Астрал

         О любимая! Тяжесть разлуки моей! Не рвущая нить памяти, звенящая в тишине Молчания по ту сторону безнадежности!

Весна!… Ранней, цветоносной, буйной яростно-цветущей; наполненной жизненными соками, – Весной,- когда ярко-алые маки в изумрудной траве, красны как губы твои; когда цветы лазоревые, горные небесные излучают цвет глаз твоих, небесных согдианских; когда тучи вольные, тучи плывущие, тучи беременные каплями живительной влаги, изливаются струйным дождем, словно струи волос твоих – протяжных и солнечных, как лучи светила, – сошла ты с неба словно  Персефона, несущая возрождение жизни.

И что цветы, которые приготовил, я для тебя – они лишь бледная тень твоя! О. моя Согдиана! О моя Манила-Ненила! О приют души моей!

Весна!…

Во всем ты пробуждаешь напор жизни и возвращаешь жизнь всему, что теплилось в летаргии Зимы!

,        * * *

         И пошли мы с тобой пешком-босиком к вершинам гор Фанских, гор поднебесных, гор снежных ледниковых, по узким щелям – ущельям, по дороге вьющейся-ползущей. Вдоль реки Фан-дарья; ярой, падучей гремучей, точащей и подмывающей тело гор, исчезающей в провалах-завалах, и вновь возникающей, а горы неприступные, а горы  гордые, уходящие в небо вершинами, держат в объятьях ярость реки, но она в своей неукротимости точит и рвет ладони гор. Где сила, которая может укротить ярость реки сжатой в объятьях?

О подвижное в неподвижном! О движение – исток жизни!

Огромный оползень – обвал, в миллионы кубов и нет реки. На завале смотровая площадка. Русло завалено блоками камня величиной с 10-ти этажный дом. Но…

Разве это преграда для Фан-дарьи! Нет силы способной удержать ее на месте. Ушла река в валуны, проточила  в них дорогу себе, перемалывая камни в песок словно жернова зерно, вернулась в русло свое, вынырнув из завала более чем через километр.

Дорога, петляет как змея вниз, вниз! Снова неукротимая река рядом с дорогой. И нету ей удержу, катит она валуны превращая их в песок. Камнями точит она дно и борта своего русла.

О река! Дай мне немного твоей неукротимости, твоего буйства, твоей вольности! Подари, подари, подари…

Ниже, слева по течению встретилась Фан-дарья с Искандер-дарьей. Приняв ее воду, потекла дальше. О слияние – множащее исток жизни!

О любимая моя! О моя Фан-дарья! Точащая мое сердце, но дарующая жизнь!..

Наша дорога идет вверх по течению реки Искандер-дарья к озеру Искандер. Прощай; неукротимая вольная, буйная Фан-дарья!

Дорога вдоль реки ведет нас вверх. Искандер-дарья ничем не отличается от Фан-дарьи, та же ярость и буйство. Подъезжаем к ее истоку – Искандер-кулю, завальному озеру. По выходе из озера река ниспадает водопадом высотой 50-70 метров.

Вот и озеро Искандер. Дорога ведет нас в обход его по сыпучему откосу. Выше обреза воды. В метрах в 50 выше дороги видно каемку первичного стояния уровня воды древнего озера. Точит река русло, точит. За время образования озера, река прорыв русло понизила уровень его на 50-60 метров. Пройдет время и съест река Искандер-куль.

Обогнув озеро, пройдя через рощу реликтовых тополей и берез, дорога вновь серпантином поднимается в горы. Круты повороты дороги, машина не всегда вписывается в вираж. Извиваясь змеей дорога выводит нас на высокогорное плато. По въезде в долину стоит гора, нависшая над своим  основанием. Рядом поселок геологов-добытчиков, точат они гору, что-то ищут, что-то добывают, а впереди плато, долина с альпийскими лугами и с ниспадающими снегами по бортам гор.

