Николай Гайдуков. Выпал из гнезда

В модном среди творческой интеллигенции ресторане «Голодная чушка» за большим столом, расположенным в глубине зала и одновременно у окна, сидели и неспешно обедали несколько очень известных в шоу-бизнесе личностей: талантливый певец Дормидонт, склонный к эпатажным выходкам и называвший себя принцем российской эстрады; певица Аглая Звонкина, за свою долгую творческую жизнь достигшая больших высот в шоу-бизнесе; продюсер, поэт, композитор и певец (иногда) маститый Аркадий Творченберг; молоденькая и нежная певица Дюшес, делавшая первые шаги на тернистом пути шоу-бизнеса; модный режиссёр Альфред Суконный и немного располневшая в последнее время актриса театра «Зеркало жизни» Алиса Изюмова с мужем Багратом Полихрониди. Баграт Полихрониди, высокий черноволосый знойный красавец неопределённого возраста, не был ни певцом, ни артистом, ни режиссёром, ни даже продюсером, на худой конец, но очень любил богемный образ жизни, знал буквально всех и вся в шоу-бизнесе такого большого города, как Москва и с удовольствием вращался в этой среде. В своё время он даже проучился два года в знаменитом театральном ВУЗе, но так и не закончил его. Ходили неясные слухи, что его выгнали то ли за тёмные делишки, выходившие за рамки границ, установленных уголовным кодексом, то ли за недостойное поведение, то ли за половую распущенность, чрезмерную даже для этого известного своими либеральными и весёлыми нравами учебного заведения, на фоне тотальной неуспеваемости по всем предметам. Однако, эта, скажем, необразованность нисколько не мешала ему довольно удачно «деловарить» в шоу-бизнесе. Встретились все они в ресторане можно сказать и случайно, и не случайно. У Аркадия Творченберга сегодня здесь была запланирована встреча с певцами – звёздами российской эстрады Дормидонтом и Звонкиной, с которыми он хотел обсудить условия их участия в новом грандиозном проекте под названием «Патриотическая пастораль», который Аркадий организовывал во Дворце Муз, певица Дюшес оказалась здесь просто потому, что Творченберг её тоже продюсировал, вводил в этот блестящий и фальшивый, как разноцветная мишура, мир, и поэтому она следовала за ним, как хвостик, находилась с ним постоянно, днём и ночью, хотя разница в возрасте у них была внушительная – почти тридцать пять лет, но кто в наше деловое время обращает внимание на это! Матёрый режиссёр, нет, режиссёрище, Суконный, выглядевший как настоящая творческая глыба из народа: грузный, высокого роста, с копной седеющих волос, одетый в пролетарские джинсы и суконную толстовку, подпоясанную самой настоящей грубой верёвкой, выступал в качестве режиссёра-постановщика этого действа, следовательно, присутствовал здесь тоже не случайно. А вот Алиса Изюмова, изящная миловидная женщина с несколько нервическим лицом, одетая со вкусом и тактом в платье свободного покроя, со своим Багратом, зашедшие сюда не столько пообедать, сколько потусоваться, узнать последние новости и интересные сплетни, пришли в ресторан значительно позже, когда деловая часть встречи была уже закончена, и, увидев такую компанию, напросились к ним за стол и прилипли к компании, как рыбки-прилипалы, ловя каждое слово. Аркадий Творченберг, в противоположность режиссёру Суконному одетый слегка небрежно, но дорого, модно и красиво, с фирменной деталью – неизменным шейным платком, довольный, что встреча со своенравными звёздами завершилась удачно – они договорились почти по всем вопросам, а главное, по-денежному, – стал с видимым удовольствием рассказывать присутствующим про свою протеже – юную певицу Дюшес.
– Вот, рекомендую, девочке всего-то девятнадцать, нет, ещё восемнадцать пока в этом месяце, – хмыкнул он, – а образование, вокальные данные и мастерство – не по возрасту!
