Ночной гость

Рассказ первый

Время было позднее. Людмила давно уложила детей и сама готовилась ко сну. Привычным движением она положила ложку меда в чашку с теплым молоком и, не торопясь, размешала. С улицы, через открытую лоджию, доносились голоса гуляющей молодежи. Перекрестясь, женщина поднесла молоко к губам и замерла. С лестничной площадки отчетливо слышались возня и крики. Людмила подбежала в двери и приникла к глазку. А тем временем голоса звучали все громче, женские и мужские вопли, брань. Люда видела, как напротив квартиры Любаши суетятся двое и что один из них – это их соседка Тонька. Толком было ничего не видно и, вдохнув поглубже, Людмила распахнула дверь.

В тусклом свете лампочки перед ней предстала странная картина. Полуголое тщедушное существо мужского пола в семейных трусах барахталось в богатырских объятиях Тоньки и ругало ее на чем свет стоит.

– Пусти меня, сволочь… старая! Кому говорят, пусти!

– Это я-то старая?!

Тонька что есть силы рванула упиравшегося мужчинку к лестничному пролету. Тот в последней надежде попытался зацепиться за скользкую стену, а в результате лишь больно ударился локтем и заголосил еще отчаяннее. Его крик долго эхом витал от двери к двери, пока не замер где-то внизу. Подъезд молчал.

– Что происходит? – в недоумении воскликнула Людмила.

– Мили… мили… цию, – прохрипел мужичок. Его растрепанная черная бородка задралась, глаза метали молнии, а тело продолжало извиваться, не в силах вырваться из бульдожьей Тонькиной хватки.

В этот момент из своей квартиры вышла рыдающая Любаша, сорокалетняя, рано постаревшая женщина. Одной рукой она размазывала тушь по лицу, а другой держалась за сердце.

– Ох, ну как, ну как?! Мое сердце – сердечная рана! Где же они, силы небесные? – вопрошала она неизвестно кого охрипшим от слез голосом. Было заметно, что Любашка слегка выпивши.

– Люба, не будь дурой! Осатанели бабы совсем! Люди! Пусти! – мужичок извернулся и все-таки смог укусить Тоньку за руку. Та взвыла, сделала последний шаг к лестнице и лихо швырнула гаденыша со ступенек. Не понадобилось даже традиционного пинка. Легкое, как перышко, создание мигом пересчитало все ступеньки и оказалось пролетом ниже.

– Что вы делаете?! – теперь уже во весь голос закричала Люда. А к перилам бежала протрезвевшая Любаша.

– Сергуня, соколик! – тоскливо, хлюпая носом, позвала она.

– Имей гордость, Любашка, – строго произнесла Тонька, отодвигая ее локтем.

Людмила смотрела, как маленький худой незнакомец встает сначала на карачки, а потом на ноги, дико озираясь и ощупывая себя, словно до конца не веря, что цел. «А он действительно легко отделался. Пара ссадин и синяки», – подумала она про себя. Женщина внимательно оглядывала Любашкиного гостя, мысленно сравнивая его с мужем. «Лёшка мой покраше будет, – отметила она. – А тут и смотреть не на что».

Тем временем мужичонка внизу постепенно приходил в себя и дрожащей, скорее от обиды и гнева, чем от страха, рукой натягивал чуть съехавшие трусы.

– Одежду отдай, дура! – крикнул он Любаше. «Сергуня» боязливо смотрел в конец следующего пролета и попятился в угол, когда скрипнула дверь одной из квартир. Скрипнула, выдала тихое старушечье «ах!» и тут же захлопнулась. Несчастный стиснул зубы и в ярости взглянул вверх.

– Ну?!

– А ты так иди, – ухмыльнулась Тонька. – На улочке тепло. Авось, подберет кто-нибудь.

– Я заявлю на вас! Ты мне ответишь! – мужичку явно не хотелось в таком виде разгуливать по улицам. Впрочем, кто знает, может, дома его ждала жена…

– Отдай ему одежду, – шепнула Людмила Любашке. – А то и впрямь заявит.

