Быть может, у каждого из нас есть такой человек… он должен быть… которого мы любим, любим, любим…

Любим.

И никогда, никогда не можем с ним быть.

Вот и у меня есть такой.

Я вспоминаю:

Впервые вижу тебя. Боже, какие очаровательные подтяжки. Мужчины в костюмах всегда завоевывали мое внимание. Впервые держу твои пальцы в своей ладони. Низкий, низкий голос, как будто слегка застенчивый – кокетничаешь? Или, быть может, за резкой внешностью действительно скрывается ранимая и тонкая душа? Впервые целую тебя в щеку. Не стоит нам сближаться. И вот, впервые, мои губы встречают твои, и где-то за клеткой моих тонких ребер взрывается вселенная, и начинает вращаться, все мои мечты обращая в прах, завораживая, останавливая, приковывая, пленяя, покоряя взгляд. Нельзя нам сближаться, нельзя. Ты только погубишь меня. Давай-ка лучше остановимся, пока не погрязло мое бедное сердце в пучине твоего темного колдовского мира. И вот мы впервые делим утро. Улыбка неловкая вышла, прости уж – так, скорее росчерк, завитушка смущения на моем краснеющем лице. Прости за дрожащие руки. Прости. Несу тебе кофе, а ты рассказываешь, как в далеком… ездил в Америку. Конечно, конечно – весь мир – к твоим ногам. А я – восхищаюсь. Темная прядь, выпадая, росчерком очарования чешет твою вылепленную скулу. Шелковый блеск, смущенная улыбка – ну надо же, вот так открытие, не знала, что ямочки у тебя на щеках от нее. Не опускай свои длинные ресницы, мой сильный мужчина. Не надо меня покорять. Я сдаюсь.

И я вспоминаю:

Проходит неделя, другая. Так вот, как оно – влюбляться. Но между нами же – пропасть лет. Как мне теперь быть? И вот наши губы ищут друг друга. Встречаются. Танцуют, сражаются, женятся, мирятся, ласкаются. Вселенная под ребрами становится невыразимо больше. А пропасть лет – все та же, никуда от нее не скрыться, не сбежать, не перечеркнуть ее, разделяющую нас похуже одежды. Ты спишь. Волосы темные падают нежно, обрамляя впалые щеки. Высокий лоб. Приглашающие губы. Не видно зеленых глаз, прикрыты веки. Одолжи мне ресницы свои поносить, милый. Шепчешь что-то. Просыпаешься. Нежный. Беру лицо твое в руки, целую. Отдай мне себя, милый. Всегда эта грусть, эта боль, печаль в глазах. Что выражают они? Расскажи. Ах, вот как оно было – ездил в Россию. И где только не падали сотни сердец к твоим длинным ногам? Разговариваем. Делаем вид – я-то знаю, что оба – что все в порядке полном. Штиль. Но сами-то помним: между нами – пропасть лет. «Суп будешь?» Киваю. Люблю же я твой баритон. Облокотился о стол, улыбка кривоватой вышла, а глаза печальные – и добрые. Смущен. И я смотрю на тебя, и не могу насмотреться. И я смотрю на эти драгоценные черты, впиваюсь в них взглядом, как будто пожирая, хочу прошептать: отдай-ка мне сердце свое… поносить.

И я смотрю на тебя, и не могу насмотреться. Не уходи. Давай, что ли, правило сломаем: у всех есть такие люди, которых любишь, любишь, любишь… а быть с ними не можешь.

Давай будем?