Дмитрий Болдырев. Букашка (повесть, VI)

Проснулся я очень рано. Солнце только-только появилось из-за горизонта своим краешком, и в комнате стоял полумрак. Я точно помнил, что всю ночь мне снились волшебные превращения, однако что именно и во что превращалось, я вспомнить не мог. Фидель ещё спал, вытянувшись совершенно ровно и сложив руки на груди, точно покойник. Мне захотелось разбудить его, чтобы скорее собираться домой, но я не стал этого делать. Автобусы всё равно ещё не ходят.
Я решил снова заснуть, но этого не получалось. Отчего-то во мне бурлили радость и нетерпение. Весь я стремился в город, хотя не мог толком объяснить почему. Я пролежал на раскладушке сколько мог, а когда не мог уже больше лежать – встал. Кругом было прохладно. Я покурил и стал укладывать свои вещи в сумку – много времени это не заняло. Больше делать было нечего. Фидель всё спал.
Я вышел на улицу. К этому времени солнце показалось уже наполовину. Оно было красным, как с японского флага. На траве же лежала роса, отчего штаны до колен вымокли. Прохладно было. Я некоторое время наблюдал за появлением солнца на небе, не зная, куда себя деть. Потом я посмотрел в противоположную сторону – на холм.
Мягкие лучи восходящего солнца ложились на вершину холма, мешались с зеленью травы, отчего получался невыразимый цвет, который с натяжкой можно было назвать розовым. И цвет этот окрашивал холм примерно на треть, начиная с вершины. Оставшиеся же две трети были сумрачны и тёмно-серы. Поражала чёткость границы между двумя цветами. Выглядело это столь нереалистичным, что казалось, будто холм сделан человеком и раскрашен вручную.
Тут совсем рядом в овраге запела птица, ей ответила вторая. Я уселся на холодный осколок бетонного блока и наблюдал, как розовый цвет перемещается всё ниже по холму и постепенно перестаёт быть розовым. Мыслей при этом у меня не было никаких.
Я совсем не заметил, как ко мне подошёл Фидель. Он сел рядом со мной и некоторое время тоже смотрел на холм.
– На проспекте Кирова, – изрёк он, – картины продают. Так на них тоже всё таким вот розовым нарисовано. И реки и облака. Непонятно, откуда они этот розовый берут, где его видели? Нет же в природе такого цвета.
Сказав это, Фидель ушёл за угол, видимо, по делам.
Фидель собирался очень медленно. Сколько я ни торопил его, он никуда не торопился. Вот уже солнце встало высоко и жара началась, а Фидель всё укладывал свой рюкзак. Что он туда укладывал – было совершенно непонятно. Окончил сборы он к обеду.
– Сейчас перекусим, а потом – на пляж! – объявил Фидель, завязав рюкзак.
Я промолчал, а Фидель принялся варить макароны. Когда макароны были готовы, я позволил себе заметить:
– Я думал, мы сегодня поедем в город.
– Поедем.
– Так когда же мы поедем?!
– Пообедаем, искупаемся и поедем.
Что мне было возразить? Есть я совершенно не хотел, как и купаться.
После трапезы Фидель не спеша вымыл всю посуду, мы взяли вещи и направились к реке. Путь наш проходил мимо площади, на которой останавливался автобус. Как назло автобус стоял напротив здания администрации с призывно открытыми дверями. Я подумал, а не поехать ли мне одному? Если Фидель любит купаться, что ж, пусть идёт и купается. Я-то купаться не хочу. Я вообще не люблю купаться. Я так подумал, но прошёл мимо автобуса вслед за Фиделем.
Через некоторое время дорога начала спускаться вниз, и я понял, что река совсем близко. Мы скоро достигли пляжа.
Пляж был довольно обширный, и людей на нём находилось немало. Я подумал, что здесь собралась почти вся деревня. Люди в плавках и купальниках покрывали собой большую часть песчаной поверхности, барахтались в воде. Кругом были припаркованы автомобили в основном престижных марок. Отыскав свободное пространство, Фидель сбросил рюкзак и стал снимать с себя одежду. Плавки на нём были зелёного цвета.
– А где жёлтые? – спросил я.
– Кто жёлтые?
– Вчера ты подробно рассказывал, что плавки должны быть именно жёлтые, а сам зелёные надел.
Фидель посмотрел на меня, потом на свои плавки, потом снова на меня.
– Да, зелёные, – только и сказал он.
Я в воду не пошёл, а Фидель с разбега, поднимая тучу брызг, погрузился в реку. Удивительно, как по пути он не наступил ни на кого из загоравших.
