Земля наполнилась тишиной с тех пор, как все поселились на новой. Я шел по опустевшим улицам Нью-Пальтца в кислородной маске, плотно прилегавшей к лицу. По телу клубился кислотный дождь и густой туман заслонял загерметизированные фасады зданий. На прошлой неделе на Новую Землю транспортировали пирамиды Гизы. За неделю до этого – Стоунхендж. Неделей ранее – Версаль и большой участок Великой Китайской стены. Но транспортировка достопримечательностей поменьше слишком дорогая, заявил НЭУ, поэтому насчитывающая семь веков улица Гугенот-стрит в Нью-Пальтце останется здесь, а через несколько месяцев ее изрежут на части, когда планетарные лазеры приступят к рассечению Земли.

Я вкачал нанолекарство себе в кровь, чтобы облегчить развивающийся остеоартрит и кивнул нескольким знакомым диссидентам. Каждый день в десять часов утра мы прогуливались по этим запыленным улицам в знак символического протеста против приказов об эвакуации. Я приветственно махнул Марте, которой девяносто шесть лет, в ее стильной розовой кислородной маске. Пожал руку доктору Ву, который провел операцию по имплантации мне внутричерепного коммуникатора, когда я был мальчишкой. Я улыбнулся стотридцатитрехлетней Корделии, пробегавшей мимо на своих счетверенных серво-ногах. Мы прожили в Нью-Пальтце всю свою жизнь и все мы хотели бы умереть здесь.

Кто-то позади меня засмеялся, а этот звук я не слышал на протяжении долгого времени. Подростковая стайка мальчиков и девочек ехала на стародавних турбоциклах в мою сторону по треснувшей мостовой. Они остановились и их бойкие, румяные лица посмотрели на меня. Никто из них не носил кислородную маску, а это было противозаконно. Мне они успели понравиться.

– Эй, шинхун! –сказал мальчуган. – Знаешь, где лягушки?

Прежде чем я успел ответить, симпатичная девушка с техникой на щеке сдунула с глаз локон зеленых волос и сказала:

– Мы слышали, что у одного ванкузиди есть старый дом, где он держит целую кучу лягушек.

Мальчуган поставил турбоцикл на задние колеса, а другой вдохнул стимулятор из оранжевого ингалятора. Третий затянулся электросигарой и выдохнул флюоресцентный дым.

– Позади моего дома есть пруд с несколькими живыми лягушками – сказал я.

– Синь! – выкрикнула девушка. – Поедешь с нами? Я – Лин.

Эти ребята смотрели на людей с орбитальной высоты, но мне, пожалуй, было нечего терять.

– Эбнер – представился я.

Я ухватился за ее талию и мы помчались к моему дому по разбитым дорогам, которые уже несколько десятилетий не использовало ни одно наземное транспортное средство. Ветер, дувший мне в лицо, казался бодрящим.

– Мы из Олбани – сказала Лин. – Хотели ехать по старой автостраде, но когда Хуана подбросило на одной из трещин, решили ехать местным маршрутом. Веди нас, юнг-е!

Защитный экран вокруг моего участка делал мои пятьдесят акров леса мерцающими, как вода в солнечном свете. Я гордился тем, что удавалось поддерживать высокую рабочую эффективность экрана – как-никак, эту чертову технологию проектировал я сам. Когда мы прошли сквозь заряженную границу экрана, я снял свою кислородную маску и сделал глубокий вдох. Ребята улыбнулись, почувствовав запах плодородной земли и гниющих листьев.

– Здесь пахнет не так, как в Олбани – сказала Лин.

Мы оставили турбоциклы на высокой траве и я повел всех в сторону деревьев позади моего дома. Ребята смотрели вверх, на огромные клены и березы, и замирали в тишине.

– Лягушки квакают громче всего во время заката и перед дождем – сказал я. – Именно тогда самцы пытаются привлечь самку. – Ребятня захихикала, перепрыгивая сквозь ветки. – Если действительно хотите услышать их, надо подождать, когда стемнеет.

– У тебя есть что-нибудь поесть? – спросил мальчуган. – Мы не ели со вчерашнего дня.

Я порылся в доме и вернулся с несколькими полуфабрикатами, а это, по сути, – все, что можно нынче купить на Земле, тогда как ребятня вздрагивала и пошатывалась от вдыхания стимулятора. Зеленоволосая Лин отошла, чтобы очистить желудок посреди деревьев.

– С ней все хорошо? – спросил я мальчугана.

