Дмитрий Болдырев. Букашка (повесть, IX)

На этот раз дорога выдалась с затруднениями. В пути у автобуса пробило колесо, и нам пришлось довольно долго ждать, пока водитель приладит запаску. Жара же в тот день достигла своего пика, и, казалось, жарче быть уже просто не может.
Прибыв в село, я увидел, что здесь ровным счётом ничего не изменилось – только прилавки с барахлом исчезли. Улицы были столь же безлюдны.
Уже на далёком подходе к дому я увидел Виталю. Он сидел на крыльце, по правую от него сторону был белый шар, а по левую – красный. Виталя возложил свои ладони на эти шары и сидел, не шевелясь. Подойдя ближе, я увидел, что это вовсе никакие не шары, а самые обыкновенные трёхлитровые банки. Причем в одной из них были солёные помидоры, а в другой – понятно что. Когда мы подошли, Виталя выразил нам своё недовольство:
– Я жду ихнего прихода на самом солнцепёке, а они никуда не торопятся!
– Брось бурчать. Ты лучше скажи, откуда взял помидоры? – спросил у него Фидель, отпирая дверь.
– Откуда? Ясное дело – из запасов, – пояснил Виталя, пытаясь устроить банки под мышками.
– Из чьих запасов? У тебя сроду не было никаких запасов!
– Кто много накапливает, тот потерпит большие убытки, – изрёк Виталя, справившись со своей задачей.
Войдя в дом, я увидел множество мотков кабеля, сваленных в прихожей. Кабеля было так много, что, казалось, им можно обмотать дом от крыши до подвала три раза.
– А спиртное откуда? – продолжал допрос Фидель.
– Что ты, Федя, ко мне привязался?! – сказал Виталя довольно спокойно, поднимаясь по лестнице. – Ты не знаешь, откуда спиртное берётся? Так я тебе сейчас мигом изображу схемку простенького аппарата.
– Ты не юли! – прервал его Фидель, когда мы вошли в нашу комнату. – Сдаётся мне, обе эти баночки добыты тобой из погреба Валентины и, скорее всего, противоправным способом. И Валентина этим будет очень недовольна!
– Ну, подумаешь, недовольна! – протянул Виталя. – Я, думаешь, доволен окружающим миром? Однако ж, ничего – живу и не выражаю своего недовольства. А Валентина ещё многого не понимает. Больно важная она. Нельзя считать себя драгоценным, как яшма, а нужно быть простым, как камень.
Фидель не стал развивать тему дальше. Вместо этого он принялся извлекать из рюкзака свои вещи. Я, догадываясь, для чего Виталя держит под мышками две банки, достал из сумки курицу и принёс стаканы. Выяснилось, что никому не пришло в голову взять с собой хлеба, и это меня огорчило.
В магазин снарядили меня. Виталя и Фидель сказали, что могут прекрасно обойтись без хлеба. Я выпил вместе с ними понемногу и пошёл.
Марево поднималось от раскалённого асфальта. Трава по краям дороги высохла и стояла вся жёлто-серого цвета. Только на холме и возле пруда зелёный цвет был такой же насыщенный. Всё замерло и не шевелилось. Ни дуновения ветра, никакого движения не было вокруг. Небо расстилалось абсолютно синим, только на востоке виднелось маленькое серое облачко.
Я дошёл до магазина примерно за пятнадцать минут, там купил удивительно свежего хлеба и направился обратно.
Войдя в дом, я услышал голос Фиделя. Он монотонно и невнятно повествовал о чём-то. Я поднялся по лестнице, остановился перед дверью, прислушался и смог различить слова:
– … и лишь потом я понял, что только бодхисаттвы могут быть столь умелы в искусстве любви. И сей был послан, чтобы мне освободиться, хотя для этого и пришлось Настю погубить. Ибо и лисица, попав в капкан, отгрызает себе лапу, потому что вся лисица больше одной её лапы, и лучше без лапы спастись, чем с лапой погибнуть. Хотя гибель мне и не угрожала.
