Власенко Ирина Владимировна. Игра

I уровень

Судмед  беглым взглядом окинул труп и обратился к патологоанатому:

– Пулевое в голову?

– Известный бизнесмен, – как бы объясняя причину, утвердительно кивнул врач.

– Все им мало. Гребут, гребут. 

– Не хватает, – прозектор криво усмехнулся. – Хотя  всем и всего под завязку  в этом гребаном мире!  Бери, сколько сможешь унести, – взяв в руки скальпель, он  показал направление разреза.

 Через пару часов на письменном столе у окна лежало заключение:  «Пяткин  Егор Иванович. 45 лет. Скончался от повреждений головного мозга, несовместимых с жизнью, полученных в результате огнестрельного ранения в голову».

***

– Я не знал, что это игра! – Егор метнулся взглядом по гладким  стенам в поисках хоть какого-то намека на дверь или окно. Ни щели.  Потолок, пол, стены леденили глаз идеально ровной глухой поверхностью.

– Выпустите меня отсюда! – в отчаянии заорал  он.

– Незнание законов не освобождает от ответственности! – раздался отчетливый голос  где-то  в глубине Пяткинского черепа.

Егор вздрогнул, оглянулся. И вдруг с ужасом понял, кому принадлежит этот голос.

– Отпустите меня. Дайте мне ещё один шанс!

– Количество шансов ограничено. Таковы условия игры.

– Я осознал.

– К сожалению, ошибки повторяются.  Вы ничего не будете помнить.

Пяткин опустил голову и ждал решения. Неотвратимость давила на него.

Откуда-то появился человек в белом.  Поправил на переносице очки и, положив руку на плечо Пяткину, буднично сказал:

– Ладно, попробуйте. В этот раз вам предстоит понять закон изменений.

Читайте журнал «Новая Литература»

Одна из стен вдруг покрылась рябью и поплыла куда-то, превращаясь в  плывущие за окном облака и ветку клена с одиноким рыжим листом.

«Мальчик , 10.30 утра, вес 3500, 52 см», – записала в журнале сестра и подошла к лежавшему на столике младенцу.

– Ну, здравствуй, человек!

II уровень

«Наступает момент, когда изменения больше нельзя игнорировать, ты закрываешь на них глаза, а они закрывают глаза тебе. Навсегда», – подумал Павел и с усилием раскрыл заплывшие очи.

Взор его уперся в серую светящуюся поверхность. Он лежал, раскинув руки. Не было ломки, практически невесомое тело не ощущало никаких неудобств. Ни с чем не сравнимый кайф  сопровождался кристальной ясностью сознания. Отсутствие людей,  замкнутость пространства абсолютно не напрягала. Вот так бы целую вечность лежать тут, ни о чем не думать, ни к чему не стремиться, ничего не ждать… 

Но…  откуда-то сбоку возник человек в белой одежде и заговорил:

– Вы игнорировали закон изменений.

Павел повернул голову, хотел что-то сказать  и тут же передумал. Он все понял.  Это не врач и не больница. Это место, где берут окончательный расчет.

Павлу Рыкову посчастливилось родиться  в семье министра нефтяной и газовой промышленности. И он знал толк в  расчетах. Еще до рождения сына вместе с обязательным набором генов, папа подарил ему обеспеченное, сытное и стабильное будущее.  Не учел только одного. Наследник  окажется пустышкой  и сольет на косячок  и папины деньги,  и все свои блестящие перспективы. Своей беспутной и короткой биографией отпрыск доказал предку, что не всё можно просчитать и стабильность так же условна, как  вулканические кратеры на поверхности луны. 

В серой стене отчетливо обозначилось  окно. Оно выходило  в  цветущий яблоневый сад. Манящее дыхание весны ворвалось в легкие Павла, он почувствовал неодолимое желание жить  и прыгнул  в светящуюся ароматную синеву.

***

– Ненавижу нариков под скальпелем, – патологоанатом  смахнул со лба пот.

Аномальная весна в этом году свалилась зноем в распахнутые окна, стремительно опадающими садами, жужжанием пчел и  медовым сладким духом вокруг шеи.

– Молодой еще, двадцать пять только, – сокрушенно  вздохнула Егоровна и склонилась над журналом регистраций. – Передозировка?

– Угу, – врач отошел от стола и закурил, глядя в окно. – А ведь папаша – министр. И чего парню не хватало?

«Павел Рыков. 25 лет. Смерть наступила от токсической болезни с развитием острой миокардиальной недостаточности на фоне употребления алкогольных напитков и  морфина», – написала Егоровна и в задумчивости уставилась куда-то мимо патологоанатома. У неё подрастали внуки.

