– Нет, это невозможно больше терпеть! – молодой человек, закончив пробежку, застыл на песчаном пляже, растягивая ноющие мышцы и всматриваясь в небольшую шлюпку, отделившуюся от белоснежной яхты. Шлюпка, как и двадцатиметровая красавица-яхта, стоящая на рейде, принадлежали его будущему тестю, мистеру Кристоферу Болдвину. Даниэль болезненно щурился, рассматривая крупную фигуру капитана «Баунти», сидящего на корме шлюпки. На его лице застыла гримаса отвращения: мистер Болдвин вновь отправился в кабачок «Весенний ослик», где его ждали друзья – выпивохи из Сан-Хуанико.
Кристофер Болдвин – Крис, как называли его друзья, – уменьшил скорость своей моторной шлюпки, достал портсигар, обрезал конец кубинской сигары и с удовольствием затянулся: в Америке такие сигары можно купить только на черном рынке. Он с наслаждением откинулся на спинку мягкого сидения, любуясь заливом. Слева от него выдвигались в воду Первая и Вторая косы, около которых длинными асимметричными накатами двигались идеальные сёрфные волны. Дальше на запад было еще пять кос, но их не было видно. Прямо над косами живописно расположились шикарные дома, в которых жили его соотечественники- американцы. Здесь, в Сан-Хуанико, почти все «бледнолицые» были братьями по духу – людьми, которые прямо-таки воплощали собой осуществление американской мечты. Все они начали с нуля, глотая пыль провинциальных тогда городков Южной Калифорнии, работая водителями, механиками и слесарями в портах. Заработав начальный капитал, они вложили деньги в акции и недвижимость, удачно женились и, подарив детям дома и яхты в окрестностях Голливуда, наслаждались заслуженным отдыхом на теплом побережье. Даже сейчас, в январе, температура не опускалась ниже 25°С.
В этом небольшом мексиканском городке на полуострове Баха Калифорния проживали друзья его детства, перебравшиеся сюда из пригородов Лос-Анжелеса. Когда-то в далеких шестидесятых и семидесятых вместе с ними он бесстрашно открывал новые районы для сёрфинга на Гаваях и в Южной Калифорнии. С возрастом он также, как и его друзья, подумывал купить недвижимость в Мексике, но жена и дочь настояли на покупке яхты. «Как это романтично! – твердили они ему. – Мы ведь сто раз видели Мексику из окна машины. Пора посмотреть все побережье с борта корабля!» Крис недовольно кряхтел – хорошая яхта стоила несравненно дороже особняка на теплом побережье полуострова, но в итоге согласился. Со временем, выбирая судно и разговаривая с путешествующим по всему свету американцами, он и сам почувствовал подзабытый азарт мореплавателя. А ведь когда-то и он бороздил просторы калифорнийского побережья на шхунах и рыбацких сейнерах… В молодости чего только не пришлось ему перепробовать! В яхтах он разбирался ничуть не хуже профессиональных шкиперов. «Баунти» – так окрестили белоснежную красавицу, словно созданную для их славной семьи: самого Криса, его жены Синтии и их двадцатидвухлетней дочери Майли. Одна беда: Майли, как назло, потащила в семейное путешествие своего новоиспеченного жениха Даниэля – никчемного, вздорного мальчишку, за юридический институт которого Крис платил из своего кармана… Что ж, это не страшно – всего лишь небольшая ложка дегтя в бочке меда. В целом, путешествие удалось на славу, и с погодой просто повезло… Легко поставив шлюпку на колеса и вкатив ее на берег, Крис отправился вверх по знакомой грунтовой дороге, ведущей к кабачку «Весенний ослик»…
– Как-как вы назвали яхту?! (3)– не поверив, переспросил Майк и захохотал во всё горло. Впрочем, ничего другого от него ждать не приходилось. Майк был единственным человеком из американского контингента Сан-Хуанико, которого Крис недолюбливал, а иногда и откровенно презирал. Небритый, с длинными седыми волосами, собранными в конский хвост, он застрял в шестидесятых и остался безнадежным «хиппи»; среди здешнего населения он считался «белой вороной». К досаде Криса, Майк был единственным посетителем «Весеннего ослика» в этот час, и Крису волей-неволей пришлось с ним беседовать. Прозрачный намек на название яхты Крис просто проигнорировал. Мятежа на «Баунти» ему ожидать не приходилось: и жена, и дочь его боготворили. Несмотря на любвеобильную натуру и неистребимую привычку заводить шашни с девицами лёгкого поведения, в жене он души не чаял и, будучи человеком религиозным, часто молился за благополучие брака. Жена Синтия ни в чём никогда не нуждалась: всеми днями она с увлечением занималась йогой, шитьем, посещала клуб любителей современной прозы и готовила вкусные обеды и ужины. Время от времени чета Болдвинов выходила в свет: на вечеринки, концерты и шоу. Иногда, по особо торжественным случаям, они приглашали гостей на ужин в свой шикарно обставленный дом. «Баунти» было вполне походящим названием для их новой яхты, отражающее эпикурейский характер Криса и его удивительную способность в изобилии брать от жизни всё, что только она могла ему предложить.