При этих словах мэтра юная артистка, одетая как девочонка-сорванец, и выглядевшая значительно моложе своего возраста, зарделась. «Надо же, – отметила про себя Аглая Звонкина, – совсем девочка, краснеть ещё не разучилась». Свежесть юности придавали ей такой шарм пикантной детскости, что недавно Творченберга два раза заподозрили в склонности к педофилии, потребовав документы, удостоверяющие возраст его спутницы. Один раз это было в гостинице «Южный полюс», а другой – при посещении модного клуба «Ночные ведьмы». «Извините, мы думали это ещё несовершеннолетний ребёнок!» – оправдывались потом перед ним, – на вашу дочку похожа». Однако, Творченберг не обижался и не устраивал скандала, – ему это льстило. «Моя родная дочка в мамы годится этой дочке! Это моя муза!» – ответил он слегка шокированным сотрудникам заведения. Из-за слабости к новым молоденьким певичкам, постоянно его сопровождающим, за Творченбергом прочно закрепилось прозвище «Старик и муза». У него даже сложилась традиция: каждая новая муза была моложе предыдущей, и злые языки предрекали, что если эта творческая тенденция у Творченберга будет продолжаться такими темпами, то к пенсии он и до нимфеток дойдёт. Хватит ли только сил… продюсировать.
– А что ты закончила, душа моя, Дюшес? – глядя на Дюшес плотоядным взглядом, спросил Дормидонт и засмеялся, – смотрите, какой каламбур я придумал: душа и Дюшес! Очень созвучно!
– Каракульское музыкальное училище, – произнесла, волнуясь, Дюшес.
– А где это? – удивился Дормидонт, – никогда не слышал о таком…
– В Манистаусской области.
– А где это? – ещё больше удивился Дормидонт, – сколько я по стране гастролирую, но ни разу ещё не был в…такой…м-м… оригинальной области…Мани…Мани… – красиво звучит, однако. Приятно для уха…
– Эх, ты, Дорик, мальчик ты передо мной, в смысле поездок, – полушутя сказала Звонкина, – а я бывала в Манисстаусской области, велик бывший Советский союз,- и знаю, где это…
– Не имеет значения, где ¬– вмешался в разговор Творченберг, – главное, что у тебя учителя были хорошие, раз вырастили такую…такую…
– Розочку! – подсказал Баграт игриво, но Алиса так на него взглянула, что он стушевался. Алиса была беременна – седьмой месяц пошёл – и её нельзя было волновать, в последнее время у неё бывали нервные срывы, но талантливая актриса всё ещё продолжала играть в спектаклях театра.
– Да, именно, розочку! – согласился Аркадий. – И эту розочку я ношу у себя в петлице. – В словах Творченберга слышалась гордость… «Ах, ты, старый кобель, сколько таких юных розочек ты перетаскал у себя в петлице, а правильнее сказать – в ширинке, – опять про себя очень язвительно прокомментировала злая на язык Звонкина, – и не только розочек, но и хризантем, ромашек, гвоздичек, и других цветочков жизни, а может даже тюльпанчиков и нарциссиков…не зря же говорят…».
– Как ты себя чувствуешь, дорогая, – на правах старшего друга обратился Суконный к Изюмовой, взяв её за руку, – как переносишь своё интересное положение? Суконный был намного старше Алисы, они были знакомы давно, она с успехом играла в нескольких спектаклях, где он был постановщиком, и поэтому даже ревнивого Баграта такое фамильярное обращение нисколько не возмутило: Альфред Суконный так запанибрата общался со всеми: и с мужчинами, и с женщинами, невзирая на возраст, пол, социальное положение, богатство или бедность, и со всеми находил общий язык – настоящий режиссёр по жизни.
– Хреново, Альфред, токсикоз замучил! – ответила Алиса грубовато. – Всё-таки возраст и первый ребёнок…– Алисе было под сорок, она всю жизнь строила творческую карьеру и лишь сейчас решила завести ребёнка.
– Ах, моя девочка, как мне тебя жалко! – посочувствовал Суконный и погладил её по руке. – А где рожать будете?
– Как где, в Майами, конечно, – ответил за Алису Баграт. Изюмова согласно кивнула головой. – Мы там уже и квартирку присмотрели…
– Вот это правильно! – одобрил Суконный, – там все наши давно рожают: и певица Виолетта Тромбозова, и жена спортсмена Кости Гранкина, и жена модельера Пистонкина Луиза, и народная артистка Элеонора Цвигулова, и телеведущая Фифа Куполова, и моя дочка Акулина. Даже внучка вице премьера Бу…в общем, одного из вице-премьеров правительства. Жёны, дочери, подруги, любовницы депутатов, министров, бизнесменов, да мало ли достойных людей… Да! Совсем забыл: у Дормидонта дочка тоже на свет появилась в Майами, извини, Дорик…и… да что там говорить, уже первый рождённый там наш ребёнок – Володя Пустяков – отвёз недавно туда свою беременную жену Пипу, так что скоро на свет появится второе поколение россиян, родившихся в Майами!
