В жизни Луизы наступил апокалипсис. В одночасье все полетело в тартарары: и работа, и семья, и сама жизнь. Все рухнуло, сползло, как снежная лавина со склона, обнажив после себя голую неприглядную землю, сломанные деревья, выставившие небу свои покалеченные обломанные ветви, как выставляют напоказ публике увечные конечности жаждущие милостыню инвалиды в подземных переходах. Конечно, как любой обрушенной лавине предшествует долгий период медленного накапливания снега где-то там, на заоблачной вершине, потом долгое вызревание самой лавины, выжидание подходящего момента, потом последний толчок, как последняя капля в переполненную чашу. И вот началось, поехало. Сначала медленно, словно нехотя, словно еще раздумывая: а стоит ли? – но уже необратимо, безвозвратно, безнадежно непоправимо она ползет, все быстрее и быстрее, нарастая в массе и скорости. И вот уже несется страшная в своей беспощадности и сокрушительной силе лавина, сметая все на своем пути, неся ужас и смерть.
Так и у Луизы – лавина давно зрела, набирала силу и злость, чтобы в один далеко не прекрасный день сдвинуться с места, начать свое разрушительное движение. Предчувствие беды у Луизы было. Тревожное состояние, тревожные сны. Временами беспричинно щемило сердце Стали посещать мрачные мысли. Она не особо верила в приметы, но обратила внимание, что гораздо чаще, чем раньше, дорогу стали перебегать черные кошки и коты. Возникали неизвестно откуда и кидались прямо ей под ноги, словно поджидали именно ее. Последним дорогу ей перебежал крошечный черный котенок – дохленький, тощенький, в чем только душа держится, трусит себе на тоненьких кривеньких ножонках и качается то ли от слабости, то ли от ветра. Луиза пожалела котенка, взяла его на руки. Он поднял к ней свою худенькую мордашку с осмысленными крыжовничьими глазенками, посмотрел на нее спокойно и доверчиво. «Ах, ты, скотинка. Хреново тебе?» – пожалела котенка Луиза. Он понюхал ее кожаный плащ, слабо чихнул и еще раз взглянул на нее, как бы говоря: хреново тебе, подруга, а мне нормально. Тем не менее, Луиза кошачье дитя пожалела, взяла под свое покровительство. Имя существу дала банальное – Мурзик. Мурзик, несмотря на свой мизерный житейский опыт, мигом сориентировался в обстановке, моментально нашел свое место под солнцем в семье Луизы. Он сумел стать самым главным и самым любимым членом семьи. Его моментально полюбил и муж Луизы Василий, и сын Ромка, и, разумеется, сама Луиза. Да и как не полюбить такого крошечного и беззащитного, такого умного и шустрого нахаленка. Мурзик с первого раза уразумел, где находится его место для естественных оправлений, где его место столования, спал он везде, где считал удобным, коготочки точил, где хотел – о диван, об обои, о ковер, лихо лазил по шторам, как по лианам. Свой юный возраст и положение самого слабого он мигом превратил в свою привилегию, короче говоря, делал, что хотел. Застав его гуляющим по кухонному столу, его только мягко журили и говорили ласково «нельзя, дружок», снимая за шкирку со стола. Он знал, что нельзя, но понимал, что ему можно. Так и поселился в семье Луизы черный котенок, по многу раз за день перебегая своим хозяевам дорогу. Что же делать? Не выбрасывать же его за дверь только за то, что он родился кошачьим негритенком?
А тучи тем временем начали сгущаться над головой Луизы. Первым звонком о грядущем ненастье стало неожиданное письмо от подруги детства Эльзы. Эльза после окончания школы удачно вышла замуж за военного и, счастливая от переполнявших ее радужных ожиданий, сломя голову кинулась вслед за мужем в новую прекрасную жизнь. Сразу после свадьбы они уехали к месту нового назначения Эльзиного мужа на Дальний Восток. Первые месяцы подруги активно переписывались. Потом реже. Потом еще реже. Потом было еще два-три письма, и связь потихоньку сошла на нет. Луиза изредка вспоминала подругу, гадала, как у той все сложилось. Ей верилось, что у Эльзы все хорошо. Надеялось, что все хорошо. Эльза была очень доброй, хорошей, надежной подругой и человеком. Когда они учились в школе, то были так близки, что им казалось, что они всегда будут вместе. Даже имена у них были созвучны – Луиза и Эльза. И вот теперь, по прошествии более полутора десятка лет после последнего письма – опять письмо. Письмо было длинным и горьким. Видимо, написано в минуту отчаяния. У Эльзы все было плохо. Очень плохо. Единственная доченька Оленька, поздний ребенок, серьезно больна. Что-то с почками. Не смотря на все усилия врачей и отчаянное старание матери, болезнь не поддается лечению. Вернее, почти не поддается. Удалось только приостановить прогрессирующее развитие болезни. Некогда любимый муж Толя стал пить. Еще до болезни Оли. Теперь пьет сильнее. Видимо, глушит таким образом душевную боль за дочку. На жену, понятное дело, плевать. С карьерой военного у мужа тоже не заладилось – в свои сорок пять он был только прапорщиком в звании капитана. Постоянного жилья нет, все мотаются по гарнизонам, да по казенным углам. После каждого переезда Эльза с трудом находит себе работу, чтобы как-то выжить, вытянуть дочь, не особо рассчитывая на мужа. Работает то уборщицей, то библиотекарем, то кастеляншей. При такой безрадостной жизни нажила себе кучу болезней: гипертония, невроз, гастрит. Появились первые признаки раннего климакса. Судя по письму, Эльза пребывала в состоянии глубочайшей депрессии.
На Луизу письмо произвело сильное и тягостное впечатление. Безысходность подруги моментально передалась ей. Надо было срочно как-то поддержать, успокоить, обнадежить Эльзу и Луиза села писать ответ. Она много раз начинала и тут же рвала бумагу. Все не то, не так. Банальные слова типа «все пройдет, наступят светлые времена» или «потерпи, не ты одна в таком положении» не годились. Нужна была реальная помощь, материально осязаемая поддержка. Ах, если бы у Луизы были деньги! Много денег! Вот когда пожалеешь, что ты не миллионерка, не жена олигарха, а лучше бы сама олигарша. Тогда бы Луиза срочно сняла бы со своего многомиллионного счета в швейцарском банке пару десятков миллионов (Что для олигарши пара десятков миллионов? Так, пустяки, мелочь на карманные расходы.) и полетела бы на собственном самолете в далекий уральский гарнизон, затерянный между старых разрушенных гор, похожих больше на большие холмы, взяла бы за руки Эльзу и ее дочку Олю, плюнула бы в бесстыжую, опухшую от пьянства, физиономию Эльзиного мужа, посадила бы подругу и ее дочь в свой самолет и увезла бы их в большой и красивый город. Купила бы им шикарную квартиру с бассейном и тренажерным залом, устроила бы Олю в лучшую клинику, где ее моментально подняли бы на ноги наилучшие мировые медицинские светила, выдала бы замуж Эльзу за красавца банкира из своего круга и зажила бы ее подруга – кум королю. Разъезжала бы на шикарном авто, отдыхала бы на лучших курортах мира, стала бы опять красивой, счастливой, молодой и нежной. И забыла бы все свои прошлые беды и горести, как прошлогодний снег.