И Синтия, и Крис открыто гордились своей дочерью, которая самостоятельно решила пойти учиться на врача. Единственное, что непомерно огорчало чету Болдвинов, так это затянувшееся увлечение Майли двадцатичетырехлетним Даниэлем, сыном иммигрантов из Аргентины. Парень просто не знал, что он хочет от жизни – то он учился на слесаря, то брал подготовительные классы для института гуманитарных наук… Как-то Крис, подразнивая Даниэля, посоветовал ему попробовать поступить на юридический факультет. К его великому изумлению, мальчишка сдал экзамены и поступил. Обрадовавшись: может, всё же будет из парня хоть какой-то толк, Крис взялся помогать новоиспечённому студенту оплачивать дорогостоящее обучение. Несмотря на такую отеческую опёку, молодёжь его советов не особенно и слушала: Даниэль умудрился сделать Майле предложение, и дуреха согласилась! Помолвленная парочка носила одинаковые кольца на безымянных пальцах и громко планировала будущее, – тут уж Крису ничего не оставалось, как смириться и приготовиться принять аргентинца в свою семью…
***
– Я просто обязан поговорить с ним. Сейчас или никогда! – Даниэль, отбросив все сомнения, решительно направился в сторону «Весеннего ослика». Он давно уже собирался завести разговор с Крисом по поводу его постоянных возлияний, вводящих Синтию в депрессию. Та просто на глазах сохла, становилась все более молчаливой, а под её большими глазами появились темные круги. Майли, видя мучения своей матери, тоже переживала, но не знала, что предпринять. Даниэль сожалел о том, что согласился на это путешествие: то, что поначалу казалось таким романтичным и по-настоящему мужским занятием, сводилось к бесконечным завтракам, обедам и ужинам на комфортабельной яхте, по размеру превосходившей дом его родителей в Лос-Анжелесе. Трапезы сопровождались настольными играми, просмотром видеофильмов и игрой на фортепьяно. Даже подъем парусов и спуск якоря осуществлялся путем нажатия кнопок и не требовала ни вмешательства Даниэля, ни его сильных мышц. В первом же мексиканском порту Крис, забыв о приличиях, напился до чертиков на глазах у своей жены и Майли. С ужасом понимая, что Крис направляется к барной стойке знакомиться с местными красотками, Даниэль попробовал уговорами и легкими подталкиваниями в сторону выхода увезти Криса от бара, но в итоге получил от него такой сильный удар по уху, что свалился прямо на заплеванный пол. Даниэлю не оставалось ничего другого, как позволить Майле и Синтии вывезти себя из кабачка под пьяное улюлюканье Криса.
В тот вечер Крис так и не пришёл. Он появился лишь на следующее утро к завтраку – свежий и благоухающий, как ни в чём ни бывало. Поцеловав жену и дочь, он уселся на стол. За завтраком никто не проронил ни слова. Оттопыренное и вспухшее ухо Даниэля со временем обрело свою естественную форму, и все, казалось, позабыли об инциденте. Лишь обычно светящиеся ласковым огнём глаза Синтии приобрели печально-покорное выражение, словно она узнала страшную тайну и не могла её никому доверить. Крис продолжал вежливо приглашать жену в кабачки и бары, но та всегда отказывалась. Снова и снова повторялась та же история: как только яхта бросала якорь в заливе небольших городков, Крис тут же отправлялся «по старой морской привычке» на берег и возвращался он только утром – всегда, впрочем, успевая к завтраку.