– Это всё понятно, Федя, – говорил Виталя. – Но зачем эта ложь? Зачем ты придумал, что ты электрик?
– А ты зачем придумал, что ты старожил и краевед?
– Потому что я знаю, где край, и всегда настороже.
– А я не желаю прибегать к фантазиям.
– В любом случае, мне кажется, что нам с тобой ещё очень долго влачиться по этой пустыне. Иначе я не стал бы петь ничего из спетого, а ты не стал бы ничего писать.
– Как знать. Тот, кто запомнил одну строчку из четырёх стихов о мудрости и рассказал об этом другому, обрёл несравненно большую заслугу, чем тот, кто отрёкся от всего, что имеет, столько раз, сколько песчинок в море.
– Да, вот так мы и будем влачиться по пустыне, таща за собой наши огромные заслуги. Те же, кто отрёкся от всего, пойдут налегке.
Я не понял ничего из их слов. Наверное потому, что разговор этот не предназначался для моих ушей. Я вошёл в комнату, и Фидель с Виталей сразу же умолкли. Оба они выглядели несколько подавленными.
Выпив вместе со всеми, я вспомнил, что у меня есть вопрос к Витале.
– Скажи, – обратился я к нему, – правда, что ты разбираешься в букашках?
– Я во всём понемногу разбираюсь, – ответил Виталя, отламывая ногу от курицы, – и в букашках – тоже.
– Просто у меня есть букашка. Я никак не могу понять, кто она. Может, ты знаешь?
Я вкратце описал Витале букашку. Тот слушал весьма заинтересованно, но не забывая при этом уплетать курицу.
– С волосками, говоришь? – переспросил он, когда я закончил рассказ. – А пучок белых волосков между бровей у неё есть?
Это надо же было спросить такую чушь?!
– Ты что, Виталя! – воскликнул я. – Это же букашка! У неё и бровей-то нет никаких!
– А, ну да. Точно, – пробурчал Виталя, почёсывая подбородок.
Ничего я от этого краеведа не добился. Может быть, он и знает, где край, но в букашках точно ничего не понимает.
На некоторое время установилось молчание, прерываемое лишь Виталиным чавканьем. Я не успел заметить, как он съел всю курицу. Сидя на корточках, Виталя внимательно разглядывал кучку обглоданных костей, лежащую перед ним, полагая, очевидно, найти в ней ещё что-нибудь пригодное в пищу.
– Да, – указал он на кости. – Если разобрать колесницу, от неё ничего не останется.
Меж тем я заметил, что в комнату через открытое окно проникает ветерок. От него стало дышать легче, и жара спала. Я подошёл к окну. Маленькое облачко, которое я до этого видел на востоке, изрядно выросло, потемнело и занимало уже половину неба. Деревья под ветерком начали шелестеть листьями. Фидель встал рядом и также поглядел на тучу. Он потянул воздух носом, как это делает собака.
– Дождь будет, – сказал он, а потом обратился к Витале. – Ты бы спел что-нибудь, в самом деле! Давно не пел. А сегодня день смурной какой-то. Просветли нас своим искусством!
– Я банджо дома оставил, – ответил Виталя немного грустно.
– Банджо? – переспросил я, не поверив собственным ушам. – Ты играешь на банджо?
– Ну, это не банджо на самом деле, а сямисен, – объяснил Виталя. – Это просто для удобства – банджо.
– А ты так, без сопровождения. Два притопа, три прихлопа, – настаивал Фидель.
– Что ж, добрым делаю добро и недобрым также делаю добро, – сказал Виталя, налил себе полный стакан и, не дожидаясь нас, выпил.
Потом он сел чрезвычайно прямо и запел неожиданно тонким и чистым голосом на мотив известной песни. Только припева почему-то не было. Я всё ждал его, а его всё не случалось. Пел Виталя следующее:
Когда восход сомнительно далёк,
Когда на землю звёзды смотрят тяжко,
На тоненький пырея стебелёк
Задумчиво взбирается букашка.

