Поджатая под ягодицу ступня онемела и Долов, прихрамывая, принёс из спальни пуфик. Заправляя осевшее покрывало и взбивая свалявшиеся подушки, он слегка отодвинул тахту. В нише у плинтуса что-то темнело. Запустив руку в проем, Долов не смог дотянуться, пришлось отодвигать массивную тахту. Это оказался тот самый кружевной бюстгальтер, который она примеряла тогда, утром. Это неожиданно обнаруженная улика, эпизоды недавнего фильма, запах дыма и сохнувшее покрывало, озарила догадка о возможно имевшем место адюльтере. “Ну что, старый козёл, дождался, наставили тебе рога, и произошла эта мерзость здесь, где бы я спокойно жил в неведении, а что для безбожника радость – нагадить в церкви.” В голове была какая- то сумятица, вариант случайных совпадений он сразу отверг и желание отыскать новые улики целиком овладело им.  Он внёс с балкона влажный плед и разложил его на тахте. Внимательно осмотрев, перевернул его, в одном месте ворс был слегка затёрт, но запаха порошка не было, возможно Ольга просто освежила покрывало. Полотенце, висевшее в ванной, было влажным, каким и должно быть после душа. Второго полотенца не было, нужно было быть слишком предусмотрительным, чтобы захватить своё в дипломате. На кухне Долов в мусорном ведре, под мойкой, среди остатков салата и хлебных корок, заметил винную пробку. Пустая тара задвигалась за ведро, вглубь, к нескольким, запылённым, оказалась приставленной неведомая Амаретта. Присев на корточки, Долов опрокинул бутылку, струйка капель оказалась на полу. Доза 0,7 была до работы чересчур, даже не в одиночку, может незадолго в гостях у Наташки были подруги. Если же это Ольгино, с её осмотрительностью, она не пожалеет и вылить недопитое… Долов рассеянно оглядел кухню, затем прихожую, если бы крутившаяся у ног Китаёза, ожидавшая внеплановый выгул, могла  хоть что-нибудь подсказать. Чувство раздвоенности владело им, с одной стороны азарт сыщика гнал на поиск улик, с другой, присущий возрасту рассудок успокаивал:”Что ты нафантазировал, слишком по-киношному, непохоже». Он вернулся в спальню. Зная, что к дверце гардероба, под планку, прикреплён вырезанный из журнала вкладыш актёра-латинос, он несколько секунд вглядывался в глянец, затем надавив пальцем, оставил на нём вмятину. Профиль был похож на Александра Серова, вошедшего в моду, утиный нос, пышная шевелюра, самодовольная усмешка. Ольга была его поклонницей, не пропускала трансляцию праздничных концертов, попала на его сольник в зале «Россия», приглашала с собой  мужа, и Долову с трудом удалось отговориться. В одной из телепередач он запомнил реплику психолога, что женщины ставят у трюмо не просто лицо с обложки, а чаще похожее на то, о ком безнадежно тоскует сердце. Из тщательно скрываемой ревности, он избегал касаться этой щекотливой темы. В шкатулке, где хранился её диплом, знак «Ударник пятилетки», поздравительные открытки прежних лет, лежали свернутые трубочкой полосы ватмана с карандашными набросками: её портрет, она, смотрящая на небо прикрыв ладонью лоб, она верхом с обнаженной на скаку грудью, вверху прицеливающийся купидон, ещё один: очертанье шеи и округлости заплечья до изгиба талии. Однажды, когда он подозрительно долго разглядывал эти зарисовки, Ольга прокомментировала, придав голосу равнодушие:“Это мамин знакомый, художник..» Долов уже давно ощутил, что в их отношения проникла привычка, она уже не спешила на кухню, когда он приходил с работы, не выспрашивала:“Ну, что, Филимонов не вызывал?”, а не отрываясь от телевизора предлагала:“Доля, я разогрела, азу на плите“..Она приняла за правило, несколько раз за сезон, как она напыщенно могла поведать подругам, вывезти мужа в свет, в театр или салон экспонатов; услышав от коллег, что в Манеже выставлены скандальные картины Глазунова, она с укором сообщила об этом мужу вечером. Вообще, в галерее, ей не так нравились сами полотна, многие из которых встречались в печати, как царившая в залах приподнятая атмосфера, гомон присутствующих, ощущение приобщенности  к богемной публике, возможность столкнуться со знаменитостью. В прошлом месяце на Крымском валу проходила выставка карликовых деревьев из Японии, Ольга пошла с подругой, ему, всерьез, она даже не предлагала.“Там одни гедонисты”,- язвительно подшутил он. “Вот скоро в Пушкинском впервые будут картины из музея Прадо, их художников, Гойя, Веласкес, в наших музеях нет, сходим с удовольствием”.                                                                                                                   -Прадо, это салон внедорожников,- насмешливо отпарировала она. Сам он больше ценил классику, современную живопись, футуристов он мало понимал, но открыто в этом не признавался, опасаясь прослыть невеждой.

Машинально держа бюстгальтер, Долов отнёс его в бак белья для стирки, положив на ворох сверху. Ни одна сколь-нибудь правдоподобная версия, не приходила в голову, если только не подражать сюжету мыльной оперы; вернувшись в комнату, он мельком взглянул в трюмо. Сквозь приоткрытую дверь был виден угол кровати и женский силуэт на покрывале. Он замер, потом присмотревшись, догадался, что это просто тень отбрасываемая шторой. Он извлек из вороха снятую накануне сорочку, вложил в карман визитку с институтскими телефонами и всунул в кучу. Бюстгальтер он положил сверху, вечером, готовясь к отъезду, он вспомнит про нужные телефоны, попросит жену проверить карманы пиджака и рубашек в ванной. Сам он пойдёт следом, ему необходимо проследить за выражением её лица, мелькнет ли испуг или удивление, когда она откинет крышку, он же прикинется несведущим. Вариант, один мстительнее другого, рисовался у него. Нет, он ничего не скажет, не подкрадётся сзади, вцепившись в плечи. Ему хотелось вообразить её покоробленное испугом лицо, просящий хрип: «Ты что, Сергей, что с тобой, пусти, больно”.. Нет, пусть мучается неопределенностью, выведывает у дочери.. А, какова стерва, конечно, он не исключал, что подобное случается с большинством, почему должно миновать его, может уже и было, в таких делах они актрисы. Он знал мнение и на работе и её подруг, что без встреч на стороне не испытаешь полноты жизни, обеднён домашний театр с его притворством, нет гибельного восторга разведчика, сумевшего избежать разоблачения. Да еще она уверена, что избавится от мигрени. Он всё же надеялся, что избежит этой участи, да и симптомов вроде не было. Представив их на тахте, вцепившихся друг в друга, он буквально задохнулся от брезгливости. И это после стольких лет вместе, пусть даже разных. Ему вспомнилось нравоученье из рассказа Бунина: «Но для женщины прошлого нет, разлюбила, и стал ей чужим…”