– И чего попугаи так раскричались, наверное, к перемене погоды. Боцман, тебе не кажется, что к вечеру будет ливень? Ты как думаешь?
Боцман приоткрыл один глаз, сонно посмотрел на Колю, нехотя пару раз хлопнул пыльным хвостом об землю и снова погрузился в сладкую дрёму.
– Нет, что-то всё-таки их беспокоит. Не станут они вот так, за здорово живёшь, надрываться. Давай-ка сходим, проверим, в чём там у них дело.
Боцман, кряхтя и вздыхая, как старый ревматик, тяжело уселся, перегнал блох из-за одного уха за другое и нехотя поплёлся за хозяином из почти прохладной хижины на солнцепёк. Когда он, наконец, приполз на скалистый обрывистый берег, нависавший над узкой полоской песчаного пляжа и, вывалив язык, стал шумно дышать Коля шикнул на него.
– Тихо Боцман. Смотри.
На песке, у самых языков набегавшей волны, в длинном до пят искристом тёмно-голубом платье сидела девушка, стриженная под мальчика, и играла в очень интеллектуальную игру, вторую после перетягивания каната: зачерпни песок туфелькой, высыпь песок. Ещё раз, и ещё раз… Играла, видимо уже давно, потому что справа от неё образовался песочный холмик, а слева порядочная ямка.
– Кто это, а Боцман? Откуда она могла тут взяться? Почему одна?
Пёс высунулся над обрывом и тихо зарычал.
– Да тихо ты, – снова шикнул Коля. – Познакомиться мы всегда успеем. Мы сначала лучше понаблюдаем, может быть ещё кто-нибудь нарисуется. С чего бы ей тут одной сидеть? Ишь ты, как у себя дома расселась.
Девушка будто услышав упрёк, высыпала последнюю порцию песка, осмотрела туфель и вдруг резко вскочив, забросила его далеко в воду.
– Хорошее дело! – одобрил Коля. – Действительно к чему нам «шпильки» если в моде лапти. А слабо и второй туда же? Ну, давай, давай! Ты сильная! Ты сможешь!
Коля поднялся с земли и уже не таясь, вышел из кустов, за которыми хоронился всё это время. Метательница туфель, шагая по мокрому песку, медленно удалялась от них, беззаботно размахивая оставшимся снарядом. Боцман, глядя ей вслед, тревожно заскулил и завилял хвостом.
– Всё Боцман, пошли домой – «кина» не будет. Мне так кажется что это не мы к ней, это кажется она к нам. Эх, Боцман, Боцман! У нас с тобой была малюсенькая надежда, из которой вдруг образовалась такая большая проблема. Хуже чиряка. Не понимаешь? Скоро поймёшь. Ну, чего ты скулишь? Хочешь позвать её к нам? Эх ты, предатель.
Коля залез на гребень скалы и свистнул уходящей девушке в след. Её будто током ударило. От неожиданности она даже присела, но, оглянувшись и разглядев из-под ладошки стоящего в лучах заходящего солнца человека с собакой, она так обрадовалась, что запрыгала, замахала руками и, не переставая кричать, бросилась к ним:
– Mister! Mister! I here! Help me!
– О-ба-на!!! Нет, Боцман ты это слышал? Она оказывается уже здесь! А я значит теперь «мистер» и потому должен срочно оказать ей эту самую «хэлп»! Эх, кто бы самому то мне помог! И какая только нелёгкая принесла её сюда на мою голову? Господи, уж лучше бы ливень.
Коля повернулся и пошёл вслед за солнцем, уползающим в кусты. Девушка, увидев, что он уходит, увязая по щиколотку в песке спотыкаясь и захлёбываясь криком, бежала от моря к скале.
– Stop! Stop! Do not throw me!
Почти у самой скалы она всё-таки запнулась и растянулась во весь рост, её крик зарылся в песок. Туфель, выскочил из руки, как пущенная праща врезался в скалу и, отскочив, шлёпнулся ей на голову. Девушка уселась и, перемешивая на лице выделения из глаз и носа с песком и косметикой, принялась безутешно реветь.
– Да что ж ты блажишь, то так? – ворчал Коля из кустов. – Никто тебя не бросает, я только за лестницей схожу.
Сначала со скалы посыпались камешки, потом высунулась лохматая Колина голова, осмотрелась и, наконец, показалось то, что Коля называл лестницей. Девушка с удивлением наблюдала, как сверху прямо на неё спускалась нелепая длинная коряга с короткими перекладинами, привязанными поперёк неё верёвкой. Когда этот позвоночник мамонта упёрся в песок у её ног, Коля радушно предложил девушке, то, что смог вспомнить:
– Комон, бэби, комон.
– Mister you who, the hunter?
– Ноу. Ноу хантер. Я не охотник, я есть Коля. Май нэйм из Коля. Николай.
– О, yes, Nikolay. Help me, please.
– Ну, это то понятно. Мы теперь только этим «хэлп ми» и будем заниматься день и ночь, – Коля тяжело вздохнул. – Ты, мисс Америка! Ты русский будешь понимать или ноу? А ну лезь, давай!
– I not Ms. America. I am Maria. Stupid!
Колина голова спряталась. В недоумении он уселся спиной к обрыву и кажется, огорчился.
– Знаешь, Боцман я кое-как учился в школе. И конечно «ду ю спик инглиш» слабо, зато я очень любил смотреть кино по «видику» и кое-что всё-таки дую. Слабо, но дую. Представляешь, она только что назвала меня дураком.
– Nikolay! Where you?
Николай нехотя выглянул.
– Где я? А что уже соскучилась? Значит, говоришь: айм ступид? Айм из, чтоб ты знала, рашен моряк. Это как там, рашен симэн, а не ступид. Хотя может ты и права. В этом платье ты сама точно не залезешь. Хэлп ми! Чего я должен хэлп ми? Платье что ли с тебя снять?
Девушка вдруг испугалась.
– No! No! Excuse me. You not stupid. I stupid.
– Вот это уже ближе к теме.
Коля попробовал устойчивость лестницы перекинул на неё ногу и принялся осторожно спускаться.
Он успел спуститься только на половину и висел ещё метрах в трёх от земли, когда лестница наверху вдруг скользнула по камню, поехала в сторону и грохнулась вместе с ним к ногам девушки. Пока Коля отплевывал песок и процарапывал глаза, Мария сидела рядом и давилась от смеха. Но не удержалась и принялась хохотать так заразительно, что Коле расхотелось сердиться, и он тоже рассмеялся. Наконец оба успокоились, и она протянула руку.
