Бесы
Голосуй
Бесы
Их не назвать временщиками, их актуальность – навсегда,
Их правда, с жуткими клыками, века терзает, не года,
Их совершенству нет предела, на болью выжженных кругах,
Начертанных мечом и верой, на всяких грешных берегах.
Универсальные солдаты извечной дьявольской борьбы,
С любовью, некогда распятой, за слёзы праведной мольбы.
Так утверждают богословы, не все, но те, что на крестах,
Малюют золотом узоры, для тех, кто обратится в прах,
И ставших пресловутым прахом, при жизни в дьявольском котле,
Бесовским взнузданные страхом, несущими свой крест во мгле.
В её тумане грязь и слякоть – лжи, обусловленный уют,
Душевную съедая мякоть, плодит бескомпромиссный блуд…
Мысль Достоевского и Данте, возможно и наоборот,
Мглу бичевала фолиантом, где бесы пестуют свой плод.
Хотя, великий флорентинец, не первым сетовал на мрак,
И Достоевский, не последним, клеймил пером душевный рак…
Увы, бессильна гениальность, пред смрадом дьявольских шутов,
Их кредо – лживая реальность для беспросветных омутов,
Отягощённого сознанья, ярмом тотального вранья,
Что делать, таково призванье отвергшего свободу – Я,
В угоду бесовской забаве у трона полубожества,
Гнетущего своим уставом живые краски естества…
Невежество – его твердыня, рать холуев – его оплот,
Квасная проповедь – святыня, дурман, который пьёт народ,
Им опекаемого царства, во след ушедших на покой,
Князей мистического братства влюблённых в лагерный застой.
Их бег извечен, но недолог, и одиозность терпит крах,
И Люцифер меняет свору, псов старых, обращая в прах,
В час первых петухов, как прежде, и вновь борьба, и вновь любовь,
И снова – светлые надежды, на сыр бесплатный, и морковь…
Леонид Раин.
Ирина
Голосуй
Ирина
Ирина, Ирочка, Иринка…
Как не скажи, всегда восторг,
Встречает иллюзорной дымкой,
Взгляд мой, уставший от тревог,
Летящих вихрем серых будней,
Покой душевный низводя,
Мир, одарив палитрой скудной,
От слёз унылого дождя…
Могло б, всё это длиться вечность,
Если б, не имя Торжества,
Что низвергает злую бренность,
Хмельным дыханьем естества,
С извечною весенней трелью,
Цветущих нежностью садов,
В пылу любовных откровений,
Неувядаемых стихов,
Живущих в имени Ирина,
В её божественных чертах,
В глазах её, в душе ранимой,
Что не способна жить впотьмах.
Её удел дарить надежду,
В перстах её – ветра побед,
Она везде, где слово прежде,
Несёт свой сокровенный свет.
Леонид Раин
Валентина
Голосуй
Валентина
Всё, в этом христианском слове,
Восторг любви, печаль и грусть,
Его округлость даже в споре,
Промолвит с мягкостью: «Что ж, пусть,
Пусть будет так, как ты захочешь,
Как будет лучше для тебя,
И светлым днём, и тёмной ночью,
Покой твой, прежде для меня,
Прежде моей, щемящей боли,
Незримой, для любимых глаз»,
В сём, добродетель женской доли,
От Валентины, без прикрас…
Алтарь души её – прекрасен,
Но не златою мишурой,
Чей блеск надменен, и бесстрастен,
К судьбе, с израненной душой.
Любовь её, превыше смысла,
Безликой скаредной души,
Противен ей оскал цинизма,
Как и величья миражи…
Она поёт, всегда и всюду,
Для всех, и каждого из нас,
И тот, кто слышит голос чудный,
Тому понятен мой рассказ,
О беспокойной Валентине,
О мягкой, чистой красоте,
Что служит чувственной богине,
Поющей, в грешной суете.
Леонид Раин.
Людмила
Голосуй
Людмила
Кошачья мягкость и покой,
В поющем имени Людмила,
Играют с бренною судьбой,
Смеясь над суетой сварливой.
Сам дивный слог разоружает,
Предвосхищая чудеса,
Воображенье окрыляя,
Стеля, под ноги небеса.
Так в чём повинен Черномор?
Сражённый прелестью Людмилы…
Увы, пред нею всякий вор,
Любовью ревностной гонимый…
Сам Пушкин был в неё влюблён,
Живописуя образ нежный,
Избрав средь множества имён,
Блаженства океан безбрежный,
Что назван древними Людмилой,
Жестоким нравам вопреки,
Поскольку нет превыше силы,
Как милой нежности – клыки.
Леонид Раин.
Елене…
Голосуй
Елене…
Елена – царственное имя, сам Хаос перед ним дрожит,
Поскольку, прежде и поныне, Любовь Священный нимб хранит.
Изящной музыкой Шекспира, Гомера, Гёте и Гюго,
Воспета, красоты гордыня, пред коей и поэт – ничто…
Нет, нет, бессмертие Елены, для мужа вовсе не укор,
Скорей погоня за химерой, где он, и Менелай и вор.
Что суть Елены не меняет, ей Троя вовсе не нужна,
Она Любовью покоряет, миры надменного лжеца,
Что правит будто бы страстями,
Под небом, или небесами, своей божественностью мнимой,
Священной, мудрой, но незримой,
До смехотворности, правдивой…
Гомер был прав – ничто не вечно, кроме Елены, пусть беспечной,
Но всё ж, прекрасной и любимой, любовью – истинной и мнимой.
