Визг тормозов хлестнул по барабанным перепонкам. Он ничего не успел понять, сообразить. Тело среагировало само. Нога мгновенно вдавила педаль тормоза до упора, руки вывернули руль резко вправо. «Убил!», – пронеслось в голове. Он закрыл глаза, уронил голову на руль и замер. Перед мысленным взором предстало окровавленное смятое тело девчонки в голубом плаще под колесами его «митцубиси». Невероятным усилием воли заставил себя снять дрожащие руки с руля, непослушными руками открыть дверцу и выйти. Ватные ноги не слушались. В предрассветный час на улице не было ни души. Свидетелей нет. И что? Не будет же он скрываться с места наезда, бросив труп на дороге. С замиранием сердца заглянул вперед машины, под передние колеса. Трупа не было. Он присел и глянул под машину. Никого. Девчонка лежала посреди дороги на спине слегка раскинув руки, далеко слева от машины. Он медленно подошел к ней, нагнулся, тронул ее за безжизненную руку. Никаких следов крови не было видно.

–         Эй, …ты жива?

Длинные ресницы на бледном лице дрогнули. Она открыла глаза и вполне осмысленно и спокойно взглянула на него.

–         Что болит? Где больно, а? Руки-ноги на месте?– он бегло оглядел ее, присел, осторожно приподнял ее голову.

–         Ничего не болит. Только голова… кружится.

Он осторожно поднял ее на руки и отнес в машину, уложил на заднее сиденье.

–         У меня там сумка…

Небольшую серую сумку он нашел метрах в десяти от того места, где подобрал ее хозяйку. Положил сумку на переднее сиденье, еще раз испытующе посмотрел на девочку.

–         Может, все-таки болит что-нибудь? А то давай отвезу в больницу.

–         Не надо в больницу.

Вздохнул с облегчением. Ему и самому не хотелось связываться с больницей. Отвезет ее домой. Конечно, осмотр врача необходим. И срочно. Ничего, он позвонит Глебу Васильевичу. Главное, что она жива и цела. Конечно, от такого удара и падения на асфальт наверняка есть сотрясение мозга, ушибы, психическое потрясение. Но, слава богу, не убил и вроде не покалечил. Расслабился как дурак, мчался на всех парáх по пустынным улицам. Забыл, что и на рассвете шоссе все-таки не космос, где можно свободно нестись на сверхзвуковой скорости хоть с закрытыми глазами. Разве так можно.

Включил зажигание, оглянулся назад – лежит, закрыв глаза. А вдруг у нее повреждение внутренних органов: разрыв селезенки или какого-нибудь сосуда, и, как следствие, внутренне кровотечение? И он сейчас только теряет драгоценное время.

–         Эй, тебе плохо?

–         Мне хорошо. Правда, хорошо.

Ну и, слава богу. Хотя ничего хорошего он в этой ситуации не видит. Тронул машину, по сотовому позвонил домой Глебу Васильевичу. Ничего, что так рано. За то ему и деньги такие платят, чтобы в любое время по мельчайшему поводу его могли потревожить.

– Глеб Васильевич, голубчик, вас беспокоит в столь неурочный час Федосин. Прошу прощения за беспокойство, но дело не терпит отлагательства. Приезжайте ко мне домой. …Да, прямо сейчас. Срочно. Надо посмотреть одну девушку. Дело в том, что я сейчас совершил на нее наезд. На первый взгляд вроде все обошлось, но сами понимаете… Везу ее к себе домой. Осмотрите ее, пожалуйста.

Из машины она вышла сама и, поддерживаемая им, пошла к крыльцу. Дома уложил ее на диван в холле, принес из своей спальни плед, накрыл. Тут же явился и Глеб Васильевич. После двадцатиминутного тщательного осмотра поставил диагноз: жива, практически здорова, похоже, небольшое сотрясение мозга, и только. Полный покой,  тишина, как можно больше спать, лежать, избегать резких движений и пунктуально принимать таблетки: эти, белые, 4 раза в день до еды, эти, розоватые, 3 раза в день после еды. Осталось только обработать ссадины перекисью водорода и йодом, и все. Он будет заезжать каждый день, чтобы наблюдать пациентку. А сейчас, чтобы красавица, кстати – как зовут нашу красавицу? – ах, Светочка, какое славное имя, чтобы Светочка крепко спала, он сделает ей небольшой укольчик. Совсем небольшой, как укус маленького комарика, вот сюда, в руку. …Вот и все, вот и умница. Какая славная девочка Светочка. Через пятнадцать минут наша Светочка будет спать младенческим сном до самого завтрашнего обеда. Спокойной ночи, детка. Тебе надо сейчас отдыхать. Все будет хорошо.

Когда Глеб Васильевич вышел в прихожую, Вячеслав Вадимович вышел следом за ним.

Действительно нет никакой опасности?

–         Абсолютно. В этом нет никаких сомнений. Единственное, возможен в последствии психический срыв, так сказать ответная реакция организма на произошедшее, когда она окончательно придет в себя. Честно говоря, я не понял причину ее хладнокровия. Либо у девушки очень крепкая нервная система, и она, не смотря на юный возраст,  прекрасно умеет контролировать себя, либо она все еще находится в состоянии шока. Я не специалист в области психиатрии. Но, по-моему, здесь первый вариант. Похоже, девушка на удивление психически устойчива. Что касается ее физического состояния, то нет никаких внутренних и внешних повреждений, не считая ушибов, пустяковых царапин и ссадины. Везучая девчушка. Но полный покой как минимум на две недели ей необходим.

–         Везучий я, – подумал Вячеслав Вадимович, закрывая за доктором дверь. Страшно подумать, что он мог бы стать хоть и невольным, но убийцей.

Когда утром как всегда к десяти пришла Вера Аркадьевна, экономка дома, то увидела безмятежно спящую на кожаном диване в холле незнакомую светловолосую девушку. Сергей, работающий в доме охранником, пояснил, что незнакомку привез под утро сам хозяин. Вроде бы он ее ночью нечаянно сбил машиной, но срочно вызванный Глеб Васильевич сказал, что ничего страшного с ней не произошло, ей только надо отлежаться. Его слова подтвердил и сам Вячеслав Васильевич, через час появившийся из своей спальни.

– Я на фирму, а вы, Вера Аркадьевна, проследите, чтобы девочку никто не беспокоил, а как проснется, пусть принимает эти лекарства согласно указанию Глеба Васильевича. Ей нужен полный покой. И никуда ее не отпускайте. Она приезжая, вчера только приехала в Москву в поисках работы. Недели две как минимум она проживет здесь. Так что пока она спит, подготовьте ей комнату из числа пустующих в крыле для прислуги. Еще раз покой, полноценное питание, витамины. Если ей будет плохо, немедленно зовите Глеба Васильевича. Впрочем, вы сами все знаете. До вечера.

 

И опять потекли дни за днями без особых потрясений и происшествий. Света быстро шла на поправку. Через два дня она уже вовсю гуляла по дому, а еще через день с удовольствием прогуливалась по разросшемуся саду. Сад был большой, тенистый, ухоженный. Деревья в него высаживались семь лет назад уже большими. Их привозили в больших кадках и, используя подъемные механизмы, высаживали в подготовленные здоровущие ямы, чтобы не повредить корни. Как говорил хозяин дома, он всю жизнь мечтал иметь собственный большой уютный дом с огромный разросшимся садом вокруг него, но ждать, когда из саженцев вырастет таковой, у него нет времени. Сзади дома был устроен небольшой бассейн. Был взят на работу по рекомендации опытный садовник, который за одно лето сделал из пустынного и неуютного участка земли вокруг только что выстроенного дома чудесный сад, в котором березы и сосны прекрасно соседствовали с яблонями, грушами и вишнями. Уже следующей весной на тщательно ухоженных газонах буйно цвела белая и  сиреневая сирень, благоухали акация и жасмин. На клумбах тюльпанам, нарциссам и гиацинтам на смену цвели гладиолусы и флоксы, сменяемые нежными цветами лилий и яркими астрами. Пышные кусты роз цвели с ранней весны и до поздней осени, вплоть до первых заморозков. Был устроен в саду и небольшой романтический уголок с чугунной резной скамейкой, фонарем, стилизованным под старину, крошечным искусственным озерцом, получающимся из тонкой струйки, которую делал писающий мальчик – точная миниатюрная копия известного фонтана. Лев Аронович, садовник с 40-летним стажем, страстно влюбленный в свое дело, выложил здесь специально привезенными глыбами и камнями причудливые композиции. Между ними была посажена особая ползущая ярко зеленая трава. Камни вскоре обросли мохом, трава расползлась и покрыла ровным густым ковром весь участок, отчего он стал выглядеть очень уютно и как-то весело. Была в саду и беседка, увитая плющом, рядом с которой в летние сухие дни между двух берез вешали гамак на случай, если хозяину или кому-нибудь из его гостей захочется полежать в тенечке на свежем воздухе. Был и огромный открытый участок, засеянный травой, которая тщательно подстригалась время от времени газонокосилкой.  В другом конце сада был устроен уголок иного характера, нечто в стиле модерн. Здесь были высажены в хаотическом беспорядке самые разнообразные экзотические растения, стояла странная абстрактная скульптура, сделанная очень модным скульптором-авангардистом, в которой люди, обладающие богатой фантазией, могли узреть все, что им  заблагорассудиться. Рядом был устроен закрытый с трех сторон навес, под которым располагался мангал и поленница дров.

В общем, получился сад, смешавший в себе все стили и направления – от русско-дворянского и модернового до классического английского. И любой мог найти в нем то, что близко и дорого лично ему.

Наступил месяц май и окончательно проснувшийся сад оживал на глазах. Лев Аронович трудился, не покладая рук с рассвета до заката. Это был ярый садовод и отчаянный фанатик своего дела. Он, порой забывая о сне и еде, часами мог колдовать над кустами и рассадой цветов, которая ждала своего часа в оранжерее. Охранник дома, он же по совместительству водитель, Сергей, чье детство прошло в деревне, в свободное время с удовольствием копал, где его просил садовник, рыхлил землю, носил в ведрах навоз и торф, удобрял, полол и поливал. Света тоже потихоньку подключилась к садово-земляной работе. Она научилась подрезать кусты и деревья, опылять их специальными растворами, с удовольствием обрызгивала из пульверизатора рассаду. У Льва Ароновича она переняла привычку потихоньку себе под нос разговаривать с деревьями и цветами.

– Сейчас я вас обрызгаю, и листочки ваши сразу распустятся, – уговаривала она крошечную рассаду астр, – ах, вы мои лапушки, вы мои раскрасавицы.

Света вместе с Вероникой, одной из служанок, работающих в доме, каждое утро после ухода Вячеслава Вадимовича в два пылесоса пробегались по всем коврам и паласам, что имелись в доме, протирали пыль с мебели, проветривали комнаты. Света также вместе с другой служанкой Галей с удовольствием помогала на кухне повару Нине Петровне. Она ловко чистила картошку и овощи, шинковала капусту, выжимала свежий апельсиновый сок, который каждое утро в обязательном порядке выпивал на завтрак Вячеслав Вадимович. Хозяина в доме уважали и немного побаивались. Говорили, что он справедливый, но строгий. Как поняла Света, он был владельцем весьма солидной фирмы и совладельцем крупной компании, работающей с какими-то финансовыми документами. В этом она ничего не понимала и поэтому даже не пыталась вникала. Слабость и головокружение, которые она ощущала первые дни своего проживания в доме, совсем прошли. Она прекрасно себя чувствовала, у нее всегда было хорошее настроение, и чтобы не быть нахлебницей в чужом доме она бралась за любую посильную для нее работу, тем более что трудиться была приучена с раннего детства и работы не боялась.

Через неделю своего пребывания в этом доме, как не хотелось ей отсюда уходить, но было уже совестно пользоваться гостеприимством чужих людей. Поэтому она обратилась к экономке и домоправительнице Вере Аркадьевне с тем, что пора ей, Свете, и честь знать, что она себя уже прекрасно и бодро чувствует и может уйти прямо сейчас.

– Вячеслав Вадимович сказал, что ты должна прожить здесь не менее двух недель. Его распоряжения в этом доме не обсуждают, а беспрекословно выполняют. Поэтому, Света, придется тебе пожить здесь еще как минимум с недельку. Тебя что-то не устраивает?

– Что вы? – удивилась Света, – Все очень устраивает. Куда уж может быть лучше? Я просто не хочу быть вам обузой.

– Ты никому не мешаешь. Дом большой. Живи пока. Места всем хватает.

Еще бы не хватало. Дом был солидный двухэтажный с цокольным этажом и с двумя широкими крылами, с огромным парадным входом с колоннами и двумя черными входами с торцов. Света даже не предполагала, что в Москве бывают такие дома. Думала, что это только за границей люди живут в особняках и вилах. У нее была в этом доме своя комната с телевизором, добротной мебелью и всем необходимом. В жизни у нее не было своей комнаты, поэтому она страшно радовалась, что вечером могла уединиться в ней, посмотреть телевизор или читать до полуночи под светом настенного бра, лежа в кровати, не боясь при этом никому помешать. Света была совестливой девушкой и поэтому старалась честно отработать хлеб, что ела в этом доме. А ела она здесь не только хлеб. Впервые в жизни она попробовала ананас, и ей очень понравился его терпкий вкус. Изведала вкус плодов манго, кокосового ореха, шоколадного мусса и других деликатесов. Попробовала она и вареные креветки, которые так ужасно выглядят, но такие божественно вкусные. Нина Петровна была большой мастерицей по части выпечки, а ее треугольные пирожки из слоеного теста с капустой и мясом были выше всяких похвал. Света старательно переписывала в тетрадку рецепты, которыми с ней щедро делилась добрейшая Нина Петровна.

– Рецепты – рецептами, но надо все пробовать делать своими руками. Ну-ка, давай, девочка, я буду говорить, а ты сама, своими ручками делай. Руки, они памятливые. Иной раз рецепт забудешь, что да как надо делать, а руки помнят и сами делают. Муку то ложками не бухай, ее просеивать надо, понемногу добавляя, воздухом насыщать, тогда и тесто будет воздушное, да пышное.

Однажды Вячеслав Вадимович неожиданно позвал ее с собой покататься по Москве. То есть, он ездил по делам, а Света сидела на заднем сиденье и с любопытством глазела в окна.

– Ты Москву видела? – спросил он ее накануне перед этим.

– Не-а. Не успела. Я ведь приехала поздно вечером, почти ночью, пришлось сидеть на вокзале. А как стало чуть светать, я пошла гулять, невтерпеж было, наконец, увидеть Москву.

– В это время я тебя и накрыл своей тачкой, – догадался он.

– Ага. Я даже сообразить и почувствовать тогда ничего не успела. Просто – бац! – и темнота.

– Что ж, попробую компенсировать твою несостоявшуюся прогулку по столице. Покажу тебе город. Завтра с утра поедем.

И вот теперь они ехали по шумным переполненным улицам столицы. К своему удивлению, Вячеслав Вадимович вскоре должен был сам себе признаться, что Света знает город и его историю куда лучше его самого. Она сама ему рассказывала, и почему так названа улица, и как она называлась раньше, и что было вначале на этом месте. Она так и сыпала именами, историческими фактами и датами. Надо сказать, что рассказывала она очень интересно и эмоционально. Ему было любопытно узнать, почему «Китай-город» назвали именно так («и вовсе не в честь китайцев!»), что означает выражение «Кричать на всю ивановскую», почему Лобное место на Красной площади назвали именно Лобным. Света даже дала прогноз близкому будущему города с точки зрения Нострадамуса («город на семи холмах погибнет»), с точки зрения ученых («Москва, в конце концов, провалится в пустоты, что образовались под ней») и с точки зрения ясновидящих («наступит эпоха золотого процветания»). Правда, реагировала она на все очень уж непосредственно:

– Ой!! – визжала она так, что у него закладывало уши, – Это же памятник князю Юрию Долгорукому! – А потом уже следовал ее обстоятельный рассказ о самом Долгоруком и его великих делах, за которые признательные горожане и увековечили его в камне.

– Откуда ты все знаешь? – удивился Вячеслав Вадимович.

– Я много читаю, люблю до всего докапываться. Как говорил наш классный руководитель Иван Трофимыч, у меня пытливый ум. И к тому же у меня хорошая память.

– И наверняка были пятерки И наверняка была по истории и по географии.

– Да. Я даже в десятом классе заняла первое место по районной олимпиаде по истории.

– Молодец. Мне будет приятно осознавать, что пылесосит паласы и моет полы в моем доме такая весьма образованная барышня. Хочешь мороженное?

– Спрашиваете… Мороженое я всегда хочу.

– Вон как раз и кафе-мороженое. Пойдем. И брось шарить по карманам, я угощаю.

 

Свете все больше и больше нравилось жить в этом уютном, просторном и красивом доме. Жаль только, что время летит мгновенно. Вот и вторая неделя на исходе.

Вечером Вера Аркадьевна сказала Свете, что ее приглашает в свой кабинет Вячеслав Вадимович. Все ясно, ей пора собирать вещи. И то сказать, зажилась она здесь, пора и честь знать. Она грустно вздохнула, оправила волосы и поднялась на второй этаж. Постучала в тяжелую дубовую дверь кабинета.

– Войдите.

Она вошла. Села на предложенное Вячеславом Вадимовичем кресло. Он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. Наконец, после продолжительной паузы, в течение которой она, почувствовав себя неловко, стала уже ерзать на кресле, он заговорил.

– Глеб Васильевич сказал, что ты совсем поправилась. Это так?

– Да. Верно. У меня все в полном порядке и уже давно. Спасибо вам за гостеприимство, за заботу. Мне было у вас очень хорошо. Я вам глубоко благодарна за все. Вы хороший человек, Вячеслав Вадимыч. Завтра же утром я съеду. Сейчас пойду собирать вещи.

– И куда же ты съедешь?

– Ну… Я еще не знаю… Ничего, что-нибудь придумаю. Попробую обратиться в агентства по трудоустройству. Я могла бы работать нянечкой или гувернанткой. Я ведь закончила педучилище.

Он в сомнении покачал головой.

– У тебя нет московской прописки, да и чтобы устроиться в приличный дом нянькой, нужна рекомендация. Так что вряд ли это у тебя получится.

– Господи, Вячеслав Вадимыч, устроюсь куда-нибудь! Пойду на рынок торговать фруктами или вещами. Или в уборщицы, подъезды мыть. Им говорят, выделяют служебную комнату. Там видно будет. Это уж мои проблемы.

Он встал из-за стола, стал ходить из угла в угол кабинета в задумчивости, заложив руки за спину. Остановился перед нею.

– Эх, Света. Глупая ты еще совсем. Дитя. Жизнь в столице кишит опасностями для таких молоденьких провинциалочек как ты. Ты даже не представляешь, что случается иногда с такими наивными девчонками. Что же делать с тобой?.. Тебя хвалит Вера Аркадьевна. Да и Нина Петровна со Львом Ароновичем о тебе хорошего мнения. Я тут прикинул, в принципе, еще одна единица прислуги мне не помешает. Если хочешь, можешь оставаться работать здесь и с завтрашнего дня приступить к работе. Что скажешь на это?

– А жить я буду в той же комнате?

– А чем она тебе не нравится?

– Что вы?! Очень даже нравится! Очень! Я с удовольствием буду у вас работать. Мне здесь все так нравится! Мне еще никогда в жизни не было так хорошо, как в вашем доме. Честное слово!

– Но имей в виду: Вера Аркадьевна женщина требовательная и строгая. Ты должна будешь строго выполнять все ее задания. Если ты будешь лениться или артачиться, или капризничать, то здесь не задержишься. Так уже было с несколькими девушками. И еще… Никаких отлучек в рабочее время без разрешения. Конечно, во внерабочее время и в выходные ты вправе сама распоряжаться своим свободным временем. Гуляй по городу, знакомься с молодыми людьми, заводи подруг. Ты молода, тебе надо будет со временем устроить свою жизнь. Но ни в коем случае ты не имеешь права приводить в этот дом никого постороннего. Ты не должна никому ничего рассказывать о том, что происходит в стенах этого дома: кто здесь живет, какие здесь порядки, кто чем занимается. Категорически никакой информации посторонним обо мне! Вообще никому! Ты должна будешь вести морально-чистоплотный образ жизни. Время от времени необходимо будет проходить медосмотр у Глеба Васильевича, сдавать анализы. Все ясно?

– Конечно. Я все поняла.

– Вот и хорошо. А сейчас иди к Вере Аркадьевне. Получай у нее инструктаж. Закажите в ателье тебе фирменное платье как у Гали и Вероники. Если будут проблемы, обращайся ко мне или к Вере Аркадьевне. Разумеется, в любой момент можешь уволиться, если подберешь себе другую работу. Напомни Вере Аркадьевне, чтобы оформила тебе временную прописку. Ну, пожалуй, все. Успехов в работе.

– Спасибо вам, Вячеслав Вадимыч! Я буду стараться! – просияла Света, вскочила с кресла и в припрыжку побежала из кабинета искать Веру Аркадьевну.

– Чисто детский сад, – усмехнулся он, когда дверь за нею закрылась, и вновь погрузился в деловые бумаги, что лежали на столе перед ним.

 

Май был на исходе, лето готовилось вступить в свои права. Весна в этом году была ранняя, теплая, солнечная. В бело-розовый душистых облаках стояли яблони и вишни. Трава щедро выпустила из земли свои нежные зеленые стрелочки. Света совсем освоилась в доме. Если у остальных людей был определенный круг обязанностей, то Света была прислуга-универсал. Она работала и в саду, крутилась и на кухне, перенимая фирменные секреты Нины Петровны, ее можно было застать и за уборкой, и за стиркой, и за мойкой окон, и даже за покраской полок. Она очень толково выполняла все поручения Веры Аркадьевны, так что та уже вскоре со спокойной душой могла доверить ей и оплату счетов, и покупку продуктов, и отправку писем, и еще много разных мелких и больших дел. Света летала, как на крыльях. Все у нее получалось ловко, аккуратно, ладно, быстро.

– Смышленая, старательная, – докладывала о ней хозяину Вера Аркадьевна, – я ею пока очень довольна. Вы хотели взглянуть на ее личное дело, вот я принесла. Договор с ней я думаю надо оформить пока до 1 сентября. Там будет видно.

Вячеслав Вадимович кивком головы отпустил Веру Аркадьевну. Открыл личное дело Светы Гурьевой. На всех людей, работающих в доме, на фирме и в компании, он имел такое личное дело. Как говорится, нелишне знать, кто живет и работает рядом с тобой, тем более, в твоем доме. На него глянула с фотографии Света. Ей не дать ее двадцати лет. В тот день, когда он ее сшиб машиной, ему показалось, что он наехал на школьницу, подростка. Лицо на фотографии серьезное, глаза большие, серые, волосы светлые, чуть вьются, собраны в хвостик. (Он как-то спросил ее, откуда она берет эти черные резинки для хвоста, и она охотно пояснила, что их у нее много, она нарезала их от старой дырявой велосипедной камеры.) Окончила среднюю школу в городе Ленинске, затем сразу же поступила учиться в педагогическое училище и закончила его с отличием. Проработала несколько месяцев нянечкой в детском саду, откуда была уволена в связи с закрытием оного. Три месяца была безработной, потом уехала в Москву. Не пьет, не курит, на учете в милиции не состоит. Родители погибли пять лет назад. Автобус, в котором они ехали, сорвался в обрыв. Есть старшая сестра Валентина, которая имеет двух малолетних сыновей и состоит в гражданском браке с неким Кузьминым, уже три года не живущим с семьей. Проживают по адресу: г.Ленинск, улица 7-ой пятилетки, дом 9, комната 22. Сестра работает на лакокрасочном заводе, племянники посещают детский сад. Все, больше никакой информации. Что ж, пусть работает пока, время покажет, что она из себя представляет. Он расписался в договоре и положил его в папку.

 

В первых числах июня из Санкт-Петербурга приехал погостить племянник хозяина Мишка. С единственной сестрой у Вячеслава Вадимовича отношения были, мягко говоря, не очень теплыми, но племянника он искренне любил. Мишка закончил шестой класс почти ударником, как говорил он сам. Тройка по алгебре не в счет, так как он ведь не виноват, что математичка у них в гимназии полная дура и истеричка. Он заметно вытянулся с зимних каникул, когда в последний раз гостил в доме дяди. Это был крепкий спортивного вида подросток, смуглый в отца, с черными смоляными вихрами, самовольно завивающимися в крупные кольца, чем доставляли своему хозяину большое огорчение. Мишка пытался их выпрямлять с помощью разных гелей или ножниц, но это давало только кратковременный эффект. Его с вокзала привез на машине Сергей. Был Мишка в приподнятом настроении, так как впереди было целое огромное лето, наполненное отдыхом и развлечениями. А самое главное, он целых три месяца не будет видеть так горячо не любимую им психичку – алгебраичку. В доме все любили и, как могли, баловали мальчишку. Для него специально держали велосипед, ракетки для бадминтона, скейтборд и ролики. Была сделана около дома и бетонированная дорожка, на которой он гонял на роликах и скейтборде.

Вечером первого же дня, как прибыл племянник, Вячеслав Вадимович наблюдал из окна забавную картину, как Мишка носился на роликах по очереди со Светой. Они вообще как-то моментально нашли общий язык. Играли вдвоем в бадминтон, гоняли между кустов мяч, в выходной Сергей отвез их в парк имени Горького покататься на каруселях. Причем, Мишка был на правах опекающего и с видом бывалого человека снисходительно учил провинциалку тонкостям столичной жизни.  Света была способной ученицей и моментально научилась кататься на роликах и скейтборде, пользоваться мобильным телефоном, гонять на машине в компьютерных гонках, иногда даже выигрывая у своего учителя. Она так бурно радовалась, когда ей это удавалось, что Мишка время от времени ей поддавался. Света освоила с помощью Мишки и ставшую в последнее время  очень популярной в России игру гольф. В гольф Мишка научился играть в гимназии. Это была весьма продвинутая гимназия, где обучались дети знатных и состоятельных петербуржцев, которым стараниями тщательно подобранного состава преподавателей с молодых ногтей прививались хорошие манеры, давались основательные знания и которых, к тому же, обучали тем навыкам, что могли пригодиться в их будущей жизни, в частности, умению играть в теннис и гольф. Иногда втихаря, чтобы их не засекла Вера Артемьевна, они играли в саду в беседке в карты, чему Свету научил опять таки Мишка. А вот игре в шахматы Мишку обучила Света. Оказывается, она три года в школе ходила в шахматный кружок и даже однажды выиграла школьный шахматный турнир. Но больше всего Мишка любил слушать Светкины рассказы, когда они усаживались вечером или в холле, если там никто им не мешал, или в Светкиной комнате, или в саду на гамаке. Открыв рот, он слушал ее рассказы о Шорлоке Холмсе, детективы Агаты Кристи и Дарьи Донцовой, приключения Алисы в Стране чудес, фантастические романы Стругацких. Она так интересно рассказывала, что Мишка готов был не отрываясь слушать ее часами. Глядя со стороны можно было подумать, что это брат и сестра.

– Я смотрю, вы со Светой крепко подружились? – спросил как-то  племянника Вячеслав Вадимович.

– Она классная девчонка, – с чувством ответил Мишка, – если бы я был взрослым, то обязательно бы на ней женился. Дядя Слава, женись на ней. Клевая будет жена.

Вячеслав Вадимович удивленно хмыкнул: ну и мысли у шибзика. Лежа в постели перед сном, он неожиданно вспомнил Мишкины слова и задумался. Ни разу он не посмотрел на Свету в таком ракурсе. Была она в его понятии зеленой наивной пацанкой. Он попытался представить ее рядом с собой в ресторане в вечернем туалете и усмехнулся. Тогда ей непременно нужно надеть длинное платье, чтобы не было видно ссадин на коленках, которые она постоянно зарабатывает себе при катании на роликах или игре в футбол. И уговорить ее, наконец-то, отказаться от черных резинок от велосипедной камеры и от привычки грызть ногти и сосать леденцы. Впрочем, если ее приодеть, навести макияж, сделать маникюр и стильную стрижку, дать несколько уроков этикета, то она может выглядеть вполне прилично. Только он не педофил и никогда не имел склонности к невинным Лолитам. Ему больше импонируют зрелые женщины, которые понимают что к чему. Впрочем, ей уже двадцать лет. Как говорится, вполне созрела. Может быть, и созрела физически, но по нравственному развитию она еще находится на уровне Мишки. Нет, она совсем не глупа, но наивна, что ли. Впрочем, что об этом думать. Пора, видно, навестить Мариночку или Юлю, а то его уже на нимфеток скоро потянет. Бизнес бизнесом, но временами природа берет свое. Он сладко потянулся, зевнул, перевернулся на бок и скоро заснул. Снилась ему Света, катающаяся в длинном вечернем искрящемся платье на роликах. Сзади нее красиво развевался шлейф платья, а розовые страусиные перья на голове плавно качались в такт ее движениям…

 

По делам фирмы Вячеслав Вадимович вылетел недели на две в Италию. Если в Москве было жарко, но в Неаполе стояло просто пекло, на фоне чего московская погода вспоминалась прохладным раем. В номере гостиницы, где он остановился, конечно, был кондиционер, и самое жаркое время дня Вячеслав Вадимович вынужден был проводить в своем номере. По заведенной несколько лет назад привычке около восьми часов ежевечерне перед уходом домой Вера Аркадьевна докладывала ему о состоянии дел прожитого дня: лично – если он был в это время дома, по телефону – если он отсутствовал.

Он позвонил сам.

– Добрый вечер, Вера Аркадьевна. Как там наши дела?

– Добрый вечер, Вячеслав Вадимович. Слава богу, все в порядке. Никаких происшествий, обычный день. Из хороших новостей – на улице, наконец-то, идет долгожданный дождь. А то Лев Аронович весь испереживался за сад и за цветы. Как он их не увлажняет, как не оберегает, а все живое никнет под этим зноем. Сейчас старик просто ожил на глазах вместе с садом.

– Что ж, я рад за него. Как там Мишка? Чем занимается?

– Алгеброй.

– Чем-чем?!

– Света уговорила его позаниматься по алгебре. Он сначала брыкался, отнекивался, а потом как-то увлекся. Не зря, видно, она закончила педучилище, у нее явно педагогические задатки. Я даже освободила ее от некоторых обязанностей по дому, чтобы у нее было больше времени для занятий. Мишка говорит: «Утру нос алгебраичке. У нее глаза на лоб выскочат, когда я с ходу любую задачку ей решу шутя».

– Что ж, пусть дерзает. Грызть гранит науки никогда и никому не было во вред. Послезавтра приеду. Доброй ночи.

– До свидания.

Молодец девчонка. Легче его, Вячеслава Вадимовича, уговорить заниматься балетом, чем Мишку алгеброй. Ай, молодец! Привезти ей что ли сувенир какой?..

 

Света все больше и больше сживалась с новым местом обитания, с людьми, живущими и работающими в доме. Как все же ей повезло, что так сложилось, что она попала именно сюда, где ей все так нравится, все так по душе. Как-то она поделилась с Галей своими мыслями, и Галя поддержала ее.

– Тебе действительно повезло. Я ведь несколько мест переменила, прежде чем сюда попала. В одном доме батрачить приходилось с раннего утра до ночи, а платили сущие копейки. Я тогда с хронического недосыпа на ходу спотыкалась. В другом доме хозяйка стервущая попалась, чуть что не по ней, руки распускала. Один раз меня так скалкой огрела за то, что молоко убежало, что из глаз искры посыпались. Рентген показал, что у меня вот здесь трещина кости была. Ушла оттуда. В другом доме хозяин очень уж любвеобильный попался, ни одной юбки не пропустит, еле от него отбилась. Так он за то, что несговорчивая оказалась, мигом меня вышвырнул. Из четвертого дома на Рублевке я через две недели сама сбежала, хоть и хорошие деньги платили. Какие-то ненормальные хозяева попались, черной магией, оккультизмом, спиритизмом, колдовством и ее черт знает чем увлекались. Представляешь, у них дома на столе человеческий череп стоит, на стенах какие-то кости и странные маски развешаны, в террариуме настоящая гадюка и огромные черные тарантулы ползают, в саду днем лемуры прыгают, а ночью койоты бегают. Ужас! Я по ночам спать не могла, все казалось, что под кроватью змея шуршит, в саду койоты воют, и всюду тарантулы мерещились. Б-р-р-р! А здесь я себя как дома чувствую. Вера Аркадьевна хоть и строгая, но справедливая, с ней всегда договориться можно.