– My name Maria. Simply, Mari. And you Nik. Well?
– Ты Мари, а я Ник, годится. Мари, где твой корабль? Ну, твой чип, ты понимаешь меня?
– Yes, I understand. The ship?
– Да, да! Корабль, твой чип! Где он?
– I do not know.
– То есть, как это не знаю?
Мари пожала плечами.
– I do not know.
Коля даже растерялся.
– Не знает она. Что же ты с неба, что ли свалилась? Тоже мне Мэри Попинс нашлась.
Мари долго и сбивчиво что-то пыталась ему объяснить. Вот всё из того, что Коля понял: виски, коктейль, танцы и огонь. Чем всё это могло закончиться, догадаться было не трудно. Посидели какое-то время молча. Вдруг Мари вскочила и, схватив, Ника за руку потянула его за собой к морю. Добежав до полосы прибоя, она упала на колени и живо нарисовала на мокром песке кораблик. Из его толстой трубы весело валил дым, а на палубе стояла девочка с косичками, из-под короткого платьица торчали вороньи ножки.
– You understand? – доверчиво как ребенок глядела она снизу вверх Коле в глаза, потом дорисовала сверху кораблика волны и почему-то совсем по-русски добавила, – буль-буль.
Мари переползла на коленях чуть в сторону и нарисовала телефон.
– The phone, taxi, consul. – Мари покрутила пальчиком диск воображаемого телефона, другой рукой прижала трубку к уху. – Hallo, mister the consul? Maria Krаmer speaks. I ask the help.
Коля уселся рядом с Мари на песок.
– Значит, говоришь к телефону тебя проводить, консулу позвонить хочешь, такси вызвать. А кораблик твой значит буль-буль на дно, да? Очень хорошо.
Он взял у Мари щепку, которой она чертила на песке.
– Ну, голуба, теперь я буду рисовать, а ты давай смотри, во что вляпалась.
Коля смахнул с песка рисунок телефона и вместо него небрежно нарисовал остров с растущей из его середины пальмой. С одной её стороны нарисовал человечка с бородой, а с другой стороны девочку с косичками.
– Ну, что? Ю андестенд?
Девушка сидела как завороженная, разглядывая сначала Колину картинку, а потом и его самого. Она будто только что разглядела его нелепые то ли шорты, то ли набедренную повязку из какой-то шкурки, его длинные нечёсаные волосы и клокастую бороду. Он встал с песка, отряхнул колени, поставил лестницу на место и стал подниматься наверх.
Мари, наконец, опомнилась и, подбежав к лестнице, принялась её трясти, что есть сил.
– Так ты что же, хочешь сказать, что я сейчас на острове?
Коля не удержался на хлипкой лестнице и снова полетел вниз. Вскочил на ноги и растерянно спросил:
– Ты чего сумасшедшая что ли? Постой, да ты ведь по-русски говоришь. Так ты что, не американка что ли?
– Я такая же американка как ты Робинзон!
Коля неожиданно взорвался.
– А вот тут ты как раз и не ошиблась дорогая! Точно я Робинзон! Я тут третий год уже живу! И ты лучше не зли меня! А то я тут совсем одичал на фруктовой диете.
– Ник не злись.
– Да какой я тебе Ник! Робинзон! А ты? Тоже мне Мари Крамер нашлась. Поди, какая-нибудь Крамаренко? Пятница, вот ты теперь кто! Я Робинзон, а ты Пятница. Поняла? Так что если хочешь ночевать не здесь, а в моей хижине, снимай своё платье и лезь за мной следом.
– Коля, ты что? Ты что же решил воспользоваться положением и думаешь что со мной можно вот так запросто: давай снимай платье и ложись! Ты что же это думаешь…
– Пока я думаю только то, что в платье забраться наверх ты не сможешь. Во всяком случае, не изорвав его. Так что платье тебе лучше снять и постараться поскорее забыть о нём.
– Как же я буду лезть голая что ли?
– Ты лучше подумай, о том, как пройдет, скажем, годика три, а то может четыре и нас, наконец, найдут. И ты, выбежишь на встречу алым парусам ну совсем как Ассоль только с голой попой, потому что к тому времени от твоего платья останутся только дырки. И ещё представь, как ты будешь в таком виде плясать от радости перед экипажем каких-нибудь рыбаков. Как кинешься к ним на шею благодарить за спасение. То-то ребята обрадуются, они по полгода женщин не видят.
– Так всё! Слушай ты Робинзон хренов или как там тебя, хватит трепаться! Ты уже достал меня своими сказками. Если ты решил что я верю твоим бредням, ты ошибаешься. Если ты отказываешься мне помочь выйти к населённому пункту, ты скоро об этом пожалеешь! Я сообщу о тебе в первом же полицейском участке!
Коля, повернулся к ней спиной и, не обращая больше никакого внимания на мисс Крамер-Крамаренко, попробовал лестницу на устойчивость, живо вскарабкался по ней и уже сверху поинтересовался:
– Мари или как там тебя? Так ты идёшь ко мне в Пятницы или нет?
Маша красная от бешенства прорычала в ответ:
– К тебе? Нет. В полицию да! – Она круто развернулась и бодро зашагала прочь. – Это же надо на самом краю земли умудриться встретить русского, который как обычно оказался редкостной сволочью!
Коля сидел, свесив ноги с обрыва, и смотрел ей вслед.
– Ну что ты с ней поделаешь? Характер.
Боцман, глядя девушке вслед, снова заскулил.
– Жалко тебе её? Ладно, уговорил. Мари! Маша, подожди! Вернись! Ты это… подожди меня я сейчас.
Он куда-то скрылся, через время скрылось и солнце. Сразу стало как-то неуютно и тоскливо. Вернулся Коля нескоро, свесил голову вниз.
– Ты ещё здесь?
Маша сидела на прежнем месте.
– Ты пить хочешь? – сочувственно поинтересовался Коля и, не дождавшись ответа, кинул вниз пластиковую бутылку. – Лови. Я на ручей сбегал, вода холодненькая.
Маша схватила бутылку и с жадностью принялась пить. Пила она долго, выпила почти половину. Коля с интересом наблюдал.
– Ладно, спасибо и на этом. Может, скажешь всё-таки, куда идти к населённому пункту. Направо или налево?
