудело.
-Но я более чем уверен, что все это вы и без меня знаете, – продолжил ректор, доставая черную сигарету из внутреннего кармана пиджака. – Сейчас речь не об этом. Мы пригласили вас, господин Рой, сюда, чтобы вы рассказали нам всю суть конфликта, от начала и до конца. Ваша речь будет записываться на диктофон, после чего запись отошлют наверх. Я полагаю, вы понимаете, кто ее будет слушать.
Ректор щелкнул серебряной зажигалкой, на которой была изображена сцена из охоты. Две собаки драли раненого кабана, а охотник, достав нож, стоял над добычей, собираясь добить животное. Сейчас издалека рисунок разглядеть было невозможно, но Кео уже его видел ранее – ректор частенько курил у входа в академию, особенно по утрам.
-Полиция пока тоже не в курсе. Сор из избы, как говорится, никто выносить не хочет. Дело очень деликатное. Но от искренности вашего рассказа зависит очень многое. В первую очередь ваша судьба.
Немного помолчав, он добавил.
-Ну, а если на себя вам по каким-то причинам наплевать, то подумайте о своих вышеупомянутых друзьях.
-Я понял вас, господин Криц, – неожиданно заговорил Кео. – Мне скрывать нечего, и я расскажу все, как было. Насколько я понимаю, я первый из тех, кого вы опрашиваете?
-Да, это так. Мы решили выслушать вас прежде всех, и, как видите, как можно раньше. Время работает против вас, а всем нам далеко небезразлична судьба наших студентов, даже если они совершили столь безрассудное деяние. Задавать вам вопросы буду я. Остальные мои коллеги здесь, так сказать, больше выполняют роль свидетелей, но вы не забивайте себе этим голову. Общаться с вами, повторюсь, буду только я.
Последние слова ректор сказал так, словно пытался изобразить жалость к Кео. Увы, актером он был отвратительным, а желтые и кривоватые зубы, выглянувшие изо рта господина Крица, когда он попытался улыбнуться, и вовсе превратили его на мгновение в подобие лесного чудовища, которыми мама пугала маленького Кео в детстве.
А еще у юноши дико болела голова. Дуэль была восемь часов назад, а он все еще так и не сомкнул глаз. В носу стоял запах пороха, а пальцы на правой руке все еще чувствовали холодную рукоять револьвера. оставалось надеяться, что чем быстрее он все расскажет этой импровизированной комиссии, тем быстрее удастся добраться до кровати. Хотя, возможно, его вновь отправят в студенческий карцер, кто знает…
Как же все они боялись за свои шкуры, подумал Кео, пробежавшись взглядом по присутствующим людям. Еще бы – дуэль в престижнейшем высшем учебном заведении империи, где обучаются исключительно отпрыски самых видных людей: князей, графов, баронов, деятелей искусства, науки и прочее, прочее, прочее. Кео в этот момент почему-то стало гордо за себя. Как бы то ни было, его не покидало ощущение, что он своим поступком доказал самому себе нечто важное, пусть и неописуемое. Хотя, быть может, это был лишь бред двадцатилетнего максималиста, который очень хочет спать, не более. А еще его мучила жажда, о которой он почти забыл, но, увидев графин на столе рядом с ректором, снова ощутил сухость во рту.
– Господин Криц, – сказал Кео, расстегивая пиджак и собираясь повесить его на спинку стула. – А ведь у меня есть два условия, без которых мы не начнем нашу беседу.
В зале наступила гробовая тишина, а лицо ректора, словно резиновая маска, неестественно вытянулось, отчего лоб моментально покрылся множеством складок.
– Первое: мне бы очень хотелось воды, и чем больше, тем лучше. А второе: у меня закончились сигареты, и я бы хотел быть уверенным, что каким-либо способом буду ими обеспечен.
– Дерзость – одно из ваших ярчайших качеств, господин Рой, – с дрожью в голосе промолвил ректор. – Но это далеко не комплимент. Пейте воду, сигареты можете курить мои.
Ректор вытащил из пиджака портсигар, тоже серебряный, как и зажигалка. Правда, никаких сцен охоты на нем изображено не было. Были лишь две буквы, переплетавшиеся друг с другом, словно две змеи в брачный период – А и Ц. Арадицу Криц.
Выпив два стакана воды, Кео закурил. Спички у него были свои, зажигалок он никогда не признавал, считая спички куда более надежными. Дым со вкусом чернослива моментально обволок горло и словно превратился в большую жвачку, которую не хотелось выплевывать, ибо вкус ее был прекрасен. Кео выпустил дым в потолок, еще раз осмотрел присутствующих, закинул ногу на ногу, достал карманную пепельницу и, прокашлявшись, сказал:
– Я готов.
Клацнула кнопка диктофона, пошла запись.

