– Слушаю…

– Иннокентий! Не спишь? – в голосе Саламатина, несмотря на плохую связь, угадывалось волнение.

– Нет, к сожалению, а хотелось бы.

– Я тебе такое сейчас расскажу, весь сон как рукой снимет.

–  Неужели существует еще что-то, что меня может сегодня удивить?

– Петрович, что-то не так? Почему столько сарказма? Где ты?

– В отделении МВД по району «Черемушки». Пытаюсь одной новой знакомой жизнь спасти, ты не поверишь, против ее воли.

– Сопротивляется?

– Ага. Сбежала. Знаю только ее номер телефона, и то предположительно, отразился на моем мобильном после его подключения.

–  Номер телефона? Осталось только определить владельца.

– Владелец – крупная корпорация. Несколько тысяч сотрудников. Кто на номере «сидит» смогу понять только в понедельник.

– А в связи с чем,  к ней такое внимание?

– Она как-то связана с нашим делом… при встрече расскажу. Так, чем ты меня хотел в очередной раз поразить?

– Если стоишь, сядь! Мы перехватили код электронного биометрического ключа от одного из банковских сейфов Бжозовской, который использовали буквально позавчера. Пальчики хозяйки этого несметного состояния, не совпадают с дамой, которую мы задержали.

– Опаньки! То есть в день задержания Елизаветы Федоровны совершались операции от ее имени другим человеком?

– Или у нас ненастоящая Бжозовская, а ее двойник, и мы арестовали другого человека.

– И что мы будем с этим делать?

– Писать наверх соответствующие рапорты, и встречаться у Егерева, пока не санкционируют продолжение официального расследования. Часов в семь утра сможешь у него быть?

– Смогу. Чертовщина какая-то! Есть труп и не один, возбужденное уголовное дело, даже какая-никакая подозреваема, а расследование приостановлено незримым распоряжением. И часто в столичном регионе такое случается?

– Редко, но бывает, к сожалению, когда дело касается крупных политиков. Со временем поймем, может быть, чьи интересы  эти события затронули.

Попрощавшись с другом до завтра, Петрович крикнул дежурного:

– Братец! Не поможешь устроиться на ночлег? На дорогу домой, нет уже сил. Еще одну бессонную ночь мне не пережить.

– Есть у нас такое местечко. Обычно мы его предъявляем при проверках высокому руководству, как образцово-показательную камеру временного содержания. Но в остальное  время используем для своих нужд.

– Вот, и славненько. Веди.

Большая и светлая комната была поделена на отсеки без дверей, в каждом из них стояло по койке, заправленной в белоснежное постельное белье. Погрузившись в накрахмаленные до ломкости простыни одной из них, Петрович с улыбкой вспомнил свою службу в армии срочником.

*  *  *

Этот великолепный бриллиант, необыкновенного желтого цвета, с идеальной огранкой таил в себе необъятные возможности, от которых кружилась голова. Стать повелителем всего христианского мира и управлять им разумно и  с любовью, подвигая людей к совершенствованию  своих знаний, и преодолению лености ума. И тогда простые обыватели, познав силу разума, обретут счастье, и все невзгоды бытия: болезни, голод и даже смерь, отойдут на второй план. А добровольный и здоровый аскетизм просвещенных аристократов позволит накормить всех нищих, которые насытившись и перестав думать о хлебе насущном, также начнут тянуться к учености. И очень скоро, через всеобщее просвещение, на грешной земле воцарится счастливое общество, целью которого будет стремление к познанию истины, а не увеличению своих богатств.

Взволнованный возвышенными грезами Жан Поль Батиста мерил нервными шагами двор монастыря. Окидывая взглядом каменную кладку стены, он мысленно улыбался своим восхищенным последователям, которых будет сначала сотни, потом тысячи, и наконец, миллионы. Рукава его сутаны будут вечно мокрыми от слез счастья его учеников. У него у самого наворачивались слезы умиления при мысли о том, что всем благам мира он уверенно предпочтет только собственное самопожертвование и самоотдачу, в обмен на земное благоденствие человечества.

Ватикан под его правлением распахнет свои библиотеки, и когда книг не будет хватать, он отдаст приказ об их умножении для всех страждущих познавать премудрости великих мыслителей, и даже тех, которые прежде были запрещены церковью. Разве может быть что-то прекрасней свободы мнения? Ведь, только на этой благодатной почве возможно рождение истины.

Жаль, Авелин не доживет до этого прекрасного времени. При мысли о ней сердце больно сжалось в груди. Бедная девочка пришла в его судьбу, чтобы открыть ему мир любви и… умереть. У каждого живущего на этой земле есть свое предначертание, и ее жертва не пройдет даром. Она останется великой тайной и значительной частью пути его и всего людского рода, к совершенному миру, населенному благочестивыми потомками Адама и Евы. Если бы она знала и могла понять все его – Жана Поля переживания, то смирилась бы и даже возрадовалась  своей участи.

Ее мучения прекратятся сегодня, а он незамедлительно с этой минуты начнет свое трудное восхождение к вершине, которая позволит ему  донести до мирян всю бездну премудрости человеческого мышления.