 

III уровень

Семенов не знал, как долго находился в замкнутом пространстве странного помещения без окон и дверей, без мебели, предметов и людей.  Стены излучали комфортное тепло и свет. Но непривычная пустота вокруг и внутри Семенова внушали животный ужас. Он несколько раз обошел комнату по периметру, тщательно ощупал стены и пол. Никаких шероховатостей. Гладкая, теплая, ненавязчиво  светящаяся поверхность. И тишина.

– Ей, кто-нибудь? Вы меня слышите? Где здесь выход?! – почти безнадежно прокричал Семенов и почувствовал, как звук, словно вода в губку, впитался в стены.

– Выпустите меня отсюда!!!

– Ты мог быть художником, но стал халтурщиком. В тебе не узнали гения, и ты превратился в окололитературного тарантула. Зачем?

– Кто это? Кто со мной говорит?! – липкий пот  потек вдоль хребта писателя.

– Это не важно. Тебе подарили возможность постичь суть вещей и сыграть в свою игру. Но ты вожделел славы и признания. Внутри тебя жили зависть и злоба.  Внутреннее равно внешнему.  Ты умер, Семенов.

– И что теперь? – в ужасе спросил Сергей, вдруг представив, что навсегда останется в этой  пустой комнате наедине  с ядовитым тарантулом.

– В этой игре только четыре жизни. Три – ты уже просадил. Глупо и бездарно. Остался последний шанс.  Надеюсь, тебе повезет.

***

Потолочные лампы районного морга мигнули и погасли. Опять отключили электричество.

 – Не забудь сделать заключение, – врач подошел к раковине, помыл руки. Устало взглянул на висевшую в окне полную луну.  Она освещала стол и ярким лучом цеплялась за нос вскрытого писателя. Внутри он был абсолютно таким же, как все, никаких махаонов, роз и фонтанчиков. Все то же дерьмо внутри. Тот же подержанный кишечник и тронутый метастазами желудок, селезенка.

«Семенов Сергей Степанович. 45 лет. Причина смерти: раковая интоксикация, рак желудка», – проговорил он, обращаясь  к дежурному судмеду, – дадут электричество, заполнишь заключение.

IV уровень

Ракитин  жил легко. Обыденность не держалась в нем, утекала сквозь сито событий и встреч, не оставляя в душе ничего, кроме последымья согревших его костров. Он многое попробовал в свои тридцать пять: нужду и  удовольствия, искушения  и предвкушения,  унылость мест под солнцем и скуку праздности. Многого и достиг. Но ни к чему никогда не прикипал душой. Лишь временные связи, случайные победы, мимолетные привязанности. 

У этого корабля не было якоря.  Не было и пристани, к которой хочется причалить и остаться. Ни семьи, ни дома, ни милой, ни детей, ни ходиков, старательно стучащих на кухне, и, соответственно, никакого чайника со свистком, коими для полного счастья стремится обладать каждый нормальный человек.

В этом смысле, Ракитин был патологически ненормален. Непоколебим и упёрт в своей тяге к съемным углам где-то на краю планеты, куда его с завидным постоянством несло и несло вьюжными ветрами перемен, он останавливаться не собирался.

Работал инженером по сборке конвейерных линий, объездил весь мир. Вольные странствия стали смыслом  его существования.

Женщины приходили и уходили, друзья менялись вместе с сезонными контрактами, петляли дороги,  неслись поезда, взлетали самолеты… 

Он познакомился с Ликой в аэропорту. Рейс задержали. Заняться было нечем, слоняться по терминалу надоело, и Ракитин  решил развеять скуку и закадрить кого-нибудь для согрева души и тела.

Лика тогда летела  на семинар парапсихологов, ей нужно было сделать большую аналитическую статью на эту тему для столичного издания.  Имея  весьма поверхностное представление о генераторе случайных чисел  и сенсорной депривации, она радовалась вынужденному бездействию. И, чтобы вникнуть в проблему, усиленно  штудировала краткую историю парапсихологии Джона  Белоффа. Ракитин вероломно оторвал её от скучного чтива, чему она была только рада.

Как знакомятся в аэропорту, заточённые в камеру вынужденного ожидания скучающие пассажиры?  Слово за слово и вот потекла, побежала оживленная беседа, захватывая  случайный ассоциативный сор, лоскутки  воспоминаний, соломинки отвлеченных тем, былинки общих мест. 

Просто и непринужденно сходятся люди, ничем друг другу не обязанные, случайно соприкоснувшиеся, которым есть, что сказать и совершенно неважно, что будет дальше.