– А у тебя семья есть?

– Вот деньги заработаю и рожу ребенка. Замужество мне уже вряд ли светит. Все же 32 стукнуло, а ребенка для себя еще не поздно родить. Год-два еще поживу здесь и вернусь в свою Уфу к родителям. А ты знаешь, что Вероника кандидат технических наук? Нет? Да честное слово! Просто НИИ, где она работала в своем Омске, закрыли. Вот она и подалась в Москву. У нее сыновья студенты, она и зарабатывает деньги им на учебу, мужа ведь нет, рассчитывать не на кого. Где-где… Ушел к другой, помоложе. Обычная история. А Нина Петровна около двадцати лет старшим поваром в ресторане проработала, а  три года назад Вячеслав Вадимович ее переманил к себе. Он дядька неплохой, нормальный, да и видим мы его не так уж часто. В общем, жить и работать здесь вполне можно, тем более, за такие деньги. Опять таки кормежка нормальная, у всех своя комната, регулярный медосмотр, если надо – бесплатное лечение, к праздникам и дням рождения дополнительный конверт с деньгами, всегда свободно можно позвонить к себе домой, не злоупотребляя, конечно. Ты старайся, разве в своем Ленинске найдешь такую работу? Да ни в жизнь. Глядишь, года за 3-4 накопишь на квартиру для сестры и племянников. В принципе, здесь можно так прожить, чтобы заработанные деньги совсем не тратить: кормят, поят, одевают, лечат. Что еще надо?

Свете больше ничего не надо было, и она старалась.

 

Макушка лета совпадала по времени с днем рожденья Вячеслава Вадимовича. Свой 36-летний день рождения он решил праздновать без помпы и фанфар. Довольно того, что в прошлом году угрохал на это мероприятие такую круглую сумму, что до сих пор как вспомнит, так в затылке чешет. Какого фига пыль людям в глаза пустил? Рокфеллер хренов. Так что обойдемся на этот раз без Иванушек Интернешнл, без Верки Сердючки, без ребят из Комеди Клаба, без цыган, дрессированных медведей, стриптизерш и салютов. Арендовать ресторан для бурных возлияний тоже не хотелось. Если бы можно было, он бы просто слинял на эти дни из Москвы. Но некоторые не поймут, осудят. Он просто сделает небольшой фуршет в офисе, а домой на торжество пригласит только самых близких друзей, коллег, партнеров и самых необходимых людей.

Чтобы не обременять Нину Петровну праздничным ужином, его было решено заказать в ресторане. Дома только все оформить, подогреть и празднично сервировать столы. Вера Аркадьевна с ног сбилась, все организовывая. Она потеряла покой и сон, боясь что-либо упустить или забыть в спешке. Решено было накрывать столы в саду. Но на случай внезапного дождя спешно освобождался холл от всего лишнего, чтобы можно было быстренько все переиграть. Приглашено было четыре официанта для обслуживания гостей и подачи блюд. Уже был окончательно утвержден список приглашенных, тщательно продумано меню и сценарий, разосланы приглашения и получены подтверждения о явке. До мероприятия оставалось всего два дня. Все в доме  были как на иголках, в атмосфере чувствовалась напряженность и нервозность. В саду было установлено дополнительное освещение, груды посуды и накрахмаленных салфеток ждали своей очереди в подсобке. Бутылки с лучшими сортами вин и водки стояли наготове в кладовой. В микроавтобусе были привезены инструменты симфонического оркестра. Сергей, Света и Миша осторожно переносили их в гостиную.

– А что, нельзя было магнитофон через динамики включить? – спросила Мишку Света, – Дешево и сердито.

– Дурочка ты, Света, – снисходительно объяснял ей Мишка, – эти дамы и господа только живую музыку уважают. Хотя и ни хрена в ней не понимают.

– Мишка, следи за речью, – дежурно одернула его Света, – А твои родители тоже приедут?

– Хрен… то есть, фиг его знает. Отец может и явится, а маман вряд ли. У них с дядей Славой биологическая несовместимость, хоть и родные. Они как встречаются, так маман сразу на него рычать начинает как разъяренная тигрица. Впрочем, в прошлом году она была здесь. Тут такое творилось! Ты бы видела! Армагеддон! В этот раз куда скромнее будет. А по мне, так гораздо лучше.

–         Сколько всего народу ожидается?

–         Из фирмы только дядя Андрей и дядя Вася. Так что будет человек тридцать пять – сорок. Не больше.

–         Ого!

–         Разве это «ого». Вот в прошлом году было «ого», так «ого»! Больше ста человек гостей привалило. Всю дорогу и площадку перед домом машинами перегородили. Гудели, будь здоров! Дядя Слава тогда порядком перебрал и стал орать, что хочет прокатиться на коне, как Наполеон. Откуда-то конь белый взялся. Он стал на него залезать, а его любовница Маринка его стаскивать. «Слезай! – визжит, – Убьешься!» Смеху было! В общем, перепились все в усмерть. Меня Вера Аркадьевна быстренько увела, чтобы я на разврат не пялился. Да разве тут уснешь – всю ночь салюты бабахали, музыка гремела, женщины визжали, как будто их режут. Я в окно из спальни видел – в бассейне голые тетки плавали. На следующий день я слышал, как дядя Слава извинялся перед Верой Артемьевной за безобразие. Она ведь тетка интеллигентная, до пенсии в Министерстве культуры начальником отдела работала.

–         Вера Артемьевна в Министерстве работала?!

–         Ну и что. Не министром же. Айда, поможем Льву Ароновичу клумбу подправить, хотя и зря это, ей богу. В суматохе, а потом в темноте на цветы никто и глядеть не будет, еще и перетопчут все. Вот старик огорчится.

–         А у Вячеслава Вадимовича любовница есть? – вдруг спросила Света, когда они вдвоем с Мишкой подравнивали клумбу.

–         Конечно, есть. И не одна. Я только Марину видел. По мне, так это швабра ходячая, такая длинная и тощая. И лицо вытянутое, как у гончей собаки или кобылы. Зато ведет себя как сама английская королева: фу ты, ну ты! Меня даже и не замечает, сквозь меня смотрит, как будто я стеклянный или меня вообще нет. Есть еще у дяди Славы то ли Юля, то ли Муля. Хр… фиг знает, в общем. Жениться ему надо, по-моему. Только не на Марине этой. И не на Муле. Была бы ты постарше немного, может, он бы на тебе женился.

–         С чего ты взял, – расхохоталась Светка, – вот чудило. Хватит болтать, айда беседку искусственными цветами украшать. И не забудь, после ужина с часок алгеброй позанимаемся. И нечего тут морду кривить. Раз решили, значит, точка!

 

 

За два часа до приезда гостей все практически было готово. Мишка, пока никого нет, гонял по дорожке на скейтборде. Накануне позвонила его мать, сообщила Вере Артемьевне, что они с мужем не смогут быть на мероприятии, так как получили приглашение из Парижа на какую-то важную презентацию. Мишку это только обрадовало, он заявил Светке, что все, что ни делается к лучшему, по крайней мере, никто не будет стоять над его душой на предмет в какой руке держать вилку, в какой нож, как пользоваться салфеткой и как должны себя вести в обществе приличные мальчики.

Вероника, Галя и Вера Аркадьевна убедившись, что все необходимое сделано, пошли в свои комнаты переодеваться и приводить себя в порядок. Нина Петровна сказала, что ей и так сойдет: кто ее на кухне кроме официантов увидит. Света тоже пошла к себе. Ее сиреневое платье было выстирано и тщательно выглажено накануне. Минут через пятнадцать к ней заглянула Галя и застала ее сидящей с ногами на кровати и читающей детектив Донцовой.

– С ума сошла! – накинулась она на нее, – Нашла время! Почему физиономию в порядок не привела?

–         А что в моей физиономии не в порядке? – испугалась Света.

–         Где макияж? Где следы туши, помады, румян и теней? Где, я тебя спрашиваю? Не пользоваться в твоем возрасте, да еще в таких случаях косметикой просто неприлично. Я уже не говорю о том, что это еще и не этично, и не эстетично.

–         Скажи еще «не поэтично и не романтично».

–         Говорю: не поэтично и не романтично. Быстренько пошли в мою комнату, буду из тебя человека делать.

–         А сейчас я кто? – проявила интерес Света.

–         Сейчас ты болванка, заготовка для человека. Такая безликая, пресная, неинтересная, примитивная болванка.

Галя усадила Светку на стул, завязала ей волосы косынкой, чтобы не мешали, и принялась сосредоточенно химичить.

– Ты меня как матрешку не разукрашивай? – на всякий случай попросила Света.

– Не боись. Сделаю тебе высокохудожественный легкий макияж под названием «а ля держитесь мужики». И не лезь с глупыми советами под руку, когда работает профессионал.

Когда Света через двадцать минут глянула на себя в зеркало, то просто не узнала себя в красивой взрослой девушке, что глядела на нее.

– Галка, ты волшебница! – ахнула она, – Тебе в косметическом салоне колдовать над лицами, а не пыль с мебели вытирать.

– Да ладно тебе, – делано заскромничала Галя, – просто завтра вместо меня сделаешь уборку. Только и всего.

 

 

– Миша, Света, делайте бутерброды с икрой. Только быстренько. Галя будет резать батон, а вы намазывайте масло. Миша, вот упаковка с маслом, открой, – и Вера Аркадьевна торопливо вышла. У нее была еще целая куча дел.

Света заглянула в открытую упаковку.

–         Миш, глянь, а в масле ягодки. Красивые такие. Фу, да они рыбой воняют!

Мишка расхохотался:

– Ну и темнота ты, Светка. Дремучая, как чукча в тундре. Это же икорное масло, специальное для бутербродов. Это икринки, а не ягоды. Их надо осторожно намазывать, чтобы не раздавить. Поняла? И давай, пошевеливайся, пока Вера Артемьевна для ускорения нам по шеям не дала. Цигель, цигель, ай-лю-лю!

Работа закипела. Они с Мишкой в четыре руки ловко делали бутерброды, укладывали их на широкие блюда, раскладывали на маленькие подносы заготовленные тосты с ветчиной, бужениной и копченой стерлядью. Разливали охлажденные напитки по высоким бокалам, вставляли соломинки и подавали их официантам на подносах. Раскрасневшаяся Нина Петровна рысью носилась по кухне, время от времени в суете сталкиваясь с Галей, которая тоже носилась пулей.

Наконец, наступил небольшой перерыв, когда все холодные закуски и напитки были поданы, а до горячего было еще далеко.

–         Рекламная пауза! – громко объявил Мишка, – Давайте тоже пожрем, что ли. Обидно сдохнуть с голодухи, когда кругом столько всего. – И он сделал здоровый укус от трех бутербродов, сложенных вместе, с аппетитом стал жевать.

Нина Петровна только рукой махнула, она варила в кастрюле какой-то особый острый соус к горячему, требующий максимальной концентрации внимания. Пока гости не разойдутся, ей сегодня будет не до еды.

– Хочешь рыбу в кляре? – спросил Свету Мишка. Он как галантный кавалер считал себя обязанным поухаживать за дамой.

–         Нет, Мишка, рыбу я потом поем. Я хочу барбекю.

–         Так ешь, давай.

–         Миш, а которое здесь барбекю? Вот это, что ли?

Мишка сложил вместе ладони и поднял глаза к небу, словно призывая господа бога в свидетели, как ему, бедолаге, трудно приходится с этой бестолковой Светкой.

–         Это анчоусы, – терпеливо пояснил он, – Для особо бестолковых повторяю по слогам: ан-чо-у-сы. Барбекю называется вот эта фигня. По-простому – жареные куски мяса.

–         Вкуснятина! – причмокивала Света, пробуя мясо, и облизывая пальцы.

А потом опять пошла беготня с новой порцией напитков и прочей закуской. На лужайке время от времени раздавались взрывы смеха и аплодисменты. Там тамада что-то вещал в микрофон своим трубно-энергичным басом. Потом через каждые несколько минут стал раздаваться в исполнении оркестра туш. «Подарки вручают», – пояснил Мишка. Еще через полчаса раздались первые танцевальные звуки. Светка выглянула в окно. Несколько пар медленно танцевали на подстриженной лужайке. В центре она разглядела Вячеслава Вадимовича в элегантном светлом костюме, синем галстуке и бледно-голубой рубашке, на котором повисла словно на вешалке тонкая длинная девушка с короткой стрижкой в серебристо-сиреневом платье до пят. Ее неестественно длинные руки обвились вокруг его шеи как лианы вокруг дуба.

– Видала, как вцепилась? – раздался над ее ухом Мишкин голос, – Терпеть ее ненавижу. Сквозь меня смотрит. Представляешь? Словно и нет меня, в природе не существует. Небось, одно на уме, как прибрать к рукам дядю Славу вместе с его денежками. Только это у нее обломится. Это фиг вам, мадам!

–         С чего ты взял?

–         А я дядю Славу недавно спросил, женится ли он на ней. И знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что есть женщины, с которыми встречаются, а есть женщины, на которых женятся. А потом сказал еще, что это не моего ума дело, и что нос у меня еще не дорос, чтобы взрослым такие вопросы задавать. Но я то не дурак,  все понял. Он ведь с ней уже два года встречается, значит, жениться на ней вовсе не собирается. Мама говорит, что у дяди Славы была когда-то жена. Красивая, говорит, но очень вредная. Намучился он с ней, вот с тех пор жениться и не хочет. Мороженое хочешь?

–         А есть?

–         Целое ведро в холодильнике стоит. Будем потом на десерт раскладывать его по стаканчикам. Если, конечно, останется что-нибудь после тебя.

–         Не боись, – поспешила успокоить его Света, – ведро я, пожалуй, при всем желании не осилю.

После того, как в разгар вечера гостям было подано горячее, Вера Аркадьевна отпустила Свету и Мишку.

– Пока можете идти. Без вас обойдемся, – сказала она, – А ты, Миша, иди за стол, покушай по-человечески, там тебе с левого края тоже прибор поставлен.

Мишка за стол садиться отказался, сославшись на то, что уже наелся досыта всего на кухне, и утащил Свету поглазеть, как народ гуляет. Они постояли поодаль, в кустах, посмотрели на танцующих гостей.

–         Давай потанцуем, – предложил Миша.

–         Ты что? Меня приглашаешь, что ли? Спасибо, сэр, за приглашение, – Света сделала глубокий книксен, – но мне там не место. Боюсь, Вячеслав Вадимович будет недоволен, если встретит меня в кругу своих почетных гостей. А уж Вера Аркадьевна, так  та просто испепелит меня за такую наглость.

–         А давай здесь потанцуем? Здесь тоже музыка хорошо слышна. Давай?

–         Давай!

–         Они схватились за руки и, дурачась, стали кружиться вокруг куста сирени.

–         Позвольте разбить вашу пару? – Вячеслав Вадимович, улыбаясь, смотрел на них, – Света, ты сегодня очаровательно выглядишь. Разреши пригласить тебя на танец. – И не дожидаясь ее согласия, он подхватил ее под локоть и повел в круг танцующих.

–         Подумать страшно, что еще совсем недавно я чуть было не угробил тебя, – говорил он ей в ухо, перекрикивая звуки музыки, – а, с другой стороны, я, хоть это и диковато звучит, страшно рад, что наехал тогда на тебя. Иначе мы бы никогда не познакомились, и я не взял бы тебя на работу в свой дом. Надо сказать, что твое появление приятно скрасило мое жилище. Опять таки, заполучил для Мишки бесплатного репетитора. Говорят, ты из него скоро профессора математики сотворишь.

–         В школе это был мой любимый предмет после литературы.

–         А что ты еще любишь?

–         Много чего. Мороженное люблю, цветы люблю, лето, небо, птиц и зверей. Племянников своих очень люблю. Я все люблю. Весь мир!

–         Что ж, остается тебе только позавидовать. А я вот много чего не люблю. Как тебе сегодняшний вечер?

–         Здорово! Мне все очень нравится.

–         А я тебе нравлюсь? – с улыбкой спросил он.

–         Нравитесь, – серьезно ответила она.

Музыка смолкла. Пары стали расходиться.

– Я приглашаю тебя на следующий танец, – он все еще не отпускал ее, держа свою руку на ее талии.

– Спасибо, – улыбнулась ему Света, – но я не могу. Я здесь не гость, я на работе. Мне надо помогать на кухне. Я пойду, ладно?

– Ну, иди. Но помни: за тобой должок – танец.

Она опять улыбнулась ему, кивнула и пошла в сторону дома. К нему тут же подлетела Марина с недовольным видом.

– С каких пор ты начал путаться со своими служанками? – зло зашипела она, – Ты так пялился на эту пигалицу, что люди могли подумать невесть что.

– Хоть сегодня не устраивай мне семейной сцены, – миролюбиво, но с холодком в голосе попросил он.

– Не доводи меня до этого! Эгоист! Ты только о себе думаешь, а что у меня на душе тебе плевать! Ты меня просто используешь! – она уже не контролировала себя, и голос ее сорвался на крик. На них стали недоуменно оглядываться окружающие.

Он схватил ее за локоть железной хваткой и, улыбаясь гостям, буквально потащил в сторону. В беседке, куда он ее чуть ли не втолкнул, он встал так, что перегородил собой весь выход. Глаза его недобро сощурились. Девушка поежилась под его стальным взглядом, вся ее злость моментально испарилась.

– Что ж, давай поговорим сейчас, раз тебе невтерпеж. Говоришь, я тебя использовал. А ты сама? Разве ты меня не использовала? Разве тебя когда-нибудь интересовало, что у меня на душе, как идут мои дела, что меня волнует? Тебя интересовали только две вещи во мне – деньги и постель, и если бы одна из этих составляющих твоего пристального интереса ко мне вдруг исчезла, ты, нимало не мучаясь угрызениями совести, мгновенно бы оставила меня. – Он замолчал. Сел на скамейку, потер ладонями лицо. Через минуту заговорил опять, откинувшись на спинку скамейки и прикрыв глаза, тон его стал гораздо тише и спокойнее. Он словно рассуждал вслух, – Я думаю, что наша связь полностью исчерпала себя. Ты немало попользовалась мной и моими деньгами. Я купил тебе прекрасную квартиру и машину, ты ни в чем не знала отказа в своих потребностях. Что касается чувств, то надо честно нам обоим признаться, что их и не было никогда ни с твоей, ни с моей стороны. А сейчас я прошу тебя о последнем одолжении: в память о том, что было между нами,требностях, не порть мне торжество и если не в силах сдержать себя, то просто уйди. Либо ты сейчас вернешься к гостям, и будешь мило улыбаться.

Он встал со скамьи, вышел и, не оглядываясь, пошел туда, где гремела музыка, где праздник приближался к своей кульминации, где в это время гости по команде тамады дружно пили за здоровье виновника торжества, даже не заметив, что сам виновник отсутствует. Марина с минуту посидела в раздумье. Потом вздохнула, оправила волосы, приклеила на лицо голливудскую улыбку и отработанной походкой манекенщицы направилась в сторону гостей.

 

 

– Света, ты не знаешь где Вячеслав Вадимович? Недавно я его видела, а потом он вдруг исчез непонятно куда. В спальне его нет, в кабинете тоже, я весь дом обыскала.

– Я знаю, где он может быть. Он или в беседке, или на скамейке около мальчика. Я сейчас найду его, Вера Аркадьевна – и она побежала в сад.

…Он лежал на скамейке лицом вверх, одна рука свесилась почти до земли. Рядом в тусклом свете фонаря задумчиво журчал каменный мальчик.

Света постояла над ним, вглядываясь в его едва белеющее в темноте лицо. Непонятное, странное чувство вдруг охватило ее. Вот он лежит сейчас на скамейке, такой одинокий, беспомощный и беззащитный. И она может дотронуться до него, погладить его по руке, по волосам. Даже поцеловать. И никто в целом мире никогда не узнает об этом. Никто. Даже он. Она воровато оглянулась, опустилась на колени рядом со скамейкой и медленно приблизившись, едва коснулась губами его родинки на щеке. И тут же отпрянула, вскочила, тронула его за плечо.

–         Вячеслав Вадимович, проснитесь. Подъем!

Он открыл глаза, приподнял голову, увидел ее, пьяно заулыбался:

– Светочка, ты?

– Пойдемте, я провожу вас в спальню.

Он с усилием поднялся, сел на скамейку, широко раскинув руки на ее резной спинке, и запрокинул голову.

– Света, ты только посмотри, какие невероятные звезды! Боже мой!.. Ты видела когда-нибудь такие звезды?!

Она мельком глянула на небо.

– Я вижу их каждый вечер.

– А я давно не видел. Сто лет. Ах, Света, Света, какие звезды! Просто невозможные!! Ты иди… Ты ничего не понимаешь. Ничего… Я так устал. Так устал…

Она нерешительно постояла перед ним, села рядом, переложила одну его руку себе на плечо и стала с усилием его поднимать.

– Пойдемте, Вячеслав Вадимыч. Вам надо баиньки. Вы устали. Сегодня у вас был очень трудный день. Я все прекрасно понимаю. Поспите, отдохнете и завтра будете как огурчик. Вставайте же, я вас не смогу одна поднять. Вот и хорошо. А теперь пойдемте потихоньку. …Да-да, звезды изумительные, просто а перед ним, совершенно невозможные…

Они добрели в обнимку до дома, медленно поднялись по ступенькам на крыльцо.

– Нет-нет, Вячеслав Вадимович, не туда. Пойдемте в спальню. – Они свернули направо. Она подвела его к двери его спальни, толкнула ее коленкой. Втащила его в комнату, включила свет и доволокла его до кровати. Он плюхнулся на край постели, не отпуская ее руку.

–         Посиди со мной, а? – заглянул ей снизу вверх непривычно жалким взглядом.

–         Мне надо идти. Я должна помочь Вере Аркадьевне и Гале.

–         Останься со мной, будь человеком. Мне что-то нехорошо.

–         Я пойду, – она мягко выдернула свою руку из его ладони.

–         Иди, – он вяло махнул рукой, – иди. Я не стою твоего внимания. Бросай меня. Все бросайте меня.

–         Зачем вы так, – она неожиданно для себя погладила его по голове. Волосы его оказались мягкими. Он непослушными руками перехватил ее руку, неловко ткнулся губами в нее.

–         Иди, – и он, отпустив ее руку,  и он рх непривычно жалкими глазами.рухнул на кровать.

–         Спокойной ночи, Вячеслав Вадимович.

Ей никто не ответил. Она вздохнула, выключила свет и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. С минуту прислушалась, что делается там, за дверью. Было тихо, и она побежала докладывать Вере Аркадьевне, что хозяин уложен в кровать и спит. На кухне Галя, Вероника и Нина Петровна мыли посуду, укладывали в холодильник оставшиеся продукты. Сергей и Мишка заносили в дом стулья.

– Носи со столов все, что там еще осталось, – скомандовала Галя, и Света помчалась на лужайку.

 

Назавтра он проснулся почти в полдень. Жутко болела голова, просто раскалывалась пополам. Во рту была страшная сушь, а в руках и ногах слабость до противной дрожи. На столе, на подоконнике в вазах и горшках, и даже на полу в небольшом серебряном ведерке для шампанского стояли букеты цветов. С трудом поднялся, подошел к шифоньеру, глянул на себя в зеркало. Фу, ну и морда у него, как мятая несвежая подушка. Веки набухли и покраснели, под глазами мешки, а волосы сбились в мочало. Пошел в ванну, долго плескал себе в лицо холодной водой. Потом просто сунул голову под струю воды. Немного полегчало. Стал вспоминать, что было вчера. Поздравления и застолье в офисе помнил отлично. Все было чинно и торжественно. Коллеги и подчиненные подарили ему коллекционную бутылку вина и японский дипломат-органайзер из натуральной кожи со встроенным в него ноутбуком. Дорогая штука, должно быть. Первую часть вечеринки дома он тоже помнил, а вот дальше пошли провалы в памяти. Помнит, как танцевал со Светой – она вчера такая красивая была, а Маринка потом шипела на него за это. Кажется, с ней полный разрыв, и, слава богу, а то он уже и не знал, как бы поделикатнее от нее избавиться. Помнит, как его посадили на стул, и Андрей с Василием поднимали его 36 раз под аплодисменты и свист. Потом он, вроде, в саду плакался Андрею в жилетку на свою несчастную одинокую долю. Помнит, как лежал на скамейке и любовался звездным небом. Потом Света волокла его в дом,  укладывала спать, а он тянул ее за руку. В постель звал что ли, козел старый? Нет, все, он больше алкоголь в рот не возьмет. Как выпьешь, так из человека в полного идиота превращаешься. В прошлом году чудил, потом несколько дней не мог в глаза прислуге и подчиненным смотреть, стыдился. Вчера тоже отчебучил.

Он снял трубку внутреннего телефона.

– Вера Аркадьевна, доброе утро. Вернее, добрый день. Да, встал… Мне кофе черный без сахара. И покрепче. Да, и пусть Света вынесет из спальни все цветы, меня мутит от их запаха. Как там вчера все прошло? Без эксцессов? Ну, слава богу. Отключите городскую и мобильную связь. Меня сегодня нет ни для кого. И пусть мне занесут анальгин. …Не надо Глеба Васильевича. Я просто отлежусь.

Он откинулся на подушку, закрыл глаза. Сразу перед ним всплыла фигура Светы. Она, покачиваясь как мираж, улыбалась ему нежно и таинственно. Что-то слишком часто в последнее время он стал думать о ней. Это ни к чему. Любовная интрижка с ней невозможна, а жениться он пока не собирается. Тем более, на такой соплюшке. Тут же раздался стук в дверь, и вошла Света. Настоящая.

– Добрый день, Вячеслав Вадимович. Я принесла вам анальгин. Вот вода запить таблетку. Вот ваш кофе. Черный, крепкий, без сахара, как заказывали. Гадость, по-моему. Сейчас я вынесу все цветы.

–  Света, как вчера все прошло? Я плохо помню.

–  Все хорошо.

–  Если я тебя чем-то обидел, ты извини. Я плохо контролировал себя к концу вечеринки.

–  Вы меня ничем не обидели, – она взяла две вазы с гвоздиками и вышла.

Он закрыл глаза. Перед ним опять стояла Света. Он обречено вздохнул и стал смотреть на нее. Она грациозным движением сняла с волос резинку, повела головой, и они русым водопадом заструились по ее плечам. Потом она медленной танцующей походкой подошла к нему, протянула руки, обняла за шею, пригнула его голову к себе и поднесла к его губам свои мягкие губы.

Дверь опять открылась, вошла Света.

–  Светка, немедленно прекрати мелькать! И так голова как чугун.

–  Вы же сами велели вынести все цветы, – она невозмутимо взяла еще две вазы и вышла. Он закрыл глаза, и его взгляд опять встретился с ее серыми бездонными глазами.

–  Исчезни, будь человеком, – попросил он. Она ласково улыбнулась и медленно растворилась в дымке.

Дверь опять открылась, и вошла опять она.

– Я же попросил тебя исчезнуть! В конце концов, оставишь ты меня в покое?!

Она взяла ведерко с цветами, невозмутимо посмотрела на него.

– Меня уже нет. Я исчезаю. А это вам от меня подарок ко дню рождения. А то вы очень нервным стали в последнее время, – она вынула что-то из кармашка передника, положила на прикроватную тумбочку и вышла. Он взглянул и скрипнул зубами. Там лежала упаковка валерьянки в таблетках.

 

Жизнь потихоньку входила в свое русло. Вячеслав Вадимович с утра до ночи пропадал то на своей фирме, то в офисе компании. Стараниями Веры Аркадьевны, Вероники, Гали, Светы, Сергея и Льва Ароновича в доме и в саду вновь воцарил идеальный порядок. Лев Аронович выписал из фитомагазина какие-то необыкновенные цветы и третий день высаживал их перед домом. Из Франции вернулись родители Мишки, позвонили, чтобы он сразу после выходных, в понедельник выехал домой, потому что куплена семейная путевка в Египет.

– Чего я не видал в этом Египте? – ворчал недовольный Мишка.

– А ты уже был там? – спросила Света.

– Не был.

– Значит, ты еще ничего не видал в Египте, – заключила она, – Счастливый, пирамиды посмотришь, на верблюде покатаешься.

В воскресенье по случаю скорого отъезда племянника, Вячеслав Вадимович решил лично прокатить его по городу и купить ему все, чего только Мишкина душа пожелает.

– Без Светки не поеду! – выставил ультиматум Мишка.

– Иди, зови свою подругу, раз ты без нее теперь жить не можешь. Помрешь от тоски без Светки в своем Египте.

И вот они втроем – Вячеслав Вадимович за рулем, Мишка рядом, Света сзади – едут по столичным улицам. Время от времени Мишка требует притормозить около очередного бутика, и Вячеслав Вадимович вместе с ним отправляются выбирать ему шмотки. Света зашла только в первый магазин, потом она отказалась выходить из машины, сославшись на то, что все равно ничего не понимает в моде, советчик из нее плохой, а цены на нее наводят тихий ужас.

– Это что же, – говорила она с округлившимися глазами, – моей сестре надо четыре месяца работать, чтобы купить тот страшный фиолетовый шарф с идиотскими блестками? Я уже не говорю о той красной сумке, которая стоит пятьдесят тысяч рублей, и это при том, что выглядит она далеко не лучшим образом. Я чуть в обморок не упала, когда на ценник взглянула. Кошмар и тихий ужас! Нет, вы идите, а я лучше в машине посижу, на людей погляжу, воздухом подышу в окошко, книжку почитаю. Только на обратном пути, если вас не затруднит, купите мне мороженное, пожалуйста. Вон там как раз рядом со входом тетенька торгует мороженным.

Заходя в очередной магазин, Мишка попросил:

– Дядя Слава, а давай Свете тоже что-нибудь купим? Как будто от меня. На память. Я выберу, а ты оплатишь. Ладно?

– Ладно, ладно, – рассмеялся Вячеслав Вадимович, хлопая племянника по плечу, – Влюбился что ли? Смотри, маман не одобрит твой выбор.

– Да нет, не влюбился. Мне еще рано влюбляться. Просто она очень хорошая и своя в доску. С ней легко и весело. Как начнет по алгебре трудную тему объяснять, так мне сразу все понятно становится, даже странно, как я это раньше не понимал.

Мишка выбрал для Светы удлиненное приталенное платье нежно бирюзового цвета из натурального шелка на бретельках, отделанных стразами такого же цвета.

– У вас определенно есть вкус, молодой человек. Завидую вашей девушке, – приветливо улыбнулась ему пожилая продавщица, пакуя платье.

Когда они вышли на улицу, Мишка сам нес пакет.

– Я его сам ей подарю. Завтра, перед самым отъездом. Только ты не говори, что это ты заплатил.

– Не скажу. Вырастешь – отдашь долг.

 

В понедельник вечером Вячеслав Вадимович вернулся домой в прекрасном расположении духа. Дела в последнее время шли в гору. Даже лучше, чем предполагалось по самым радужным прогнозам. Тьфу-тьфу, не сглазить бы только.

Перед уходом домой к нему зашла Вера Аркадьевна. Доложила, что Мишка был отвезен в аэропорт Сергеем и был звонок из Санкт-Петербурга, что он прибыл в целости и сохранности. Перед отъездом Мишка подарил Свете какое-то сногсшибательное платье, от которого и Вероника, и Галя, и в первую очередь сама Света пришли в полный восторг. Было два звонка – из Берлина и из Праги, она записала информацию. Пожалуй, все. Она пожелала ему спокойной ночи, и Сергей повез ее домой.

Вячеслав Вадимович весело насвистывая прогуливался по дому. Заглянул в кабинет, в библиотеку, сел на диван в гостиной, включил телевизор. Пощелкал пультом, шла всякая муть, выключил. Прошел в левое крыло, постучал в комнату Светы. Услышав ее «да», вошел. Света в халате и тапочках с распущенными волосами вопросительно взглянула на него.

– Добрый вечер. Вера Артемьевна сказала, что Мишка подарил тебе совершенно необыкновенное платье. Хотелось бы взглянуть, что мог подарить этот пацан. Вот этот халат, что на тебе сейчас?