Но нет у Луизы свободных миллионов. Если честно, у нее и несвободной десятки в кармане не найдется. И счет у нее в банке один единственный, куда перечисляют зарплату. И бывает этот счет пополненным только два раза в месяц – в день аванса и получки, чтобы к вечеру опять стать пустым с жалкой десяткой на счету. А теперь Луизе придется еще туже затянуть пояс. Хотя куда уж туже? Но надо затянуться: сын Рома стал студентом, поступил учиться в институт на коммерческой основе, и в ближайшие пять лет придется ежегодно выкладывать весьма круглую сумму за его обучение. Сумма была настолько круглой, что просто жуть брала, она была соизмерима чуть ли не с чистым годовым доходом Луизы. Но сказать сыну «не учись, сынок, плюнь на эту учебу», Эльза, разумеется, не могла. Учиться надо. Что сейчас молодой человек без образования? Впрочем, и с образованием выбиться в люди шансов было немного. А уж без образования и вовсе никаких. Рома закончил в этом году техникум и, не сказав ничего родителям, подал заявление в институт, сдал экзамены и был зачислен. Когда об этом он известил родителей за семейным ужином, целая буря чувств нахлынула на Луизу. С одной стороны, сын обрадовал ее своим стремлением к получению знаний и диплома о высшем образовании. Это было очень приятно и радостно. С другой стороны, где взять такие сумасшедшие деньги? А взять надо было. И срочно. Как было объявлено в приемной комиссии, деньги за первый год надо было внести полностью в срок до первого сентября. И Луиза кинулась собирать деньги.
Первым делом она побежала к тем родственникам, которые имели финансовую возможность одолжить ей необходимую сумму. Первыми в таком списке были Безруковы. Безрукова Люда, старшая сестра мужа Васи, дама весьма состоятельная благодаря оборотистости и хваткости мужа, отказала сразу, резко и безоговорочно, не дав Луизе даже договорить, и не утруждая себя реверансами вежливости: «Деньги есть, но не дам! Они мне самой нужны. Настя на днях в Англию едет язык практиковать. Потом всей семьей на Кипр махнем. Машину еще хотим обновить. И вообще, каждый решает свои проблемы сам. Нечего выезжать за счет родственников. В конце концов, высшее образование – это не жизненная необходимость. Пусть твой сын отслужит в армии, а там видно будет». Луиза ушла от Безруковых в полном шоке. Было тем более обидно, что сами Безруковы пользовались добротой и безотказностью Луизы все предыдущие годы самым беззастенчивым образом. Но когда денег не дали и другие, на Луизу нашло просто отчаяние. Добавило эффекта и то, что муж Вася скоропостижно ушел в запой. Была у него такая особенность организма – он был запойным алкоголиком, причем периоды запоя длились по три-четыре года, потом шел период абсолютной трезвости длиною в несколько лет, когда ни капли в рот, ни шампанского, ни легкого вина, потом человек срывался, как озверевший пес с цепи, и пускался во все тяжкие со всей силой и размахом широкой русской души. По подсчетам Луизы такой период должен был наступить не ранее чем через полтора-два года. Но Вася, видимо, рассудил иначе – начало запоя совпало по времени с поступлением Ромы в институт. До Луизы вдруг дошла одна простая истина: все запои мужа совпадали с трудностями в их семейной жизни. Вася запил, когда родился Ромка, и вся тяжесть по уходу за ребенком соответственно легла на плечи Луизы. Потом он пил те три года, когда они строили кооперативную квартиру. Очередной запой совпал с переходным возрастом сына, который дался и сыну и матери очень тяжело со всеми обострениями и противоречиями этого сложного периода. Только Вася проскочил это время шутя, так как просто не заметил ничего в своем пьяном угаре. И вот опять. Сын стал студентом, надо оплачивать его учебу, и папочка быстренько ушел в запой. А с пьяного какой спрос? Никакой. Пьяный – тот же сумасшедший, а сумасшедших даже от уголовной ответственности освобождают, чего бы они не натворили. В общем, Луиза сделала вывод, правильный и единственный: ее муж Вася обыкновенный трус и предатель. Он всю жизнь предает свою жену и сына, прячась от проблем в пьянку, как крот в нору, оставляя при этом Луизу один на один с трудностями. Луиза поплакала, попереживала, но делать нечего, хочешь – не хочешь, но жить надо, надо учить сына, помочь встать ему на ноги, довести до ума. И никто ей в этом не поможет. Никто. Только сама, как, впрочем, и всегда.
Луиза взяла в банке на десять месяцев кредит и заплатила за год Ромкиной учебы. Теперь предстояло жить на грани голодного существования. А впереди еще четыре года платной учебы, и цены растут.
– Ничего, – утешала себя Луиза, – ничего. Бог не выдаст, свинья не съест. Кругом люди, не в тундре живем. Помогут, выручат.
Но иногда так получается, что лучше быть в тундре, чем среди людей. Люди в данный отрезок времени как будто ополчились на Луизу. Помочь никто не торопился, а вставить палки в колеса – с большим удовольствием. Луиза считала себя добрым и отзывчивым человеком, она всю жизнь стремилась людям помогать. Ведь это так естественно – помочь ближнему своему, если у тебя есть такая возможность. Когда она узнавала, что кто-то болен, лежит в больнице, то считала своей обязанностью навестить заболевшего, поддержать в трудную минуту. Она навещала, доставала лекарства, если ее об этом просили. Без разговоров стала поручителем, когда год назад другая сестра мужа Вера поспросила ее стать таковой для получения ссуды на покупку машины. Согласилась по своему паспорту заключить договор на подключение в сети «Мегафон-Поволжье» для племянницы мужа, так как у той не был получен паспорт на тот момент. И вот именно сейчас от «Мегафон-Поволжья» пришло заказное письмо о том, что за ней числится долг в 620 рублей, который надо срочно погасить. Какой долг? И Луиза после работы поехала в центральный офис фирмы, на другой конец города, кстати говоря. «Да, долг есть, – подтвердили там, – заплатите в течение семи дней, иначе передадим дело в суд».
– Света, – позвонила из дома племяннице Луиза, – что там за долг у тебя в Мегафоне. Мне пришло заказное письмо.
Света помялась и призналась, что у нее украли телефон, и видимо кто-то от души воспользовался им, пока телефон не заблокировали за долг.
– Что же ты молчала? Поставила меня в дурацкое положение. В общем, я завтра же напишу заявление от отключения от сети, а ты заплати долг и дело с концом.
– Но, …тетя Луиза, ведь это не мой долг. На тот момент, когда телефон был у меня, никакого долга не было. Почему я должна платить?
Луиза просто онемела.
– Так ты считаешь, что платить должна я, так? – спросила после продолжительной паузы, – А почему? Потому, что проявила понимание, то есть, глупость, и подключила тебя по своему паспорту?
Свете видно стало неудобно. Но денег было еще жальче.
– А давайте не будем ничего платить? Подумаешь, 600 рублей. В тюрьму же не посадят за такую сумму.
– Давай не будем, – согласилась Луиза, едва себя сдерживая, – вот перепишем долг на тебя и не будем платить.