Леонид Раин
Душа
Голосуй
Душа
И всё-таки она жива, и всё-таки она нетленна,
Святая русская душа, чиста, светла, проникновенна,
Её божественная сущность, не поддаётся лютой мгле,
Что гиблым, дьявольским удушьем, блуждает по святой земле.
Земле немыслимых страданий и драматических побед,
Извечных праведных исканий, испепеляющих рассвет,
Иллюзий призрачной свободы, во флёре чувственной мечты,
Летящей к сказочным чертогам, в сиянии золотой звезды…
И рухнувшей с небес лазурных на кумачовый эшафот,
В реальном мареве пурпурном, принявшим иллюзорный взлёт,
И утвердившим воскрешенье на окровавленном кресте,
Святой любви и всепрощенья, воспетых Русью во Христе.
А может быть не кумачовый? А белый, как январский снег?
Изысканный и утончённый, с трагизмом омертвевших век,
Опустошённого сознанья, в борьбе с нетленною душой,
Распявшего глагол стенанья, как прежде, властною рукой,
Богоподобных патриархов, делящих с Господом престол,
Что судной плахой и прилавком, сковал мечту российских дол.
Есть у всего своё начало, и свой логический конец,
И всякой плахе крови мало, пока в чести её венец,
Или бесчестия величье, обожествлённое душой,
Возросшей на кровавой пище, дарованной ей сатаной.
Им же, и втоптанной в погосты, с клеймом проклятья на челе,
Что чёрным памятным наростом, маячит в предрассветной мгле.
Блуждаем мы, по сей пустыне, средь чёрных омертвевших пней,
Забыв о чувственном помине в тумане призрачных теней,
Освобождённых поколений, от веры, воли и грехов,
Парящих между мглой забвенья и славою своих волхвов.
И всё-таки она жива, душа славянского изгоя,
Каким бы откровеньем зла, под стоны дьявольского воя,
Её не разрывало время, псевдо богов и их жрецов,
Бессильна лживая химера, пред сутью истинных основ,
Непреходящих категорий воспетых вечною душой,
На крыльях непреклонной воли, летящей за своей мечтой.
Леонид Раин
Об архитектуре, и не только…
Голосуй
Об архитектуре и не только…
Покой Европы умиляет, свобода Африки страшит,
Азарт Америки прельщает…, страдальцев призрачных орбит.
Чей дух в отеческих просторах снедает лживая тоска,
Струясь, из скользких коридоров червлёного особняка.
Поющая им о свободе, на суверенных берегах,
Цветущего враньём болота, с часовней, скрюченной впотьмах.
Единственным оплотом веры, иссохшей от вранья души,
Ещё лелеющей химеру, о благе, в проклятой глуши,
Усеянной тлетворным фарсом, от паперти до куполов,
Сверкающих надменным хладом над мглой мамоновых дворцов.
Животворящ Христов источник для славы дьявольских побед,
Лишь перед скрюченной часовней, бессилен гения рассвет.
По вере им и воздаётся, и воздаваться будет впредь,
Пока не поглотит болото, часовню, славящую смерть…
Леонид Раин.
Ко дню рожденья Музы
Голосуй
…ко дню рожденья Музы…
Года, года, ещё один растаял,
Став блеклой дымкой в призрачном кино,
Иль в пьесе, без начала и финала,
Что люди памятью зовут, открыв в ночи окно…
Взглянув на небо, в тучах, иль в горошек,
Холодных звёзд, мерцающих во мгле,
Взирающих на образы полузабытых строчек,
Написанных тобой когда-то на земле.
Огни небесные, светлы, и беспристрастны,
Но может быть, на первый, мимолётный взгляд,
Ведь говорят, что звёздный глянец властен,
Поэтикой мистических шарад,
Над человеческой загадочной судьбою,
Сбирающей года, в дырявый саквояж,
Хотя, как знать, возможно, и душою,
Влекомой звёздами, в последний свой вояж…
***
Хмельной разгар весеннего безумства,
Твой сокровенный и чудесный май,
Он твой маяк в пространстве безрассудства,
Хранящий судный ад, и пресловутый рай,
Твоей земной, таинственной дороги,
Средь бурных волн мирского бытия,
Где с нетерпеньем ждут, и радость, и тревоги,
Слугу бескомпромиссной буквы – Я.
Зарницы маяков, нам с самого рожденья,
Смеясь и плача, освещают путь,
А сумрачная тень, как поводырь наш верный,
Ступает впереди всегда, оберегая Суть,
От болотины чёрных терний бездны,
Таящих мрак гнетущий, впереди,
Ведь наш маяк, зажжённый в день рожденья,
Нам светит вслед, оставшись позади…
Вернуться мы к нему, теперь уже не в силах,
Хотя так хочется, проснуться там, порой…
Но нет, увы, лишь память, с грустью милой,
Хранит, тот девственный, и радужный покой.
Дай Бог тебе в пути не оступиться,
И тень свою во тьме не потерять,
Она лишь там, где чудный свет струится,
Для тех, кто Суть пытается познать,
Вокруг страстей, крутящегося мира,
Найти свою в нём, чудо-карусель,
Где ждёт любовь, с божественным кумиром,
Что соткала из грёз, холодная постель.