– Ой, что вы, нет. Сейчас покажу. Вот посмотрите. Оно, наверное, уйму денег стоит. Где он только взял их?

– Трудно судить о платье, когда оно висит на вешалке. Одно могу сказать: цвет красивый и качество ткани хорошее.

– А я сейчас его одену. Вы только отвернитесь. И туфли надо одеть, а то оно не смотрится с тапочками. Я сегодня специально к нему туфли купила. Еще секундочку. …Все, можете поворачиваться. Ну, как? Правда, здорово!

Он оценивающим взглядом скользнул по ее фигуре. Перед ним стояла совершенно взрослая красивая девушка в идеально сидящем на ней платье, подчеркивающем все изгибы ее прекрасной фигуры. Тонкая талия, высокая грудь. Светлые вьющиеся волосы собраны заколкой в высокий пучок, открывая длинную лебединую шею. В изящных туфлях на высоченных шпильках она стала высокой. Серые глаза приобрели от платья мерцающий зеленоватый оттенок. Она настоящая красавица, только еще не знает себе истинную цену. И он, как оказалось, тоже не знает.

– Здорово! Оно тебе очень идет. Совершенно другой человек. Ты в нем просто неописуемая красавица! – вдруг взгляд его окаменел – Что это у тебя? Покажи руку. Другую тоже. Быстро, я сказал! Что это?! – Он держал своими руками ее руки, повернув к себе сгибами, на которых яркими пятнами проступали синяки и были видны следы уколов.

– Что это, я спрашиваю?!!

Она непонимающе уставилась на него и вдруг звонко расхохоталась.

– Вы что подумали?.. Наркоманка, подумали, да?.. Ой, не могу… – и она опять залилась звонким смехом.

– Тогда что это? Объясни мне, и я тоже посмеюсь, – голос его стал мягче.

– Это я четыре дня подряд на пункт приема крови ходила. Донор я. А там медички-практикантки сидят. Они еще только тренируются, вот и не получается у них с первого раза в вену попасть, тем более они у меня очень тонкие и плохо видны.

– Донор?.. Что за чушь? Зачем это?

– Я когда в педучилище училась, тоже кровь несколько раз сдавала. Мы с подругой ходили. Но у нас кровь бесплатно брали. Только справку давали с освобождением на два дня от занятий и бесплатный обед. Вот нам как вкусно поесть захочется, так мы и шли на донорский пункт. Обед после этого шикарный давали – борщ с мясом, шницель здоровый такой, как лапоть, на полтарелки, с гарниром, какао или кофе с булочкой и даже небольшая шоколадка. А тут, оказывается, неплохие деньги платят. Вот я и сходила четыре раза подряд. 1200 миллилитров сдала, но больше не пойду, голова потом долго кружится.

– Света, я тебе мало плачу за работу?

– Много.

– Я категорически запрещаю тебе впредь быть донором. Мне нужны здоровые работники, а не такие, которые будут падать в обморок от слабости.

– Я просто хотела племяннику ко дню рождения подарок купить, а деньги уже все в Ленинск перевела. Я больше не буду.

– Хорошо. Если нужны деньги, можешь получить аванс. И помни – ты обещала, никаких донорских пунктов. Спокойной ночи. А платье классное. В нем ты настоящая принцесса.

В постели он долго ворочался с боку на бок. Это же надо быть такой дурехой, чтобы отдавать свою кровь за несколько сотен. У самой наверняка по венах не больше  двух литров крови бегает, самой в пору вливать, вон мордашка какая бледная. Нет, это надо же быть такой дурочкой!.. А платье ей действительно очень к лицу. Очень! Какая она в нем… С ума сойти, какая… Тут Мишка в точку попал. Ладно, спать. Спать.

В пограничном состоянии между сном и явью ему померещилось, что кто-то легко коснулся его лба нежной рукой, ласково провел по волосам.

– Спокойной ночи, – успел шепнуть он, прежде чем провалился в мягкую пушистую темень.

 

Они со Светой ехали в машине. У него назначена важная встреча, куда он и направлялся, ее он взял в попутчицы, когда узнал, что она собралась на Черкизовский рынок за подарком для племянника.

– И что ты хочешь ему купить?

– Игрушечный автомат и что-нибудь из одежды. Об автомате он давно мечтает. О таком, который тарахтит и лампочка впереди мелькает, когда на курок нажимаешь. И чтобы был точь-в-точь как настоящий. Куплю еще или джинсовый костюмчик или куртку симпатичную. Если деньги останутся, то можно еще шорты с футболкой купить, чтобы в детском саду носить. У Вали нет денег, чтобы  детям приличную одежду покупать. Она им в основном в секонд хенде покупает. Иногда на работе подруги подбрасывают, что от их подросших детей остается. Валера и Степа еще маленькие, что им дашь, то и одевают, но Валерка начинает уже понемногу комплексовать, начинает стесняться в детский сад в штопаном старье ходить.

– Разве ты им не посылаешь деньги?

– Я им все отправляю. Но я сама Вале сказала, чтобы деньги откладывала. Если получится скопить тысяч двести – двести пятьдесят, то можно будет попробовать поменять с доплатой комнату на квартиру. У нас в Ленинске квартиры недорогие. Вы меня высадите где-нибудь рядом с метро. Я там сориентируюсь.

– А знаешь что? – вдруг решил он, – Давай-ка мы вместе с тобой встретимся с одним господином. У меня с ним разговор буквально минут на пятнадцать – двадцать, а потом я подброшу тебя на Черкизовский.

– Мне не удобно обременять вас. Я прекрасно доберусь на метро.

– Неудобно штаны через голову одевать. Господин Айлен Дойль, за глаза его зовут мистер Блэк, англичанин, бизнесмен и весьма состоятельный человек, к тому же настоящий лорд, потомственный аристократ. Ты видела живого лорда когда-нибудь? Вот сейчас увидишь. Судя по нашему заочному знакомству, это очень важный господин, чопорный, но истинный джентльмен. Мне говорили, что это такой сухой, желчный, очень серьезный и всем всегда недовольный сэр. Скрась нам компанию. Твоя задача просто посидеть молча за столом, попить кофейку и понаблюдать. А потом скажешь мне, стоит ли иметь с ним дело, что тебе подсказывает твоя женская интуиция. Так сказать, свежий взгляд со стороны. Мы с ним знакомы только заочно, но если на очной встрече сейчас понравимся друг другу, то, возможно, будем сотрудничать.

– А почему Блэк? Он что, негр? Или любит одеваться во все черное, как люди в черном?

– Ты знаешь английский?

– У меня единственной в группе в училище была пятерка по этому предмету. Преподавательница жутко строгая была, но меня хвалила. Я самостоятельно очень усиленно занималась английским. Хотела в подлиннике сонеты Шекспира читать. Читать в подлиннике не получилось, тут язык нужно знать абсолютно в совершенстве, такого уровня самостоятельно по книжкам не освоить, а на репетитора денег не было, но на добротном разговорном уровне я вполне сумею объясниться. У меня и сейчас осталась привычка утром как проснусь мысленно перевести несколько фраз с русского на английский.

– Ты у нас, я смотрю, девушка на все руки – и в математике спец, и в истории, и в шахматы прекрасно играешь, теперь, как выяснилось, ты и английский хорошо знаешь. О каких твоих многочисленных талантах я еще не осведомлен?

– Я занималась два года в кружке бальных танцев. И у меня неплохо получалось.

– Значит, ты не только на все руки, но и на все ноги мастер. А Блэком господина кличут за его мрачность и подозрительность. Короче, весьма угрюмый тип, говорят.

Когда они прошли в небольшой зал уютного ресторана и сели за столик, отгороженный перегородкой от остального помещения, мистера Блэка еще не было. Негромко звучала приятная неназойливая музыка, и в центре зала даже танцевали несколько пар посетителей.

– Он придет минута в минуту. Это его особенность – пунктуальность с точностью до секунды. Но если его собеседника не окажется в это время в назначенном месте, то он тут же уходит и уже никогда больше не придет на встречу с этим человеком. Поэтому мы и явились заранее на пятнадцать минут. Вообще, похоже, это очень осторожный и подозрительный господин. Я несколько раз пытался заманить его к нам на фирму либо назначить ему встречу в другой официальной обстановке, но он каждый раз уклонялся. И вдруг сам назначил мне свидание в этом ресторанчике. Видимо, хочет сначала составить обо мне собственное мнение, чтобы решить иметь со мной дело или нет. А мне крайне важно заиметь его своим партнером, – объяснил Вячеслав Вадимович Свете, – Можешь пока сделать себе заказ.

– Я буду только мороженное. Если есть, то с орехами и тертым шоколадом.

Официант едва успел поставил перед ней вазочку с мороженным, когда господин Айлен Дойль, он же мистер Блэк, появился рядом с их столом. Света глянула мельком на часы – было ровно двенадцать часов, секунда в секунду. Вячеслав Вадимович, встал, поздоровался с англичанином, представился по-английски. Света с неназойливым интересом и благожелательной улыбкой смотрела на господина.

– Это моя помощница, Света, – несколько туманно представил он ее господину Дойлю.  Блэк пожал руку Вячеславу Вадимовичу, церемонно поцеловал руку Свете. Себе он заказал только черный кофе. Вячеслав Вадимович между тем вежливо интересовался у господина Дойля, как ему нравится Москва, как часто он здесь бывал раньше, в какой гостинице он остановился и как долго собирается здесь пробыть. Света отметила про себя, что говорит он на английском свободно и очень хорошо. Блэк, как Света мысленно про себя называла англичанина, отвечал коротко, односложно, официально. Свете он почему-то сразу очень понравился. Ей были симпатичны его безупречные манеры, безукоризненный вид и даже его мрачноватая чопорность. Она никогда еще не видела живого иностранца, тем более, настоящего английского джентльмена, лорда и аристократа. Когда Вячеслав Вадимович исчерпал весь запас заготовленных вопросов, а господин Дойль не торопился поддержать беседу, и над столом повисла неловкая пауза, Света вдруг спросила у англичанина по-английски:

– Извините, сэр, а Конан Дойль вам случайно не приходится родственником? Мне так нравится этот писатель, я чуть ли не наизусть знаю все истории о Шерлоке Холмсе.

Айлен Дойль чуть приподнял левую бровь, что, судя по абсолютному отсутствию мимических признаков на лице до того, видимо, означало крайнюю степень удивления.

– Да, верно, юная леди. Мы находимся хотя и в дальнем, но родстве. А вы действительно любите читать его произведения или просто так сказали?

– Что вы! Очень люблю! Очень! Причем, не только те, общеизвестные, где фигурирует Шерлок Холмс и Доктор Ватсон, но и другие. Например, мне очень нравиться читать «Затерянный мир» или, например, его малоизвестные фантастические рассказы.  Знаете, я впервые прочла все эти произведения, когда училась в пятом классе и с тех пор перечитывала их многократно. Я вообще люблю перечитывать то, что мне нравиться. Это как встреча с хорошим другом.

– Что ж, мне приятно осознавать, что в России есть молодые леди, которые помнят и чтят моего знаменитого предка.

– И не только молодые леди. У нас постоянно экранизируют его произведения. Вы не видели русский киносериал о Холмсе, где его роль блистательно играет Василий Ливанов? Нет? Вам надо непременно посмотреть. Холмс в исполнении Ливанова куда убедительнее, чем в исполнении даже английских актеров. Кстати, совсем недавно этот великолепный российский актер стал кавалером Ордена Британской империи. Сама королева Великобритании Елизавета II приняла решение о награждении его этим почетным званием, а это, я думаю, вы не станете спорить, говорит о признании его актерских заслуг на самом высоком уровне. Вы знаете, у нас даже есть уйма анекдотов о Холмсе и Ватсоне, а в России это признак великой популярности. У нас герои анекдотов только популярные и известные люди, такие как национальный герой гражданской войны Чапаев, или великий русский разведчик Штирлиц, или Джордж Буш. Вы танцуете, господин Дойль? Разрешите вас пригласить на танец?

Вячеслав Вадимович несколько растерянно наблюдал как Айлен Дойль, чуть улыбнувшись, встал со своего места, отодвинув Светин стул, подал ей руку и, галантно придерживая ее под руку, повел ее танцевать. Они очень красиво смотрелись со стороны. Он – немолодой, но поджарый с исключительно прямой осанкой, она – тоненькая, юная, вместе составили весьма элегантную пару. В первый момент Вячеслав Вадимович слегка испугался за Свету, сумеет ли она соответствовать этому вышколенному лорду, но, увидев, как уверенно она положила руки ему на грудь, как светло улыбнулась и как, легко перебирая ногами, стала танцевать, у него отлегло от сердца. Танцевала Света великолепно. И хоть одета была в скромные голубые джинсы и хлопковую открытую блузу в цветочек, смотрелась она отлично. Господин Дойль что-то говорил ей, наклонившись к уху. Она смеялась и согласно кивала в ответ. Потом она говорила ему что-то и господин Дойль, глядя сверху вниз, улыбался краешками рта, а потом, не удержавшись, вдруг расхохотался так искренне, что ни у кого не повернулся бы сейчас язык назвать его Блэком. Молодец, девочка. Лихо она его раскрутила. Но Вячеславу Вадимовичу вдруг стало грустно. О чем, интересно знать, они там щебечут, как два голубка, что этот Дойль смотрит на нее чуть ли не влюбленными глазами и временами так заразительно хохочет, забыв свою английскую сдержанность?

…Когда он вез ее на Черкизовский, то все-таки спросил, о чем они разговаривали.

– О разном. О Лондоне. О Биг Бене. О Шерлоке Холмсе. О нашей российской парадоксальности.

– А чего он времена ржал как лошадь, объевшаяся конопляного сена?

Света удивленно взглянула на него:

– Он не ржал. Он смеялся. У него оказалось великолепное чувство юмора. А смеялся он над анекдотами. Про Холмса и про чопорность и невозмутимость англичан.

– Расскажи хоть один.

– Англичанин остановился в гостинице и как-то вечером подходит к корсьежке и просит налить ему в стакан воды. Она налила, он ушел. Через минуту возвращается с пустым стаканом и вежливо просит налить ему еще воды. Она налила. Через минуту он опять подходит к ней с пустым стаканом и просит еще воды. «В чем дело, сэр? Вы уже в третий раз за последние минуты просите воды?» «Извините, мадам. Мне неловко вас обременять, но дело в том, что у меня в номере пожар, мадам».

– Смешно, – угрюмо сказал Вячеслав Вадимович, останавливая машину, – выходи. Вон там твой Черкизовский.

Света растерянно смотрела вслед сорвавшейся с места машине. Что с ним? Может, она забылась и слишком вольно вела себя с мистером Дойлем? Человек пришел на официальную встречу, на деловой разговор, а она, дурочка, стала про Шерлока Холмса трещать, потащила его танцевать, анекдоты не к месту стала травить. Ведь хозяин ясно сказал ей: посиди тихонько, помолчи, понаблюдай, а она… Вечером надо будет зайти к Вячеславу Вадимовичу, извиниться за свое неуместное поведение. И Света уныло поплелась на рынок.

А он мчался в своем «митцубиси» и тоже спрашивал себя, что это с ним, чего он взъелся на девчонку, ведь она сделала так, что этот Дойль остался встречей весьма доволен и заявил при расставании, что он надеется на дальнейшее плодотворное сотрудничество? И тут же ответил себе: а зачем она так улыбалась этому лорду? Почему она никогда ему так не улыбается? Чем собственно он, Вячеслав Вадимович, хуже этого высохшего, похожего на мумию, старого, провонявшего нафталином, лорда?

 

 

Вячеслав Вадимович со своим давним приятелем и компаньоном Василием сидели в летнем открытом кафе, попивая прохладное пиво «Туборг». День был исключительный – теплый, ясный, в меру солнечный. Василий, блестя гладко бритой головой, со смаком тянул пиво, хрустел чипсами, улыбаясь, щурился на солнце, каждый раз подмигивая молоденькой официанточке, когда она, проходя мимо, бросала на него кокетливые взгляды.

– Счастливый ты, Васька. На тебя посмотришь, и сердце радуется. Всем ты доволен, все у тебя о^,кей.

Васька живо с интересом взглянул в лицо Вячеслава Вадимовича.

– А у тебя что не так? Молодой, здоровый, свободный и богатый. Полный комплект. В чем причина тоски – печали? Чего киснешь, как кефир на солнцепеке? Честно говоря, ты в последнее время мне совсем не нравишься. Сейчас сидишь мрачный, а утром на совещании, когда Андрюха докладывал состояние дел, ты на него смотрел так мечтательно-нежно, что если бы я не знал тебя как облупленного, наверняка решил бы, что у тебя нетрадиционная ориентация. Хочешь, я с ходу поставлю диагноз твоему недугу? Это очень просто. Только у влюбленных такие мечтательные затуманенные глаза, только у них совершенно некстати временами возникает такая идиотская улыбка на роже. Только они ни к месту без причины впадают в необъяснимую тоску. Признаться, я думал, что ты уже переболел этим в юности. Это как корь, чем раньше переболеешь, тем легче перенесешь. В нашем возрасте это чревато. И кто у нас Лаура?

– Да ну тебя. Пошляк ты, Васька.

– Ладно, не настаиваю. Не раскрывай инкогнито своей прелестницы. Позволь только совет дать. Я это уже пережил, помню, что это такое. Правда, было это лет пятнадцать назад. Я тогда был зеленым студентом-первокурсником, а она уже третьекурсницей. Бог мой, как я был в нее влюблен! По самое некуда. Шекспир бы позавидовал! Весь мир был в соловьях и розах! Стихи начал писать. Представляешь меня в роли автора любовных виршей? А как ее боготворил! Смотрел на нее как на икону. Мадонна! «Чистейшей прелести чистейший образец…» За руку боялся взять. Веришь? Да что там за руку… Взглянуть на нее не смел! Бледнел, краснел, если она только мимо пройдет. Она то мигом поняла что к чему, потом ей видно надоели мои ахи и томные взгляды, ну и пригласила она меня как-то к себе в гости, когда дома одна была. Многому она меня тогда в постели научила. А как весело смеялась над моей неловкостью. Оказалось, таких дураков, как я, у нее уже за второй десяток перевалило. Короче, избавила она меня от иллюзий, излечила моментально, за что ей огромадное спасибо.

– Нет. Она не такая. Она совсем другая.

– А, ну, конечно. Все так по началу говорят, а финал практически у всех одинаков. Полное разочарование. Вспомни свой неудавшийся брак. Она из бедных? Провинциалка? Отлично! Ты ей заплати. Предложи ей столько денег, чтобы ей небо в алмазах показалось. Для них, провинциалов, полштуки баксов – сумасшедшие деньги. А ты ей несколько штук дай. Тебе это сумма копеечная. Чего башкой мотаешь? Не возьмет, обидится – значит, я был неправ. Я тогда с огромным удовольствием принесу тебе свои глубочайшие извинения. Только я на 99% уверен – возьмет. Еще как возьмет! Еще и благодарить тебя будет. Так что, не терзайся, не мучайся понапрасну, не изводи себя, а просто  проведи эксперимент, который я тебе предложил. По крайней мере, все сразу встанет на свои места. А то ты со своими переживаниями наше общее дело загубишь, которое мы с таким трудом поставили. А этого допустить нельзя. Ну, не киллера же мне нанимать для твоего отстрела, а? – Василий захохотал, – Слушай, а эта официанточка очень даже ничего. Не находишь? Ах, да, простите, сэр, сейчас для вас существует только одна женщина во всем мире – ваша Лаура. А я, пожалуй, пойду, договорюсь с ней на вечер.

 

Вячеслав Вадимович сидел в своем кабинете в полной задумчивости. Из головы не выходил разговор с Василием. А вдруг Васька прав? Вдруг он, Вячеслав Вадимович, все видит в искаженном розовом свете? Напридумывал себе фиг знает что, наидеализировал эту Свету? А может, это просто молоденькая пустенькая недалекая особа, которая за счастье великое посчитает отхватить кругленькую сумму ни за что. Как говориться, пять минут позора, зато при баксах. И наверняка у нее уже и был кто-то. Что ж. В таком случае, они оба останутся в выигрыше – она при деньгах, он с трезвой головой. Все будут счастливы и довольны. Только после этого он ее немедленно рассчитает. Заплатит сполна, да еще и с верхом, и рассчитает. Ему неприятно будет видеть ее в своем доме, как напоминание о несбывшемся чуде. Решено – сделано. Он прямо сейчас пойдет к ней со своим «деловым» предложением.

С решительным видом и камнем на сердце он направился в крыло, где обитала прислуга. На его стук дверь моментально открылась, как будто его уже нетерпеливо ждали.

– Добрый вечер, Вячеслав Вадимыч. Входите.

Немного удивлена, но смотрит приветливо. Взгляд такой чистый. Неужели он в ней ошибся? Он вошел, сел на стул, помедлил и начал говорить, не глядя ей в глаза.

– Добрый вечер, Света. Я пришел поговорить с тобой. Речь идет о тебе… И обо мне… Дело в том… Дело в том, что ты мне нравишься, ты наверное это уже и сама почувствовала. Не могла не почувствовать. Я человек очень занятый. У меня нет времени на ухаживания и прочее… В общем, я предлагаю тебе изредка встречаться со мной. Только не здесь, а в другом месте, чтобы никто в доме не знал об этом. Я заплачу тебе за несколько свиданий десять тысяч долларов. Наличными и вперед. Ведь тебе нужны деньги?

Ответом было гробовое молчание. Он посмотрел на нее. Она сидела, опустив голову. Плачет, что ли?

– Так что? Ты не принимаешь мое предложение? Тогда забудем этот разговор и дело с концом.

Наконец она подняла голову. Нет, она не плакала. Ее лицо было растерянным.

– Я не знаю… – наконец покачала она головой, – Я не знаю…

– Хорошо. Подумай. Я не тороплю тебя.

– Ладно. Я отвечу вам завтра…

– Хорошо. Разумеется, никто не должен знать об этом разговоре.

Он вышел. Завтра все будет ясно. На душе скребли кошки. Как будто он ребенка ударил.

 

На следующий день Вячеслав Вадимович вернулся с работы намного раньше обычного. Отпустил домой Веру Артемьевну, мотивируя тем, что она и так все время задерживается. Вера Артемьевна спорить не стала, у нее приболел внук, и она целый день была как на иголках. Он посидел в своем кабинете, прошелся по дому, вышел в сад. Поговорил немного со Львом Ароновичем, похвалил старика за его работу. Тот довольно покраснел и с новым пылом принялся рыхлить землю под кустами. Подумалось: как иногда мало надо человеку, чтобы почувствовать радость и удовлетворение. Почему же мы так скупы на добрые слова, на похвалу?

Свету он нашел в оранжерее. Она протирала влажной тряпкой листья фикуса. Сердце его зачастило, в груди словно оборвалось что-то. Усмехнулся сам над собой: как пацан, право слово. Сейчас она скажет ему «да», и все встанет на место. Или все же «нет»?.. А чего бы ему самому хотелось больше? Он и сам не знает. Почувствовав его присутствие, она обернулась.

– Здравствуйте, Вячеслав Вадимович, – улыбнулась приветливо, как ни в чем не бывало.

– Привет. И каков будет твой ответ?

Она подняла на него недоуменный взгляд.

–         Ответ?.. Вы о чем?

–         Я по поводу нашего вчерашнего разговора. Ты сказала, что ответишь мне сегодня. Я жду.

–         Ну… Вообще-то я еще не думала об этом. Некогда было. Вера Аркадьевна с утра поручила мне чистить серебро – ложки там, вилки, кофейник. Потом я перемыла специальным раствором всю хрустальную посуду. Она так теперь сверкает! А если смотреть через нее на солнце, то будто маленькие радуги играют…

–         Короче, – прервал он ее, – когда конкретно будет готов ответ?

–         Сегодня. Я же обещала, – она как будто даже обиделась на такое недоверие к ее честному слову, – В 22 часа 17 минут.

–         Почему именно 17 минут? – удивился он.

–         Ну, вы же сами хотите конкретики. Вот я и говорю конкретно. А сейчас мне надо увлажнить воздух в оранжерее. С вашего позволения, я начну, – и, не дожидаясь его позволения, она схватила бутылку с надетым на нее пульверизатором и стала пшикать на растения.

Он вернулся в дом и в раздумье сел на диван в холле. Эта девчонка его уже достала. Он, солидный, крайне занятый человек, не спал всю ночь и сегодня с утра места себе не находит, весь день как на иголках, как мальчишка считает минуты, чуть ли не секунды, в ожидании ее ответа. А ей, видите ли, некогда было подумать! Ей, понимаете ли, ложки-вилки и стаканы надо было мыть! Черт знает что! А действительно, собственно, что происходит? Чего он дергается, как таракан на горячей сковороде? Таких Светочек вокруг – пруд пруди. Чего он уперся? Задело ее равнодушие? А, может быть, она просто очень хитрая и, не смотря на свой зеленый возраст, прекрасно разбирается в психологии мужиков. Тем более, все очень просто: чем больше ускользает от тебя предмет вожделения, тем больше азарт, а то, что лежит рядом – только протяни руку! – совсем не манит. Вот она, не будь дурой, и водит его как телка на веревочке вокруг, да около, играет им, как кошка пойманной мышкой, пока он совсем не изойдет слюной и не рухнет к ее очаровательным стройным ножкам. Бери его тогда готовенького и вей из него веревки – хочешь, к алтарю веди, хочешь, забирай все его денежки и отпихивай в сторону, как ненужную половую тряпку. Короче, пока ситуация не вышла окончательно из-под его контроля, надо немедленно расставить все точки над i (или галочки над й – вдруг неожиданно возникла патриотическая мысль).

Короче, блин, когда же наступит 22 часа 17 минут!!!!!

И эта минута, наконец, наступила! Но как медленно, невыносимо медленно, тянулось время перед этим. И чем ближе оно подползало к 22 часам, тем медленнее перепрыгивала по циферблату секундная стрелка с черты на черту. Казалось, она приклеивалась к тоненькой золотой полоске, как к магниту, и с большой неохотой отпрыгивала, чтобы замереть на следующей. Он даже поднес часы к уху – идут ли? Т-и-и-к – т-а-а-к, т-и-и-и-к – т-а-а-а-а-к…

22 часа 16 минут 55 секунд. Он решительно поднялся, одернул тенниску. Перед зеркалом поправил волосы. Можно идти. И пошел своей привычной уверенной походкой хозяина жизни и всех конкретных ситуаций на первый этаж в конец крыла здания, туда, где размещены комнаты для прислуги. Легонько постучал и толкнул дверь ее комнаты, не дожидаясь отклика. Но дверь не открылась. Он подождал. Постучал еще раз громче. Ответом ему была гробовая тишина. Похоже, что в комнате никого не было. Та-а-к. Т-а-а-а-а-к! С ним играют в кошки-мышки! Как с прыщавым подростком в «холодно-горячо» или в «найди меня». Только он – не молокосос, не бедный студентик, не шестерка. С ним такие номера не пройдут! Если на то пошло, он может просто уничтожить ее, размазать как комарика по стенке! И не надо льстить себя мыслью, что для него свет клином сошелся на какой-то там Свете из Ленинска!

Едва сдерживая холодное бешенство, он вышел в холл. У двери на стуле скучал над журналом Сергей. Увидев хозяина, почтительно вскочил.

–         Кто-нибудь из прислуги отсутствует?

–         Нет. Все дома, – ответил Сергей.

–         Ты уверен?

–         Да. Абсолютно уверен.

–         Хорошо. Закрой ворота и двери на ночь, включи сигнализацию и можешь отдыхать.

Где же тогда эта паразитка? «Паразитка» спала в сушильной комнате, уронив голову на ворох стиранного белья, лежащего на гладильной доске, которое, по всей видимости, она собиралась погладить. Косынка съехала на затылок, открыв светлые, слегка вьющиеся волосы, стянутые неизменной черной резинкой. И такой у нее был безмятежный вид, такая незащищенность во всей ее юной хрупкой фигуре, что «желание размазать по стенке» мгновенно улетучилось. Он нерешительно постоял над ней. Что делать? Оставить ее тут – проснется, сама уйдет к себе, или все же отнести в ее комнату на кровать или хотя бы на диван в гостиную. Он наклонился, осторожно обхватил ее одной рукой за спину, а другой подхватил под ноги и поднял. Была она невесомая, как собачка бездомная, племянник Мишка куда тяжелее. Голова ее упала ему на грудь, на щеке виден четкий отпечаток пуговицы от его рубашки. Она вздохнула во сне. Он тоже тяжело вздохнул и понес  пристроить хоть куда-нибудь свою ношу.

…Утром, когда он укладывал в папку бумаги, чтобы отправиться на фирму,  она сама явилась к нему в кабинет. Предстала перед ним как майское солнышко.

– Извините меня, я вчера нечаянно уснула. Я по поводу нашего позавчерашнего разговора.

–         Садись, – кивнул он на кресло, – Слушаю тебя. Что скажешь?

–         Я долго думала…

–         Неужели? И что же?..

–         Я не принимаю Ваше предложение, Вячеслав Вадимыч.

–         Вот как? И почему же, позвольте спросить?

–         Я вас совсем не люблю. Извините, – она встала, оправила юбчонку и вышла.

Мир рухнул. «Я вас совсем не люблю». «Совсем». «Не люблю». «Не люблю». «Совсем».

А чего он ожидал? Конечно, она его совсем не любит. И он об этом прекрасно осведомлен. И он ее не любит. Но речь и не шла о любви. Вопрос чисто коммерческий: она оказывает ему услуги определенного свойства, он оплачивает их. И все. При чем здесь любовь? Но дело в том, что для нее это не просто услуги определенного свойства, это особые отношения, которые строятся исключительно на любви. А если ее нет, то не должно быть и отношений. Она с ее непрошибаемой провинциальностью просто иначе смотрит на этот вопрос. Любовь здесь не причем. Или при чем? И почему он решил, что он ее не любит? Он ее любит. Это стало ему совершенно ясно только сейчас. Он любит ее. Такой, какая она есть, с ее наивностью, с ошибками в словах, с ее дремучими представлениями о порядочности и любви. Она стала ему бесконечно дорога. Когда это произошло, почему – невозможно сказать. Но факт, есть факт. Это случилось. И теперь ему надо хорошо подумать, что делать со всем этим и как быть дальше. Эх, не было печали…

 

Вечером следующего дня, когда в его кабинет зашла Вера Аркадьевна, Вячеслав Вадимович, выслушав ее, сообщил:

– Приготовьте мне к утру сумку с вещами. Я уезжаю дней на десять в Европу. По делам. В случае необходимости, держите со мной связь по сотовому, по номеру для ограниченного круга лиц. А я, как заведено, сам буду звонить вам домой каждый вечер в 20 часов, чтобы справиться о состоянии домашних дел.

– Не беспокойтесь, Вячеслав Вадимович. Все будет в порядке. Что вам уложить?

– Как обычно. Сумку оставьте у Сергея. Выезжаю рано утром, мы с вами не увидимся.

–         Счастливого пути, Вячеслав Вадимович.

–         Спасибо. До свидания.

Никаких дел в Европе у него не было. Он летел в Гамбург. Туда, где особенно ярко кипит ночная жизнь. Он решил пуститься во все тяжкие: в объятия продажных элитных женщин – брюнеток, блондинок, рыжих, лысых, тонких, толстых, разных. Клин вышибают клином. Конечно, не обязательно было лететь так далеко, подобного «добра» хватает и в Москве, но он не хотел, чтобы кто-нибудь где-нибудь случайно увидел его в таком обществе. Это должно остаться его тайной. Да и хотелось убежать сломя голову куда подальше от этих серьезных серых глаз.

Рано утром Сергей отвез его в аэропорт, где вскоре серебристый лайнер взмыл в небо, унося его на своем борту в далекий Гамбург, где он надеялся найти лекарство от своей болезни, еще не зная, что она не излечима.