– Ох, Лин всегда рвет после первой дозы. Хочешь попробовать? – мальчуган предложил красный ингалятор, но я отказался.

Мы сидели у пруда, примостившись на бревне. Лин сидела рядом со мной. Я достал для нее полуфабрикатную соломинку.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Да, я всегда такая, когда затягиваюсь.

– Может, это не мое дело, – сказал я – но не надо ли вам учиться в школе или где-то еще?

– Школа закрылась четыре месяца назад – сказала Лин. – Не хватает преподавателей.

– И что вы делаете целый день?

Она вытерла слюну со щеки и пожала плечами.

– Не знаю. Это.

Очистить желудок за деревьями собрался другой мальчуган.

– А ты? – спросила она. – Ты живешь тут совсем один?

Я кивнул.

– И что ты делаешь целый день? Проводишь время с лягушками?

– Большую часть времени стараюсь поддерживать работу защитного экрана.

– Это – твоя работа или что-то еще?

– Была. Я был инженером защитного экрана пятьдесят один год. Я спроектировал нанофильтры, которые защищают экосистемы, подобные этой, от токсичных веществ. Но СОПР уволил меня четыре года назад.

– Почему? Это место – синь!

Я слегка улыбнулся:

– Потому что никто сейчас не занимается фильтрованием токсичных веществ. Люди заинтересованы только в построении новой жизни, а не в сохранении старой.

Похоже,  она впервые стала меня понимать.

– Сколько лет этому месту, Эбнер? Эти деревья выглядят очень старыми.

– Я знаю, что когда мой пращур построил этот дом четыре века назад, лягушачий пруд уже был здесь.

Она вздохнула.

– Долбаный НЭУ вынуждает тебя покинуть это место?

– Они всех вынуждают.

Лин бросила в пруд камешек и дюжина лягушек вдали заквакала в испуге.

– Не надо – сказал я, легко коснувшись ее руки. – Ты их всех распугаешь.

– Как долго? – спросила она, окинув меня ласковым взглядом, и я толком не понял, имеет ли в виду она лягушек или мое выселение.

– Скоро.

Ребятня опять проголодалась. У меня в закромах осталось несколько дефицитных вегетарианских стейков для внуков, но они давно не навещали меня. По мере того, как я их жарил на рашпере, дым поднимался к деревьям и заходящее солнце посылало ожерелья света сквозь ветви.

Ребятня вдохнула побольше стимулятора и залилась смехом, а Лин опять вырвала. И когда они устали, я ухватил нечто отчаянное в их покрасневших глазах, то, что я видел в выражениях лиц Корделии, доктора Ву, Марты и других диссидентов. Печаль не щадит только потому, что вы молоды.

– Вы проделали весь путь от Олбани ради этого? – спросил я Лин.

– Там ничего нет, кроме пыли и небоскребов – сказала она. – Нет настоящих деревьев. Мы слышали, что тут – синь. У тебя есть дети, Эбнер?

Вопрос застал меня врасплох.

– Да, сын и дочь. И двое внуков. Ты слегка напоминаешь мне мою внучку Рэйчел.

Она задумалась.

– Они сюда часто приходят?

– Уже нет.

– Почему? Я бы оставалась тут на весь день.

– Они переехали – я показал на небо.

Она нахмурилась и ее тело вытянулось, как старое дерево.

– Мы тоже переезжаем.

– На Новую Землю?

Лин фыркнула:

– Не-а, она только для богатых. Мы собираемся в «Уолл-Март Тойота».

– Не слыхал об этом.

– И не услышишь. Оно вроде как старинное, одно из первых орбитальных поселений. Но надо собираться туда, куда посылают, иначе – ну ты ведь знаешь?

– Я знаю – сказал я, вглядываясь в перевернутые деревья, отраженные в воде.

На лес опустилась ночь и лягушки вовсю затянули свои брачные зовы. Кваканье переросло в гомон и ребята, бросив все дела, стали слушать. Появились восхитительные звезды и не знаю, может это было лишь в моем воображении, но лягушки как будто бы просили их: «Спаси нас, спаси нас, спаси нас!»

Мы слушали некоторое время, пока лягушки не устали.

– Поздно – сказал я. – До Олбани долгий путь. Почему бы вам не остаться? Кроватей много.