Всё непременно сбудется, мечта тому порукой,
Кто верит в сказку, обретёт её…,
И нет причин, для календарной муки,
Ведь для души бессмертной, проза цифр – ничто.
Леонид Раин.
Насилья ипостась
Голосуй
Насилья ипостась
Хотел я миг найти, средь вех аналлов бренных,
Где серп насилья жнёт с восторгом благодать…
Не отыскал я дат таких в поэтике нетленной,
Бессмертной гениальности, что неспособна лгать.
Не отыскал его я, и в пыли архивов,
Средь зыби призрачной отторгнутых времён,
Отторгнутых сознанием надменности ревнивой,
Что издревле гнетёт, дух мыслящих племён…
Гнетёт дурманом чёрного порока,
Из века в век, стяжая боль и страх,
Мир повергая, в судный хлад острога,
Вселенского возмездия, венчающего крах,
Племён, продавших бесу добродетель,
За призрачный туман высокопарной лжи,
Где свята лишь одна, библейская обитель,
Обжитая блюстителем растоптанной души.
Где априори всех придуманных догматов,
Насилья ипостась, как Сущность бытия,
Плодящая без устали беспамятных приматов,
И каверзных наперсников вселенского царя,
Вершащего смеясь, свой одиозный танец,
Под мессу рваных временных ветров,
Дух смерти облачив, в рождённый фальшью глянец,
Лаская блеском ледяным стада своих рабов…
Безвольем скованных и жаждущих безволья,
Творящих лживый суд, и попранных судом,
Живущих верою, саднящей вечной болью,
Воспетую страдальческим и роковым крестом…,
Жирующих в пирах кровавых и растленных,
Ликующих во лжи, дух истины предав,
Порабощающих штыком мечту племён согбенных,
Свободу выбравших, не гнёт хмельных забав,
Неутомимых дьявольских сатрапов, ваявших Вавилон и Рим,
Призвавших Бога Свет, и в чёрной мгле распявших,
Любовь Его к стадам, в пути земном слепым…
Голгофой, славя гимн жестокого насилья,
Их истина крушит и воздвигает вновь,
Извечный Рим и Вавилон, как искус изобилья,
Как апогей изящества, где лживая любовь,
Под стих бездарный, вольно расцветая,
Смеясь, мир горний обращает в прах.
Где чёрный зев страстей земного рая
Скорбь, нищету плодя, и беспредельный страх
Взлёт мнимый, скверной пожирая,
Являет свой поистине, губительный размах…
Пророча жизни, ипостась забвенья,
В аидовом чаду, земного притяженья.
А эта сказка есть в архивах пыльных,
От мутных, незапамятных времён,
И соткана канва её, как прежде, так и ныне,
Из той же лжи, беспамятных племён,
Через века её, с усердием пронёсших,
Но так и не познавших истинную суть,
Трагедии отцов своих, и прадедов усопших,
Мёд мирры, превращавших в гибельную ртуть.
Леонид Раин.
Голосуй (1 Голос)
Россия
Смиренная, мятежная Россия,
С царями без царей ли в голове,
С миссией в сердце или без миссии,
В убогой и возвышенной судьбе,
Судьбе счастливой, или не счастливой,
Познавшей смысл, поправшей ли его,
Мне не понять – влекомому могилой,
Вериг предназначенья твоего.
Чего ты ищешь в лабиринтах истин,
Какой мечтою осенён твой лик?
То, славя крест слезою бескорыстной,
То в нимб Христа, вонзая чёрный штык.
Являя миру воли мощь и духа,
Трепещешь пред кровавым палачом,
Рождённым в тяжких материнских муках,
Но ставшим для жены – обожествлённым злом.
Из гениев вселенских делаешь изгоев,
Под улюлюканье обласканных волхвов,
Хмелеющих от пафосных помоев,
Своих восторженных, пророческих стихов.
Во временном огне сжигая поколенья,
Сдуваешь пепел их, с ладони не спеша…
Лишь идолам огня, даруя восхищенье,
Которым так щедра российская душа.
Необъяснимая восточная твердыня,
Поющая и плачущая враз,
Венчающая с вольною гордыней,
Мятежный и кандальный парафраз.
Увы, ты далека от парадигмы мира,
Чужда тебе его святая ложь,
Каких бы вечный Рим не возносил кумиров,
Им не понять возвышенную дрожь,
Твоей сакральной, поэтичной лиры,
В хмельном и безрассудном мотовстве,
Как и тоски непостижимой веры,
Живущей лишь в российском божестве.
И это божество, не куполами свято,
И не звездой надменного кремля,
В нём кровь и слёзы истины распятой,
В нём Сущность откровений бытия,
От мудрецов земли обетованной,
Обретших Родину на жертвенной земле,
Где свят ислам величьем первородным,
Где Будды ипостась нашла свой свет во мгле,
Несущей испытанья человеку,
Согревшему сей евразийский холм,
И созидающему страстно век от века,
Воспетый предками, свой выстраданный дом.
Так что хранит, сей многоликий остров,
Средь океана гибельных страстей,
Какая мощь, смиряя гнев погостов,
Роднит скрижали истинных идей?
