Когда она забеременела, я не знал, что сказать. В такой ситуации ее участники или рады, или нет  и это всегда однозначные эмоции. А я вот – именно так. Потому что я не почувствовал тогда ничего, как будто кто-то должен был подсказать мне, как реагировать, да позабыл это сделать. Я даже не считал себя виноватым в этом, просто стоял и отводил глаза, делал вид, что она поделилась чем-то неуместным, чем-то, о чем не говорят. Будто до последнего ждал нужной подсказки. В конце концов, пришлось что-то изобразить. Дескать, неудивительно, ведь мы определенно трахались. Вспомнил – я сказал ей: “Это закономерно”. Она должна была разозлиться, но видно решила, что так я скрываю свою настоящую реакцию. Наверняка подготовилась к тому, что ее пошлют подальше.  Она молчала, отвернувшись. Загадочная. Ну, я ведь не дурак лезть за продолжением, так что в итоге мы оба пожали плечами и разошлись.

Через полчаса отмахиваний от нависшей над обычными делами  тяжелой темы  я сдался и стал рассуждать. Прежде всего – а что теперь от меня требуется? Чего она хочет – чтобы я женился? Может и нет. Она и без того обеспечена, да и работает дома. Значит, ей нужно мое участие. Участия наверняка она ожидает. Чтобы держал ее за руку и с ребеночком прогуливался. Вот… в такие моменты, в этой самой мысли и появился в твоей жизни некий ребенок, как что-то присутствующее… В конце концов, я поступил так, как всегда делал, когда не знал, чего от нее ожидать – пришел к ней в комнату, сел в уголок, усмехнулся про себя и тихонько поддел ее.

– Что теперь предлагаешь мне делать? Может, фруктов тебе купить?

Она сразу повелась, руки в бока уперла и держит паузу. Так, словно хочет, чтобы я еще раз подумал над своими словами. Пауза затягивается, как всегда. На самом деле это она в заминке, собирается с мыслями. И тут в   накрашенных глазах блеснула идея и она  выпалила:

– А ты, понятно, уверен, что это от тебя?

Ни один мускул не дрогнул на моем лице.

– А от кого, любимая? Ты хочешь, чтобы я тебя немножко поревновал? Для того все и придумала, а ребенок через пару дней рассосется сам собой? Угадал?

И тут она – о боже! – потупилась.

-Понимаешь…

Ясно. Так играть она не умеет. Я закрыл глаза. Пафос момента. Как в фильмах, эта сцена всегда выглядит  одинаково. Сердце героя разбито и  сейчас на его лице отразится глубокая горечь.

-Детка, но понимаешь… так об этом не говорят.

-Пожалуйста, выслушай…

-Избавь. Мне похрену кто он такой. Я не буду чужого воспитывать. Мне и свой-то близко не нужен.

“Убирайся!” сказал бы я, но это был ее дом и поэтому мы обошлись без глупого собственничества. А уйти самому мне, честно говоря, было западло и я просто заперся в комнате. Заревновал? Отнюдь. Просто она так по-идиотски втащила меня в какой-то фарс. Я уже в нем по уши. Не всякий умеет подобные ситуации разруливать. Мысли роились в голове, экстренно перестраивая планы на будущее. Я не смог ничем заняться и просто опустился на стул. По запертой двери с той стороны что-то зашуршало.  Раздался ее голос.

-Ты там?

А где еще, идиотка? Но это уже любимый сценарий, изобретенный нами самими. Я молчу, а она разговаривает со мной через дверь. Она тогда как-то абстрагируется и говорит почти сама с собой. А у нее клевый голос. И она начинает играть интонациями, словно и сама себя слушает. В общем, так любая проблема превращается для меня в историю. Для нее наверно тоже. А может она просто не может злиться, если не видит перед собой объект? Так или иначе, я молчу. Она тоже. И вдруг начинает очень быстро говорить:

-Ты только не открывай пожалуйста дверь, дай мне закончить. Этот ребенок, походу, от господа Бога.

Пепел упал с сигареты прямо на ковер. Я поднял руку и уставился на уголек.

