Время безжалостно справедливо к нам. Время исцеляет, время губит. На смену нам придут другие. И их будет очаровывать и обманывать жизнь. И разве устанут они обманываться в ней? Они тоже будут ждать, и томиться в ожидании. А после, вопрошая к ушедшему, станут искать ответ, но ответа не будет и все их вопрошания останутся неуслышаны кем-то тайным. И этот тайный не устанет созерцать великое и прекрасное бессмыслие жизни. Нечто рожденное, рождено чтобы истлеть. Все, что было и есть с ним – лишь время, но и это время имеет свой конец. Только великий и тайный останется во все времена, и только безмерность его одиночества была способна сотворить этот мир.

Двенадцать лет. Двенадцать томительных и гнетущих превращений жизни. И все эти годы комната ждала его. Она хранила образы не тронутые временем, не ведомые никому. И все осталось таким же, как было когда-то – все тот же старый письменный стол, все та же серая унылая мебель, тот же скрипящий дощатый пол, тот же портрет молодой женщины в старомодном платье. И теперь уже казалось, что все эти двенадцать лет были только сном, так непохожим на быль, что хотелось скорее проститься с ним и забыть. И в зеркале стоял худощавый робкий юноша, но электрическая лампа всхлыпнула холодным огнем и свет, коснувшись лица, обнажил его подлинность – нет, не сон! И как будто кто-то вдалеке говорил веселым голосом. Но это только отголос прошлого, воскресший на мгновение в памяти.

Как томительны и долги годы ожиданий, годы надежд, годы юности. Мечтающие о грядущем они стремились вдаль и нетерпение гнало их все дальше. Так же тяжело было сознавать: не сбылось, не случилось, не со мной и больше никогда… И больше никогда этот разум, что так жадно некогда требовал будущего, больше никогда не вспъянит его грядущее и дальнее.   “А что же дальше?” – невольно спросит он и страх застилает дорогу его размышлений.

«Все кончено», – сказал человек в комнате. Минуту спустя он сидел запрокинув голову в старом кожаном кресле, держа в правой руке револьвер, украшенный гравировкой и гербовым оттиском. Из его правого виска мерно стекала красная липкая жидкость, скапывая на немытый дощатый пол. Лицо с портрета смотрело улыбаясь вниз. Револьвер выскользнул из руки и упал, обагровелой рукояткой вверх. Старые часы на стене отбивали секунды. За окном поднялся ветер и первые капли застыли на треснутом стекле окна.