О, любимая, все внове для тебя; и дорога – змея и шершавые ладони  гор, вздымающиеся к небу и реки вольные, буйные опасные и прижимаешься ты ко мне телом своим; спелым лепетным, а кровь закипает как вода в реке…

А Зима смыкается с Весной! Да…

 

***

         На плато идет косовица! Прянно пахнет кровь травы. Необычное сочетание; спелый снег и спелая трава. Да…

А травы спелые стоячие изумрудные, источающие запах хмеля, а снега талые истекающие ручьями, с водой хрустальной падающей лепетной говорливой, с водой студеной прозрачной. А травы косят, а травы мнут; травы мятые, травы пряные, пахнущие спелой зрелой жизнью. А травы влекут, влекут, влекут! Как хмельны, как пряны, как сладки запахи трав!

А дева ярая, а дева спелая, дева ликующая исходящая, пала на травы скошенная навзничь, источая запах трав, мятых снулых скошенных. И глаза, – небеса, встретились с оком неба.

… А ручьи текли, а снега таяли, белые спелые, таяли, таяли от любви к солнцу, а травы под косами падали, падали, падали… от косы, Да…

Ты лежишь, а ты ликуешь, руки раскинуты и ноги раздвинуты, лакомые спелые сладкие живожемчужие. Луга горные, луга спелые, луга животрепещущие, и ты их завершение!

А рядом гора огромная, гора нависшая, поглощающая время, а мы под ее тенью потерянные во времени. О гора, ты повисла над нами и тень твоя падает, падает. На свежей траве в тени горы, раскинули мы свой достархан, как скатерть-самобранку; еда фрукты и огромный, расколотый пополам, арбуз. Нет в горах цвета пурпурно-алого, но ал арбуз как губы твои дева, и сладок как медово-сахарные уста твои. Срез арбуза как небосвод, вкрапление семечек в нем как звезды, и каждая из них – зачаток жизни.

А дева ликует, а дева блаженствует; пир жизни в жизни и мать природа вливает в нее свои соки; соки порождающие, соки животворящие, ибо ты дева – ее дочь!

Проснись Дева! Наш путь только в начале, он труден и долог, но он благостен, животворящ и порождающ!

Вставай!…

Пойдем к вершинам заоблачным, пойдем к снегам белым, чистым, к ледникам хрустальным; где смыкается вечность с бездной; где обрывается нить памяти гранью забвенья! Где только ярость желаний; чувственных беспамятных лепетных страстных; где кончается конечное и начинается бесконечность; где продолжение жизни есть продолжение бога, там холод бездны сливается с жаром звезд, где бесконечное исчезает в конечном!

Пойдем пешком-босиком, ступнями огрубевшими, ступнями истертыми временем к границе молчания по ту сторону безнадежности.

 

В пространстве временем размыты берега.

Границы нет меж них, у памяти порога

И где слияние длиться как века

И где оргазм – Рожденье Бога!

 

Там сольются губы наши  как вечность с бездной, где только ты и я! Где прольется, изольется, изойдет семя жизни и сольется оно как реки, чтобы образовать новь истока жизни; мощного, нескончаемого, неиссякаемого.

Но ночь… Но лес… Но озеро!..

И во всем только ты..! ты..! ты!

О Дева… Дева… Дева спелая, дева зрелая, исходящая соком жизни. Дева нагая!!! Прекрасна ты в своей наготе. Натура!

А ягодицы ее спелые сахарные, а ягодицы ее как тыквы; зрелые, тяжелые осенние сентябрьские. Груди ее как яблоки наливные, тугие медовые осенние, спелые. Губы  алые как маки в траве изумрудной; ланиты как персики с пушком! Но … ноги ее ликующие лакомые налитые, долгие животрепещущие.

Лядвеи ее с лоном кудрявым с косточкой  персика-тора, сладкого мятного, медом истекающего.

И стоишь ты на лугу; жонажина жена; спелая зрелая, мятная пряная сахарная, желанная! Дева жаждущая, дева истекающая!