-Я правда не знала, как сказать. Хотела с самого начала, но подумала что это неважно, что это ерунда. Ты бы мне тогда точно так сказал. Короче, мне приснился сон, что я лежу на своей кровати, в той же позе, что и в реальности – знаешь, такой сон, где все тоже самое, но что-то не то – так вот, я лежу, и вдруг под одеяло пытается проскользнуть чья-то рука. А одеяло подвернуто, и рука тыкается, ищет, как пролезть. Я открываю один глаз – никого нет, а рука по-прежнему тут. Я зажмуриваюсь и в страхе мысленно ору «Кто здесь??» Рука исчезает и перед моими глазами  возникает образ  дядьки библейского вида, такого киношного красавца с длинным хаером. Тут я думаю, что это, наверное, бог и что это большая честь. А потом, что шел бы он подальше, потому что у меня есть парень и что он-то скажет. И бог вроде сказал мне что под одеяло ему совсем не обязательно. Я вздохнула с облегчением, а он просто лег на меня сквозь одеяло. Прошел сквозь ткань. Я подумала, что сейчас ощущу чью-то кожу, что через секунду почувствую, как меня будут иметь. Но он заменил в моих глазах картинку, и я увидела, как лечу на животе над морем. Лечу невысоко и видно, как под прозрачной водой меня догоняют дельфины, а какие-то рыбки испуганно шарахаются под свои камни. Звучал даже музыка – какое-то этническое пение. В  общем релакс.  Мне стало хорошо, и я проснулась среди ночи.

Она молчит. Вот уж действительно история… Я в  ужасе думаю, что она сейчас зайдет, если я дверь забыл запереть. Но она продолжает говорить.

-Ты думаешь – ну и что. Сон ест сон. Но тогда, еще в полусне я подумала –  от такого точно залетишь, все как специально. Я так увлеклась полетом, что даже не могу сказать, чем все кончилось. Потом я снова заснула, а на следующий день меня стала преследовать паранойя, что я беременна. Ты, наверное, заметил, что я стала какая-то нервная…

Будто ты обычно не нервная. Она знает, что я не отвечу.

-В общем, я постоянно думала об этом. Подспудно.  Такой психоз на фоне. И вот сегодня не выдержала и купила тест. Проснулась утром и поняла, что еще один день париться  я не выдержу. Прямо  утра в аптеку и побежала  пока ты еще спал.

Не понятно к чему такие подробности.

-Ну вот, я сделала тест, и там было две полоски. Я и не вспомнила тогда про тот сон. Ты же знаешь, я вообще-то не против родить… Потом я бросила палочку с тестом в унитаз и нажала на пуск. Палочка стала крутиться, я смотрю на нее и думаю – странно обычно две полоски, а тут – три. И тут как открою рот – так же не бывает! Я даже сделала движение выхватит тест из воды, но не успела. Думаешь, показалось?

Я не выдержал, подошел и открыл дверь. Смотрю на нее сверху вниз, а она сидит на полу, уставившись на свои полосатые носки.

-Да, я думаю, что тебе показалось. Встань, пожалуйста, и посмотри на меня. Она не встает, но смотрит снизу вверх, и глаза у нее полны блеска от слез, или от осознания перемены или – еще от чего? Я вглядываюсь в это лицо, пытаясь нащупать безумие, и все мне в ней кажется безумным. Надо просто перестать вглядываться.

-Ладно. Ладно. Хватит об этом, хорошо.

Я ухожу в кухню. Надо поставит чайку. И уже за спиной слышу.

– Ну скажи – ты же мне не веришь?

Отвечаю издалека, приходится напрягать голос.

-Ты неправильно ставишь вопрос.  Скорее меня интересует, зачем тебе может быть нужно такое придумывать.

Она  облегченно бормочет  спеша ко мне:

-Конечно, вот именно. Это же бред!

Но я продолжаю:

-Ты же знаешь, я спокойно отношусь к изменам. А так же к тому факту, что однажды ты бросишь меня – точнее, я уйду отсюда – и ты заведешь нормальную семью.

-Да я не хочу ничего заводить! Просто что-то произошло… я уверена, что не могла от тебя залететь.

-Я тоже.

-Правда?

Начинается. У меня уже ломит в висках.

-Слушай, давай оставим все как есть. Ты сама примешь все правильные решения. Раз ты уверена, что не от меня, то я-то тут причем?

-Хорошо.