Любашка, не переставая плакать, пошла в квартиру и вернулась с ворохом тряпья. Тонька его тут же выхватила и так же лихо, как и хозяина, бросила вниз. Мужичок кинулся ловить добро, схватил штаны, но, пытаясь одновременно ухватить рубашку, выронил и первые. Кряхтя и бормоча проклятия, он кинулся собирать пожитки, среди которых была также барсетка. Сложив большую часть у окна, человечек стал натягивать брюки. Ботинки ночной гость надевал уже на голые ноги, напрочь забыв о носках. В последний раз одарив женщин ненавистным взглядом, он быстрее ветра унесся вниз по ступенькам.

– Что вы творите? – начала выговаривать соседкам Людмила. – Ты вообще хороша: скинуть человека с лестницы. Ведь убиться же мог!

– И невелик-от и человек, – фыркнула Тонька.

– Какая разница?! Человек всегда человек. И за такого посадят.

Тонька махнула рукой и, зевнув, пошла домой.

– Ну, ты-то чего ревешь? – обратилась Людмила к Любаше. – Кто он?

– Кавалер… был, – тихо выдавила Любаша и пуще прежнего залилась слезами.

Внизу послышались шаги. Обе узнали участкового.

– Ну, что у вас? Имейте в виду, я пришел только потому, что мне сказали, здесь кого-то убили. Если не так, то я постараюсь это исправить, – недовольно протараторил он.

– Ничего, Васильич, нормально все. Иди спать, – успокоила его Люда.

– Какое тут спать?! Еще бы посреди ночи подняли! Сами бы шли спать, чем ерундой страдать! Что за голые мужики в подъезде?

– Дак поссорились они, он и ушел.

– В чем мать родила?!

– Нет, он тут потом оделся и ушел.

– А Вы, гражданка, пьяны, вижу, – обратился он к Любаше. – И не стыдно? Молодежь там внизу так не буянит.

– Да что Вы! – запротестовала Людмила. – В честь же выходных. Чуть-чуть.

Участковый стоял перед ними, переводя взгляд с одной на другую.

– Идите спать уже, – пробурчал он наконец. – Приличные люди вроде. Чтоб в последний раз. Ясно?

– Ага, – одновременно кивнули женщины, провожая взглядом участкового.

– Ну? – Людмила пристально посмотрела на Любашу. – А вот теперь ты мне все расскажешь. Пройдем в квартиру. Да не ко мне! У меня дети спят.

На кухне у Любаши лежал перевернутый стул и горел свет. А в коридоре валялась чудом не разбившаяся ваза с искусственными цветами.

Быстро наведя порядок, обе женщины уселись за стол, за которым еще час назад мирно беседовали и пили вино Люба Никоненко, одинокая вдова, и старший инженер машиностроительного завода Сергей Павлович Шилов, разведенный, но вполне приличный человек. «Он в киоске минералку покупал. Худой, как моя жисть! Так мы и познакомились». По словам Любаши, Сергуня не проявил должного сочувствия, когда она в нем нуждалась. Люда знала, что после пары рюмок Любашу тянет в слезы. Два года назад она потеряла в автокатастрофе мужа и сына, и с тех пор ее психика сильно пошатнулась. А утешать пьяную женщину на первом свидании умеет далеко не каждый. «А я Тоньке позвонила. Все ей рассказала. Она понимает, что нет в мужиках сочувствия». Люда лишь качала головой. Тоньку надо было знать: баба решительная, коня на скаку остановит. Схватила Сергея Павловича за шварник и вышвырнула, как котенка. «Ах, то ли был мой Вася! Душевный человек! И погладит, и приголубит. Я же как роза в теплице была подле него».

Было уже далеко за полночь, когда Люда вернулась домой. Свет на кухне так и горел, а на столе стояло холодное молоко. Она не стала его подогревать, сойдет и так. Муж был в ночную смену, а завтра выходной. Тоска на сердце. «Неужели я из всех троих самая счастливая?» Но самая ведь не значит, счастливая. Не любят наши мужчины разговоры по душам. И на комплименты скупы. Где уж там цветы подарить или на тротуаре написать «с добрым утром, любимая». Они машины выбирают более тщательно и любят их больше. Говорят, любовь бесценна. А что это значит? Вообще ничего не стоит? «Разогрей, ужин, дорогая. Погладь брюки, дорогая. Сделай мне массаж, дорогая». Конечно, я дорогая. Очень дорогая. Не дешевле миллиона алых роз. И прямо сказать гордость мешает. А намеки они в упор не слышат. Может, ждет Любаша ласковых слов, просто человеческой беседы, способной заглушить ее боль. А стоит ли ждать?