Коля засмеялся.
– Вот так бы сразу и говорила! Мистер, мне к населённому пункту. А то посольство, такси…
Маша перебила:
– Ну, так куда?
– Да тут в принципе одинаково. Что направо, что налево. Два дня лесом, а там рукой подать. А вообще к утру думаю, доберёшься.
– Вот то-то же. А то ишь распалился: Робинзон, Пятница. Остров, три-четыре года. – Маша потрясла бутылкой с надписью «Кока Кола». – А это откуда? Тоже мне нашёл дурочку из переулочка.
– Ну ладно иди, иди, давай, а то поздно уже. Воду береги, по дороге набрать больше негде. Так вот по берегу всё и иди, в джунгли не сворачивай – враз заблудишься, тем более ночью. Ну, пока, счастливый тебе как говорится путь. Передавай привет полиции. Я лестницу не убираю, как только завтра утром увидишь её, значит всё, пришла, населённый пункт рядом. Крикнешь, я приду.
– Убью гад! – Маша запустила полупустой бутылкой в Колину голову. Покувыркавшись в воздухе, бутылка шлёпнулась обратно на песок. Что её заводило больше всего так это полное Колино безразличие к Машиным угрозам проломить ему голову. Он и не возражал, лишь только уселся поудобнее – всё-таки какое ни какое, а развлечение. С каждым броском у неё получалось всё хуже и хуже. Выбившись из сил, она опустилась на песок и обречённо спросила:
– Что, правда, остров?
– Правда.
Коля спустился к ней и тронул за плечо.
– Поднимайся. Маш, тебе всё равно как-то нужно забираться наверх. Времени и так уже много потеряли, а скоро совсем стемнеет, тогда уж ты точно не сможешь этого сделать.
– А что другой дороги в твой дом нет?
– Есть, километра три берегом потом обратно столько же, но уже через лес и ночью, да ещё с тобой. Нет, это не вариант.
Маша горько усмехнулась:
– Что плохая из меня Пятница?
– Дальше будет видно. Ну, вставай, вставай, не кисни.
Подошли к лестнице. Маша взялась за неё руками и с тоской поглядела наверх.
– Господи, и куда меня несёт? Этаж третий, наверное… Платье точно обязательно снимать?
– Как хочешь.
Маша опять посмотрела наверх.
– Нет, это бред! Я не смогу залезть. Это опасно! Ты посмотри, как тут всё качается! А если я упаду и сломаю себе что-нибудь, тогда что? У меня ведь эфир через три дня!
– Маша! Очнись! Какой эфир?
– Да это ты очнись! За окном двадцать первый век! Я публичный человек! У меня на телевидении программа своя! Понимаешь ты это или нет! Меня искать будут! Какой остров? Что ты мелешь? Какая лестница?! Чего ты ко мне привязался?!
У Маши начиналась истерика.
– Ближайший твой эфир Маша состоится года через три в какой-нибудь Си-Эн-Эн или Би-Би-Си. И то это в том случае если нас к тому времени найдут. Вот тогда ты узнаешь, что такое популярность. А пока ты даже не Пятница, ты так себе… Ты плохой вечер хорошо начавшейся среды! Всё! Мне до смерти надоело цацкаться с тобой. Я только сейчас понял, как я был счастлив на необитаемом острове. Ладно, хочешь ночевать тут, ночуй, а я полез в свой каменный век.
Маша не отвечала, сидела, уткнувшись лицом в колени, и хлюпала носом. Коля вернулся.
– Маш, ты вообще-то зря так переживаешь, у нас тут совсем неплохо. Свежие фрукты, сносный солярий, дайвинг и целое море фитнеса.
– Я очень есть хочу.
Маша всё же разделась, Коля завернул в платье камень и ловко забросил его наверх.
– Ну, а теперь мы. Не бойся, я буду тебя страховать.
Маша стояла, прикрыв маленькую грудь рукой. Без платья она была похожа на мальчика.
– Может уже хватит меня разглядывать?
– Да я что, я ничего. Мы же аборигены как дети. Увидели, понравилось, потрогали.
– Ты меня раздел, для того чтобы трогать? Учти, я у-шу занимаюсь.
Их подъём по корявому стволу лестницы был похож на неспешные брачные игры ленивцев.
Маша лезла первой, Коля за ней. Чтобы она не сорвалась, он обхватил и её ноги выше колен. Он отпускал Машину ногу, и она поднимала её на следующую перекладину, перехватывалась руками и подтягивалась выше, Коля за ней следом. Потом отдыхали. Маша, прижавшись к стволу коряжины, а Коля, обняв её дрожащие ноги и уткнувшись носом в то, что не спряталось в шёлковые стринги. Кому было хуже? Это хороший вопрос. У Коли тряслись не только ноги. Большую часть пути кое-как всё-таки проползли, осталось уже совсем чуть-чуть, но Маша вдруг обмякла и кое-как выдавила из себя:
– Всё, я больше не могу. У меня ноги уже совсем не слушаются и руки тоже. Я сейчас упаду. Мне страшно. Я не вижу ничего.
Коля не заметил, что уже наступила чёрная тропическая ночь, стало действительно совсем темно и, наверное, ей было, в самом деле, страшно. Но лезть-то всё равно надо. Он внимательно всмотрелся в сияющие белизной Машины плавки, подцепил пальцем резинку и медленно потянул её вниз.
– Ещё слово и ты останешься без филе. Зубы у меня хорошие.
– Ещё слово и ты останешься вообще без зубов.
Коля зарычал и слегка цапнул оголённое место. Маша выдернула ногу из его рук, лягнула ей, попала любителю мягких частей в челюсть и проворно как ящерица вскарабкалась наверх.
– Вот это совсем другое дело. – Усмехнулся Коля и быстро поднялся следом.
Лучше бы он этого не делал, ну, или, во всяком случае, уж не сегодня. Как только он оказался наверху на него обрушился град ударов остреньких кулачков. Получалось довольно профессионально и больно.
– Ты что? Обиделась что ли? – Он едва поспевал уклоняться. – Да не сердись ты. Я же пошутил.
Коле, наконец-таки, удалось забежать к ней со спины и, поймав её руки сграбастать Машу в охапку, ну не драться же с ней, в самом деле. Он сильно прижал к себе этот визжащий кусающийся и царапающийся комок разъярённой плоти лучшей половины человечества и силой усадил её на землю.