Быстро так. Я подумал, что она на самом деле уже решила сделать аборт. И тут меня осенило: весь сказ про сына божьего нужен был для того, чтобы развести меня на жалость. На мысли о грехе. Чтобы я ее отговорил. Вот, оказывается, какие чудные потроха  моей девочки!

Я успокоился и на нее это тоже подействовало. Мы словно забыли обо всем. У нее стало такое обостренно приподнятое настроение, словно она и правда сняла с души камень. Я иногда в тот вечер усмехался. Но почему она решила развести меня на сына божьего, ни больше – ни меньше?

Следующий эпизод – уже на следующий день утром.  Я захожу в кухню. Она  стоит у окна. Почему-то я ожидал, что не застану  ее дома, что она уедет в клинику, пока я сплю. Она предпочитает начинать важные дела без меня, типа как сама по себе. Я даже застыл в  дверях на секунду. Она не повернулась. Когда я приблизился, то заметил, что она улыбается. Я проследил за ее взглядом. На дереве напротив окна  – голые ветки покрытые изморозью –  на обычном нашем дереве сидела туча птиц. И никакого гомона. Птицы молчали и, кажется, смотрели на нас. Ну, как это у птиц бывает, дергались туда-сюда, но старались не упускать нас из виду. И все это молча. Среди них были даже два попугая, синий и зеленый. Это меня окончательно добило. Я хотел взять ее за плечи и повернуть к себе но … побоялся. Она словно застыла – с тем же выражением, в той же позе. Мое присутствие в комнате ничего не изменило. Да она же чокнулась! А вовсе не врала мне вчера. Я повернулся  спокойно, как мог, и ушел в комнату обратно. Лег на постель. Так. Жить с сумасшедшей. Оказывается, это горько. Ведь она улетела – во-первых, от меня, а во-вторых, в одиночку. Какого черта?  всю жизнь я ощущал людей вокруг более безумными, чем я сам. Никто не мог меня переплюнуть… И вообще – трахаться с ней теперь? Представил в красках. Не может быть. Неужели достаточно какого-то бреда и дерева с птицами, чтобы так все повернулось? Я рванулся в кухню, чтобы схватить ее, но там никого не было. Она успела совершенно бесшумно выйти из квартиры за эти несколько минут. На дереве за окном тоже никого. Во дворе какой-то мужик громко крикнул. Мне вдруг показалось, что кто-то читает мои мысли. Делая вид, что все в порядке я оделся и пошел прогуляться.

Как я перетерпел тогда? Кажется, сходил за пивом. Да, я пил пиво на общем балконе, в доме напротив моего. Бездумно разглядывая окрестности, вдруг вспомнил, что от меня давно ждет звонка один мой приятель. Наверняка  ждет, потому что только за эту неделю он звонил мне четыре раза. И я все время слушал звонки до конца. Даже погасить не мог – он бы приперся лично, да еще с обидой. Тогда точно пришлось бы с ним затусить, что всегда заканчивается одинаково. Он прислал мне два смс одинакового содержания: «Дельце есть». Если он станет намекать на выгоду – а он почти всегда так делает – это означает, что он скрывает наличие в деле опасностей. Как бы заманивает наперед. Я уже не раз делал с ним эти его дельца. Мы продавали компьютерные запчасти, и оказывалось, что они ворованные, причем дважды. Я тогда просто уехал на дачу, а ему пришлось неделю на дне залечь. Меня-то никто не знал – я ведь даже приходил к нему в гости только по ночам, чтобы соседи не увидели.  Мама его, помню, сдержанно ворочалась за стеной, подтверждая мое постоянной ощущение что она слышит каждое наше слово, сказанное громким шепотом. Еще помню кадры из юности, когда мы только познакомились. не знаю уж, в чем тогда было дело, только помню, как я убегаю по длинному переулку с сумкой на плече, потом открываю люк в подворотне и вешаю сумку на торчащий изнутри на стенке крюк – как специально! – а ему потом посылаю смс о том, где этот люк находится. Мне почему-то казалось важным смс послать немедленно, но номер был отключен. И вот теперь у него снова дело ко мне. Ничего не меняется. Я позвонил ему. Ну, скажем так, просто отчаянно нечего было делать. Он снял трубку и спросил:

– как дела?

Вот уж такого я не ожидал. Как мои дела его никогда не интересовало. Это же краеугольный камень нашей дружбы.  Что-то он теперь задумал вообще из ряда вон. Но можно ведь и самому его насторожить.