Мы вошли внутрь. Я дал им чистое белье, которое я не использовал годами, и ночью слышал траханье, ерзанье и смех, в то время как я орошал себя ржаным виски стакан за стаканом до тех, пока не уснул. Поздно ночью я услышал хныканье за моей дверью и кое-как встал с постели. Лин сидела в коридоре, ее глаза, смотревшие на меня, были покрасневшими, как угольки.

– Извини – сказала она, вытирая слезы. – Я не знала, что это – твоя спальня.

– Что ты здесь делаешь?

– Ничего – сказала она, встав.

– Ты в порядке?

– Я просто размышляла. Ты не знал нас, Эбнер, и все же пригласил к себе в дом.

Я пожал плечами:

– Это место – для гостей.

Она взглянула на стены:

– Наверно, было красиво, когда тут было полно людей.

Я кивнул:

– Так и было.

Она стояла там и вновь припомнила мне мою внучку, которую я никогда не вижу. Я хотел обнять Лин и сказать, что будущее будет синь, что все в итоге сложится. Но я был слишком пьян, чтобы лгать.

– Уже поздно, Лин. Иди спать.

По ее щеке скатилась слеза. Она кивнула и ушла. Я закрыл дверь, чувствуя, будто упустил что-то важное. Прошла вечность, прежде чем я опять заснул.

На следующее утро ребята ушли. Дом выглядел так, словно поблизости пронесся торнадо. Но в одной спальне было убрано, а на тумбочке была записка: «Лягушки прекрасны. Ты прекрасен. Спасибо за отличный день. Лин».

Я держал записку в руке и глядел из окна на пустой двор. Мне уже стало не хватать их смеха.

 

***

 

За несколько месяцев до того, как я получил приказ об эвакуации, я впервые посетил Новую Землю. Мой сын Джозеф играл роль гида и взял меня в резерват Исибуто-Мори, густой тропический лес на северном полушарии. Гигантские секвойи, посаженные несколько лет назад, уже выросли на сотни футов, трупные цветки были генетически модифицированы так, что пахли сахарной ватой, а дожди начинались ровно в два часа пополудни каждый день.

Чистые плексигласовые стены охраняли нас на облицованном пути, который вел нас, как Дороти в Страну Оз, к «Джон Муир Малл». Это был роскошный торговый центр, готовый удовлетворить любую потребность. Еда, одежда, драгоценности, паб, кинотеатр с полной имитацией реальности, спа. Там было все, прямо посреди тропического леса. Голографический проводник любезно привел нас к дворику торгового центра и обстоятельно, будто детям, объяснил, как прежняя Земля стала необитаемой, как колыбель человечества была разрушена из-за того, что Жившие Прежде не могли ценить естественный порядок вещей. А «Корпорация Исибуто-Мори», совместно с несколькими десятками других, усердно работала над тем, чтобы Новая Земля избежала участи старой.

В то время как мы с сыном ели большие бургеры в пфицеровском дворике «Мак-Дональдс», я заметил, что никто не взглянул на Землю, когда она появилась над пологом леса. Прежде чем начался следующий дождь, мы вернулись домой.

Семья Джозефа жила в просторных и многооконных апартаментах на девяносто седьмом этаже трехсотэтажного небоскреба. Такие роскошные квартиры, по словам Джозефа, появлялись повсюду на Новой Земле.  На сердце потеплело, когда я увидел внуков, Рэйчел и Пим. Прошло уже несколько лет с тех пор, как я видел их последний раз – они уже больше не посещали Землю. Сегодня у Пима был двенадцатый день рождения.

Мой внук задул свечи и мы все вместе съели пирог с папайей. По знаку моей снохи блестящий андроид из красного дерева налил кофе, принес печенье и вымыл грязную посуду. Я почувствовал себя влиятельным директором компании. На Земле натуральное зерно было баснословно дорогим и дефицитным, а Новой Земле оно было в таком же изобилии, как дожди по расписанию.

– Сегодня праздник не только у Пим – сказал Джозеф, попивая кофе. – Расскажи деду, Рэйч.

Моя внучка просияла и сказала:

– Я получила полную стипендию в «Джи-И Синопек»!

– «Джи-И Синопек»? – спросил я.

– В орбитальном университете!

– Ну и ну! – сказал я. – Полная стипендия? Это – синь!

– В качестве поощрения – сказал Джозеф – Эстер и я решили купить Рэйч небольшой космолет. Знаешь, какими доступными они стали?

