Человек, по имени Семен Луков, рыл землю. Но то что он подгребал лопатой только на первый взгляд было землей. Да, так казалось проходящим мимо людям – приезжим – но потом, от родственников (которых приехали навестить) они узнавали, что это не земля, а скрап – черный отход добычи железной руды.

Руду, в этих местах, добывали годы назад, и этот отходный скрап годы пролежал здесь – в земле и на поверхности – ненужным, а теперь стоил денег.

 

Семен остановился передохнуть (не в первый уже раз). День был солнечным, но морозным. Работать на морозе трудно – если стоять слишком долго, начинаешь замерзать; если работать слишком долго, то мокнут ноги и начинаешь замерзать.

Но эти приезжие, проходившие мимо, выглядели довольными. Возможно немного озябнув в вагоне электрички, сейчас они размяв ноги согрелись, их радовало яркое солнце, да и предстоящая встреча с родственниками наверное тоже.

Эти люди рассматривали копателей (так как Семен был не один здесь, на этих черных дюнах, присыпанных снегом). И действительно, зрелище было не лишено занимательности, около полутора дюжин людей трудились в выходной день, да еще и в чувствительный мороз.

На обочине дороги стояли машины некоторых копателей, в багажники которых они грузили скрап. Но большинство копателей сдавали добытое прямо на месте – тем людям, что перекупали черные грязные комья. Сюда подъезжали и совсем разбитые Запорожцы; и Жигули; и повозки, что тащили за собой лошади.

Выгоднее было иметь личное средство транспортировки. Некоторые люди, даже не занимаясь трудом добычи скрапа, сильно разбогатели (по местным меркам).

Вот и сейчас подъехала лошадная повозка, человек – с виду обычный деревенский житель и так же как и копатели одетый – спрыгнул на землю и стал так, ожидая тех, кто подойдет для продажи. Но этот человек сильно отличался от своих односельчан, что трудились здесь – он был хитрее – он даже не будет заниматься погрузкой, копатели сами загрузят скрап на повозку, и будут благодарны за те малые деньги, что человек заплатит им.

А человек отвезет небольшую горку разнокалиберных черных комков на свой двор – и здесь ему придется поработать разгружая повозку (но ему помогут в этом и жена и дети) – он прибавит эту горку к другой, что уже заметно больше привезенной и уедет со двора снова. И возможно заедет в магазин и купит белые бутылки водки, а возможно, поступит еще хитрее и закупит самогона, что дешевле. Вернется обратно к копателям со своим прозрачным или мутным грузом и раздаст его задаром и у него уже будет своя клиентура, еще более благодарных ему копателей.

А своя горка – на его дворе – будет все расти и в какой-нибудь день он – этот человек – приедет в свой двор с самосвалом, договорившись с водителем или получив машину в аренду, и повезет черный груз далеко в город на металлургический завод, где продаст его за деньги на много большие чем те что отдавал в своей деревне.

И он уже давно бы мог купить себе автомобиль – он даже выбрал какой – но продолжает играть в игру, притворяясь одним из копателей.

Но все копатели прекрасно знают, что перекупщики хорошо наживаются на них. Но лишь только взглянув в лица копателей можно понять почему они остаются добровольными частицами сложившейся системы.

Семен высок и худ. Его одежда грязна и сильно изношена, да и одет он не по погоде, потому ему приходится более других работать, чтобы согреться. Его лицо (с лицом происходит метаморфоза), лицо цвета рыжей ржавчины, и это не оттенок, а яркий его цвет, на щеках и у левого глаза его образовалось несколько неприятных наростов – каких-то шишек; само лицо какое-то темное и не ясно – небрит ли он или это само лицо его болезненно-темное; и темны его глаза, они глубоко сидят в глазных впадинах, и возможно это грязь въелась в морщины вокруг них.

 

Не все копатели так страшноваты. Сюда приходят и люди, что крепко держатся на плаву жизни. Они приходят чтобы подработать в выходные дни или работают во время отпусков, чтобы добыть лишний заработок в семью, ну или пропивать эти деньги если так же понеслись в направлении к обочине жизни.

Семен вдохнул, последний раз, полной грудью перед тем, как опять напрячь тело. Но этот вдох вышел ему боком, вместо прибавления сил у него что-то заболело в груди. Неприятная, глухая боль пряталась давно уже в темноте его тела и отзывалась то тут, то там.

Он перетерпел ее и в этот раз. Усилием принудил себя работать (помня, что деньги нужны – они почему-то всегда нужны!). Семен поднял лом и стал работать им. Долбил.

Глухой звук ударов в грунт. Довольно громкое позвякивание стали лома о иногда попадающийся щебень.

