Сергей Пичугин. Русская нирвана

“Там, где взойдет звезда Аделаида…”

Здравствуй, Алексей! Пока не забыл, прими, брат, слова «благодарности». Впрочем, пока я буду жив, никогда не забуду ни своего отпуска, ни того, что это именно ты посоветовал мне провести пару недель у своих родственников в деревне. Теперь я хочу тебя спросить:
за что? Что плохого я сделал тебе в этой жизни? Я напрягал свою память и не мог вспомнить ничего, кроме двух случаев в детстве, когда я случайно выбил тебе хрустальной вазой молочный зуб и в десять лет стукнул тебя молотком по пальцу, когда мы приколачивали ботинки физрука к полу. Сейчас я думаю… Не слишком ли я был мягок по отношению к тебе? Впрочем, чтобы у тебя не сложилось впечатление, что я несколько предвзят, все по порядку.
На станции меня, разумеется, никто не встретил. Три километра я тащился пешком, распугивая встречных ворон и сходу форсируя водные преграды. И в три часа дня, окруженный мухами, словно американский авианосец самолетами, я оказался под покосившимся дорожным указателем, который возвестил мне о том, что я достиг земного рая, в просторечии именуемого деревней «Малые Свистуны». Вид я к тому времени имел далеко не цветущий. Ты без труда можешь его себе вообразить, вспомнив знаменитое полотно «Бурлаки на Волге». На лицах этих работников Волжского пароходства, пожалуй, даже больше оптимизма, чем было в тот момент у меня. Сдвинув этюдник с синяка на левой ягодице, я отправился на поиски «чудесного домика с видом на речку».
Узнав дорогу у ветхой старушки, которая при виде меня только слабо охнула и мелко перекрестилась, махнув рукой вдоль главной штрассе. Этот знак можно было истолковать как «пройдите дальше», если бы он не сопровождался словами «сгинь нечистая сила».
Этот «храм судьбы» я без особого труда нашел на краю деревни. Перед ним сидел на скамеечке разбойничьего вида мужик, он пил самогон из бутылки и учил белую козу пускать дым колечками. У козы не получалось. Он сердился, нервно отхлебывал из горлышка и говорил: «Это элементарно, Машка!» На мой вопрос, не он ли является многоуважаемым Митричем, имеющим племянника Алексея, живущего в городе, который должен был известить родственника о моем приезде?
Мужик прищурил левый глаз и длинно сплюнул, целясь в мой правый ботинок. «А что ж, сказал он, кивая Машке, – какие козлы только из города не приезжают. Дым кольцами пускать умеешь?» Заранее зачислив меня в родственники своей козы, он смотрел на меня как на паразитирующую бездарность.
– Только квадратами, – попытался пошутить я.
– Да? – не понял шутки Митрич. Вечером покажешь. Ежели квадратом пустить, а потом башку на сорок пять градусов повернуть. То можно звезду Давида забацать.
А я пока только олимпийские кольца освоил. Это у тебя чего? – спросил он тыкая грязным пальцем, мне за спину.
– Это этюдник, видите ли, я хочу писать у вас маслом и …
– Зажрались вы там в городе… – задумчиво сказал он. – У тебя чего там в чемодане? Масло? ( Коза осуждающе посмотрела на меня ).
– Разное, неопределенно сказал я. – А где река? Где «чудесный вид» из окна?
– Это ты, милок, припозднился. Раньше надо было приезжать, в меловой период.
Аккурат она тут протекала. Зато мелу у нас теперь на душу населения! Давай, понимаешь, бартер. Я тебе мелу мешка два, а ты мне масло. Не один тебе хрен, чем на заборах писать? Ладно, пошли покажу, где жить станешь. В дом не пущу, девка у меня на выданье. Кровь с керосином. Спичку поднеси – сгоришь. А сараюшка хорошая, я там раньше свиней держал, да сдохли к лету. То ли от сквозняков, то ли от расстройства нервов. И то, не каждый такое вынесет. Аделаида, дочь моя, уж шибко свинину уважает.
Бывало, придет к ним и давай кулинарную книгу вслух читать. А теперь, – им говорит, – откроем 342- ю страницу, а там про холодец. Ну, понятно у них меланхолия и дрожь в коленках. Борька-хряк, исхитрился, выждал момент, да сожрал страницу. Так Аделаиду Бог памятью не обидел, наизусть шпарила. С юмором девица. Будете там с Машкой жить.