***

Рой: “В первых числах сентября, то есть в самом начале нового учебного года, я и трое моих однокурсников – Едо Нойте, Грауто Лацартра и Содинойт Нор – отправились в клуб “Новый рассвет”, чтобы отметить начало третьего курса. Приехав туда, мы обнаружили, что помимо нас в клубе было уже человек тридцать из академии, в том числе и Гризад Триз”.

Криц: “Господин Рой, были ли вы знакомы с господином Тризом до этого и известно ли вам о его происхождении?”

Рой: “Да, конечно же, мы знакомы. Гризад учится в параллельной группе, тем более мы играем в одной футбольной команде за нашу академию. О его происзождении мне, естественно, известно”.

Криц: “Не могли бы вы его озвучить?”

Рой: “Я не понимаю вопроса”.

Криц: “Скажите, кем является Гризад Триз по своему происхождению”.

Рой: “Гризад Триз – старший сын Лемигорта Триза, племянника Его Императорского Величества Арриарда Второго”.

Криц: “Хорошо, продолжайте”.

Рой: “Как я уже говорил, зайдя в клуб, мы увидели много учащихся академии, в том числе и Гризада, который пригласил нас в VIP-ложу. Там уже сидели человек пять. Их имен я, к сожалению не помню, так как более с ними никогда не виделся. Кроме Лои Верды”.

Криц: “Можно узнать, кто эта девушка?”

Рой: “Лои Верда – студентка первого курса нашей академии факультета управления персоналом. Ее происхождения я не знаю, если вам оно интересно. Мы никогда не говорили о ее родне”.

Криц: “Продолжайте”.

Рой: “Мы все познакомились, выпили. Но вскоре вся наша компания разделилась надвое. Новые знакомые заговорили о своих делах, а мы – о своих. Поскольку Едо и Грауто – математики, то через полчаса их разговоров и начертаний на клубных салфетках очередных уравнений мне стало совсем скучно, и я решил пойти в бар”.

Криц: “Что вы пили, господин Рой?”

Рой: “Мне двадцать, господин Криц. Осмелюсь вам напомнить, что я уже четыре года как совершеннолетний”.

Криц: “Я в курсе вашей зрелости, господин Рой. Дело в том, что, поскольку между вами и господином Тризом в тот вечер произошел первый конфликт, мне необходимо знать, были ли вы в тот момент пьяны. В какой-то мере это признание может существенно облегчить вашу участь”.

Рой: “На тот момент я выпил пинту светлого нефильтрованного пива, не более”.

Криц: “Что было дальше?”

Рой: “Подойдя к бару, я увидел Лои. Она курила возле стойки и писала кому-то сообщение по телефону. Должен заметить, что она ушла из-за нашего столика практически сразу, как мы пришли. Вместе с Гризадом. Он, кстати, тогда представил мне ее как свою спутницу”.

Криц: “Спутницу? В каком смысле?”

Рой: “В смысле, что у них были определенные отношения друг с другом. Близкие, господин ректор”.

Криц: “Я понял вас, язвить вовсе необязательно”.

Рой: “Увидев ее одну, я решил попробовать немного поговорить. Тем более, что она выглядела подавленной. Купив два эля, я поставил стаканы на ближайший столик, а сам подошел к ней и пригласил составить мне компанию. Она сразу же согласилась. Мы присели и начали разговаривать. Сначала об академии, потом о музыке. Затем я ненароком спросил ее, почему она так взволнована и постоянно оглядывается. Немного помолчав, она ответила, что звонил ее страший брат, который категорически против ее поступления в академию и жизни в большом городе. Словом, он ей угрожал, а когда узнал, что она еще и в клубе, то вовсе рассвирепел”.

Криц: “Господин Рой, не надо скидывать пепел на пол”.

Рой: “Ах, да, простите”.

Криц: “И зачем вы тушите сигарету пальцами, если есть пепельница? Помилуйте, пожалейте свое молодое тело!”

Рой: “Все хорошо, господин Криц. Так я точно знаю, что сигарета затушена. А пальцам, если все сделать быстро, ничего не будет. Да и пепельница моя забилась”.