Семен трудился.

(Как и другие копатели.)

Но этот момент работы не отнимал всей его силы – физическую да, но голова его была свободна. Часто голова его была воздушным шаром – совсем пустым – только несколько затуманенной нечистым воздухом, парами прошлых возлияний. Но Семен так давно привык к физическому труду, что это не всегда отвлекало его. Да, иногда Семен растворялся в мерных движениях, но бывало он растворялся и в другом – в воспоминаниях – погружался в глубины собственной памяти.

И сейчас он стоял у края этого, не всегда благодатного водоема (ведь обычно люди запоминают, более, плохое, чем хорошее; оно – это сумрачное – резче и больнее входит в душу); стоял готовый прыгнуть, погрузиться в него.

Много из того, что он вспоминал – он не хотел помнить, хотел бы забыть навсегда, но были моменты прошедшего находиться в которых – переживая их наново – он хотел бы всегда длить и длить их; эту прошлую радость, настоявшуюся со временем, ставшую крепче.

И что осталось у этого сорока семилетнего человека – выглядящего стариком? Что другое осталось у него? Только дыра. Дыра жизни. Совсем черная. И он, стараясь, ловил в своем черном омуте памяти – этих золотых рыбок – приятные воспоминания.

У него же были дети. Любил ли он их? Он не помнил уже. И не то чтобы не помнил – любил ли он своих детей – отношение к своим детям, само это слово – любовь – он не помнил. От слова остался только звук – именно слово – с забытым смыслом.

Ведь у него была жена. И зачем тогда вспоминать – говорить о том – любил ли он ее? Но ведь любил же! Это – то он помнил твердо. Но помнил не именно чувства к ней – не сами эмоции – а помнил, что делал совсем юным, помнил, как говорил – что любит.

От этого воспоминания Семену почему-то – и все-таки – стало приятно. Но, ведь он же вспомнил! – что она, его жена – такая красивая, молодая, отвечала ему тогда, в те моменты, отвечала приятное ему!..

Лом соскользнул с особенно крупного черного камня – Семен ударил себя по ноге. Он зло выругался. Ступня болела. И на глади его воспоминаний, его озера памяти и надежд, появилась (такая же злая) трещина – чистая вода, забурлив, скрывалась в ней.

Зачем был тот день? Зачем были все те дни? Зачем эта невинность – наивность? Зачем эти слабость и простота души?

 

Ведь у него же была семья!

… была. Раньше.

– раньше –

Работа в бригаде зрелых – да в общем то разных по возрасту – мужчин.

Первая работа.

Но это первая работа не сразу же стала катастрофой, были и другие места работы. Но это потом.

– а сейчас –

Работа тяжела. Напряжение для всего тела почти непосильное. Но он же крепкий парень. Физически сильный очень. Ему всегда это говорили, начав с детства. И это было правдой.

Он работал не хуже других – был сильнее многих – поднять такой груз, как поднимал он, мало кто мог. Но он выдыхался, довольно быстро слабел, уставал. Но видел, что другие – эти слабаки – щуплые, сутулые (они же старики!) – все работают и работают, напрягаются не переставая.

Это его так огорчало! Ведь жена ему говорила – ты такой сильный; и он так хотел, чтобы и дети – его дети – говорили то же. Он наблюдал за сослуживцами: утром – во время появления на работе, в обеденный перерыв, и перед отправлением домой – а иногда (да даже довольно часто) это происходило и во время работы; а именно, он слышал звон стаканов, чувствовал самогонный дух, видел его мутность.

– мутность –

(Видно эта мутность застила ему глаза.)

Он видел это и думал, что, наверное, именно это придает им силы.

– алкоголь –

(они)

Но он же не был дураком – я молод! я высок ростом, строен! я красив! Девушки обращают на меня внимание… неужели же я, хочу превратиться в одного из них!

– они –

Худоватые, страшноватые. Были радушны к нему. А он был робок.

– ну, молодость же –

Он очень стеснялся, но повторял:

– Да я не пью!.. У меня семья…

(“Дети, им будет неприятно,” – это уже про себя.)

– А – а, ну как хочешь! – отвечали ему сослуживцы.

Они не обижались, просто это было проявлением радушия с их стороны – предложение сесть за стол. (…где звенят – звенит!.. А потом работать и работать. И он до упада – а они хоть бы что! Хоть бы что!!)

Бригадир: – Слабовато работаешь, – серьёзный мужик – Семён его так уважает.

– Давай с нами! Садись, – и звенят, и льётся…

– Садись!..