 

Когда через три дня он, как и каждый вечер перед этим, ровно в 20-00 по московскому времени позвонил Вере Аркадьевне, чтобы справиться о домашних делах, рядом с ним на широченной кровати лежала очередная красотка. Признаться, он уже слегка сбился со счета этим дамам. Это была то ли седьмая, то ли восьмая. Но то, что уже перевалило за шесть, он знал точно. И что интересно, были они все абсолютно разными и по цвету волос, и по объемам форм, и по темпераменту, и даже по национальности. Одинаковым было только его отношение к ним – полное безразличие и скука. Взять хотя бы эту француженку Амели: бесспорно красива, исключительная фигура, опыт, такт и даже обаяние – все при ней. Почему же не трогает, не волнует его ее женская прелесть? Черт знает что. Околдовала его, что ли, Света из Ленинска с вечно ободранными коленками и волосами, стянутыми в хвостик резинкой, отрезанной от велосипедной камеры. Где логика, господин Федосин? Абсолютно алогично.

– Добрый вечер, Вера Аркадьевна. Как наши дела? – говорил он между тем в трубку, поглаживая по шелковому бедру Амели и думая свои невеселые мысли. Он вполуха слушал про то, какая в Москве погода, про то, что садовник пересадил кусты роз, про уплату налога за дом и земельный участок. И только когда она произнесла словосочетание «Света Гурьева» он насторожился.

– Извините, Вера Аркадьевна, я прослушал, что там со Светой?

– Ничего-ничего. Ей уже гораздо лучше. У нее гнойная ангина. Объелась мороженным. Детский сад, какой то.

– Доктор ее смотрел?

– Да, конечно. Глеб Васильевич осмотрел и сказал, что в принципе ничего страшного. Таблетки, полоскания, ингаляции, домашние средства – все исполняется, как положено. Через несколько дней будет в норме. Но прошедшие сутки она пластом лежала, температура под 41 держалась, никак не могли сбить. Заставила она нас поволноваться. Сейчас получше.

Вячеслав Вадимович убрал руку с бедра Амели и сделал ей знак, чтобы она собиралась. Он вылетит в Москву первым же самолетом. Сейчас же. Немедленно.

 

…Москва встретила его мелким колючим дождем. Вот и кончилось тепло, от лета не осталось и воспоминания. Впереди долгая зима. «Зима. Холода. Одинокие дома», – вертелась в голове надоевшая песенка. Он вышел из здания аэровокзала в темноту улицы, постоял немного под пронизывающим холодным мокрым ветром, закурил, глянул в сторону выстроившихся в ряд такси и частников,  бросил недокуренную сигарету и вернулся опять на вокзал.

– Когда будет ближайший рейс на Ленинск? – поинтересовался в кассе.

– Через час двадцать минут. Есть свободные места. Вам один билет?

– Да.

И несет его самолет среди ночи в неведомый Ленинск. Зачем он туда летит, что хочет выяснить – он и сам не знает. Он перестал понимать сам себя в последнее время. Его пугают эти импульсивные необъяснимые поступки, эти непонятные метания. Кажется, что незыблемая почва под ногами стала зыбкой, нет привычной твердыни. Это вселяет неуверенность. Так нельзя. Надо взять себя в руки, а то недолго и загубить дело, которому посвятил всю свою жизнь, недолго потерять себя. В конце концов, такая нелогичность просто говорит о слабости мужчины. А он не слабак и не был им никогда. Он привык быть хозяином положения.

Грязный, убогий, обшарпанный аэровокзал в незнакомом городе, с заплеванной лестницей и стоптанными ступеньками. Низкое тяжелое свинцовое, даже скорее железобетонное небо в неуютном рассвете. Город встречал неприветливо. Никакого намека на такси. Дежурная пояснила, что через  двадцать минут начнет ходить рейсовый автобус в город. Люди безропотно разместились на жестких сиденьях в ожидании автобуса, а Вячеслав Вадимович все же решил попытать счастья в поисках частника. Таковой сразу нашелся – молоденький веснушчатый водитель дремал в битом и ободранном красном «москвиче», наверняка перешедшем своему хозяину по наследству от деда или даже прадеда. Вячеслав Вадимович постучал по стеклу, водитель очнулся, приспустил стекло и неохотно назвал сумму таким тоном, что Вячеслав Вадимович понял, сумма эта по местным меркам несусветная, хотя была она, по его мнению, вполне разумной. Видимо, очень уж не хотелось водителю куда-то ехать в это невеселое серое утро.

–  Поехали.

– Поехали, коли так, – вздохнул водитель, включая зажигание.

Мелькают за окном чахлые деревца, жиденькие кустики, голые черные поля. Через несколько минут, наконец, появляются первые дома города – двух и трехэтажные, деревянные, почерневшие от старости ветхие бараки, за которыми проглядывают деревянные удобства во дворе. Сзади бараков сплошной стеной выстроились разномастные сарайчики и ржавые гаражи. Повесив хвост, бежит большая вислоухая собака неопределенной масти, тощая, как велосипед.

– Куда везти то?

– В гостиницу. Лучшую.

– А их тут всего две, – усмехнулся водитель, – и обе одна другую стоят. Как говорится, хрен редьки не слаще.

Гостиница и впрямь не поражала ни внешним видом, ни обстановкой, ни сервисом. То есть как раз поражала. Полусонная администраторша с опухшим от сна лицом выдала ему ключи от номера с брелков в виде деревянной груши, посоветовав не пользоваться на всякий случай лифтом. Он поднялся пешком на верхний, шестой этаж, не без труда открыл ключом свой 63 номер. Полированная мебель по моде семидесятых годов прошлого столетия вся заляпана отпечатками пальцев, выцветшие дешевые обои, скрипучий деревянный пол. Занавески на окне изображали старые неопределенного цвета тряпки, влажная постель с жирными черными оттисками печатей на простыне, наволочке и вафельном полотенце, дабы временный здешний  житель ненароком не забыл, что все здесь казенное. Контраст с Гамбургским отелем был убийственный. Громоздкий как гроб телевизор на допотопной тумбочке, наверняка помнящий первые пятилетки Советского Союза. Самодельные картины – вырезанные из журналов цветные пейзажи вставлены в крышки от конфетных коробок, приспособленные под рамку. Горячая вода, правда, была. Он скинул плащ, швырнул на стул дорожную сумку, наскоро принял душ и как был, голый с полотенцем на бедрах, рухнул на кровать, уткнулся в плоскую как блин жесткую подушку, пахнущую затхлостью и мышами, забылся в тяжелом сне. И в этом полубреду, полусне ему все мерещились тени, голоса, чей то смех, и все мелькал и мелькал силуэт тоненькой девушки в бирюзовом платье.

Проспал до обеда, проснулся оттого, что страшно хотелось есть. Спросил у дежурной по этажу, есть ли в гостинице ресторан. Оказалось, что есть. Спустился на первый этаж. С аппетитом пообедал. И обстановка и сам обед живо напомнили ему золотые студенческие годы. Но, как говорится: не до жиру, быть бы живу. После горячего обеда, да ста граммов коньяка сомнительного качества настроение поднялось. Тут еще и жиденькое осеннее солнышко засветило сквозь пыльные окна. Поднялся в номер, оделся и вновь спустился вниз, на улицу. Решил пройтись по городу. Эти провинциальные городочки – сплошное удовольствие для пеших прогулок. За час-полтора неспешной походкой можно пройти из конца в конец. После суеты и столпотворения Москвы и Гамбурга – тишь и благодать. Редкие прохожие, да изредка машина проедет мимо. Тем более, сегодня вторник, люди на работе, дети в школах и в садиках. Пятиэтажные панельки гармонично соседствовали с частными деревянными домишками, так что ничего удивительного не было в том, что улицу иной раз перебегала курица, паслись стайки гусей, а во дворе на последней чахлой травке паслась привязанная к колышку коза. Пару раз прокричал свое «кукареку» петух.

Спросил у проходившего мимо подростка, где здесь улица 7-й пятилетки.

– Вона тама, – неопределенно махнул рукой долговязый мальчишка в куртке, из которой явно вырос.

До «вона тама» пришлось идти еще минут пятнадцать. Дом под номером 9 оказался четырехэтажной двухподъездной секционкой. Вход в секцию, где проживала сестра Светы Валентина со своими детьми, оказался закрытым. Что ж, он придет сюда вечером, когда люди вернуться с работы домой. Тем более, он еще совершенно не знал, о чем хочет поговорить со Светиной сестрой и что, собственно говоря, он хочет выяснить.

В гостиницу Вячеслав Вадимович вернулся к вечеру, имея почти полное представление о городе, в котором родилась и выросла Света. За старой частью города он обнаружил новый большой микрорайон, выглядевший вполне прилично с новыми современными домами, магазинами и даже скверами. Был там и банк, и неизменный в провинциальных городах памятник Ленину, чье великое имя носил город, и новейшее здание администрации, и спортивный комплекс и педучилище, в котором, видимо, училась когда-то Света. Было в городе и несколько небольших промышленных предприятий – электроприборный завод, лакокрасочный, завод измерительных механизмов, какой-то ОАО «ЛППИЭ». Он попробовал расшифровать: Ленинское предприятие по переработке использованных электролампочек? Промышленное предприятие интеллектуалов и эстетов? Производство полуфабрикатов, имеющих этикетки? ОАО «Ленинские памперсы, подгузники и электродрели»? По пути в гостиницу перекусил в гастрономе в кафетерии жиденьким чаем и черствым рогаликом.

Из номера в гостинице позвонил домой. Трубку взяла … Света. Сердце его сразу заныло, грудь стиснуло.

– Здрасти, Вячеслав Вадимыч. А Веры Аркадьевны нет дома. Она куда то уехала. Что передать? – голос бодрый, звонкий, совсем не похож на голос больного человека.

– Передай привет, – буркнул он в трубку, – Мне сказали, что ты больна. Что-то непохоже.

– А мне сегодня совсем хорошо. И температуры почти нет. Я морс пью клюквенный. И чай с медом. А вы скоро приедете?

– Соскучилась что ли? – ехидным тоном спросил он.

– Ага, – сказала весело, беззаботно, совсем не тем тоном, каким говорят действительно скучающие люди.

– Скоро, – и положил трубку.

Он лег на кровать прямо в одежде, закинул руки за голову и, закрыв глаза, попытался представить себе, что она сейчас делает. Сидит, должно быть, в халате, в шерстяных носках с ногами в кресле с обмотанным горлом, читает книгу, попивает теплый морс из бокала. Интересно, что она читает? А, ну конечно, это  очередной детектив Донцовой. Хотя, он бы не удивился, если бы у нее в руках увидел «Приключения Незнайки». В самый раз по ее уровню зрелости и отношению к жизни. «Я вас совсем не люблю», – вдруг ясно всплыло в голове. Он вздохнул, перевернулся на бок и, закрыв глаза, стал вспоминать ее. Вот она в форменном сиреневом платье протирает пыль с мебели, вот поливает цветы из леечки с длинным узким горлышком, вот пылесосит ковер на полу, фартук съехал на бок от усердия. Вот подходит к нему, поднимает на него огромные серые глазищи, смотрит нежно, ласково проводит прохладной ладошкой по его щеке и говорит: «Как я соскучилась! Вы бы только знали! Только знали, как я скучала без вас!». Он медленно наклоняется к ее лицу, все ниже, ниже и, наконец, касается губами ее розовых губ, пахнущих леденцами…

Неожиданный сигнал сотового мгновенно возвращает его к действительности. Звонил Андрей, верный партнер и заместитель главы фирмы.

– Ну, блин, совсем запартизанился, что ли? Давай, Славка, быстро мотай в столицу нашей родины. Труба зовет! Назревает крупный договор с «Элисом». Мы с Василием базу подготовил, все варианты просчитали, практически все готово, но срочно необходимо твое присутствие. Если дело выгорит, то мы поднимемся на качественно новую ступень. Такие дивиденды сорвем, что наш горячо любимый конкурент, Павел Сидорыч, плакать будет горючими слезами и последние волоса на своей плешивой макушке вырвет от зависти! Подробности при встрече. Чего молчишь-то?

– Завтра буду. Во второй половине дня. А вы, Андрей, еще раз всю документацию с Василием проштудируйте. Чтоб комар носа не подточил.

– Обижаешь, начальник. Не первый год замужем. Короче, с нетерпением ждем шефа.

– Жди, голубчик. Жди.

Вячеслав Вадимович резко встал, включил свет, так как на улице стало совсем темно. Вышел из номера, прошел в конец коридора к горничной.

– Извините, барышня, не имею чести знать ваше имя…

– Елизавета, – быстро окинув его взглядом и мгновенно многолетним выработанным чутьем угадав в нем VIP-персону, расплылась в жеманной улыбке не в меру крашенная расплывшаяся красотка неопределенных лет, – Что вам угодно?

– Лизонька, золотко, черный кофе, пожалуйста, и пару бутербродов с сыром. Кофе, разумеется, молотый. Сыр – хохланд. Сдачи не надо, – он ловким движением пальцев опустил стодолларовую купюру в карман передника Елизаветы. Елизавета так сверкнула золотым зубом, так вспорхнула бабочкой, несмотря на свои внушительные телеса, что Вячеслав Вадимович уверился, что пока он живет в этой гостинице комфорт и радушие ему обеспечены. Разумеется, в местных масштабах. А пока он умылся, побрился, переоделся в джемпер и джинсы. Прошло не более десяти минут, как в дверь раздался деликатный стук, и Елизавета на подносике торжественно внесла кофейник, сахарницу, позолоченный бокал на блюдце, тарелочку с бутербродами.

– Приятного вам аппетита, Вячеслав Вадимович! Если что еще понадобится, только шепните, – и она так зазывно улыбнулась, что он даже испугался, не намекает ли она на интим. Как говорится, упаси бог!

– Спасибо, Лизонька. Непременно.

Лизонька упорхнула, еще раз обдав его голливудской улыбкой, подсвеченной золотой коронкой.

Прохладный вечерний воздух  в дополнение к только что выпитому крепкому кофе взбодрили его окончательно, и он бодро зашагал по уже знакомому маршруту на улицу 7-ой пятилетки.

Вход в нужную секцию теперь был открыт нараспашку. Его обдали запахи жареной картошки, жареной рыбы, подгоревших котлет и кипятящегося белья. Едва он ступил за порог секционного коридора, как на него со всего маху чуть не налетел на трехколесном велосипеде молодой человек лет шести в красных колготках. Вячеслав Вадимович еле успел увернуться от него, как другой молодец постарше на полном бегу врезался таки в него, боднув белобрысой головой в живот. Впрочем, это только слегка изменило траекторию его движения, так как пацан, ни мало не обращая внимания на такие пустяки, помчался дальше. На санках, стоящих у стены и используемых, по всей видимости, вместо скамейки, сидели две одинаковые малышки в одинаковых платьицах в синий горошек и с интересом глазели на него своими черными смородинками. На коленях у одной из них лежала рыжая худая кошка.

– Здрасти, дядя! – сказали они хором.

– Здравствуйте, девочки. А где здесь живет тетя Валя Гурьева?

– Она живет здесь, – показала пальчиком одна из девочек на дверь с цифрой 22, – но сейчас она на кухне. Позвать ее?

– Позови, пожалуйста.

Девочка убежала, другая продолжала разглядывать его в упор.

– Как тебя зовут, детка? – присел он перед нею.

– Мафа.

– Маша, что ли?

– Да, Мафа.

– А сколько тебе лет?

Та показала три пухлых коротеньких пальчика. Потом подумала и добавила еще один.

– Это у тебя кот или кошка?

– Это кофка. Байсик.

Кошка Барсик лениво приоткрыла один глаз, недовольно посмотрела на присевшего рядом Вячеслава Вадимовича как бы говоря: «И чего надо? Ходят тут разные».

По коридору к ним шла невысокая худенькая женщина. Впереди вприпрыжку скакала малышка.

– Здравствуйте. Я Валя Гурьева. Вы ко мне?

– Здравствуйте. Я к вам.

– Пойдемте, – она открыла дверь, пропуская его в комнату. Вячеслав Вадимович вошел, и его взгляд сразу уперся во взгляд Светы, смотревшей на него в упор из рамки со стены.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Он сел на стул, расшатанные ножки которого угрожающе покачнулись под его весом.

– Я страховой агент. Пришел вас агитировать застраховать ваше имущество или жизнь от несчастного случая.

Валя села на стул напротив него, сложив распаренные руки на коленях.

– Имущество, говорите, – она усмехнулась, – и какое же именно имущество вы хотите здесь застраховать?

Он обвел взглядом всю комнату. Да, страховать здесь было абсолютно нечего. Две железные кровати, старый шкаф, небольшой стол в центре комнаты, накрытый обтертой клеенкой, у окна на допотопной тумбочке примостился черно-белый телевизор «Рекорд», в углу кресло-кровать, да два стула, на которых они сидели – это и было все имущество.

– Ну, хорошо. Тогда, быть может, вы хотите застраховать свою жизнь или жизнь своих детей?

– Если бы ваша страховка действительно страховала жизнь от несчастного случая, пожалуй, я бы действительно застраховала своих детей. Но чему быть, того не миновать и ваша  страховка не спасет от несчастья, если ему суждено случиться, – Валя суеверно постучала костяшками пальцев по ножке стула, на котором сидела, – К тому же, у меня совершенно нет денег на страховые взносы. Вы не по адресу, молодой человек. Боюсь, что во всем нашем доме не найдется клиентов для вас.

Он смотрел в ее усталое лицо с ранними морщинками, так похожее на лицо Светы, только куда как взрослее, и видел перед собой женщину еще совсем молодую, но смертельно уставшую, измотанную безденежьем и заботами.

– Это на фотографии вы? – спросил он у нее.

– Это моя сестра Света.

– Быть может, она захочет застраховаться?

– Вряд ли. Тем более, ее нет сейчас в городе. Она в Москве зарабатывает деньги для нас.

Дверь внезапно с шумом распахнулась, и мальчишка в красных колготках въехал в комнату прямо на велосипеде.

– Мам, кушать хочу!

– Сейчас суп будет. Ешь пока помидоры с хлебом.

– Не хочу помидоры. А какой суп?

– Гороховый.

– Не хочу гороховый. Хочу суп с котлетами.

– С фрикадельками, – поправила мать, – ничего, поешь гороховый. Марш мыть руки.

– А дядя будет с нами суп кушать?

– Нет, он не станет есть наш суп. Дядя торопится домой.

– Ну почему же, – подал голос Вячеслав Вадимович, – Если не возражаете, я бы с удовольствием поужинал вместе с вами. А то у меня вторую неделю жена в командировке, так я на сухомятке себе язву скоро заработаю.

– Ну… если так… Только предупреждаю, суп из рагу, мяса там нет.

– Это хорошо. Я наполовину вегетарианец. А я за это к чаю что-нибудь сейчас куплю.

Валя вздохнула, поняв, что от наглого гостя не так просто отделаться.

– Хорошо. Поужинайте вместе с нами. Только имейте в виду, что, во-первых, ужин у нас весьма скромный, а, во-вторых, страховаться я точно не буду, – и она ушла на кухню, видимо, за кастрюлей с супом.

А пока Вячеслав Вадимович познакомился со старшим мужчиной в семье Гурьевых. Выяснилось, что зовут его Валеркой, и на вопрос Вячеслава Вадимовича, что Валерка любит больше – конфеты, печенье или торт, Валерка честно признался, что больше всего он любит и конфеты, и печенье, и торт.

– Я в магазин схожу и сейчас же вернусь, – предупредил он мальчишку.

В гастрономе на углу он быстренько отоварился колбасой, конфетами, связкой бананов и тортом со взбитыми сливками. Когда опять вошел в комнату, то был встречен победным Валеркиным кличем, адресованным, разумеется, не ему, а его покупкам. За столом уже уминал суп за обе щеки еще один член семейства Гурьевых – младший сын Вали Степка, круглолицый малый с носом-пуговкой, зажатой с двух сторон пухлыми щеками. Он только бегло глянул на незнакомого дядю и, схватив еще один кусок хлеба, с удвоенной энергией принялся за суп. Когда Вячеслав Вадимович выложил покупки на стол, Валя замахала на него руками:

– Что еще выдумали! Зачем это? Нам чужого не надо!

– Не обижайтесь, уважаемая, и не обижайте меня. Раз я нахально напросился к вам на ужин, то позвольте внести в него свою лепту. Или вы передумали кормить меня супом?

– Разумеется, нет. Присоединяйтесь. Валерка, отведи дядю в умывальник, ему, наверное, надо руки вымыть. И возьми с собой полотенце.

По пути к умывальнику Валерка доверительно сообщил своему новому другу, что конфеты и бананы ему есть приходится редко, только на праздники, а он их страсть как любит.

– У вас на стенке фотография девушки висит в рамке. Кто это?

Валерка охотно пояснил, что это тетя Света. Она мамина младшая сестра, но сейчас живет в Москве, моет полы в доме у какого то богатого дядьки. За это дядька дает тете Свете много денег, а она присылает их на почту Валеркиной маме. Но они эти деньги не тратят, потому что мама копит деньги на квартиру. Они накопят много денег – целую кучу, продадут эту комнату и купят себе квартиру. Маме денег мало платят, потому-то и не получается у Валерки наестся конфет досыта.

– А у тети Светы есть жених или знакомый дядя, с которым она любит гулять?

– Не-а, – замотал головой пацан и пояснил, что тетя Света любит гулять с ним, с Валеркой, и со Степкой. Она добрая, веселая, им всегда мороженное покупает и леденцы, сказки интересные рассказывает, играет с ними. Жалко, что она уехала.

Когда вернулись к столу, Степка уже доканчивал бутерброд с колбасой, кося голубым глазом на торт. Валя поставила перед Вячеславом Вадимовичем и Валеркой дымящиеся тарелки, подала ложки, и они принялись за суп.

– Давай наперегонки! – азартно предложил Валерка. Вячеслав Вадимович кивком принял пари, и ложки застучали. Валерка таки утер нос гостю, ложка так и мелькала в его руке. Потом они пили чай с тортом и конфетами, потом Валерка со Степкой, умяв по банану, выпросили у матери бутерброды с колбасой и убежали с ними в коридор травить Барсика.

– Спасибо, – от души поблагодарил гость, – Было очень вкусно.

– Спасибо вам. Это вы нас накормили, – мягко улыбнулась Валя улыбкой, так похожей на Светину, – а я даже и имени вашего не знаю.

– Меня Славой зовут. Извините за бестактный вопрос: вы одна детей растите? А где муж?

– Объелся груш. Все никак не мог найти работу, слонялся-слонялся, между делом попивал, а три года назад поехал за длинным рублем куда-то на север и пропал. Ни слуху, ни духу с тех пор. А по мне, то так куда лучше, без него. Как говорится: «Мужик с возу, бабе легче». Ничего, перебьемся. Сестренка помогает деньгами. Участок небольшой есть недалеко от города. Картошка, капуста, морковка, помидорчики свои. Зарплата у меня – 2400, плюс детское пособие, минус квартплата и плата за детсад. Такие деньги на троих, сами понимаете, только-только с голоду не умереть. Вот и приходится сестренке батрачить в столице, а мне куда с малыми детьми с места срываться?

– И как ей там, в Москве, работается? Тяжело, должно быть?

– Да нет, не жалуется. Пишет, дом дюже богатый, огромный. Дворец целый. Хозяин бизнесмен крутой, но дядька, вроде, не вредный, с понятием. Вадимом, что ли, зовут. Платят очень хорошо, условия жизни прекрасные, у нее даже собственная комната есть, в общем, не обижают пока. А то я первое время очень переживала за нее. Сколько таких молоденьких девчонок там пропадает ни за что. А она, Светка, хоть и взрослая уже по годам, а дурочка еще, совсем жизни не знает, даром что школу и педучилище с отличием закончила, да целый ворох грамот в столе пылиться. Кому они нужны, грамоты эти? Сейчас ушлой надо быть, пронырой, а этого в ней нет ни на грош. Ну, спасибо вам еще раз огромное. Хороший вы человек, видно, не зря мой Валерка вас сразу за своего принял. Их, детей, не обманешь, они людей сразу чуют.

– Я тоже детей люблю, но вот только своих не имею, – с неожиданной для себя горечью признался Вячеслав Вадимович.

– Ничего, будут еще. Какие ваши годы.

 

…Вячеслав Вадимович возвращался по пустынным темным улицам в гостиницу. Вечер был теплым и тихим. Он поднял голову и увидел усыпанное звездами бесконечное черное небо. Оно поразило его. Он даже остановился. И чем больше вглядывался в черноту, тем объемнее и выше становилось ночное небо. И вот уже не небо, а сам великий космос раскинулся над ним. Представилось, как летит в этом абсолютном мраке и вечном холоде Земля – ничтожная пылинка в бескрайности и вечности. А он – пылинка на земных просторах. Для космоса он пылинка пылинки, а его жизнь – миллиардная доля мгновения. Почему люди не вспоминают об этом? Быть может, если бы они чаще думали о себе в масштабах космоса, то не было бы ни войн, ни убийств, ни карьеристов. «Давайте жить во всем друг другу потакая, тем более, что жизнь короткая такая…» Зачем же он прячется от своего чувства, чего кому хочет доказать. Он просто прилетит завтра в Москву, подойдет к Свете, возьмет ее ладони в свои, и скажет ей: «Я люблю тебя, дорогая моя девочка. Давай вместе пролетим тот миг, что нам отпущен пока еще в этом мире»…

В свой номер он вернулся умиротворенным. Увидев, что бело-серое с черными печатями постельное белье заменено на по-домашнему цветное, тихо улыбнулся. Хотелось думать, что Елизавета сделала это просто от чистого сердца, чтобы доставить ему радость, а стодолларовая купюра здесь абсолютно не при чем. Он мгновенно уснул, едва его голова коснулась подушки. И сон его был легок и светел.

Проснулся утром свежим, отдохнувшим, бодрым. Надо срочно лететь в Москву. Дела ждут. Космос космосом, а бизнес бизнесом.

Когда вышел из номера и направился в конец коридора в сторону дежурной горничной, Елизавета, увидев его, сама вскочила с кресла в холле и, энергично работая бедрами, двинулась ему навстречу.

– Добренького вам утра! Как спалось, Вячеслав Вадимович?

– На вашей цветной простынке спал как на облаке, Лизонька! Спасибо за заботу.

– Приятному человеку приятно услужить, – кокетливо расплылась в улыбке горничная.

– К сожалению, Лиза, я сегодня должен вас покинуть. Не в службу, а в дружбу, окажите мне последнюю услугу. Узнайте, пожалуйста, будет ли сегодня в первой половине дня самолет на Москву, и если будет, то купите мне один билет, – он вложил в холеные наманикюренные пальцы, унизанные золотыми перстнями, купюры.

Елизавета искренне огорчилась. Ее щедро накрашенные глаза потухли. Видимо, не часто здесь появляются достойные клиенты

– А чего узнавать, я и так знаю, что сегодня в 11-30 есть самолет. У нас в неделю всего два рейса на Москву.

– Отлично! Не в службу, а в дружбу – один билет. И возьми такси за мой счет. – Елизавета повернулась и уныло пошла от него.

– А когда вернешься с билетом, выпьем вместе кофейку с коньячком. – Елизаветина спина выпрямилась, бедра опять заколыхались в такт упругой походке.

 

– Летать, надо летать детям орлиного племени! Есть сила и воля у нас чтобы стать героями нашего времени! – в полный голос пел он, принимая прохладный душ. Сегодня он опять увидит ее. Наконец то! Сколько он не видел ее? Пять дней? А, кажется, что пять столетий.

Быстро сложил сумку. Сходил в магазин за коньяком, конфетами и фруктами. Раз обещал, негоже обманывать даму. Только вернулся, прилетела запыхавшаяся Елизавета. Вручила билет и сдачу. Сдачу он мягко вложил опять в ее пухлую ладонь: «Не обижате, Лизонька». Она моментально сгоняла за рюмками и тарелками. Он ловко открыл бутылку, распаковал коробку с конфетами. Присели рядышком на кровати, выпили по рюмке за знакомство. Потом еще и еще по одной. Он прикрыл оставшееся в бутылке пробкой:

– Это тебе на потом. Я больше не буду, мне скоро лететь.

Она вдруг всплакнула. Стала жаловаться на свою неудачливую жизнь в этой дыре.

– Ну-ну, – похлопал он успокаивающе по рыхлой спине, – все еще будет.

Она вдруг повернула к нему заплаканное некрасивое лицо с расплывшейся под глазами тушью и судорожно обхватила его.

– Ах, черт, – промелькнуло в голове, – Сам виноват, зачем пригласил в номер.

Мельком глянул на часы на стене – больше двух часов до отлета. Да ладно. Время еще есть. Он сегодня щедрый. Пусть будет у бабы праздник, чтобы было что потом вспоминать  ей длинными зимними ночами…

 

И опять Москва. Прямо с аэропорта на такси поехал в офис. По пути позвонил Андрею, тот был на месте, ждал шефа.

– Василий час назад домой укатил, отсыпаться поехал. Мы тут с ним всю ночь документы лопатили, разные варианты прикидывали и проигрывали. Глянь еще раз сам, так сказать, свежим взглядом. Но по всему выходит, что контракт сулит колоссальные барыши. Я тут набросал пока на компре схему. Погляди, покумекай. А у меня котелок уже не варит, в башке туман, в ушах звон, а перед глазами мушки прыгают. Давай завтра с утра все втроем обсудим, так сказать, на трезвую голову.

– Вали, вали домой. Дрыхни. Ты мне завтра свежий, бодрый и умный нужен. А то глаза как у кролика.

Уже в дверях Андрей спросил:

– Ты куда ездил то? Исчез, ничего не говоря. Что за дела, шеф?

– Далеко, Андрюха. Как-нибудь расскажу. Только ездил не по делам фирмы, а по сердечным.

Андрей запнулся за порог.

– Шеф, что такое? Первый раз слышу от тебя подобную ахинею.

Вячеслав Вадимович махнул ему рукой и Андрей, усмехнувшись, закрыл за собой дверь.

Эх, Андрюха, друг мой ситный, кабы знать, что в нашей жизни ахинея, а что главное. Он набрал домашний номер, услышал Светино нежное «алло», улыбнулся в трубку и положил ее на рычаг.

 

– Какие новости за день? – как-то вечером дежурно спросил экономку Вячеслав Вадимович, когда она в 20-00 часов по заведенной привычке вошла в его кабинет.

– Все в порядке. Никаких происшествий за день. Сергей утром пригнал из автосервиса ваш «ролсс-ройс», говорит, что профилактический осмотр произведен полностью. Все в порядке, что-то там подтянули, что-то смазали, это он вам лучше меня объяснит. Машину поставил в гараж. Были оплачены все счета за истекший месяц: за телефон, за коммунальные услуги, за газ, счет из строительной компании «Де Люкс», производившей утепление оранжереи месяц назад, а также счет из фитомагазина за заказанные по каталогу Львом Ароновичем растения для зимнего сада. В 14 часов был звонок из Санкт-Петербурга. Звонил ваш племянник Миша, сообщил, что он вышел ударником по итогам первой четверти, а по алгебре и геометрии у него выставлены пятерки. Потом позвал к телефону Свету, и они о чем-то весьма оживленно проболтали не менее часа. Собственно, все новости.

–         Что ж. Хорошо. Как там Галин отец, все еще находится в больнице?

–         Нет. Его уже выписали. Благодаря тем лекарствам, которые вы достали, реабилитационный период прошел намного быстрее. Галя теперь гораздо веселее выглядит, успокоилась за него.

–         Как вы думаете, Вера Артемьевна, может, стоит дать ей отпуск недели на две-три, чтобы она смогла поехать в Уфу, поухаживать за ним?

–         Я и сама хотела вам сказать об этом, Вячеслав Вадимович. Она стесняется вас просить, но всей душой рвется домой.

–         Это понятно. Пусть едет. И выдайте ей денег на поездку и расходы, с ней связанные. Как дела у Вероники?

–         Да все хорошо, вроде. Сыновья учатся, с хозяйством справляются, они у нее самостоятельные. Хорошие парни.

–         Как ваши дочки, внуки?

–         Все в порядке, спасибо.

–         У Нины Петровны радикулит еще не прошел?

–         Практически прошел. Ей Света каждый день особый массаж делает и, судя по результату, он помогает.

–         Как Света? Полностью акклиматизировалась к московской жизни?

–         Эта девушка как кошка, мгновенно приспосабливается к любой ситуации. Вообще, надо сказать, что я очень довольна ею. Она молодец во всех отношениях – и работящая, и умница, и схватывает все на лету, и поладит с любым человеком. Очень легкий, солнечный характер.