И ложатся персты мои нетерпеливые долгие ищущие, на груди налитые твои и блудят по ним; зрелым, избыточным, жаждущим, с сосцами перезрелыми сливовыми. А персты блудят к пупку – центру жизни, к ногам жемчужно-трепещущим, к лону животворному; исходящему истекающему жаждущему, ждущему призывному!

И падаем мы, падаем, падаем на травы смятые, на травы снулые пахучие, травы спелые зрелые. И в соитии в извивах, содроганиях сладостных объятьях нерасторжимых и призывных стонах; на грани снегов истекающих и стоячих изумрудных трав, среди вздымающих вершин и бездонного неба – в движении, мы творим жизнь!

Мы заброшены в ночь! Где сознанью лишь голос утеха

Где ни крика ни смеха, где разлука одна,- мы – вдвоем,

Но даже с тобою  вдвоем, мы ни как не получим ответа,-

Где смыкаются в ярости с небом, горы под звездным дождем .

 

Я в ладонях твоих необычное вижу сиянье

Там где рвется пространством протяженная нить бытия

По ту сторону нити – бесконечная боль ожиданья

Нашу сказку с тобой, ни кому не прожить кроме нас.

 

Этот Свет! Он в ладонях твоих озарит наши души

Чудо нашего сходства, которому велено жить,

Там звенят лишь для нас, нити звезд, ты умей только слушать,

В этом звоне как в камне, наше детство отлито одно на двоих.

 

И вот в этих, взметающих к небу вершинах,

Где лишь звезды живут, и теряется нить забытья

Я впервые, увидел словно бога впервые постигнул

Как с ладоней твоих светом лунным стекает роса.

 

И тоску неземную и холод вселенной бес края

Бесконечность дурную (нам не понять ее естество)

Все нетрудно стерпеть, если буду я знать дорогая

Что в ладонях своих отогреешь ты сердце мое.

Ай дева божественная, ай дева животрепещущая, ай дева спелая истекающая, дева благословенная!!!

В изнеможении мы усыпаем усыпаемусыпаем…

А ты решила искупаться в озере!

О ночь… О холод. Неудачно брошенная монета не попала в озеро, а оказалась рядом с тобой, сзади на земле, хотя стояла ты от воды не более чем в трех метрах.

Но ночь… Но холод… Но…

Согрею и обласкаю я мерзлые ступни твои, легкие живожемчужные, дыханием животрепещущим, жарким, легкими ласками сниму боль и усталость от ног твоих, благостных долгих, лилейных.

В травах палых мятных снулых, отдыхает время и мы отдыхаем, уходя в сон вместе с ним. Блажен отдых, блаженно время в нем!

Вечер тих, звезда угомонилась

И ее я трогаю рукой…

Бедная моя,- ты где носилась,

Есть ли в сломах времени покой?

Ярость улетучилась и миг остановился

Редкое смещенье бытия…

В сломе времени задержится богиня

В миге остановке проявлюсь и я!

 

Тяжек – тяжел путь в высокогорье. Но силы возвращаются вливая жизнь во все сочлененья и ясность в сознание, чтобы идти дальше по лезвию времени между бездной и вечностью; светом и тьмой; между памятью и забвением к границе звона струн надежды в безнадежности, к истокам солнечного детства, бездумной юности; где ласки наши медовые, протяжные, терпкие долгие, вольные свободные и яростно мучительные, – будут наградой нам за наш тяжкий, покрытый терниями путь.

 

***

         А мы среди гор, а мы на вершинах среди снегов и ледников; с реками ярыми, неукротимыми! Свирепых по природе своей, с водами чистыми как слеза младенца.

Ай, горы сверкающие ледниковыми вершинами, поддерживающие  своими пиками небеса. Спасибо Вам за приют поднебесный, за воздух густой хмельной и пряный. За ночи бархатные, где звезды так близки, что их хочется трогать руками, за звездопады летучие, звездопады падучие.