Эта пустяковая по сути ситуация длилась почти три недели, в течение которых Света и ее родители явно скрывались от Луизы, не брали трубку телефона, благо определитель номера у них был. Луиза нервничала, психовала, злилась и на себя и на наглых родственников. Ее больше всего убивала не сама сумма, которая тоже была для нее сейчас весьма внушительной, но и сам факт, что люди, которым она пошла зачем-то навстречу, откровенно возят ее мордой по дерьму. За что, спрашивается? Тем более, люди они не из бедных. У той же Светы одна губная помада стоит примерно столько, на сколько тянет долг. В конце концов, Луиза не выдержала и после работы поехала к родственникам домой. Позвонила в домофон.
– Да, – отозвалась Света.
– Это я, Луиза, – ответила Луиза.
– А… – сказала Света и … отключилась.
Луиза не поняла и набрала номер квартиры еще раз. Домофон не отзывался. Луиза набрала еще и еще раз, прежде чем до нее дошло, что Света домофон просто отключила. Эх, и ни фига себе! Этого Луиза просто не ожидала.
Она шла под дождем без зонта и плакала. Плакала от обиды, от несправедливости, от людской неблагодарности.
Плакала она и дома, лежа в ванной. Вася лежал на полу в прихожей пьяный, грязный и противный. Но зато счастливый. У пьяных, как и у сумасшедших, не бывает проблем. Луиза даже позавидовала ему. Тоже что ли напиться, чтобы забыться? Вместо этого она пошла в ванную, налила полную ванную теплой воды, бухнула туда полпачки экстракта хвои, легла в желтую, пахнущую Новым годом воду, лежала и плакала. Наревевшись от души и выпустив тем пар, Луиза успокоилась, тщательно умылась, вытерлась. Ничего, все проходит в этом мире. Пройдет и это. Забудутся ее печали, покажутся мелкими обиды, незначительными проблемы. Надо только переждать, пережить это время по возможности достойно и с малыми потерями. И еще – надо постараться во всякой ситуации найти свои плюсы. А какие могут быть плюсы в ее положении? А вот и могут. Во-первых, это лето четко обозначило, кто ей друг, а кто не друг. А то жила себе в счастливом неведении и не знала. А вот теперь знает, что Безруковы, Мартыновы, Куршины и Бабановы не являются ее друзьями. Врагами их, пожалуй, тоже назвать нельзя – ну, не захотели люди подставить плечо помощи в трудную минуту, в конце концов, такое право у них, наверное, есть – но и друзьями они быть не могут. Что ж, знать кто твой истинный друг, а кто тебе не друг – это нужная информация. Хороший урок преподала ей и племянница Светочка, милая улыбчивая девушка. Нельзя быть безответственно доброй, нельзя бездумно делать людям одолжения в ущерб себе. Как глупо метать бисер перед свиньями, так и не менее глупо тратить свое время и душу на тех, кто не достоин твоей помощи. Что ж, спасибо тебе, Светочка, за тот урок, что ты преподнесла своей не молодой, но такой наивной тетушке.
На следующий день как раз дали получку, Луиза заплатила взнос по кредиту, заплатила долг в Мегафон, посмотрела на оставшиеся три десятки, и слезы опять подступили к горлу. Она едва сдержала себя. Слезами горю не поможешь. Права пословица, не поможешь. А чем поможешь? Только одним, ей надо срочно найти дополнительный источник доходов. Просто позарез надо. Ведь еще платить квартплату, за телефон, за свет. Опять-таки на носу коротенькая осень, а за ней длинная зима. К зиме надо Ромке купить обувь и куртку, и еще кое-чего по мелочам. Он уже из всего вырос, да и студент теперь. А то будет комплексовать среди модных сокурсников. Парень уже взрослый, надо нормально выглядеть. Не говоря уже о том, что каким-то образом надо исхитриться и уже начать откладывать деньги на оплату следующего учебного года.
И Луиза стала настойчиво интересоваться дополнительной работой. Работать она могла только по вечерам, в свободное от основной работы время, и по выходным. Луиза стала покупать газету «Работа», внимательно изучать объявления из раздела «Требуются», сама дала объявление в раздел «Предложение», обегала в своем районе все школы и магазины на предмет, не требуются ли им вечерние уборщицы. Уборщицы требовались, но только дневные, то есть, на целый рабочий день. На целый день требовались и посудомойки, и продавцы, и домработницы, и сиделки за больными. В общем, с дополнительной работой пока получился полный облом.
Тем временем незаметно подошла осень, заявила о себе проливными дождями, листопадом, слякотью. Рома начал учиться и вроде влился в студенческую жизнь. Приходил поздно вечером, часто позже Луизы, то у него факультатив, то секция волейбола, то посвящение в студенты, то еще какие-то мероприятия. Он мало рассказывал о своих делах, Луиза и не лезла больно-то с расспросами. Вася продолжал пить, приходя с работы, вернее, приползая пьяным и счастливым, за ночь отсыпался, утром уходил на работу с опухшим хмурым лицом, а после работы опять возвращался абсолютно счастливым. Луиза на него махнула рукой, лишь бы не уволили из бригады.
Она все еще находилась в активном поиске работы, когда вдруг на ее основной работе получила очередной неожиданный удар в спину. На заводе шла очередная компания повышения зарплаты. Эти повышения, по сути, были и не повышениями вовсе. Просто отменялась какая-нибудь доплата, включалась в зарплату, и формально получалось повышений оной, хотя, фактически, на руки наличными выходила та же сумма. В этот раз очередь дошла до прогрессивки, которую отменяли, то есть включали в зарплату. Больше уже нечего было отменять, к этому времени из всех доплат осталась только прогрессивка. Луиза не глядя подмахнула один экземпляр переводной, и вдруг ее рука замерла над вторым экземпляром. Только сейчас она увидела, что начальник ей снизил разряд, был средний одиннадцатый, стал десятый. Соответственно, зарплата уменьшалась на 650 рублей. «Почему?» – подошла она напрямик с вопросом к своему начальнику, держа в руках переводную. «Так ведь и объем вашей работы несколько уменьшился», – ответил начальник, не глядя ей в глаза. «Разве? Что-то я этого не заметила? Получается, что у меня одной объем работы уменьшился, а у остальных наоборот увеличился?» – не отставала Луиза, имея в виду, что больше никому разряд не уменьшили, а кое-кому даже и увеличили. На это начальник ей ничего не ответил. Что ж, он мог себе это и позволить, на то он и начальник. Луиза вернулась на свое рабочее место и тупо уставилась в бумаги, раскиданные по всему столу. Она в отделе работает дольше всех, считает себя неплохим работником, дело свое знает. Так почему же так получилось? Она бы не обратила никакого внимания, если бы разряд ей не повысили, пусть даже всем повышают. Но понизить разряд – это нечто из ряда вон выдающееся. Такого на ее памяти никогда не было. Так за что же? Она думала, вспоминала и вспомнила. Три года назад она разругалась с начальником в пух и прах. Вообще-то она никогда такого себе не позволяла, начальник – он и есть начальник, как говорится, начальник всегда прав, даже когда он не прав. Но в тот раз шеф перещеголял самого себя, заставляя Луизу взять на себя обязанности другого человека без всякой доплаты. Человек тот, кстати, и так не был особо ничем загружен, в отличие от Луизы. В отделе шепотом поговаривали, что Марина, чьи обязанности перекладывал шеф на итак загруженную до предела Луизу, является его любовницей. Видимо, так оно и было. Луизу мало интересовала чужая личная жизнь. Пусть живут как хотят, ей какое до этого дело. Начальник после яростного Луизиного отпора пошел на попятный и переложил Маринины обязанности на другую, более покладистую женщину. Но, зная своего шефа, Луиза еще долго ждала от него подвоха. Время шло, и Луиза успокоилась, забыла об этой истории. А вот он, похоже, не забыл. Был он по гороскопу Скорпионом, по сути своей тоже. Видимо, выжидал удобного момента, и дождался. Ведь прекрасно знает и о том, что ее сын стал студентом на коммерческой основе, и о взятом в банке кредите. И вот вам, пожалуйста, нанес, наконец, свой ядовитый скорпионий удар, ужалил больно и так некстати. Впрочем, удары всегда некстати. И Луиза сникла. У нее было чувство, что ее предали все. Все кинули в нее свой камень, никто не захотел встать рядом, даже просто посочувствовать, пожалеть. Вспомнилась фраза из далекой юности: «Жалость унижает человека». Какая чушь! Жалость не может унизить, пожалеть – значить разделить горе или трудности человека, посочувствовать – значить, войти в его состояние, разделить его чувство. Никто не захотел разделить чувства Луизы, ни родственники, ни коллеги, ни знакомые. Наоборот, она вдруг почувствовала вокруг себя вакуум, словно люди отдалились, чтобы не заразиться от нее ее неудачей, не брать на себя неприятную обязанность утешителя. Люди любят и тянутся к счастливым, здоровым и удачливым, они интуитивно сторонятся больных, убогих и неудачников. Срабатывает инстинкт самосохранения. Люди не хотят брать на себя чужую боль, им хватает своей, они хотят прикоснуться к светлому и теплому, чтобы погреться самим, а не наоборот. И нельзя их за это винить, а надо понять. Луиза поняла и не винила. Ей было только очень грустно, даже тоскливо. Так себя, наверное, чувствует брошенный котенок, жалко сидящий на тротуаре среди холодных луж на ледяном асфальте. А мимо идут и идут люди, торопятся по своим делам, и нет им никакого дела до брошенного, несчастного и такого одинокого котенка.