– Я смогу навещать маму и папу в уикенды – сказала Рэйчел – и летать обратно в вуз по воскресеньям. Дедушка, у него еще есть топливосберегающий маневр, называется перемещение Хохманна, он позволяет долететь до старой Земли всего за несколько часов. Я и Лева решили туда полететь, когда начнут ее разбирать, чтобы рассмотреть это поближе.

– Рэйчел – молвила Эстер назидательным тоном. – Посмотри, может дедушка хочет еще кофе?

– У него есть кофе. И ты для этого купила андроида, ведь так?

– Рэйчел, не груби.

– Но мам, его чашка полная!

– Рэйчел Копперфельд!

– Да ладно – сказал я. – Да, они собираются разобрать Землю. Это ни для кого не секрет. Почему все вокруг меня избегают этой темы?

– Потому что каждый раз, когда мы об этом говорим, – сказал Джозеф – ты затягиваешь тираду о том, как они собираются снести твой дом.

Я взглянул на сына:

– Когда-то это был и твой дом, если ты помнишь.

Джозеф нахмурился:

– Это было давным давно, папа. – Он указал рукой в сторону своих апартаментов. – Сейчас это – мой дом и я хочу отметить день рождения Пим красиво.

– Лягушачий пруд до сих пор там, дедушка? – спросил Пим.

– Да! Защищать пруд от токсинов было трудно, но лягушки все еще квакают там летними ночами. Помнишь, как ты прятал их в коробочках, чтобы пугать бабушку Шош?

Пим хихикнул.

– А Рэйч придумывала глупые имена и женила их.

– Они иногда так громко квакали по ночам, – сказала Рэйчел, улыбаясь – что у меня в ушах звенело на следующее утро.

Я покачал головой и уставился на тарелку с печеньем.

– Эти бедолаги не знают, что скоро их старинное пристанище разрушат.

– Не разрушат – сказал Джозеф. – Демонтируют. Здесь есть разница.

– Будут убиты бесчисленные виды. Не знаю, как ты это называешь.

– Кое-что погибнет – сказала Рэйчел. – Но геоинженеры делают героические усилия, чтобы сохранить каждый описанный вид.

– Героические? Рэйчел, колыбель человечества оставляют гнить.

– Я тоже люблю Землю, папа, – сказал Джозеф – но воздух отравлен. Ты проводишь всю свою жизнь в попытках очистить ее и ради чего? Чтобы мы могли видеть, как мама медленно умирает от токсинов? – Джозеф взял паузу и сделал глубокий вдох. – Я хочу лучшей жизни для своих детей и твоя Земля не может этого дать.

Я положил мою чашку.

– С каких пор она стала моей Землей? Когда-то она была нашей.

            Эстер громко хлебнула кофе, что означало ее незаинтересованность разговором.

– Дедушка – сказала Рэйчел. – Речь идет не только о токсинах. У нас – перенаселение. Мы использовали все вещества астероидов и пояса Койпера, чтобы создать Новую Землю. Нам нужна мантия старой Земли, чтобы построить новые колонии. К тому же, все это натурально.

– Натурально? – спросил я, почувствовав как в нутре стало жарко.

– Да. – Рэйчел выпрямилась и посмотрела на свою матерь, как будто она готовилась к этому неделями. – В живых организмах новые клетки рождаются из старых, а затем старые клетки отмирают.  Но жизнь продолжается. Клетки твоего тела реплицировали себя десятки раз. Это не конец старой Земли, дедушка, а обновление. Старая клетка порождает новую. И когда старая клетка отмирает, ее содержимое распадается и перерабатывается. Это – цикл жизни. Тело старой Земли отомрет, но ее сущность будет жить.

Я взглянул на свою семью, где каждый хотел отбросить неоценимую Землю как устаревшую технику, и остался при своем мнении.

 

***

 

Три дня спустя после визита Лин я запарковал свою машину в центральной части Олбани. Под мглистым дождем я бродил вдоль пустых небоскребов, кусков оторванных ветром обломков и загерметизированных зданий, вздымая тучи серой пыли. На Ливингстон-авеню я встретил одну диссидентку, которая представилась как Элен. У ее ног вертелся выглядевший болезненно котенок.

– Осталось мало детей – сказала Элен голосом, приглушенным исцарапанной кислородной маской. – Зеленые волосы, техноштучка на щеке, да? Это – Лин Бар-Мартин, дочка Енга. Проводит время с кучкой люманей. Если память не изменяет, ее отец Енг работал на нанотестировании.

– Он – ученый? – спросил я.

– Ха! Нет, нанотехника тестировалась на нем.

