Он вечен, как материя. Он был и будет всегда. Я помню его, сколько живу. Он пережил страну, в которой вырос и шестерых (!) ее вождей. И, кажется, переживет седьмого и страну, в которой теперь живет, и опять же процветает. Чего от всей души желаю этой самой стране.

Он – не человек, он – явление. Он присущ самой сути вещей, и потому он вечен. Как гравитация. Он – экзистенциальное явление.

Над не властно само время. И даже смертельные болезни перед ним отступают.

Вот такой он, наш герой – Кобзон.

*                                                             *                                                 *

 

Сказать, что я его ненавижу – ничего не сказать. Для меня он – воплощение абсолютного всемирного Зла. И вовсе не потому, что занял известную позицию по нынешним событиям в Украине.

Никакой иной позиции занять он и не мог. Даже просто промолчать, прикинувшись тушкой – мол, моя хата с краю – он, конечно же, не мог. Я ненавижу его именно как часть мирового зла, неправды и несправедливости. Мне противно все его так называемое творчество. Это для меня – как есть протухшее (хотя любители, по всей видимости, и таких блюд, имеются и в достаточном количестве, судя по количеству народонаселения, до сих пор собирающегося на его так называемые концерты, эти священнодействия, где они вместе со своим кумиром предаются впаданию в священный транс, во время которого им являются картины и образы далекого прошлого). А я вот, уж извините, не любитель тухлятины.  Причем невзлюбил я его в далеком, даже не молодости, а детстве, когда впервые увидел по телевизору. Перефразируя известное выражение советского классика, скажу что  мои разногласия с путинской Россией – стилистические.

Стоит на возвышении, именуемом сценой, в позе, напоминающей позы, которые любили придавать памятникам Ленину провинциальные скульпторы, нечто и издает некие звуки, которые другие люди почему-то назвали пением… Громко издает, и без видимого напряжения у него это получается. Сидящим в зале эти наборы звуков почему-то нравятся – об этом говорят громкие аплодисменты, которыми они сопровожают окончание каждой «песни», которую им преподносит это существо. Он казался мне даже не живым существом, а неким сооружением для издавания особого рода звуков, которое по окончании концерта рабочие сцены окатят за кулисы до следующего сеанса. Да, эти известные официальные кремлевские концерты я считаю именно сеансами гипноза для широких масс советского населения. Эти звуки, лившиеся из каждого советсткого телевизора, которые издавал монстр по имени «Кобзон», были именно формой каких-то мантр, с помощью которых кремлевские боги устанавливали кармическую связь с подопечным им населением. Это мантры были для советских людей тем же, что госпелы для негров американского Юга. С их помощью устанавливалась сакральная связь «населения» с «элитой», и с самим «верховным жрецом», кремлевским небожителем, магическое чувство единения и общности, именуемой «советским народом». Короче, «опиум для народа».

И я думал, что они могли бы поставить Кобзона, как изделие, в серию: «Кобзон-1», год выпуска 1970-какой-то, «Кобзон-2», и так далее… А ведь по-сути, так оно и было – все эти Лещенки, и прочие-прочие, имя им тьма, и были просто копией с Кобзона, его клонами, поскольку советские власти считали его песнопения «истинным искусством», эталоном, прекраснее которого и быть ничего не может.

 

2

 

Мне скажут, мол о вкусах не спорят, кому-то и Кобзон – высокое искусство. А я и не спорю. Я себе уже все доказал, говоря словами Высоцкого.

Кобзон для меня – воплощение кича, отвратительной мерзкой безвкусицы, притворяющейся искусством..

Для русской интеллигенции свойственна всегда была излишняя толерантность по отношению к оппонентам, уважение к другому, пусть и неприемлемому, мнению. Я не отличаюсь такой благовоспитанностью и предпочитаю без экивоков мерзость называть мерзостью, а правду правдой. Белое есть белое, а черное есть черное. Хотя я и понимаю, что все вокруг нас исполнено оттенков. Но случай с Кобзоном, это не тот случай, поверьте.

Переломные исторические моменты все расставляют по свом местам и всем сестрам раздают по серьгам.