-Через 15 минут у метро – бросил я.

Бисер свиньям. Чтобы я что-то задумал? Да не может быть. Это же он самый хитрый. Так что во мне смешались два чувства – легкая досада и облегчение, оттого что мне есть сейчас куда направиться. Мы встретились. Сначала просто пили пиво, и я бесился оттого, что он не понимает, что я понимаю, к чем все идет. И, наконец, он бросил на меня этот свой неожиданный взгляд прямо в душу и выдал:

-Мне надо от тебя кое-что. Можешь помочь с одной фигней?

-Ну.

-Вообще фигня. Я же понимаю, ты не хочешь больше ни во что лезть, но тут надо просто постоять.  Оказаться в нужном месте в нужное время. Я пойму, если откажешься. Ты же почти семейный стал. Как, кстати, Надежда поживает?

Стоит ли говорить… я не был готов. Это  была не его тонкая игра. Это играла против меня сама судьба. Реакция была предсказуема на все сто.

-Звони когда чо.

Я не смог, конечно, дальше с ним беседовать и вылез из машины. Остается надеяться, что он позвонит не завтра. Эта фатальность даже как-то  подлечила неразбериху, царящую у меня в голове. Он высунулся из окна и крикнул вдогонку:

-Только ты трубку-то бери в следующий раз.

Дальше я просто побежал. Бежал трусцой по улице. Решил, что так отвлекусь и –  не так быстро попаду домой. То есть я устану и будет в большей степени наплевать – чтобы там ни случись.

Когда я вошел, она смотрела телик, почти без звука. Показывали африканскую саванну, вид с вертолета. Я постоял с минуту – никаких персонажей в кадре так и не появилось. Она заметила меня.

-Привет!

И расцвела. Ни тени безумия. От этого безумие кажется всепоглощающим. Я бы не выдержал, если бы она просто смотрела на меня какое-то время. Но она щебеча умчалась на кухню. Я сел на ее место. Переключил канал. Подводные рифы. Разноцветные рыбки, кто-то вроде камбалы быстро зарылся в песок. Я снова переключил. Пагоды в облаках опадающей сакуры. Вода меленькой речки блестит по камушкам. Да что это такое? Пока меня не было, мы что, подключились к какому-то релакс – спутнику? Она вернулась и поставила на стол чай. Я обнял ее, она уткнулась лицом мне в шею. В конце концов, какая разница, что смотреть… но пульт я ей не отдал. Когда я повернулся обратно к телику – как-то изменился призрак звука – на кране снова была саванна. Вид с вертолета. Я упал на диван. Она  уютно втерлась ко мне под плечо и продолжила смотреть. Как будто и не уходила. Внутри у меня поднялась волна необъяснимой паники. С каждым мгновением ее тело ощущалось все более чужим, каменно-космически-мертвецки инородным. Я резко встал и кинулся в комнату. Но ее голос:

-Что случилось, милый – достигал повсюду.

Милый. Никогда она меня так не называла. Потому что я не милый нисколько. В итоге я вышел на улицу. Без куртки.   Вернулся уже от лифта и спокойно, мысленно зажав уши руками, снял куртку с крючка. Во всей квартире не было ни звука.