А с высоты виден горный кишлак с каменно – глиняными кибитками, прилепившимися к склону горы.

Восход багряный как закат столетий

Черпает память из тысячелетий

Стоим одни во всей вселенной

Мы богом созданы, природою нетленной.

Багряное солнце закатывалось за вершины. Я и Дева на краю отрога – горы.

– Смотри! Видишь дом где мы были в гостях. Сидели на тахте, с раскинутым в центре достарханом – скатертью. Богат достархан – скатерть-самобранка. Подают наваристый шурпо, горкой лежат горячие лепешки, в чашках-блюдцах лежит сахар, конфеты, изюм, сушеный урюк, виноград, чайник зеленого чая с пиалами – цветами, и все это величает огромная как торпеда, мирзочульская дыня; пряная запашистая, прозрачно- ледовая – медовая хрусткая со жгучим привкусом. Ее мы привезли хозяевам в подарок. Не растет бахча в горах. Под локтем подушки валики. Над тахтой по шпалерам раскинулся виноградник, затеняя от нас солнце. Завершает все легкий ветерок, несущий прохладу. Не прибавить, не убавить как в Раю. Нега… Восток! Парадиз!

Рядом подпорная стена из камня. Часть уклона отвоевана под ровную площадку, и стена не дает откосу осыпаться. В ней каменные ступени, ведущие наверх. За стеной фруктовая роща; несколько яблонь, урючин. В рощице холмик с воткнутым шестом, наверху с черепом от козла или барана.

Это могила сына. Его привезли в цинковом гробу. Погиб при исполнении служебного долга в Афганистане. Не думаю, что этих мальчиков специально посылали на убой. Были благие намерения, – интернациональный долг, но известно – благими намерениями вымощена дорога в ад. За что отдал жизнь наш мальчик – спрашивали старики. Они уже выплакали о нем все слезы и пришла пора, когда к горю, которое не исправишь, относятся философски.

Еще крепкие, пожилые родители светились добротой, любопытством и гостеприимством.  Впрочем, как и все горные таджики. Ведь гость – это новость, гость это живой вестник. Доброжелательность друг к другу – гостей и хозяев – переполняет. Как жаль, что нет добра без зла. Кому помешал их мальчик? Но он здесь рядом, всегда с ними, рядом в их роще, в их саду! В их сознании. И все это было видно хорошо с горы, где мы стояли.

Сумерки гасили дневной свет, но было еще светло. По кишлачной улице шло стадо коров-кормилиц.  Нет в горах семьи, у которых бы не было коровы. Хлеб и молочные изделия у крестьян горной деревни – основная еда, и к ним различные фрукты и овощи. Мясо нечастый гость в доме. Стадо расходилось по домам. Во дворах разводили в очагах огонь для  приготовления пищи и в вечернем воздухе стлался дым от них, смешиваясь с пылью поднятой стадом. И казалось мне, что и до нас доходит запах пыли и кизячного дыма, сладковато-горьковатого, своеобразно-ароматного.

О Азья, о родина моя!

Только твой запах пыли и кизячного дыма – пахнет матерью, я вдыхаю его всегда с удовольствием как дурман. И приятен он и щекочущ. Он во мне с детства, с юности – этот запах пыли и кизячьего дыма, неповторимый и узнаваемый, он не городской, он деревенский, н первичен, он как запах родины, и эти глиняные дувалы с фруктовыми деревьями за ними, с кронами, свисающими на улицу – дорогу.

Обычай говорит – все что на твоем дереве над дорогой – для путника! В пыльном, солнечном, полуголодном, но счастливом детстве, мы всегда могли поесть фруктов от чужого сада не сердя хозяина. Благословен обычай, который позволял нам, детям, у которых  не было своих садов, наслаждаться фруктами, на которые не всегда хватало денег у наших родителей. Спасибо Мать-Азия!

Кишлак зажигал огни. А ты стояла рядом… Ожона, о дева; – осыпанная майским звездопадом с венком плеяд на голове. И вот лежишь ты в травах изумрудных, в травах долгих. В травах скошенных, обнаженная, нагая, с небом в глазах – небесах.