Местечковый украинский еврей из беднейшей семьи, отрекшийся от своей родины и провозгласивший, что он ее ненавидит (а за что, собственно, что плохого Украина ему сделала, кроме того, что его породила и дала путевку в жизнь, как говорили в советские приснопамятные времена ?) – получит свое рано или поздно, если уже не получил. Всю жизнь пресмыкаться перед власть имущими, подличать, ползать на животе ради начальнической подачки, пусть и очень жирной, быть всю жизнь придворным лизоблюдом и по совместительству певцом – это ли не прижизненное и пожизненное наказание ?

Презирает Запад (якобы), а у самого сын и денежки в ненавистной Америке. А что они там делают ? Почему не живут в богоизбранной и столь любимой Кобзоном  России ? Вопрос риторический. Кобзон никого и ничто не любит, кроме себя самого и денег, которые дает близость к власти, безразлично к какой, будь то Генеральный секретарь ЦК КПСС, или шеф Единой России.

 

*                                                         *                                                         *

 

Помню, как любили мои родители эти самые кремлевские праздничные концерты по тогда еще черно-белому телевизору. Особенно мать. Я же всякий раз, как только такой концерт начинался и на сцену выкатывался неизбежный Кобзон, уходил в свою комнату, или же на улицу, чтобы только его не слышать.

Я тогда уже был заражен этой заразой по названию рок-н-ролл.

 

 

Помню, как-то по окончании школы и неудавшейся попытки поступления в институт я устроился работать на завод. Я был молодой шалопай и все. Что меня в жизни тогда интересовало – были девчонки и рок-н-ролл. У меня была девушка по имени Рита и коллекция дисков с рок-музыкой, которая по тем ценам тянула на стоимость «жигулей-копейки». Я был провинциальным плэйбоем и бездельником. Не было в нашем городе ресторана, где бы меня не знали как завсегдатая.

И вот в один из вечеров, когда я с компанией друзей возвращался из одного из таких заведений, нас просто на улице ни с того, ни с сего остановил милицейский наряд и препроводил в располагавшийся неподалеку райотдел. На наши вопросы, что мы такого сделали, нам было сказано, что слишком громко смеялись в вечерний час, когда всем порядочным людям спать пора.

Они отвели нас в райотдел, где продержали до полуночи, опрашивая всех по очереди. Меня допрашивал наш участковый. Первым делом он поинтересовался, что у меня в сумке и, узнав, что это диски с музыкой, забрал их у меня и стал рассматривать.

– Что, у тебя нормальной музыки нет, все эти лохматые ? – спросил он меня. На мой вопрос, а какая это, нормальная музыка, он отвечал:

3

 

– А ты не умничай. Вот такая, как эта, – он подошел к висевшему на стене радио и сделал его погромче. Кобзон пел «С чего начинается Родина». Обычно ее исполнял Марк Бернес, но тогда, я точно помню, это был Кобзон.

С этими словами участковый достал из ящика стола ножницы, подошел ко мне и приказал какому-то типу в штатском, который все это время сидел на стуле у дверей, подержать меня покрепче. Тот с готовностью подскочил ко мне и схватил сзади за руки. Участковый же опустился на одно колено и разрезал снизу до колена штанины моих расклешенных джинсов, стоивших мне почти двухмесячной зарплаты моей матери. Потом он поднялся  и быстрым ловким движением отхватил мне клок волос из моей модной длинной прически, которую я отращивал все месяцы по окончании школы, так что она сразу превратилась ни во что, а я стал похож на пугало.

– Вот так, – закончив операцию сказал участковый. – Завтра придешь ко мне нормально, слышишь, нормально подстриженный,  и в нормальных брюках, чтобы похож мне был на нормального советского человека, а не на этих уродов волосатых.  А пластинки твои пока у меня в сейфе полежат. Один с патлами по плечи, другой босиком по городу, да еще и не в ногу шагает… Это что такое ? – говорил он, разглядывая конверт “Abbey road” Beatles. – Все должны шагать в ногу, понятно тебе ? И делать, что начальство велит, – и он приказал проводить меня до выхода все еще державщему меня за локти громиле.

На улице меня поджидали чуть в отдалении те из моих товарищей, кого уже отпустили.

Меня душили слезы бессильной злости. Вот тогда-то я и понял, с чего начинается моя родина – с ненависти. Ненависти ко мне, как личности. Она, эта родина, эта страна, презирала меня как отдельную, самостоятельную и самодостаточную единицу, человека.