– Ах ты, гад! Сволочь! Кобель озабоченный!
– Ну, прости. Слышишь, прости. Ну, виноват. Одичал совсем.
Маша подёргалась, подёргалась и вдруг стихла.
– Скажи Коленька: ты ещё не устал держать меня?
– Не знаю. Пока ты ведёшь себя спокойно мне это не тяжело, а даже приятно. А что?
– Я так и думала. Так вот как только ты устанешь и отпустишь меня, я убью тебя гад!
– Что так больно укусил? Маш, ну, прости ты меня дурака. Хочешь, я подую на это место? Ну, там где болит. Чего уж так сразу убивать?
– Я порву вас обоих. И тебя и твоего подельника.
– Какого ещё подельника, что ты мелешь?
Маша вроде бы успокоилась, во всяком случае, перестала дёргаться.
– Отпусти. Мне больно.
– А драться не будешь?
– А что теперь толку. Да отпусти ты! – Она оттолкнула Колины руки встала на четвереньки и принялась зачем-то ползать по земле, шаря вокруг себя руками.
Коля озадаченно наблюдал.
– Ты что Маш? Ищешь что ли чего? Так давай я посвечу.
Он сунул руку в шорты, что-то достал, потом послышалось до боли знакомое чирк-чирк, и загорелся маленький огонёк. Коля поднёс его к самому Машиному лицу. Маша, затаив дыхание, в изумлении смотрела на язычок пламени обыкновенной зажигалки, так как будто она узрела ангела.
– Ну, ты чего остолбенела? Куда светить то?
– Сюда. – Она как зачарованная не сводила глаз с пламени. – Свети на землю.
Коля опустил руку к самой земле и увидел, что Маша собрала себе на колени ворох каких-то голубеньких лоскутков, весело искрившихся в мерцающем свете.
Коля взял у неё один.
– А что это?
– Это моё платье. Было… Сволочь ты всё-таки Коля первостатейная, сволочь и пройдоха.
– Я то тут причём? Вот блин-керосин это, наверное, Боцман порвал. Он понимаешь, пёс впечатлительный, а тут запах чужой.
– Да пошёл ты со своим Боцманом! Как я завтра людям покажусь?
– Каким людям?
Маша поднялась с земли и, придвинувшись к его лицу вплотную, выкрикнула:
– Цивилизованным!
Она кричала в исступлении:
– В руках у тебя что? Робинзон ты хренов! Ну! Что это я спрашиваю? Это что кресало, кремень, палочка для добывания огня?
– Зажигалка. – Коля отступал раздавленный натиском такой необыкновенной силы.
– Вот именно это зажигалка! Обычная одноразовая зажигалка. Штанишки вот свои ты сносил за три года, а зажигалка оказалась волшебная – всё горит и горит. Да её на месяц едва хватает! Или тут поблизости ларёк табачный обосновался?
Коля молчал. Маша накричалась и тоже стихла.
– Опять за рыбу деньги! Значит так. Всё. Я теперь всё понял: ты сумасшедшая. Я на тебя не сержусь, но уже ночь и мне давно пора спать, поэтому буду краток.
Коля решил подытожить сегодняшний день.
– Насчёт зажигалки – это ты точно подметила, рядом действительно обосновался ларёк, океан называется. Зажигалки они понимаешь пластмассовые, они не тонут, и он выносит их регулярно на берег вместе с остальными дарами моря: пустыми банками из под пива и пользованными презервативами.
Теперь насчёт тебя. Ты тоже из категории этих даров и, по сути, и по содержанию, вот среди них и оставайся. Мне в хозяйстве такое приспособление не требуется.
Коля потушил зажигалку и растворился в темноте.
– Эй! Ты где? Коля… ты чего? Ты ушёл что ли?
Коля посоветовал уже издалека:
– На дерево спать не лезь. Во сне свалишься, шею сломаешь или леопард примет за обезьяну и съест.
– Люди! Помогите! Кто-нибудь слышит меня?! Помогите мне! Куда же вы сволочи все подевались!
Маша прислушалась. Где-то недалеко внизу накатываясь на песок, шипел прибой. А вокруг неё только тягучая липкая тишина тропической ночи. Нет, справа, кажется, кто-то есть – ветка хрустнула.
– Ой, мамочка.
Ветка хрустнула где-то рядом, шагах, наверное, в трёх. Это он, зверь. Уже пришёл. Маша представила, как он сейчас смотрит на нее, напряжённо прицеливаясь к прыжку, как подрагивает кончик хвоста.
– Стой! Стрелять буду! – зачем-то крикнула она и кинулась бежать. Сзади захрустели ветки. Маша запнулась обо что-то и упала, сверху придавив к земле, рухнул зверь. Его горячее дыхание ударило прямо в шею.
Всё, Маша, конец фильма. Мысль мелькнула и погасла.
Это утро на острове началось, так же как и любое другое в череде обычных. Коля проснулся, улыбнулся со своей жёсткой лежанки солнцу, слепившему горячими поцелуями закрытые глаза но, вспомнив, что на острове он теперь не один нахмурился. Чуть-чуть приоткрыл глаза и осмотрелся вокруг.
Никого. Даже Боцмана нет. Интересно, этот-то, куда ускакал с утра пораньше. Коля резко спрыгнул с лежанки, теперь уж не поваляешься лишний часок – женщина в доме. А где же она? Вот так, теперь забот полон рот. Ищи её, корми её, а может лучше её саму съесть – посмеялся он про себя? Коля осторожно продвигался по тропинке, рассматривая на ней следы вчерашних приключений. Вот это его следы, это Боцмана, а вот эти маленькие Машины.
А это что? Земля просто взрыта. Да тут целое побоище было! Как же это он не услышал. А вот тут кто-то кого-то тащил. Коля проследил глазами след от волока уходил в кусты. Это что-то новенькое! Коля тревожно оглянулся вокруг. Куда же Боцман пропал? И Маши нет. Куда они подевалась? Он то думал, намаялась девчонка вчера, спит себе без задних ног, а её уже и след простыл.
– Боцман!
Странно как будто провалился. Ага, всё понятно. Он, наверное, сейчас вместе с этой припадочной где-нибудь носится! Коля опять глянул в кусты. Но тут-то, тут-то что было?
– Господи, это что кровь?
