Владимир Савинков. Лицо нежилого возраста (повесть, III)

Природа за окном менялась. Темно-зеленые, схожие формой и оттенком листвы деревья, следуя рельефу и почве, передали просторы местной флоре: берёзе, лиственнице, осине. К горизонту их верхушки сливались в сплошное море с убегающей вдаль волной рисунков. Здесь, в предлесье, стволы торчали хаотично среди обступавшего кустарника и побегов и только кроны выделялись статью и густотой. Осенью, в угоду породе, они сменят колорит, переодевшись в желтое,  малиновое даже фиолетовое. “ Так и люди,- подумал Долов, в толпе кажутся одинаковыми, а войдя в сословие, приобретают его стиль и манеры”.

Глядя на мелькающие за окном деревья, Долов мысленно вновь  вернулся к эпизоду месячной давности, когда он, спозаранку, выгуливая Китаёзу, оставил её во дворе, а сам, на минутку, забежал домой. Ночью его дважды будила  сигнализация припаркованной под окнами  автомашины, и он долго ворочался, чувствуя горечь во рту. Накануне Ольга на ужин нажарила картошки на подсолнечном масле, бутылку которого ей презентовал зам директора комбината из Ростова-на-Дону приехавший в командировку. В квартире было тихо. Не включив в передней света, он прокрался к балкону взглянуть на термометр. На полу, за шторой, стояла банка с малосольными огурцами, и он отхлебнул рассола. В это время дверь скрипнула и Ольга, в халате и тапочках вышла из спальни, и не глядя в сторону окон, прошла в прихожую. Постояв, касаясь плечом обода и водя пальцем по силуэту на полировке тумбочки, она скорчила гримасу и прошла обратно в спальню. Видеть его, притаившегося с банкой за шторой, она не могла и пока он, замешкавшись, наблюдал за прохожим, свернувшим, озираясь, с дорожки к лесопарку  в кустики, Ольга неожиданно вышла из спальни в юбке и накинутой на голое тело блузке, разрывая целлофан обёртки  тёмно-синего бюстгальтера. В её осанке не было нарочитой украдки и сгорбленности, появившейся с годами вместе с полнотой, когда ей приходилось одеваться в его присутствии. Срезав ярлык, она осмотрела узоры, ощупала лямки, придирчиво осмотрела себя в обновке, вполоборота и со спины, отводя и сгибая локоть. Расправив плечи, она кистью подняла грудь и передвинула зажимы лямок. В её мимике проскользнула ужимка, проведя ногтем по щеке и подбородку, она ладонью зачесала волосы, смахнув прядь со лба. Даже в полумраке было заметно, как вспыхнуло её лицо. Проявление черт самолюбования он подметил в ней еще в студенчестве, когда в компании сокурсников, зашедшая в общежитии к подруге Ольга, подсела сыграть в лото и её карточка сразу выиграла ставку. Он стоял за шторой, не шелохнувшись, их разделяли метры, но скорченная ею только что ужимка не позволяла ему её окликнуть. Она же была слишком  поглощена игрой воображения с участием персонажа, наблюдающего в нетерпении из полумрака.

Боязнь быть застигнутым в минуту, когда он невольно проник в её тайну, заставило его намеренно громко щелкнуть шпингалетом и шевельнуть штору. Возник правдоподобный эпизод выхода с балкона. Не отважившись взглянуть жене в лицо, он кашлянул, придав голосу досаду: «Черт, продрог, поверил прогнозу…»

-Разве,- машинально подтвердила она, ты же, кажется, брал Китаёзу? Жу-жу, ты вернулась, окликнула собаку Ольга, а лицо её стало торопливо деловым. Взяв расчёску она прошла в спальню и вскоре вернулась в джемпере и часах-кулоне на цепочке, его давнем подарке, уже вышедшем из моды, который последний раз носила на выпускном дочери, разнося по комнате аромат лака-фиксатора.