Ну, все. Хоть завтра и выходной, но она должна встать пораньше. Череда домашних дел ждет ее с самого утра. Люда вздохнула и устало провела рукой по выключателю.

Самогонщица

Рассказ второй

Люда аккуратным движением положила в пакет резиновые сапоги и в сотый раз поправила перед зеркалом прическу. Ах, скажите, пожалуйста, как сделать, чтобы, даже копаясь в земле и навозе, выглядеть королевой! Вчера она весь день убирала квартиру, а сегодня утром муж увез мелких к родителям, сам будет завтра, а дети в конце лета… В дверь требовательно позвонили. В прихожую ураганом ворвалась Тонька.

– Доброе. Люся, у меня дело.

Людмила посмотрела на часы. Если не будет проблем с железнодорожным переездом, она приедет в Лукьяново через час. Но Тонька… Тонька – это целых три железнодорожных переезда.

– Ой, давай до вечера. Я спешу. К отцу еду.

– К отцу – это хорошо. Привези мне от него самогонный аппарат.

– Что?! – Тонька умела огорошить.

– Ты мне что месяц назад говорила? Дескать, валяется на чердаке аппарат. Привези, а?

– Так это еще в старом доме, пока мать была жива! Тю-тю аппарат давно. И дом снесли и его вместе.

– Нет, ты не гони. Кто ж его оставит?! Папаша, поди, с собой прихватил. Домик-то обыщи.

– Делать мне нечего. Отец давно самогон не гонит. Все, я опаздываю, – Люда напрасно пыталась просочиться между стеной прихожей и необъятным телом соседки.

– Люська, – Тонькино лицо посерьезнело. – Ты обещай, что поищешь.

– Обещаю. Не задерживай меня.

– Я вечером зайду.

Тонька ушла. А через минуту Люда выбегала из подъезда. Самогон не гонит – покупную гадость жрет старик. Она в огороде окучивает, а он на кухне с соседом. Надо прибыть пораньше, чтобы разогнать это безобразие…

Людмила возвращалась вечером. Спина ныла, руки отваливались. В отворотке ее этажа мелькнула тень и замерла. Соблюдая меры предосторожности, женщина заглянула за угол. Прижавшись к стене, напротив Любашкиной квартиры, стоял представительный мужчина в галстуке и с огромным букетом алых роз. Ей показалось, что, увидев ее, человек облегченно вздохнул.

– Здрасте, – пробормотала Люда и шмыгнула к своей  двери, второпях доставая ключ. Не сразу, но она его узнала. Это был тот самый ощипанный цыпленок, которого Тонька пару дней назад спустила с лестницы. Вот уж воистину одежда меняет людей.

Через два часа в дверь позвонили.

– Привезла? – на пороге стояла Тонька.

– Нет! – почти со злостью ответила Людмила. – Нету у него самогонного аппарата. А был бы, фиг бы отдал. Но я весь дом обыскала. – Она врала. Ничего она не искала.

– И что же делать?

– Бросать пить!

– Вот только жить меня не учи! Ладно? – сказала Тонька и пригорюнилась.

– Хорошо, – Люде стало ее жалко. Тонька была слаба до спиртного. Только недавно в запое была. И все-то ей неймется. – Ну, заходи уж.

Они сидели и ели из блюда смородину.

– Неужели без аппарата никак?

– Ну, если только брагу.

– Правда? А ты знаешь как?

– Что как?

– Ну, делать брагу.

Людмила хмыкнула.

– Теоретически.

– Диктуй, – Тоня достала из кармана халата какую-то бумажку и огрызок карандаша.

– Ааа… Ты это серьезно?

– Люся, не томи.

Людмила вздохнула.

– Ты неделю назад говорила, твое варенье забродило.

– Ага. Черничное. А что? – Тонька ерзала в нетерпении.

