***

В саду я детства разгляжу до щёлки –

Тот самый деревянный тротуар.

А по ступенькам – смуглая девчонка:

Калитка, плиты, гравий, зимний парк.

Сказать: “Мечта!” – зажмуриться и вспомнить,

Что всё пришло не нынче, не вчера.

Ветров в ночах неугомонна повить,

Хоть то не поверяют дочерям.

Нас долго берегут от спуда веры

В потусторонний, знобкий, топкий мрак.

Как холодно в рассветах – и теперь мне –

На девяти расшедшихся ветрах.

А всё дано по памяти с надеждой,

По датам в отрывных календарях.

Событья, по большому счёту, те же,

Те ж краски – на амвонах-алтарях.

Вершится та же тайна в запрестольях,

На совесть вытесан иконостас.

И горлицы – как никогда дотоле,

И Бог – навеки смертных не предаст.

Преображённый купол – светит в окна,

И мир непостижим – что ни учи.

Я выхожу на новую дорогу,

И бубенцами – медные ключи.

Всеподнавязшей песней – льётся время,

И шелестят, чтобы пропасть, шаги.

Тенями всхохлится пред Богом бренность;

Неугомонно мысли высоки.

Звенит бумагой тетива в заплечье,

И метит в звёзды тонкая стрела.

Мир – разделенье на идеи-вещи,

Хоть память – свежий очерк обрела.

И внаугад листаются страницы

Бегущим из-под спуда сквозняком.

И с миражом уравнивая лица,

Бессмертна вязь мелодий и снегов.

Калейдоскоп мгновенья беспричинен,

И не измыслить Богом данный сон.

В саду  ли память сойкой раскричится;

Мотив ли встрепенётся,  невесом…

Три снежных дня – коросткою – за зиму,

Причерноморье первых детских лет.

И бриз – как брызги цедры апельсинной,

И о причал бетонный – мерный плеск.

Античных  сказок зыбкая граница:

Мглу будоражат – чаек вожаки.

Околыш  алый, крапчатый гранита –

И в пирсах отдающие шаги.

Мир торкнется на краткое мгновенье –

Навек, как парус, в рёбрах замерев.

Как с дальних нарубежий мановенье,

Со смутных дельт необъяснимых рек.

Швартуются в портах нездешних шхуны,

Дрейфуя на ржавелых якорях.

И капают отвеснее секунды,

И знает правду про себя моряк.

Зимовье корабельных привокзалий,

Тугие, гомонящие шторма.

Сверяясь сном всё реже с небесами,

Стремится вон – беспечная корма.

***

Странной речью словно приморозила,

                                                Чёрный омут глаз не отвела.

                                                Надкусила яблоко – и бросила.

                                                Понимаешь? Вот и все дела.

                                                        Л.Давыдова-Богданович

Одуматься, вернуться, осмотреться;

Опомниться, очнуться, двинуть вспять.

На пламенах высоких отогреться;

Реванши над потусторонним – взять.

И избежать минутных сожалений,

Понять, что упованья – Бог воздвиг.

И посмотреть на бренность – ошалелей,

И натоптать маршрут обратно – вмиг.

Идут весомей летние стихи мне –

Про то, чего меж нас – в помине нет.

Боль высказать – лишь под епитрахилью –

И отозваться на искомый свет.

Всё по местам расставит вновь – измена.

К чему – вопросы неотступных глаз?

Зеркальный омут замутить не смея,

Я сознаЮ привычных цену ласк.

И чувствую – смиреннее и тоньше,

Дней монотонность – праведней взыщу.

Соблазны нестерпимые – piu dolce! –

И в исповеди высказать стыжусь.

Таков несменно омут черноокий:

Чего-то жаль, но мир куда вольней.

О, броситься архангелам бы в ноги!

Земь – велика, соблазнов рой – на ней.

Объявит тайны – медленное время,

О незамолчном – разгласит полней.

Но буду недосяжна на заре я,

Хоть мне вернётся зло – куда больней.

Взыскуй с души своей, пеняй на волю,

Соблазнов сторонись, коль в этом толк.

Навеки прав – рождённый быть собою,

Другим не поминающий про долг.

И впрочем, это смутные догадки

О пытке той, что в мире не бывать.

Умей уйти, ни в чём не упрекая –

И на тщету не смея уповать.

***

Мир тихим бытом, прояснённым ладом.

Но жив ли ты, парений сторонясь?

Себя на неохватность тщетны траты,

Но и смиреньем землю не пронять.

Не вытеснить напраслину историй –

Проверенностью унисонных душ.

Честней – измены вольные – раздоров,

И дважды – не бывать нам в реку ту ж.

Нет истины – по край тот запределья,

Но духом вольным – не найтись и тут.

Важней ли принадлежность – обретенья?

Вкривь колеи размытые ведут.

Мне честность слов – знакома не по книгам,

А по раздебрию крутых дорог.

В Господний час – созреет поляника,

Бог станет охранителен и строг.

Я не сочтусь грехами со святошей.

Я изменяла. Изменяли мне.