– Ой. Где они живут?

– Нигде.

– Что ты имеешь в виду? Она – бездомная?

– Вроде того. Но здесь много мест, пригодных для жилья. Она улетела.

– Куда?

– В «Уолл-Март Тойота», орбитальное поселение.

– На совсем?

– Что с тобой, байцзи? Никто не возвращается обратно на Землю.

– А ее друзья? – спросил я, укоряя себя за того, что не смог запомнить их имена. – Они все еще здесь?

– Я не видела ни одного ребенка уже несколько дней. Все в северной части города перебрались на «Уолл-Март Тойота». Я слышала, что это ужасное место. Его забросили на половинной стадии строительства, потому что нашли лучшие способы строительства колоний с использованием нанотехнологии.

– Но ребята были у меня дома три дня назад!

– Они покинули Землю два дня назад. Их забрала флотилия космических кораблей, как на параде.

И я тогда понял, почему ребята проделали такой путь до Нью-Пальтца по опасным дорогам, почему в глазах Лин был такой взгляд, когда она плакала у моей двери той ночью,  почему у меня было чувство чего-то упущенного. Это был последний день Лин на Земле. Ребята хотели увидеть кусочек старой Земли, прежде чем покинуть ее навсегда.

– Спасибо – сказал я Элен.

Я погладил болезненного котенка и оставил Элен наедине с опустевшим городом. Когда я вернулся домой, уже стемнело. На подъезде к дому стояла странная машина, а на пороге сидела девушка. Сначала мне показалось, что это – Лин. Но затем я распознал темные волосы моей внучки.

– Привет, дедушка

– Рэйч, что ты здесь делаешь?

– Пришла поприветствовать.

Я ее приветственно обнял:

– Ты проделала такой путь только, чтобы сказать «привет»? Почему не позвонила? Я бы приготовил ужин.

– Я как бы решилась на это в последнюю минуту.

– Как я рад тебя видеть! Выглядишь прекрасно, Рэйч. – Плетеное кресло  поскрипывало, когда я сидел рядом с ней. – Как дела в школе?

– Трудно, но в целом синь.

Мы смотрели на высокую траву, а ветер шептал сквозь деревья.

– Земля действительно выглядит чистой.

– Я стараюсь.

– Помню, как когда-то я сидела на твоих коленях и ты рассказывал мне разные глупые истории.

– Я бы и сейчас мог, но, похоже, ты уже взрослая.

Рэйчел мимолетно улыбнулась:

– Дедушка, НЭУ может заметить муху с орбитальной высоты. Нигде не спрячешься.

– Я и не думаю прятаться. Я собираюсь остаться именно здесь.

– Они выдворят тебя.

За деревьями, на моем защитном экране, колеблется странное пятно.

– Пожалуй, я им не дам ни единого шанса.

– Дедушка – Рэйчел положила свою теплую руку на мою. – Мы с тобой не согласны во многом. Обещай, что когда придет время, ты не сделаешь ничего глупого.

– Рэйчел…

– Обещай мне.

Я взглянул на нее и увидел девчушку, которой она когда-то была, девочку, которая женила лягушек и танцевала на подсолнечных полях.

– Извини – сказал я. – Но это – не твоя Земля. Ты не понимаешь.

– Наверное, я понимаю больше, чем ты. – Рэйчел встала. – Все, мне пора.

– Уже? Ты только что пришла.

– У меня утром экзамен. – Она обняла меня, прижав чуток посильнее. – Пока, дедушка. Я люблю тебя.

Через несколько секунд ее космолет взмыл в небо. Я смотрел на него до тех пор, пока он не превратился в еще одну звездочку. Позади лягушки заквакали громче, чем я когда-либо слышал.

 

***

 

Я сидел на влажной траве под звездами, обхватив бутылку ржаного виски. Вчера по округе пронесся очередной ураган – последствие гравитационного взаимодействия с новым спутником. Десять лет назад ураганы были бы уничтожены орбитальными лазерами, но Земля больше этого не стоит. Урагану даже не было присвоено название.

Шторм смыл пыль, а Луна и Новая Земля скрывались за горизонтом. Как красиво небо ночью! Звезды были настолько яркими, что их свет отбрасывал тени, их кончики были настолько четкими, что мне казалось, что их можно сорвать с неба, как яблоки. На востоке медленно восходил Юпитер, яркий, словно ангел. А Млечный Путь величественно простирался по небу. Если бы я мог прыгнуть в небо, я бы остался там навсегда.