Погоревав и потосковав еще с пару недель, Луиза решила взять ситуацию под контроль. Уныние ей не поможет. И никто ей не поможет, это ясно. Помочь ей может только она сама. Для начала, надо успокоиться, сосредоточиться и все трезво продумать. В конце концов, все живы и здоровы, а это самое главное. Чего она, в самом деле? Подумаешь, денег в займы не дали, зарплату убавили. Ну и что? Горе какое. Люди и не такое переживали – пожары, войны, потери близких, полная потеря здоровья и, как следствие, инвалидность, недвижимость на всю оставшуюся жизнь. На этом фоне Луизины проблемы видятся мелкими пустяками.
Дождавшись субботы, Луиза, с утра проводив сына на учебу, села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги. Подумав, расчертила его вертикальной линией пополам. Слева написала: «Требуется». Справа: «Пути достижения». Через сорок минут размышлений и анализа Луиза имела следующее: слева крупными буквами было написано только одно слово – деньги, справа – … А вот справа было много чего написано. Луиза вписала сюда все, что пришло ей в голову, нельзя было не брать во внимание любой пустяк, любую зацепку. Она вспомнила все, что ей пришло на ум из прочитанного, виденного в жизни и в кино, из услышанного от разных людей. Результатом стало: 1. Найти дополнительную работу. 2. Найти другую хорошо оплачиваемую работу. 3. Хвататься за любую подработку (типа: печатание рефератов и курсовых для студентов; стирка и глажка на дому чужого белья, выгулка собак, уход за престарелыми и детьми и т.д. и т.п.). 4. Найти спонсора, способного оказать существенную материальную поддержку. 5. Пойти в церковь и слезно молить о помощи Бога. Хоть и говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай», но ведь все-таки «надейся». 5. Мошенничество. (Даже и этот способ нельзя отвергать в ее положении. Конечно, она не собиралась обкрадывать несчастных стариков. Но есть разные способы. Например, дать в Интернет анкету о знакомстве, приложив к ней фото неизвестно фотомодели и раскрутить на спонсирование какого-нибудь толстосума, охочего до молоденьких красоток. Раскрутить его на перечисление определенной суммы на некий счет, пообещав в ответ встречу, а там и исчезнуть, благо возможности Интернета это обеспечивают.). Пункт под номером 6, в котором было написано «Ограбить банк» она сразу же зачеркнула.
Больше ничего существенного в Луизину голову не пришло. Ничего, она придумает еще что-нибудь. Главное, процесс пошел. Хватит ныть и ждать помощи неизвестно от кого. Помощи не будет. Разве что Бог смилостивится. И Луиза пошла в церковь. Тут же, не откладывая. Оделась, накинула плащ, взяла зонт (дождь всю ночь лупил по стеклу и сейчас тоже моросит) и пошла. В церкви Луиза бывала редко, только когда чувствовала, что пора сходить. Молитв она не знала ни одной, поэтому обращалась к Богу и святым своими словами. Купила две самые дешевенькие свечки на оставшуюся от получки мелочь. Бог будет не в обиде, ведь он знает, что у Луизы сейчас положение отчаянное в смысле финансов. Одну свечку поставила перед иконой святых Кирилла и Мефодия, чтобы Рома учился хорошо, чтобы получил так трудно дающееся ей высшее образование сына. Другую свечку зажгла перед иконой Николая Чудотворца. Молила святого о чуде, потому что ей казалось, что только чудо могло помочь ей в ее положении. «Помоги мне, святой Николай, в делах моих. Дай мне силы и возможность жить дальше. Помоги мне выучить сына, найти и заработать денег для его обучения. Даруй мне здоровье и дополнительную работу. Вразуми мужа моего, Василия, чтобы не пил, чтобы помог мне тянуть этот воз. И еще прошу, накажи недругов моих, тех, кто отвернулся от меня в мой трудный час, тех, кто кинул в меня камень. Накажи, например, моего начальника Владимира Андреевича. Он плохой человек, говнистый дядька, всадил мне нож в спину, в самый трудный момент ударил по самому больному. Наверное, это грех просить о наказании, знаю, Господь учит нас прощать врагов своих. Но я не могу простить тех, кто сделал мне плохо. Пусть и им будет плохо. Око за око, зуб за зуб, зло за зло. По-моему, так будет справедливо». Луиза еще долго стояла перед иконой, вглядывалась в лик святого, ища в его взоре сочувствие к своему положению или хотя бы внимания к ее скромной персоне. Не увидела, не почувствовала в ответ ничего. Святой Николай смотрел сурово и безучастно. Ей вдруг представилось, как тысячи и тысячи людей в этот самый миг обращаются к нему в надежде на его милость и помощь. Русские люди всегда верили и верят в чудо, и Николай Чудотворец наверняка один из самых почитаемых святых в России. А сколько таких страждущих наберется за день? За неделю? За год? Легионы! Да где же ему всех услышать, всем помочь. Нереально. Тем более, у Луизы проблемы пустяковые на фоне тех, кто пережил пожары, войны, потери близких, полную потерю здоровья и, как следствие, получил недвижимость на всю оставшуюся жизнь. Луиза вздохнула, поправила на голове съехавший платок, еще раз перекрестилась и пошла к выходу.