Лишь это небо надо мною – то же,

А краски будут – разве по весне.

Цикорий будет с васильками – в нивах,

И солнце – та же Божия щека.

Пред всем на свете – мне не повиниться,

Небесного пред светом очага.

Глядит оторопело ангел с нефа,

И, впрочем, взор проверен божества.

Но катится во степь не ту планета,

Дары стяжая тонкого шитва.

Пребудем мы всего-то лишь людьми тут,

Но в нас надежды – запросто гостят!

Не осуждаю, чтоб не быть судимой:

Мне милые – всё наперёд простят.

***

  А стихи – это лишь стихи,

                                 И пора заводить детей.

                                        Владимир Топоров, сборник “Вольготный мастер”

Там, где в лугах размашистые травы –

И колья накренённой городьбы…

Те облики – всё ж красотою правы –

И мерой щедро данной им судьбы.

Моих видЕний первые герои,

Я вас так просто – всуе не предам.

И низадаром сгинувшие строки –

Всё ж будут в стать нагрянувшим мечтам.

Не обманусь, с обличьем ясным сверясь –

И ужаснувшись многостности зол.

В душе полощет родина – созвездья,

Для упований где – всебрАнный стол.

Вы незабвенны, первые любимцы,

Что время изводили нараспев.

Из черпака небес дано напиться,

Приникнувши невестой к городьбе.

И по душам беседуя с нездешним,

Ты истину ясней и глубже чтишь.

Мечты в зените голубеют те же,

Ты правду волей – не вотще растишь.

И закрома там страсти иноликой,

И явственней девические сны.

Уста ль пылают сочной земляникой,

Парчовые оборки ли тесны…

Я возвращусь согласно назначенью –

Под звёзды неугасные степей.

Космичное бессонно попеченье,

Взор необманен будущих детей.

И что стихи? Озвученная память –

И имя веры, скАзанное вскользь.

Сюда я буду – дальними судьбАми,

Сверчки где въявь озвучили покос.

Проделаю я странные дороги –

Любимого стезю найти чтоб лишь.

Облюбовав сей мир для веры строгой,

Себя ты пред бессмертьем обелишь.

Я знаю это предзнаменованье:

Мне сУжденный – найдётся, но потом.

Была бы ода древняя нова мне –

И был бы цел неотречимый дом.

***

Всё это – явь наследий неизречных.

ПосУлами – прекрасны небеса.

Сиянье валунов на длани речки,

Туманные бессмертья очеса.

Награждена я долей возращенья,

В Svizzera – токи Шварцвальда вобрав.

Здесь те же светят лунные растенья,

Здесь та же греет вотчина добра.

И в цвЕли – неподступные ограды,

На вёрсты вдаль – неслЕгшийся туман.

Нечаянная подыконна радость,

А боль – надежды вещая кума.

Растёсанным рассложьем византийским –

Задавшаяся сквозь бессмертье речь.

Всё в пользу тишины, как ни витийствуй,

И словом дух наполнен – лишь на треть.

Молчишь пред обелисками забвенья –

И в прежний мир – в подземьях знаешь ход.

Как молоко кобылье – круглый месяц,

И звёзды – не пасуемый ли скот?

И хлёсткое гудит в холмах раскнутье,

И ты за явь решаешь, отмолчась.

Такие заповедные минуты –

И с неуловным  дЫшащая связь.

***

Суровые, забористые зимы.

Пора неугомонная косьбы.

О, не найти к перерожденью сил нам,

И небо – сталось истинным кабы!

О, звёзды правды затрепещут, спрянув;

Отступничества высветят глаза.

А для светил искомых – в мире рано,

Дух не склонить – провидцам образам.

Очнётся небывалая икона;

По вере будет всем, рождённым ждать.

О, не всмотреться в смутные вековья,

Взмыть не дано, а – тьму лишь упреждать.

Мир умолчит о главном и искомом,

Костяшки чёток – разбирает рок.

О, пустота привычна – до оскомин,

Тщетою застлан – вечного порог.

Ключи бренчат, утраченные присно, –

По тот предел земных солончаков.

А местность незнакома и ребриста,

И ночью – не дойти до очагов.

Сверяясь с безответными часами,

На рознь лачуг – пеняет мудрость зря.

Межсёлок мы осиливаем сами:

ДосЯгнуть засветло ли – алтаря?

Дар скуден к солнцу самоизъясненья,

Но большему – на свете не бывать.

И демонам мифичного спасенья –

Свои октавы долго выпевать.

Нещадна плаха истины рекомой,

И камень преткновенья – что ни грань.

Ещё на свете многое пригодно

К соблазну – той эпохи спозарань…

Игра идёт, но океан спокоен,

Хоть палою листвою устлан сад.

О, безмятежно ль поприще такое,

Где искушенье – ладят на фасад?

***

Без коннотаций и аллюзий лживых:

Всё это просто бесконечный дождь.

Взять плащ и зонт – и в мир уйти решиться.

Иль отсидеться у камина всё ж?