Фидель исчез под водой на поразительно долгое время. Потом появился уже далеко от берега, и тут же снова исчез. Я некоторое время наблюдал за ним, но потом перестал за ним наблюдать. В джинсах и футболке мне было жарко. Я чувствовал, как пот стекает ручейками у меня из подмышек, впитывается в футболку. Ещё я чувствовал, как глупо выгляжу среди людей, одетых лишь в купальники и плавки. Можно было искупаться. Но раз я решил, что купаться не буду, значит, не буду.
Солнце жгло сверху, а раскалённый песок – снизу. Я подумал, что вот так же на песке нашёл совсем недавно букашку. Только здесь песок жёлтый и не собирается хрустеть. Вокруг были распластавшиеся на полотенцах люди, подставляющие свои тела солнечным лучам. Несмотря на обилие народа, шумно не было. Отчего-то все по большей части молчали.
Наконец, вернулся Фидель. С бороды его стекала вода.
– Можем двигаться? – спросил я с надеждой.
От жары мне делалось дурно и клонило в сон.
– Подожди, плавки высохнут, – заявил Фидель, прыгая на одной ноге, пытаясь вытряхнуть воду из уха, осыпая меня при этом песком.
– Сколько же ждать?! – спросил я в отчаянии.
– А что делать? Не могу же я ехать в мокрых плавках.
Я хотел предложить ему переодеться, хотел предложить ехать вовсе без плавок, но не стал. Что толку?! У него на всё найдутся резоны. Я растянулся на песке во весь рост, положил ладони под затылок, приняв довольно обречённую позу. Фидель прекратил прыгать и уселся рядом.
– Куда ты так спешишь? – спросил он после некоторой паузы.
– Знаешь, может быть, тебе это покажется странным. Возможно, это даже покажется тебе диким, но я хочу домой. Я хочу встретиться с одной девушкой, хочу поговорить с ней, возможно, не только поговорить. Я думаю, что для человека в моём возрасте это вполне естественное желание. Или я не прав?
Я определенно начинал на него злиться.
– Ты ещё не купил кроссовки. Ты на них даже ещё не заработал.
Я ему ничего не говорил про кроссовки! Я не подал вида, что он задел меня за живое.
– Я думаю, что и в ботинках смогу дойти, куда мне надо.
– Ой ли?
– Во всяком случае, главное, чтобы я дошёл, а уж в кроссовках я буду или в ботинках – это не существенно.
– Однако ж начал говорить эту фразу один человек, а закончил уже немного другой. Отчего же ты думаешь, что в кроссовках ты будешь тот же, что и в ботинках?
– И что во мне и есть я? – пробормотал я почти шёпотом.
Фидель резко повернулся ко мне:
– Хороший вопрос! Ты себе его задаёшь?
– Ну не тебе же!
– Тебе ответят. Может, уже ответили. Ты ничего странного в последнее время не замечал?
– Нет, – ответил я, а сам подумал, что как раз в последнее время вокруг меня всё какое-то странное. – А что я должен был заметить?
– Не знаю. Это может быть всё, что угодно, но заметить ты должен был.
Я только пожал плечами. Странный он какой-то.
– Во всяком случае, – продолжал Фидель, – есть ты, и есть путь, по которому ты идёшь. Иногда кажется, что путь и ты – совершенно разные вещи. Бывают моменты, что кажется, будто ты становишься путём или путь становиться тобой. Но чаще всё так перемешано, что непонятно, где путь, а где ты, где кончается дорожная пыль и начинаются твои пятки. Это потому, что ничего не остаётся неизменным. Есть такая сказка у дервишей… Ты знаешь, кто такие дервиши?
– Я знаю, кто такие дервиши, знаю, кто такие нувориши и рикши, но всё равно хочу домой.
– Все хотят домой, но не все подозревают, что у них есть дом. Так вот, есть такая сказка у дервишей. Текла некоторая река. Когда перед ней была равнина, текла она ровно, безо всяких препятствий. Когда перед ней вставали горы, она либо огибала их, либо медленно точила камень и прокладывала себе путь. Так или иначе, река продвигалась вперёд. И вот однажды добралась она до огромной пустыни. И чем дольше река продвигалась по ней, тем больше влаги поглощал раскалённый песок, тем меньше оставалось от реки. Тогда солнце сказало реке: «Тебе не под силу преодолеть пустыню. Скоро песок поглотит тебя всю и ты исчезнешь». «Что же мне делать?» – спросила река. Солнце ответило: «Своими лучами я превращу тебя в облако, ветер поднимет тебя и перенесёт через пустыню, где ты выпадешь дождём и продолжишь свой путь». Тут река задумалась. С одной стороны, это был способ преодолеть пустыню, но с другой стороны, если солнце превратит её в пар, то не перестанет ли она быть собой? Долго раздумывала река, а меж тем от неё оставалось всё меньше и меньше. И наконец, она решилась. Солнце превратило её в облако, ветер поднял его и перенёс через пустыню. Потом облако пролилось дождём на землю и река продолжила свой путь.