Что-то должно было непременно случится и положить конец пагубной привычке главы семейства, – думал Даниэль. Он надеялся, что Крис ввяжется в драку, и его заберут в мексиканскую «кутузку» – а там расправа короткая… И эта старая любовь к портовым шлюшкам… В конце концов, где-то ведь он пропадает все эти ночи! Однажды, измаявшись от безделья, Даниэль решил проследить за Крисом. Он со странной смесью ужаса и ликования понял, что самые худшие его подозрения подтвердились, и сейчас он, Даниэль, стал обладателем сверхсекретной информации. Великий и могучий Крис был у него на крючке. В глубине души Даниэль, наверное, был не прочь отомстить будущему тестю за унизительные денежные подачки и бесконечные наставления, но себе он в этом признаваться не хотел: всё, чего он добивался – это восстановление мира в его новой семье…
Как-то вечером он четко услышал, как Синтия плакала у себя в кабине, и от этого тихого плача у него душа вывернулась наизнанку. И тогда он решил действовать. Следуя за Крисом как тень, он пробирался за ним в дешевые портовые мотели – там портье с понимающей ухмылкой выдавал почтенному главе семейства ключ от комнаты на ночь. Очередная девица из кабачка, пьяно улыбаясь, поднималась с Крисом наверх в номер мотеля. Даниэль, почти не прячась, делал снимки своего будущего тестя в обнимку с девицей, методически выставляя число и время на своем стареньком фотоаппарате. Со временем это отвратительное занятие превратилось с своеобразную охоту, главным трофеем которой становились наиболее откровенные фотографии, – охота, которая хоть как-то разнообразила скучные будни семейного круиза. Всё повторилось и в Сан-Хуанико. Но на этот раз Даниэль решил серьезно пригрозить Крису: наличие снимков придавало ему чувство уверенности в том, что Крис, так нахваливавший во всеуслышание дочь и жену во время воскресного чаепития в местной церкви, наконец раскается и вернётся в лоно семьи.
Мысленно подбирая те слова, что, как он надеялся, непременно дойдут до самого сердца Криса, Даниэль вышагивал по грунтовой дороге, ведущей к «Весеннему ослику». Подходя к кабачку, Даниэль услышал раскаты хохота своего тестя: похоже, несмотря на ранний час, Крис уже успел «дойти до кондиции». Только Даниэль собрался переступить порог, как из кабачка спешно выбежала высокая загорелая девушка, едва не столкнувшись с ним у входа.
-Извините, – пробормотала она. Её красивое смуглое лицо исказила гримаса боли.
-Что случилось? – Даниэль остановился, преграждая ей дорогу. Девушка быстро взглянула на него из-под косо обрезанной темной чёлки и развернулась, показывая пальцем в сторону бара:
– Видишь вон того жирного борова? Это свинья, а не человек!
Даниэль почувствовал, как внутри живота у него всё похолодело и сжалось. В дверном проёме показалась тучная фигура Криса. Пьяно качнувшись, тот осклабился:
-Даниэль, мальчик мой! Заходи, и красавицу веди сюда – может, у тебя с ней лучше получится!
Девушка быстро скользнула взглядом по Даниэля: в нем удивление смешалось с презрением. В одно мгновение отскочив от Криса, словно он был прокаженный, она, не оборачиваясь, бросилась вниз к пляжу. Чувствуя, как холодная ненависть обжигает его изнутри, Даниэль приблизился к Крису. Тот стоял, облокотившись спиной на стойку бара, и громко объяснял собравшимся за столиками:
– Я как услышал акцент, сразу понял: русская. Я акцент сразу слышу! Вот, думаю, еще одна стерва: пока муж благородно рыбачит, она тут же в бар – мужиков снимать!
Седой мужчина в очках, сидящий за ближайшим столиком, развернулся к нему:
-Говорю тебе, Крис – уймись! Сказали же тебе, что она палеонтолог, с экспедицией сюда приехала – вот группа сидит. Что ты к ней привязался?