Земля пошла под  уклон,  стала бугристой, усеянной грудой  выщербленной породы, похожей в предвечерних сумерках на  буруны. Волна бьющего из-под вагона потока взбивала прибитый щебнем порванный пакет, гнала по насыпи ошметки газеты. Когда состав оказался на мосту, мерный перестук превратился в грохот. Эхо заметалось в клетке между стропил и, обретя мощь, оглашало округу. Вялая, желтеющая у отмелей вода, замелькала в просветах, ниже обретая грязно-зелёный оттенок и затем, изогнувшись, терялась в зарослях. Стоявший на мостках у будки охранник шутливо вытянулся во фрунт, опустив приклад винтовки на дощатый настил. Его взгляд скользил по окнам, выискивая внимание скучающей пассажирки, надеясь подмигнув, скрасить опостылевшее дежурство. Начался пологий, подъём. При въезде скорость поезда упала и теперь локомотив натужено её сохранял. Лесной массив покато шел вниз, на склоне прерывался и начинался на другой стороне, прикрывая ложбину с затоном или озером. Там зарождалась пелена, кое-где распадавшаяся на пучки. Они курились в просветах, подтверждая рельеф,  походя на замерший  хоровод шутих. Казалось, сморенный дневной духотой пан окрестностей успел выспаться и теперь выдыхает накопленный к вечеру запас  влажности.

Спустя неделю подвернулась странная встреча, не планировавшаяся и не вызвавшая тогда должного осознания, как глухой удар гонга в суете ждущего отшвартовки судна. По пятницам Ольга уходила на работу позднее, так как вечером задерживалась, встречая курьера, доставлявшего в комитет сводки из районных структур. С утра она устраивала разгрузку перед выходными и ценила её, это было окно, когда она была одна и могла встать позднее, прошерстить гардероб, поухаживать за комнатными цветками, заполнившими подоконник. Зная, что Наташка, вернувшись с занятий сама разогреет кастрюлю из холодильника, нарежет бутерброды и умчится с подругой на дачу, она оставляла готовку на вечер. В ту пятницу назначили отраслевой семинар, арендовали зал в доме политпросвещения, Долову поручили готовиться, так как докладчику могли задать вопросы. С утра он решил не идти в институт, а просмотреть оглавление дома. Его снова разбудил будильник, опять сработала сигнализация какой-то машины. Ольга, по пятницам сама выгуливала Китаёзу, это была длительная прогулка. Она стала собираться, но Долов опередил её, сказав:

-Пойду, нужно найти хозяина, что на него нет управы, подсуну записку под дворник.

Поняв его намерение, Китаёза опустила  морду на коврик и наблюдала за ним, помахивая хвостиком. Ольга со странной настойчивостью не уступала: «Я сама прогуляюсь, хочу подышать..», но Долов посчитал, что свежий воздух взбодрит его, а дурное настроение подтолкнуло его поступить наперекор жене.

-Меня сегодня будут заслушивать в прениях, нужно выглядеть поприличнее, а серая рубашка  не глажена…

-Да у тебя всё отделение заполнено, голубая и розовая вообще в целлофане.