Напившись, я обычно сплю, пока не протрезвею. Хоть небо рухни – меня не поднять раньше времени. Я просто не восприму вас всерьез, если вы попытаетесь. Слегка выпить можно и за компанию, а вот напиваться приходится, чтобы основательно улететь. А улетаешь-то в конечном итоге в сон. Ко сну все идет. Остальное – радостное предвкушение, момента, когда ты уже реально ничего не смог бы, только спать. Торжество безответственности. В тот раз я во сне ловил какого-то зверя, долго и основательно ставил ловушки и только увидел его выходящим из-за деревьев, как меня подбросило на кровати, и я проснулся. И сразу подумал: «А дело-то именно в ней самой!» Одна задача – поймать зверя – не глядя трансформировалась в главную на данный момент реальную проблему. Я попытался выбросить это из головы, зажмурился даже, силился вспомнить  подробности сна, но только раздосадовался и больше ничего. Была уже середина дня, я пошел на кухню попить, сходил в сортир, умылся. Нечего делать, пришлось  пойти посмотреть, где она.  Она сидела в комнате, где я только что спал, на моей смятой постели. Сидела и смотрела в стену. Я хотел спросить, чего ей надо, ведь явно она пришла сюда ко мне, но не стал. Пусть сама выскажется. Хоть раз открыто выскажется за последние два дня. Она посмотрела на меня как-то смутно, словно тоже только что проснулась. Я стою в дверях, а она смотрит на меня снизу вверх.  Как всегда, в игре в гляделки я проиграл, потому что считаю, что упорствовать – наивная глупость. Я ушел. Она включила автономный режим и еще пару часов мы двигались по квартире, тщательно стараясь разминуться как в море корабли. Я чистил в ванной ботинки – один раз вправо, один раз влево, два раза вправо  и – бросил щетку, швырнул ее в угол. Пусть сегодня наконец выяснится. Господи, пусть наконец я пойму, сбрендила она или нет, и что делать дальше. Я решительно двинул на поиски, нашел ее. Она по-прежнему не замечала меня. Я стал ходить за ней по пятам, так же неспешно, как она делала свои дела. Только я не был спокоен. Все мое беспокойство сконцентрировалось во взгляде, которым я сверлил ее спину. Я смотрел на нее, держа наготове улыбку. Ну же, вцепись в меня. Она направляется в кухню, берет лейку, наливает в нее воду из крана, уперев свободную руку в бок для равновесия. Тонкая кофта на боку от этого немного задралась. Я смотрю. Она, опустив взгляд, обходит меня и направляется в комнату.  Там поливает один цветок, другой. Я перемещаюсь,  чтобы она в любой момент, обратив на меня внимание, наткнулась на мою улыбку. Но она не чувствует, не поднимает глаз. Я становлюсь все более жалким и не знаю, какой дальше сделать шаги. И тут замечаю, что на самом деле она смотрит на меня, причем отовсюду одновременно. Из каждого своего угла.  Я стал озираться,  и она заметила меня. От этого ее рука дернулась и из лейки пролилась вода. Я инстинктивно отшатнулся  и в продолжении этого порыва вдруг пошел, побежал прочь, врезался в кресло, потом рикошетом в дверной косяк, это усилило энтропию и меня отшвырнуло в коридор, ноги уже совсем не слушались, в коридоре я врезался в стену, попытался за нее ухватиться, но сполз на пол и сверху упало что-то тяжелое и мягкое, наверное вешалка с куртками. Под ворохом тряпок я почувствовал себя в безопасности, но через несколько секунд услышал как она приближается из коридора, с той               же неспешностью. Я хотел ползти к входной двери, но тут неожиданно в кармане зазвонил телефон. Необходимо было быстро прекратить этот шум, и я снял трубку. В ухо врезался голос моей мамы:

-Милый, с тобой все в порядке?

Милый. Я не мог ничего ответить, чтобы не выдать себя, поэтому просто нажал на сброс. Так сильно и долго держал кнопку, что телефон выключился и стал включаться снова. Я был по-прежнему скрыт от глаз и не знал, где она находится, ничего не было слышно.  И  почти совсем успокоился. Только  понимание того,  что самоирония сейчас может просто добить, только это удержало от полного возвращения в нормальное русло. Я как мог, натянул маску безразличия и откинул куртки. Она  стояла надо мной и смотрела  – с недоумением. Такое настоящее детское недоумение, неестественное на взрослом лице. Отчего это дядя упал в прихожей и лежал сейчас под куртками? И мне вдруг захотелось как-то объясниться. Я повелся на нее  недоумение, несмотря на весь свой страх. И улыбнулся. А она так и прыснула со смеху. Я и верил и нет, одновременно. И ей, и тому, что вижу. Что, черт возьми, во всем этом странного, кроме череды совпадений?! Я вдруг растаял, так она смеялась. Я глупый маленький щенок, который к тому же сходит с ума. Вдруг стало до боли обидно, что она забеременела не от меня. Что я не успел. И на ее лице в ответ мгновенно сменилось выражение – она стала сочувственной. Такой  искренней. Как мадонна. Я  закрыл лицо ладонями. Не знаю, как долго так просидел.