И тех идей, где воля созиданья,
Являет жуткий сатанинский лик?
Извечен бой священных категорий,
Извечна формула, что славит сей недуг,
От лживой вязи пафосных застолий,
До откровенья смертоносных вьюг,
Борьба непримиримая ведётся,
Благого разума с его ж, вселенским злом,
Чей хладный и зловещий остов,
Навис над Русью чёрным палачом.
В кроваво-чёрных утопая реках,
Сгнивая заживо в сибирской мерзлоте,
Любя и презирая человека,
В его божественной и алчной наготе,
Даруя жизни свет, и гневно отнимая,
Казня и милуя придуманных врагов,
А не придуманных, жестоко изгоняя,
Ты сохранила дух стоических основ,
Поскольку свят он правдой и бессмертен,
Пред сутью всяческих осознанных доктрин,
Он не подвластен злому гнёту терний,
Мирских, божественных, астральных величин,
Блуждающих фантомами в сознании,
Неукротимой пленницы земли,
Плывущей в голубой ладье хрустальной,
По вечной сказке млечного пути.
Леонид Раин
Голосуй (1 Голос)
…как тяжко хоронить друзей…, всё тяжелей и тяжелей…
Опять бесстрастный хлад погоста, бельмом в глазах сосновый крест,
Как свежевыструганный остов, бессмертья, что царит окрест…
Привратники его судачат, роняя философский мат,
Сулят покойнику удачу, в уюте сказочных палат,
Ссыпая глиняную правду, на свод счастливого жильца,
Под монотонную шараду, вскормлённого Христом лжеца.
Я, виновато верю в чудо, глотая горестный туман,
Пытаясь убедить рассудок, что это вовсе не обман,
Что это – вечности интрига, предтече сущности иной,
Явившейся на смену игу, сей обречённости земной…
Но всё ж нет силы, хоронить друзей, каким бы, ни был, сонм идей,
Сминающих величье смерти, библейской догмой бытия,
Дарующих венец бессмертья, погосту, где лежат друзья.
Они уходят, не прощаясь, любя не бога, суету,
Где мы, когда-то повстречались, обожествляя лишь мечту,
Не думая о смертном ложе, вдыхая вечности туман,
Пьянея от весны безбожной, навеявшей любви дурман.
Нет…, тяжело терять друзей…, увы, реальность тяжелей,
Пространных, нудных причитаний категоричного лжеца,
Уставшего от грёз нетленных, оплаченного мертвеца…
Его ждёт в храме настоятель, и лицемерный казначей,
С доходом истины сакральной, от коммунальных платежей.
Цинизм, пронизывая душу, тасует клерикальный бред,
Каким же ценностям мы служим, блуждая средь своих побед?
Иль откровенных поражений? Погост презрительно молчит…
Нет в нём, ни лжи, ни откровений, но так отчётлив здесь мой стыд…
Священник скажет – покаянье, философ скажет – суета,
Банального самокопанья на миг прозревшего крота…
Прав и могильщик полупьяный, из-под ладони глядя вдаль,
Ища там новый сонм страданий – любви, доходную печаль.
По разуменью и свобода, в оценках тайны бытия,
Начало иль конец похода, мы обретаем здесь друзья?
Увы, о том никто не знает, и не узнает никогда,
Но вера всё же, помогает, идти нам строем в никуда.
И верить – глупо, а не верить, ещё глупее и больней,
Надежда шепчет ведь, теплее, друзьям в том мире, и светлей.
Леонид Раин
Голосуй (2 Голосов)
Строка изящна и невинна в игривом росчерке пера,
Надменно лжива, иль правдива, как и абстрактная игра,
Кипящего воображенья, земных пророков и шутов,
С категоричностью беспечной, во тьме словесных омутов.
Величье истин подтверждая, и повергая догмы в прах,
Корысти грех преумножая, на проржавевших стапелях,
Обожествлённого вращенья круг огнедышащей звезды,
Куют ключи порабощенья, своей ничтожной суеты.
Богов придуманных тасуя, лукавством наполняя слог,
Абсурдом парадокс бичуя, тщеславью возводя чертог,
Ликует ряженое братство, на лживый взгромоздясь алтарь,
Шлифуя постулаты рабства, о свой засаленный стихарь.
Сегодня, панегирик лживый дремучий источает лес,
Кишащий дантовской терциной, о ласке дьявольских повес.
Сегодня вновь, великий кормчий, как и десятки лет назад,
Ведёт свой бой ожесточённый, оружьем пафосных тирад,
С врагами непреложных истин, провозглашёнными впотьмах,
Его незыблемым величьем, о многоликих головах…
Во славу челяди бесправной, гниющей в вековом лесу,
Дабы смягчить их гнёт реальный, в реальном дантовском аду.
Всё на себя взвалил ревнитель демагогических побед,
Над скверною вселенской пыли, затмившей благостный рассвет.
Анклав свой, оградив стеною, всепобеждающих идей,
Тщеславной увлечён игрою, бескомпромиссный лицедей.
Иль побеждён извечным монстром, властолюбивой западни,
Что замкнута гнилым погостом священной каменной петли.
Кипит страстями алчный шабаш, под крыльями кичливых звёзд,
Шлифуя лживый блеск свободы, преобразившейся в нарост,
Очередной терцины блага, от флорентийского писца,
Вознёсшего грешное стадо к стопам вселенского Отца.