Она глядит туда, где города
Зачем-то жгут остатки кислорода,
Где сосны без особого труда
Из-под земли корнями тянут воду.

Ей видно всё, и всё заметно ей:
Одни шумят, другие пашут пашню;
Вот люди посреди семи полей
Возводят вновь ступенчатую башню,

Кругом встают, чтобы упасть в песок
Зелёными незрелыми плодами.
Рука же, что вращает колесо,
Из чертежей их сложит оригами.

Повсюду всё. И все угрюмо ждут
Откуда-то каких-то разъяснений:
Куда направить бесполезный труд
И перед кем склонить свои колени?

Но ночь длинна, и каждый долго спит,
Вздыхает и ворочается тяжко.
И в этой темноте на мир глядит
Со стебелька пырейного букашка.

С кем ей дружить и с кем вступать ей в спор,
Когда она одна средь тёмной ночи?
И завершив свой тщательный осмотр,
Букашка…

– Добрый день!
Виталя замер, так и не поведав, что сделала букашка, когда завершила тщательный осмотр. Мы все как один повернулись к двери. На пороге стоял тот, кого я никак не ожидал здесь увидеть.
– Здравствуйте, Евгений Николаевич, – сказал я.
В этот момент порывом ветра с грохотом захлопнуло окно, и я вздрогнул.
– Представляете, иду к вашему дому и вижу: на травинке жук-огнёвка сидит! Очень крупная особь. Редкая находка!
Я увидел, что Евгений Николаевич сжимает между большим и указательным пальцами правой руки уже знакомого мне жучка.
Виталя опустил ногу на пол, подошёл к Евгению Николаевичу и деловито посмотрел на насекомое. Вдруг он неожиданно резко ударил Евгения Николаевича по кисти, от чего жук выскользнул из пальцев, пролетел некоторое расстояние и завалился куда-то за плинтус.
– Это редкая насекомая – в Красную книгу занесена! Попортишь ещё! – заявил Виталя.
Евгений Николаевич оглядел Виталю с головы до ног, усмехнулся и не подал виду, что взбешён.
– Надо будет в эти края в экспедицию съездить со всем оборудованием, – процедил он сквозь зубы, сделав ударение на слове «оборудование».
Стало совсем темно, туча заволокла всё небо, и ветер усилился.
– Впрочем, я не за этим сейчас, – Евгений Николаевич обратился ко мне. – Я, молодой человек, намерен поделиться с вами весьма важной новостью.
– Может по чуть-чуть сперва? – предложил Виталя, указывая на банку с самогоном.
– Спасибо, но у меня своё, – улыбнулся ему Евгений Николаевич и извлёк из портфеля, который держал в руках, бутылку, наполненную, судя по этикетке, виски.
Виталя разлил самогон. Евгений Николаевич нацедил себе виски. Во всяком случае, его коричневатая жидкость пахла точно как наша белёсая. Мне показалось, что Фидель и Евгений Николаевич обменялись многозначительными взглядами, будто были давно знакомы. Мы выпили.
– Так вот, молодой человек, – продолжил Евгений Николаевич. – Я хочу сообщить вам важную новость. Всю ночь я провёл за изучением вашей находки, и вот что обнаружил.
Он протянул мне лист бумаги. На нём имелось распечатанное с компьютера изображение осколка камня белёсого цвета. Какой-то известняк, наверное. В центре камня была округлая впадина. Сначала я не понял, для чего мне демонстрируют это, но потом, приглядевшись, различил во впадине вдавленный отпечаток, чрезвычайно похожий на мою букашку. Тут Евгений Николаевич протянул мне следующий лист. Здесь имелось несколько фотографий. На самой большой была тёмная неровная стена, по которой уверенными линиями было нацарапано схематическое изображение букашки, почти такое, как у Евгения Николаевича на тетрадном листке. Ниже имелись фотографии небольших размеров. На них были овальные камни со следами грубой обработки. В камнях также угадывалось изображение букашки.