Всё будет заново на щедром свете,

И станется всё снова – за дверьми.

На белых птицах обгоняя ветер,

Я в детстве раннем – облетела мир.

В иллюминаторах – одни снежинки –

И облака – чуть ниже нас парят.

А дальше – пляжей колкие песчинки –

И мне уже знакомые моря.

О, первые я девять дней рожденья –

В приморских всё же встретила местах.

Уже держалась лихо на воде я,

Превозмогая первый, детский страх.

Я видела китов, акул, дельфинов,

Качала сплёт медузий на руках.

Сейчас бы впору взять и удивиться,

Но я ребёнок юга – как-никак.

Приморские во мне взмывают корни

До выси, как Дедалово крыло.

На детство память – светит далеко мне,

Хоть море новый лик и обрело.

На солнце выйти – но набыться с тенью.

А север? Лишь простой предлог мельчать.

Искомое дано почти с рожденья,

И о блаженстве – проще умолчать.

В душе начавшись, всё там и вершится;

Стихию же объять – не хватит рук.

Хоть главное добыть – не хватит жизни,

К дверям отмычки – подвернутся вдруг.

Ноябрь – декабрь  2013 г., Москва

 

ИзбянЫе вытески

1

На поприще рождённую рефлексий –

Ты не поймёшь. А за окном гроза.

И сумрак поднахохлен – знойный, летний,

И зрение причастней образам.

На кухонке с вощёным ярко полом –

В пазу неугомонные сверчки.

И стрекотанья – поровну обоим,

И в этом упованье необорном –

Мы, как взапредь, – смешные новички.

Чему ни стать – явь оправдает немо

Эмоций бренных вязево и фраз.

Конфузясь, время узы шьёт прочнее,

Как в первый незапамятный-то раз.

Бревенчатые, сводчатые сени,

Подушки – цветью стройных пирамид.

И благостность заправлена виденьем;

И от бессмертья -тягостно  щемИт.

Святилище сокровного молчанья;

Порожики, ведущие во мрак.

От мира занавеситься б свечами,

На свой такой неисповедный страх.

2

Угомонится пОскрип половицы –

И занавески полыхнут вослед.

О, просто нечем с Богом расплатиться –

Когда отринешь внешнеее во зле…

Не надо только жалобить, канючить,

Не в те надежды – душу обращать.

Шаги почую по росе колючей,

Спешащие служить и укрощать.

И август верещит без угомону –

Неисповедной замятью цикад.

Фаянсовый расцвечен рукомойник –

Из-за стеклА нагрянул лишь закат.

Нам уделяет лето щедрой мерой –

Не высказать что без обиняков.

Уловки, прекословия, манЕвры;

Пиррихиев очертья и синкоп.

Ладов стройнО расплетье музыкальных,

И что ни час – то топкий шлейф судьбы.

Переполох эпох – из зазеркалий:

Набыться ль во вселенной нам – людьми?

Воздвигши память, кануть в неизречность,

Предоставляя властвовать – теням…

И вещность кружевней, и краски резче,

Расползшиеся ярко – по стенАм.

И есть всему предлог и оправданье –

В пережитОм, как в том, что лишь грядёт.

Никто на свете не богооставлен:

Нам истину – забвение прядёт.

Самоупивно, ласково, беззвучно –

С земли уходит смуглый летний зной.

В кадушках плавает с акаций стружка,

И изъясняется погода – сном.

И мкнёт к взакрыльям избянЫм – розарий;

Коричных яблок брякнет урожай.

И здешний август пиршествен и царствен:

Его сюжетов – всё острее жаль.

В сад низкие таращат сердце Окна,

И росный дух маалинника – вблизи.

И в лОкте мы от явленного Бога:

Дано что – неупречнее неси.

Тут сплёта откровений нет коварных,

Янтарно-лунна брезжащая старь.

Предпервая, рубежно-роковая –

Снам неописным безрассудна дань.

О мОгущий гадать на семицветье,

Твои задумки тонкие честны.

Мучительное Божее наследье –

Колодезные радужные сны.

3

Добывшие жемчужный плеск ладони,

Мерцающий луною льдистой ключ.

За взградьем – китежанские затоны,

Где в лад – дневной поигрывает луч.

А будет так на поновлённом свете:

Расступится бессмертьем океан,

И оторвётся радуга от тверди,

И тёмный берег канет, окаян.

И вострубят архангелы по нефам

Пришествие неизъяснимых дней.

И на орбитах небылой планеты

Взлоснится светом варево теней.

О, тени разбегутся непризорно,

И княжить – будет Бог свирепый зван.

Суд Божий – лишь сумнящимся бессонно:

А где-то рай, и музыка, и гвалт.

А где свет – в ковчегах китежанских,

До срока спасшихся – на дне веков…

И я мечтала там набыться – жадно:

По воле ль – мой Элизий был таков?

И в равновесье с дуновеньем сада –

Там выдумки невозможимых грёз.

А зренье, чая в омуте спасаться, –

Мускатную разгадывает гроздь.

Декабрь 2013 г., Москва