Увы, стена неодолима для сути истинных идей,
Поскольку, ими возводима в кровавой сцепке кирпичей,
Диалектического хода, от плахи, к эшафоту грёз,
Кусков безликого народа, живущего красой берёз,
Вдали от властной цитадели, в неведомом богам лесу,
Заложника благой идеи, воспевшей властную звезду.
Быть может сон мой наважденье? Воображенья тяжкий флёр?
А гнёт сатрапов, лишь виденье, безволью моему в укор?
Иль мистикой душа объята, в стране языческих гробов?
Зловещую хранящих святость во чреве нищих городов…
Нет края мутному забвенью в безликом царстве сатаны,
Иль жаждет сей народ, презренный восторгов сытой маяты?
Плодя критическую массу беспамятного мотовства,
Преумножая жуть фантазий, рождённых мраком ведовства…
Даже надежда растворилась, в метафизическом чаду,
Растаяв в призрачной стихии, как свет в пылающем аду.
Презренны все, кто славит плаху, смеясь над срубленной главой,
Кто множит скорбь, живя под страхом, вранье, назвав своей судьбой.
И поделом двуличным тварям, вознёсшим плаху на престол,
Что славит мрак кровавой хмари, и вбитый в разум – чёрный кол.
Проклятье их, лежит во склепе, реальный изливая яд,
В аорту лживого вертепа, влюблённого в хмельной азарт,
Тоталитарного величья, не над людьми, но над толпой,
Принявшей догматизм бесчестья, втоптавшей волю в перегной.
В корыте их любовь и слёзы, в цепях, их полусгнивший дом,
В нелепых баснях дух свободы являет ход своих реформ.
Давясь культурным бескультурьем, ликует откровенный блуд,
Ища, и находя в абсурде – величья лживого уют,
В котором пребывает скромно элита горнего холма,
Уверовав, что невозможно, возвысить дикие стада,
Непросвещённых троглодитов, пленённых ненасытной мглой,
Неодолимых лабиринтов, царя Мамоны, кладовой.
Там правит балом лживый гений – основа властного венца,
Сей цитадели откровений – богоподобного лжеца.
Оскалом пафосным стреножив, бег им отпущенных веков,
Агонии империй схожи, осколками гнилых клыков.
Бессилье воли, веры, власти, испепеляет мощь твердынь?
Иль дух погостов безымянных тревожит вздохами латынь?
Вознёсшую когда-то смертных на лживой вечности олимп,
И сокрушившую надменность, сорвав с главы священный нимб,
Провозгласив иную правду, над пепелищем властных догм,
Но с той же, лживою бравадой, плодя благочестивый сонм,
Богов, жрецов, господ и нищих, служителей, и их служак,
Заложников нетленных истин, воспевших жизни – свет и мрак.
Леонид Раин.
Голосуй (1 Голос)
Об архитектуре и не только…
Покой Европы умиляет, свобода Африки страшит,
Азарт Америки прельщает…, страдальцев призрачных орбит.
Чей дух в отеческих просторах снедает лживая тоска,
Струясь, из скользких коридоров червлёного особняка.
Поющая им о свободе, на суверенных берегах,
Цветущего враньём болота, с часовней, скрюченной впотьмах.
Единственным оплотом веры, иссохшей от вранья души,
Ещё лелеющей химеру, о благе, в проклятой глуши,
Усеянной тлетворным фарсом, от паперти до куполов,
Сверкающих надменным хладом над мглой мамоновых дворцов.
Животворящ Христов источник для славы дьявольских побед,
Лишь перед скрюченной часовней бессилен гения рассвет.
По вере им и воздаётся, и воздаваться будет впредь,
Пока не поглотит болото, с часовнею убогой, твердь…
Голосуй (1 Голос)
Искусство фальши, не прельщает, реальная прельщает фальшь,
Кремлёвской пафосной державы, лелеющей величья блажь…
Стыд гложет за печать мздоимства, накрывшую безликий край,
Гулаговского плюрализма, киркой воздвигшего свой рай.
Видней, избраннику народа, где воровской царит оплот,
И как остановить дракона, гнетущего слепой народ.
Нависшего личиной злобной над сердцем родины – Москвой,
Теряющей в борьбе жестокой, сынов с кристальною душой…
Страх – бескорыстия ревнитель…, кумиров мудрость глубока…
Библейских истин вдохновитель, страх перед Богом вплёл в века.
Пример достойный подражанья для взлёта творческих идей,
В законотворческих исканьях высоконравственных мужей.
Чем для художника не средство, к спасенью ценностей благих,
Бескомпромиссного наследства, воспевшего насилья стих.
Печально созерцать надменность в глазах духовных кузнецов,
Как прежде, сытая беспечность, бесстрастна в затыкании ртов…
Леонид Раин.21.10.10.
Голосуй (1 Голос)
Ушла эпоха созиданья, обогатившая народ,
Испепеляющим сознаньем, в остроге кованых свобод.
Энтузиазм великих строек, бредёт с медалью на груди,
В страну безликого покоя, клеймя полёта трудодни.
Ниспала благодать иная на евроазиатский холм,
Классическая воровская, с личиной православных догм.
Дождавшихся благословенья от новоявленных царей,
С тенденциозным разуменьем теологических идей.