Долов, собиравшийся выйти на минутку, записать номер и подсунуть записку: «Гудит всё ночь, ставьте на стоянку», ввиду упорства жены решил настоять на своём, он кивнул собаке и молча, открыл дверь. Обойдя, машину, он присел у поручня на входе в подвал, просмотрел сводку происшествий в газете, всунутой в почтовый ящик, раздумывая о рецензии на проект, который можно включить в отзыв для диссертации. Хотя она продвигалась черепашьими темпами, надежда собрать материал присутствовала в каждом задании по его тематике. Как раз на днях в столице был проездом один из ведущих разработчиков Харьковского НИИ и хотелось обсудить их ”ноу-хау”. Меж тем Китаёза, попетляв по двору, скрылась за углом. Он посидел, ожидая, что она выглянет или подаст голос, но, не дождавшись, двинулся за угол. Миновав торец, он увидел её вдалеке, кружащейся у развилки дорожки в лесопарк. Из боязни, что она вымажет лапы, он пошёл наперерез по газону, отрезая её путь к утоптанной тропинке, но она, дождавшись, пока он приблизится, устремилась вглубь парка. Долов редко ходил здесь, добираясь на работу на автобусе, а пересекать лесопосадку с прудом и выходом к промышленной зоне не было повода. Китаёзу он выгуливал на стадионе, за школой. Он вошел по дорожке, где были вкопаны дощатые скамейки с налипшей листвой и нацарапанными не спинке именами и бранью. Неожиданно Китаёза свернула  в глубину между деревьями, видимо к лавочке. Её не было видно и Долов, услышав, как она взвизгнула, ускорил шаг. На скамейке сидел мужчина, убиравший иллюстрированный журнал в дипломат. Из-под крышки выглядывали бутоны роз в целлофане. Незнакомец выглядел обрадованным и, привстав, смотрел в его сторону. По изменившемуся выражению Долов понял, что тот ожидал появление другого персонажа, но догадавшись, что собака гуляет с хозяином, он сразу смутился, и не глядя в его сторону, похлопал себя по карманам, как бы оправдываясь, что её нечем угостить. Только позже Долову пришло на ум, что у незнакомца было припасено лакомство, она без сигнала не обнюхивала чужих, попадавшихся по пути, с этим типом Китаёза явно общалась раньше, а сейчас просто учуяла в дипломате припасенный кусок. На мужчине был солидный плащ и кепи в клеточку, никак не вязавшиеся с обликом ответработника, заблудившегося в лесополосе. Вынув журнал, незнакомец, придав лицу заинтересованность, стал его листать, Долов, не задерживаясь, прошёл до поворота, Китаеза, помявшись, устремилась следом. Инстинктивно чувствуя чужой взгляд, он, не оборачиваясь, постоял на развилке. Когда вскоре они возвращались, скамейка была пуста.

Возможно сокращая опоздание, состав прибавил скорость. Деревья порознь уже не выделялись зрением, слившись в единую, отличную оттенками квелую массу. Подсчитав секунды, затраченные  на километровый отрезок, Долов вычислил, что скорость приближается к ста. Отблеск диска, теряющего колорит расплавленного металла, бежал следом, то прячась за кронами, то вновь обретая силуэт. Причудливо играя с густотой и просветами листвы ореол менял кривизну, а прорывавшиеся в межлистья иглы резали глаза. Поднимавшаяся от горизонта зыбь облаков нагоняла сумерки, незаметно стекавшие с верхушек на просеку. Изредка, теряясь в чащах, след диска мерк, расползаясь в ореол. Мгновенье спустя он вновь бежал рядом, сопровождая состав, словно обязуясь соблюсти график прибытия.

Выезжать в командировку Долову пришлось в воскресенье. Он заранее оформил задание, но опасаясь, что там, на заводе, могли, внося поправки, замарать чертежи, решил, что нужны копии. В архиве хранились белки, светокопии выполняли в типографии райгазеты, куда пришлось заезжать. Диспетчер, даже имея визу на заказе, предлагала повременить до понедельника, но Долов уговорил её, пообещав коробку конфет. Она обещала сделать к четырём. Типография была в получасе ходьбы, но он решил сделать крюк, заскочив домой В булочной у остановки, были только трюфели по соответствующей цене. Долов, сквозь витрину, заметив подъезжавший автобус, решил, что лучше заскочить в универсам у дома. Когда он с коробкой вошел в подъезд, полдень уже миновал.

В прихожей был полумрак от зашторенного окна. Это было обычно, если Ольга до ухода не выключала телевизор. Трубка уже подсела, и в ясный день яркости не хватало, но день был пасмурный. В туалете, пришедший с улицы Долов, уловил запах сигареты. Аромат был незнакомый, да и Ольга не афишировала свою привычку, чтобы не подавать примера дочери. Она могла расслабиться в компании подруг на дне рождения или на работе, после ругани не планёрке. Стоя в дверях, он оглядел комнату, что-то неуловимо изменилось. Ольга могла оставить окна зашторенными, так как заботилась, чтобы вернувшаяся с занятий Наташка полежала, прежде чем  убегать из дома, не пообедав. Постояв, он догадался, что на тахте другое покрывало. На кухне он машинально достал щи из холодильника, но есть не хотелось. Его не покидало беспокойство, что директор протежирует Крылова на введенную должность зам. главного инженера, а Осипов хотя и противится, реально повлиять не в силах и проволочка с проектом в Волжском послужит директору решающим доводом. Если бы он так не затянул с диссертацией. Необходимо было во чтобы то ни стало убедить заводчан, несмотря на отсутствие бюджетного финансирования, приступить к реконструкции и испытаниям под гарантию института. Они же обязательно учтут пожелания заводчан, хотя конечно те рискуют, вкладывая кредитные заимствования в устройства, дорабатываемые на ходу.

