Однажды утром я пришел в сберкассу. Не помню уж, по каким делам, толи заплатить за коммунальные услуги, толи перевести алименты в Женеву.
Открываю, значит, входную дверь, причем с большим трудом. Наверное пружина в конец заржавела, думаю.
«И когда они уже эту дверь заменят», – слышу. Какая-то женщина смотрела на дверь и на меня заодно с сожалением. У женщины на голове пестрела широкополая шляпа.
Подхожу к кассе и, как бы это сказать, обмираю. От удивления. У кассы происходит натуральное ограбление! Двое мужчин в масках быстро складывают в сумку наличность, которую им выдает испуганная кассирша. Посетители сберкассы стоят вокруг с испуганными, но завидующими лицами.
Вот уж не знаю, откуда взялась у меня смелость. А самое главное, наглость. Подхожу к этим грабителям и уверенно так заявляю:
– Мужики, дайте пятихаточку.
Ну а чего, думаю, теряться. Грабители удивленно на меня посмотрели. Удивление сквозило через их маски с прорезями на глазах и рту.
– Вали-ка отсюда пока цел, – отвечает один.
– Почему вали-то – удивляюсь, – дайте пятихаточку, вам пустяк, а мне приятно.
Один из них протянул мне сторублевую купюру. Они торопились, собирая выдаваемую наличность.
– Товарищи, – обращаюсь снова, – надкинуть бы надо. Чего ж я по нынешним ценам на сто рублей куплю?
Грабители заметно нервничали. Мало того, что с минуты на минуты должна была приехать милиция, так еще и я тут пристал со своими капризами.
– На тебе пятьдесят евро, иди гуляй, – сует мне в руку другой грабитель.
Вот это уже разговор, думаю. На пятьдесят-то евро и букет цветов можно купить, и бутылку шампанского «Дон Периньон». Чем не жених, думаю. Пойду к Марусе.
Пока я все это у себя в голове представлял, грабители благополучно скрылись с деньгами. Люди, находящиеся вокруг, зашумели.
– Послушайте, то, что вы стали жертвой ограбления не дает вам права создавать новую очередь в кассу! – кричал высокий брюнет в очках, – я, между прочим, тоже явился заложником. Однако я помню, что до ограбления вы стояли в очереди за мной!
– Я занимал за полной рыжей женщиной! – отвечал его оппонент, – вы можете ее сами спросить, да только она по-моему в обмороке.
А я стою с этой пятидесятиевровой купюрой и думаю: «Как хорошо, что я в сберкассе, тут и обменять на наши сразу можно!».
Подхожу к окошку «Обмен валют». Протягиваю ей эти пятьдесят евро вальяжно. А она мне заявляет:
– Вы подождите охранника. У него к вам имеется несколько вопросов.
И деньги, главное, не спешит возвращать. Странно, думаю. Какой с меня спрос, тем более, охраннику.
Гляжу, забегает лейтенант, на несколько лет старше меня. Глаза по пять копеек.
– Где он? – кричит.
– Тут, – отвечает кассирша из окошка «Отдел валют». На меня показывает. И мои пятьдесят евро в свою необъятную грудь прячет…
Лютый лейтенант подбегает ко мне и как зарядит кулаком промеж глаз! Аж искры посыпались. «Ничего себе, – думаю, – сходил в сберкассу».
– Ты чего ж, паскуда, государство-то расхищаешь? Что ж ты отбросам общества помогаешь? – кричит он мне.
А я стою, в себя прийти не могу. Удар-то все таки был неслабый. За что он меня так, думаю. А лейтенант продолжает.
– Сейчас полковник Герасименко приедет, он тебе задаст!
Люди вокруг испуганно зашептали: «Полковник Герасименко, полковник Герасименко…».
Открылась входная дверь. Неожиданно легко открылась. Может пружину смазали, а может открывающий дернул посильнее. Зашел мужчина с усами. На вид ему было лет сорок, а может и пятьдесят, он носил строгий костюм и начищенные до блеска ботинки. Взгляд его был хладнокровнее, чем все семейство пресмыкающихся. Он целенаправленно направился ко мне.