Вот  теперь представим, просто предположим, что все это правда. А мне, значит, быть Иосифом. Отцом для прикрытия. Символом приличий, которые все равно надо соблюсти. Господи, какая такая роль может быть у меня во всем этом? Исцеление, надежда, чудеса, жизнь вечная. И я могу быть замешан в том, что все это начнет происходить здесь и сейчас? И даже если бы бросил ее, то все рано стал бы частью истории. Как посредник и инструмент. Я почувствовал острую необходимость встряхнуть себя, чтобы не думать больше об этом. В конце концов, почему ты не смотришь на вещи, исходя из трезвых аксиом? Да, каждый мужик – это средство, инструмент в продолжении рода. Женщина – не в меньшей степени инструмент. В смысле того, что никто не может быть сам по себе. Мир вообще в этом смысле – полный провал. Машины собирают машины. А у тебя лично есть сейчас элементарный выбор – настоять на убийстве ребенка, или остаться с ней, наблюдать за ним, ощущать над ним свою власть и свое влияние… А если все-таки это правда? Господи, это было бы просто немыслимое кощунство. Прямая дорога в ад… Ноги сами несли меня. Я так много и глубоко не думал с тех пор, как мне минуло 16, и слезы высохли в моих глазах. Рядом остановилась машина. Неудивительно, это был мой скользкий приятель. Он нажал на кнопку стеклоподъемника и пока стекло опускалось я зацепился взглядом за свое отражение в тонированной поверхности. Отражение съезжало вниз,  это меня словно вдавливало в землю. Приятель затащил в салон. Сам уселся, и мы, не сказав друг другу ни слова, поехали. Он иногда поглядывал с такой любовью. Дорогой мой человек. О чем я только что думал? Какой бред! Вот я сейчас куда-то еду. Возможно, меня опят подставляют. Такой вот мой собственный путь. Может это шанс – оказаться плохим, неподходящим для истории.  Оказаться недостойным. Как у Палланека, там ведь у чувака получилось. Пусть на время он и повелся на собственную святость – кончилось-то все хорошо. Машина остановилась. Приехали. Вышли и нырнули во двор частного дома. Старая земля на дворе просела вниз,  а сам дом – и того ниже, он стоял в яме, и к стенам вдобавок привалилась разная рухлядь. Мы  зашли внутрь, в темноту. Приятель закрыл за собой дверь и достал телефон. Свет от экрана выхватил стоявшую вдоль стены мебель. Она была затянута полиэтиленом. Приятель набрал номер и застыл, прижав трубку к уху. Потом  я услышал, как на том конце провода что-то сказали, хотя по лицу его казалось, будто он все еще ждет ответа. Тут у меня сердце и ухнуло. Но затем я не испытал прилив адреналина. Мысли не начали роиться в голове, предлагая наперебой планы спасения. Я ощутил апатию. Безразличие тупика, который тут и должен был оказаться. Раз это – то самое место, где мы должны были быть, осталось дождаться того самого времени.  Я впился в лицо приятеля глазами. Я мысленно посылал ему вопрос, мощностью в десять тонн, но он не смотрел на меня. Он спрятал телефон в карман. Тот засветился изнутри. Потом погас. В наступившей тишине он вздохнул, потом  хрипло прошептал: «Я сейчас». И направился к двери. В темноте я отчетливо чувствовал, что выражение вопроса так и застыло на моем лице. Вот что было в ее глазах тогда, в моей комнате. Вопрос. Она не знала, что делать. Она приходила ко мне за советом,  чтобы я ей сказал, правда это или нет. Она сама не была до конца  уверена. Я мог все изменить. И никто бы не узнал, потому что мы бы просто не поверили в него, и никому бы ничего не говорили, и он бы прожил нормальную жизнь. Тут я услышал, как в отдалении приятель выкрикнул мое имя, потом сматерился, а потом был выстрел. Потрясающий красивый громкий звук. Меня, наверное, убьют здесь. И я испытываю от этого лучшее из чувств – огромное облегчение. Умереть, так и не узнав,  правда ли. Ведь любой ответ изменил бы мою жизнь навсегда. Именно этого ощущения я хотел, когда мечтал избавиться от всего этого – сделать так, чтобы сам вопрос перестал существовать. И вот я стою и улыбаюсь как дурак. Я, кажется, победил и остался только один вопрос – почему  до сих пор за мной никто не идет?

 

 

© Copyright: Итэм Ноуно, 2012

Свидетельство о публикации №212121200191