– Здорово! – одобрил Творченберг, – кстати, и моя дочка Настя там тоже рожала… Можно сказать, Майами стал не только всероссийской дачей, но и всероссийским роддомом!
Все легко и весело рассмеялись.
– А мне кажется, что Майами это – большое гнездо, – сказал Суконный, – все наши вьют там свои уютные тёплые гнёздышки…
– А про меня забыли, – с обидой сказала Аглая Звонкина, разменявшая в жизни четверых мужей (официально), и сейчас находившаяся в поиске пятого, – я же там сынка Кирюшу родила от третьего мужа! – Ну, извини, Аглая, извини старика, не упомнил, память уже не та, – сказал Суконный. «Вот, блин, старая перечница, а туда же – в Майами рожала сынка Кирюшу! – подумал он, – знаем мы твоего Кирюшу, киряльщик тот ещё твой Кирюха…». У компании за столом наступила такое благостное чувство, или настроение, какое бывает у людей, когда у них всё получается в жизни так, как они этого хотят. Все были сыты, слегка, в самую меру, выпивши, что называется для настроения, но не пьяны, у них были деньги, связи, интересная работа, слава и поклонение простых людей, их дети и внуки появлялись на свет в тёплом тропическом рае, а не в холодной постылой России. Но Россию большинство из них, кажется, любили, поскольку всё, что у них было, они заработали здесь, в России.
Аккуратные официанты, все как на подбор почти одного роста, одетые в форму, стилизованную под спецодежду работников передовой свинофермы, оперативно и неслышно обслуживали именитых гостей.
В центре ресторана «Голодная чушка» на невысоком круглом постаменте диаметром не больше полутора метров была изображена в натуральную величину большая розовая свинья, валявшаяся в неглубокой ванне с грязной лужей. Грязь в ванне была натуральная, из земли. Крепко подвыпившие гости иногда забавлялись тем, что брали горстями эту грязь и размазывали её по туше свиньи, стараясь добиться максимального реализма. Редко, но бывало, что и друг друга…украшали. Наверно поэтому, грязь из ванны постепенно исчезала, и туда время от времени специально добавляли ведро-другое простой землицы, которую брали на ближайших газонах. В интерьере ресторана использовались мотивы хлева: прибитые к стенам почерневшие от времени вековые доски и старые деревянные лопаты, которыми перемешивали корм, а кое-где вдоль стен стояли древние деревянные корыта, использовавшиеся когда-то в свинарниках для кормления животных.
Стол, за которым сидела наша компания, был укромно скрыт рядом зелёных вьющихся растений, а сидевшие за столом, невидимые для большинства посетителей, с удовольствием рассматривали как гостей в зале ресторана, так и происходящее за окном на улице.
– О-о, смотрите, – вдруг воскликнул Дормидонт, показывая рукой в окно, – Пашка сюда пылит.
– Какой Пашка?
– Да Пашка Охлабузов, телеведущий программы «Экспромт». Я у него недавно в программе участвовал. Видели?
– Видели, видели, – сказал Баграт, – понравилось.
– Да, – подтвердила Аглая, – ты там хорошо смотрелся. Очень чётко отвечал на вопросы – от зубов отскакивало, просто молодец, Дормидоша!
– Так небось все вопросы были заранее известны, – ехидно сказал Суконный, – ведь самый лучший экспромт тот, который тщательно подготовлен.
– Ну да, ничего подобного! – обиделся Дормидонт, – у Пашки такое не проканывает, у него всё по чесноку! Экспромт настоящий, всамделишный.
– Да, подтверждаю, это так, – сказала Аглая Звонкина, которая тоже была на одной из передач программы «Экспромт». – Многим там приходится вертеться, как уж на сковородке…
– Вот как…оригинально, – как-то неопределённо сказал Творченберг. Он тоже когда-то выступал в этой программе, но не так удачно, как Дормидонт, а честно сказать – так вообще неудачно: его замучили острыми и неудобными вопросами, такими, как, например, о страсти маэстро к молоденьким пассиям в личной жизни, или к ремейкам в творческой.