(- Но семья…

– Я не…

.. семья. Всё ради семьи… Всегда всё ради семьи! Зачем?! Почему?! Ведь они же… Ведь им же… не говорят – ты слабовато работаешь.

Ведь они же (сослуживцы) – все вместе… как целое – одно целое.

– они одно целое –

А я один – отщепенец. Так неприятно… быть одному.)

– они –

А они радушные люди. Предлагают. Отказывается. Не обижаются. Разговаривают с ним. Общаются. Пытаются… А он стесняется… их.

– но молодость же –

(Ведь он же такой сильный. Все говорят… а не может.)

Он не знал, заблуждался, что не алкоголь, а выносливость – многолетняя привычка к тяжести их труда оставляет его сослуживцам силы на весь трудовой день и далее, на всю неделю – на все недели.

– он ошибался –

– Будешь! – кивок на то самое (мутное, налитое в то, что звенит)

(- Но ведь семья… Забыть! Я…)

– Я устал что-то… Да – давай!

– О-о-о! Правильно! Знаешь по телу какое расслабление – глотая.

– И холодновато сегодня, – кто-то другой.

– Да, и греет отлично-о! – глотая, кто-то третий.

– глотает –

– Давай ещё!

– Давай ещё…

– и они превратилось в – мы –

 

 

Зачем-то это всё происходило? Да и с самого начала, что-то было неправильно. Что?… Да, лучше забыть, зачем это… Всё это помнить.

Нога «прошла». Я пожалуй сегодня задержусь. Вроде не мёрзну. Погода хорошая. Короче останусь, и пройду там у всех – когда все уйдут! Может, что останется. Наверняка останется. Зима, темнеет рано, в сумерках не разглядят. А у меня – то зрение ого-го! – отличное. Уж я не пропущу. Сумками перетаскаю куда-нибудь этот скрап, и завтра уже будет с чего начинать. Да-а…

Семён опустился на колени – штаны немного промокли, но было терпимо – стал выбирать куски скрапа руками. Бросал в свою кучку. Некоторое время. Пальцы замёрзли. Мороз. Но продолжал. (Ведь надо…Ведь деньги…)

И нудность работы. И память.

(- …Опять эта память!..)

Ведь была работа. Другая. Много платили. Не тяжело было. Много прошло лет, он привык, давно не отставал от других – был даже из первых. Уважали. Но эта работа, да-а…

Ведь зачем надрываться, можно же работать меньше, легче – получать больше.

– выгоднее работать –

Эта работа была выгоднее. Можно было взять больше. Больше чем давали. Взять самому. Понятно, украсть. Но нет. Тюрьмы в его жизни не было. Судьба избавила его от тюрьмы, да и до сумы пока не довела. Он брал по-разному, много и мало. Брал что мог. Ведь стройка. Здесь много…

– много-

Да, много возможностей. И ведь для семьи. Всё для семьи. Да.

Сначала. Построить дом в деревне. Трубы, там… Трубопровод. Газопровод. Провода, там… Проводка, электричество. А перед этим, конечно, – кирпич, шифер, там… Да – всё уже там.

– построил –

А оно всё есть и есть. То есть – всё-о! Кирпич, там… Проводка, там… Трубы, там… И куда же всё это?

Ну продать… Конечно… Да…

Для семьи.

Ну а себе-то?

Надоели. Орут…

Она: – Ты пьяный!

Они (то есть дети): – Папа! Папа!

А отец устал. Я же всё для семьи! А они!..

– потерял работу –

(Выгнали.)

А они всё: – Папа! Папа! Да: – Ты пьян!

(- Ну их на хуй!..)

– а потом вдруг суд –

Десятилетний малыш: – Он бил нашу маму.

– развод –

Опять они.

Они (то есть дети): – …! – в слёзы.

Она: – Посажу! если не выпишешься из квартиры.

– Да ну их на хуй!

– в полный голос –

Но сам оказался где-то. То есть нигде. Где друзья?! Ведь раньше так мутно, славно звенели. Вместе звенели.

Где?

Нету.

Где работа? – где было всё. То есть всё-о!

Нету.

Но ведь у меня же была семья!

– как вопль –

(Да, была.)

Теперь нету.

Семён Луков умер, как человек. К сорока семи годам его личность практически разрушена. Он превращается в чудовище. Он злобен, он груб, он жесток. Моральные ценности полузабыты где-то, и вообще подёрнуты мутью.

– той самой мутью –

Моральные ценности потеряли свою ценность для него. Он стал другой. Он оборотень. Тот оборотень, катализатором превращений которому служит не луна, а алкоголь. И его метаморфоза происходит не в одночасье – не в миг восхода мутной луны – она растянулась в годы. Изменяется его тело, изменялось нутро его души; и изменилось – он чудовище – не человек; и вскоре и внешне станет чудовищем. Хотя и теперь страшен.

