Эта незамысловатая история произошла в прошлом году. В конце июня – начале июля. Это даже не история, а скорее зарисовка с натуры, которая, впрочем, наводит на некоторые размышления.

Начну с того, что с Кирой – это моя подруга, мы регулярно переписываемся вот уже почти двадцать лет. В мой первый отпуск, который я честно заслужила отработав больше года на электроаппаратном заводе как молодой специалист с университетским образованием, я решила поехать по турпутевке от профсоюза на Северный Кавказ. Хотя был ноябрь – далеко не лучший месяц года, но, видимо, от того, что в нашу группу подобрались молодые и веселые парни и девчонки со всех уголков тогда еще необъятного Советского Союза, было нам очень весело и три недели пролетели как три дня. Кавказ в то время был мирным цветущим гостеприимным краем, в котором не было еще и намека на грядущие военные конфликты. Вот тогда я и познакомилась с Кирой – длинноногой симпатичной девушкой из Москвы. С тех пор утекло много воды, мы обе вышли замуж, заимели детей, но переписка наша продолжается до сих пор.

Последнее Кирино письмо было написано явно в истерическом состоянии. Из ее написанных вкривь и вкось от переполнявших ее эмоций строчек следовало, что Кира просто уже не знает куда отправить на летний отдых свою единственную доченьку Аллочку.

«Совсем оборзела! В Америку ей, видите ли, уже неинтересно, в Англии она была, и ей там не понравилось, Сингапур и Таиланд – для нее пройденные этапы. Багамские и Канарские острова с их пляжами наводят на нее скуку. В Турции и Египте ей делать нечего. Испания – пресно. Африка – слишком остро. Греция – горчит. И так далее, и тому подобное. Девке восемнадцать лет и ей уже, видите ли, все приелось. Да если бы нам с тобой в восемнадцать наших лет предложили хотя бы на несколько дней в Венгрию или Польшу поехать, мы же с ума сошли бы от счастья! А эта штучка…». И в таком роде еще две страницы как вопль души.

Надо сказать, что Кира в свое время весьма удачно вышла замуж и судя по ее письмам ей неведомо такое понятие как «материальные затруднения». (Что, к слову сказать, слишком хорошо ведомо мне). Вот и дочурку свою каждое лето с младенчества она таскала по разным заграничным вояжам и исполняла все ее малейшие прихоти и желания. Однако, в жизни все имеет оборотную сторону медали. Как оказалось, Аллочка к восемнадцати годам совсем как Онегин или Печорин пресытилась жизнью и теперь крайне трудно, практически невозможно, ее чем-нибудь удивить или порадовать. В общем, богатые тоже плачут. Мне бы их проблемы, честно говоря.

Немного поразмыслив, я в тот же день написала Кире ответ, в котором дала ей несколько ироничный совет в том духе, что если Аллу уже не удивить никакими чудесами цивилизации, то можно попытаться поступить от противного, то есть удивить ее чудесами нецивилизации, то бишь, отправить ее в какую-нибудь экспедицию в непроходимые джунгли или тайгу, где нет и намека на бытовые удобства, или хотя бы прислать ее к нам в гости. Я, например, со своими сыновьями как раз вскоре собираюсь поехать на три недели в отпуск в деревню к свекрови. Это я так пошутила. Как оказалось, шутку мою не поняли, и через несколько дней после того, как я отправила письмо, в нашей квартире раздался междугородний звонок и бодрый, хорошо поставленный голос Киры как о решенном вопросе сообщил, что завтра Аллочка выезжает в Чебоксары московским поездом. «Вагон номер 4, место 5. Все ей необходимое она везет с собой. Пусть хлебнет деревенской экзотики вволю, может, спеси сбавится. Ты ее легко узнаешь – моя копия в молодости».

Положив трубку, я уныло подумала: хотела как лучше, получилось как всегда. Что я буду делать с этой принцессой? И мне отдых будет не отдых и ей мýка. А впрочем, почему, собственно говоря, я должна ублажать пресытившуюся взбалмошную девчонку? Вы хотите экзотики, мадемуазедь? Будет вам экзотика! Накушаетесь полной ложкой! Ничего! Долго лицезреть нам ее не придется. Максимум два дня и неженка-девица умотает в столицу. Ха! Получились стихи: «Неженка–девица умотает в столицу». Туда ей и дорога.

 

…Аллу мы встретили почетным эскортом: во главе встречающей делегации была я, потом мой старший сын Андрей, ровесник Аллы, и младший сынок Максим. Едва поезд остановился аккурат перед нами четвертым вагоном, и проводница открыла дверь вагона, как первой оттуда выпорхнула Алла. Я ее мгновенно узнала, так как Кира не наврала, и дочка ее оказалась вылитой мамой двадцатилетней давности, разве что ноги чуть длиннее, да талия чуть тоньше. Я ожидала увидеть размалеванную девицу с недовольным выражением на физиономии, но первое впечатление Алла произвела на нас приятное – милая улыбчивая девушка, в которой не наблюдалось ни барских замашек, ни намека на некое превосходство.