Криц: “Вот, можете высыпать окурки сюда, только умоляю вас, больше не делайте так никогда в моем присутствии. А теперь вернемся к нашему разговору. Вы сказали, что старший брат госпожи Верды был крайне недоволен ее поведением”.

Рой: “Да, так и было. А еще спустя примерно пятнадцать минут после этого он все-таки явился в клуб. С ним было три человека”.

Криц: “Погодите, я не пойму. А где все это время был господин Триз?”

Рой: “Я к нему обязательно вернусь. Позвольте закончить рассказ о брате Лои”.

Криц: “Да, да. Конечно”.

Рой: “Он увидел нас и стремительно пошел к нашему столику, жестом велев своим друзьям оставаться возле входа. Он был трезв, но очень взвинчен. Должен признаться, что с каждым его шагом в нашу сторону мне становилось все сильнее не по себе, так как я все отчетливее видел и осознавал, насколько он был огромен. И масса его была отнюдь не жировая. Подойдя к нам, он сел рядом со мной, рывком руки пододвинул стул со мной к себе и весьма грубо поинтересовался, кто я такой. Я назвал свое имя, на что он засмеялся и сказал, что более глупого имени еще никогда не слышал. Затем он несколькими глотками осушил мой стакан пива, схватил Лои за руку и собрался уходить, но я не дал ему этого сделать”.

Криц: “Почему?”

Рой: “Господин ректор, раз уж мы здесь разговариваем, так сказать, в практически непринужденной обстановке, то позвольте задать вам встречный вопрос: как вы считаете, любая ли женщина заслуживает того, чтобы за нее хоть кто-нибудь заступился? Красота тут ни при чем, я конкретизирую свой вопрос: как вы думаете, имеет ли право девушка на защиту со стороны хотя бы одного смелого мужчины среди стада безропотных трусов?”

Криц: “Господин Рой, еще один такой выпад…”

Рой: “Если вы не ответите, то нашему разговору далее не бывать. Меня расстреляют, вас посадят и на этом все закончится. Ответьте, и я обещаю больше не устраивать подобных, как вы выразились, “выпадов” на протяжении всей нашей дальнейшей беседы”.

Криц: “Я целиком и полностью придерживаюсь мнения, что женщин надо защищать, если таковых действий требует ситуация”.

Рой: “В таком случае, ваш вопрос нелеп. А еще он возмутителен, поскольку у вас две дочери. Да, да, я обещал, умолкаю… Так вот, у меня не было никакой уверенности, что он не причинит ей вреда. В его поведении на тот момент выражалось лишь одно – ревность. Но она была поистине звериной, и это меня напугало”.

Криц: “Что было дальше?”

Рой: “Я попросил его усмирить свой пыл, пойти в бар, позвать своих друзей, стоявших возле входа, и выпить за мой счет. Но он, конечно же, отказался, если так можно выразиться. Оттолкнув меня на пару метров, он позабыл о сестре и полностью переключился на меня. Этому я, признаться, немного обрадовался, ведь теперь Лои была в безопасности. Но теперь ее брат шел на меня – его рост был под два метра. Я был ему до плеча, вдвое легче и мне совсем не хотелось драться. Тем не менее, когда он приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки, я предложил ему решить вопрос на улице. Думаю, это было единственно правильным решением”.

Криц: “Не соглашусь с вами, ну да ладно. Продолжайте”.

Рой: “Я попросил Лои ни в коем случае не выходить за нами. Она была очень напугана, плакала. Но это нисколько не затмевало ее красоты…”

Криц: “Господин Рой…”

Рой: “И вот, мы на улице. Первый удар я пропустил тут же, поскольку получил его, едва повернувшись к своему сопернику лицом. Он ударил меня в живот, я согнулся, перехватило дыхание. После этого я краем глаза увидел, что верзила… Можно, я буду так его называть? Спасибо… Что верзила собирается ударить меня ногой по лицу. Я до последнего надеялся, что мы обойдемся без крови и все закончится лишь тем, что он собьет меня с ног, утолив тем самым свою ярость. Но в тот момент я понял, что меня могут убить”.

Криц: “О деталях той драки можете не рассказывать, господин Рой. Скажу одно – вам, как человеку, имеющему к своим двадцати годам множество наград в сфере спорта, в том числе и по боксу, можно было бы действовать помягче”.