– Выбросила?

– Да ты что! И так с Веркой съедим.

– Не надо. Велика банка?

– Трехлитровая.

– Хм. Перелей все в пятилитровую. Залей водой. Дрожжи добавь.

– Сколько? – Тонька торопливо записывала.

– Ну, грамм сто-сто пятьдесят.

– А сахару?

– Так варенье же сладкое. Но можешь добавить полкило. И да – вода пусть не горячая будет – чуть теплая. Размешать не забудь.

– А потом крышкой и в шкаф!

– Нет! Поставь в более теплое место, у батареи, например…

– Какая батарея, Люся?! Лето же. У меня вон на лоджии сафари.

– Сахара.

– Я поняла насчет сахара. Полкило, значит? Ладно. Все? – Тонька встала.

– Ну, вместо крышки лучше перчатку. Отец всегда так делал. Чтоб газы не копились.

– Кожаную или вязаную?

– Тоня! Резиновую! Не тупи.

– Ладно-ладно. Все ясно. Точно не хуже самогонки?

– Точно! Даже лучше. Прям настоящее красное вино будет.

– Ой, спасибо. Сегодня же залью.

– Ну-ну, – Люда помахала ей рукой.

– Спокойной, – Тонька цапнула последнюю ягоду и ушла.

Три дня спустя Людмила хозяйничала на кухне и слушала Любашкину болтовню. Ей было приятно смотреть на ее радостное помолодевшее лицо.

– А зря ты ее учила бражку делать. Нельзя ее до этого дела допускать.

– Достала она меня. И брага не водка. Градус совсем не тот.

– А ты знаешь, он ведь до сих пор Тоньки боится. Каждый раз, прежде чем из квартиры выйти, меня в разведку посылает!

Женщины дружно засмеялись.

– Так у вас с ним любовь? – Люда булькнула в чашку пару кубиков льда.

– О да! И мне дай. Он со мной все сериалы смотрит. Слушай, жара невыносимая…

Внезапно их беседу прервал оглушительный хлопок. Резкий, звенящий.

Любаша вскочила.

– Это же у Тоньки! – она выбежала на лоджию Людмилы и высунула голову.

– Она что там, не оговорилась насчет сафари? – пробормотала Люда.

– Тоня, Тоня! Жива? – спрашивала Любаша. Люда не спешила высовывать голову в окно. Она до сих пор помнила ту жуткую историю… До нее доносились лишь соседкины матюги.

– Пойдем, – Любаша потянула Люду за собой.

Они долго звонили Тоньке в дверь. Когда та открыла, обе увидели гримасу ярости на ее лице. В руке женщина держала веник.

Они прошли в квартиру. Людмила уже начала догадываться, что случилось, и все-таки вид лоджии заставил потерять дар речи. Она походила на полотно художников-авангардистов: стены и пол украшали бурые пятна, струйки бежали по стеклам. Повсюду лежали осколки, два даже застряли в ящике напротив.

– Трех дней не прошло! Какого лешего взорвалась эта проклятая банка???

– Жара потому что… Твое варенье, наверное, сильно перебродило.

– Кошмар! Как я все это отмою?! Ты на одежду посмотри! – Тоня потрясла висевшим бельем. – А если бы я рядом была?!

Людмила молчала. Ей самой было страшно это представить. А Любаша вдруг разразилась хохотом.

– Ой, не могу! Во Тонька! Самогонщица наша! А вот у меня рассольчик есть. Хочешь здесь разбрызгать?..

Тонька в досаде замахнулась на нее веником. Любашка с визгом выскочила в комнату и продолжила глумиться оттуда.

– Да вот ты мне скажи, как мне еще и вот это достать, – и Тонька принялась прыгать, пытаясь что-то сбить с потолка.

Люда взглянула наверх и увиденное впервые заставило ее улыбнуться и засмеяться. К потолку, намертво прибитая взрывной волной, прилипла Тонькина резиновая перчатка.

А солнце, виновник «несчастья», продолжало светить и светить, несмотря на прошлое и плохие воспоминания, несмотря на боль и жуткие сны. Также оно светило и тогда, ровно пять лет назад… И все-таки сейчас Люде хотелось смеяться. И она смеялась, разлетаясь на десятки и тысячи мелких осколков, попадая в чужие судьбы и оставаясь там навсегда.