Шла домой и думала о том, что переживает в своей жизни такой период, что даже Бог ей не помощник. Только сама. А что она может сама? Наверное, не так уж и много. Но не так уж и мало, если постараться. А в голову все лезли богонеугодные, хульные мысли. Почему Господь так нелогичен с точки зрения человека? Почему он суров к подданным своим? Подруга Машка, бывшая одноклассница, с которой Луиза поддерживала отношения, в последние несколько лет вдруг рьяно ударилась в религию. К ней и пошла Луиза прямиком из церкви.
– Почему Бог ко мне так жесток. За что он меня наказывает? – поставила вопрос ребром она перед Машкой, предварительно описав свою ситуацию.
– Он тебя любит. Бог посылает испытания тем, кого любит, – был Машкин ответ. Ответ озадачил Луизу.
– Наверное, он меня очень сильно любит, – сделала Луиза предположение, – Судя по тому, как сильно испытывает. Только на фига такая любовь? Лучше бы уж он меня вовсе не любил. Васька, тот тоже любит. Как напьется вдрабадан, так и начинает в любви признаваться. Только на кой ляд мне такая любовь?
– Не богохульству. – Предупредила Машка, – А то Бог осерчает.
– Осерчает, перестанет любить и тогда перестанет насылать испытания. Я вот о чем думаю. Почему наша христианская вера такая суровая? Чтобы угодить Господу нашему, надо изнурять себя постами, разными воздержаниями, часами читать молитвы, лучше стоя на коленях, самоотрекаться, забывая о себе и радостях жизни. В принципе, ведь это унижение – называть себя рабами божьим, ничтожно сумнящими и тому подобное. Неужели, богу нравится такая паства – униженная, скотообразная серая толпа рабов. Конечно, такими легче управлять. Но не унижается ли образ и самого повелителя такой паствы? Раз Господь создал нас по своему образу и подобию, то за что он так с нами, а?
– Не богохульству! – Рассердилась Машка, – А то из-за тебя и на меня грех ложиться! За то, что я такое слушаю.
– Ладно, не буду, – согласилась Луиза, – Я просто еще вот о чем подумала. Наша религия какая-то ущербная. Вот буддисты, например, ищут Бога в себе. Поэтому и самосовершенствуются. Чем выше человек, чем он светлее, счастливее, умнее и радостнее, тем и больше Бог, в нем живущий. А мы, христиане, ищем Бога вне нас. И надеемся на его милость. А чтобы заслужить эту самую милость отрекаемся от всего, что может принести радость жизни. Занимаемся бичеванием. Готовы голодать, как крайний вариант – идти в монахи и отшельники, чтобы уже ничто не отвлекало от служения Господу. И в результате человек мельчает как-то, становится однобоким в своей религиозности, ущербным. Разве это правильно?
Машка выгнала Луизу из своей квартиры. Практически, вытолкала взашей. Луиза шла домой и думала о том, что Машка наверняка больше не захочет с ней общаться впредь. Что ж, у нее своя правда, и Луиза, конечно, не права в том, что, зная великую религиозность Машки, повела с ней такую беседу. Это была с ее стороны большая бестактность, мягко говоря. Вдруг, подумала о том, что в последние недели круг ее знакомых резко сокращается. С Безруковыми, Мартыновыми, Куршиными и Бабановыми она уже порвала. Решительно и безкомпромиссно. Хоть Луиза и крещенная христианка, но видно, неполноценная: не может возлюбить врагов своих и не хочет подставлять левую щеку, если ее хлестнули по правой. Теперь с ней порвет Машка. Круг друзей редеет на глазах. Кто следующий?
Следующей оказалась тетя Валя – мамина младшая сестра и любимая Луизина тетушка. На следующий день пришла телеграмма от ее мужа Федора: «Умерла Валя. Приезжай похороны вторник». Луиза взяла за свой счет два дня и поехала. Похороны произвели на нее очень тягостное впечатление. Любые похороны тягостны. Но эти были особенно мучительны. На дядю Федю невозможно было смотреть без слез, он резко постарел, сгорбился, стал маленьким и потерянным. Похоже, он не понимал что ему говорят, смотрел растерянно сквозь людей. Тетя Валя лежала в гробу в белом ситцевом платочке, лицо ее было спокойным и отрешенным. Сразу было видно, что душа ее покинула это тело, потому что всю жизнь это лицо было освещено заботой о близких своих, а теперь ей были безразличны и страдания мужа, и слезы дочерей, не отходящих от гроба матери. Погода соответствовала случаю: мелкий холодный дождь шел не переставая, завывал осенний ветер, гоняя по черной расползшейся земле сухие бурые листья. Луиза едва дождалась погребения и окончания поминок, чтобы при первой же возможности сбежать. Это было малодушие с ее стороны, но не было уже сил грузить себя еще дополнительно негативом. Душа и так была им переполнена. Эльзино письмо, Васькино пьянство, предательство родных, удар от начальника, теперь еще и смерть тети Вали. Это было уже слишком. Через край. И Луиза опять пошла в церковь, к иконе Христа.
– Это уже слишком. Через край, – так прямо и сказала, глядя в пронзительные глаза сына божьего, – Раз я виновата, наказывай меня. Или люби, если это в твоем понимании почти одно и то же. Но не трогай моих близких. Они то чем виноваты? Или ты в своем решении покарать меня решил покарать и тех, кого я люблю? Не делай этого. Пожалуйста.
А ситуация тем временем усугублялась. Наверное, ее усугубляла и сама Луиза. Она, например, перестала здороваться по утрам и прощаться уходя домой в конце рабочего дня со своим начальником. Глупо, конечно. Этим ничего не докажешь, а только озлобишь и так имеющего на тебя зуб начальника. Но перебороть себя Луиза не могла. Сначала Владимир Андреевич попытался не обращать внимания на откровенное хамство своей подчиненной. Но тут, как на грех, приблизился юбилей шефа. Мариночка, первая помощница и правая рука шефа, напомнила, что пора сбрасываться на юбилей любимого начальника. Решено было со следующей получки скинуться по триста рублей. Луиза денег не дала. Так и сказала, что денег у нее нет, так как надо платить за учебу сына, а с легкой руки шефа в связи с понижением ей разряда теперь это будет сделать еще труднее. Знала, что все будет немедленно ему доложено, да еще наверняка в извращенном виде. Но поступить иначе просто не могла. Не могла дать денег на подарок человеку, обокравшему ее и сына. Подарок был куплен без ее участия и спрятанный ждал момента торжественного вручения шефу. При вручении Луиза, разумеется, присутствовать не будет. Не будет присутствовать она одна единственная. Разумеется, это будет расценено как откровенный вызов. Хотя никакого вызова Луиза делать вовсе не хочет. Но так уж все получается. По прогнозам, месяца через два, как раз к Новому году, намечается очередное сокращение штатов. Кто будет сокращен в их отделе в этот раз, теперь не будет ни для кого секретом. И в первую очередь для самой Луизы. Ну и пусть. Все, что ни делается, – к лучшему. Все ли? Если так рассуждать, то и Васино пьянство, и душевная боль Эльзы, и смерть тети Вали тоже к лучшему. Вот только в чем тут заключается улучшение? Наверное, это известно только самому Богу с его непонятной Луизе логикой. И Луиза опять впала в уныние. Где-то читала, что уныние – величайший грех. Опять грех. И радоваться излишне нельзя, и унывать в горе тоже нельзя. А что можно?