–         Молодой человек у нее еще не появился? – улыбнулся он, а сам похолодел в ожидании ответа.

–         Да она практически из дома не отлучается. Разве только если я куда-нибудь ее с поручением отправлю. А в нашем доме из мужского населения – Сережа, да Лев Аронович. А у Сережи, как вы знаете, невеста уже есть и, по всему судя, дело идет к скорой свадьбе.

Он отпустил Веру Артемьевну домой. Открыл ящик стола, где хранил личные дела своих работников. Вот и дело Светы. Открыл его. Вот и она собственной персоной. Смотрит на него своими серыми глазищами.

– Ну, здравствуй, моя принцесса. Каково тебе живется, а? О чем ты мечтаешь? Вернее, о ком? О каком таком принце на белом коне грезишь? А, может, я и есть твой принц? Хм, принц… Скорее уж тогда король. Или лучше президент. Или премьер-министр. …Хрыч старый, вот я кто. Хотя… Разница в пятнадцать с половиной лет это такой пустяк в наше время, тем более, если разница в пользу мужчины.

Вспомнил слова экономки: «в нашем доме из мужского населения – Сережа, да Лев Аронович». А он, Вячеслав Вадимович, значит, не мужик? Так, непонятно кто неопределенного пола. И, похоже, Света солидарна в этом вопросе с Верой Артемьевной. Он глубоко вздохнул, еще раз внимательно вгляделся в фотографию, погладил пальцем ее волосы, легонько провел ладонью по ее лицу. Ах, Света, Светочка, аленький цветочек. И что в тебе такого, что занозой застряла в его душе? Поднес фотографию к лицу, коснулся губами Светиных губ, и сам устыдился несусветной глупости своего поступка. Медленно закрыл папку и положил ее опять в стол.

 

 

Он все больше ощущал в себе в последнее время потребность с кем-нибудь поговорить. Не о бизнесе, не о прогнозах на падение или рост доллара, не о возможных путях политического развития страны. Просто так, «за жисть». Как горячо спорили в студенческие годы на самые разнообразные темы, начиная с проблем ядерной физики и кончая «про любовь». Вдруг выяснил с горечью, что потрепаться просто так не с кем. Обсудить дела фирмы – пожалуйста, решать домашние вопросы – тоже, потрепаться о политике – бога ради, но поболтать «ни о чем» не с кем. Вот дожил! Выудил со дна письменного стола старую потрепанную записную книжку, начал листать. Кто-то уехал жить за границу, кто-то так далеко двинул в политику, что стал за пределами досягаемости, кто-то, как и он, успешно занимался бизнесом, но по редким встречам с ними он понимал, что их теперь не интересовало ничего, кроме их дела да курса доллара. Вдруг наткнулся на домашний телефон Ильи Степанова. Как получилось, что со времени окончания университета они, такие неразлучные в былом друзья, ни разу не встретились? Илюха, вот кто его всегда понимал и поддерживал. Интересно, каков он сейчас? Все такой же худющий прыщавый переросток, сутулящийся, с длинными неловкими руками и ногами, двигающимися несогласованно между собой или импозантный холеный дядька, глава многочисленного семейства и очередной фирмы, которых сейчас в Москве как комаров в лесу? Набрал его номер без малейшей надежды услышать в ответ глуховатое Илюшкино «алло, Степанов у аппарата». Столько лет прошло, целых полтора червонца, человек сто раз переехал, несколько раз поменял номер телефона. Да жив ли он вообще.

–         Алло. Степанов у аппарата.

–         Илюха, черт, живой?! Сто лет тебя не слыхал и не видал? Как ты, старик?

–         Никак сам господин Федосин собственной персоной? Чем обязан такой высокой чести?  – в голосе явно сквозит радость, впрочем, никакого особенного удивления и потрясения не выказал, как будто не далее как неделю назад встречались.

–         Щас как дам в лоб за господина, сразу перестанешь придуряться.

–         Ты сначала дотянись до лба этого самого.

–         В чем же дело? Назначай встречу.

–         Да я то не бизнессэр, в отличие от некоторых, я в любое время после 18 часов.

–         Тогда сегодня. В 19-00 в нашей кафешке. Ез?

–         Ез-ез. ОБХСС. Лады, договорились, – на том конце провода отключились.

Илюха почти не изменился. Такой же неуклюжий, расческа, по всему видать, также нечасто гуляет по его лохматой шевелюре. Поменялись очки да костюм, впрочем, сильно не отличающиеся от своих предшественников. А вот улыбка та же самая – простецкая и добрейшая во всю физиономию.

– Ну, здорово, Славка, – он протянул ему свою узкую ладонь с длинными как у пианиста пальцами.

– Здорово, Илюха! Здорово, братан! – С чувством обнял он друга, хлопая по худой спине, – Сколько лет! Сколько зим!

По старой памяти заказали себе по двойной порции пельменей, их излюбленное в прошлом блюдо, по салатику и по сто пятьдесят граммов «Смирнофф».

– Я про тебя ничего и не слыхал с тех самых пор, как разбежались после института, – признался Вячеслав Вадимович после первой рюмки, – рассказывай: что ты, как ты.

– А вот я про тебя весьма наслышан от бывших однокашников. Говорят, прешь в гору, как танк. Скоро сам дедушка Рокфеллер тебе завидовать будет.

– Врут. То есть, преувеличивают. Но дела действительно идут нормально. Как говорится, на жизнь не жалуюсь. Есть свой дом на окраине столицы, есть несколько элитных квартир по стране, есть недвижимость и за бугром, есть приличные счета в разных банках, в том числе и в швейцарском. Владею собственной фирмой и являюсь совладельцем еще нескольких предприятий. Но главное, есть дело, которое я люблю и умею делать, которое приносит моральное и материальное удовлетворение, которым я могу гордиться, так как я сам сделал его с нуля, и оно приносит чистые деньги.  А вот семьи у меня пока нет. То есть, была. Помнишь Майку с филфака? Длинноногая такая, рыжая, энергичная? Окрутила таки она меня уже после получения диплома. Но стервой оказалась первостатейной. Два года мы с ней промучились и разбежались ко взаимному удовольствию. Причем, оставила меня практически голого, то есть буквально в одном костюме от нее ушел. Да плевать. Я рад был до смерти, что легко отделался, а то, что она у меня выцарапала, я через год с лихвой окупил. Но после нее у меня стойкий иммунитет к слабому полу выработался. Не то, чтобы я от них шарахаюсь, нет, дружу, очень даже дружу, но жениться по новой – упаси бог. Ты то как? Давай колись. Чистосердечное признание облегчает…

– Я тоже один. Два года назад родителей одного за другим похоронил. Работаю. Веду кружок радиоэлектроники в Детском доме творчества. Зарплата, конечно, не ахти какая, но мне одному много не надо. На пельмени и пиво хватает, и ладно.

– Какой на фиг еще кружок? У тебя же, Илья, светлая голова. Ты же у нас на курсе первый парень на деревне был в смысле учебы. Бросай свой кружок и айда ко мне на фирму. Для тебя место всегда найдется.

Илья широко улыбнулся своей доброй улыбкой и покачал головой:

– Нет, Славка. Не агитируй и не соблазняй меня жирным куском. Не пойду! Мы с моими подопечными такие модели клепаем, такие схемы мудрим – тебе и не снилось. Недавно на всероссийском конкурсе первый приз отхватили. Мне с ними интересно, а им со мной. Я там душой отдыхаю. А разрабатывать схемы как народ еще больше обворовать да конкурентов капитальнее утопить – это не для меня.

– У тебя, Илюх, однобокое представление о предпринимательстве и бизнесе. Мы не только топим и грабим, как ты изволил выразиться, но и производим иногда нечто на пользу тому же народу и родной стране.

– Ну и молодцы. Только я сейчас на своем месте. Живу, так сказать, в полной гармонии с собой и с миром. И твои молочные реки и кисельные берега меня не соблазняют. Ведь, в сущности, для чего нужны деньги? Чтобы иметь возможность получить чего желают душа и тело, и стать в результате счастливым. Так? А я уже имею все, что желал и уже совершенно счастливый. Так что оставим в стороне мои проблемы за неимением оных и возьмемся за твои. Ведь ты не просто так позвонил мне сегодня. Ты не обижайся, Славка, я не в укоризну тебе говорю, но ты никогда и ничего не делаешь просто так. Зачем-то я тебе понадобился. Душу хочешь излить старому приятелю. Ведь так? Так изливай. Кстати, не так давно, месяца два назад, видал тебя в центре. Ты усаживал в шикарную машину девчонку комсомольского возраста. Я, помню, еще подумал, то ли дочь, то ли пассия из разряда Лолит.

– Дочери, как ты понял, не имею. В пассиях у меня девицы поярче. Это была служанка из моего дома.

– Ах ты, батюшки! Фу ты, ну ты! Мы такие не простые! Мы такие крутые! У нас прислуга имеется!

– А то!  И экономка есть, которая ведет все хозяйство, и личный водитель, он же охранник дома, и прислуг несколько единиц, и даже садовник.  Я уже не говорю о секретаре в офисе, о заместителе и подчиненных на фирме, о телохранителях.

– Широко шагаешь, смотри, штаны не порви. А вообще, я страшно рад за тебя. Честно говоря, я нисколько не сомневался, что ты многого добьешься. Ты когда еще голодранным студентом был, в тебе чувствовался стержень, целеустремленность и амбициозность в хорошем смысле этого слова. Короче, верной дорогой идешь, дорогой товарищ, дай бог тебе всего. Вот за это надо выпить еще по одной.

Выпили. Помолчали.

– Только знаешь, стал я в последнее время вот о чем задумываться. Все у меня есть, дело расширяется, идет в гору. Вот только для кого я все это делаю? Для себя? Так мне самому много не надо. Больше одного обеда не съешь, больше одного костюма не оденешь. Зачем мне одному огромный дом? Кому я все это передам, когда придет время? Семьи нет, наследников нема. То есть, наследники из числа родственников-соратников придет время, конечно, мигом сыщутся, но нет никого, кому бы я хотел все это передать. Что касается этой девчонки… Кстати, не такая уж она и юная. Ей уже двадцать первый год. Иные девицы в этом возрасте такие прожженные, все на свете видавшие. Но она не из таких. Провинциалка, воспитанная в морале и нравственности. Знаешь, как мы с ней познакомились? Я ее сбил той самой шикарной машиной, чуть не покалечил. Представляешь? Вот и взял к себе в дом, дал работу и приличный заработок. Облагодетельствовал, одним словом. Только мне это боком вышло.

–         Что так? Не чиста на руку оказалась?

–         Хуже… Влюбился я в нее. Так, как никогда до того еще и не влюблялся. Хоть на край света беги от этого.

– А зачем бежать? Ты парень свободный, видный собой. Любая за тебя с радостью побежит.

– Ан, нет, не любая. Эта не побежала. «Не люблю», – говорит. И все тут. Мне бы отступить, ну, не любишь – не люби. Не на ней одной свет клином сошелся. А вот сошелся, оказывается, свет. Именно клином, и именно на ней. Вот я и варюсь в этом сиропе, сил моих уже нет больше. Казалось бы, целый день на фирме, голова бизнесом занята, ее почти и не вижу. А все мысли о ней, все мечты о ней, перед глазами ее образ стоит постоянно. Я уж не говорю про ночь. Стоит глаза закрыть – и все. Только она. До чего дошло: недавно ей деньги предлагал за то, чтобы она вступила со мной в связь. Со стороны посмотреть – чисто голливудская ситуация: он – богатый хозяин, она – бедная юная служанка. Он ее подло домогается, она как может ускользает от его хамских грязных поползновений. Он – коварный соблазнитель, она – несчастная жертва. Почти по Карамзину: «Бедная Настя», в смысле, «Бедная Света». Только в действительности все наоборот. Она живет, жизни радуется, день ото дня расцветает. А я сохну, пропадаю совсем, извелся в конец, сон потерял, аппетит. Еще немного в таком духе, и моя грешная душа начнет прощаться с этим миром. Я уж и клин клином пытался выбить, и работой лечился до изнеможения, и даже в ее родной городок смотался, чтобы найти причину того, почему она так засела во мне. Ничего не помогло. Что делать, Илюх?..

Оба глубоко задумались. Наконец, Илья встряхнул своей лохматой головой, печально улыбнулся:

– Тут я тебе не советчик. Извини, браток. Тут ты сам мозгуй или к психологу иди. Пусть он все твои чувства по полочкам разложит, пронумерует и резюме выдаст. Поехали ко мне, а? У меня экономок-слуг нет, но пиво и раскладушка для друга всегда найдутся. Поболтаем, вспомним старые добрые времена. Поехали?

– Поехали…

 

И опять потекли дни за днями. Контракт с «Эллисом» был оформлен, подписан и уже начал давать первые дивиденды. Воодушевленные первым успехом сотрудники работали с удвоенной энергией. Вячеслав Вадимович, поддаваясь общему настроению, тоже чувствовал подъем и работал с полной отдачей. Но внутри как ржа росла и росла черная тоска, и он все отчетливей ее чувствовал.

 

– Света, завтра мы с тобой идем на светский прием, – огорошил ее однажды вечером неожиданным заявлением Вячеслав Вадимович, пригласив к себе в кабинет, – Я сказал Вере Артемьевне, чтобы она освободила тебя на целый день от работы. Приведи себя в порядок. Если в этом есть необходимость, Сергей отвезет тебя в парикмахерскую и к косметологу, либо пригласите специалистов на дом.

Света удивленно смотрела на него широко раскрытыми глазами.

–         Мне идти на светский прием? Зачем это?

–         Затем, что так надо. Это личная просьба господина Айлена Дойля. Мистер Блэк – помнишь такого? – Света кивнула, – Вот этот самый Блэк, видно, дюже соскучился по тебе и лично просил меня, чтобы я явился на вечер непременно в твоем обществе. Так как господин Дойль является нашим компаньоном, фигура в нашем деле весомая, я не могу не считаться с его просьбами. Все ясно?

–         Да. То есть, нет. А что я там буду делать?

–         А ничего делать не надо. Просто посидишь за столом во время обеда вместе с остальными, походишь среди людей, поглядишь на них, себя покажешь, мило поулыбаешься мистеру Блэку, раз он тебе так симпатизирует, побеседуешь с ним о том, о сем, свеженький анекдот про англичан расскажешь. Вот собственно и все, что от тебя требуется. Кстати, прекрасный случай обновить и продемонстрировать обществу Мишкин подарок, а то, насколько я знаю, платье так и висит на вешалке невостребованным. Еще вопросы есть?

–         Есть. То есть, нет. Вопросов нет. Раз так надо, я пойду на прием. А к парикмахеру и к косметологу ехать не надо, Галя лучше любого косметолога справится.

–         Вот и отлично, – кивнул Вячеслав Вадимович, подвигая к себе папку с документами и открывая ее, давая тем понять, что разговор окончен.

Света встала и в задумчивости вышла из кабинета. Она, конечно, не видела, что как только дверь за нею закрылась, хозяин тут же захлопнул папку и тоже задумался.

 

На следующее утро Света проснулась ни свет, ни заря, задолго до звонка будильника. Она вспомнила, что ей предстоит идти вечером на светский раут, и заволновалась. Ей еще не доводилось бывать ни на больших приемах, ни на светских вечерах, ни на презентациях, и она имела весьма смутное представление обо всем этом, разве что по фильмам и книгам. Конечно, она вчера вечером обежала и Галю, и Веронику, и даже Нину Петровну с вопросами о том, «шо цэ таке, этот самый светский прием, и с чем его едят». Удовлетворить ее любопытство смогла только Нина Петровна и то только в разрезе, какое меню бывает на этих приемах и как может быть организовано застолье – в виде шикарного общего стола, либо в виде отдельных столиков на трое-четверо человек, либо в виде шведского стола. Она дала несколько общих советов на предмет какие блюда как есть, к чему лучше и не прикасаться во избежание конфуза и что делать с салфеткой. «Ты смотри, что делают остальные, и просто повторяй за ними», – закончила она ликбез по приему пищи. «Ой, я лучше вообще ничего есть там не буду, а то еще опозорюсь, – решила Света, – Я только напитки и коктейли пить буду». «С напитками и, тем более, коктейлями тоже поосторожней, – инструктировала ее повариха, – На этих вечерах полно коктейлей с добавлением алкоголя. Сама не заметишь, так назюзюкаешься. Тем более, на голодный желудок». Света решила для себя, что ни есть, ни пить она ничего не будет.

Позавтракав, Света было взялась за уборку на кухне, но Вера Аркадьевна ее быстренько тормознула: «Хозяин не велел тебя сегодня загружать работой».  На Светины возражения, что собираться на вечер еще рано, экономка все равно прогнала ее из кухни. Света погуляла по саду, написала письмо сестре. Потом тщательно вымылась, вымыла волосы оттеночным шампунем, отчего они приобрели красивый золотистый оттенок. Часа через два после обеда Галя со словами «пошли делать из тебя красотку» увела ее в свою комнату. Она колдовала над ней почти три часа. Первым делом накрутила Светины волосы на толстенные бигуди. Сделала ей маникюр, покрыла ногти перламутровым лаком. Долго втирала ей в руки и ноги какие-то ароматические масла, увлажняла кожу лица и шеи гелями и кремами, пока Света не закуксилась: надоело, однако. «Молчать! – прервала ее нытье Галка, – Красота требует жертв!». Потом принялась за ее лицо. Над лицом она потрудилась особенно тщательно: подправила брови, наложила тональный крем, используя для разных участков лица разные оттенки, особым способом нанесла на веки тени, удлинила ресницы, обрисовала карандашом контур губ и покрасила их помадой. Галя еще долго мудрила: то обмахивала лицо кисточкой, то что-то дорисовывала там, что-то наоборот тушевала. Света, махнув на все рукой, даже и не пыталась больше возражать. Она сидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, в пол-уха слушала Галину болтовню, а сама думала о …Вячеславе Вадимовиче. Перед ее глазами встал их давний разговор, когда он сделал ей такое странное и совершенно неожиданное предложение – 10 тысяч долларов за несколько встреч. Ее это предложение тогда поразило, и обидело до глубины души, ведь она не давала никакого повода думать о ней так плохо. А вот интересно, если бы он сделал такое предложение ей сейчас, что бы она ответила? Она… она бы сказала… Ах, нет, она не знает, что бы она ему сказала. И дело вовсе не в 10 тысячах. Дело совсем в другом. Просто… просто непонятно почему, но он ей теперь стал нравиться. Очень нравиться. И с каждым днем все больше и больше. И сниться почти каждую ночь. Ее волновали эти сны, радовали и пугали одновременно.

– Эй, уснула, что ли? – прервала ее размышления Галя, – Просыпайся, спящая красавица. А ну, глянь на меня. Так… Так… Повернись. Теперь другим боком. Да, – наконец подвела она итог увиденному, – красота – это страшная сила!

Света встала и подошла к зеркалу. На нее смотрела взрослая, очень красивая и эффектная девушка. Она смотрела и не узнавала в отражении себя.

–         Ну, как? Клиентка довольна, надеюсь? Чего молчишь?

–         Я просто думаю о том, сколько же раз мне теперь придется убираться вместо тебя. Наверное, с полгода. Никак не меньше.

–         А ты как думала? За все в этом мире надо платить, дорогая.

 

Они едут с Вячеславом Вадимовичем в его машине. Едут на прием. Туда, где соберутся сливки общества, где будет мистер Айлен Дойль и еще много разных важных господ, и разодетых дам. Они оба сидят на заднем сиденье, их везет Сергей. Света взволнована. Хоть она и приняла по совету Веры Аркадьевны успокоительное, но оно ей мало помогло. Света боится сделать что-нибудь не так, показаться смешной или нелепой в глазах этой светской публики, а особенно, в глазах Вячеслава Вадимовича. Она исподтишка косит на него глаза и вдруг видит, что он тоже искоса посматривает на нее. Их взгляды встречаются, и Света смущенно улыбается ему. Он ободряюще ей подмигивает:

–                     Ничего, Светок, не дрейфь. Все будет тип-топ.

–                     Надеюсь, – тяжело вздыхает Света, – Можно, я там пристроюсь куда-нибудь в уголок, чтобы меня никто не заметил?

–                     Это у тебя вряд ли получится, чтобы никто не заметил, – усмехается Вячеслав Вадимович, – Такую красавицу невозможно не заметить.

Света молчит. Она так и не поняла, то ли он серьезно сказал, то ли так пошутил.

 

Уже по тому, сколько роскошных машин она увидела перед домом, куда они приехали, Света пытается сделать себе представление о том, какую публику встретит в самом доме. Вид разодетых дам и импозантных мужчин, выходящих из подъезжающих машин, повергает Свету в легкий шок.

– Не переживай, Светик, – ободряюще шепчет ей на ушко Вячеслав Вадимович, – ты ничуть не хуже этих дамочек. Ты куда как лучше их всех вместе взятых.

Он подставляет ей свою руку, она берет его под руку и сразу чувствует себя увереннее. Они входят в парадную дверь, которую услужливо распахивает перед ними человек в позолоченной ливрее, идут по широченной парадной лестнице, устланной красным ковром. На лестничном пролете ее взгляд упирается в зеркальную стену, и она  видит свое отражение. «Неужели это я? Вот эта красивая стройная девушка в бирюзовом платье, в туфлях на шпильке, с копной золотистых волос, идущая под руку с Вячеславом Вадимовичем? Не может быт! Или может?» – едва успевает подумать она. А они уже входят в огромный зал с высоченным потолком, в центре которого красуется огромная хрустальная люстра, сплошь увешанная сверкающими подвесками. Оркестр играет «Вальс цветов» Чайковского. Свете очень нравится этот вальс, но волнение мешает ей сейчас наслаждаться музыкой. Вячеслав Вадимович, кивая направо и налево знакомым, ведет ее через весь зал в правый угол, где Света узнает среди праздничной толпы людей несколько знакомых лиц, которых видела на дне рождении хозяина. Он представляет ее, представляет ей людей, называет имена, должности. Она мило улыбается, подает руку, здоровается. Все названные имена тут же бесследно улетучиваются из ее головы, и ей становится не по себе: она никого не запомнила, какой ужас! Когда он повел ее дальше к другому кружку людей, Света шепчет ему с испугом: «Вячеслав Вадимович, я никого не успела запомнить. Какой кошмар!». «И правильно! – смеется Вячеслав Вадимович, – На фига тебе помнить эти рожи. Не засоряй голову мусором. Не грузи себя лишней информацией, это ни к чему. Расслабься. Отдыхай». Она немного успокаивается и пытается внять его совету расслабиться. Опять подает руку, когда он представляет ей людей, улыбается уже спокойнее, просто разглядывает лица, и они все кажутся ей добрыми, милыми, приятными. Страх окончательно покидает ее. Она отвечает на вопросы, обращенные к ней, сама задает вопросы, умело поддерживает беседу. Ей становится хорошо, комфортно и уютно в обществе этих людей. Обычные хорошие люди с приветливыми лицами и добрыми улыбками. И чего она так паниковала? Вячеслав Вадимович одобрительно кивает ей, мол, все хорошо, видно, что он доволен ею и ее поведением. И Света успокаивается окончательно. Она по наивности своей не обратила внимания, просто не заметила, как на нее бросают заинтересованные и явно восхищенные взгляды мужчины. А он заметил, и гордость за нее переполняет его.

К ним подходит с улыбкой господин Дойль. На нем безукоризненно сидит  фрак, он в белоснежной  рубашке и галстуке-бабочке. Только котелка и тросточки не хватает для завершенности образа истинного английского лорда. Света искренне радуется ему, как старому знакомому. Айлен Дойль целует Свете руку, приводя ее тем в смущение, потом здоровается за руку с Вячеславом Вадимовичем. Они перекидываются парой дежурных фраз, после чего Вячеслав Вадимович со словами «позвольте вас оставить на минуту», отходит.

– Вы сегодня просто изумительно прекрасно выглядите, Светлана, – говорит господин Дойль на чистейшем русском языке, – я совершенно очарован вами.

Света растерянно улыбается, она не привыкла к комплиментам.

– Вячеслав Вадимович сказал, что это вы просили, чтобы он взял меня с собой на этот вечер. Это так?

– Да. Действительно. У меня остались самые приятные воспоминания о нашей первой и, к сожалению, пока последней встрече. Как ваши дела, Светлана? Что нового произошло за это время в вашей жизни?

Света на секундочку задумывается, потом легко пожимает плечами: ничего нового у нее не произошло.

– А как ваши дела, мистер Дойль? – переходит она на английский, – Вы, надеюсь, не разочаровались в русских партнерах?

– Пока нет. Надо сказать, что господин Федосин произвел на меня при нашей первой встрече очень благоприятное впечатление. И оно со временем только усилилось. Это деловой и корректный человек. С ним приятно иметь дело. Такого же мнения придерживаются и другие мои знакомые, которым когда-либо приходилось иметь с ним дело. А вы что скажите на это, юная леди?

– Дело в том, мистер Дойль, что я имею весьма туманное представление о бизнесе, которым занимается Вячеслав Вадимович. Я больше знаю его с другой стороны. Так вот, мое мнение таково: он хороший и порядочный человек. По-моему, это самое главное.

К ним возвращается Вячеслав Вадимович. Он несет три тонких, высоких

фужера, наполненных светло-желтым пузырящимся напитком. «Шампанское», – догадывается Света.

– Дамы и господа! – торжественно иронично произносит он, – Давайте выпьем за наше знакомство. – Он передает один фужер мистеру Дойлю, один Свете. Они со звоном сдвигают свои фужеры и выпивают содержимое. У Светы щекочет в носу от пузырьков, она слегка мотает головой и, наконец, от души чихает. «Будьте здоровы!» – с двух сторон произносят хором мужчины. Все трое смеются.

– Я рад знакомству с вами, господин Федосин, – после небольшой паузы серьезно произносит мистер Дойль, – Мне нравится быть вашим партнером. Вы, русские, любите рисковать, в отличие от нас, европейцев. Но в данном случае, риск оправдан, так как имеет под собой твердую основу: вами проделана колоссальная подготовительная работа, все пунктуально просчитано и взвешено до мелочей, так что риск сведен к минимуму. У вас согласованная команда профессионалов, понимающая друг друга с полуслова.  Вы настоящий бизнесмен, и с вами можно иметь дело. Поверьте, я редко говорю комплименты, и только заслуженные. А вам, Светлана, я хочу сказать: первое, вам повезло с шефом; второе, шефу еще больше повезло с вами. Если бы у меня была такая красивая подчиненная, я был бы самым счастливым боссом в мире. Позвольте вас пригласить на танец, мисс?..

Со стороны они смотрелись как весьма приметная и очень выразительная пара. Света танцевала красиво, легко. Вячеслав Вадимович просто залюбовался на нее. Непонятно, откуда в этой провинциальной девочке, приехавшей из задрипанного, богом забытого Ленинска, это очарование, эта грациозность, женственность и изящество. Или это у женщин врожденное, так сказать, в крови, заложено на генном уровне?

Когда Айлен Дойль после танца с легкой улыбкой возвратил ему сияющую Свету, он крепко взял ее за локоток.

– Ну, мисс, теперь весь оставшийся вечер вы будете танцевать только со мной. За тобою должок, помнишь? А с учетом набежавших за истекший срок пени как раз и выходит, что танцевать тебе сегодня придется только со мной. Есть возражения на это?

–         Нет! – рассмеялась Света, – Абсолютно никаких возражений, сэр!

… Возвращались домой они уже далеко за полночь. Вечер явно удался. Если Света поначалу чувствовала себя среди расфуфыренной публики скованно, то чувство неловкости скоро оставило ее. С помощью Вячеслава Вадимовича и мистера Дойля она вполне освоилась в обстановке. Помог этому и соратник Вячеслава Вадимовича Андрей. Он явился на вечер один и не преминул возможности приударить за Светой. Наговорил ей кучу комплиментов, ухаживал за ней весь вечер, развлекал, как только мог, беспрестанно приглашал ее танцевать, смешил, угощал напитками и конфетами, в общем, крутился вокруг нее юлой, вызвав тем тайное неудовольствие шефа.

Пока ехали в машине, Свету слегка разморило. Возбуждение от вечера улеглось, ей страшно захотелось спать. Она изо всех сил боролась с дремой, таращила глаза на огни, мелькающие за стеклом, незаметно щипала себя за коленку, но веки так и слипались, словно разно заряженные полюса магнитов. Она начала клевать носом, мотая головой в такт движению машины, потом откинулась на спинку сиденья и задремала. Когда машина подъехала к дому, Света крепко спала на плече Вячеслава Вадимовича. Сергей открыл дверь, принял спящую девушку на руки и передал ее вышедшему из машины хозяину. Света так и не проснулась. Она, конечно, не могла видеть и знать, как Вячеслав Вадимович внес ее на руках в дом, как отнес в ее комнату, уложил на кровать, осторожно снял с ее ног туфли и аккуратно – носок к носку – поставил их под кроватью. Как сел рядом на кровать, взял в свои руки ее тонкие запястья и, едва касаясь губами, поцеловал ее кисти, сначала с тыльной стороны, потом в ладони. А потом каждый пальчик в отдельности. Как, наклонившись, приподнял ее голову, освобождая волосы от заколок, поднес к своему лицу золотистую прядь, вдохнул ее тонкий аромат. Потом сказал сам себе строго: «Нельзя! Пошел вон отсюда, дурак!» и даже погрозил себе пальцем. Встал и тут же вышел из комнаты, плотно закрыв за собою дверь.

 

Приехав следующим вечером с работы и выслушав доклад экономки, неожиданно пришел в ярость, когда она сообщила, что Света еще днем отпросилась с работы и уехала с Андреем, заехавшим за нею, в город и до сих пор не вернулась.

– Развели тут бардак! – гремел он, – Самостоятельные все стали! Что хотят, то и делают! Надеюсь, что сотовый хотя бы она с собой взяла?

– Да, конечно, взяла, – поспешила его успокоить удивленная его вспышкой Вера Артемьевна, – но… но телефон не отвечает, недоступен.

– Бардак, – повторил зло Вячеслав Вадимович, доставая из кармана свой сотовый и найдя в его телефонной книжке номер Андрея, набрал его.

– Абонент временно не доступен или находится вен зоны досягаемости, – сообщил сотовый официальным женским голосом.

– Ничего, дружок. Завтра я тебя по любому достану, – сквозь зубы процедил он и, беря себя в руки, сдержанно сказал озадаченной экономке:

–         Езжайте домой, Вера Артемьевна. Отдыхайте. До завтра.

–         Извините меня, если я не должна была отпускать Свету с этим парнем. Я просто подумала, что человек он не посторонний, ваш приятель и компаньон. Я же давно знаю Андрюшу, он славный молодой человек. Да и время было раннее – что-то около 15 часов.

–         Все нормально. Не обращайте на меня внимания. Просто день сегодня выдался на редкость тяжелый, нервный, вот я и сорвался на пустом месте. Света – взрослая девушка и вправе сама распоряжаться своим свободным временем.

Когда Вера Артемьевна вышла, он еще раз набрал номер Андрея, номер Светы и, услышав оба раза неизменное «абонент временно недоступен…», с такой яростью швырнул телефон в противоположную стену, что тот только брызнул во все стороны кнопками и винтиками.

Света вернулась домой почти в полночь. Вячеслав Вадимович не спал. Он стоял у окна своей спальни при потушенном свете и смотрел, как подъехал к крыльцу черный «джип» Андрея, как он сам вышел и помог своей спутнице выйти из машины. Они еще постояли несколько минут, Андрей что-то говорил Свете,  взяв ее за руку и наклонившись к ее ушку, та смеялась. Наконец, Света не без усилия выдернула руку из его ладони и зашла в дом, помахав на прощанье Андрею. Андрей сел в машину и уехал.

– Ладно, голубки, я с вами завтра разберусь, – пообещал Вячеслав Вадимович и вопреки своему обещанию вышел из спальни, чтобы немедленно увидеть Свету. Она, прикусив губу, на цыпочках пересекала холл, когда так и замерла, наткнувшись взглядом на хозяина, стоявшего с грозным видом у лестницы, ведущей на второй этаж.

– Добрый вечер, Вячеслав Вадимович, – пролепетала мгновенно оробевшая Света.