Рой: “Не хочу оправдываться, но…”

Криц: “Четыре человека в больнице, у всех сотрясение, выбитые зубы, у двоих сломаны носы… Я уже молчу о том, что у одного из них каким-то образом был сломан большой палец на ноге. Это как? Впрочем, увольте, не об этом сейчас речь. Скажите спасибо, что камеры видеонаблюдения зафиксировали самооборону”.

Рой: “Спасибо”.

Криц: “Но я так и не услышал, где же все это время был господин Триз?”

Рой: “Мне бы очень хотелось, чтобы он сказал вам об этом сам, господин ректор”.

Криц: “Он скажет, обязательно скажет. Но сейчас говорить должны вы”.

Рой: “Господин Триз все это время был за той же барной стойкой,но с другой стороны. Если вы не знаете, то в клубе “Новый рассвет” она круглая. Он видел издалека нашу беседу с Лои, ее пришедшего брата и то, как мы с ним вышли на улицу. А после того, как я отлучился, он посадил Лои с собой и увез в безопасное место”.

Криц: “Если я вас правильно понимаю, вы сейчас обвиняете господина Триза в трусости?”

Рой: “Нисколько. До бара он отлучался. Куда – не знаю, но я видел, как он выходил из дальнего коридора, когда мы уже сидели с Лои. Она сказала, что Гризад отошел по важному звонку. А в тот момент, когда он нас увидел и пошел к нам, с другой стороны клуба объявился брат Лои, и я жестом показал Гризаду, чтобы он не подходил. Он все понял и оставался на месте до тех пор, пока я не вышел”.

Криц: “То есть он вам не помог, зная, что вы в беде, так? Вы понимаете, в чем обвиняете представителя императорской семьи?

Рой: “Он все сделал правильно, господин ректор. Я бы ни за что не позволил подвергать опасности госпожу Верду, и он это знал, поверьте. А пути отхода, учитывая ситуацию, на всякий случай обязательно должны были быть, и он ей их обеспечил”.

Криц: “Спасибо, на сегодня все”.

***

Диктофон звонко щелкнул, запись остановилась.
-На сегодня? – переспросил Кео. – Вы же сказали, что управимся за день?
-Простите, господин Рой, срочные дела, – пожал плечами ректор, вставая из кресла. – Сообщение от министра, срочно надо выезжать.
Ректор показал Кео светящийся монитор большого телефона. Словно на нем издалека можно было хоть что-то разглядеть.
-И что теперь? – с нетерпением в голосе спросил Кео.
-Придется подождать до утра. Но, к сожалению, в карцере. Не волнуйтесь, сейчас вас накормят, отведут в душ, а в сам карцер принесут кровать и включат свет. Это все исключительно для страховки.
Спорить не хотелось. Вернее, не было сил. Было лишь одно непреодолимое желание – спать. Спать долго, без снов и желательно лет сто. А затем проснуться, оглянуться вокруг и рассмеяться, что все это было лишь нелепым сновидением.
Но это была явь, и Кео с ней уже почти смирился. Помывшись в душе спортзала под взорами трех охранников, ему выдали спортивную форму университета и повели в карцер, где на принесенной кровати стоял поднос с едой. Повоевав вилкой с пюре и горохом, Кео поставил поднос на пол, выкрутил проведенную в карцер и висящую на крючке лампочку, укрылся тонким, колючим одеялом и закрыл глаза.
Его последними мыслями перед сном были сомнения по поводу Гризада. А может все-таки стоило рассказать ректору правду? Что родственник императора встретил ночью в клубе свою бывшую, пошел с ней в отдельную комнату, нюхал кокаин, а после избил ее до полусмерти, изнасиловал, заплатил охранникам клуба за молчание и был таков, да еще и с Лои, которую как ни в чем не бывало позвал с собой в кино… И наверняка лапал ее, признавался в любви, а та, быть может, даже не вспоминала о своем спасителе… По крайней мере, больше с Лои о том вечере Кео никогда не заговаривал.
То ли еще будет, почти вслух подумал Кео. Ведь о дуэли еще не было сказано ни слова. Ну а сейчас – спать.
И перед тем, как прыгающие перед глазами пятна полностью захватили сознание Кео, сопровождая его в мир сновидений, он вспомнил теплые руки матери, которые любил держать, засыпая и слушая ее колыбельную. Но сейчас Кео обнимал едва теплую батарею, а колыбельную заменяла гудящая вентиляция, чей вой почему-то напоминал плач. Только чей?