– Дай-ка посмотрю, чего это! – проворчал Виталя, забрав у меня листы.
Виталя принялся их разглядывать, при этом почему-то большее внимание уделял оборотной чистой стороне.
– Похожа ли ваша находка на эти изображения? – спросил Евгений Николаевич.
– В общем, да, – неуверенно произнёс я.
– Более чем похожа! – воскликнул Евгений Николаевич, а потом вновь стал говорить спокойно. – И я сам имел честь воочию в этом убедиться. Да, да, не удивляйтесь! Раскопав эти материалы, я решил немедленно вас разыскать. Я узнал ваш адрес от Вадима и сейчас же отправился к вам домой. Однако родители ваши сказали, что вы уехали. Я в общих чертах прояснил для них суть дела, не вдаваясь, правда, в особо важные моменты, и попросил их показать мне насекомое, в чём мне и не было отказано. Я сам видел вашу находку и с точностью могу сказать, что это именно то, о чём я думаю. Я сразу направился в Усть-Курдюм, поскольку мне не терпелось вас увидеть. Я обошёл шесть строящихся домов – и вот, в седьмом встретил вас!
– А в чём важность вашей новости? – полюбопытствовал я.
– Излагаю вкратце. Насекомое, которое вы обнаружили, до настоящего момента считалось вымершим около двух с половиной тысяч лет назад. До нас дошли лишь его отпечатки в известковых породах и ритуальные изображения. Судя по всему, оно играло важную роль в мифологии некоторых народов Индостана и Индокитая, но какую именно – я не интересовался. В живую никто из современных людей это насекомое не видел и не надеялся увидеть. Никто, кроме нас с вами! Вы понимаете, что это значит?
– Что? – спросил я, совершенно ошарашенный.
Краем глаза я видел, как Виталя безуспешно пытался выковырять из-за плинтуса жука-огнёвку.
– Если не возражаете, я предлагаю ещё выпить, – обратился ко всем Евгений Николаевич.
Никто не возражал, и все выпили.
– Это означает открытие, и притом, не маленькое! – произнёс Евгений Николаевич. – В рамках же отдельно взятой энтомологии – это сенсация!
Он употреблял весьма громкие слова, однако произносил их довольно ровным и спокойным голосом, который никак не вязался с предметом разговора. Я посмотрел на Фиделя. Тот сидел на раскладушке, сложив руки на коленях, и довольно пристально, но как будто безучастно, наблюдал за Евгением Николаевичем.
– Что же делать? – спросил я.
– От вас не потребуется практически ничего, – успокоил меня Евгений Николаевич. – Вы передадите экземпляр мне, а остальное я сам устрою. Я подготовлю подробное описание, соберу материал, сделаю публикацию. Ваше имя я обязательно укажу.
– Вы её сварите? – спросил я печально.
– Почему сварите? – не понял Евгений Николаевич.
– Ну, уморите, или как там у вас это называется? Убьёте, одним словом?
Евгений Николаевич несколько смутился.
– Это обычная практика, – произнёс он. – Естественно, его необходимо будет обработать. Иначе он сдохнет и рассыплется в пыль. Нужно его сохранить.
Я покачал головой.
– Молодой человек, я примерно понимаю ваши мысли, но, честное слово, без меня вам будет тяжело обойтись. Практически невозможно. Здесь необходима научная работа, а ваши познания в данной области слишком малы. Без меня вам не подготовить более-менее достойную публикацию. Да вас и слушать никто не станет! Я думаю, что ваших познаний и средств не достаточно даже для того, чтобы как следует обработать экземпляр. Он порастёт у вас плесенью через две недели! – убеждал меня Евгений Николаевич. – Если же вас интересует финансовая сторона вопроса, то, уверяю вас, она настолько привлекательна, что вы и представить себе не можете. После моей публикации вокруг вашей находки начнётся невиданный ажиотаж. Это же артефакт! Другого такого экземпляра ни у кого нет и вряд ли будет в ближайшее время. И здесь только вы устанавливаете цену. И поверьте, какую бы цену вы ни назначили, всегда найдётся кто-то, кто готов будет заплатить больше. Я претендую лишь на десять процентов за проделанную работу – но это для меня не главное.