Листва в кустах была действительно густо забрызгана почерневшими каплями, над которыми носилась туча мух. На сломленной веточке висел голубой лоскуток Машиного платья. Коля осторожно выбрался из чащи и бегом кинулся к своей хижине.
Собственно это была даже не хижина, а большой круглый шалаш, над естественной чашей образовавшейся от корней вывернутой ураганом пальмы и захватившей с собой при падении огромную глыбу земли. Коля лишь подчистил края ямы да намостил над ней широкий навес из веток, пальмовых листьев и тростника. Навес, доходивший краями почти до самой земли, отлично защищал от дождей и солнца, лишь рано утром позволяя ему, заглядывать в гости через лаз, обращённый на восток.
Прибежав, Коля нырнул под навес и принялся искать своё единственное оружие – самодельное копьё, острую длинную палку. Он смастерил его для охоты в первые дни пребывания на острове, но оно так и не пригодилось. Вдруг в хижине стало темно, кто-то, загородив свет, собирался пролезть внутрь. Коля резко обернулся и, выставив впереди себя копьё, готов был кинуться на врага.
– Коля… Ты здесь? – Маша, не дожидаясь ответа ловко, будто жила здесь всю жизнь, рыбкой скользнула внутрь. После яркого солнца в неясном полумраке хижины она ослепла. – Ой! А что это у тебя в руках?
Она, сидя на просторной лежанке, шарила вокруг себя руками, пытаясь поскорее освоиться в сумеречной тесноте хижины, и всё время натыкалась на Колю. Вот его голова, плечи, грудь, руки. От неё остро пахло свежестью росяного утра и едва уловимо ароматом дорогих духов. Её прохладные руки лежали у него на плечах.
– Где ты была?
– Купалась на речке. Там такой красивый водопад.
– Ты Боцмана не видела.
– Нет.
– А я тебя искал…
– Правда?
Они сидели на коленях друг против друга и не могли разглядеть ни лица, ни глаз. Как слепцы, бережно, чуть касаясь, они рассматривали друг друга кончиками пальцев. Осторожное дыханье срывалось с их губ и, сплетаясь, сжималось меж ними пружиной и тянуло, влекло, манило. Острые льдинки сосков кольнули его горячую грудь, и закружилось всё вокруг в дикой пляске, обжигая и слепя разум сполохами огненной карусели. Остановилось время, и рухнул мир, чтобы родиться вновь.
Маша, устроившись на нём верхом дурачась, наплела из огромной как львиная грива Колиной бороды тысячу тоненьких узбекских косичек. А он, довольно урча, удивлённо рассматривал её.
Как же это получается? Как эта пигалица с огромными русалочьими глазами смогла так легко всё переменить? Сколько раз за эти годы он был готов броситься со скалы в океан и плыть, плыть, столько, сколько хватит сил, куда не важно, куда глаза глядят только бы подальше от этого распроклятого райского острова. Уж пусть лучше верная и скорая смерть, чем одинокое бессмысленное растительное существование. Но стоило появиться Маше, как жизнь, которую ещё вчера он проклинал и не ставил в копейку, вдруг обрела смысл, стала простой и уютной. И он уже готов ради этого хрупкого счастья с зелёными глазами сворачивать горы, поворачивать реки вспять, валить лес, чтобы только было ей рядом с ним тепло и уютно.
И наплевать на то, что где-то плывут караваны кораблей, что реактивные турбины самолётов вспарывают над ними первозданную тишину неба, а кто-то, подперев плечами звёздный купол, разглядывает сейчас с орбиты наш маленький разноцветный шарик. Всё великое становится смешным и бессмысленным, если вдруг исчезнет Она. У неё много имён: Джульетта, Лаура, Мария… и не суть важно как её зовут. Важно то, что вокруг это для неё и ради неё. Ради её улыбки.
Маша довольная своей работой, склоняя голову то в одну сторону, то в другую рассматривала ожившего ассирийского царя.
– Ты теперь не Робинзон. Ты грозный царь Кир.
– А ты моя рабыня?
– Ага, сейчас! Царица! Или лучше я буду Далила, а ты Самсон.
– Это что та самая, которая предала своего любовника?
– Ого! Да ты не прост Коля, совсем не прост. Ты откуда это библейские сюжеты знаешь?
Коля усмехнулся.
– Мы все учились понемногу.
– Что ты закончил?
– Калининградскую шмоньку.
Маша захлебнулась от смеха. Она упала с Коли и, держась за живот, каталась по лежанке. Коля, виновато улыбаясь, сел рядом.
– Коля, родной, это что ещё за учебное заведение?
– Школа моряков.
– Ну, вот так бы и говорил!
– Ой, ой, ой как смешно! Позабавил да? Конечно, учиться в «Плешке» почетнее, чем в «шмоньке». А потом всю жизнь штаны протирать – авансовый отчёт, квартальный, годовой. Романтика! А ну пошли. – Коля схватил Машу за руку и потянул наружу. – Смотри…
Перед ними будто на огромном холсте, обрамлённом в плетёную раму перевитых лианами пальм, до самого горизонта распростёрся великий и грозный океан.
Маша смотрела как завороженная. Из далёкого далёка неспешно нагоняя друг друга катились огромные бирюзовые валы.
– Вот она романтика. Нравится?
– Страшно. Как ты спасся?
– А ты?
Маша промолчала и почему-то смутившись, опустила глаза.
– Знаешь, один человек недавно дал мне вот это. – Она сняла с шеи кулон. – Смотри это колокольчики. Он сказал, что теперь всегда будет знать, где я – слышать мой колокольчик. Их два и нас тоже двое. Я хочу один подарить тебе.
– Ты любила его?
Маша как-то криво усмехнулась.
– Нет, это совсем не то. Мы просто вместе работаем.
– Интересно, что ты потом про меня скажешь. Мы с ним просто жили на одном острове?
Маша молча расплела шнурок надвое и повесила на каждый по колокольчику.
– Вот так: один тебе, а другой мне. Пока так. А дальше… дальше будет… я не знаю пока, что будет дальше. Не торопи меня Коля, пожалуйста. Ты ведь у меня умница, правда?
– Правда.
– И эгоист.
– Почему это?
Маша хитро прищурилась.
– Вот так, да? Я отдала тебе самое дорогое, что есть у девушки – честь, а ты… Ты думаешь, кормить меня или нет?
Коля от досады даже покраснел.
– Я сейчас. У меня же полный холодильник. Я быстро.