Сосед

Рассказ третий

С тяжелыми сумками Людмила поднималась к себе, мысленно отсчитывая этажи. И вот на четвертом, когда она с радостью миновала последнюю ступеньку, ее с едва слышным шорохом, стараясь не задеть, обогнал парнишка лет десяти. Женщина сразу же узнала старшего из Лениных сыновей, соседки сверху.

– Ну, здравствуй, Ильюша, – вздохнула она ему вслед. Но он даже не услышал ее. Хороший мальчишка, всегда веселый и приветливый. И Людмила простила ему молчание в ответ, потому что знала причину. Да, поди уж весь подъезд ее знал…

Завтра опять выходные, и она снова поедет к отцу. Тот что-то совсем стал плох. Может, сюда его перевезти? А то вконец сопьется.

Время текло неспешно, как речушка ее детства. И Людмила снова была одна. Через открытое окно лоджии проникал сквозняк, и двери в комнатах хлопали одна за другой, словно квартиру населяли привидения. Людмила уже устала вздрагивать, но заходить на лоджию, будучи одной дома, как-то не хотелось. Проще было закрыть балкон. И тут:

– Эй…

Людмила шарахнулась назад и чуть не упала, но, так и не сумев сглотнуть в пересохшем горле слюну, взяла себя в руки.

– Кто там?

– Я плохо тебя слышу. Подойди поближе.

– Ааа… зачем?

Ей никто не ответил. Бочком Людмила перешагнула порог.

– Андрюха, это ты? – спросил некто.

Голос был детским и доносился сверху.

– Андрюх… Андрюши нет. Он в деревне. До осени не вернется, – голос Людмилы стал увереннее. Она уже знала, с кем говорит. – Что-то случилось?

– Здравствуйте, тётя Люда.

– А я уже здоровалась с тобой сегодня, – и, понимая, что это звучит несколько язвительно, быстро добавила: Как там твоя бабушка?

Но ответом была тишина. Людмила сделала еще один неуверенный шаг к окну.

– Постой, а вы ведь вроде на дачу собирались? Я видела, как твои родители сумки в машину грузили.

– Они уехали вместе с Кирюшей, а я остался.

– То есть? Тебя оставили одного? На два дня??? – Людмила застыла в недоумении. Впрочем, недоумение было лишь легким, ведь она достаточно знала Ильюшину и Кирюшину маму. Эта полная, несколько грубоватая и чертовски оборотистая женщина была заправской бизнесвумен. Муж играл роль молчаливого помощника, а мать, интеллигентнейшая женщина, воспитывала мальчиков, тем самым избавляя дочку от массы хлопот. Теперь эта учительница на пенсии лежала в реанимации с больным сердцем. Ей делали уже третью операцию. Ходили слухи, что Ирине Иннокентьевне осталось недолго.

Внезапно Людмиле показалось, что она слышит всхлипы.

– Ильюша, я всё понимаю. Но ты не бойся… Я приду к тебе сейчас. Откроешь?

– Не могу! Мама меня заперла, – выдавил мальчик сквозь слезы. Людмила уже возмутилась:

– Как?! Но ты же там не пару часов! А вдруг что случится?

– Мамка злая на меня была. Я горячий суп в ее новую сумку вылил.

Это он точно зря. Людмила сразу представила себе реакцию Лены. Сумкой из крокодильей кожи она хвасталась еще утром. Вещь действительно была шикарная.

– Неужели специально вылил? – Людмила ушам своим не верила. – Но за что?

– А сами не догадываетесь?! – голос Ильюши вдруг стал грубым и злым. Людмила даже вздрогнула. Она живо представила эту картину: Ленино разъяренное лицо, ее муж, наблюдающий издалека, покусывая ус, Кирюша, сжавшийся в углу…

– Извините меня, – донеслось до нее. – Она выпорола меня и сказала, что оставляет на выходные здесь. Но я и не хотел никуда ехать. Только если к бабушке в больницу, – и добавил помолчав: Ведь сегодня операция должна была быть.