Лавина тем временем наползала все больше. Грянул неожиданный рост цен на продукты. В одночастье удвоилась цена на подсолнечное масло, резво поскакали цены на молочные и макаронные изделия, на муку, на овощи и фрукты. Поползла вверх квартплата, подорожали проездные. В общем, подорожало все, что только можно. И что нельзя тоже подорожало. Только зарплата у Луизы убавилась. А на шее висел солидный банковский кредит, который надо было гасить точно до назначенного дня. И еще надо купить Ромке зимние ботинки и утепленные джинсы. И закупить продукты, а то ветер уже гуляет и в холодильнике, и во всех кухонных шкафчиках. Но ветер гуляет и в кармане. А еще ветер гуляет на улице, и какой ветер – пронизывающий ветрище со снежной крупкой, и нет от него спасения.
Придя домой после работы в один из холодных ноябрьских дней, Луиза обнаружила дома в очередной раз пьяного и счастливого мужа, который еле ворочая языком «обрадовал» ее заявлением, что его уволили с завода. «За что?» – спросила она Васю, уже зная ответ. «За пьянку», – честно признался он, икнув и дыхнув на нее многонедельным перегаром. Что ж, этого следовало ожидать. Все правильно. Еще удивительно, что его столько времени держали на работе. Надо сказать спасибо людям за их терпение. «Спасибо вам», – сказала вслух Луиза. Наверное, надо поблагодарить и Бога за его такое неравнодушное отношение к судьбе Луизы. «Спасибо», – сказала Луиза еще раз вслух. Она пошла в спальню, легла на кровать поверх покрывала и долго смотрела в потолок широко раскрытыми глазами не мигая. А, может, ей лучше умереть? Мысль была такая простая, такая ясная, что Луиза поразилась простоте выхода из тупика. Действительно, это был прекрасный выход из всех бед и передряг, обрушившихся на нее. Человек умер, и все плохое для него закончилось мгновенно и навсегда. Все хорошее, правда, тоже. Но что у нее было хорошего? Пожалуй, что и ничего. Разве, что сын Ромка. Ромка. Вот оно. Как же она может его бросить? Ведь тогда все проблемы, что лежат сейчас на ней, автоматически перелягут на него. С учебой все будет закончено, это понятно. Работу он найти хорошую не сможет. Да никакую не сможет, ведь ему еще нет и восемнадцати. Будет голодать, нищенствовать, стиснув зубы терпеть пьяного отца. Через полгода его заберут в армию, и некому будет его даже проводить, а потом встретить. Луиза тяжко вздохнула, сморгнула с ресниц выступившую слезу. Нет, надо бороться. Надо тянуть лямку дальше. Надо жить.
Она достала из ящика тумбочки спрятанный листок. Что там она писала насчет того, что ей надо сделать? Вычеркнула пятый пункт. Бог ей не поможет. Как и остальные. Только она сама. Только она.
Что тут она написала про спонсора? Усмехнулась. Да, пожалуй, это единственный выход в ее положении. Остается только один маленький вопрос. Крошечный такой вопросик. Малюсенький – прималюсенький, как кузнечик. Где и каким образом найти этого самого спонсора? Тем паче, что сама Луиза весьма мало способствует появлению оного. Еще меньше этому способствует ее настроение и внешность. И уж совсем не способствует ее возраст. Сорок три года – еще не приговор, но уже диагноз. А если учесть, что она выглядит на все сорок шесть – сорок восемь, то и вовсе замечательно получается. Нет, надо вычеркнуть и четвертый пункт тоже. И что же остается? Остаются работа, дополнительная работа и мошенничество, как способы обогащения. Да, не густо. Последний способ тоже ей вряд ли пригодится. Не получится из нее мошенница. Рожденный ползать полететь не сможет. Или наоборот. Следовательно, остается работать, работать и еще раз работать. Почти по завету великого вождя. Что ж, работать, так работать. Луизе не привыкать. Работы она не боится. Правда, в последнее время на работу идти не хочется. Пропал трудовой энтузиазм, что и не удивительно при таком отношении к ее персоне. А, может, послать на фиг эту работу и устроится на другое место? Только это место надо еще найти. Значит, надо искать.
И Луиза пошла по второму кругу в поисках работы, только теперь не дополнительной, а основной. Она была согласна на любую должность, на любую работу, лишь бы платили больше, чем сейчас, и была ей по силам. В уборщицы унитазы чистить? Пожалуйста. В няньки, в сиделки? Бога ради. В кассиры билетных касс? В продавщицы? В санитарки? В гардеробщицы? В кочегары? Да кем угодно, лишь бы хорошо платили. Но вот как раз с этим было напряженно. Все предлагаемые рабочие места на ярмарке вакансий были обидно малооплачиваемыми, и даже с нынешним пониженным разрядом на своем рабочем месте Луиза заработала бы все же больше.
Наступил день юбилея нелюбимого шефа. С утра шли в его кабинет делегации – по два-три представителя от разных отделов. Люди улыбались, жали руку, дарили цветы, говорили хорошие неискренние слова. Неискренние, потому что Владимир Андреевича на заводе не любили. Скорее всего, на всем предприятии не нашелся бы ни один человек, кто бы ему симпатизировал, так как скорпионий характер его был известен всем. Владимир Андреевич просто обожал жалить и вредничать. Он охотно жаловался начальникам на их подчиненных, жаловался генеральному на самих начальников, профессионально (набил руку) строчил различные докладные-жалобы и делал другие пакости. Похоже, ему даже нравилось то, что его все недолюбливали. Возможно, он был вампиром, питающимся негативными эмоциями окружающих. И чем сильнее был негатив, тем больше он насыщался отрицательной энергией, чтобы выплеснуть ее на тех же, кто посылал этот самый негатив в его адрес. Но сегодня был его праздник, и люди говорили ему в глаза приятные вещи, в душе, скорее всего, желая совершенно противоположное сказанному. Сотрудники их отдела на сложенные деньги купили ему кожаную дорогущую барсетку производства Япония, кожаную папку для докладов и ручку «Паркер». Они ввалились всем табором в его кабинет, чтобы тоже сказать формальные, не идущие от сердца слова. Все кроме, разумеется, Луизы. Раз она не сдавала деньги на подарок, то, следовательно, и не имеет морального права поздравлять. И, слава богу. Что и требовалось, чего, собственно говоря, ей и хотелось. Шеф ее был человеком не только злопамятным, но и весьма не глупым. Он, конечно же, понял не явный бунт Луизы. И она тоже прекрасно понимала, что он все понял. И еще она понимала, что это ей выйдет боком. Очень даже боком. Ему то что, с него как с гуся вода. А ей достанется. Ну и пусть. Пролетариату нечего терять кроме своих цепей. Маркс был прав. И Луизе уже, похоже, тоже нечего терять, кроме своей малооплачиваемой работы под руководством нелюбимого, а если формулировать точнее, горячо ненавидимого начальника. Луиза пила растворимый кофе из пакетика, смотрела в окно на редкие падающие снежинки и покорно ждала от жизни новых неприятностей.