– Я бы сказал: доброй ночи. Это будет вернее, – он говорил негромко, но его тон не предвещал ничего хорошего, и Света в конец растерялась.

– …Простите меня. Я немного задержалась, – ее голос был едва слышен.

– Немного? – он выразительно посмотрел на циферблат часов, – По-вашему, милая барышня, это немного? Без семи минут двенадцать. В это время все приличные девушки давно в постелях. Разумеется, в своих постелях. Мне кажется…

– Простите меня, Вячеслав Вадимович! – торопливо перебила его Света, – Я знаю, я виновата! Я забылась. Извините меня. Время так моментально пролетело, я и не заметила. Извините меня, пожалуйста. Я больше так не буду. Если вы считаете, что моему поступку нет прощения, я завтра же уйду из вашего дома.

–         Ну, ну… Не горячись. Никто тебя отсюда не гонит. Просто…

–         Я все поняла. Больше этого никогда не повторится, честное слово!

–         Хорошо. Иди спать. У меня один вопрос: почему твой сотовый был отключен?

–         Так мы в кино были, вот я и отключила телефон, чтобы не мешать людям смотреть фильм. А потом просто забыла его включить.

–         Так. Вы были в кино. А где потом?

–         Мы были на двухсерийном фильме. Потом в кафе заехали, перекусили. А потом просто катались по городу. Москва, оказывается, такая красивая ночью, вся в огнях и световой рекламе! Я еще никогда не видела ночной город, вот Андрей, то есть, Андрей Николаевич мне его и показывал. Простите меня, пожалуйста.

–         Хорошо, – примирительно произнес он, – забыли. Иди спать. Что касается Андрея Николаевича, должен тебя предупредить, что он неплохой малый, но ветреный, влюбчивый, в обращении с девушками очень непостоянный. Имей это в виду, чтобы потом не пришлось плакать.

–         Ладно, я буду иметь в виду. Спокойной ночи, Вячеслав Вадимович, – и Света мышкой нырнула в коридор, ведущий в левую половину.

А Вячеслав Вадимович еще долго ворочался в своей постели. «Ну, Андрюха, друг мой ситный! Ну, Андрей Николаевич!.. Тебе, оказывается,  палец в рот не клади. Жук – вот ты кто, дружок. Жук и прохиндей!».

 

На следующий день он предложил  Андрею вместе пообедать. Для обеда выбрали небольшой уютный ресторанчик с традиционной русской кухней, расположенный недалеко от их фирмы. В ожидании заказанного борща, Вячеслав Вадимович как бы между делом поинтересовался у компаньона:

– Где это ты вчера мою служанку до полуночи катал? Девчонке, между прочим, крепко влетело за это.

– Ах ты, батюшки, какой строгий ты у нас барин, – расплылся в ехидной улыбке Андрей, – Подумаешь, девушка немного поздно домой вернулась. Она уже взрослый человек. Делов то…Many noise about nothing.

– Много шума из ничего, говоришь, – не ответил он на улыбку, – только позволь тебе заметить, что дисциплина есть дисциплина. И ты первым предложил бы уволить сотрудника, который серьезно ее нарушил. Разве не так?

– Хорошо, шеф. Принимаю ваши претензии, – поднял вверх руки Андрей, – Да, это я виноват. Как-то потерял счет времени вчера. Глянул на часы – ë-моë! – почти одиннадцать.

– Ты потерял счет времени – понимаю. А она где была? Ты же только что заметил, что она взрослый человек. Так что вину с нее не снимаю.

– Да что случилось то?! – вспылил Андрей, – Что такого произошло, собственно говоря? И всего то: Света немного поздно вернулась домой. Она же была не с неизвестно кем, а со мной. Я довез ее до дома, до самого подъезда. Доставил в наилучшем виде, в целости и сохранности. Что не так?

– А ты не понимаешь, да? Пока она живет и работает в моем доме, она должна подчиняться определенному режиму и порядку. И то, что она была с тобой, это не оправдание.

Официант принес поднос. Поставил тарелку с борщом перед Вячеславом Вадимовичем, перед Андреем поставил двойную порцию солянки. «Приятного аппетита, господа». Но аппетит у господ, похоже, пропал.

– Ладно, – наконец примирительно сказал Андрей, – я все понял, шеф. Претензии твои принимаю. Как говорится, был не прав, готов кровью искупить… Давай уже обедать, что ли. …Кстати, ты не будешь возражать, если я приглашу Свету завтра на прогулку? Гарантирую ее возврат в целости и сохранности до 20-45 по московскому времени, как раз к началу передачи «Спокойной ночи, малыши».

Вячеслав Вадимович опустил ложку, которую уже было занес над дымящейся тарелкой. Аппетит у него пропал начисто.

 

На следующий день он вернулся домой непривычно рано. Заглянул на кухню, поинтересовался между делом у Нины Петровны, дома ли Света. Ее не было дома. Что ж, имеет право, у нее сегодня выходной. Это с одной стороны. А с другой стороны, какого хрена она шляется неизвестно где в последнее время?

–         А что у нас ожидается на ужин? – спросил он уходя, памятуя, как истинный конспиратор, золотое правило Штирлица: если не хочешь, чтобы люди знали чем ты в действительности интересовался, спроси уходя о чем-нибудь постороннем, и люди подумают, что именно по этому вопросу ты и приходил.

– Овощное рагу и сырники, – почтительно ответила повариха.

– Сырники – это хорошо. Это просто прекрасно, – порадовался Вячеслав Вадимович, но глаза его при этом были почему-то печальны.

 

Андрей сдержал свое слово: ровно в 20-45 по московскому его «джип» притормозил у крыльца. Вячеслав Вадимович наблюдал в своем кабинете из-за края шторы, как Света выпорхнула из машины и скользнула в дом. Явилась, не запылилась. Неизвестно только что при этом у нее в голове творится. Уж не влюбилась ли она часом в этого красавчика Андрея. А если еще и не влюбилась, то влюбится обязательно. Андрей, как и всякий дамский угодник с богатым амурным опытом, может с легкостью обаять и очаровать любую женщину, а уж заморочить голову такой дурехе, как Светка, ему пара пустяков. Вячеслав Вадимович взял со стола мобильник и набрал номер сотового Андрея, чья машина как раз выезжала в это время за ворота.

– Здорово, шеф. А я как раз от твоего дома отъезжаю.

– Видел. Поэтому и звоню. Тормозни, если не торопишься.

– Да вроде нет, – и его машина дала задний ход.

…- Стою перед тобой, как лист перед травой! – лихо отрапортовал Андрей, козыряя.

– Садись, лист. Отдохни.

– Гербарий будешь из меня делать, шеф? – догадался Андрюха, глядя в его строгое лицо.

– Потолковать надо. Как мужику с мужиком.

– Что ж, – обреченно вздохнул Андрей, усаживаясь в кресло, – давай толковать, раз так.

– Дело касается Светы.

– Да уж понял, не дурак. – усмехнулся он, доставая сигарету, – Курить то можно у тебя?

– Кури. Кури и слушай меня, – Вячеслав Вадимович придвинул к нему пепельницу, – Света – молоденькая провинциалка, приехавшая в столицу всего несколько месяцев назад. Ей только двадцать, а по степени наивности все двенадцать. Мой племяш – семиклассник куда умнее в житейском смысле и опытнее, все ее опекал, пока здесь жил. Ты у нас мужик бывалый, как говорится, огонь, воду, медные трубы и еще много чего прошел. Ты старше ее больше, чем на червонец. Короче, чего тут слова разводить, ты и сам все понимаешь. Она живет в моем доме, значит, я несу за нее определенную ответственность. Мне бы не хотелось быть свидетелем и косвенным соучастником совращения неопытной малолетки. На кой хрен она тебе сдалась, ответь мне? Тебе что, мало подружек? Да езжай сейчас в любой ночной клуб или бар, подмигивай направо и налево, и за тобой мигом хвост из красоток на любой вкус потащится. Не все ли равно тебе с кем развлекаться? Она у тебя какая по счету будет? 147-я или 250-я? А у нее еще никого не было, это же у нее на лбу вот такенными буквами выведено. Или свежатинки захотелось? Приелось уже все, так?

Андрей затушил в пепельнице недокуренную сигарету.

– Хорош нотации читать, Славк. Думаешь, я не понимаю всего этого? Да не хуже тебя, а лучше тебя все понимаю и чувствую. О развлечении тут и речи быть не может. Если бы я хотел завести очередную легкую интрижку, то, как ты только что советовал, поехал бы в клуб и так далее. С ней, со Светой, легкое ни к чему не обязывающее любовное приключение невозможно. Она девушка другого уровня. С ней все может быть только или очень серьезно, или никак, не смотря на ее юные годы и неопытность. Понимаешь, как бы тебе это сказать, она меня чем-то зацепила. Пока еще не понял чем. С ней все по-другому, не как с остальными. Короче, не беспокойся, никакого соблазнения не будет. Это я тебе стопроцентно гарантирую.

И уже уходя, в двери, обернувшись, весело оскалился:

– А, может, я женюсь на ней, а?! Возьму и женюсь! Будешь свидетелем на нашей свадьбе, Вадимыч? – и он ушел, не дожидаясь ответа, только дверью за собою хлопнул.

Тьфу! Женится он. Благодетель нашелся! Успокоил, называется. И Вячеслав Вадимович засунул руки в карманы и с раздражением зашагал из угла в угол своего просторного кабинета.

 

…- Юлечка, золотко, здравствуй, моя дорогая.

– Боже мой, никак сам господин Федосин соблаговолил своим вниманием осчастливить? Сколько лет, сколько зим. Как мы рады!

– «Мы» – это кто?

– «Мы» – это я. Как это ты меня вдруг вспомнил? Даже удивительно.

– А я тебя и не забывал, Юлечка. Можно к тебе приехать? Ты там замуж не вышла случайно за это время? Соскучился по тебе страшно.

– Врешь ты все, Славка. Не скучал ты по мне нисколько, иначе, кто тебе мешал меня увидеть или хотя бы позвонить. Это я соскучилась до смерти. Приезжай. Я жду тебя.

Он едет к своей недавней любовнице. Она права, он нисколько не скучал по ней все это время. Более того, он ее даже и не вспоминал. Его сердцем, душой и мыслями все это время всецело владела и владеет другая девушка. Девушка, которой он совершенно безразличен. Что ж, он мужик самолюбивый. Навязываться не привык и не будет. В конце концов, есть на свете и другие девушки, не хуже ее. Взять Юлю, к примеру. Юлька – редкостная умница, чуткая и деликатная, не в пример Маринке, с которой он порвал окончательно. Просто Маринка – стильная штучка, известная топ-модель, с Маринкой было престижно появляться в высшем обществе, мужики на нее так и оглядывались, сворачивая себе шеи, что еще совсем недавно так льстило ему. Юля гораздо глубже, тоньше, мудрее, что ли, да и внешне выглядит ничуть не хуже и даже лучше – более женственная и нежная, чем эпатажная, пустая Маринка. И что важно, она его действительно любит. Он это всегда знал, только это его почему-то ничуть не волновало.

Она распахнула дверь своей квартиры, едва только он вышел из лифта. Значит, действительно очень ждала, прислушивалась к звукам.

На Юле новое, еще не виденное им платье, облегающее, темно-синее с глубоким вырезом, открывающим красивую грудь. Она прижимается к нему, обхватывает его руками, утыкается ему в грудь, и он чувствует, что Юля действительно соскучилась по нему. «Дико соскучилась», – подтверждает и она, поднимая к нему счастливое лицо. В полумраке тусклого света бра сияют ее удивительно прекрасные синие глаза. «Ты, должно быть, голоден. Есть хочешь?». «Я страшно голоден!» – он легко вскидывает ее на руки и несет в спальню на широкую кровать, на которой они не любили друг друга уже несколько месяцев.

Было еще совсем темно, когда он проснулся оттого, что Юля потихоньку, стараясь его не разбудить, одевалась. Ей пора собираться на работу.

Он перекатился через кровать, перехватил ее и уложил с собою рядом.

– А отгул взять не можешь?

– Нет, милый, не могу. В городе началась эпидемия, у нас половина сотрудников на больничном. Конец года, отчеты. Мне надо идти. Ты спи. Просто дверь потом захлопнешь, когда будешь уходить. Завтрак на столе.

– Жаль, – он поцеловал ее, погладил по волосам, – я так соскучился по тебе, Юлечка.

Она грустно и как-то жалко улыбнулась:

– Знаешь, ты всю ночь меня то Юлечкой, то Светочкой называл. Я уже теперь и запуталась, как же меня в действительности зовут. Ты влюблен, Слава. Это очевидно. И влюблен, к сожалению, не в меня. Знаешь, ты разберись в себе, ладно? Определись. Прими окончательное решение. И помни, что есть на свете я, которая тебя любит и всегда ждет.

 

Он сидел в кафе и ел мороженное. Даже в детстве не любил это самое мороженное. И что она в нем нашла? Сладкое мороженое молоко с разными наполнителями и добавками, и только. Гадость, короче говоря. С трудом доел фруктовое мороженное, густо политое вишневым сиропом.

– Девушка, – поманил пальцем официантку, – принесите мне теперь порцию шоколадного с орехами.

В ожидании заказа посматривал за окно. Погода – мерзость. Мелкий нудный дождик вперемежку со снежной крупкой. Порывистый, пронизывающий, колючий ветер. На тротуарах и дорогах – жижа из воды, грязи и мокрого снега. И над всем этим низкое серое небо с обрывками грязных облаков. Хуже не придумать. И прохожие под стать погоде – все сплошь мрачные, чем-то озабоченные, лица у всех угрюмые и злые. Действительно, чему радоваться? Этому унылому безрадостному пейзажу? Он глубоко вздохнул и перевел взгляд на вазочку с коричневым содержимым, щедро посыпанным тертым орехом, которую поставила перед ним официантка.

– Девушка, а это что за орехи? Арахис? – неожиданно для себя спросил ее.

– Это тертый фундук, – мило улыбнулась ему пухленькая кареглазая официантка приятной наружности.

– Вы очень красивая девушка. – авторитетно заявил Вячеслав Вадимович, – А как вас зовут?

– Светлана, – опять улыбнулась она.

Боже мой, опять Света! Мир состоит из сплошных Свет.

– Светочка, а как вы думаете, это правда, что российскую девушку легче покорить убогому и сирому, чем богатому и здоровому? Говорят, наши россиянки очень жалостливы. Это верно?

Официантка пожала плечами, «не знаю», мол, и с милой улыбкой отошла к соседнему столику, откуда ее рьяно зазывал мужчина кавказской национальности в обществе с пышногрудой блондинкой.

– Наемся мороженного, заболею ангиной, буду лежать несчастный и тяжело больной. Может, тогда она меня пожалеет. Пожалеет, приласкает. Приласкает, приголубит. Приголубит, глядишь, и полюбит наконец, – уговаривал он себя, с отвращением впихивая в себя очередную ложку коричневой гадости.

 

…Дома от ужина он отказался. Его немного мутило и подташнивало от съеденных трех порций мороженного. Он выслушал доклад Веры Артемьевны о прошедшем дне и, сославшись на легкое недомогание и боль в горле, пошел в свою спальню.

–         Может, Глеба Васильевича пригласить? – озаботилась Вера Артемьевна, выходя следом за ним из кабинета.

–         Нет, не надо. Просто отлежусь.

Он полулежал в кресле, просматривая под светом торшера бумаги, когда в его дверь кто-то тихо поцарапался.

–         Кто там?

–         Это я, Света. Можно войти?

Еще бы нельзя!

–         Можно. Войди, Света, – а сам еле сдержал радостное волнение, что мгновенно поднялось в груди.

Вошла несмело. Стоит у двери, смотрит на него.

–         Проходи, раз вошла. Чего как чужая. Что у тебя? Выкладывай.

–         Вера Артемьевна сказала, что вы нездоровы. Простудились, да? – спросила, подходя ближе к его креслу.

–         Похоже, ангина начинается. Кстати, ты ведь у нас спец по этому заболеванию. Если не ошибаюсь, месяца два назад гнойную ангину пережила?

–         Не ошибаетесь, – улыбнулась стеснительно, – было дело. Так вот, как крупный специалист по ангине, официально заявляю, что вам, во-первых, необходимо наблюдение врача и лучше, если это произойдет, пока болезнь не взяла вас в оборот. Во-вторых, надо полоскать горло как можно чаще. Можно содовым раствором, можно солевым или йодным, или отваром ромашки. Хорошо бы поделать ингаляции. Полезно вам и частое теплое питье – клюквенный морс, молоко, да хотя бы чай. А температура у вас есть?

–         Нет, вроде. Не знаю, – пожал плечами.

–         Это не ответ, Вячеслав Вадимович. Что значит: не знаю? Надо узнать. Я сейчас вам градусник принесу.

–         Да ну его к черту, твой градусник. И нет у меня никакой температуры. Имеет право человек раз в году повалять дурака под видом недомогания? Если честно, я здоров как бык. Просто захотелось немного пофилонить. И чтобы кто-нибудь пожалел и поохал надо мной.

Света в нерешительности стояла перед ним. Потом вдруг приблизилась, наклонилась и поцеловала его в лоб. Он онемел от изумления.

–         Да, действительно, у вас нет температуры, – с деловым видом констатировала она, как ни в чем не бывало. Так это она у него температуру так проверяла. Вон оно что! А он то… Размечтался.

–         Ладно. Раз так, не буду вам мешать болеть, – и она повернулась, чтобы уйти.

–         Подожди, – поймал он ее за руку, – куда ты торопишься? Посиди со мной. Давай поговорим?

–         Ну, давайте, поговорим. А о чем?

–         Садись сюда, – придвинул он к своему креслу низенький пуфик, стоящий рядом. Она села. Смотрела на него снизу вверх.

Он молча смотрел на нее сверху вниз. Пауза затягивалась.

– Как там поживает твоя сестра и племянники в своем Ленинске?

– Да, ничего. Нормально поживают. Я на днях на почту на переговоры с ней ходила. Сюда она звонить стесняется. Десять минут разговаривали. И с мальчишками поговорила. Они такие смешные. Валера, это старший Валин сын, меня спрашивает: «А в Москве обезьянки есть?». И попросил прислать ему индейскую маску и лук со стрелами. В его представлении Москва – это некая экзотическая заморская страна, полная разных чудесных и удивительных штучек.

– Соскучилась по ним?

– Очень. Я ведь их с апреля месяца не видела.

– А ты поезжай к ним в гости. Я тебя отпускаю на две недели. Тебе хватит двух недель?

– Ой, что вы! Мне бы хоть на два дня к ним съездить и то хорошо. Значит, можно?

– Можно. Почему нет? Ты ведь не в заключение здесь, да и работы срочной сейчас нет.

Света замолчала. В задумчивости, наклонившись, обводила указательным пальцем узор на паласе – ромбики и кружочки. Волосы рассыпались, закрыли ее лицо. Что-то она давно не собирала их резинкой в хвостик. Взрослеет, что ли?

– Света, – заговорил он снова, – я в курсе того, что к тебе в последнее время проявляет пристальное внимание мой друг и товарищ по бизнесу Андрей Николаевич Минин. Хотелось бы знать, какого рода отношения между вами? Надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос бестактным. Я считаю, что как твой работодатель я имею право знать это.

–         Да, конечно, имеете, – кивнула Света, поднимая лицо и отводя взгляд в сторону, – только никаких особых отношений вовсе нет. Ну, мы в кино были несколько раз, в кафе ходили и в ресторан, гуляли, катались по городу. И все. С ним интересно. Он так много знает, просто ходячая энциклопедия.  Андрей Николаевич много ездил по миру и очень интересно, своеобразно и красочно рассказывает о своих поездках. С юмором у него все в порядке, анекдоты и прибаутки из него сыпятся, как из рога изобилия.

–         Понятно. Тебе с ним весело и интересно. Только хотелось бы тебя предупредить, что он уже взрослый мужчина. На девушек он смотрит не только как на приятных собеседниц. Ты должна понимать, что…

–         Я понимаю, – торопливо перебила его Света, – я, честное слово, все понимаю. Мы с Андреем Николаевичем буквально вчера обо всем поговорили откровенно. Он признался, что я ему нравлюсь, а я сказала, что тоже ему симпатизирую. Но влюблена я в другого. В общем, мы решили, что просто останемся друзьями. Я пойду, ладно? Если вам что-нибудь понадобится, позвоните.

Она выскользнула из комнаты, оставив его в раздумье и растерянности. «…Но влюблена я в другого». Как это понимать? Кто этот другой? Час от часу не легче, ей богу!

А Света, закрывшись в своей комнате, плюхнулась на кровать, зарылась в подушки. Это же надо быть такой дурочкой, чтобы так безнадежно, так отчаянно  и так глупо влюбиться в собственного хозяина. Кто он, и кто она. Между ними пропасть. К тому же, в его глазах она недалекая, глупая девчонка. И примитивная как… как валенок. Ему, конечно же, нравятся женщины эффектные, аристократические, утонченные и изысканные. Женщины его круга, к которым ей никогда не принадлежать. И она дала волю давно копившимся слезам отчаяния.

 

Вернувшись несколькими днями спустя поздно вечером после очередного трудового дня, он неожиданно встретил в холле Свету. Похоже, она ждала его.

–          Добрый вечер, Вячеслав Вадимыч. Мне надо поговорить с вами. Это очень срочно.

–         Пройдем в мой кабинет.

Они вошли в кабинет.

–         Садись и выкладывай свое дело.

Она села в кресло напротив него. Уставила сосредоточенный взгляд в темное окно. Он терпеливо ждал, глядя в ее невозможно родное лицо. Как он соскучился по ней! Не выразить словами его тоску и боль.

Наконец, она перевела свой взгляд на него и, глядя прямо в его глаза, отчетливо произнесла:

– Вячеслав Вадимович, не так давно вы мне предлагали деньги за то, чтобы я вступила с вами в интимные отношения. Я подумала… Я согласна, если вы еще не передумали. Хоть сейчас. Но деньги мне нужны будут уже завтра.

–         Что случилось?

–         Мне очень нужны деньги. Много.

–         Я это понял. Зачем?

–         Какая вам разница? Просто надо и все.

–         Ну, хорошо. Сколько тебе надо?

–         Восемь тысяч долларов.

Он встал, подошел к сейфу, набрал код, открыл его. Отсчитал от пачки и положил перед ней стопку зеленых купюр.

–         Здесь ровно восемь тысяч. Возьми.

Она неловко взяла их, спросила, помедлив:

–         Мне к вам …сегодня прийти?

–         Не надо ко мне приходить. Ни сегодня, ни завтра. Я милостыню любовью у девушек не беру. А деньги… Что-то случилось с твоей сестрой или с ее детьми, ведь так?

–         Да. Младшему Валиному сыну Степе требуется срочная операция на сердце. Как недавно выяснилось, у него оказался врожденный порог сердца. Это только сейчас врачи определили, после неожиданного сердечного приступа. Операции делают и бесплатно в Нижнем Новгороде, но там очередь. А дело срочное.

–         Деньги я даю не тебе, а твоей сестре и ее сыну. Спокойной ночи.

–         Спасибо вам, Вячеслав Вадимович. Вы хороший человек. Вы… Я этого никогда не забуду. Спокойной ночи.

 

…Когда он лежа в постели уже засыпал, в темноте кто-то тихо шепнул ему в ухо: «Ну, ты и дурак. Сама принесла себя на блюдечке с голубой каемочкой, а ты…». Он улыбнулся в темноту и сказал вслух: «Конечно дурак. Кретин. Причем, полнейший». Повернулся на правый бок, свернулся калачиком, как любил делать в детстве, и крепко заснул.

 

Третий день как ему все не в радость, все валится из рук. Она уехала, улетела в свой Ленинск. Повезла деньги на операцию. Вчера звонила уже из Нижнего Новгорода, из кардиологической клиники. Степке проводят обследование, берут анализы. Примерно через неделю обещали прооперировать. Валя тоже в клинике, но завтра уедет домой, за Валеркой пока присматривают соседи, но надолго его одного не оставишь. Со Степкой все дооперационное и послеоперационное время будет находиться Света. Еще раз благодарила его за деньги. Он недослушал, прервал: Степка вырастет, сам спасибо скажет, если посчитает нужным. В конце разговора потребовал в категоричной форме, чтобы она держала его в курсе событий, и если возникнет необходимость, немедленно обращалась к нему за помощью. Все, что в его силах, он сделает.

И опять затосковал. Он и раньше видел ее не часто и не подолгу, но всегда знал, что в любой момент может ее увидеть и услышать. А сейчас ее нет в доме, нет вообще, в Москве, и, значит, увидеть ее он сможет не скоро. Хотя, почему нет, собственно говоря? Нижний Новгород – не край света, доехать до него из Москвы даже своим ходом – пара пустяков. Вот переделает все срочные дела и поедет.

Поехать получилось только через неделю. Он весь извелся, издергался. Но когда, наконец, приехал и, преодолев препоны в виде толстой тетки в белом халате, грудью вставшей перед незнакомцем, желающим незаконно проникнуть на территорию клиники, с радостным нетерпением вошел в палату в накинутом сверху белом халате, который услужливо накинула та же тетка в обмен на хрустящую купюру, встретился с ее глазами, вспыхнувшими ответной радостью, его восторгу не было предела.

– Как тут наш герой?

– Его вчера прооперировали. Он сейчас в реанимации. К нему никого не пускают. Но хирург сказал, что все в порядке: операция прошла успешно и первые послеоперационные сутки, самые тяжелые, показали, что организм успешно справляется со стрессом. А мне пока разрешили поухаживать за другими детишками, что лежат в этой палате. Многих привезли издалека, родители не в состоянии находиться постоянно с ними рядом.

Вячеслав Вадимович огляделся. Палата шестиместная, пять коек из них заняты мальчишками 7-15 лет, шестая, Степкина, пока пустует.

– Как дела, орлы?! Чего кислые такие?

– Скучно, – ответил мальчишка постарше остальных, – попробуйте полежать здесь месяца два, тогда сами поймете. Читать неохота, надоело, а больше делать нечего.

Вячеслав Вадимович со Светой вышли в коридор. Он с нежностью посмотрел в ее бледное осунувшееся лицо с синими кругами под глазами.

– Как ты? У тебя усталый вид. Похоже, намучилась тут, испереживалась.

– Я не спала сутки. Так переволновалась вчера за Степку, пока шла операция, что потом никак не могла уснуть. Просидела всю ночь здесь, в коридоре, чтобы не мешать мальчишкам спать. Жалко их, совсем дети и уже столько довелось пережить за свои короткие жизни. Им здесь действительно очень скучно, ждут – не дождутся, когда их домой отпустят. А ждать надо долго.  Они все уже прооперированы, но еще несколько недель идет адаптационный период. Тут насмотришься такого, что сердце кровью обольется.

– То, что скучно, это ерунда. Это мы мигом поправим. Где тут заведующий отделением? Проводи меня к нему.

К вечеру палата преобразилась. Степкину пустующую кровать убрали, а ее место занял новенький цветной телевизор. На окнах вместо застиранных тряпок полувековой давности, обозначающих занавески, появились шикарные шторы. На подоконниках – цветы в красивых глиняных кашпо. Всем мальчишкам были вручены тетрисы, тамагочи и еще целая куча разнообразных электронных игрушек. В коридоре вдоль стены были установлены в ряд шесть компьютеров с целым набором дисков с играми к ним. Мигом мальчишками был составлен график почасовой игры по палатам, чтобы никому не было обидно. В обед всем ребятам на десерт дали фрукты, конфеты и пироженное. Для Степки была подготовлена отдельная комфортабельная палата с телевизором и телефоном, в которой поставили только две кровати – для самого Степки и для его тети. Сам заведующий отделением лично проверил все ли в палате хорошо устроено. Кто же мог предположить, что у мальчишки муж тети  входит в число самых богатейших людей России, да к тому же еще и щедрый благотворитель. На счет клиники по его распоряжению в тот же день было перечислено столько денег, что хватит и на новое импортное оборудование, и на закупку медикаментов и на микроавтобус, о котором так грезило руководство.

Вечером, когда страсти немного улеглись, возбужденные ребята, наконец, угомонились, разошлись по своим палатам, и в коридоре наступила тишина, Вячеслав Вадимович сидел на кровати и смотрел на Свету, которая спала на другой кровати. Пусть спит, она совершенно измучилась. А он полюбуется на нее. На самую лучшую, самую прекрасную девушку на свете. Он смотрел долго, очень долго. Он потерял счет времени. Оно перестало существовать. Все в мире перестало иметь значение, кроме нее, спящей сейчас на кровати. Вдруг, веки ее дрогнули, она открыла глаза, и они встретились с его глазами. Они долго, не отрываясь, смотрели друг на друга.

– Иди ко мне, – тихо сказала она.

– Света, что ты такое говоришь, – прошептал он, задохнувшись, – подумай…

– Иди ко мне, – повторила она, закрывая глаза…

 

 

Для него началась совсем другая жизнь. Внешне все было то же самое. Но в действительности… В действительно в его теперешней жизни все совершенно изменилось. Все стало абсолютно иным. Вернее, изменился он сам и, следовательно, мир вокруг него. Если раньше мир был трехмерным, то теперь он стал четырех-, пяти-, шести-, семимерным. Как взрослый, трезвомыслящий человек он, конечно, понимал, что причина его качественно иного восприятия мира – его влюбленность, которая открыла глаза на многие вещи, другие заставила увидеть по-другому. Она осветила весь мир, озарила его, сделала краски яркими,  людей красивыми, его терпеливым, снисходительным и великодушным. Это было как в детстве: деревья – большие, день – бесконечно длинный, мелкие детали – важные, все люди – умные и добрые, а ты  – центр огромной вселенной, которая существует, пока существуешь ты сам. Он открыл в себе неожиданное качество: он, оказывается, очень умелый притворщик. Да-да. Он так умело притворялся на людях, что почти никто не заметил перемены в нем. Подчиненные по-прежнему трепетали перед ним, не понимая, что он теперь любит их всех, как родных детей. Андрей и Василий обсуждали с ним новые проекты, и он поддакивал и даже вносил иногда очень дельные уточнения, и они не заподозрили, что для него эти самые дела отошли далеко на задний план, уступив место самому главному, самому важному в его теперешней жизни – его любви. Он стал как двуликий Янус – в нем прекрасно уживались и трезвомыслящий практик с элементами скептика, и величайший романтик. Вера Артемьевна каждый вечер почтительно докладывала состояние дел и давала полный отчет за каждую истраченную сотню, а он, слыша ее и даже планируя вслух, что еще необходимо сделать, думал в это время о ней, о Свете, о том, что она делает сейчас, о чем думает, мечтает, чего хочет. Иногда он смотрел на них на всех и жалел их. Ему было искренне жаль людей за их убогость, за слепоту, за то, что они не видят самого главного – этого удивительного огромного мира, не чувствует того, что чувствует он. А он чувствовал так много, так сильно, что иной раз ему хотелось то плакать, то смеяться от переполнявших его чувств. Конечно, такое не могло продолжаться бесконечно, он понимал это и тем более ценил и старался как можно лучше заполнить, запечатлеть в душе это удивительное состояние. Несколько раз на дню, когда он был совсем один, и никто не мог его подслушать, он звонил ей на мобильный телефон, который подарил ей перед отъездом в Москву. Это были очень странные разговоры, состоящие сплошь из междометий, недосказанных фраз, отдельных слов, и если бы кто-то их подслушал, то остался бы в полном недоумении. Но они прекрасно понимали то, что говорили друг другу, потому что разговаривали не их языки, а их души, настроенные на одну волну. Он приезжал в Нижний Новгород еще дважды и, не заходя в больницу, назначал ей свидания в гостинице. И она прибегала, ненадолго, не больше, чем на час, боясь оставить Степку надолго одного. Но этот часа было им достаточно, чтобы увидеть друг друга, соприкоснуться душами, сердцами, телами и потом жить до следующей встречи этим воспоминанием. Время тоже приобрело другие качества. С одной стороны, оно летело мгновенно, и этот час был короче одной секунды. С другой стороны, этот час становился таким огромным, таким значимым и емким, что целый год и даже век в сравнении с ним был ничем. Мир раздвоился, перевернулся, вывернулся наизнанку, и в то же самое время, он никогда не был так гармоничен, так прекрасен, так ясен и так непостижим.