– Твоя бабушка – замечательный человек, – искренне сказала Людмила. –  Я уверена, она бы заступилась за тебя.

– Она всегда за нас заступалась. А я мечтал, что, когда вырасту, буду заступаться за нее. Перед всеми. Перед каждым, – Ильюша говорил решительно и уже не плакал.

– Не грусти. Все образуется, – Людмила не знала, что еще сказать.

– Я уже не знаю… А вы почему прячетесь? Мы разговариваем и не видим друг друга. Выгляните в окно.

В памяти Людмилы мгновенно всплыла жуткая картина из прошлого.

– Нет, – мягко возразила она. – Я не буду. Высоты боюсь.

– Ерунда, – устало отмахнулся Ильюша. – Я же вверху, а не внизу. Только посмотрим друг на друга, а то как-то глупо. Как по телефону…

И тут Людмила явственно услышала звонок. Ильюша, как метеор, сорвался с места. Женщина почти не слышала его голос и вообще думала о своем… Она вспоминала, как пять лет назад ранним утром выскочила на лоджию. У дочери был день рождения. Целых десять лет. Праздник! Она хотела крикнуть всему миру, Богу, небу, земле: «Спасибо!», – но стоило ей высунуться грудью из окна, как ее счастливый крик застрял в горле… Вот и сейчас ей чудилось, как холодная лапа смерти скребется где-то снаружи и просится на огонек. Ее раздумья прервал Ильюша.

Едва слышно, с отчаяньем в голосе он лепетал:

– Тётенька Люда, пожалуйста, я вас очень прошу. Поговорите.

– Что? – Людмиле показалось, что она ослышалась.

– Тут из больницы звонят. Сказали, что-то насчет бабушки. Просят маму. Поговорите с ними как бы от ее лица.

– Ты с ума сошел? А что твоя мама потом скажет? И вообще, как я в твою квартиру попаду?

– У нас радиотелефон. Я его вам сейчас брошу. Высуньтесь, наконец, чтобы вернее поймать.

– Да ты что?! Ты смотри, какая на улице темень! Да я не поймаю. И пусть, в конце концов, твоей маме звонят. Или у нее что там, не берет связь?

– Да она какой-то другой телефон им дала! Знаете, у нее сколько номеров!

– О Боже, малыш! Дай им все эти номера! И пусть звонят.

– Тетенька! – Ильюша почти рыдал. – Ну, откуда ж я их знаю? У меня ж только бабушкин… Да и не будут они звонить. Я уверен. Пожалуйста! Ну, Вы же добрая! Мне бабушка говорила: «Если что вдруг, к тете Люде обращайся». Ну, пожалуйста!

– Ну, ладно-ладно…, – Людмила совсем растерялась. Ей было даже немного стыдно. – Что ж, – Людмила отважно набрала воздуху в грудь, – бросай свой телефон.

Ильюша отошел буквально на пару секунд и вернулся, что-то бормоча по телефону. «И чего я боюсь, как девчонка? – думала про себя Людмила. – Пора взрослеть. Прочь все страхи. Я смогу». И она высунулась из окна, стараясь, однако, не смотреть в сторону Тонькиной лоджии.

– Только не промахнись, – еле слышно сказала она. И в то же мгновение телефон упал прямо в ее ладонь.

– Ну? – шипел из окна Ильюша. Людмила плохо видела лицо мальчика, лишь русые волосы поблескивали в свете, струившимся позади него. Но по губам отчетливо читалось: «Давай же».

– Эээ…. здравствуйте, – Людмила старалась сделать голос погрубее, похожим на Ленкин. Почти получилось. Только недоставало ее решительности и жесткости.

– Простите, Вы Елена Сергеевна Панкратова? – с натянутым сочувствием произнес женский голос.

Людмила от растерянности чуть было не сказала «нет», но вовремя соориентировалась.

– Да, разумеется. Что случилось? Что с Ир… что с моей матерью, мамой?

– У нас плохие новости. Ваша мать скончалась полчаса назад. Я и главный хирург выражаем Вам свое сочувствие. Мы сделали все, что могли.