А епископ? Он стар. Его необходимо будет подержать какое-то время на расстоянии, пока Господь не определит его разложившуюся от вожделений душу в ад.

Ночь сменилась серым утром, и Жан Поль отправился в главный собор Лиона, чтобы проделать необходимые приготовления к суду инквизиции.

– Мой добрый ангел, я ждал вашего появления, – дряхлый епископ с гадкой улыбкой протянул свою костлявую руку для поцелуя.

Жан Поль отшатнулся.

– Прости. Я нанес столько ран твоему нежному сердцу, – и опустил руку вниз.- Только не забудь поцеловать мой перстень в присутствии суда и собравшихся зевак, когда будешь приветствовать мня на постаменте.

Елейно-шутливый тон старого духовника заметно удивлял толпившихся неподалеку монахов, которые привыкли видеть его вечно злобным и раздраженным.

– Ну, что же мы стоим, братья мои? Нам следует подготовиться к сегодняшнему событию. Судебный процесс будет кратким и справедливым, так как обвиняемая признала свою вину. Необходимо снабдить место казни не только хорошо просушенным хворостом, но и нашими духовными усилиями, чтобы очищенная телесными страданиями душа осужденной, все же, попыталась, при нашем посредничестве, попасть в рай.

С этими словами Епископ направился к выходу из собора. Остальная процессия потянулась за ним.

Рыночная площадь наполнялась людьми. Все главные действующие лица суда инквизиции, в ожидании своего выхода, расположились на прилегающих улочках, кто в своих каретах, а кто в тавернах.

Глухой удар колокола оповестил о начале судилища.

Первыми, на сколоченный за ночь постамент, поднялись судьи, за ними почетные представители Лиона, и замыкало процессию духовенство.

Только на возвышении Жан Поль ощутил весь ужас события. Краем глаза он заметил приближающуюся повозку, в которой находилась Авелин, и ночное вдохновение покинуло его, сменившись на липкий страх.

Подошедший епископ настойчиво протягивал руку, впившись в него торжествующим взглядом.             Жан Поль с трудом нашел в себе силы нагнуться для поцелуя перстня.

– Отпусти ей грехи, – услышал он на ухо шепот епископа, во время поклона.

– Не могу…

– Прекрати! Вдруг, она начнет исповедоваться в своих грехах? Иди к ней. По-другому нельзя.

Повинуясь приказу епископа, Жан Поль спустился по ступеням к повозке.

Исхудавшая Авелин сидела из последних сил, с трудом удерживая равновесие. Она медленно подняла голову, чтобы посмотреть на подошедшего.

– Я отомщу за твою загубленную жизнь. Он пожалеют о случившемся, – неожиданно для себя произнес Жан Поль.

Она улыбнулась и что-то сказала, но слов было не разобрать. Какая-то женщина громко закричала в толпе.

– Будешь ли ты исповедоваться перед лицом Святой Инквизиции, Авелин Дангон? – уже нарочито громко произнес он.

– Ты и так про меня все знаешь, – еле слышно произнесла она, и добавила: – Они хотели, чтобы я назвала тебя своим пособником.

Бессмысленные речи о торжестве божественной кары, общие слова о первородном грехе человека и что-то вскользь о ереси, исторгали из себя собравшиеся словоблуды. Фальшивое представление было разыграно без проволочек. Надвигающаяся с севера тяжелая туча ускорила все формальности. Всем хотелось быстрее закончить этот суд и воспользоваться случаем для личных кулуарных бесед.

Монахи подхватили Авелин, как пушинку, и ловко прикрутили к позорному столбу, заботливо обложенному вязанками хвороста. Палач поднес к ее ногам чадящий от смолы факел.

Она застонала только тогда, когда пламя лизнуло ее ноги и перекинулось на рубище. Видимо, для крика уже не было сил.

Глухая тоска с примесью страха стремительно вытеснялась поднимающимся из живота комом, который грозился превратиться в крик. Вчерашний приступ снова надвигался на Жана Поля, и он начал раскачиваться не в силах его подавить.

– Вон! Вон отсюда! – зашипел в ухо с участливым возбуждением, пристально наблюдавший за всем, епископ.

Спускаясь по ступеням постамента, Жан Поль нашел в себе силы последний раз взглянуть на Авелин, но языки пламени уже закрыли собой верхушку столба.

На задворках постамента его тошнило пустотой, выворачивая наизнанку все внутренности. В какой-то момент ему показалось, что он может умереть от этих нервных потуг, когда крупные капли дождя с сильными порывами ветра, пришли на помощь его телу. Обрушившаяся стена воды принесла облегчение.

Топот ног по деревянному настилу указывал на окончание священного суда.

Он прильнул к щели между досками и наблюдал, как тюремные стражники снимают обугленной тело Авелин и грузят его в повозку.

Предательство… – смертный грех, всегда возникает там, где есть место для трусости. Зачастую мы утешаем и пестуем страхи предателя, входя в его положение, а потом сами же получаем пощечины от его подлых и малодушных поступков.