– мы –

Мы все были вместе. Теперь мы все по-отдельности. И все мы одинаковы в своей отделённости. Мы все здесь, на поле с чёрными дюнами. Все мы здесь…

– отдельности –

Не все копатели отдельности. Но Семён Луков точно есть отдельность. И кое-кто из тех, кто работает неподалёку – тоже отдельности. Это видно по их лицам – лицам оборотней, это видно по их походке, как ни странно у многих она моряцкая! Но это становится объяснимым, если задуматься. У оборотней со стажем вырабатывается определённая походка, ведь во время восхода мутной их луны, вся эта земля под их ногами, превращается в палубу корабля, захваченного штормом. И они просто привыкли ходить по этой палубе. Многие их судьбы сходны с судьбою Семёна, и даже – бывает до странного – похожи одна на одну. Но есть, прожившие по-другому, но направились к тому же – они бездомны, и безбытны; изначально – сироты духа. Поддавшись соблазну, отреклись от мира смолоду, а мир отрёкся от них. И они (все они) даже не маленькие люди – маленькие человеки, они никакие люди, а именно «никты»

– никты –

Зачем-то родились… Зачем-то жили, прожили… Потому и печальны, потому и моряки.

– сироты духа –

Одиноки в своём поиске – ведь потеряли самое ценное. Заменитель слаб, потому что не всегда помогает. И куда им?..

Как идут они – плохо одетые, грязноватые, с плохими лицами – что женщины, что мужчины – с сумками, с полиэтиленовыми пакетами в руках, из которых торчат (так как пакеты заполнены до отказа – эти люди не умеют экономить, живя одним днём) – жёлтые «роллтоны», и слышно, как позвякивают бутылки водки, а если у встречного прохожего будет достаточно острое обоняние, а у копателей удачный день, то он (прохожий) почувствует сильный колбасный дух из сумок.

Но лица копателей всё равно будут скорбны – эти люди улыбаются редко, неся свою боль постоянно с собой, на собственных плечах.

Копатели расходились. По одному или небольшими группами. Сдавали добытое, получали деньги или «натуру» – по выбору. Семён чаще брал водку, как сделает и в этот раз (предвкушая это целый день). Но это в недалёком будущем.

– а пока –

Семён всё копал и копал. Лопата его давно была отполирована до блеска, блестел – от сальной втёртой грязи – черенок, блестел металл от частых встреч с твёрдым грунтом. Металл лопаты позвякивал, Семён трудился, всё глубже «вгрызаясь» в свою чёрную дюну – как до того «вгрызался» в темноту своей памяти – ведь в этой материальной черноте камня и земли тоже находится драгоценное для него. Он не торопился, он знал, что кто-нибудь из перекупщиков обязательно дождётся, пока он закончит (и он даже знал кто). Но это не волновало его сейчас, сейчас он растворился в движении тела – мерно, однообразно его тело исторгало волну силы – через черенок лопаты – вглубь земли. В стороны летела чёрная пыль, и белый ранее снег, был покрыт ею вокруг того места, где работал Семён.

– он трудился –

Забыв о морозе, и забыв, что устал, бросал лопату и выбирал вырытое руками и опять копал. Но вся эта работа была обычна, так же работали и все другие копатели, просто Семён задержался дольше других. Он не торопился возвращаться домой, всё длил и длил удовольствие ожидания (ведь известно, что ожидание всегда интересней, тревожней ожидаемого), но не именно возвращение домой, а момента получения платы.

– дом –

Его дом – квартира в бараке, три крохотных комнаты и кухня-прихожая. Но он – они – живут только в одной комнате, самой маленькой. Нет денег чтобы купить дров и угля (на это никогда нет денег)… Ведь Семён выходит копать не часто. И ходит только он один, а живут втроём. Ещё один человек – существо, не работает, чаще никогда. И Семён уже сам забыл – толи этот человек – существо, его друг (был его другом), толи это и есть хозяин квартиры. Ещё есть женщина – бывшая дама – но здесь всё ясно – не работает – всё-таки дама… была.

– в самой маленькой комнате –

Электрическая плитка постоянно включена в сеть, но не для приготовления пищи (пищи часто не бывает днями… побираются по соседям), а для тепла (эта зима очень холодна). Здесь кровать только (кроме плитки) и пол. Здесь собираются все трое.

 

 

Семён, забыв про дом; забыв что у него нет дома; забыв что можно спешить домой; работал.

Семён Луков рыл землю…

КОНЕЦ