Неприятности не заставили себя ждать. Первая неприятность заключалась в том, что на ту группу, в которой учился ее Рома, не хватило учебников в институтской библиотеке. На все группы хватило, а как раз на их группу нет. Учебники надо было купить в магазине за свой счет. Было их около двадцати. Самый дешевый стоил 90 рублей, самый дорогой – 325. В общем, хочешь, чтобы сын учился нормально, выложи несколько тысяч на учебники. Луиза заняла денег у коллег и купила учебники. Вторая неприятность стоила ей бóльшей нервотрепки, даже не нервотрепки, а настоящей обиды. Хоть и выработался у нее некоторый иммунитет против обид, нанесенных окружающими, но эта отозвалась настоящей душевной болью. Отложенные ею с последней получки деньги, предназначенные для уплаты очередного кредитного взноса, пропали. Она ясно помнила, что положила их в верхний ящик тумбочки. Денег на месте не было. Спросила о них Ромку, он ничего не знал. И тут до нее дошло: их взял Васька, взял себе на пропой, так как будучи безработным не мог их больше зарабатывать, а организм настойчиво требовал систематических вливаний.
– Ты взял деньги в тумбочке? – прямо спросила она, подняв на волосы голову мужа, мирно покоящуюся на подушке.
– М-м-м, – неопределенно промычал он, смотря на нее бессмысленными счастливыми глазами.
– Дрянь! Скотина! – ее слова резали воздух как кнут, впрочем, не производя на Ваську никакого эффекта. Пьяный – тот же сумасшедший. И тут она не выдержала, со всей силой ненависти ударила его раскрытой ладонью по лицу. Из разбитой губы скатилась капелька крови.
– М-м-м, – удивленно промычал Васька, и его отпущенная ею голова опять упала на подушку. Он спал как младенец, безмятежно и сладко.
Луиза обессилено опустилась рядом с ним. Она сидела, мотая головой из стороны в сторону. За что ей все это? Лавина несется, набирает силу, уже накрыла Луизу с головой, подмяла под себя. Где взять силы противостоять ей? Отдаться на ее милость? Пронесется и опять будет штиль? Но ведь надо жить сейчас, одеть к зиме Ромку, заплатить взнос, заплатить очередную квартплату, каждый день готовить ужин чтобы было чем накормить хотя бы Ромку. А где взять на все это денег? Негде. И она заплакала, зарыдала навзрыд горько и обиженно, закрыв лицо ладонями, как делают маленькие дети.
На следующий день Луиза оформила отгулы на три дня, оставшиеся от отпуска. Тиснув зубы, она опять отправилась искать работу. Просто заходила подряд во все учреждения, встречающиеся на ее пути, и спрашивала: «Вам работники нужны?». Работники требовались во многих местах, но Луиза не подходила то по возрасту, то по образованию, то по полу, то по еще каким-то критериям, но чаще всего по возрасту. Везде требовались молодые, не старше 35 лет, энергичные и коммуникабельные. Луиза была уже не молода, не достаточно энергична и не очень коммуникабельна. Там, где ее все же были согласны принять на работу, зарплата оказывалась заметно меньше ее нынешней. Домой она вернулась усталая и совершенно разбитая. Ромки не было, Васьки тоже. «Лучше бы он сдох», – неожиданно подумала про мужа Луиза и тут же устыдилась этой мысли. Как это «сдох»? Не собака, все же. Как-никак муж родной, отец ее сына, с которым прожито почти двадцать лет.
На следующий день Луиза опять потащилась в поход по городу в поисках работы. Шла и мечтала: вот бы найти работу, где бы ей платили тысяч девять-десять. Тогда они с Ромкой бы продержались. Не роскошно, не шикарно, но прожили бы, вытянули эти пять тяжелых лет без всякой посторонней помощи. О, с каким огромным удовольствием положила бы она перед Владимиром Андреевичем свое заявление об уходе по собственному желанию! С каким откровенным презрением посмотрела бы в его скорпионьи противные глаза! И ни в коем случае не отказала бы себе в удовольствии высказать напоследок все, что она о нем думает! И даже такие царапающие слух слова, как «козел» и «упырь» непременно озвучила бы. И пусть себе бесится, пусть злится, сыпет искры из глаз. Ей бы было глубоко по фигу. Хотя нет, не по фигу. Ей бы доставило глубочайшее моральное удовлетворение его ярость. Но прежде чем писать заявление, надо найти работу. Найти пока не получалось. Она обошла с два десятка разных заведений, везде был облом. Набрела на частное агентство по трудоустройству, подала заявку, заплатила за нее последние двести пятьдесят рублей. Возвращалась домой уставшая, совершенно вымотанная не столько физически, сколько морально.
Какой тяжелый выдался год. А как все хорошо начиналось! Начиналось все с фейерверка и праздника. Сыпалось конфетти, лилось шампанское, переливалась огнями искусственная елка, звучала музыка, и счастливая Луиза безмятежно улыбалась, еще не ведая какие испытания готовит ей судьба. Ей то казалось, что все как раз будет только хорошо. Хорошо и отлично! Просто распрекрасно! Да и как не верить в это, если начался год свиньи. А свинья, согласно восточным гороскопам, приносит прибыль и покой. Все вышло с точностью до наоборот: сплошные убытки и нервотрепка. Год свиньи подложил ей свинью. Скорее бы он закончился, что ли. Какой у нас там грядет дальше год? Год крысы? О, боже! Что же будет в год крысы, если в год свиньи так все неудачно складывается. В год крысы повезет, скорее всего, ее шефу. Очень близкий по духу ему год. Впрочем, таким, как Владимир Андреевич, везет почему-то всегда – в любой год и в любое время года.
В третий день отгула Луиза осталась дома. Чего зря болтаться по городу? Все равно полный безперспективняк. Лучше уж поделать по дому дела. А то со всеми своими переживаниями она совсем запустила квартиру. Вот и окно в спальне до сих пор не заклеено. В спальне в последнее время обитал один Васька, для него заклеивать окно, чтобы создать ему тепло и уют, как-то не хотелось. Но надо. Тем паче, сам Васька куда-то ушел с утра пораньше. Видимо, пошел в рюмочную опохмеляться. Хрен с ним, пусть идет, лишь бы глаза Луизины его не видели. Луиза тщательно протыкала щели замоченными в воде газетными полосками, проклеивала сверху полосами белой бумаги. За окном шел дождь вперемежку со снегом. Тихо журчали батареи, наконец включили отопление.