– Один управишься? Ну, тогда я пойду, соберу останки моего вечернего платья. Может быть, удастся из них что-нибудь соорудить, чтобы прикрыться, а ты милый приготовь пока завтрак. Хорошо?
Коля кивнул.
– Да, Маш! Ты леопардов больше не бойся, их тут нет. На этом острове, чтоб ты знала, вообще нет хищников.
– Кроме тебя! Вот зачем ты вчера напал на меня?
– Вот если бы вчера я не свалил тебя вовремя, то возможно, сегодня кормить завтраком, было бы некого. Ты что забыла про обрыв? Знаешь, как я испугался, что не успею остановить тебя. И потом ты тоже хороша: лежит себе ни бэ, ни мэ. Ну, всё думаю, умерла девица от страха. Ты посмотри, как я ноги изодрал, спасая тебя, а на тебе ни царапинки. На руках домой её принёс, на постельку спать уложил. А сам всю ночь, около неё, не смыкая, понимаешь глаз…
– Ага, поплачь ещё, поплачь, может, пожалеет кто мальчика. Так тебе и надо будешь знать, как на девушек из кустов охотиться. Ну, всё хватит хныкать и марш на кухню мамонта жарить.
Коля уже на бегу весело крикнул.
– Будет, будет тебе мамонт.
К тому времени, когда Маша вернулась, завтрак был почти готов. Вокруг костра, на колышках покрывшись румяной корочкой аппетитно шипя и брызгая соком, жарились большие куски мяса.
Коля радостно отрапортовал:
– Прошу к столу. Завтрак готов. Как говорится: кто уплетёт его без соли и без лука, тот будет сильным и смелым вроде Кука!
Никогда ещё Маша не ела такого вкусного мяса.
– А что Робинзон у тебя и козы есть?
– Только в носу.
– Фу, как не красиво ты ведёшь себя за столом.
Коля пробурчал какие-то извинения.
– А что же тогда мы едим?
– Ну, это… один зверёк такой… местный.
– Он что же копытный или типа зайца?
– Ага, вроде того, только с длинным хвостом. Типа крысы.
Коля сунул руку в траву, вытащил оттуда что-то длинное и упругое очень похожее на хлыст, покрытый редкой серой шерстью, и кинул его к Машиным ногам.
Маша выпучила глаза, густо покраснела, потом позеленела и, зажав рот ладошками, быстро убежала в кусты. После такого завтрака она поклялась, что всю оставшуюся жизнь проживёт вегетарианкой.
Происшествие с грехом пополам, но всё же удалось уладить и уговорить Машу поесть немного фруктов. Она обещала не сердиться, если только Робинзон чтобы загладить свою вину за неудачную сервировку стола устроит экскурсию и покажет ей весь свой остров. Никакие уговоры и доводы что до конца дня обойти весь остров они не успеют, разубедить её не смогли.
– Ты что это Коля себе думаешь? Силой затащил девушку к себе в шалаш, походя, растоптал её девичью честь, накормил её крысой и это что всё? Это всё я тебя спрашиваю, на что ты способен? А культурная так сказать программа?
– Да, пожалуйста! Чего желать изволите? Боулинг? Казино? Шампанское в номер? Не стесняйся! – Коля вдруг начинал понимать Синюю бороду.
– Коля причём здесь казино? Как ты не понимаешь ведь ты самый счастливый человек на всей нашей земле! Ты живёшь в раю!
Коля не весело усмехнулся.
– Только сначала в этом раю нужно было, как минимум выжить.
– Вот! Ты выжил! Ты настоящий мужик! Ты герой! И Он, – Маша ткнула пальцем в небо, – дал тебе за это в награду меня! Но я не медалька за храбрость, которую можно сунуть в комод, я к твоему сведению тоже человек. Причём человек с тонкой душевной организацией, а ты что мне предлагаешь? Есть, спать и справлять естественные надобности. Коля ты понял, о чём я?
– Я понял.
– Что ты понял?
– Я думаю что это как раз тот самый случай, где было бы лучше если б награда не нашла своего героя. А сама-то ты хоть знаешь, чего хочешь?
– Я жить хочу на полную катушку! – Маша вскочила, принялась тормошить Колю и повалила его. Победив, она придавила его к земле своей ножкой. – Уж если так случилось, что судьба забросила меня сюда, я хочу жить, петь, веселиться. Развлечений хочу!
– Ну что ж…
– Только интим не предлагать!
– Ты что больная?
– Почему сразу больная?
– Ну, подумай, а что ещё я могу предложить тебе на необитаемом острове из развлечений кроме интима. В города, что ли играть будем? На раздевание, да?
– Да ты сам больной. Просто сексуальный маньяк какой-то.
– Это ты зря. Раз уж ты говоришь, что это Он, – Коля тоже указал пальцем на небо, – послал тебя ко мне в рай то уж исключительно в качестве Евы, за что Ему огромное от меня человеческое спасибо. И потому противиться природе смешно, бесполезно и глупо. Ибо сказано было: плодитесь и размножайтесь.
– Послушайте Адам, – Маша лукаво улыбнулась, – а ещё что-нибудь вас заботит в данный момент, кроме размножения?
– Да. Больше всего меня сейчас заботит то, что Боцман пропал.
Маша надулась, но промолчала. Что тут скажешь, конечно, сама напросилась, а всё-таки обидно – какая-то псина его волнует больше чем она.
– Ну, вот и пошли, поищем его!
Отвертеться от прогулки так и не получилось. Удалось лишь договориться, что прогулка будет короткой – погода стремительно портилась.
Сегодня с самого утра тянул крепкий ветер с запада. Небо там заволокло зелёной пеленой, которая теперь стремительно растекалась по всему небу, а ветер внезапно стих. По всем приметам на остров надвигался ураган. Коля ещё раз предупредил, что сегодня они далеко не пойдут, нужно обязательно вернуться до темноты. А лучше бы вообще сейчас никуда не ходить, но куда там – кто теперь его слушал. Он предложил прогуляться вдоль берега, но Маша в поисках приключений чуть не силой потянула его вглубь острова, будто нарочно подальше от лагеря.