Бездонный кладезь вдохновенья таится в древних письменах,
Проклявших времени вращенье, на проржавевших стапелях,
Закостенелого пространства славянской чувственной души,
С неумолимым постоянством сознанья, в порождении лжи.
Иллюзий смертоносный омут, неисчерпаем для творцов,
Всепоглощающей истомы демагогических стихов.
О зареве земного счастья на Русь ниспавшего дождём,
Кровь смывшего слезой причастья, отторгнутого кумачом.
Смешна, нелепа и забавна аргументация князей,
Власть укрепляющих бездарно, пред мощью алых палачей,
Искоренивших дух и веру единовластным топором,
Рукой безжалостной химеры, крест начертавших над крестом.
Открывших тайный путь к свободе, страдальцам лапотной Руси,
Освободившихся в походе от всякой истинной стези.
Их боль потомками забыта, но гнев их ведом мудрецам,
Великорусского гамбита, финал сводящего к гробам.
Трагичную закономерность несёт беспамятства туман,
Росой кровавой орошая беспечность чувственных славян.
Жизнь, превращая в клоунаду заворовавшихся шутов,
Враньём латающих заплаты, юдолью тканых покровов.
Культуру, превращая в шабаш мирка пластмассовых личин,
Цивилизованность бичуя, укором Дантовских седин.
Чтить, восхищаться укоризной бессмертных Дантовских стихов,
Не в тягость для моей отчизны, живущей в тине омутов,
Персидского зороастризма, с Дарийским принципом любви,
В фаворе Ницшевских амбиций к сатрапиям благой земли.
Жаль новоявленных сатрапов, подобострастием больных,
Болезнь их, волей эскулапов, живущих вне болот мирских,
Неизлечима для России, от становления времён,
Московской пафосной твердыни, чей нерушим мздоимства трон.
Центр евразийского пространства, чистилище идейных грёз,
Свободы, веры и лукавства, витающих над морем слёз,
Народа, страждущего рая, от становления времён,
Прожжённых гибельным сияньем – саднящих истиной икон.
Перевелись иконописцы в душе сегодняшней Руси,
Как и безверья, афоризмы не злят крамолой небеси…
Осталась пустота тщеславья с наростом алчного нуля,
Обожествившего лукавство над лживой правдой бытия.
Леонид Раин. 2010г.
Женщине и матери
Любовь её необъяснима, если, конечно же, любовь,
Та всеобъемлющая сила, что побеждает вновь и вновь,
Царицу пресловутой бездны, снедающую бытие,
Актёров гениальной пьесы погрязших в дьявольской игре,
Театра чувственных амбиций воспевших возрожденья путь,
Пронзающий погосты жрицы, её же прославляя суть.
Спектакль с извечною дилеммой – крепить гордыню, иль распять?
Кто автор музыки нетленной, бессмертья славящей печать?
Не зрим для смертных, но всесилен, исполнен благом, но спесив,
В реалиях, увы, бессилен, но в мифах подлинно ревнив.
Категоричностью откован непререкаемый глагол,
Священных уст первоосновы, бессмертья воздающей дол,
Для обезличенных изгоев в астрале хладной пустоты,
Рабов Его священной воли пленённых мраком суеты.
Господь конечно триединый, или единый сам в себе?
Велик бессмертья сонм незримый, и каждый с истиной в зрачке.
И всякий божий дух пронизан, светлейшим чувством к гордецу,
Проникшему фантомной пылью, в сознание мудрому глупцу.
Мечтающему о бессмертии средь блага призрачных миров,
Взамен безвольному томленью, в любви к цепям Его оков.
Но лишь Её греховный омут, с любовью к мужу и отцу,
К дитю, рождённому изгоем во славу Сущему Творцу,
Неодолим для осознанья любых священных берегов,
И свет души её астральной низводит в прах любых богов!
Над ней не властен меч раздора, рассекший мир на сто частей,
Внесённый догмою приора – предтече гибельных страстей.
Она – великий гений жизни, царящий властно на земле,
Судья для всяческой корысти, несущей смерть в своей руке.
В ней скрыта мощь бессмертной силы в реальности ночей и дней,
Летящих сквозь астрал вселенной к триумфу истинных идей,
Сверкающих победоносно, не на кичливых алтарях,
Но в материнских, полных солнца, смерть презирающих глазах!
Леонид Раин
Голосуй (1 Голос)
Непринуждённая беспечность – подруга поэтичных снов,
Летящих сквозь седую вечность, реальности пронзая кров.
Рисуя в чувственном сознании, восторг немыслимых страстей,
От пасторали нег астральных, до жуткой оргии чертей…
Быть может оттого поэты, земного счастья лишены?
Что обесценило сонеты, любовью сотканной страны?
Что измеряется металлом, в жестокой тяжбе бытия,
С бессмертной музыкой печали, в душе ещё живого – Я.
Надеюсь, поэтичность мысли, восславит наших душ приют,
Топор властительной корысти, не истребит душевных смут,
Необъяснимой ипостаси, чудес разумности земной,
Творения великой страсти, в бескрайней звёздной кладовой.
Тождественность любви и слова, от бескорыстных чудаков,
И есть бессмертная основа, ими придуманных богов.