 

А потом она вернулась в его дом. И опять никто ничего не заметил. Как опытные заговорщики при встречах, они просто здоровались друг с другом, зато на свиданиях вне дома они кидались друг к другу так, как будто и не виделись всего лишь час назад. Это была волшебная, чудесная жизнь, похожая на бесконечный новогодний праздник.

Они встречались в небольшой однокомнатной квартире, которую он купил три года назад для деловых и не только деловых встреч. Квартира находилась в удобном районе, недалеко от его фирмы, рядом с метро. Встречались или в ее выходной, или когда ее в город по делам направляла Вера Аркадьевна. Вот и сегодня так удачно совпало, что и он смог вырваться, и она сумела прийти.

Они лежали в обнимку, уставшие и умиротворенные и не было сейчас во всем мире людей, счастливее их. Он любовался на нее в сумерках зимнего дня, обнимал, гладил ее плечи, нежность и счастье переполняли его. Света, казалось, плавилась и таяла в его объятиях – была у нее такая чарующая, сводящая его с ума, особенность.

– Какое время года ты любишь больше всего? – спросил он, касаясь губами ее виска, – Я так мало знаю о тебе, хотя и кажется, что мы знакомы сто лет.

– Не больше двадцати, – улыбнулась ему она, сияя глазами, – Мне только двадцать. А люблю я больше всего раннюю весну. Когда снег еще местами лежит, но уже осевший, мокрый, грязный. А небо такое пронзительно синее, и воздух прозрачный и как будто звенит. Местами проталины появляются, а на них первые желтые цветочки. Так красиво – среди снега желтые первоцветы! Сорвешь тополиную почку, разомнешь ее пальцами и такой смоляной сильный запах. Запах весны. А впереди буйство цветения и долгое-долгое лето. И так на душе празднично и счастливо! Еще осень люблю. Золотую осень, когда листья под ногами шуршат. Зимой тоже хорошо. Снег падает хлопьями, искрится вечером в свете фонарей. Деревья красивые стоят, сказочные. Про лето я уже и не говорю. Лето любят все!

– Я понял, – улыбнулся он, – ты все времена года любишь. А какое время суток тебе нравится?

– Время суток?.. Пожалуй, рассвет. Или даже время перед самым рассветом. В это время кажется, что все замирает. Все затаилось, словно ждет чего-то. Ждет, ждет и, вот оно – начинается. Чуть сереет небо, тут же на глазах начинает розоветь. Все больше, больше и, наконец, появляется краешек солнца. И все сразу преображается, все приобретает краски, птицы начинают петь. Просто волшебство какое-то! А знаешь, у китайцев есть поговорка: «Ночь особенно черна перед рассветом». То есть, не надо отчаиваться, после черной полосы обязательно наступит светлая и она уже совсем близка. Но, что интересно, я заметила, что ночь действительно в буквальном смысле особенно черна перед рассветом.

– Боже мой! В это время только и спать, самый крепкий сон. Я понимаю, у стариков бессонница, а ты то чего не спишь?

– Я сплю! – живо возразила она, – Просто иногда проснусь, полюбуюсь на рассвет и сплю дальше. Жалко проспать такое чудо. Но если честно, сейчас у меня стало любимым временем суток то время, когда мы вместе, вдвоем, как сейчас. Это самые счастливые минуты в моей жизни. Самые! Знаешь, я готова отдать все в мире за эти минуты. Я так тебя люблю!

У него сжалось в груди. Она впервые озвучила то, что случилось между ними. Они любят друг друга. Это так. Но он, почему-то, еще ни разу не произнес эти слова. А она сказала. Может, он просто боится взять на себя ответственность за нее, за них обоих и поэтому предпочитает молчать? Позиция труса. Вот она не боится. Эта девочка смелее и решительнее его. Он взял ее тонкую руку, поднес к губам и нежно поцеловал.

– Я тоже тебя люблю, Света. Я все сделаю, чтобы ты была счастлива. Все, что только в моих силах.

 

Он жил теперь только этими встречами. Все остальное отошло так далеко, что практически не имело ровно никакого значения. А он еще, наивный, надеялся, что, как только заполучит ее, так и мгновенно излечится от всего этого. Какое там! Любовный омут только все больше и больше засасывал его. Надо сказать, он не сильно и сопротивлялся этому.  Через несколько дней он опять назначил ей свидание в ее выходной день в их квартирке в 16-00. Без десяти четыре он был уже на месте. На скорую руку накрыл стол на кухне: бутерброды, шампанское, коробка конфет, ее любимые мандарины. Поставил и подсвечник со свечами – в начале декабря темнеть начинает рано, в 16 часов уже можно устраивать интимный ужин при свечах. Ждал ее с нетерпением. Что-то она сегодня запаздывает. Это впервые, всегда его ждала она.

Было уже двадцать минут пятого, и он всерьез забеспокоился: не случилось ли чего с нею, упаси бог. И вдруг подумал: а что будет с ним, если так произойдет, что в результате несчастного случая она перестанет существовать на этом свете. Просто исчезнет, и все! Вот так случится: вчера она была, сегодня с утра тоже, а теперь ее нет вообще. Нет, и больше никогда не будет. Ледяной животный ужас заполнил его всего без остатка. Нет, только не это! Нет, что угодно, но только не это! Это совершенно невозможно! Этого не может быть никогда!

…Она прибежала через пять минут. Услышав, как в двери поворачивает ее ключ, он метнулся в прихожую, и она запыхавшаяся, смеющаяся, вся припорошенная снегом упала ему на грудь: «Вот и я!». Он обнимал ее дрожащими руками, целовал ее мокрое, смеющееся лицо, чувствуя, как жизнь постепенно возвращается к нему. На душе расцвели розы, зашумели высокие травы, запели соловьи: вот и она. Слава тебе, господи!

 

…- Вот скоро и Новый год наступит. Ты любишь этот праздник? – спросил он, медленно возвращаясь в этот грешный мир с высот поднебесья.

–                    Еще бы! Каждый год с нетерпением жду его. Обязательно пишу письмо Дедушке Морозу.

–                    А в этом году тоже напишешь?

–                    Уже написала.

–                    Так, так. И чего же ты попросила у этого волшебного деда в этот раз? Интересно было бы узнать.

–                    А ты попробуй угадать.

–                    Ладно. Попробую, – он закрыл глаза, изображая сосредоточенность, – Так… Наверное, куклу с закрывающимися глазами. Нет? Тогда, должно быть, большую шоколадку. Или нет, хрустальные башмачки, как у Золушки. Опять мимо? Ну, тогда я не знаю… Неужели, ты заказала ему чипсы с беконом и заколку для волос? – Она смеялась, уткнувшись ему в грудь.

–                    Барабан, – еле промолвила сквозь смех.

–                    Чего?! Какой такой барабан?

–                    Настоящий, но маленький. И чтобы деревянные палочки к нему. А еще заказала трубу. Чтобы в нее дудеть.

–                    Для племянников, – догадался он, – тогда уж Вале надо было заказать тромбон или клавесин. Получился бы семейный оркестр. Эх, и весело бы они встретили Новый год.

–                    А что ты думаешь, в прошлый раз именно так  и было. Валя на тарелках играла, Андрюшка на бутылках, я на ложках, а Степка лупил по сковороде. Здорово было!

–                    Представляю. А что ты заказала у деда лично для себя? Неужели ничего?

–                    Почему же? Заказала, конечно. Только это секрет. Пока не скажу.

–                    Что ж. Имеешь полное право на тайну желаний. А знаешь, я, пожалуй, тоже напишу ему письмо. Никогда не писал, а сейчас напишу, – и он зарылся лицом в ее рассыпавшиеся волосы, чувствуя, как его опять начинает возносить высоко-высоко вверх, туда, где только он, она, их любовь и больше никого и ничего на всем белом свете.

…- Уже совсем поздно. Мне надо вернуться домой до ухода Веры Артемьевны, – она прощально прижалась к нему.

– Я подвезу тебя до дома, – он обнял ее, не отпуская.

– Нет. Не надо, чтобы нас видели вместе. Я сама доберусь. Еще минуточку, еще чуть-чуть и я побегу, – и она опять уткнулась ему в плечо.

 

Он, как и собирался, написал письмо. «Здравствуй, Дед Мороз. Я прошу тебя исполнить одно мое желание. Только одно, но самое заветное. Пусть девушка с солнечным именем, которую я люблю больше всех на свете, всегда будет со мною рядом. Только это, больше мне ничего не надо. В.В.». Он вложил свое лаконичное послание в длинный узкий конверт, заклеил его, надписал: «Деду Морозу от В.В.» Положил конверт в папку. Он сам его завтра бросит в почтовый ящик. Не просить же об этом Веру Артемьевну. Ведь она наверняка решит, что у него начинает сносить башню. И, кстати, будет недалека от истины.

 

…Письмо Светы выглядело так: «Здравствуй, мой милый Дедушка Мороз. Поздравляю тебя с твоим праздником. Хочу заказать тебе подарки для моих близких: настоящий небольшой барабан с деревянными палочками для моего племянника Андрея, блестящую медную трубу для племянника Степы и духи «Шанель», о которых мечтает моя сестра Валя. А еще я очень прошу тебя об исполнении моего огромного желания. Дело в том, что я очень люблю одного человека. Очень – преочень. Пожалуйста, дорогой Дедушка Мороз, сделай так, чтобы мы с ним были вместе всю оставшуюся жизнь. Заранее глубоко благодарна. Света».

 

Дела на фирме шли отлично. Конечно, сказывалась огромная кропотливая подготовительная работа, и слаженные действия вышколенного штата профессионалов. Но не обошлось и без элементарного везения. Ему везло в последнее время – и в бизнесе, и в личной жизни. Последнее особенно важно. Еще никогда он не был так отчаянно и безоглядно влюблен и так безгранично счастлив. Его искренне удивляло, что его тайну еще никто не открыл. То есть, окружающие, конечно, догадывались об его амурных успехах, но почему-то никому в голову не приходило связать это со служанкой из его дома Светой, даже людям, работающим в доме. А ему уже мало было тех нечастых коротких встреч, что выпадали им. Ему хотелось забыться так, чтобы не смотреть на часы (а сколько еще осталось до расставания?), не помнить о близкой разлуке, послать к чертовой матери все дела и быть просто с нею и не думать больше ни о чем при этом. Его мозг влюбленного напряженно думал и придумал.

– Света, – позвонил он ей на сотовый, – я придумал, что нам надо сделать. Давай удерем от всех. Хотя бы дня на три. Как ты на это смотришь?

– Я – за! Давай удерем, – она никогда с ним не спорила, он и не сомневался в ее ответе.

– Вот и отлично! Осталось только придумать тебе легенду. То есть причину, по которой тебе надо отлучиться из дома на три дня. Даю тебе до вечера задание: придумать куда и зачем тебе надо уехать. Чтобы Вера Артемьевна отпустила тебя без раздумья. Хорошо?

– Хорошо, – опять легко согласилась она, – я подумаю.

Вечером после ухода Веры Артемьевны, он зашел в ее комнату.

– Выкладывай, что ты там надумала, – усадил он ее к себе на колени.

– Вариантов – море. Можно, например, сказать, что меня случайно встретил на улице Спилберг и пригласили на кинопробы в Голливуд. А потом скажу, что я им не подошла, и вместо меня взяли сниматься Шарон Стоун. Или вот еще: оставлю записку, что за мной прилетели инопланетяне и взяли с собой на три дня прокатиться на летающей тарелке на Марс и обратно. А ничего не запомню из полета, потому что они сотрут из моей памяти всю информацию, дабы я не разболтала лишнего. Вариант третий: я якобы отпросилась у тебя, чтобы съездить на футбольный матч команд 4-й лиги «Донецкий шахтер» – «Сборная учителей Урюпинска», так как оказалась ярой фанаткой сборной учителей и хочу лично посмотреть этот решающий матч, исход которого решит, кто же из этих выдающихся команд покинет 4-ю лигу.

– Так. Все ясно. Варианты, конечно, убийственно убедительные и абсолютно достоверные. Как говорится, комар носа не подточит. Но давай попробуем придумать что-нибудь еще.

– Можно сказать Вере Артемьевне, что мне надо отправиться на трехдневное свидание с тобою. А если она меня не отпустит, то не получит от тебя поздравительного конверта к Новому году, – рассмеялась она, взбивая хохолок на его макушке, – Как тебе этот вариант?

– Отлично. Так и скажем. Короче так, скажешь ей, что тебе надо срочно слетать в Ленинск к сестре, туда и обратно, в три дня уложишься. Скажем, подписать какой-то документ или отвезти ей справку. Придумай поконкретней.

– Обманывать я не умею, – вздохнула она, – Вера Артемьевна меня в два счета раскусит.

– А вот это плохо, что ты совсем не умеешь врать, – нравоучительно заявил он, – Это никуда не годится. Иногда можно, а то и нужно соврать. Без этого в нашей жизни не обойтись.

– Значит, я могу и тебе иногда соврать? Так сказать, из лучших побуждений, – сделала вывод Света, хитро поглядывая на него.

– А вот это совсем никуда не годится, – погрозил он ей пальцем, – только попробуй у меня. Не вздумай этого делать никогда в отношении меня. Врать можно только другим. Все поняла?

– Поняла, – кивнула она, и они оба рассмеялись.

 

Следующим вечером ровно в восемь к нему зашла Вера Артемьевна. Коротенько рассказала о прошедшем дне. Уже уходя, остановилась, вспомнив, что Света у нее сегодня отпрашивалась на три дня, якобы ей надо слетать в родной город к сестре.

– Что-то там невнятное лепечет про какую-то справку, которую ей якобы надо оформить. Девчонка явно темнит. По-моему, она просто очень соскучилась по сестре и племянникам, вот и выдумала некую мифическую справку. Как вы думаете, стоит ее отпустить?

Он задумался, повертел в руках карандаш, наконец, произнес:

– Да пусть себе летит. Почему бы ей и не навестить родных? Она впервые уехала из дома так далеко и так надолго. Понятно, что соскучилась по родным, по подружкам и по городу, в котором родилась и выросла. Пусть только не задерживается там.

– Хорошо, Владислав Вадимович, – кивнула экономка, – я завтра же с утра ее отпущу на три дня.

Когда она уже стояла на пороге кабинета, он, будто вспомнив, заметил:

– Кстати, меня не будет несколько дней. Я по делам фирмы вылетаю в Штаты.

 

Он вез ее в своей машине. Город остался позади. Впереди длинная лента шоссе, по бокам зимний лес и заснеженные поля. Он не сказал ей куда они поедут, объявил только: секрет, сама увидишь. Она сидит рядом, поглядывает за окно. На душе у него светло и легко. Он напевает себе под нос: «Увезу тебя я в тундру, увезу тебя одну. Ярким северным сияньем твои плечи оберну. Звездный иней загорится на ресницах серебром…». «Так вот куда мы едем! В тундру! – догадывается Света, – Здорово! Я в тундре не была».

Машина свернула с оживленной трассы и медленно поехала по плохо расчищенной проселочной дороге. Минут через двадцать опять свернули и вскоре въехали в лес. Удивительно, но среди огромных нетронутых сугробов проходила неширокая, но отлично расчищенная и утрамбованная дорога. Света залюбовалась заснеженными елями, березками, пышными холмами сугробов.

– Какая красота! Я еще никогда в жизни не была в зимнем лесу. Вокруг нашего города, я имею в виду Ленинск, только степи, лесов нет. А здесь, оказывается, так невообразимо красиво!

– А почему ты не спрашиваешь, куда же все-таки мы едем? Тебе не кажется странным, что я завез тебя зачем-то в лес. А вдруг я маньяк, а? Такая мысль тебе в голову не пришла? – хитро прищурившись, спросил он ее, поглядывая на ее реакцию.

– Вот такая мысль мне в голову действительно не приходила, – рассмеялась Света, – А если даже и маньяк. Ну и что. Я же тебя люблю, кем бы ты ни был. Хотя бы и серийным маньяком.

– Тебя я смотрю ничем не пробрать, не испугать. Даже не интересно, – с деланной обидой вздохнул он.

– Ой, боюсь! – сделала испуганное лицо Света, – Как страшно! Какой ужасный маньяк! Маньяк, а маньяк, а ты что со мной делать собираешься: разрезать на кусочки бензопилой и скормить их бездомным собакам или еще что-нибудь более ужасное?

– Я – сексуальный маньяк! – зарычал он, – Я обожаю завозить в эту глушь молоденьких доверчивых девушек, чтобы любить их тут дó смерти.

– Как же мне повезло, – обрадовалась «жертва», обнимая за шею «маньяка», – Вот повезло, так повезло с маньяком. Какая это будет прекрасная смерть. Остальным остается только позавидовать мне.

Они выехали на небольшую полянку, почти всю окруженную сплошным забором. Въехали в открытые ворота. В середине полянки стоял деревянный бревенчатый небольшой, но добротный дом.

– Вот в этой избушке на курьих ножках мы с тобой и проживем вместе три дня. И три ночи, – с этими словами он открыл дверь машины, помог ей выйти и повел в дом. Поднялись по широким ступенькам, вошли в просторную светлую комнату. Он снял с нее пальто, повесил на крючок. Разделся сам. Света огляделась. Видно, что дом совсем еще новый, из него еще не выветрился запах свежего дерева. Все вокруг обито деревянными рейками и досками – деревянный пол, деревянный потолок, стены, мебель из натурального дерева. Обстановка простая, но уютная. Посередине комнаты круглый стол, вокруг него три стула. Вдоль стены большой диван, дальше два кресла. У другой стены телевизор. Журнальный столик с телефоном. Несколько книжных полок на стене.  В углу комнаты большой камин, отделанный декоративной каменной плиткой. Перед камином на полу шкура белого медведя. Рядом с входной дверью еще две двери, видимо, в ванную комнату и туалет, рядом лестница наверх.

– Можно посмотреть, что там? – и не дожидаясь его ответа, побежала по высоким ступенькам. Наверху оказалась всего одна комната – спаленка с круто покатым в обе стороны потолком, в который были вделаны по окну с каждой стороны. Посередине широкая кровать, накрытая шелковым зеленым покрывалом с оборками, комод, напольное кашпо с пышным кустом пестролистной драцены и все.

–         Ну и как тебе здесь? Нравится? – появился следом он.

–         Еще бы! Очень нравится! – она повернула к нему сияющее лицо, на котором, как два ясных солнышка лучились ее глаза.

–         Я рад. А что тебе здесь нравится больше всего?

–         Больше всего мне здесь нравишься ты! – и взмахнула руками, как лебедица крыльями, взлетела ему на грудь. И время перестало существовать. Мир на мгновение замер. Земля качнулась, остановилась, чтобы через секунду опять начать вращаться с бешенной скоростью.

…- Чей это дом? – спросила она его спустя время, лежа на кровати и уютно устроившись на его плече.

– Это мой дом. Так называемый, «охотничий дом». Он построен год назад по специально разработанному проекту. И был я здесь всего пару раз, да и то мельком, наскоком.

– Охотничий?..  Вот не знала, что ты охотник. А зверюшек не жалко убивать?

– Да какой из меня охотник… Разве что на мух и комаров. Это только так называется –  «охотничий», а в действительности просто небольшой скромный домик в глуши, подальше от людей и цивилизации, где можно отдохнуть от всего, спрятаться, побыть одному, подумать, помечтать. Я скупил здесь участок земли с этим лесом по самому себе не понятной причине. Просто поддался моде нынешних олигархов скупать все подряд – дома, квартиры, земли, целые деревни. Место мне это понравилось – тихо, природа красивая. Здесь летом особенно хорошо.

– А не страшно здесь одному? Вдруг набредет нежеланный гость, ладно, если медведь, а если плохой человек с черными мыслями?

– На этот случай существует охрана. Разумеется, и дом, и лес, и земли нельзя оставлять без присмотра. С нашим русским народом, который так и норовит, если не украсть, так основательно порушить, надо держать ухо в остро.

– Погоди, – взглянула она удивленно ему в лицо, – не хочешь ли ты сказать, что и сейчас в доме есть охрана?

– Сейчас в доме ее нет, – с усмешкой поспешил успокоить он ее, – но она была здесь еще полчаса назад и в данное время тоже недалеко. Но ты не напрягайся, все равно не обнаружишь никого. Работают профессионалы,  которые мгновенно нарисуются, если возникнет надобность в их помощи, и которых никто не заметит, когда они не нужны.

–         В берлоге, что ли, залегли?

–         Почти. Выбрось из головы, не грузи себя. Какая нам разница, в конце концов. Только помни, что мы под неустанной защитой. Так что боятся нам здесь нечего.

–         А я и не боюсь, – обняла она его, закрывая глаза, – пока ты рядом, мне ничего не страшно…

Он гладил ее по голове, по волосам, по тонкой спине. Нежность заполнила его всего без остатка. Она уже не умещалась в нем, переливалась через край. Какой счастье, что есть на белом свете эта девушка. Какое счастье, что она рядом с ним, любит его, смотрит на него таким преданным любящим взглядом. Как сберечь все это? Как не растерять, не разрушить это хрупкое неустойчивое состояние полной гармонии и просветленности в нашей суровой реальности? Эх, Света, девочка моя сероглазая. Ты просто открыла настежь мне свое сердце, свою душу, доверилась полностью и счастлива тем, что есть сейчас. Любишь, любима и думаешь, что так будет всегда. А вот как будет дальше, никто не знает. И он не знает, что будет с ними. Только чувствует, что на его плечах уже лежит груз ответственности за нее, за них двоих.

–  Покажи свою правую ладонь.

–                    Зачем это?

–                    Надо, – с деловым видом он стал внимательно разглядывать ее узкую ладошку, – Так. Это у тебя линия жизни, она самая важная из всех линий, что есть на ладони. Линия жизни у тебя четкая, длинная, ровная. Значит, жить будешь долго, без особых потрясений и катаклизмов, и жизнь твоя будет хорошей. Это линия ума, тоже четкая и длинная. Значит, ты у меня умница. Впрочем, это я и так знал. А вот это линия сердца. Она показывает эмоциональность, душевность натуры. Если она глубокая и сильно очерчена, как у тебя, то это является хорошим предсказанием в любви, значит обладатель такой линии сердца – человек страстный, умеющий по настоящему любить.  Видишь, она у тебя раздваивается на две ветви, обе из которых идут на холм Юпитера к указательному пальцу. Это есть знак удачи, успеха в жизни. О, да у тебя к тому же имеется и крестик в конце одной из ветвей. То есть, ты удачно выйдешь замуж, и твой брак будет весьма благополучным.

–                    А это что за черточка?

–                    Это не черточка, а линия судьбы. Она у тебя сливается с линией Апполона или линией успеха. Это один из самых счастливых знаков на ладони, что означает, что ее обладатель добьется большого счастья, тебе будет способствовать успех и удача во всем, а особенно в любви. А теперь посмотрим, сколько раз ты выйдешь замуж. И нечего тут смеяться, дело то сурьезное. Так. Всего одна черточка, следовательно, только один брак. Что-то хило. То ли дело у меня, глянь сюда – две черты, два брака. Один совсем бледный и коротенький. Зато другой!.. Видала, какой длинный, на всю оставшуюся жизнь. А деток у тебя сколько будет? Целых двое ребятенков, ну, совсем как у меня. Светка, хватит хихикать мне в ухо, ты мне мешаешь хиромантить.

Она, не удержавшись, расхохоталась от всей души:

–                    Кто тебя научил этому? Бабушка по наследству дар передала?

–                    Да какая там бабушка. Бабушек своих я и не помню. Я, будучи старшеклассником, одно время всерьез увлекся разными гаданиями, хиромантией, магией, мистикой, гороскопами и прочей подобной фигнистикой. Накупил книжек разных. В том числе были у меня две книжки по хиромантии, вот я по ним, как по самоучителям, и разбирал дотошно что означают на ладони все эти линии, черточки, крестики, кружочки, точки и звездочки. По всем признакам у тебя впереди долгая и счастливая жизнь.

–                    Вот спасибо за такое предсказание, – улыбнулась она, убирая свою ладонь, – Знаешь, если вдруг так случится, что твой бизнес прогорит, ты всегда сможешь заработать себе на кусок хлеба с маслом своей хиромантией. Встанешь на Арбате, на грудь повесишь плакат: «Опытный хиромант. Гадание по руке. 100% угадывание будущего». От клиентов отбою не будет.

–                    Вот спасибо за такое предсказание, – передразнил он ее, – а ты будешь моим ассистентом, клиентов будешь заманивать и в очередь их строить, деньги с них сдирать и попутно рекламировать меня как самого выдающегося хироманта в мире. Согласна?

–                    Еще как согласна, – прижалась она к нему, – я на все согласна, лишь бы быть с тобою рядом. Все остальное для меня совершенно неважно.

 

На следующий день они проснулись рано. Одновременно, словно сговорились. Лежали в обнимку молча. Никаких слов не надо было. Она думала о том, что впервые в жизни спала не одна, а вдвоем. И это была самая прекрасная ночь в ее жизни. Да что там самая прекрасная, она просто не шла ни в какое сравнение ни с чем, что было в ее жизни до того. Чувствовала себя отдохнувшей, бодрой, голова была совершенно ясной и легкой, хоть и спала очень чутким, поверхностным сном. Постоянно просыпалась, чтобы убедиться, что это не сон, он действительно крепко спит рядом, даже похрапывает временами. Любовалась в темноте на него, легонько гладила и целовала его руки, плечи, грудь, опять засыпала, чтобы через короткое время в испуге проснуться: а правда ли это, не сон ли, не плод воспаленной фантазии, не привиделось ли ей?

Он лежал на спине, закинув руки за голову, чему-то мечтательно улыбался. Света посмотрела на него и хихикнула.

– Ты похож на Адама. Такой же голый и красивый. Слушай, а ведь ты наверняка хочешь есть? Как я не подумала. Я сейчас соображу насчет завтрака. Ты лежи. Я принесу тебе в постель. Хочешь?

– Угу, – кивнул он.

На крошечной кухоньке, которую она вчера сразу и не заприметила, быстренько приготовила завтрак, благо холодильник оказался забит продуктами под завязку.  Яичница с беконом и яйцами, кофе с молоком и несколько тостов с сыром. Все это расставила красиво на подносе и бегом на второй этаж, к нему.

Он ел с важным видом, поставив поднос себе на колени. Она смотрела на него и прыскала от смеха: уж очень он смешно и нелепо выглядел – сидит на кровати голый, едва прикрытый простыней, а ест так, как будто завтракает в Букингемском дворце в обществе самой английской королевы.

–         А вот твоего любимого апельсинового сока и нет, ни свежевыжатого, ни покупного в пачках. Плохо, что твои телохранители не в курсе кулинарных и вкусовых пристрастий тела, которое они охраняют, – съехидничала она.

–         Плохо, – проговорил он с полным ртом, – но главное, чтобы они сумели защитить мое бренное тело в случае необходимости. А ты чего не ешь? Присоединяйся.

И она присоединилась.

После завтрака отправились гулять по лесу. Бродили протоптанными тропками, Света все пыталась отыскать среди сугробов невидимых телохранителей, аукала им, разгадывала многочисленные звериные и птичьи следы, то и дело пересекающие тропу. Увидела хорошо накатанную лыжню. «Я бы тоже покаталась. А лыжи здесь есть?». «В Греции все есть, разве что кроме апельсинового сока. Должны быть и лыжи».

Лыжи действительно оказались в наличие, так же как и санки и снегоход. Были и спортивные костюмы, как раз по его и ее размеру. Лыжником он оказался превосходным, впрочем, Света ему не уступала. Они бежали по лесной лыжне – он впереди, она следом. Выехали на опушку. Лыжня круто уходила вниз по склону оврага. Он остановился, поджидая ее. Она подъехала, встала рядом запыхавшаяся, румяная. Он, подначивая ее, спросил: «А слабо скатиться под гору?». «А не слабо!» – сверкнула весело глазами и тут же ринулась вниз, обдав его снежной пылью. И уже почти внизу ойкнув бухнулась со всего маху в сугроб. «Вот блин!» – рванулся он тоже вниз. «Жива?» – выдернул ее как морковку из сугроба, перчаткой расчищая от снега ее лицо. Жива. Слава тебе, господи.

Вечером после ужина разжег камин, придвинул кресло, сел. Она пристроилась на подлокотнике, напомнила: «Тебе надо позвонить Вере Артемьевне». Да, действительно надо.

– Добрый вечер, Вера Артемьевна. Как поживаете? Как дела? – слушал, кивал, давал указания, а сам, не отрываясь, смотрел на нее. Какая она сегодня красивая. То ли от того, что отблеск пламени играет на ее лице, то ли это после прогулки на свежем воздухе лицо так нежно розовеет, а глаза светятся. Или это любовь так необычайно красит ее и так симпатичное личико. Отложил телефон, взял в ладони ее лицо. «Ты меня любишь?» – спросил горячим шепотом, зная ее ответ наверняка. «Да!!!» – просияли ее глаза. Да. Она его любит. А он? Он знает одно – ему нет больше жизни без этих глаз, без этих губ, этих рук. Без нее.

Следующее утро выдалось серым, пасмурным, теплым. Набухший снег был влажным, тяжелым. Погода явно не для лыжной прогулки.

После завтрака лепили снеговика. «Что-то он грустный у нас получился», – расстроилась за него Света. Вид у снеговика и впрямь был унылый. Нарисовали ему красным фломастером улыбку. Теперь снеговик улыбался грустной невеселой улыбкой. «А давай, слепим ему подружку, чтобы веселее было». Слепили рядом подружку. Снеговичка вышла задорной, миниатюрной, с тонкой талией и пышным бюстом. Ей на шею Света повязала свой шарф. А он повязал снеговику свое кашпо: это я. «Тогда это я. Теперь им вдвоем хорошо. Видишь, как он сразу приободрился». Еще бы – вдвоем, и не хорошо. Покатал ее на санках вокруг дома. Покидались друг в друга снежками.

Дома, когда отогрелись, он достал лист бумаги, простой карандаш и ластик: «Буду тебя рисовать. Если ты еще не знаешь, я в свое время закончил художественную школу и, как говорили преподаватели, подавал надежды. Не одна ты у нас вся такая способная и талантливая. Другие тоже кое-что могут. Когда захотят». Он посадил ее за стол лицом к окну, выбрал нужный ракурс и принялся рисовать ее профиль. Натурщицей Света была идеальной. Сидела не шелохнувшись и почти не моргая. Просто замерла вся, чтобы ему было удобнее. Он давно не брал в руки карандаш с художественной целью. Руки немного отвыкли, подзабыли, потеряли навык. Но зато вдохновения в нем было хоть отбавляй, и они вспомнили. Штрихи ложились на бумагу, все уверенней, все точнее. И вот уже ее силуэт прорисовывается все отчетливей и отчетливей. Лицо, шея, прядь волос за ухом, рука… Он на секунду оторвался, сравнил рисунок с оригиналом и опять карандаш побежал по бумаге. Наконец, закончил, придирчиво еще раз осмотрел то, что у него вышло. Да, определенно получилось. Ему удалось придать изображению не просто максимальную схожесть с оригиналом, он сумел передать ее очарование, уловить ее прелесть.

– Отомри, – разрешил он, – маэстро закончил свое творение.

Она подошла, встала рядом, вглядываясь в рисунок.

– Это я?! Не может быть, – она взяла лист в руки, смотрела с восторгом, – Боже мой!.. Ты, конечно, преувеличил. Это же Нефертити какая то. Но я рада, что ты меня видишь такой. Спасибо тебе. – Она еще раз всмотрелась в рисунок, задумчиво качая головой. Потом посмотрела на него и лукаво сощурилась:

– Кстати, когда обнищаешь и пойдешь на Арбат зарабатывать деньги, под табличкой хироманта повесим еще одну: «Рисую с натуры льстивые рисунки». И дамочки будут драться за очередь к тебе, чтобы потом своим кавалерам подарить свой портрет на память.

