Отшвырнул дверь. Школа осталась там, где осталась за плечами плачущая мать, предвидя каменистую и обрывистую дорогу к истине своего любящего и такого неподатливого на уговоры сына.
Рабочих требовалось много, так много, что на всех заборах и столбах были расклеены объявления оргнабора на строительство большой химии. «Вот наша судьба!» – мы хлопнули с другом по рукам, и отправились пешком в наилучшем расположении духа, расспрашивая встречных и поперечных дорогу в тот самый строительный трест.
Дорога оказалась путаной и длинной. Проплутав по закоулкам, по Шацким и Володарским улицам. Мы наконец-то вышли к только что отстроенному троллейбусному депо и, повернув по улице Монтажников, увидели небольшое выкрашенное охрой двухэтажное здание треста «Химпромстрой»
В отделе кадров, безо всяких предвзятостей, оглядев нас таких молодых и весёлых с ног до головы, кадровик, не заглядывая в документы, направил моего товарища в цех сборного железобетона за его широкие плечи, ну а меня в ремонтно-механический цех – для предварительного ознакомления с рабочими местами. «Общежитием будете обеспечены, для мужиков у нас всё есть, а вот с женщинами – беда. Беда… Придётся палатки ставить», – почему-то объявил он нам. Как будто прося участия в его неразрешимом деле.
Действительно, к осени, обочь дощатых бараков для семейных, выросли ряды остроконечных палаток с нахлынувшими из сёл и деревень бойкими грудастыми и крепкими девчатами, из которых любая и коня остановит, и в горящую избу войдёт. Только на следующий год для них было возведено. Ими же самими. Огромное общежитие, получившее название «трёхсотка», по количеству коек. Весёлое время! Свободные нравы!
Но это всё было потом, а пока мы с товарищем, спотыкаясь на бетонных обломках и вдыхая цементную пыль, пробирались к своим рабочим местам.
«Стройдвор» – так называлось это кандальное место, где я оставил свою юность, гудел, ворочался и жил в тесных рамках пятилеток.
Спотыкаясь по «Стройдвору», мы вдруг увидели впереди себя гогочущую толпу рабочих и к своему удивлению услышали тяжёлый, продолжительный, с всхлипами, такой знакомый коровий рёв.
Надо сказать, что в то время большая часть теперешнего химкомбината и завода ЖбИ- 1 были в зарослях краснотала, лебеды и всяческого дурнотравья, где свободно паслись коровы и буйно цвела картошка на раскинутых здесь же огородах.
Просунувшись сквозь толпу, мы увидели несчастное животное, увязнувшее почти по колени в чёрной луже парного битума. Огромные кругляши выселись здесь же, в осевшей под солнцем большой куче.
Наивное животное паслось рядом, и его угораздило попасть в лощину с натёкшим гудроном. Корова без посторонней помощи не могла выбраться из этой вязкой индустриальной трясины, и собравшиеся гадали: что делать?
В тени какого то высокого строения асфальт уже начал застывать и ещё крепче вцепляться в свою жертву.
– Отрубить ей ноги, да и Делов-то! – какой-то остряк попытался выкрикнуть из толпы, но его тут же оборвали.
Корова, запрокинув к спине глянцевые с синевой рога, уже не ревела, а как-то глухо и хрипло кашляла и стонала по-бабьи. Громко сигналя, откуда-то из-за угла появился автокран, и народ перед ним расступился. Из кабины вылез небольшой мужичок в линялой голубой спецовке, бросил пару досок на расплавленный гудрон и опоясал враз присмиревшую корову обрезком широченной транспортёрной ленты с железными проушинам, – устройство для погрузки штабелей кирпича. Корова стояла тихо и только мелко-мелко подрагивала кожей.
Осторожным движением стрелы и чалок крановщик под команду мужичка в синей спецовке «майна!», «вира!» освободил корову из этого гиблого места и осторожно поставил рядом на зелёный лужок с лопушистой травой.
Не успел мужичок освободить божье существо от спасительного бандажа, как корова, резко пригнув голову, рванулась с задранным хвостом по направлению к огородам.
С этого эпизода и началась моя не совсем лёгкая, но честная и теперь такая далёкая жизнь слесаря-монтажника.
А тот мужичок, что выручил несчастную корову из безнадёги, был первым моим бригадиром, требовательным и жёстким, Богдановым Владимиром Петровичем, к сожалению теперь уже покойным, но не забытым его многочисленными учениками.
В тот длинный день короткого лета, последнего лета затянувшегося детства, сошлись вместе свобода и воля, ответственность и долг, победа и поражение…

Потом появились стихи:

СУДЬБА ПОЭТА

В лебеде, под ветёлкой горбатой,
Я, раскинув отцовский кожух,
Всё мечтал, что я буду богатым:
Дом построю и сад посажу.

Сам себе нагадал, напророчил.
Ветер в уши судьбу насвистел.
Время вышло, – я школу окончил,
Хлопнул дверью и вдаль посмотрел.

Столбовая пылила дорога
И глаза порошила до слёз.
И вдали не увидел я Бога, –
Только две колеи от колёс.

А звезда проносилась по небу,
Рассыпая нездешний огонь.
Но бегущему дню на потребу
Я ударил ладонью в ладонь.

Бить в ладони – ведь тоже работа,
Хоть и звон отдаётся в виске…
Вырос сад – засосало болото.
Дом построил, а он на песке.