– И какая мораль?
– Это в баснях всегда бывает мораль, а в сказке её может и не быть. Всё зависит от слушающего.
– А реке очень надо было через пустыню?
– А я почём знаю? – ответил Фидель и закурил.
Курил он в этот раз нормально, как все обычные люди, без противоестественно правильных колец.
Рассказал мне про речку. На меня, наверное, намекает. Хитрый чёрт! Я и без него знаю, что если хочешь через пустыню, то нужно стать облаком. Знаю, что если я пойду к Марине, то в конце пути больше стану походить на дорогу к Марине, чем на того, кто по ней идёт. Я не знаю только, нужно ли мне это. Но думаю, что главное не потребность, а направление. Если идёшь вперёд, так иди, пока не свернёшь куда-нибудь. И самое удивительное, что если и свернёшь, то «вперёд» окажется именно там, куда ты свернул, а не в каком-то другом месте. А облако… Что ж, я могу стать и облаком. «Не мужчина, а облако в штанах». Вернее, в кроссовках.
– Странные вы все какие-то, – сказал я. – Словами играете, как жонглёры. У всех какие-то теории заготовлены. И кажется, будто вы неживые.
– Есть слишком много вопросов, на которые нельзя ответить, но отвечать на них приходится, а потому у каждого есть своя теория, а то и две.
– А какая теория у тебя?
– У меня очень простая. Если хочешь, расскажу по дороге.
Здесь я заметил, что Фидель уже полностью одет и даже рюкзак закинул на плечи. Я быстро встал и отряхнул с себя песок. Правда, в город ехать мне уже не так сильно хотелось.
Мы шли к автобусной остановке. Я ждал рассказа, но Фидель молчал.
– Так какая же у тебя теория? – спросил я, когда мы сели в автобус.
– Я полагаю, что всё в мире – электричество.
– Всё?
– Всё.
– Это как же? Автобус тоже электричество?
– Да.
– А ты?
– И я.
– А город?
– И город.
– Получается, что электричество едет на электричестве в электричество?
– Получается.
– А как быть с тем, что я думаю, что всё в мире – говно?
– Это электричество думает электричеством о том, что всё в электричестве является электричеством. Причем в данной фразе «это», «думает», «о том», «что», «всё» и «является» – тоже электричество.
– Вся материя – электричество?
– Да.
– А сознание?
– Тоже.
– Объясни!
Фидель говорил, глядя в окно:
– Дело в том, насколько глубоко смотреть в суть вопроса. Так, например, время. Если в него глубоко посмотреть, то увидишь, что его нет.
– Время – половина третьего.
– Да, половина третьего, но его нет. Потому что нет никакого третьего, равно как первого и второго. А половина от ничего – это ничто. Прошедшего времени нет, потому что его уже нет. Будущего времени нет, потому что его ещё нет. Остается настоящее, но и его нельзя ухватить, потому что его нет. Что такое настоящее? Секунда, которая именно сейчас? Но в секунду уже укладывается прошлое и будущее. Полсекунды, четверть, одна миллионная доля? Возьми любой отрезок, любой интервал, и видно, что в нём есть прошлое и будущее, которых нет. Что же остается в руках? Ничего. То же с материей. Она состоит из атомов – это общеизвестно. Но кто видел атом? Ты можешь его нарисовать?
– Запросто.
Я подышал на стекло и быстро изобразил нечто похожее на модель Резерфорда, какую нам показывали на уроках физики. Влага со стекла мгновенно испарилась, и моё художество растаяло, не успев толком появиться.
– Не совсем так. Вернее, совсем не так. Это показывают в школе, потому что приближенную к правде модель атома в школе показать нельзя. Образно она выглядит так: в центральном круге футбольного поля лежит вишенка – это ядро атома. На последних рядах трибун крутится ближайший к ядру электрон. При этом электрон этот по сравнению с вишенкой настолько мал, что увидеть его невозможно. Если же мы представим ядро размером с тебя, то ближайший к тебе электрон будет в Мадриде. Что же между ними?
– Пустота.
– Не совсем так. Между ними электрические силы их взаимодействия. Ядро состоит из протонов и нейтронов. Что между ними? Те же электрические силы. А из чего состоят протоны и нейтроны? Из чего электроны состоят?
– Они неделимы!
– Они неделимы, если их не делить. А если начать их делить, то на что-нибудь они да разделятся. И кто нам скажет, насколько эти части плотно пригнаны друг к другу? Итак, если делить до конца, в наших руках ничего не останется, кроме электрического поля, из которого всё состоит, а оно состоит из самого себя.