О Согдиана! О моя Манила-Ненила с ланитами-персиками, в платье из отсветов и теней; с грудями яблоками налитыми, зрелыми медовыми; с губами алыми как сердцевина арбуза, с зубами живожемчужными; с пупком нектарным – центром жизни; с чревом порождающим; с ногами – ледвеями, с лоном курчавым – раковиной  жемчужиной; с ягодицами, тяжелыми как два бархана! С глазами как небо. Только у женщин, согдианок, потомков Ариев выходцев с севера могут быть такие глаза.

ОДева!., Дай помну груди твои; яблоки янтарные сахарные. Дай!..

Дай!..

В травах палых, в травах снулых скошенных, дай завалить тебя! Дай!..

Дай!.. Дай усладиться, дай затеряться, дай забыться! Дай!.. Дай!.. Дай!..

Ай Дева звезда падучая; ай травы мятные, травы стоячие; ай ветер  вольный – истекающее желание мое! На траве  палой, на траве снулой, на траве мятой – дай! Дай дева запрокинуть тебя! Пусти, пусти забыться меня! Дай Дева!.. Дай!.. Дай!.. Дай забыться мне перед пророчеством бездны!

Близка бездна, близка!

О моя Манила-Ненила! О моя Согдиана! Овозлюбленная моя, малиновый звон памяти моей! О стонущая Азья – мать моя.

Близка бездна, близка!

Но… не помешает она мне оставить в сполохах памяти моей, лик твой!

О любимая моя! Песнь последняя, песнь не спетая! О Манила -Ненила!

Обращающаяся звезда моя! О черная звезда, безвозвратная!

А дева стоит, а дева томит, и … тает, тает, тает! И уходит, уходит,  уходит, Ты уходишь; одетая в звездопадный дождь, уходишь, уходишь по краю ойкумены!

Ай, Дева звездная; ай дева росная; ай дева зарей восходящая; ай дева, источающая желание, не томи, не томи!

Но тает, тает, истаивает она в сизой дымке поднимающегося тумана. Уходит, уходит, истаяв, исчезает!

Вот пропасть бездны, в ней россыпь звезд.

Из всех созвездий всех прекрасней «Дева».

Плывет невидимо в пространстве голубом,

Осияна зарницами ночного неба.

 

 

Одета вся в желанья, в ожерелье звезд.

В блистанье злата, серебра и скини

Уходит величаво в бархатную ночь,

Оставив след, сверкающей алмазной пыли.

 

О Манила-Ненила! Где путь проходит твой? Где искать тебя, где следы твои? Но нет ее уже. С неба опустилась и в небо вознеслась! Зухра (Венера) бледнеет, а небо светлеет, туманом проглядывает дорога твоя по которой ушла ты, – Млечный путь!

О любимая! Звезда падучая, звезда обращающая, звезда восходящая! Одинок я перед Бездной и не знаю я путей ее.

О Бездна! О Майтрейя, оМатерия, о Матерь – мать Вселенная, Мать богов и праматерь  пророков, направь, благослови и освети пути моя!

О матерь -Бездна, – направь и сохрани.

Прощайте горы, прощайте реки, прощай Искандеркуль – око гор. Прощайте звездопады.

Да! Ночь уходит, день приходит… О Манила-Нелила, обращающаяся Звезда моя! Я ухожу, устал. Я ухожу к тебе…

Да… День пришел, ночь ушла, и  звездная ночь ждет меня! Да… День приходит, а я ухожу. Ухожу, ухожу в ночь звездную, в ночь звездопадную, в ночь опадающую слезами вослед…

 

Я ухожу чтоб снова в Эос ожить

И бликом солнца по утрам тебя тревожить!

 

Ах, звездопады! Звезды падают, падают в начинающее утро. Да!..

 

Прощай День! Я ухожу в ночь!

 

Фанские горы  Лето