Уже больше часа они продирались сквозь непроходимые заросли. Коля специально повёл Машу нехожеными местами – быстрее устанет, быстрее вернёмся. Однако она на удивление быстро сориентировалась и нашла другой способ продвижения – по руслу неглубокой реки. Река, выбиваясь небольшим ключиком из-под скалы рядом с его хижиной, под пологом тропического леса быстро набирала силу и, раздвинув берега, становилась единственной возможностью преодолеть девственный лес. Маша двигалась вперёд спокойно и уверенно, будто прибыла на остров не вчера, а прожила эти три года вместе с ним. Скоро обжитое плоскогорье перешло в плавный спуск к противоположному восточному берегу острова, идти стала гораздо легче, хотя спешить теперь было просто поздно.
Ураган был ещё далеко, но, избрав себе в новую жертву этот остров, он летел к нему стремительно и неотвратимо. Уже одно его первое неосторожное дыханье будило в душе первобытный страх. Оно срывало с пальм огромные листья, словно перья каких-то диковинных птиц, закручивало их в вихре, и, кинув высоко вверх, кружило, терзало, рвало их там, пережевывало в ужасной глотке урагана, изрыгая на головы испуганных путешественников лишь жёваные клочки. Огромные стволы пальм величественно, будто колонны античных храмов подпиравших небо ураган легко гнул к земле, где они трепетали, как луговая трава на ветру. А он завывал и ярился как сбесившийся зверь и, соединившись с рёвом прибоя, мгновенно слизывал слова с губ и душил дыханье своим напором. В довершение всех несчастий с неба обрушился тропический ливень.
Коля схватил Машу за руку и решительно потянул её в сторону от реки, вода в которой стала прибывать, превратив чистый и спокойный источник в забитую хламом сточную канаву. Вдруг среди воя ветра раздался жуткий треск и прямо на них рухнул ствол огромной пальмы. Машу зацепило лишь вскользь, да и то лишь только потому, что Коля успел сильно толкнуть её в спину. Она пролетела несколько метров и упала со всего маху в воду. Когда она вынырнула, то увидела страшную картину: упавший позади неё ствол перегородил реку.
Вода мгновенно принесла и подбила к нему ветки, листья и прочий мусор. Образовавшаяся плотина подперла течение реки, вода в которой стала стремительно подниматься. Коли нигде не было видно, и Машу охватил панический ужас. Она кое-как взобралась на препятствие и спрыгнула в воду с другой стороны запруды. Здесь вода доходила ей почти до подбородка и прибывала прямо на глазах. Маша раз за разом подныривала под плотину, пытаясь отыскать там Колю. Выскочив на поверхность, она судорожно глотала воздух, беззвучно кричала, звала его и снова окуналась с головой в кашу из грязи и листьев. Наконец она окончательно выбилась из сил, уцепившись за ветки плотины, подтянулась и, чуть выбравшись из воды, повисла беспомощная и одинокая.
– Помогите! Кто-нибудь! Прошу вас!
Как сумасшедшая она кричала, звала на помощь, задыхаясь от ветра и хлеставшего ливня и не было сил даже подняться чуть выше, спасаясь от прибывавшей воды. Она собрала остаток сил, сделала рывок к торчащей из кучи хвороста толстой ветке, уцепилась за неё и вдруг почувствовала тепло. Это же рука, его рука! Откуда только взялись силы. Она живо вскарабкалась наверх и принялась разгребать мусор, заваливший Колю с головой. Просто чудо, что он успел забраться как можно выше, прежде чем потерял сознание.
Очнулся Коля уже в хижине. Маша, свернувшись калачиком, спала, прижавшись к нему. Господи как раскалывается голова. Когда пальма свалилась ему прямо на голову, и в шее что-то хрустнуло, сознание потухло как экран телевизора, свернувшись в маленькую точку. Как он выжил? Неужели это она спасла его? Коля попытался приподняться на локте, но в голове качнулся и едва не расколов череп пополам ухнул стопудовый колокол. Всё перевернулось вверх тормашками, и он снова повалился на постель
– Коленька родной! Что ты? Что? – Маша склонилась над ним. – Слава Богу, жив. Жив! Ты же спасая меня сам чуть не погиб. Милый мой, хороший мой.
Она обняла его за шею и, прижавшись к нему всем телом, тихо плакала. Потом осторожно положила его голову к себе на колени и нежно расчёсывала своими тонкими пальчиками его спутавшиеся волосы, роняя ему на лицо горячие слезинки. Никогда в жизни Коля не был так счастлив как сейчас.
– Как ты меня дотащила?
Она закрыла ему рот ладошкой.
– Молчи, молчи.
– Долго я валялся без памяти?
– Два дня.
– Два дня!
Он попытался, было встать. Маша ласково, но настойчиво уложила Колю обратно
– Тебе нельзя говорить. Лучше спи. Теперь всё будет хорошо, скоро всё кончится. Или может, ты кушать хочешь?
– Я люблю тебя.
– Спи, спи, спи…
Уже на следующий день Коля захотел поесть, а ещё через день попросился на воздух. Маша вывела его, поддерживая и оберегая каждый его шаг.
Они стояли на скале, обнявшись, и смотрели на океан, голубой и чистый он сливался вдали с таким же голубым небом в одно целое.
– Знаешь, Маша раньше я был уверен, что сильнее моей любви к этому простору уже ничего не может быть. Теперь знаю, может.
Коля повернулся к Маше и заглянул в её сине-зелёные глаза.
– Случилось необыкновенное чудо, появилась ты, и я понял, что тебя я люблю сильнее. Твои глаза глубже любого океана. И я в них утонул.
Маша напряжённо вглядывалась через его плечо в даль.
– А хочешь случится настоящее чудо? Вот сейчас вдруг появится парус. И нас спасут. Ты мне веришь?
Маша заглянула ему в глаза.
– Чудо уже случилось. Я встретил тебя Машенька. И большего чуда случиться не может. Да и не надо. Ни мне, ни тебе, правда?
Маша резко развернула его.
– Да смотри же! Парус!
Из-за скалистого мыса медленно как во сне полоская на слабом ветру огромными парусами выплывала ослепительно белая яхта.
У Коли отчего-то заныло сердце.
Вдруг почти в самое ухо кто-то прокричал металлическим голосом.
– Стоп! Снято! Все свободны! Все кроме Маши и Коли! Операторы тоже на местах. Нужно отснять крупные планы.
Откуда-то из кустов вывалилась целая орда озабоченных как муравьи человечков в камуфляжных бейсболках, майках и шортах. Выскочила и забегала туда-сюда по своим неотложным делам.