– Но сознание?
– Что сознание? Всё те же атомы, те же разряды, та же природа. Мысль предметна. Все мыслят предметами о предметах, а без предмета нет мысли.
Я ухмыльнулся.
– И это вся теория? Не густо! Однако из неё не следует никаких выводов. Мир – электричество; мир – говно. Это ничего не меняет. Но чисто теоретически интересно. Оказывается, кругом так пусто. Электроны в Мадриде! Везде столько дыр. Если всё так просто, то что мешает мне ходить сквозь стены?
– Тебе действительно это нужно? – спросил Фидель после недолгой паузы.
– Да, ещё как!
– Зачем тебе это? – Фидель спрашивал поразительно серьёзным тоном, который совершенно не вязался с темой разговора. От этого беседа начинала казаться мне какой-то нереальной, словно приснившейся.
– Как зачем?! Чтобы деньги воровать из банков!
– А зачем тебе деньги из банков?
Я вдруг почувствовал себя неловко. Как будто я хотел сказать совершенно невинную вещь, а некто принял мои слова за оскорбление, и теперь я вынужден оправдываться, а оправдываться я с детства не люблю.
– Чтобы девушке кольцо подарить с бриллиантом! – ответил я неожиданно резким тоном.
– Зачем тебе это?
Это определённо мне надоело.
– Чтобы она мне дала!
– Что?
– Возможность понять, что мне, на самом деле, ничего от неё не было нужно.
– Красиво сказал, – улыбнулся Фидель. – Дело в том, что через стены проходить – это проще простого. Гораздо сложнее научиться ходить через дверь. Через двери ты прекрасно умеешь ходить, так зачем же идти сквозь стену?
– В общем, как я понял, твоя теория носит чисто прикладной характер. Метафизики в ней нет.
– Нет, пока не кончится электричество. Но есть место, где электричество заканчивается, хотя электричество бесконечно.
– Как оно заканчивается, если оно бесконечно?
– Ты геометрию учил? Как прямая заканчивается, так и электричество.
– Как электричество заканчивается, я знаю – у нас отключают иногда. Но конечность прямой – это для меня новость.
– Возьмём прямую и точку, не принадлежащую прямой. Точка не является частью прямой, значит существует такая грань, за которой закончилась прямая и началось то, частью чего является точка.
– Ловко! И где заканчивается электричество?
– Электричество имеет свои законы, вне которых оно не может быть электричеством. Все эти законы можно назвать двумя словами: «причина» и «следствие». Вне этой пары нет электричества. Всё имеет свои причины и влечёт за собой свои следствия. Причина всегда является следствием, а следствие – причиной. Как выйти из этого? Простым способом, который известен всем трёхлетним детям. Он называется «основание предыдущего основания». Если взять любое утверждение и после него задать вопрос «Почему?» и задавать этот вопрос после каждого ответа, то рано или поздно наступит предел, когда ответить будет нечего. Здесь мы и подходим к первопричине, которая является причиной всего, но не имеет своего основания. А поскольку она не имеет причины, то и не является предметом. Здесь кончается электричество. Что мы можем сказать про неё? Ничего. Она как гвоздь, на котором держится картина. Нам видна лишь шляпка, а остальное уходит в стену – за пределы нашего восприятия. И почему? Мы мыслим электричеством об электричестве, предметами о предметах, и у нас нет непредметов, чтобы мыслить о непредметах.
– Это свежая мысль.
– Не очень. Примерно две тысячи пятьсот лет назад один китаец так сказал китайскому пограничнику: «Дао рождает одно, одно рождает два, два рождают три, а три – рождают десять тысяч вещей».
– Так он пояснил, почему вместо десяти тысяч шлёпанцев к вывозу у него задекларированы только одни?
– Нет. Так он пояснил, что естественный путь вещей рождает космический хаос, который рождает два противоположных начала ян и инь, они, в свою очередь, рождают небо, землю и человека, от которых уже и происходит всё, существующее в мире. Во времена Ньютона это казалось несуразным. К чему же мы приходим теперь? Теперь физики говорят нам о каком-то гигантском взрыве, в результате которого образовалась первоматерия. И материя вся состоит из противоположно заряженных частиц, которые, соединяясь между собой, образуют небо, землю и человека, от которых происходит всё, о чём только можно помыслить. И ещё этот китаец сказал: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао». Не о том ли и я говорил только что?
– Знаешь, ты занимательно говоришь. Но я могу на это сказать только одно: я не электричество!
– А что в тебе и есть ты?
Это второй человек, умеющий задавать вопросы, на которые я не умею отвечать.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.