Разработкой данной темы институт занялся, получив информационное письмо главка. Оттуда уже не могли приказывать, но стремились показать собственную нужность. Выводы экспертов ИВТАНа о причине аварии на Чернобыльской АЭС, расходились с официальной версией. Признанные судом виновными руководители станции находились в заключении, а ученые пришли к выводу, что не были  учтены сейсмические факторы. Ссылаясь на исследования довоенной поры, в частности Шатского, доказавшего, что реки текут не там, где вздумается, а в местах разломов тектонических платформ, они измерили толщину плит под рекой Припять, рядом с АЭС. Реакторы типа РБКМ /большой мощности, кипящий/, требуют для охлаждения наличия водоёма, поэтому их располагают на берегах рек или озёр. Русла рек возникают под воздействием излучения из недр, вдоль их кромок. Накануне аварии персонал и окрестные жители поздним вечером видели  свечение у четвёртого блока, ощущали слабые толчки. На станции действовала собственная сейсмическая служба, но она не имела инструкции при внештатной ситуации. Когда за минуты до взрыва, температура в реакторе под действием электромагнитного излучения из недр стремительно возросла, нужно было сразу заглушить реактор, Это как в котле, когда избыток пара срывает крышку. Для запуска реактора  служил уран 235 или плутон 249, но их содержание в добиваемой руде всего 0,7%. Когда реакция началась, вводят уран 238, которого в добываемой руде 99,3%. Это как для разжигания печки, сначала нужен хворост, потом в огонь бросают поленья. Чем выше температура, тем сильнее реакция деления 238. Чтобы реакция не стала неконтролируемой, нужно охлаждение холодной водой. Но здесь вибрация почвы повредила трубы, которые не гнулись, а лопались. Проникший из глубин солитон плазменный, вид шаровой молнии, с температурой пять тысяч градусов, усиливал деление. Проектировщики станции, академики, такой вариант не предусматривали. Если бы операторы, принеся себя в жертву, не заглушили реактор, отключив питание, был бы взрыв масштаба Хиросимы. Операторы успели ввести йодные стержни, для поглощения нейтронов. Солитон обратил имевшуюся воду в пар, а подачи свежей не было. Крышку реактора сорвало, поток нейтронов вырвался наружу. Пожарные получили огромные дозы. Обыватели, жившие рядом с подобными АЭС в Крыму, в Октямберене,  на митингах требовали закрыть станции, вернуться к устаревшим ТЭЦ. В Армении на дрова вырубили окрестные деревья, пока АЭС,наконец, не возобновила работу. В письме главка предлагали разработать проект перевода станции на мазут. И хотя тема была не по профилю, выбирать не приходилось.