Охлабузов вбежал в ресторан, и было видно, что он в каком-то возбуждённом состоянии.
– Павел, Охлабузов! – позвал Дормидонт зычно, – иди сюда!
Провожаемый заинтересованными взглядами посетителей, Охлабузов прошёл мимо розовой хавроньи в угол зала к столу нашей компании и радостно, и торжественно поздоровался с ними:
– Привет, мои звёздные друзья!
– Привет, Пашка! – сказал Дормидонт, – что ты такой взъерошенный, как… воробей в луже?
– Будешь тут взъерошенным, когда у тебя жена ночью сына родила! – взволнованно выпалил он.
– О, как к месту! – удивлённо сказал Суконный, – мы только что обсуждали это.
– Поздравляем! Чудесно! – раздались возгласы одобрения, и среди них даже такой: «Молодец, Пашка!», как – будто это он в усилиях и боли рожал сына.
– Спасибо! Спасибо, друзья!
– Какие параметры младенца? – как-то по-казённому спросил Дормидонт, словно речь шла о машине или каком-то механизме.
– Вес 4200 граммов, рост 53 сантиметра! ¬– с гордостью провозгласил Охлабузов.
– Богатырь!
– Да, богатырь! – радовался Павел. Ему протянули фужер с коньяком, он автоматически взял его и залихватски выпил.
– А как жена? – спросила Алиса Изюмова, – без осложнений?
– С ней всё в порядке, спасибо! – Охлабузов на радостях начал обнимать и целовать всех сидящих за столом без разбора, видимо, коньяк сразу же подействовал на возбуждённый организм телеведущего.
– Жена родила, а что ж ты не с ней? – спросила Звонкина.
– Так я всё утро был там и только что оттуда.
– Откуда, – удивился Суконный, – из Майами?
– Почему из Майами? – теперь удивился Павел.
– А где у тебя жена рожала?
– Здесь, в Москве, – махнул он рукой куда-то в сторону окна, – в перинатальном центре «Выход в свет». Это недалеко от проспекта Мира, в районе ВДНХ.
Эти мимоходом сказанные слова неожиданно произвели неприятное впечатление на присутствующих. Словно прозвучала какая-то бестактность или грубость, словно на них холодом повеяло, или окатили водой. Но Охлабузов в эйфории не заметил этого. И через две минуты, облобызавшись со всеми и попрощавшись, он выбежал из ресторана «Голодная чушка» так же стремительно, как и вбежал сюда. У сидящих за столом почему-то резко упало настроение и стало как-то неуютно. Они без аппетита ковыряли вилками в своих тарелках, не глядя друг на друга. После продолжительного молчания Аркадий Творченберг сказал многозначительно:
– Мм…да… Вот занесло чувака…
– Что он здесь хотел? – спросил Суконный.
– Забыл на радостях, – сказал Баграт.
– Жадный наверно. Не мог жену в Майами отвезти. А они там, на телевидении такую жирную капусту стригут! – сказала Звонкина.
– Ишь, жадный…сэкономил. А то, что ребёночек, родившийся на территории США автоматически получает американское гражданство – это, пожалуй, намного дороже стоит, чем его сэкономленные деньги. Экономист хренов, – насмешливо и зло сказал Суконный.
– Нет, не ожидал я от Пашки… – сказал Дормидонт огорчённо, – не ожидал. Кстати, он сам такой…щупленький, в кого только сын такой богатырь?
– Не в мать, не в отца, а в заезжего молодца! ¬– съязвила Аглая.
– А мне он никогда не нравился, – сказал Творченберг, – и передачка его… водокачка… дешёвая, и сам он – просто какая-то деревенщина неочёсанная…
– Согласен с предыдущим оратором, – весомо сказал Суконный, – мужлан… Даже если пригласит к себе на передачу – не пойду, откажусь!
– А как правильно, Аркаша, – вдруг как школьница на уроке русского языка застенчиво спросила молчавшая до этого Дюшес, – деревенщина неочёсанная, или неотёсанная?
– Да какая разница, душечка, Дюшесочка моя. Деревенщина, она и есть деревенщина… Хоть неочёсанная, хоть неотёсанная, один чёрт,– сказал Аркадий Творченберг, нежно обнимая начинающую певицу Дюшес за костлявые детские плечики.
Вышколенные официанты начали аккуратно и споро убирать грязную посуду со стола.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.