– Эйши – сказал я внутричерепному коммуникатору – проиграй «Приезд внуков, лето девяносто восьмого».

Перед глазами возникла голографическая проекция. Маленькая Рэйч сидела на моем колене, хихикая. Птицы чирикали под летним солнцем. Пахло розами. Щеки ласкал мягкий бриз и все под контролем эффективного защитного экрана.

– Можно опять посидеть под подсолнухами? – спросила пятилетняя Рэйч очень молодого меня.

Солнечный свет просачивался сквозь веера желтых лепестков, когда я вел Рэйчел в мое поле подсолнухов. Она сидела на земле, под их гигантскими соцветиями, и говорила: «Я хочу жить в твоем доме, с тобой, дедушка. Я не хочу когда-нибудь вернуться домой».

Я смотрел, как Рэйчел рисовала палочкой дом на земле:

– Как в этом – говорит она.

– Эйши, проиграй «шестидесятый день рождения Шошанны».

Несколькими годами ранее Шош открывает старую дубовую дверь нашего дома. Все кричат: «Сюрприз!» Когда моя жена подносит руки ко рту и вскрикивает, она уроняет стеклянную миску. Миска разбивается и все нервно посмеиваются. По бледной щеке Шош скатывается слеза счастья. Уже тогда на ней были видны признаки интоксикации.

Я преуспел в очистке окружающей среды от самых опасных загрязняющих веществ, и все же, при всех моих знаниях, я не мог защитить от них мою жену.

– Ты, черт – шепчет она мне в замешательстве. – Я думала, ты и забыл.

– Никогда – говорю я.

– Эх. Эта миска была дорого́й.

– Я ее склею для тебя.

– О, да?

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее и чувствую прижатие ее мягких губ даже когда запись заканчивается.

– Эйши, проиграй «Первые шаги Джозефа».

Тот самый наш дом, несколько десятков лет назад.  Шош, помоложе, здоровее, признаков интоксикации еще нет. Маленький Джозеф смело встает на ножки, делает два неуверенных шага и падает.  Шош бежит опубликовать голографическую запись в интернете, чтобы все могли полюбоваться. Она гордо прошагивает ко мне и улыбается:

– Дети быстро учатся. Он уже ходит лучше, чем ты.

Мое старое «я» посмеивается.

– Эйши, приостанови воспроизведение.

Высоко в небе вращалась колония Гугл-Ван.  Я бы распознал корпоративные цвета и за миллиард миль. Я сделал еще один глоток ржаного виски и откинулся на мокрую землю. Спина пропиталась холодной влагой. Далеко в небе маячил Банк колонии Чжун-Го и хотя он находился на высоте сотен миль, мне казалось, что я чувствую, как он неуклюже бороздит космос. Я сидел здесь, наблюдая за звездами, пока не взошла Новая Земля, испортив прекрасную ночь.

Я подошел к моему дому, с пластальной емкостью в одной руке и бутылкой ржаного виски в другой. Я вылил жидкость в пластальной емкости в прихожей и углеводородный запах обжег мои ноздри.

Маленькой зажигалкой я поджег пропитанную тряпку и бросил ее в дом. Какое-то время пламя тряпки горело, как свеча, добираясь до спальни. Тени танцевали на моих старинных стенах, словно воспоминания. На меня нахлынул приступ страха. Этого ли я хотел?

Но уже слишком поздно. Огонь охватил прихожую и я ретировался. Через несколько секунд пламя трещало громче, чем лягушки. Жар опалил мое лицо, пока горел дом.

Вот так я и уничтожил дом, который построила моя прабабушка в пятнадцатом поколении четыреста семнадцатьлет назад.

При выключившимся защитном экране пламя беспрепятственно взвилось в небо. Столб дыма растянулся на несколько миль, освещенный светом Новой Земли. Когда-то на это происшествие отреагировала бы сотня гасящих роботов. Что же такое пожар, когда все скоро обратится в пепел?

Мой старинный дом сгорел дотла. Это заняло некоторое время. Поэтому я уселся у пруда. Лягушки затихли, наверное смотрели на пожар вместе со мной. Я думал о Рэйчел и о обещании, которое я ей дал. И о Лин.