Расправившись с окном, на что ушло битых три часа, Луиза пошла на кухню думать насчет обеда. Грустно постояла перед раскрытым холодильником. Холодильник был практически пуст, хоть отключай. Сварила овощной суп, заправила его поджаренным на растительном масле луком. Ничего, вегетарианская еда очень полезная. Нажарила блинов. Блины получились не очень вкусные – вода, соль, сода да мука. Ничего, с вареньем потянут. Замочила в двух тазах белье. Прошлась по квартире, задумчиво посмотрела на заметный слой пыли на мебели, на гору не глаженого белья на стуле. Погладила дремлющего на диванной подушке Мурзика. И пошла гулять. Она не пошла по магазинам (что толку болтаться по магазинам без денег), не побрела по улице. Луиза пошла в лес. Недалеко от их дома был парк – не парк, лес – не лес, нечто среднее между тем и другим. Одичавший парк или облагороженный лес. Деревья росли в нем как хотели, дорожки были протоптаны людьми как им было удобно, только иногда вдруг неожиданно среди кустов можно было наткнуться на скамейку или даже на беседку, да иной раз встречались прибитые к стволам рекламные щиты типа «Храните деньги в сбербанке». В лесу с удовольствием гуляли собачники, влюбленные парочки, да алкоголики. Собакам здесь было раздолье, влюбленным было где укрыться от глаз людских, ну, а алкоголикам было и то и это. Девушки, одинокие женщины и молодые мамаши с ребятишками опасались углубляться далеко в заросли, мало ли что. Вроде, пока не было зарегистрировано никаких криминальных случаев, но ведь никогда не знаешь, когда встретишь на своем пути маньяка. Луиза раньше тоже старалась в одиночку здесь не ходить. Были несколько раз с Васей и Ромой в компании знакомых: шашлыки жарили, костер жгли, картошку пекли. Но теперь ей было особо нечего терять, и это делало ее бесстрашной. Она шла по бурым сухим листьям, шуршащим под ногами. Было тихо и гораздо теплее, чем в городе среди домов. Парк-лес был довольно большим, если очень захотеть и постараться, то в нем можно было даже заблудиться. Луиза шла и шла и уже почти заблудилась, но неожиданно вышла к дороге, прямо к автобусной остановке. Повернулась и опять вошла в лес. Долго брела, ей уже показалось, что заблудилась и вдруг наткнулась на скамейку, обычную скамейку с деревянными поперечными брусочками, выкрашенными попеременно в черно-белый цвет. Скамейка – зебра. Луиза села на зебру и закрыла глаза. Слушала шум леса. Вот ветер пробежал по верхушкам деревьев, кто-то пискнул рядом – то ли птица, то ли мышка, птичка пропорхнула, сзади раздался хруст валежника, видно, сам хозяин леса медведь пожаловал. Медведь подошел совсем близко и встал сзади скамейки, прямо за спиной Луизы. Луиза равнодушно слушала его дыхание над своим ухом. Подумаешь, медведь. Иногда люди хуже зверей.
– Здравствуй, красавица. Замерзла что ли? – спросил медведь мужским голосом.
– Здравствуйте, миша. Да нет, тепло. Я просто думаю.
– А вы меня откуда знаете? – удивился медведь.
Луиза открыла глаза и обернулась. На нее с веселым любопытством смотрел дядька в фуфайке и кепке. На маньяка вроде не похож. Хотя маньяки редко выглядят как маньяки.
– А я вас и не знаю.
– А откуда знаете мое имя? Меня действительно зовут Михаилом.
– Да не знаю я вас вовсе, – отмахнулась от потенциального маньяка Луиза, – я думала, что это медведь пришел. Который косолапый.
Дядька удивленно хмыкнул и сел рядом на скамейку. Сидели. Молчали. Думали.
– Между прочим, темнеть начинает, – прервал молчание дядька, – Пойдемте, я вас провожу до дороги, а то заблудитесь еще.
Они шли по тропинке. Впереди дядька в кепке, за ним следом Луиза. Дядька шел молча, а Луиза говорила не переставая. Слова падали из нее, как вода в водопаде. А вызвал этот водопад невинный дядькин вопрос: «Как дела, красавица?». Вот Луиза и рассказывала ему про свои дела. Про поступление сына в институт, про пьянство мужа, про предательство родственников, про пониженный разряд, про кредит, про пустой холодильник, про смерть тети Вали, про Эльзино письмо и даже про лавину, которая накрыла ее с головой так, что невозможно уже дышать.
Наконец вышли из леса, как раз в том месте, где Луиза вошла в него.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила дядьку Луиза и за то, что вывел из леса, и особенно за то, что выслушал. Вроде даже полегчало.
– Не за что. Ты это, красавица, запиши-ка мне номер своего телефона.
– Зачем? – не поняла Луиза.
– На всякий случай, – веско ответил Михаил и протянул ей ручку и пачку из-под сигарет. Луиза записала на сигаретной пачке номер домашнего телефона и рядом с номером свое имя.
– Будь здорова, красавица Луиза, – подмигнул ей на прощание Михаил.
– И вам не болеть, Миша.
Они разошлись в разные стороны.
Дома Луизу ждала идиллия: сын сидел над учебником математики, трезвый муж жарил на сковороде мясо.
– Мясо откуда? – поинтересовалась Луиза у Васи, – Надеюсь, это не Мурзик?
– Купил на аванс. На работу я устроился.
– А толку, – усмехнулась она, – тебя скоро оттуда попрут за пьянку.
– Не попрут. В завязке я. Пока Ромка не выучится, ни капли в рот не возьму. А там видно будет. Я это… В общем, вот деньги, которые я тогда в ящике взял.
Луиза взяла протянутые деньги. С подозрением посмотрела на мужа. Что-то здесь не чисто, не может быть, чтобы вот так запросто он одумался. Деньги спрятала в надежном месте: положила в конверт, а конверт приклеила скотчем сзади к сливному бачку. Нет Ваське теперь веры, вышел из доверия.
На ужин ели всей семьей вегетарианский суп и вермишель с мясом. Было очень вкусно.
На следующий день, идя с работы, Луиза по привычке заглянула в почтовый ящик. В нем белел конверт. Письмо было от Эльзы. Луиза положила конверт в сумку, прочтет письмо вечером перед сном. Что-то ей не нравится в последнее время получать письма.
Приготовила на ужин жаркое, сделала салат из свежей капусты. Вскоре явился с работы Василий. Трезвый и гордый собою. А чего и не гордиться – кормилец. Едва успела перемыть посуду, затрезвонил телефон.
– Слушаю вас, – отозвалась Луиза.
– Добрый вечер, Луиза. Это ваш вчерашний знакомый. Михаил из леса. Я тут поразмышлял над вашими проблемами. В общем, хочу предложить вам работу в моей фирме. На должности экономиста, разумеется, с испытательным сроком. Зарплата – десять тысяч рублей. Плюс премиальные, плюс соцпакет. Оформление по трудовой книжке, как положено. Сразу примете мое предложение? Или сначала подумаете, а потом уже примите? Могу дать вам на размышление сутки. Только стоит ли?
– Вы сказали: в вашей фирме. У вас есть своя фирма? – не поверила Эльза, вспомнив фуфайку и невзрачную кепку Михаила.
– Есть, есть, – рассмеялся он, – Так как? Согласны?
– Да.
– Вот и отлично. Жду вас завтра к девяти часам. Сможете?.. Тогда запишите адрес и телефон…
Вечером, уже перед сном, лежа в постели, Луиза вспомнила о непрочитанном письме. Босиком вышла в прихожую, достала конверт. Открыла письмо, предварительно суеверно мелко перекрестившись. Письмо, в отличие от первого, было заметно лаконичнее и как-то светлее. Эльза писала, что у Оленьки в здоровье явно наметилась положительная динамика, Толя перестал пить, потому что ему дали звание майора.
Утром Луиза позвонила на работу и предупредила, что задержится. Она торопливо шла к остановке, чтобы поехать на фирму Михаила, когда дорогу ей перебежал маленький белый котенок – толстенький, упитанный и очень симпатичный. Луиза улыбнулась котенку.
Кажется, лавина миновала.