Но знакомство на лету, неожиданно переросло в отношения. Будто они оба устали от беготни и решили стреножить на время своих скакунов.

Жизнь Лики тоже была наполнена случайными, а чаще неслучайными встречами. В  разъездах, командировках, на ходу, в вечном поиске темы. Иногда Лика страшно уставала и проклинала все на свете, желая, наконец, остановиться и принять вертикальное положение тела.  Однако новые темы и события  вновь подхватывали её, уносили, заставляя  отложить мечты об отдыхе и оседлости до лучших времен.

Их зацепила  друг в друге эта неуловимая  похожесть  характеров и образа жизни. И, видимо, то общее желание, сидящее глубоко внутри, в котором они не хотели признаваться даже сами себе.

Встречались периодически, соприкасались  прямыми однонаправленных движений, пересекались курсами.  Попутно.  Сначала все это казалось интересным, но необязательным. Потом  незаметно вошло в привычку и требовало повторения. Позже стало навязчивым желанием. Наконец, наступил момент, когда неприсутствие  рядом ощущалось болезненно  и  мешало жить.

– Лик, хочу тебя прямо сейчас, – кричал в трубку Михаил. Над розовым городом нагло скалилось весеннее солнце,  и  Airbus со своими сборочными авиационными линиями хотелось послать по боку. Потому что Ракитину до срыва чердака требовалось сейчас только одного. Точнее – только одну. И он ничего не мог с собой поделать. – Ты где?

– В Барселоне.  Буду во Франции только завтра, утренним  самолетом, потерпи! – весело прокричала она.

– Не могу ждать! Если ты не приедешь, я брошусь вниз с Виадука Мийо, и ты больше никогда меня не увидишь!

– Ах, – невольно вскрикнула она. – Ну, ладно, я что-нибудь придумаю… А ты где сейчас?

– Я в Тулузе. Давай встретимся в Безье, скоростным с пересадкой, всего семь часов, и ты со мной! Я поеду тебе навстречу.

– Угу…

Туман лежал на скользкой горбушке шоссе, как толстый  кусок серого бекона. Видимость практически нулевая.  Михаил выехал из Тулузы в Безье в четыре утра. Он мчался горным серпантином  на встречу с Ликой, и сердце его рвалось из груди, и все внутри звенело предвкушением.

Но было в этом привычном звоне что-то еще, и он упорно ловил это новое ощущение и никак не мог поймать и сформулировать.

 На повороте машину вдруг занесло, со страшной силой ударило  о  дорожный отбойник.  Она  сломала его, перевернулась  и покатилась вниз по насыпи.

***

В маленькой больнице, в деревушке недалеко от Мийо, Ракитина, как мозаику, собирали по частям.  Французские врачи не надеялись на спасение русского инженера, слишком поврежденного и опасно неоперабельного для небольшого медицинского пункта, где нет ни специалистов, ни подходящего оборудования.  Но он выжил. Странно и сказочно срастались кости, как у молодого бродячего пса после жестокой схватки за свою жизнь.

Лику нашли по его последнему телефонному звонку.  Два месяца они вместе вытаскивали Ракитина  из  инвалидного кресла.

Лика бросила журнал. Она остановилась, наконец. Этот вынужденный долгий привал  и для него стал последним пунктом  назначения.  Теперь они вместе радовались  медленному (пока окончательно не срастутся кости) движению вперед. Вдвоем.

Ракитин проснулся от ощущения правильности и неизбежности происходящего.

Фонарный луч падал на кровать, будто разрезал её на две половины. Михаил лежал на границе света и тени. И ему казалось, будто он не лежит вовсе, а висит между небом и землей, одновременно вверху и внизу, внутри и снаружи, постигая всю бессмыслицу смыслов множества жизней и множества смертей. И темнота распахивалась, принимая его и даря свет. Вне места и времени.

За окном тихо, почти беззвучно шел дождь.  Рядом мерно дышала Лика. Нежное тепло шло от её кожи.  И в нем было новое, отчетливое и приятное ощущение полноты. И все проходило и тут же  возвращалось, двигалось и оставалось неизменным.  И нежность пронизывала насквозь и эту комнату, и луну, и Лику, и его самого. И он понял, наконец, то, что пытался поймать тогда, когда мчался к Лике из Тулузы. То единственно правильное и единственно возможное, что имеет право быть в этом сумасшедшем гребаном мире.

Он долго думал об этом, глядя на бегущие по потолку тени, и наслаждался новым ощущением, а рядом сопела ничего не подозревавшая Лика, и счастливая мысль о ней уносилась куда-то к пилонам самого высокого моста в мире.

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.