Патетика, заметит циник, утопия, съязвит сатир,
Что, обобщив, прославит критик, извечный пленник чёрных дыр.
Леонид Раин
Голосуй (1 Голос)
На книжном развале
Не ведом нам источник мысли, но ведом крах её идей,
Царящий на развалах книжных, как прежде, грязных площадей.
Как прежде грязного сознанья, пред беззащитной наготой,
Осиротевшего стенанья, проникновенности земной.
Лишь ветер, теребя страницы, играет откровеньем строк,
Ушедших в никуда провидцев, нашедших мудрости исток,
В лихом экстазе вольнодумства с поэтикой мятежных бурь,
И мглой слепого безрассудства, поправшего любви лазурь.
Так и напротив, с мощью страсти презревшей правду бытия,
Принявшей тернии ненастья, страдая в муках, но любя…
Душа мятущегося мира, лежит на грязной мостовой,
Пред жерлом пьяного трактира, храня возвышенный покой.
И я, насущностью гонимый, ступая вдоль безмолвных книг,
Вдыхаю воздух укоризны, кляня разумности тупик,
Мне непонятного начала, с гнетущим тайною концом,
Бездушья гибельным забралом, и гениальности венцом…
Леонид Раин
Посвящение женщине
Голосуй (1 Голос)
Посвящение женщине
.
Останься вечною невестой, к чему тебе, замужний плен?
Восторженной душе беспечной, претят остроги брачных стен.
Свобода волеизъявления, лишь окрыляет Евы суть,
В мечте её проникновенной – Любовью осенить свой путь.
Долой, условности библейских, и прочих догматичных снов,
В очах твоих, печать вселенских, всепоглощающих основ,
Любви, перед которой солнце, бледнеет, уступив луне,
Владычице сакральных таинств вменённых вечностью земле.
Любовь – основа совершенства животворящих сил души,
Бескомпромиссностью падения, вскипая музыкой в крови,
Сливает страстно воедино две ипостаси бытия,
Предвосхищая совершенством все догмы сущего царя.
Лишь ты, являешь миру чудо, рожденьем чувственного я,
В мученьях попирая бездну безгрешной неги бытия.
В реальности несёшь и славу, и гнёт библейских миражей,
Воздавших маргиналам право, винить тебя в грехе страстей.
Тебе ли потакать невеждам, забывшим, чей над ними кров,
Довлел в утробе материнской, вливая жизнь в грешной остов.
Каким богам под силу немощь, твоих страдальческих мерил?
Ласкающих в веках порочных, Адама горделивый пыл.
ОБОЛЬЩЕНИЕ
В тени сакральных таинств древа, в объятиях ленной тишины,
Скучает безучастно Ева, мирясь с опекой сатаны.
Сад, обтекая зыбким флёром, златой блистая чешуёй,
Он беспристрастным ухажёром хранит прелестницы покой.
Объяв в отеческой заботе, прохладой нежного кольца,
Стан белоснежного создания, взглянул прелестнице в глаза.
И благозвучней райской птицы, пропел на ушко красоте,
Объятой первозданной негой, приют нашедшей в наготе.
Отец небесный нас оставил, вселенная полна забот…
Как будто к слову всё добавил…, но главного недостаёт.
Как, Сущности печаль развеять? От размышлений я устал…
Быть может ты, поможешь, Ева, вселенский упредить скандал?
Вам надлежало бы с Адамом Отца участьем ободрить,
Помочь Ему не сном, но делом, идеи, в нечто претворить.
Во что? Лишь Господу известно…, но вам, творению первых рук,
Величию разумной мысли, я думаю, доступен звук,
Его проникновенной Воли, в порыве творческих идей,
Сам облик ваш, не что иное, как ключ, к судьбе грядущих дней.
Чуть приоткрыв в истоме веки, изящным ротиком зевнув,
Звезда Господнего творения, спросила, на змею взглянув,
Ну, право, что опять случилось, несносный льстивый лицедей,
Вновь, козни глупого Адама в союзе с лживостью твоей?
Сколько возни и подлой склоки круг пресловутого ребра,
От бестолкового мужчины. Скажи, я разве не права?
Будь он немного поумнее, нашёл бы лучший путь к жене,
Чем называть её рабыней, в Эдема райской тишине…
И отчего, не понимаю, должна на веру я принять,
Его бредовые рассказы, что не во мне, а в нём печать,
Благого духа первородства? По мне, так всё наоборот,
Ну как, от этого уродца, родиться мог, столь чудный плод?
Абсурд нелепейшего толка! Блеск совершенства, и ребро…
Циничней сказки не придумать, величие, празднуя своё…
Я не пойду на примирение, и даже ты, премудрый змей,
Не повлияешь на решение, царицы райских площадей.
Кто смеет, спорить с лучезарной, владычицей Эдемских грёз?
Сверкнув рубиновым оскалом, смиренно простонал колосс.
И в мыслях, не имел слуга твой, Адама глупость оправдать,
Что взять с него? Лишь вопль желания, Эдемом властно управлять.
Но…, обсудить необходимо амбициозность бунтаря,
И выгоду извлечь ревниво из сказок мнимого царя.
Ведь на тропинке к светлой цели, пред Евой крохотный барьер,
Стоял ребром ограничений, вменённых Волей высших сфер.
Ты, сей рубеж перешагнула, познала суть добра и зла,
С того в Адамовых суждениях, богине видится хула.