В общем, уже на следующий день рейсовый автобус вез нас в райцентр с названием Канаш, в котором нам предстояло сделать пересадку, чтобы проехать еще с полчаса на другом автобусе, потом восемь километров пешим ходом и вот она – наша чувашская деревенька под названием Хоруй, что находится в Урмарском районе.

Пока ехали до Канаша, Алла держалась вполне спокойно, тем более что автобус нам подали «Икарус», что случается не так уж часто. Но когда мы в Канаше пересаживались во второй автобус, тонко нарисованные бровки Аллочки недоуменно взлетели при виде старенького пыльного ПАЗика неопределенного цвета и такого же возраста. Несколько раз чихнув и крякнув ПАЗик все же к моему неподдельному восхищению завелся и жалобно дребезжа и грозя на ходу окончательно развалиться все-таки доставил нас до конечного пункта, преодолев 20 километров за каких-нибудь 50 минут. Когда до Аллочки дошло, что это еще не конец ее мытарствам, и ей предстоит целый час с лишним ходьбы по проселочной пыльной дороге под палящим солнцем, ее глаза  и рот округлились.

– Восемь километров?! Пешком?!! Это немыслимо!!!

– Почему же? – спокойно возразила я, – когда Андрею было лет семь, а Максу пять, они и то самостоятельно осиливали это расстояние без всяких каприз.

Алле осталось только горестно вздохнуть, перекинуть через плечо свою дорожную сумку, и мы тронулись в путь. Впрочем, она скоро забыла о своих горестях, так как ее поразили бескрайние поля, чередующиеся с лесочками. В полный восторг ее привело ромашковое поле, порхающие бабочки и мотыльки, прыгающие под ногами кузнечики, чей стрекот стоял вокруг.

– Это кто так хорошо поет? – спросила она меня, вертя головой в поисках источника пения.

– Жаворонок. Вон он над полем, – я указала на едва заметную точку, зависшую над полем.

– Такой маленький! И так громко поет, что даже здесь слышно. Славный малыш.

– А это что? – поинтересовалась она через минуту, показывая мне сорванный колос.

– Овес.

– Какой овес? Тот самый, который «Геркулес» и овсяные печенья?

– Тот самый.

– Не может быть, – Алла остановилась и долго рассматривала сорванный колос, а Андрей ей пояснял, каким образом этот колос превращается в овсяные хлопья. Но я видела, как трудно ей было постигнуть, что геркулесовые хлопья вот так запросто растут на поле.

– А это плантация чья?

– Это не плантация, а просто колхозное поле.

– А где охрана? И почему нет никакого ограждения?

Я представила себе картину, что все здешние поля обнесены крепкими заборами с колючей проволокой поверху, с кованными воротами, закрывающимися на засов, а по периметру ходят бравые вооруженные омоновцы  с натасканными овчарками, охраняя овес и пшеницу, и хмыкнула.

Еще больше ее почему-то поразило гороховое поле. Потом на нашем пути встретилось поле ржи и поле пшеницы и каждый раз мои сыновья объясняли Алле что такое здесь растет и как из этого получаются хлеб и булки. Не думаю, чтобы Алла не знала до сих пор, что из колосьев пшеницы делают муку, из которой потом пекут плюшки и сдобные булочки. Она производила впечатление эрудированной и начитанной девушки. Но одно дело знать это теоретически, и совсем другое дело, как оказалось, увидеть это наяву, посмотреть своими глазами и потрогать своими руками. Из васильков, сорванных во ржи, Алла на ходу довольно ловко соорудила венок, нацепила его себе на голову, что очень шло к ее голубым глазам. В общем, к тому времени, когда показалась околица нашей деревни, Алла капитально пополнила копилку своих знаний о природе средней полосы России.

 

Когда мы наконец добрались до нашего дома, на ее вопрос: «Можно мне принять ванну с дороги?», моя свекровь Галина Петровна, бывшая деревенская учительница, а ныне пенсионерка, не моргнув глазом мгновенно ответила: «Отчего же нет? Можно и ванну», – и повела Аллочку в огород, где у нее всегда наготове стоит полная деревянная бочка для полива капусты и лука.

– Вот тебе, милая, ванна. Вот полотенце. Ополоснись.

На Аллочкино расстроенное личико было больно смотреть. Впрочем, надо отдать ей должное: она молча умылась, полила запылившиеся ноги ковшом из бочки, насухо вытерлась. Все это она проделала с видом мученика, который решил стойко переносить все выпавшие на его долю невзгоды.

Потом мы обедали.

– Спасибо, Галина Петровна. Очень вкусно. Ваш суп с клецками выше всяких похвал.

– Этот суп – чувашское блюдо, называется «çăмах яшка».

– Щемах яшка? Здорово! Мне очень понравился щемах яшка.