– Что же для вас главное? – спросил я просто чтобы что-то спросить.
– Если вы наблюдательны, то, должно быть, уже заметили, что в деньгах я недостачу не испытываю, – Евгений Николаевич указал рукой на окно выходящее к дороге, где я увидел припаркованный чёрный «BMW». – Меня интересует наука и тот свет, который она даёт. Я получаю неизмеримое ничем удовольствие уже только от того, что могу сделать этот свет хоть немного ярче.
– Всё служишь свету светом? – угрюмо спросил Фидель, который до этого не проронил ни слова.
Евгений Николаевич повернулся к Фиделю. Они смотрели друг другу в глаза некоторое время. При этом в глазах Евгения Николаевича я заметил злобу.
– Можно и так сказать. Чему же ещё мне служить?
– Фонарик, – пробормотал Фидель.
– Что, простите? – переспросил Евгений Николаевич.
– Прощаю. Свет всегда светит там, где светло. Зачем же ты решил посветить в темноту?
– Я думаю, что свет всегда светит в темноту.
Тут Фидель совершенно неожиданно для меня громко расхохотался. Он смеялся так искренне и заразительно, что я даже испугался немного. Успокоившись, Фидель встал и заговорил совершенно серьёзным даже несколько зловещим голосом:
– В свете нет тайны и нет загадки, он имеет свою причину. Всё же, что имеет причину, доступно пониманию человека, потому что человек способен мыслить лишь в цепочке от причины к следствию. Когда же цепочка эта разрывается и появляется нечто, не имеющее себе причины, либо не порождающее следствий, тогда и человек не может этого понять. У света причина есть, а темнота её не имеет, сама являясь причиной всего. Выключить свет, и что останется? Темнота. Она была, когда ничего не было. Свет существует в темноте, в ней движется, ею питается и без неё не может. Темнота же может быть без света. Ею всё началось и ею всё закончится. Может тебе послужить темноте темнотой?
– Какая-то мрачная, мистическая доктрина, – произнёс Евгений Николаевич. – В средние века жгли на кострах за такие доктрины.
– Нет здесь никакой доктрины, – заявил Фидель. – Это у тебя доктрина: сделать понятным то, что тебе понятным быть не может. И мистики здесь нет. Это у тебя мистика: приготовлять варево из червяков. Отчего же ты думаешь, что темнота – это зло? Ведь она никого не убивает, ничего не берёт себе. Ты думаешь, что это зло, потому что это тебе не понятно и никогда не может стать тебе понятным.
– Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь, – вставил своё слово Виталя.
– Интересная риторика, – проговорил Евгений Николаевич. – Если бы я имел время, то непременно б с вами подискутировал. Здесь, я смотрю, собралась бригада строителей-мистиков. Вольные каменщики.
– Электрики, – поправил Виталя.
– Ещё более занимательно, – кивнул ему Евгений Николаевич и обратился ко мне. – У моего визита другая цель. Итак, молодой человек, что вы решили? Если да, то предлагаю немедленно ехать в город.
– Я не готов сейчас ответить на ваш вопрос. Я, видите ли, пьян сейчас, а вопрос серьёзный, – промолвил я.
Евгений Николаевич замер на мгновение, услышав мои слова.
– Что ж, ладно, ладно… Ладно, – сказал он голосом человека, имеющего власть, и на третьем его «ладно» небо вспыхнуло огромной молнией, отразившись на наших лицах.