Ты не смотри, она смирная. Животом только часто страдает, некоторые с непривычки даже просыпаются, а потом ничего привыкают. Вот тебе, Машка, новый постоялец.
Не смей ему ухи ночью грызть. Не всем оно, видишь, нравится. Прежний жилец, рассказывал. Сон ему эротический снился, это пока она ему на ухо просто дышала, да облизывала. А как укусила, ему со сна черт знает что привиделось. Выпрыгнул в одних трусах в окно. А у нас за сараем-то прямо пруд. Весь тиной так зарос, лягушка нырнуть, бывало, не может. Прыг, и пожалуйста, лежит с сотрясением мозга, ножкой дергает. Ну, дык, жилец побольше лягушки весил, хотя мозгу в нем не в пример меньше. Кто ж со
здорового ума будет в пруд прыгать? Выполз он на берег весь в тине и водорослях. Лягухи на нем орут довольные. По всему пруду у них митинг. Чествуют героя. Еще бы, он им пруд по диагонали вспорол как ледокол «Ленин» арктический лед. Аделаида в ту пору из сортира возвращалась. Ну, видит, зеленая нечисть из пруда вылезает. Подскочила да и жахнула со всей дури вторым томом «Атеистического воспитания». Она его всегда с собой в сортир берет. Пока трех глав не прочитает, зови ее, не зови, не выходит. Так что, ты ночью, если в туалет захочешь, во двор не беги, напрасное дело. Прямо в сараюшке и делай. Машка покажет куда. Да двери поплотнее запирай. Аделаида-то со сна, бывает, и спутает, не туда пойдет. Зоотехник у нас в том году гостил, так она его увидала, так отходила первым томом, в ту пору она первый штудировала, пока страницы не кончились.
« А! – говорит, – Зоотехник! В женском туалете подсматривать? Коровы уже надоели?!»
Насилу живым ушел. Люди говорят, видели его в Борвихинском лесу, верст 20 отсюда.
К людям не приближается. А если кто хлеб положит или молока нальет, то выходит и ест.
А с жильцом обошлось. Заикался сначала сильно, потом ничего, даже предложение хотел делать дочке.
– Жениться?
– Это ему теперь без надобности. Писателем оказался. Исторические повести в журналы пописывал. Теперь на духовное потянуло. Пишет книжку « Просветление у пруда».
Аделаеиде говорит: « Будете моим гуру!» Она ему понятно от ворот поворот. Я, говорит, девушка честная, а за «дуру» ты у меня кикимора болотная ответишь! Хвать с полки третью часть « Атеистического воспитания», непочатую, все четыреста пятьдесят страниц на месте, и приложила его по темечку. Так он сказал, когда из больницы вышел, что у него какая-то чакра там открылась. Так и ходит с открытой чакрой.
– У вас электрички до какого часу ходят? – спросил я, понимая, что умеренная рысь с переходом в галоп это именно то, что мне сейчас необходимо предпринять. – А впрочем, неважно, – сказал я, решив,что романтическая ночь под звездным небом более благотворно повлияет на мое здоровье, нежели наше дальнейшее знакомство.
– Эх, Машка! Шуток уже никто не понимает, – сокрушенно покачал головой Митрич. Машка укоризненно рассмеялась. Пошутил я, чудак – человек. Вы хоть там в городе «Аншлаг» что ли смотрите, для общего развития. Пошли в дом. Хряпнем сейчас водочки с дороги, дочка борщ сварила.
По достоинству оценив местный юмор, нервно похохатывая, я побрел вслед за хозяином. Замыкала наше шествие коза Машка. В последствии я глубоко раскаялся (из дальнейшего рассказа ты поймешь почему ). Ночь под открытым небом, даже с проливным дождем – все это детский лепет в сравнении с тем… Впрочем, не буду забегать вперед.
Посреди большой комнаты, которую Митрич назвал залой, за столом сидела девушка, сразу вызвавшая у меня ассоциацию с булкой с изюмом.
Она раскладывала пасьянс, сбоку на столе сидел рыжий котище. Время от времени он опускал лапу в стоящую перед ним банку, по виду с каким-то вареньем, а после с удовольствием ее облизывал.
– Посмотри, Васька, – сказала девица, обращаясь к коту. – Папенька опять жениха притащили. Кот презрительно сощурил левый глаз и отправил в пасть новую порцию варенья. Щуплый он какой-то, ножки кривенькие, волосики жиденькие и по всему видать – животом часто мучается.