– Полковник Герасименко, – представляется, – а вы как я понимаю товарищ Дмитриев.
– Как это вы так поняли? – спрашиваю.
– Работа такая, – отвечает.
Рядом стоящий лейтенант преданно улыбался. Мол, я же говорил! Полковник Герасименко – это голова!
– А мы за вами давно наблюдаем, – продолжает полковник.
Кто это мы, думаю. Мы с лейтенантом? Или… Страшная догадка пронзила мой мозг – КГБ!
– Сегодня вы пособничали расхитителям государственной собственности, – спокойно заявляет полковник, – и это не первый ваш проступок.
А он-то откуда знает, думаю?
– Включите запись! – командует Герасименко. Откуда ни возьмись появился телевизор.
Включают – а там меня показывают! Вот я с друзьями пляшу в каком-то ночном клубе и машу пиджаком над головой. Начинаю прикидывать, – а это ведь года три назад было. Это ж когда меня взяли в разработку? Вот я пью трехзвездочный коньяк «Арарат» прямо из бутылки. Причем, бутылку я зачем-то обернул в бумажный пакет.
– Подобострастие западу… – комментирует полковник.
Вот я скачиваю с интернета альбом группы «Гражданская Оборона». Вот пою на гитаре песню «Мы в глубокой жопе». Мои друзья сидят рядом и весело хлопают.
– У нас еще много такого материала, – выключает запись полковник, – но это все не самое страшное.
Что ж тогда самое, думаю. По моим ощущениям у меня распух правый глаз. Лейтенант стоял справа от меня и влюблено глядел на Герасименко.
– Вы узнаете эту женщину? – спрашивает, показывая мне фотографию милой девушки.
– Так точно, – отвечаю, – это Оксана Шарафутдинова, моя бывшая одноклассница.
– Для кого одноклассница, – говорит полковник, – а для кого дочь крупного криминального авторитета Вазгена по кличке ВАЗ 2110. Общение с ней автоматически делает вас пособником всех его злодеяний.
– Да каких злодеяний, – кричу, – мы с Оксаной в начальной школе в бутылочку играли! Через платочек целовались! Я ее уже лет семь как не видел!
– Запиши, – обратился Герасименко к лейтенанту, – имел интимную близость с дочерью врага народа.
Тут я в конец растерялся. Мало того, что за мной следили все это время, так еще и обвиняют в интимной близости. Да разве ж это близость? Вот услышала бы Маруся про такую близость, вот смеялась бы до слез.
– Что же нам с вами делать? – спрашивает Герасименко, – при всех отягчающих обстоятельствах вас можно посадить лет эдак на… да на всю жизнь, в принципе.
Лейтенант лучезарно улыбался.
– Я патриот, – кричу, – я имел возможность эмигрировать в Израиль, но не стал! А возможность имел! Я Родину люблю!
Лейтенант подал голос:
– Товарищ полковник, а может сделаем его французскоподданным.? Изменим его документы и пусть будет он не Слава Дмитриев, а Жан Жак Руссо? Весь честной народ будет его презирать, как француза, а контрразведка уличит в нем шпиона!
Тут уж я испугался не на шутку. Где это видано, чтобы я вдруг стал французом? Не надо мне такого счастья, лягушатником слыть. Это ж как я в глаза Марусе смотреть буду с французским-то паспортом…
– Вобщем вы поняли, товарищ Дмитриев, – говорит мне Герасименко, – в наших силах абсолютно все. Так что вы пока идите, но помните – мы за вами наблюдаем!
И я, попрощавшись, удалился. Без пятидесяти евро и чувства защищенности. Пришел домой, позвал друзей. Угостил их селедкой под шубой, которую накануне забрал у Маруси. Маруся хорошо ее готовить умеет.
Вдруг Анатолий закашлялся. Выплюнул на руку маленькую железячку:
– Это что за инородные тела у тебя в салате? – спрашивает.
– Не обращайте внимания, – говорю, – это микрофоны. С ними вкуснее.