С ударом грома Евгений Николаевич вышел. Дождь хлынул стеной.
– Пойду тазики ставить, – заявил Виталя.
– Что? – не поняли мы.
– Крыша течёт – надо тазики ставить, – пояснил Виталя и удалился.
В окно я видел, как он скачет к своему дому, высоко задирая ноги.
– Ты ему целую проповедь прочитал, – обратился я к Фиделю.
– Просто захотел его разозлить. Самоуверенный он, как будто у себя дома.
– Ты ведь знаком с ним?
– С чего ты взял?
– Показалось.
– В первый раз его вижу.
Сделалось совсем темно, и молнии сверкали одна за одной. Некоторые из них, казалось, проносились совсем рядом с нашими окнами. Гром оглушал, и ветер рвал деревья в клочки. Вода с гулом обрушивалась на крышу дома.
– Здесь есть громоотвод? – спросил я у Фиделя. – Мне кажется, гроза прямо над нами!
– Не знаю, – ответил Фидель и вытянулся на раскладушке во весь рост.
Я последовал его примеру. Вопрос, решение которого я хотел отсрочить, вновь встал передо мной. Теперь всё выглядело значительно серьёзнее, масштабнее. «Открытие!» – так сказал Евгений Николаевич. Это известность, даже слава, правда только в кругах энтомологов, но для меня и этого слишком много. И деньги. Какую бы цену я ни назначил, всегда найдётся кто-то, готовый заплатить больше. Это мечта. Это обеспеченность, возможно, до конца моих дней. Я смогу делать то, что захочу и не делать того, что мне не хочется, ни о чём при этом не задумываясь. И что я для этого сделал? Ничего! Я не изучал энтомологию пятнадцать лет, не корпел над книжками, не был искусан комарами в экспедициях. Я просто поймал то, что и так от меня не убегало. И Марина ещё злилась на меня за то, что я взял с собой букашку! Знала бы она, как всё выходит, язык бы проглотила от удивления! Кстати, надо сказать ей, посоветоваться. Хотя, что с ней советоваться?! И так понятно, что она скажет. Даже не скажет, а завизжит. Может, в обморок упадёт. Сначала не поверит, конечно, подумает, что я её разыгрываю. Я сначала ей и не скажу. Когда уже деньги на руках будут, тогда и скажу, чтобы её удар хватил.
А вдруг этот Евгений Николаевич хочет меня обмануть? Говорит, отдай мне букашку! Я отдам, а как потом докажу, что это я её нашёл? Надо какой-нибудь договор составить. А какой договор тут составишь? Я, такой-то, принял от такого-то букашку на хранение? У этой букашки, может быть, ещё и названия нет научного. А если и есть, как я узнаю, что оно правильно в договоре указано? Я же в этом не понимаю ничего, и спросить не у кого. Нет, букашку я Евгению Николаевичу не отдам. Пусть дома у меня сидит. К тому же и банка к столу приклеилась. Я ему скажу: если надо для научной работы – приходи и смотри в любое время, снимки делай, зарисовки, а отдать – не отдам. Это правильно.
Если так дела обстоят, можно будет дом купить большой. И на все институты наплевать. К чему они мне сдались?! Деньги в банке – проценты идут. Нужно только в разные банки положить на всякий случай. Так я размышлял под грохот грома.
Где-то через час или два гроза начала затихать, а я – погружаться в сон.
Из дремоты меня вывело едва слышное необычное жужжание и потрескивание. Я открыл глаза и к удивлению своему увидел, как сквозь стену дома, обращённую в сторону холма, в комнату проходит небольшой светящийся шар. Шар этот был сантиметров двадцати в диаметре и имел бледно-голубой цвет. От него во все стороны исходили маленькие лучики и искорки, которые и издавали гудение, похожее на звук от высоковольтной линии электропередач. Сначала я не испугался.
– Фидель! – позвал я.
Мне не ответили.
Я позвал снова.
– Чего тебе? – спросил сонный голос.