На рассвете, когда появилась полиция, от дома осталась лишь куча углей. Воздух был загрязнен сажей, когда вооруженные люди приказывали мне эвакуироваться. Они надели на меня пластиковые наручники и увели меня прочь от моего владения. Меня посадили в небольшой космический корабль и молодой человек напротив меня в громоздких полицейских регалиях предложил мне нанолекарство от тошноты для полета в космос. При взлете я надеялся увидеть мельком свое владение в последний раз, но в космическом корабле не было иллюминаторов. Это был тюремный космический корабль.

 

***

 

Я заплатил большой штраф и был вынужден посещать занятия по «реинтеграции», после чего меня освободили. Процесс, похоже, применялся массово и я подозревал, что людей, подобных мне, было тысячи. Джозеф сдал мне в аренду одну квартиру в его доме за символическую плату и он с Эстер каждый вечер приглашали меня на ужин, как ни в чем не бывало. Рэйчел то и дело названивала, интересуясь, все ли у меня в в порядке.

Когдя я не прогуливал занятия по «реинтеграции» или не отнекивался от ужина с Джозефом и Эстер, я проводил время, наблюдая за тем, как Землю разрезают, словно фрукт, как от ее податливой плоти отрезают геометрически ровные куски, десять тысяч километров за раз.

Тем вечером мой телескоп и потоки данных были сфокусированы на северном полушарии Земли.

– Время – напомнил Эйши.

Путем незаконного проникновения под прикрытием на прокси-серверы спутников, у меня был доступ к сети данных геоинженеров в реальном времени. На моем голографическом дисплее дважды мигнул зеленый свет – сигнал от Бригадира. На всемандаринском диалекте, переводившимся на моем дисплее, Бригадир сказал:

– «Эй-Ди-Эч-Эл двадцать два, производите первый продольный надрез по вашему усмотрению.

Пауза растянулалсь на целую минуту. Затем последовала ослепляющая вспышка. Раскаленный оранжевый световой круг в течение нескольких минут двигался на юге, вдоль семидесятого меридиана долготы, и даже с этого расстояния он был настолько ярким, что перед моими глазами замелькали точки. Разрезание приостановилось и гироскопы лазера переориентировались. Затем он начал резать поперек сороковой параллели, как раз под опустевшим Нью-Йорком.

За час лазер выкроил большойпрямоугольник. Затем гравитационные лучи выдернули оттуда большой фрагмент. Расплавленная рабочая зона погружалась в центр Земли, словно мороженое. Благодаря технологии, которую я не пытался понять, слоистые стены Земли не обрушились в новое пространство, а остались на месте. В то же время раскаленное добела ядро, как я читал, искусственно охлаждалось, на одиннадцать целых пять десятых градуса за день.

Я не знал, избежал ли кто-либо из диссидентов, таких как Корделия, Марта, доктор Ву или Элен с котенком, обязательной эвакуации. Когда они медленно возносились на небо, думали ли они о встрече с Богом?

За несколько часов лазеры порезали глыбу на несколько кусков.

– Вот этот – сказал Эйши, указав точкой перед моими глазами.

Участок земли, который был моим домом, транспортировали на колонию Трамп-Домингез. Согласно сети данных, он будет использоваться в качестве противовеса, чтобы колония могла сохранять свою крайне востребованную ориентацию по направлению к Земле. Четыре с половиной миллиарда лет водорослей и антилоп, бронтозавров и бизонов, мохнатых мамонтов и ледников, деревьев, земляных червей и земноводных лягушек, чтобы в конце концов стать пресс-папье, когда богатые, проснувшись, имели бы из окон вид на пластиковую Землю.

Той ночью мне снились квакающие лягушки.

 

***

 

Прошли годы. Старой Земли больше не было, каждый фрагмент был использован.

Сегодня я сидел возле Джозефа, Эстер и Пим в амфитеатре с тысячами людей. Рэйчел закончила обучение в «Джи-И Синопек» со степенью бакалавра прикладной биологии. Мы сидели в бесконечных рядах имен. Пим и я немного побеседовали. Его голос понизился и в последнее время он уже больше походил на мужчину. Он был вежлив и шутил со мной, но я чувствовал, что нас разделяют целые вселенные. Я знаю, что этот мир уже не мой.

После церемонии мы поужинали в дорогом ресторане, а слабая гравитация творила нечто ужасное в моем желудке. Рэйчел в своей церемониальной мантии смотрела на меня в течение всего ужина.

– Дедушка, – сказал она – поедем со мной после ужина? Я хочу тебе кое-что показать.

Ее мать улыбнулась.

– Я переел и немного устал. Может, в следующий раз?