Надо сказать, что Алле вообще пришлась по вкусу чувашская кухня. Она в последующие дни с удовольствием ела и какай-щýрпи, и кукăль, и пашалу, пила айран. Но больше всего ей понравились пироги с разнообразными начинками, по части которых моя свекровь большой специалист.

Так мы и начали постепенно приучать Аллочку к деревенской жизни. Но она еще долго поражала нас тем, что пыталась, например, отыскать в лесу, куда мы ходили за земляникой и лесной клубникой, биотуалет. Или очень устав после сбора ягод, когда надо было еще километра три идти из леса до деревни, она пыталась по мобильнику  вызвать в лес такси. Иногда она производила впечатление туземца, неожиданным образом попавшего в мегаполис. Именно так, а не наоборот. Ведь надо быть очень наивным человеком, чтобы думать, что дрова и угли для шашлыка здесь покупают в деревенском супермаркете, и удивляться, почему местные несушки сносят яйца без указания на них даты изготовления. Зато ее восторгу не было предела, когда мои мальчишки сводили ее на рыбалку к местному пруду и она – сама! – поймала на самодельную удочку пескарика размером с детский мизинчик. Ей очень понравилось парное молоко, и она с кружкой в руках терпеливо стояла рядом с Галиной Петровной, когда та, погладив Буренку по боку и обмыв вымя, начинала вечернюю дойку.

В общем и целом Аллочке понравилась деревенская жизнь, единственное, чего она панически боялась, так это гусей. Завидев гусиную стаю, она обходила ее чуть ли не за километр, но однажды гусак, вытянув шею и растопырив крылья с шипеньем бежал за ней, и об этом мгновенно узнала вся деревня по отчаянному Алкиному визгу, а местные ребятишки еще долго подсмеивались над «московской майрой», улепетывающей со всех ног от гуся.

Был случай и посерьезнее, когда несколько деревенских ребятишек, мои сыновья и Алла отправились в большой лес за земляникой и Алла, как она сама потом рассказывала нос к носу встретилась с гадюкой. По ее словам выходило, что гадюка эта была соразмерна с анакондой – не менее двадцати метров в длину и толщиной с хорошее бревно. Издав вопль, от которого, как рассказывал Андрей, бедная змея тут же сдохла от инфаркта, а близстоящие деревья повалились на землю как в эпицентре падения Тунгусского метеорита, Алла, бросив бидон и обезумев от страха, пулей помчалась в неизвестном направлении и неслась так с полчаса, пока из сил не выбилась.

– Как же вы ее потом нашли? – удивилась я.

– Элементарно, Ватсон. Мы просто шли по ее следам, то есть по снесенным ею кустам, поваленным деревьям и трупам раздавленных ею змей, – спокойно пояснил сын, – Кстати, можешь передать всем местным теткам, что теперь они могут безбоязненно в этот лес ходить, так как после выдающегося Алкиного ора в нем все змеи, мыши и прочая живность сдохли окончательно и бесповоротно. Хотя, честно говоря, я думаю, что она увидела простого маленького ужонка.

В общем, если можно было бы поставить рядом Аллочку в первый день ее приезда в деревню и Аллочку, какою она стала через три недели, то между ними можно было бы заметить только отдаленное сходство.   Первая из них – холеная беленькая девушка с тщательным макияжем и с длиннющими голубыми ногтями, в мини, с удивленным выражением лица по поводу всего происходящего вокруг, и вторая – загорелая, в шортах и босая, без следов косметики, на рассвете выгоняющая Буренку в стадо, или пропалывающую грядку с луком, или довольно ловко окучивающая мотыгой картофельные ряды.

Алла с помощью новых деревенских приятелей выучила порядочно чувашских слов, и было забавно слушать, когда она бегло говорила с ними на этой чудовищной русско-чувашской смеси: «Ты, Виталька, совсем ухмах, что веришь Ванюку. Он же суеще, манса кайре, что ли, как он энерхи тебя обманул».  Или: «Пойдемте в вармана собирать щирла».

 

Когда наступил день отъезда, то Аллочка расставалась с новыми друзьями и бабой Галей со слезами на глазах.

А совсем недавно, буквально пару дней назад, я получила очередное письмо от Киры. Среди прочих новостей она писала о том, что решила было этим летом отправить Аллочку в круиз по Средиземному морю или хотя бы на Кипр, но та уперлась как бык и ни в какую. Хочу, говорит, в Хоруй и точка. Это, говорит, самое лучшее место в мире для отдыха. Там, говорит, так здорово! И еще, говорит, соскучилась по Андрею, Максимке, бабе Гале и по какому-то Щемахяшке^*. Ты не возражаешь, если она опять к вам приедет хотя бы на недельку-другую? И объясни мне, пожалуйста, кто такие Щемардапа Кукли^* и Айран^*? Алка говорит, что просто без ума от них. Как думаешь, им можно доверять?..

 

 

^* Щемах яшка, щемардапа кукли, айран (чуваш.) – суп с клецками, пирог с яйцами, кислое молоко.

 

 

.