На ужин она нажарила огромную сковороду мяса, сделала к нему овощной гарнир. Приготовила и блинчики с творогом к чаю. Вообще, Света оказалась прекрасной кулинаркой. Каждое утро его ждал горячий завтрак, потом полноценный обед из трех блюд, вечером плотный вкусный ужин. «Да ты ничуть не хуже Нины Петровны готовишь, – похвалил он ее, с аппетитом уминая мясо с овощами, – Может, мне уволить к чертовой матери всю прислугу из дома вместе с Верой Артемьевной, и оставить только тебя. Ты у нас девушка энергичная, проворная, справишься со всеми делами и сама. Тогда, по крайней мере, нам не надо будет ни от кого прятаться». «Ой, нет, – не согласилась Света, – я, конечно, справлюсь, но не хочу быть причиной безработицы сразу нескольких человек. Пусть работают, как работали». «Что ж, пусть работают, – кивнул он, потянувшись за блинчиком, – а нам придется продолжить наше подполье».

И опять была дивная сказочная ночь. Одна на двоих.

На следующий день после обеда она уехала. Он позвонил по телефону, и тут же за ней подъехала машина. «Я останусь еще на сутки, а то получится подозрительно, если мы одновременно вернемся домой. А ты, пока едешь, подумай над тем, что будешь врать Гале и Вере Артемьевне о своей поездке в Ленинск». Проводил машину за ворота, вернулся в опустевший дом. Сразу стало одиноко. Неприкаянно побродил по дому, оделся, вышел на улицу. Снеговик весело улыбнулся ему и даже, как ему показалось, подмигнул. «Тебе, старик, хорошо, – позавидовал ему Вячеслав Вадимович, – с тобою рядом вон какая красотка. А моя красотка укатила». «И что с того, – ухмыльнулась снежная рожа, – она же укатила в твой собственный дом, а не абы куда. Завтра вечером ее и увидишь». Тоже верно. Но все равно, без нее все плохо.

Опять развел огонь в камине, выключил свет. Сидел, смотрел на языки пламени, вспоминал, то улыбаясь, то хмурясь.

Поздно ночью он, лежа в постели, курил и думал. О себе и о ней. Что будет с ними дальше? Странно развиваются их отношения. Тайные свидания, конспирация, явочная квартира, пароль – ответ… Она то ладно, у нее еще такой возраст, когда эти секреты – романтика, захватывающая игра. А он чего? Не наигрался в раннем детстве в шпионов и разведчиков? Короче говоря, детство в заднице играет. Осталось только листовки печатать и по ночам расклеивать их на стенах домов и подъездов или начать газету «Искра» издавать. С подзаголовком: «Из искры возгорелось пламя. Пламя любви». Можно еще тайнопись освоить – лепить из хлебного мякиша чернильницы, вливать туда молоко и писать им любовные записки, чтобы Светка потом гладила их утюгом и читала, а в случае, если ее застукает Вера Артемьевна, мужественно их съедала, запивая молоком.

Что же делать? Вопрос был чисто риторический. Он уже давно знал, что делать. Вот слетает в Швейцарию по делам недельки на две, вернется и все расставит по своим местам. Пора выходить из подполья. Пора. Он потушил сигарету, повернулся на бок и сразу уснул. Он всегда легко засыпал, если перед этим принял окончательное решение.

 

– Света, – говорил он ей через три дня на коротком свидании, куда она выбралась по пути на почту, куда ее командировала Вера Артемьевна, – мне надо слетать в Швейцарию, дней на пятнадцать, максимум на три недели. Я вернусь, и мы с тобой обо всем серьезно поговорим. Мы все вместе решим. Да?

Она согласно кивнула, улыбаясь глядя на него. Она всегда и во всем соглашалась с ним, потому что он был для нее непререкаемым авторитетом во всем, и еще потому, что она верила ему, как никому. И он знал это. Ему даже страшно иногда становилось, когда она так преданно и любяще глядела на него. Не дай бог обмануть того, кто тебе так верит.

–         Ты меня жди. И дождись. Смотри, не сбеги.

Она засмеялась и замотала головой.

–         Ты чего все время смеешься сегодня не переставая?

–         Я еще в жизни не получала такого роскошного подарка. Я имею в виду сегодняшнее свидание. У меня же день рождения сегодня. Мне уже двадцать один год.

–         Блин!- он ударил себя по лбу кулаком, – Почему я не знаю об этом?!

–         Да, действительно, почему? – опять счастливо засмеялась она, пряча лицо на его груди, – Стыд и позор тебе на века.

–         Стыд и позор, – согласился он, – но ничего, я исправлюсь. Еще не вечер. У меня еще есть время загладить свою вину. Сколько тебе бабахнуло, говоришь? – дурачился он, – Двадцать один уже?! Кошмар! До пенсии рукой подать. Смотри, скоро меня догонишь.

– Тебя догонишь, как же. Только ты ничего мне не дари, пожалуйста. Если цветы – куда я их спрячу, если подарок – то как я объясню его появление Вере Артемьевне. Ничего не надо. Это свидание – самый лучший подарок. Ты – мой подарок.

 

Вечером дома Вера Артемьевна после обычного ежедневного доклада напомнила ему, что сегодня у Светы день рождения. Он сделал круглые глаза, тут же при ней позвонил Свете, сказал дежурные поздравительные слова и передал для нее через Веру Артемьевну конверт с традиционной в таких случаях суммой. Когда Вера Артемьевна вышла, он прошелся по комнате. Был осадок на душе от этого дешевого спектакля. Как Свете должно быть унизительно все это. Просто она в силу молодости и наивности не понимает своего двусмысленного положения в этом доме. Ничего, не долго осталось. Пора выходить из подполья. Пора.

 

 

Как он не старался побыстрее уладить все дела, как ни рвался домой, к ней, но Новый Год застал его в Женеве, а не в Москве. Важные дела задержали его еще на неделю. Он отказался отметить его в компании своих друзей и коллег, сославшись на усталость, и провел всю новогоднюю ночь в номере отеля в одиночестве.  Праздник был не в праздник без нее. Ровно в 12 ночи по московскому времени он открыл шампанское, мысленно чокнулся со Светой и выпил бокал пенящегося напитка.

– Будь здорова и счастлива, моя дорогая Света. Я тебя очень люблю. Ты вся моя жизнь. Ты даже не представляешь, что значишь для меня.

Было грустно и в то же время хорошо. Он выключил свет, смотрел из окна на праздничные огни города, на поток снующих внизу машин и думал о ней.  Скоро он ее увидит. Скоро он все скажет ей. Он не сомневался в ее ответе, ведь она его тоже любит. Он это точно знает. И начнется совсем другая жизнь, наполненная светом и смыслом, счастливая и наполненная. И больше уже никогда он не будет встречать Новый год в одиночестве, а только вдвоем, а потом, может быть, и втроем, вчетвером. Они больше никогда не расстанутся, проживут долго и счастливо и умрут в один день и в один час, но случится это еще очень не скоро. А перед этим будет длинная-длинная счастливая жизнь рука об руку с нею, его единственной и ненаглядной, его лучиком света, его путеводной звездой. А сейчас никто не вправе помешать ему услышать ее голос, такой далекий и такой родной. И он потянулся к телефону…

 

…А в его московском доме в этот вечер шло бурное веселье. Света, в своем единственном нарядном платье, которое ей подарил Мишка, вся обмотанная мишурой, была Снегурочкой. Вера Артемьевна в белом халате и белом колпаке Нины Петровны, с нарисованными фломастером лихо завитыми усами на манер чапаевских, была Дедом Морозом. Мешком ей служил большой целлофановый пакет, из которого она жестом фокусника вынимала подарки и раздаривала их присутствующим.

– Это тебе, Галочка, – достала она конверт и большую блестящую коробку, перевязанную лентой, собранной в роскошную розу, – От Вячеслава Вадимовича деньги, от меня фен. С Новым годом тебя! С новым счастьем! Это вам, Нина Петровна. Надбавка к конверту – поварская энциклопедия, теплый байковый халат и собачий пояс от радикулита, очень помогает, по себе знаю. С Новым годом вас! С новым счастьем! Это нашей красавице Снегурочке. Светочка, пусть наступающий год принесет тебе много счастья и удачи. В этой коробке набор французской косметики, чтобы ты всегда была красивая. А это тебе очень хорошие поливитамины для поддержания здоровья, а то ты что-то в последние дни хандришь. Остальные подарки мы вручим позже, когда вернется от сыновей Вероника, а Сережа и Лев Аронович явятся на работу. А теперь, с вашего позволения, я вас, девчата, оставлю. Хочу успеть до полуночи добраться домой. Меня ждут мои внуки. Вы тут празднуйте, веселитесь, не упейтесь только, а то начнете буянить и посуду колотить. Если что, звоните мне или Сергею, но, надеюсь, в эту новогоднюю ночь обойдется без эксцессов, – с этими словами «Дед Мороз» снял халат и поварской колпак, – Ну, счастливо вам встретить Новый год и отпраздновать. По моему, за воротами уже такси сигналит. До свидания. До следующего года.

–         До свидания. С Новым годом! – крикнули хором «девчата» вслед экономке.

–         Вера Артемьевна, усы забыли смыть! – добавила Света под хохот присутствующих.

Проверили, закрыты ли ворота и оба черных входа, включили сигнализацию. Втроем сели за заранее накрытый стол, сервированный на троих.

– Ух, красотища какая! – окинула взглядом накрытый стол Галя, – Ей-ей, жаль рушить такое произведение искусств. Но, надо! Давайте, девчонки, налетайте!

Ели божественно вкусный салат, который Нина Петровна приготовила впервые по некоему экзотическому рецепту, тайно переданному ей бывшими коллегами из ресторана. Тайно, потому что рецепт и инградиенты салата держались в строгом секрете и были «ноу-хау» ресторана. Салат прошел «на ура». «На рождество приготовлю такой же, – решила вслух повариха, – Пусть и хозяин тоже оценит». Света при упоминании о хозяине задумалась. Где он сейчас? Что делает? Должно быть, веселится в компании красивых изысканных женщин. Интересно, швейцарки красивые или нет? Что-то она никогда ничего не слышала по этому поводу. Говорят, француженки гламурны и обладают шармом, итальянки славятся яркой южной красотой, польки красивы по-славянски, японки очаровывают загадочной восточной прелестью и так далее. А какая молва, интересно, идет о швейцарках? Впрочем, там, где он находится сейчас, наверное, много эффектных ухоженных женщин разных национальностей. Он веселится, как и положено в новогоднюю ночь, и, конечно же, думать не думает о ней. Ах, как он ей сейчас нужен!.. Очень, очень нужен! Как никогда и никто не был нужен. Как ей надо бы с ним поговорить, посоветоваться, просто посмотреть в его глаза, чтобы прочесть, что там в них.

– О чем задумалась? – пихает ее в бок Галина, – Кончай киснуть. Сегодня нельзя. Сегодня грех. Все плохое забыть, откинуть в сторону. Ешь лучше бананы, они, говорят, настроение повышают. И шоколад тоже повышает. Кушай, детка, шоколад, – протягивает она Свете конфету.

– Девчонки, через пятнадцать минут начнут бить куранты, – напоминает Нина Петровна, – Умеет кто-нибудь открывать шампанское?

– Я открою! – поднимает руку вверх Галя, – Правда, я не умею, не доводилось, как-то, но открою. Как вам открыть: по-шпионски или по-гусарски?

– Я тебе дам по-гусарски! – охлаждает ее пыл Нина Петровна, – Сама будешь потом потолок, стены и пол намывать. Открывай по-человечески.

Но ни по-человечески и ни по-шпионски у Гали не получается. Промучилась почти пятнадцать минут, в течение которых она пыталась открыть пробку и вилкой, и ножом, и трясла ее переворачивая. В результате, пробка вылетела с шумом, выплеснув половину своего содержимого пенным фейерверком на всех троих и на скатерть. В это время как раз по телевизору закончил свою поздравительную речь президент, раздался бой курантов. Все трое закричали троекратное «Ура!», чокнулись фужерами и выпили остатки шампанского. Наступил Новый год!

Галина кинулась к телефону, звонить в Уфу родителям и подругам. Нина Петровна основательно уселась перед телевизором смотреть праздничный «Голубой огонек». Света с грустью посмотрела на свой мобильник, лежащий рядом на столе. Звонка она не ждала. У Вали нет сотового, Мишка из Питера позвонил полчаса назад. Больше звонить некому. То есть, есть, конечно, кому, но ему сейчас некогда. Он празднует праздник с друзьями. Она взяла в руки телефон и прошептала как молитву: «Позвони мне, пожалуйста. Я тебя очень прошу! Позвони!». Отзываясь на ее просьбу, дисплей телефона засветился неоновым светом и раздался полонез Огинского.

– Здравствуй! Ты не представляешь, как я рада тебя слышать! С Новым годом тебя, мой дорогой!.. – полетел в далекую Женеву ее счастливый голос.

 

…Нина Петровна в начале второго отправилась спать. Гале со Светой не спалось. Они оделись, вышли на улицу. У Гали был запасен целый арсенал хлопушек, фейерверков, салютов. С приветствиями типа: «Даешь Новый год!», «Слава Деду Морозу!», «Гип-гип-ура!», «Да здравствуем мы!» или просто «Пли!», она устроила такую праздничную какофонию, что из окна высунулась встревоженная Нина Петровна в ночнушке: «Дом не подпали, шальная». Потом они со Светой валялись в сугробах, обстреливали друг друга снежками, водили вдвоем хоровод вокруг маленькой голубой елочки, играли в догонялки. Света запыхалась, голова у нее закружилась, она чуть не упала. Села прямо в снег, набрала пригоршню и с жадностью поднесла ко рту. «Я тебе дам, – Галя выбила у нее из ладони снег, – опять ангиной решила заболеть». Она села рядом со Светой, подняла голову к небу. «Ты смотри! Чудо какое! Сколько звезд. С ума сойти можно! Смотри, смотри! Вон звезда падает! Скорее загадывай желание». «Уже загадала», – улыбнулась Света. Ей не надо было долго думать над желаниями. У нее было только одно желание. Только одно. Единственное в мире.

Когда вернулись в дом, Галя уговорила ее на гадание: началась предрождественская неделя,  время самых верных гаданий. Галка была опытной гадальщицей. У нее на этот случай были запасены и карты, и свечки, и мешочек с зернами пшеницы, и небольшое круглое настольное зеркальце, и книжка, в которой объяснялись значения разным снам, а также символам и фигурам, получающимся из растопленного воска, вылитого в холодную воду, и кофейной гуще, по которой, как известно, надо гадать.

– С чего начнем? – деловито спросила она Свету, – С кофейной гущи, с воска или с гадания по зеркалу.

– Ой, я боюсь по зеркалу, – заявила Света, – говорят, это очень опасное гадание. И потом, я просто в обморок упаду, если в зеркале увижу чье-нибудь отражение, кроме собственного. В общем, гадать по зеркалу не буду.

– Ну и зря. По зеркалу – самое верное гадание получается. Моя подруга лет пять назад во время святочного гадания увидела в зеркале отражение своего будущего мужа. И что ты думаешь? В том же году вышла за него замуж. Правда, через год они развелись, но это уже другая песня. Но ты права в одном: гадание по зеркалу требует мужества и хладнокровия. В общем, сегодня обойдемся без зеркала. Так, тогда давай сначала с воском попробуем и по книге, а потом с Шишком побеседуем.

– С кем? – испугалась Света, – С каким таким Шишком?

– С таким. Не дрейфь, подруга. Шишок – он добрый. А пока неси из кухни ковш с водой и ложку столовую.

Галя зажгла свечу в подсвечнике, выключила свет. Девушки сели на стулья вокруг табуретки, на которой кроме свечи и ковша с водой больше ничего не было. Галя отломила от другой свечки кусок воска, положила его в ложку и стала водить ложку над огнем свечи со словами, которые она произносила с завыванием: «Растопись воск. Покажи нам наше будущее. Первая фигура – Светина фигура. Что будет с нею в наступившем году? Что случится? Что исполнится? Чего ждать ей?». Свете от этих слов и особенно от того тона, каким они были сказаны, стало жутко. По спине пополз холодок. А Галя, убедившись, что весь воск растопился, вылила его в ковш. Когда восковая лепешка остыла, взяла ее в руки и стала разгадывать ее значение в слабом свете свечи. «По-моему, это похоже на крокодила, – наконец сделала она экспертное заключение, – А тебе как кажется?». Света взяла в руки бесформенный кусок воска, повертела в руке и так и сяк. Вроде, не на что не похоже. И тут же увидела в восковом силуэте пару: он и она в обнимку, голова к голове. Это было так очевидно, так ясно, что она удивилась сама себе, как это она сразу не поняла. «И что ты видишь?» – с нетерпением опять спросила Галя. «Крокодила, вроде». «Так. Сейчас посмотрим, что означает крокодил, – Галя схватилась за брошюрку, в которой были даны значения восковым силуэтам. «Крокодил – богатый жених! – торжествующе произнесла она, – Вот повезло, так повезло. Теперь моя очередь». У Гали получилась такая неопределенная восковая клякса, что, даже включив на максимум всю свою богатую фантазию, девушки ничего определенного не смогли в ней узреть. «Ах, так! – рассердилась Галя, – Ничего! Мы это дело поправим. Человек сам творец своего счастья». С этими словами решительная Галя разломала лепешку на три части, взяла в руки маникюрные ножницы и вырезала ими по воску то, что ей позарез хотелось бы получить в наступившем году: сердечко – на любовь, круглую монету – на богатство, кольцо – к свадьбе. «Вот так то, господа присяжные и заседатели!» – подвела она итог гаданию на воске.

Потом Галя раскладывала при свете свечи гадальные карты, и опять все выходило к счастью, к прибыли и к хорошим новостям. Гадали по книге. Книгой для гадания Галя  выбрала «Мастера и Маргариту» Булгакова, мотивируя тем, что кто-кто, а уж этот товарищ точно разбирается в гаданиях и прочей чертовщине. Сначала Света назвала страницу и номер строки, которые должны были подсказать, что ее ожидает в этом году. Ей выпало: «Ивану стало известным, что мастер и незнакомка полюбили друг друга так крепко, что стали совершенно неразлучны». Потом книгу взяла в руки Света, а Галя назвала цифры. Гале получилось следующее предсказание, которое с выражением зачитала Света: «Муж ее был молод, красив, добр, честен и обожал свою жену». «Годится! – выдохнула довольная результатом Галя, и добавила, – после этих слов уже и нечего желать. Все, на сегодня  заканчиваем с гаданием, чтобы не испортить эффект». «А как же Шишок?». «Шишок от нас никуда не денется. Впереди еще неделя святочного гадания. Не мешай мне сейчас радоваться тому, что пообещал великий писатель. Ай, да Михаил Афанасьевич! Ай, да сукин сын! Молодца! Спасибо тебе, дорогой товарищ!».

Спать решили в комнате Гали. Вдвоем перенесли туда раскладное кресло для Светы, она сбегала за своим постельным бельем. Было уже почти пять утра, но спать еще не хотелось, возбуждение прошедшей ночи не улеглось. Они еще долго болтали о том, о сем.

–         А ты вроде собиралась поехать к сестре и племянникам на Новый год. Чего вдруг передумала?

–         Я к ним позже поеду. Через несколько дней. Старый Новый год вместе встретим, – ответила Света, а сама подумала о том, что она не могла, просто не имела право уехать, ведь она обещала дождаться. И она дождется. Обязательно дождется. Чего бы это ей не стоило. Слушала вполуха Галину болтовню, а сама вспоминала их встречи, их свидания. Вспомнила его глаза, его взгляд, кáк он смотрел на нее в их последнюю встречу, и перехватило дыхание. Боже мой, скорее бы он приехал! Она просто не переживет еще несколько дней разлуки.

–         Слушай, подруга, – прервала ее мысли Галя, – А кто это тебе звонил на сотовый в первые минуты года? Я хоть и разговаривала в это время с мамой, но словосочетание «мой дорогой» четко услышала. Интересное кино! С каких пор у тебя «твой дорогой» появился? Вроде, ни с кем не дружишь, на свидания не бегаешь и вдруг – «дорогой». Давай, колись, подруга.

–         Отстань! – со смехом отмахнулась Света, – Это просто один знакомый.

–         …Который очень дорогой, – передразнила Галя, – Подумаешь, не хочешь, не говори. И вообще, спать пора. Уже почти шесть часов. – И она от души широко зевнула. Со словами «эх, и люблю я повеселиться, а особенно поспать», Галя перевернулась на бок, еще раз сладко зевнула и уснула. А Света еще долго лежала с открытыми глазами, смотрела в чуть белеющий потолок и улыбалась то нежно, то грустно, то радостно.

 

…Старый ювелир явно еврейского происхождения своими добрыми умными глазами, похожими на глаза много повидавшей на своем веку собаки, вислыми усами и пышными седеющими волосами кого-то очень напоминал.

– Чем могу служить, молодой человек? – глуховатым голосом услужливо спросил он.

– Мне нужно обручальное кольцо для девушки. 16-й размер.

– Пожалуйста. Взгляните на эту витрину. Если позволите, могу дать совет. Но сначала опишите будущую хозяйку колечка.

– Двадцать один год. Сероглазая, светло-русая, тоненькая. Очень хороший человек с кристально чистой душой. И еще одно, очень важное: я люблю ее.

– Понимаю. Возможно, вот это подойдет? – ювелир открыл верхнее стекло витрины и подал ему тонкое колечко из белого золота. Голубой капелькой сверкал камешек из светлого сапфира. То, что надо. Оно так было похоже на Свету: неприметное на беглый взгляд, но чем больше его рассматриваешь, тем прекраснее оно оказывается.

– Я беру. И футляр на ваше усмотрение.

Когда уже вышел из ювелирный лавки, вспомнил, кого ему напоминал ювелир. Это же вылитый Эйнштейн! Точно! Один в один! Решил, что раз обручальное кольцо выбрал сам великий Альберт Эйнштейн, то это очень хорошее предзнаменование. Словно сам величайший физик и философ благословил их.

Домой летел как на крыльях, временами едва сдерживая себя и заставляя убавлять скорость машины. Не хватало еще, чтобы он сейчас попал в аварию, и все для него закончилось, едва успев начаться. Вот обидно будет думать об этом на том свете.

Едва припарковав машину у крыльца, влетел в дом и торопливо направился к Светиной комнате. Дверь была закрыта, на его нетерпеливый стук никто не открыл. Он обежал весь дом, ее нигде не было. На кухне Нина Петровна и Галя что-то мудрили над кастрюлями. Хором поздоровались с ним, улыбаясь, поздравили с Новым годом. Он ответил и торопливо пошел дальше. В холле Вероника пылесосила ковер вокруг огромной пушистой красавицы елки, сверкающей мишурой и шарами. Где же она? Видимо, Вера Аркадьевна куда-то ее отправила с поручением.

Снял трубку внутреннего телефона.

– Вера Аркадьевна, добрый день.

– С приездом, Вячеслав Вадимович! С Новым годом вас, с новым счастьем.

– Спасибо, взаимно. А где Света? Она мне срочно нужна.

На том конце провода явно смешались. Наконец, Вера Аркадьевна сказала:

– Дело в том… Видите ли, мне необходимо вам кое-что объяснить.

– Я жду вас в моем кабинете.

Он медленно поднялся на второй этаж в свой кабинет. Тяжелое предчувствие моментально сдуло с него приподнятое настроение, сдавило сердце. Что-то случилось. Что-то очень плохое. Он так и знал! Слишком все шло гладко в последнее время. Слишком все было хорошо. За счастье и везение всегда надо платить огромную плату.

Он сидел за столом и сжав руки в кулаки мысленно твердил одно и то же: только бы она была жива и здорова, только бы жива и здорова. Услышал, как вошла Вера Аркадьевна и боялся поднять глаза, прочесть на ее лице приговор своему счастью.

– Что произошло? – сам удивился невозмутимости своего голоса.

– Вячеслав Вадимович, дело в том, что Света Гурьева больше не работает в нашем доме. Я рассчитала ее в первых числах наступившего года и, насколько я знаю, она уехала в свой Ленинск. Во всяком случае, Сережа покупал ей билет и отвозил на вокзал.

– Как рассчитали?! Почему вы ее уволили без согласования со мной?! В чем дело, Вера Аркадьевна?! Разве вы забыли, что окончательное решение в подобных вопросах всегда остается за мной? Разве не так? Что бы она не натворила, вы должны были получить мое согласие на подобный шаг, хотя бы посоветоваться со мной по телефону! Я вас не узнаю, Вера Аркадьевна. Вы не забылись, голубушка?

– Извините меня, Вячеслав Вадимович, но я действительно приняла такое решение без согласования с вами, потому что Света все равно не смогла бы больше работать здесь.

– ?

– Дело в том, что она … беременна.

– Что?!!.. – потрясенно произнес он, – Как беременна?.. Вы уверенны?

– Я сама не сразу поверила. Такая скромная девушка, никуда из дома практически не отлучалась, насколько я знаю, ни с кем не встречалась. И, тем не менее… Я все-таки тоже женщина. У меня у самой две дочери и четверо внуков. Поэтому я сразу все поняла. Эта тошнота от запахов еды, бледность, сонливость, внезапные признаки дурноты – я сразу заподозрила неладное. Под видом медосмотра направила ее к Глебу Васильевичу, ну ему нетрудно было узнать причину ее плохого самочувствия. И анализы подтвердили мое предположение. И потом – она сама призналась мне, когда я спросила ее об этом в лоб. Плакала, каялась, рыдала, но от кого и когда успела залететь, так и не сказала. Настоящая партизанка. Да и какая, в сущности, разница от кого она беременна. Важен сам факт. Как говориться, в тихом омуте… Я, конечно, предложила ей свою помощь, у меня близкая подруга – гинеколог. По-человечески, мне ее жаль, она хорошая девушка. Сирота, глупая еще совсем. Но она наотрез отказалась. Что я могла еще сделать для нее? Пусть едет в свой Ленинск и живет, как хочет. Вот я ее и рассчитала быстренько, пока никто в доме не узнал об этом.

– Хорошо… Можете идти.

Дверь закрылась. Он несколько минут сидел за столом, обхватив голову руками. Открыл ящик стола, достал из папки свой рисунок с ее профилем, положил перед собой. Потом достал из внутреннего кармана маленький овальный футляр, открыл крышку и долго-долго смотрел на голубую сверкающую каплю.

 

…Он вышел из здания аэровокзала. Знакомый раздолбанный красный «москвич» чуть припорошенный снежком стоял на том же месте, что и в прошлый раз. Водитель дремал, отвалившись на спинку сиденья. Вячеслав Вадимович постучал по лобовому стеклу. Спящий приоткрыл один глаз, моментально распахнул оба, узнав бывшего клиента, встряхнулся, открыл заднюю дверцу. Не сказав ни слова, он рванул с места, едва Вячеслав Вадимович сел в него. Машина только жалобно дребезжала на ухабах. В этот раз он решил остановиться в другой гостинице. Не хотелось будоражить Лизавету. Еще решит, что он приехал к ней. Зачем зря обнадеживать женщину, бередить ей душу.

Когда подошел к знакомому дому, где живет Валя с детьми, уже наступило серенькое утро. Половина седьмого. Валя уже наверняка проснулась, собирается на работу. По пути он купил в круглосуточном магазине две коробки конфет, шоколадки детям, виноград. Медленно поднялся по замызганной и заваленной окурками лестнице. Сердце колотилось. Постучал в дверь Валиной комнаты. Раздался быстрый топот маленьких ног, дверь с шумом распахнулась. На него весело глядел Валерка.

– Мам, к нам опять страховый дядя Слава пришел! – радостно завопил он, цепким взглядом узрев пакет с коробками конфет и виноградом.

– Страшный дядя пришел! – вторил Степка, сидя за столом.

Они завтракали. На столе стояли четыре тарелки с манной кашей. Четыре, потому что и Света была тоже здесь. Лицо ее мгновенно вспыхнуло. Валя растерянно поглядела на него, на смущенную Свету.

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Будете с нами завтракать? – спросила она.

– Буду! – он вошел, придвинул кресло и сел между Степкой и Валеркой.

– Мам, у нас же больше каши нет. Пусть дядя мою доест, – Валерка великодушно пододвинул свою наполовину съеденную тарелку страховому дяде, а сам уже делал ревизию коробкам конфет, которые вместе со всем остальным Вячеслав Вадимович передал ему.

– Здравствуйте, Вячеслав Вадимыч. Валя, это хозяин дома, в котором я работала в Москве, – пояснила Света сестре.

– Я уже догадалась, – улыбнулась Валя, – Очень рада вас видеть. Света так много хорошего о вас рассказывала. А уж как я благодарна вам за то, что вы оплатили Степкину операцию – и не рассказать. Огромное вам спасибо. Я просто не знаю, как вас благодарить. Спасибо вам. …Валерка, не ешь грязный виноград! Пойду, вымою. – Она отняла пакет с виноградом у сына и вышла.

– Ну, герой, как твое самочувствие? – он поглядел на Степку, на его розовощекую круглую мордашку, на то, как с аппетитом уплетает малыш конфеты. Без ответа было ясно, что у мальчишки все в порядке.

– Все хорошо, – подтвердила и Света, – он совсем оправился. Уже и в садик начал ходить. – Смущение ее немного прошло, она взяла себя в руки.

Вячеслав Вадимович с аппетитом доел Валеркину кашу, заодно выпил и его чай. У него было прекрасное настроение.

Когда Валя вернулась с тарелкой мытого винограда, Валерка показывал гостю свой новый классный набор солдатиков, который ему привезла из Москвы тетя Света, а Степка – свои рисунки, поясняя, какая загогулина означает самолет, а какая – танк. Валя быстренько собралась и побежала на работу, предварительно взяв с Вячеслава Вадимовича слово, что вечером непременно увидит его. Она просто не знает, как благодарить его за деньги, благодаря которым жив и здоров ее сынок. Света с помощью Вячеслава Вадимовича собрала мальчишек, и они повели их в детский сад. На обратном пути они, не сговариваясь, медленно прошли мимо своего дома. Обоим было ясно, что им надо серьезно поговорить.

– Что же ты сбежала, ничего мне не сказав? – с нежностью заглянул он в ее лицо, – Я чуть с ума не сошел, когда вернулся, а тебя нет, исчезла.

– Так получилось.

– Само собой ничего не получается, Света. Получается так, как мы сами делаем. Присядем.

Они сели на скамейку.

– Почему ты ничего не сказала мне о своей беременности? Я в первую очередь должен был узнать об этом.

– Когда ты уехал, я и сама об этом еще не догадывалась. Честное слово! Недомогание свое списывала на нездоровье.

– Почему ты мне не сказала по телефону потом, когда уже знала?

– Это не телефонный разговор. И потом… Я не знала, как ты к этому отнесешься. И потом… Получалось, что я как бы давлю на тебя. Я не люблю шантажировать людей и  принуждать их к каким-то решениям. В таких случаях ответственность больше лежит на женщине. А избавиться от ребенка, как предлагала Вера Аркадьевна, я не могла. Я его уже полюбила, – Света тихо заплакала. Она достала из кармана пальто носовой платок, высморкалась и продолжила:

– Я его рожу. Если хочешь, можешь оказывать нам материальную поддержку. Если не хочешь, не надо. Я не буду в обиде, – она подняла на него лучистые серые глаза.

Он достал из внутреннего кармана круглый футляр, открыл крышечку.

– Это я вез тебе, еще не подозревая, что ты в бегах. Обручальное кольцо. Мне кажется, оно чем-то похоже на тебя, – взял Светину руку и надел кольцо на ее палец. Голубой камешек таинственно мерцал и переливался в слабом утреннем свете.

– Конечно, не очень хорошо, что невеста на свадьбе будет беременна, но в наше снисходительно время это такие пустяки. Да у тебя и не заметно пока ничего. А кто у нас будет еще не известно? Эй, ты чего ревешь, а?

– Я, конечно, не уверена, но мне почему-то кажется, что будет мальчик, – сквозь слезы выговорила она.

– Ну, Валерка мигом над ним шефство возьмет, – сказал Вячеслав Вадимович. Света рассмеялась сквозь слезы, уткнувшись лицом в его плечо.

– Люблю я тебя, Светка, хоть и тараканов в твоей голове полно. Как ты могла сбежать от меня? Да еще с нашим сыном? Выпороть тебя бы надо, но беременных бить нельзя. Придется подождать с поркой, пока ты родишь.

– Подожди, – она прижалась к нему, – недолго осталось. Каких то шесть с половиной месяцев…