Хотя, насколько мне известно, Господь Адаму лишь вменил,
Не есть плодов святого древа, ему лишь смертью пригрозил?
Открылась чудная возможность, враз, пару кроликов поймать,
Один, поможет снять с Адама, бессмертья светлую печать,
Другой, откроет вечной фее усладу смертных рубежей,
В которых царствует всевластно, любовь, в безумии страстей.
Ты обретёшь порока сущность, отвергнутую райским днём,
Познаешь истинную силу, и мощь, в пространствии слепом,
Противном, божескому свету, но вечном в грешной суете.
Любя, верши мечом победу, и в чёрной, и в благой заре.
Всего-то предстоит богине переступить гордыни край,
И покорив упрямство мужа в любви обресть безумства рай.
Труда большого не составит, запретной сластью накормить,
Суть бестолкового Адама, ведь глупость, ключик сей таит…
От Евы, право, не убудет, назвать владыкой гордеца,
Насыть, тщеславие уродца, и он твой раб, в глазах Творца.
Красу, гнетёт судьба Адама? Да полно, стоит ли страдать…
В ногах твоих, таких болванов, без счёту будет обитать.
Господь простит его, поверь мне, Адама Он не умертвит,
Так…, пожурит за ослушание, но Еве, первенство вручит.
И человек, прозрев от спячки, поймёт, вокруг чего ходил,
И устыдится равнодушия, жену которым одарил.
Упьётся прелестью богини, желаньем страстным воспылав,
И рухнет к вечности граница, людей с богами уравняв.
Чело красавицы зарделось, волнения обнажая жар,
Улыбкой властной изливая, фантазии грешной пожар.
Ну что ж, пожалуй, соглашусь я, освоить тяжкий круг забот,
Всё, хоть какое-то занятие, средь Богом возданных щедрот.
Змей, извиваясь мощным телом, ствол древа медленно обвил,
Священный плод, сорвав умело, заложнице любви вручил,
И растворился в райской дымке благоухающих садов,
Укрытых от греховной пытки истомой благодатных снов.
Леонид Раин
Голосуй
Откровения сатаны
Честолюбивые тираны, властолюбивые жрецы,
Старо, как мир их понимание, мною ниспосланной мечты.
Нет в её ласковом свечении, душещипательных дилемм,
Всё просто, как в банальной пьесе, без философских теорем.
Вожди справляются прекрасно, с хлыстом моих священных догм,
Хотя, и догмой…, притязания, их к власти, я б, назвал с трудом…
Скорее подлинным цинизмом, противным вовсе мудрецам,
Поющим песнь, о вольной жизни, сводя рассвет благой, к крестам.
Лицо властителя бесстрастно, пустынен леденящий взгляд,
Как у хозяина надгробия, излившего двуличья яд,
В благочестивые деяния, присягой вскормленных шутов,
Прощённых богом, и могилой – испепелённых городов.
Вождь, как и я, парит над миром, неся страдальцам властный суд,
Так был тяжёл поход к вершине, но как прекрасен мощи зуд…
Пред властной дланью превосходства, Господь не в силах устоять,
Меч внеземного чудотворца, хранит ревниво, благодать,
Вменённую святым писанием, как панацею от греха,
И, превращённую вождями, в истому гибельного сна.
Не передать страстей пучину, живущую в мозгах царей,
Лишённую духовной силы…, Я, выпил чувственный елей.
Сия пучина, сносит вихрем, всех, пасть разинувших на трон,
Срезая главы вечной правдой, которой движет мой закон.
Как мил удел объятый славой его порочного венца,
Рубеж – противное понятие для всемогущего творца!
Весь мир объять, вот перспектива, и цель моих священных догм,
Я! Воскрешаю вновь кумиров, чтоб вечно тлел могильный холм.
Народ? Народ…, какое слово, в нём столько силы вековой,
Колосс в могуществе бессилья, вот – статус плоти, роковой!
Слепая жертва искупления грехов, властительной звезды,
Ландшафт любви и помутнения, моей распахнутой души.
Основа, движитель вращения, страниц земного бытия,
От воскрешения до падения, он славен волею вранья,
Моих коварных сателлитов, рождённых вне, земных оков,
Познавших мощь грешной орбиты, вкусивших мглу иных миров.
Народ, есть меч, есть щит, есть знамя – греха, воинственных детей,
Делящих голубое царство, секирой гибельных страстей.
А как иначе? Смертный грешен, а грешен оттого, что мёртв,
Из мглы вселенского забвения, гонимый под могильный кров.
И этот бег несовершенства, перерождения в грехе,
Во власти вечности нетленной, а стало быть, в моей руке.
Голосуй
Свобода, вечная невеста, на выданье который век,
С надменным смотрит интересом, что ей предложит человек.
Пред троном, деклараций кипы, концептуальных миражей,
Их гениальные страницы, гниют под натиском дождей,
Слезливых откровений девы, от вновь, несбывшейся мечты,
Богов невинность не доступна, мечтам порочной суеты…
И рушатся колоссы мысли, на эшафоте временном,
Сдвигая бытия границы, в небытия кривой излом.
Всё ближе к краю жуткой бездны, разверзнувшей объятья мглы
Всё дальше, от принцессы вечной, уставшей, от людской любви.