– Палеонтолог –хрентолог! Не сегодня, так завтра охмурит нашего брата, и дело с концом! Сам знаешь, сколько их в Калифорнии! И китаёзов, и филиппинцев… Дочь моя единственная знаешь что учудила? Аргентинскую обезьянку в дом привела! Вот, полюбуйся! – Крис, вызывающе ухмыляясь, указал на бледного, сжимающего кулаки Даниэля. Седой в очках и еще двое мужчин, подозревая надвигающуюся драку, поспешно встали из-за стола. Даниэль молча смотрел на Криса, размышляя. Так ничего и не сказав, он пожал плечами и, развернувшись, пошёл прочь.
Майли услышала тонкие всхлипывания, доносящие из кабины её родителей. Мать снова плачет, – поняла она, накрывая голову подушкой. Это становилось невыносимым. Отец как отправился сразу после полудня в «Весенний ослик», так там и остался. Все сегодня какие-то взвинченные, странные: вот даже Даниэль явился взбудораженный, словно успел с кем-то поругаться. И чего мать плачет каждый день? Уж поговорила бы с отцом, поспорила бы с ним, в конце концов. Всё лучше, чем по ночам в подушку ныть да в депрессию впадать. Никто отцу никогда слово поперёк не сказал, вот он и бродит по ночам со своими дружками, совсем совесть потерял…
Майли снова прислушалась: всхлипывания перешли в отчаянные рыдания. «Что-то случилось!» – испугалась Майли и бросилась в кабину. Синтия сидела на кровати, прижав подушку к животу, и безутешно плакала: слезы ручьем текли по её враз постаревшему лицу, оставляя тонкие бороздки в толстом слое тонального крема. Она молча показала Майли на стопку фотографий, лежащих у неё в ногах. Майли протянула к ним руку – и тут же её отдернула: на самом верхнем снимке её родной отец, похабно ухмыляясь, прижимал грубо раскрашенную девицу к перилам гостиницы. Юбка девицы вздернута, рука отца гладит её белую ляжку… Синтия вдруг, словно выйдя из ступора, перестала рыдать. «Не надо, не смотри, – резко сказала она, вставая с кровати и убирая снимки. – Тебе это ни к чему…»
В голове у Майли гудело, как в пробке машин в час пик. Она вышла на палубу и стала массировать виски, желая, чтобы всё это оказалось чей-то злой шуткой. В горле стоял горький комок. «Мой отец просто не способен на такое, – твердила она себе, отказываясь верить снимкам. Снова и снова перед глазами всплывала чужая, словно приклеенная к родному лицу, улыбка её отца с фотографии… – Что же мне делать? Что же теперь будет?»
Полная луна шаром повисла в черном небе, прочерчивая желтую дорожку на спокойной воде залива. На плечи Майли легли крупные теплые ладони и стали нежно их массировать. Даниэль, – поняла она. Она с удивлением почувствовала, что боль её стала понемногу отпускать. Сами собой потекли слезы. Она развернулась к Даниэлю и прижалась к нему всем телом. Он не задавал никаких вопросов, просто обнимал её своими крепкими руками, и Майли тихо плакала у него на груди.
– Спасибо, – наконец прошептала она, благодарная за его молчаливую поддержку, – мне лучше… Наверное, я должна тебе сказать, хотя мне ужасно не хочется этого делать… Кто-то подкинул матери компрометирующие отца фотографии. Ну, там на них отец – с другой женщиной… Мать – в истерике, а я просто не знаю, что сейчас делать…
Даниэль ласково поцеловал Майли в напряженный лоб и мягко погладил по волосам, шепча: «Это всё пустяки, всё пройдет, поверь…» Майли вздохнула и с удивлением призналась самой себе:
– Такое ощущение, что мой счастливый мир рухнул. Бах-тарарах, и как будто его и не было, и детство совсем закончилось. Претворяться, что ничего не произошло, я не смогу.
На её глаза снова навернулись слёзы: сердце её разрывалась от жалости по ушедшему миру и семейному покою.