Долов включил телевизор, но ничего интересного не попадалось. Он вспомнил, что дочь упоминала про многосерийный сериал о полиции, но сейчас на этом канале шла реклама. Программа куда-то запропастилась, осмотревшись, он увидел газету на подоконнике. Подойдя, он заметил висящий на балконе плед с тахты и лужицу под ним. Что-то подтолкнуло его заглянуть в антресоль, где хранились покрывала. Рядом с подаренной сотрудниками кофемолкой и мотками мохера появился шарообразный флакон духов Диор. Папиросный ободок был надорван. Временами в комитет, из провинции, привозили презенты, коньяк или икру в банках. Переключая программы, он наткнулся на фильм, который не видел. В программе был указан режиссёр – Бонуэль. Роль молодой горничной, приехавшей в провинцию, исполняла Жанна Моро. Бедность заставила её покинуть Париж, пока были живы родители она успела окончить пансион. Она прислуживает бездетной паре, провинциальным буржуа. Обширный каменный дом, парк, конюшня. В доме, кроме хозяев, доживает свой век отец хозяйки, бывший рантье, он и нажил состояние. Он малообщителен и терпеливо сносит невзгоды старости. Домом заправляет дочь, держа супруга, увядающего ловеласа, женившегося на деньгах, под каблуком. Для мужа новая горничная, как для охотника дичь, по беспечности залетевшая в незнакомые угодья. Жене, знакомой с шалостями мужа, важно перещеголять местных нуворишей, выписывающих поваров и садовников из-за границы. Муж, отвыкший от столичных “штучек”, сразу получает отпор, но не посредством “я всё расскажу мадам”, а в унизительной реплике:”Мсье, слышала, в пользуетесь благосклонностью здешних стряпух”.  Оказавшийся невольным свидетелем эпизода пожилой господин оценил изящность парижанки, во многом зависящей от хозяина, сумевшей не уронить себя. Вечера, прежде проводимые в одиночестве, за бутылкой вина с приятелями, или у шкафа с нарядами и шкатулками с украшениями покойной жены, теперь заменились прогулками по саду в сумерках и взглядами украдкой на её окно. Её непривычные для провинции манеры, природная изящность, уроки пансиона: походка с малым сгибом колена, заступ не прямо, а вбок, в линию и хотя нет вокальных данных, голос поставлен, он слышал, как она подпевает арию вслед пластинке, вязкий аромат духов, сопутствующий её появлению, в итоге разбудили задремавшее сердце. Как-то вечером, после прогулки по парку, старик приглашает горничную к себе, достаёт из шкафа сапоги жены, купленные незадолго до смерти, и предлагает их примерить. Возможно,    фасон не так моден, но в коже чувствуется выделка. Помогая затянуть высокий шнурок, он сжимает чулок у икры, от усердия упирается щекой в колено, камера фиксирует, как вздрагивают его ноздри. Её лицо холодно, она воспринимает его поведение как возрастное чудачество, хотя оно льстит ей. Попросив её походить по ковру, он пересаживается к столу, достаёт мундштук, долго раскуривает трубку, рассказывает историю, как лет двадцать назад в усадьбу заехал знаменитый князь, возвращавшийся в Бретань. Гость делился впечатлениям от посещения горы Гарц в Альпах, где он, якобы, участвовал в шабаше ведьм. Своим присутствием и рассказами гость заворожил супругу, тогда ещё полную энергии. Расставаясь, он оставил на хранение гобелен: сцену псовой охоты где-то в Броккене. Пообещав заехать, гость больше не дал о себе знать. Достав из кладовой свёрнутую шпалеру, господин предлагает горничной расправить eё на стене. Пододвинув скамью, он просит её подняться и придерживать гобелен сверху, а сам хлопочет у нижнего края. Поддерживая края раскинув руки, горничная тянется на цыпочках, он, видя её усердие, раз за разом предлагает переместить угол, любуясь тыльным сгибом колен. Она уже не спешит, наслаждаясь замешательством, рассматривает витраж, стопку книг на этажерке, кроме того ею найден защитник от поползновений хозяина. Задержавшись у гобелена, она рассматривает всадников, наводит порядок на столе, затем, почувствовав, что для первого посещения достаточно, переобувшись в повседневное, уходит. Утром пожилой господин не выходит к завтраку, дверь в спальню заперта, на стук никто не отзывается. Взломав замок, его находят в постели, окоченевшие руки прижимают к груди сапожок, на лице застыла гримаса боли. На тумбочке раскрыта книга скабрезных похождений маркиза де Сада, рядом пустой флакон из-под  духов. Она привезла его с собой, а когда пузырёк опустел, приспособила  как упор для рамы. Очевидно,порыв ветра вытолкнул флакон с подоконника на газон.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.