– Смотри! Возле окна! – вымолвил я шёпотом.
Шар завис в воздухе в полутора метрах от пола и, казалось, смотрел на меня. Здесь ко мне начал приходить страх. Я хотел побежать, но подумал, что это неблагоразумно.
– Очень интересно, – произнёс Фидель. – Шаровая молния – светящийся сгусток газа, как думают некоторые. Также некоторые считают, что шаровая молния как-то связана с электрическими явлениями в газах, внутри шаровой молнии есть область очень высоких температур и, скорее всего, она состоит из плазмы. Так считают некоторые, которые понятия не имеют, откуда берётся шаровая молния и куда она исчезает. Они так и не могут понять, почему шаровая молния столь устойчива, откуда она берёт столько энергии, и как шаровые молнии умудряются обходить препятствия и протекать сквозь небольшие отверстия.
– Меня больше интересует, как сделать, чтобы она удалилась.
– Зачем же? – удивился Фидель. – Увидеть шаровую молнию – редкая удача. Если, конечно, она в тебя не попадёт. Мне в этом смысле очень повезло. До этого момента я видел шаровую молнию дважды, она ни разу в меня не попала, и после обоих случаев в моей жизни происходили очень значительные события.
Шар начал гудеть громче и двинулся в мою сторону. Ничего хорошего я из этого для себя не ждал.
– Фидель, а что будет, если она в меня попадёт? – спросил я, замерев.
– Если в тебя попадёт? Ты умрёшь – только и всего, – ответил Фидель невозмутимо.
Шар приближался.
– Фидель, что делать?! Она ко мне идёт! – воскликнул я сдавленным голосом.
– Идёт, так идёт. Что ж такого? Ты что, боишься?
Шар находился перед самым моим лицом. Его гудение проникало внутрь моей головы и искры пробегали перед глазами. Он был так близко, что я смог разглядеть, что это вовсе не шар, а тор, то есть бублик, правда с очень узкой дыркой посередине.
– Не то, чтобы боюсь. Просто непривычно как-то. Не хочу сейчас умирать.
– Не стоит бояться. Ничто и никто не способен причинить тебе вред, кроме тебя самого, – сказал Фидель, а потом обратился к шару. – Уйди!
Шар развернулся как по команде и ушёл – вылетел сквозь стену и скрылся в направлении холма.
– Спасибо! – только и смог произнести я.
– А ты сомневался, что можно пройти сквозь стену. У молнии это очень просто получается, – изрёк Фидель.
Я лежал и не мог прийти в себя. Пот обильными ручьями стекал с моего тела, началась отдышка, и стало очень холодно. Я хотел подняться и выпить самогона, но не смог даже пошевелиться.
– Фидель, давай выпьем! Налей мне, пожалуйста, а то у меня руки ходуном ходят! – попросил я жалобно.
Фидель вздохнул, поднялся с кряхтением, разлил самогон по стаканам и протянул мне один. Также он дал мне кусок поразительно свежего хлеба. Я судорожно проглотил содержимое стакана, даже не почувствовав его вкуса. Фидель вернулся на свою раскладушку, и вскоре я услышал его негромкий храп.
Я лежал в темноте и с тревогой смотрел в окно на холм – не вернётся ли молния. Один раз мне даже показалось, что около самой вершины холма промелькнул светящийся шар, и это заставило меня вздрогнуть. Была глубокая ночь, но заснуть у меня никак не получалось. И не мудрено. Слишком много всего произошло за один день. Сначала строишь радужные планы, ожидаешь великой удачи, и вдруг в одно мгновение оказываешься совсем рядом с концом существования. И от тебя ничего не зависит, ты ни на что не можешь повлиять. Мысли вращались, набирая обороты. Разум мой разогнался до неимоверной скорости. Я не успевал уже следить за его движениями – так быстро он перескакивал с одного предмета на другой. Сон меня настиг, лишь когда взошло солнце…

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.