– Не могу себе представить свою жизнь без моего отца! Как он мог?! Как же это случилось? Я уж и не знаю, что мать решит… Неужели развод? Бедная моя мама…
Даниэль осыпал любимое лицо поцелуями и все крепче обнимал Майли, страдая вместе с ней. Как бы хотел он сейчас взять её боль себе! Неожиданно Майли перестала плакать и, сжав руками перила, сказала:
– Это, наверное, кто-то из его старых друзей подсунул снимки. Вот уже обзавидовался, подлец такой! Убила бы на месте!
В лунном свете было видно, как побелели костяшки её пальцев, сжимающие перила. Даниэль напрягся и через силу выдавил, стараясь говорить как можно естественнее:
– Поверь, это к лучшему. По крайней мере, ложь открыта. Хоть и тяжело вначале, но со временем будет легче, поверь…
Майли застыла на месте, словно прислушиваясь к себе. Развернувшись, она уставилась на Даниэля невидящим взглядом – и вдруг отшатнулась, подняв руку к лицу:
– Так это сделал ты?! Боже мой, какая низость… Как ты мог? Как ты мог?! – она кричала всё сильнее и сильнее и, так и не дождавшись ответа, бросилась вниз, в каюту.
Даниэль в раздумье смотрел на контуры домов Сан-Хуанико, подсвеченные желтоватым светом луны. В некоторых домах горел свет. Подскакивая на бугристой грунтовой дороге, вдоль обрыва медленно ехала машина; пляшущий свет фар то и дело выхватывал из тьмы собранный из деревянных серцевин кактусов длинный забор… Он знал, что в каюте идет оживленный спор: возможно, именно сейчас решалась и его участь. Он чувствовал себя незваным гостем на чужом пиру, человеком, зависящим от милости сильных мира сего… Он устал от этой битвы. Он слишком сильно любил Майли и заставлял себя скрывать свои истинные чувства к Крису. Мистер Болдвин был олицетворением всего того, что Даниэль терпеть не мог в американской культуре, но, следуя наставлением матери, он молчал и улыбался, пытаясь вписаться в комформисткое и лицемерное общество своей новой родины. Он сам вогнал себя в это дурацкое положение, а теперь стоит тут и мучается – и поделом! Даниэль безумно сожалел о том, что отправился в этот семейный круиз и, собственно, скуки ради разрушил семью, потеряв при этом Майли. Вряд ли она его когда-нибудь его простит.
Казалось, прошла вечность. Он бесконечно долго всматривался в пятна на круглой луне, ожидая свой участи, но, услышав своё имя, вздрогнул от неожиданности.
– Что ж, молодой человек…
Голос Синтии звучал отрывисто – в нём появились металлические нотки, которые Даниэль раньше никогда не слышал. Её лицо казалось постаревшим и угловатым; казалось, мягкая женственность её покинула навсегда. Она повторила:
-Что ж, молодой человек, прошу… – она указала на надувную шлюпку, мягко покачивающуюся на воде. Майли, глядя ему прямо в глаза, опустила в неё два рюкзака: все те вещи, которые Даниэль привёз с собой из Лос-Анжелеса.
-Прошу, – снова повторила Синтия. На этот раз в её голосе прозвучала угроза. «Что же они теперь – расстреливать меня будут?» – с удивлением подумал Даниэль и повиновался. Забравшись в шлюпку, он снизу вверх смотрел на Майли.
-Прошу тебя… – одними губами прошептал он. В глазах Майли застыли злые слёзы. Отвязав шлюпочные швартовы, она бросила их Даниэлю и отвернулась. Течение немедленно понесло шлюпку дальше от берега, но Даниэль даже не тронул вёсла: ему было всё безразлично. Медленно и почти беззвучно заскользила вверх якорная цепь. «Они уходят, уходят в океан! – пронеслось в его голове. – Они оставляют здесь Криса!» Не мигая, он смотрел, как под ночным бризом заскользила по воде белоснежная красавица «Баунти». В лунном свете еще долго оставались различимы на палубе две высокие женские фигурки, неотрывно смотрящие в сторону берега и навсегда прощаясь с тем, кто так и остался у барной стойки кабачка «Весенний ослик».