Джозеф пристально посмотрел на меня:

– Папа – сказал он так, словно журил ребенка, потому что им, собственно, я и был для всех них.

Я вздохнул:

– Что ты хочешь мне показать?

Мы вышли наружу, к космолету Рэйчел, пугающе небольшому транспортному средству, и я поднялся на пассажирское кресло с решительностью человека, поднимающегося на эшафот. Я всегда плохо переносил невесомость. Я пытался сдержать дрожь, когда мы покинули «Джи-И Синопек» и нырнули вниз, по направлению к Новой Земле.

– Для моей дипломной работы мы должны были воссоздать экосистему старой Земли в рамках биологических проектов, чтобы сохранить как можно больше живого – сказала Рэйчел.

Я рассматривал ее лицо в отраженном свечении планеты. Моя внучка была прекрасной. Под ее оттянутым рукавом я видел блеск техноимпланта, который ее отец строго запретил. Я улыбнулся.

– Ну я выбрала твой задний двор – сказала она.

– В смысле?

– Особенно пруд за твоим домом, со всеми лягушками.

Космолет пролетел сквозь широколиственный лес и мы снизились на несколько десятков миль. Было такое ощущение, что я оставил свой желудок в университете.

– Я тебе не говорила, потому что знала твое мнение о Новой Земле. – Рэйчел затаила дыхание и, когда я ничего не сказал, продолжила. – А еще потому что не была уверена в результате.

– В каком результате? – сказал я.

Мы пронеслись над покачивавшейся травой, топкими болотами и густыми лесами.

– Я тебе покажу.

Мы приземлились на поле, возле густого леса. На почве были глубокие вмятины – следы многих прежних посадок. Солнце висело низко над горизонтом и его оранжевый свет пробивался сквозь деревья. Рэйчел повела меня в лес, вниз по извилистому пути, останавливаясь, чтобы удостовериться, что я рядом или предупредить о коварной ветке или корне. Воздух здесь пах мульчей, землей и обилием живого. Рэйчел улыбнулась и вдруг показалось, что она – опять ребенок, ведущий меня на подсолнечное поле.

И тогда я услышал лягушек. Тысячи лягушек, квакающих вдали странными голосами. Мы подошли к маленькому озеру, похожему на пруд, который был когда-то у меня на заднем дворе.

– Я проходила мимо твоего дома, когда знала, что тебя нет. – Рэйчел посмотрела на меня извиняющимся взглядом. – И я собрала эээ… образцы. Они, конечно, не те самые лягушки – сказала она. – Их гены лучше всего подходят именно к этой среде. Но они являются прямыми генетическими потомками. По сути, это правнуки твоих лягушек.

Звук их кваканья навевал воспоминания о тысяче летних ночей.

– Я это сделала для вуза, конечно, – сказала Рэйчел – но кроме того, я сделала это для тебя, дедушка. Я помню, как сидела с тобой у пруда летними вечерами, слушая лягушек. Это время, когда мы все были вместе, – одно из самых счастливых, что я помню. Я хотела немного воссоздать его тут, на Новой Земле, для тебя. Сейчас, когда моя популяция стабилизировалась и я получила проходной балл – засмеялась Рэйчел – я уже могу показать это тебе.

Я был поражен:

– Не знаю, что и сказать.

– Скажи «да». – Рэйчел махнула рукой и перед моими глазами спроецировался длинный документ.

– Что это?

– Купчая – сказала Рэйчел. – Я воспользовалась несколькими связями в вузе и получила кое-какую финансовую помощь от мамы и папы. Ну, много помощи. Но этот участок я купила. И сейчас я перевела купчую на твое имя. Эти пятнадцать гектаров твои, дедушка. Это – мой подарок.

Я был ошеломлен:

– Рэйч, это прекрасно – я протянул руки, чтобы обнять ее.

Стиснув меня, Рэйчел шепнула мне на ухо так, как это делала давным-давно летними ночами на моем крыльце:

– Я подумала, может ты сможешь построить здесь дом.

Лягушки квакали. Их звук был другим, немного странным. А деревья были посажены чуточку более аккуратно. Это – не моя Земля. И никогда ей не будет. Но я думал о зеленоволосой Лин и ее друзьях, о Пиме, о Джозефе и Эстер, и о Рэйчел, всех, кто собирался меня навестить.

– Да – сказал я. – Большой дом, с просторными комнатами для гостей.

 

 

(Оригинальный текст на английском языке можно увидеть здесь).