– Я понимаю…, – Людмила почувствовала, как по лицу бегут слезы. Примерно то же самое ей сказали пару лет назад, когда умерла ее мама. Дежурные слова и больше ничего. Но мгновенно осиротевшая Людмила была благодарна даже за них. И теперь она с тяжелым сердцем выдавила «спасибо».

– Тело мы направляем в морг. Нам нужно ваше присутствие…

– Знаете, об этом нам лучше поговорить завтра… или позже. Я, знаете, немного… должна прийти в себя, – последние слова Людмила говорила уже согнувшись в три погибели у порога в кухню и почти шепотом, рискуя выдать себя: Ильюша наверняка внимательно прислушивался к разговору. – Я перезвоню вам. Ладно?

Похоже, женщине на том конце провода было не так уж и принципиально. Короткое прощание, последнее «простите» и в трубке раздались гудки.

Людмила с трудом заставила себя подняться. Какая ж она дура! И зачем ей было соглашаться разговаривать по телефону вместо его мамы! Что теперь она ему скажет? Она не дежурная медсестра, о смерти близких людей вот так просто сообщать не привыкла.

– Возьми телефон, – и тут только до нее дошло, что телефон придется подбрасывать.

– Что они сказали? – как ни странно, голос Ильюши был ровным, без всхлипов. В нем даже не было любопытства. Он был настолько спокоен, что придумал способ передачи телефона без риска. Он просто спустил на веревочках кастрюлю, куда Людмила без проблем положила аппарат. Отвечать она не решалась. А тем временем Ильюша произнес уже с нотками требования в голосе:

– Так что там с бабушкой?

– А там… операцию уже сделали, – Людмила старалась придать голосу безмятежность. – Ну, и… пока она не приходит в сознание. Утром…

– А вы ведь не высоты вовсе боитесь, – вдруг оборвал ее Ильюша.

– Что? – растерялась Людмила. – Ах, да… То есть нет. В смысле, почему не высоты? – она немного даже была рада, что Ильюша заговорил о другом.

– Бабушка говорила, что все наши страхи из детства. Мы все умеем творить чудеса. Но нам мешают наши страхи. Надо быть сильнее их. Тогда все получится.

– Она права… конечно, – быстро заговорила Людмила, мысленно переваривая услышанное. – Твоя бабушка действительно могла сказать… такое, – и через паузу добавила: По-моему, нам пора спать. Ты не находишь?

Ильюша молчал. Людмила постояла в нерешительности и высунулась из окна. Мальчик, видимо, стоял на чем-то, потому что высунулся по пояс и, застыв, смотрел вдаль.

– Осторожнее, – предупредила она.

– Не беспокойтесь. Я не упаду. Вы только взгляните на звезды!

– Да уж… красиво сияют. И все-таки…

– Мы с бабушкой самым ярким давали имена. А перед сном желали им спокойной ночи. А еще она на ночь всегда читала нам сказки… – Ильюшин голос вдруг погрустнел.

– Ты, главное, не плачь. Если хочешь, я буду читать тебе сказки… – и Людмила осеклась. Что она такое говорит? Он же все поймет!

– Спасибо, – лишь ответил Ильюша. – Спокойной ночи, тетя Люда. Сегодня мне не надо сказок. А вы и правда очень добрая. И смелая.

– Смелая? – хмыкнула Людмила. – Да ты что! Я еще та трусиха.

Она с минуту ждала ответа, когда вдруг поняла, что Ильи наверху нет.

«И мне пора набоковую, если хочу встать в шесть утра». В последний миг, уходя, женщина взглянула на небо. Действительно красиво. Как будто черный платок, прошитый серебряной нитью. Далекая звезда вспыхнула и погасла, словно подмигнула ей.

– Ну, спокойных снов, Ирина Иннокентьевна, – прошептала Людмила и, постояв немного, закрыла окно.

Женщина долго не спала: гнетущие мысли лезли в голову и не давали заснуть. Какая уж тут спокойная ночь! Но, наконец, она вместе с тяжелыми думами провалилась в глубокий сон.

А звезда все мигала и мигала, словно говоря: «Я не погасла, я все еще здесь!» Но ее никто не слышал и мало кто видел. Ведь, как известно: чтобы увидеть звезды, надо хотя бы поднять голову вверх.