Машу как муравьиную царицу облепила, оттеснив от Коли, кучка муравьёв-слуг, которая заботливо шевелила над ней лапками, прикрывала её от назойливого солнца огромным зонтом и галдела наперебой:
– Машуня, ты просто супер! Всё получилось супер! Живо, интересно, смело! Вот это будет шоу!
Одна ватага рабочих муравьёв выдёргивала из песка паутину замаскированных кабелей, другая, ловко взобравшись на деревья и подцепив на тросики, спускала оттуда вниз видеокамеры и какие-то приборы.
Коля стоял посреди этого свалившегося на него бедлама и не мог проронить ни слова, на него самого никто не обращал внимания. Он даже мешался всем. Его всё время толкали и задевали неизвестно откуда взявшимися огромными ящиками – съёмочная группа лихо грузилась в подошедшие катера. Маша куда-то пропала.
Вдруг сзади кто-то тронул его за плечо. Коля резко обернулся, перед ним в громадных на половину лица солнцезащитных очках стояло испуганное существо неопределённого возраста и пола.
– Ты кто?
– Микрофон разрешите с шеи снять…– пропищало существо, но пола не прояснило.
– Чего?
– Микрофончик…– опять пропищало существо и потянулось, было к Машиному подарку.
Коля поймал руку и резко отбросил её от себя.
– Да ты что Тарзан несчастный очумел, что ли совсем?! Виктор Николаевич он микрофон не отдаёт!
Сбоку вывернулся человек с задумчивым лицом философа и пивным животиком.
– Старичок не заедайся. Человек же при исполнении находится, отдай микрофон.
– А ты кто? – Колино лицо побелело.
– Я Митрохин. Режиссёр всего этого так сказать действа. Отличное надо сказать получится шоу. «За стеклом» просто отдыхает. Виктор Николаевич… – он протянул Коле руку. Рука повисела, повисела и поникла, Митрохин не смутился. – Так, ладно проехали.
– И давно ты тут творишь?
– Да вот все эти дни. А что?
– А я тут живу все эти дни и ещё три года! Чувствуешь разницу?! А ты собака такая снимаешь меня как подопытного кролика и ни гу-гу!
– Да кстати о собаке…
Коля почувствовал несчастье.
– Понимаешь, она всё время выла, могла нас раньше времени рассекретить и перекусала всех на яхте. Ты не обижайся, но собачку твою пришлось усыпить. Она не мучалась. Она даже ничего не поняла.
– Когда ей было что понять. Ага, быстро кончилась. – Полутрезвый мужик с бухтой проводов на плече остановился рядом. – Загнали эти душегубы твою Му-Му в угол, накинули на неё брезент, связали узлом и за борт. Усыпили… Искусство понимаешь, требует жертв. Эх, скифы мы скифы.
– Так! Тебе чего? Михалыч! Вот моя б воля, да я б, тебя б…
– Ты б, меня б! – передразнил Михалыч осклабившись. – А звук писать сам будешь али как?
– Ладно, иди уже. Иди, говорю! – Митрохин снова повернулся к Коле и тут же рухнул, будто сбитый грузовиком, во рту стало солоно.
– Это тебе за Боцмана!
Коля приподнял Митрохина за грудки.
– А это за меня.
Он уже было занёс свой тяжёлый как булыжник кулак снова, но передумал и сплюнул на песок.
– Дрянь.
– Это от души. – Одобрил Михалыч и ушёл.
Коля повернулся и, никого не замечая, побрел по берегу подальше от всей этой гоп-компании, остановить его никто не посмел.
– Урод! И это вместо благодарности! – Маститый режиссёр плакал от обиды. Последний раз Виктора Николаевича били давным-давно, кажется в школе. – Смотри-ка, собачку он пожалел! Дикарь! Да если бы не я ты сгнил бы на этом острове. И никто бы не вспомнил о тебе.
Его подняли и, поддерживая под локотки, повели к катеру. Силы стремительно покидали Митрохина, жизнь в его обмякшем теле едва теплилась, на катер внесли уже на руках. Там почувствовав твёрдую палубу под ногами, он вдруг ожил, приободрился и, вырвав у помрежа мегафон, крикнул Коле вслед.
– Тебя заберут завтра! Катера перегружены! Места для тебя нет!
Коля даже не обернулся. Катера, выплюнув смрадные облака дыма, разом взревели, и, прыгая на волнах, унеслись вдаль к белоснежной яхте. Места для него нет.
А где оно его место?

Огромный катер, вскидывая по бокам белые крылья пенных брызг, летел над водой, будто ангел и уносил Колю из рая на грешную землю. Встречный ветер непривычно холодил и щекотал выбритые щеки. Вот и всё. Как просто – ещё каких-нибудь три – четыре часа и в аэропорту столицы страны тысячи островов взлетит ввысь стремительная серебристая птица. И порвётся последняя ниточка, связывающая его с прежней простой и понятной жизнью. Коля спустился с палубы в каюту. Сотрудник консульства немолодой и сухопарый походивший скорее на учителя сельской школы, чем на чиновника уткнувшись в экран крохотного телевизора, смотрел новости.
– Мсье Голиков! Садитесь здесь рядом. Будем смотреть это. С русскими опять случилось как это… не радость.
– Несчастье?
– О, да-да, несчастье. Это те люди, которые нашли вас.
Коля присел рядом и глянул на экран. На носилках спасателей, завернутый в большое одеяло, словно куклёнок лежал Митрохин. Оператор взял крупный план: маститый режиссёр что-то лепетал синими губами, но его никто не слушал. Местный журналист опять влез в кадр и захлёбываясь удачей, о чём-то тараторил то, тыча пальцем в тельце спасённого то, похлопывая его участливо по плечу.
Коля безучастно поинтересовался:
– Что он говорит?
– О, это какой-то злой рок! Их судно ударилось о рифы недалеко от вашего острова и затонуло.
– Спасли всех?
– Да-да, спасли всех. Но судно погибло. Это была экспедиция. Они проводили телесъёмки программы о русском экстриме. Их главный говорит, что погибла вся аппаратура. Всё теперь лежит на дне, в том числе погиб весь отснятый материал. Он и сам был рядом со смертью.
– У нас говорят – дерьмо не тонет. Господин Трюдо простите меня, но я лучше пойду на воздух.
Дипломат только удивлённо вскинул брови и покачал головой, какая чёрствость. Он выключил телевизор и, откинувшись в кресле, задумался о такой загадочной русской душе.
Нет, никогда нам её не понять.