– Извините, – сказал я, обидевшись за свою внешность, – ни на ком я тут жениться собственно и не собирался, а на вкус и цвет товарища нет. – Поправив челку, я посмотрел на свое отражение в самоваре и остался вполне доволен.
– А кроме меня тут жениться и не на ком, разве что на Машке. – Коза с готовностью сделала два шага вперед. Кот ревниво мяукнул.
– Напала на человека, – вмешался Митрич. – Скидывай карты со стола. Говорил тебе, на трефового короля гадать надо было.
Давай-ка пока суть да дело..- с ловкостью фокусника он достал из воздуха запотевшую бутылку с надписью «Столичная», два граненых стакана и миску соленых огурцов. – Расслабишься! У нас ведь как, приедет городской человек, негативная энергия из него пучками во все стороны прет.
Как из ежа морского колючки. А побудет тут недельку, так над ним нимб воссияет. Домой возвращается – старушки у подъезда крестятся.
Эх! Хороша родимая! – выпил Митрич и весело захрустел огурцом.
Я последовал его примеру. Блаженное тепло разлилось по моему телу. Миру вернулись краски и звуки. За окном тихонько забарабанил дождь. Я увидел, что на Аделаиде надет сарафан с золотыми драконами по сиреневому полю. Она поставила перед нами тарелки. В борще, как айсберги, плавали островки сметаны. Помешав борщ, я придал его поверхности сходство с нашей спиральной галактикой и захватив ложкой полмиллиарда звездных скоплений отправил их в бездну своего существа. Кот отставил банку с вареньем и, придвинув мой стакан, пытался вылизать остатки «Столичной», вылизывать было нечего, и Васька недовольно урчал.
– Налей ему, Митрич!- попросил я. – В это летний вечер в мире присутствует гармония и в нем не должно быть несчастных существ!
– Не надо ему наливать, – сказала Аделаида. – Снова начнет кукушку из часов доставать. Пятая за месяц уже. Зубы поломает опять в город везти к протезисту.
Только сейчас я заметил, что зубы у кота тускло поблескивали золотом хорошей пробы.
– А вчера в борщ свалился да так и заснул в нем, хорошо он к тому времени остыл. Борщ, конечно, не кот, – уточнила она.
– Аделаида, – воскликнул я, принимая от Митрича второй стакан. – Хотите, я напишу ваш портрет? «Девушка с драконами»! О, как я сейчас завидую этому дракону, который склонил голову на вашу левую грудь. Мировая известность! Лондон и Париж спорят, кому достанется этот шедевр. Побеждает Лувр! Мы во Франции плюем на головы парижан с высоты Эйфелевой башни. Потом Рим. Я пишу ваше имя на развалинах Колизея. По прошествии веков люди будут спорить о загадочной улыбке козы на заднем плане картины, и какой породы сидящий на коленях девушки кот с золотыми зубами и банкой варенья.
Митрич! Третий тост я хочу выпить за любовь! Пока в мире существуют борщ и «Столичная»…эээ… Я хотел сказать, в мире чистогана и валютно-денежных операций должно присутствовать нечто неизменное и непреходящее. Сам человек в его сияющей чистоте, не скрытой за вещами. Избавимся же от масок, друзья! Пусть не вещи определяют наше Я. Мы сбросим одежды и растворимся в необъятности Вселенной!
После этих слов я начал раздеваться. Кот попытался снять с себя шкуру. Последнее, что помню, да и то уже смутно, как я просил руки Аделаиды, про перекресток двух дорог и знаки судьбы. Потом уже более туманно церковь, попа в золотистой рясе. «Венчается раб божий…»
Я еще доказывал ему, что никак не могу быть рабом. Ибо мой уровень самосознания достиг абсолютной точки свободы…
Теперь мы все вместе живем в моей двухкомнатной квартире. Я имею в виду себя, Аделаиду, козу и кота. Митрич, добрая душа, от переезда отказался. Но навещает нас каждую неделю. С особой охотой смотрю фильмы про полярников и фантастические, где главного героя отправляют в долгую космическую экспедицию. «Робинзон Крузо» стал моей настольной книгой, печалит только конец, где он возвращается к людям. Ну да я его не читаю. А теперь позволь опять спросить тебя – за что?

Дорогой, Миша! Деревня, где живут мои родственники называется Большие Свистуны, кой черт тебя понес в Малые – мне до сих пор непонятно………..
P.S Кстати, зуб, который ты мне выбил хрустальной вазой был не молочный.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.