Я нужен был ей только в солдатском строю, неотличимый от миллионов других таких же «строителей коммунизма», неотделимый от них и полностью ей, этой родине подвластный. С того дня я возненавидел Кобзона окончательно.

Когда же я на следующий день пришел к участковому, постригшись в знак протеста наголо, он, ухмыльнувшись, скзал лишь:

– Так и то лучше. На наших клиентов похож. А пластинки твои пока у меня полежат. Иди и скажи спасибо, что легко отделался. А то сообщу по месту работы в комсомольскую организацию, что преклоняешься перед Западом, тебе там выволочку-то устроят.

Какое-то время спустя ко мне подошел на улице один из знакомых местных гопников, живший в соседней переулке. И спросил, не хочу ли я получить назад свои диски. И назвал их точную рыночную стоимость. Я был удивлен его осведосмленностью – обычно эта публика никакоц музыкой не интересовалась, их специализацией было «бомбить» в день аванса и получки подвыпивших работяг в темных переулках городских окраин.

Таким образом, он предлагал мне купить у него мои же диски во второй раз. Мы поторговались, и сошлись на пятидесяти процентах. Не знаю, сколько из этой суммы забрал себе участковый, а сколько дал за посредничество тому бандюгану.

Расскажу другое. Много лет спустя, когда СССР затонул, что твой «Титаник», и все затрещало по швам, а народ обнищал до крайности, я однажды встретил на городском рынке того самого участкового. Это был небритый сморщенный старик с сизым носом, пьяный уже с утра, либо не просохший со вчерашнего. Под носом у него красовалась замерзшая сопля – была зима. Занимался он тем, что противным старческим дребезжащим голосом выпрашивал у торговок мерзлую непроданную картошку и обобранные с купусты листья. Его бывшую профессию, кроме прочего выдавала выцветшая ментовская шапка с

 

4

 

темным пятном на месте бывшей советской кокарды и красные лампасы на грязных замызганных штанах.

Торговки, видимо, хорошо этого попрошайку знали и подавали ему не очень-то охотно. Из овощного ряда он прошаркал в рыбный и стал просить у теток рыбные головы.

Я шел за ним и твердо хотел, когда представится возможность, врезать ему по мерзкой сизой пропитой роже. Не сделал я этого только потому, что не захотел испачкать в его соплях руку, а вовсе не из христианского сочувствия и человеколюбия, сознаюсь.

А тот гопник, его подручный, кстати, в девяностые стал хозяином двух небольших заводов и богачом. Потом, правда, его взорвали вместе с его джипом его же друганы.

 

*                                                         *                                                         *

 

В истории человечества поразительным образом все злое, порочное, ненастоящее, человеконенавистническое предается забвению, исчезает, а остается лишь правдивое, исполненное любви и честное.

Кто теперь из нынешних россиян прочел хотя бы страницу из Фадеева, Симонова и прочих секретарей Союза писателей СССР, кроме выпускников филфаков, скажите честно ? Просто по зову души прочел ? Никто. Все это умерло если не вместе с их авторами, то уж точно вместе со страной, подобное псевдоискусство породившей. И удивительным образом, «Мастер и Маргарита» живы и жить будут – потому что там правда. А искусство есть правда. Во лжи искусства быть не может по определению – гений и злодейство несовместны, как известно.

Современная же путинская Россия вслед за СССР объявила кобзоновскую ложь искусством. И это говорит не только о том, что эта ложь долго жить не будет, но и ставит вопрос о дальнейшем существовании самой этой страны, поклоняющейся лжи и злу, сделавшей их своим кумиром.

Кобзон похоронил Брежнева, его любившего и СССР, сделавший его своим фаворитом. Похоже, он же похоронит и путинскую Россию, и ее вождя, который к нему благоволит.

 

Да здравствует Кобзон !

Уважаемый господин еврейский бог ! Саваоф, или как там они Вас называют, вы уж простите, я не из ваших. Прошу Вас очень-очень, дайте ему еще долгих лет жизни. Дайте ему сил побороть не только рак, но и СПИД, и эболу, если они вдруг к нему прицепятся, чтобы он мог исполнить ему предначертанное.

 

Слава Украине !

 

 

Сергей Титикало, г.Черкассы, Украина.