Глава I

В которой сыщики ФСБ находят кучу неприятностей на свою голову

– Ну и ну-у-у! – только и сумел выдохнуть Иван Ильич. За годы работы на Лубянке он навидался всякого, но чтобы известного человека насадили на осиновый кол, словно шашлык, да еще и бросили в незарытую могилу – такое зрелище, признаться, он наблюдал впервые. У его ведомства клиент все больше солидный – олигархи, губернаторы да федеральные политики. Этих, бывает, травят за роскошным столом, стреляют по парадным особняков, взрывают вместе с лимузинами, выкидывают из окон офисов. Короче, задним числом почти о каждом можно сказать: мол, жил недолго, но ярко. Но нынешний случай и такой вот… конец никак не вязался со статусом депутата Государственной Думы, зама главы комитета и, к тому же, лидера федеральной партии.

 

Из справочника «Политическая элита РФ»:

Конюхов Николай Николаевич, депутат Государственной Думы Федерального Собрания РФ. Родился в дер. Костино Московской обл. 13 июля 1962 г. С 1979 по 1981 и с 1983 по 1988 гг. работал на местной фабрике игрушек рабочим-инструментальщиком, помощником мастера цеха и инженером по технике безопасности. С 1981 по 1983 гг. проходил действительную воинскую службу в рядах Советской Армии. В 80-е и начале 90-х гг. активно занимался профсоюзной работой. Заочно окончил Высшую школу профсоюзного движения в 1990 г.

Избирался Народным депутатом РСФСР в 1990 г. и депутатом Государственной Думы в 1993, 1995, 1999 и 2003 гг. Состоял в КПСС с 1982 по 1991 г.г. В 1993 г. вступил в «Объединенную Партию Трудящихся», созданную путем слияния Партии российских предпринимателей, Всенародной Партии Труда и движения «Аграрная Россия» при активной поддержке профсоюзов. Последовательно примыкал к пропрезидентским фракциям – «Демократическая Россия», «Демократический Выбор», «Наш дом – Россия», «Единство» и «Единая Россия». В 1999 г. избран членом политсовета ОПТ. С 2003 г. – председатель ОПТ. Мало известен в СМИ, поскольку никогда не делает громких заявлений и интересных комментариев. Среди парламентариев считается умеренным критиком правительства по поводу предстоящего вступления России в ВТО. Женат, воспитывает сына и дочь.

 

– Ладно, что мы имеем? – прервал собственные размышления старый чекист (невзирая на все изменения названий лубянской конторы, Иван Ильич всегда называл себя чекистом, по примеру отца, сумевшего пересидеть шестерых председателей и уйти на заслуженный отдых), – Собрался, значит, этот самый Конюхов посидеть культурно с соратниками в пансионате «Лысая гора». Званый ужин типа совещания предполагалось начать в десять вечера. Хорошо они тут совещаются! Все съехались и ждали его. Через два часа ждать за накрытыми столами надоело. Пошли искать вождя и отыскали на старом кладбище возле церкви, прости Господи, в могиле и с колом в… Кстати, кто именно его нашел? Некто Скиба, говоришь? Он кто?

– Мне показалось, они здесь держат его за главного. Денежный мешок партии. Состоит в должности заместителя председателя. И этот самый Родик, который нас вызвал, пару раз при мне его шефом назвал. Остальных подробностей пока узнать не успели, работаем.

Леха, помощник Ивана Ильича, был хоть и из молодых, а службу понимал правильно. Здесь полковнику повезло – не нагрузили розовощеким «мажором», за которого не только делать все приходится самому, но еще и отмечать его заслуги перед высшим начальством, а то неприятностей не оберешься – бардак теперь в конторе, ох, бардак…!

– Спасибо, хорошо яичко к Христову дню. Да не пугайся ты так. Сам понимаешь: думал этот самый Христов день с семьей отметить, как все люди, а тут торчи среди ночи на кладбище, копайся во всем этом…

– Так точно.

– Да брось ты, Леха, – не на параде. Ладно, сам его спрошу. Итак, это некий Родик позвонил.

– Если точно, Родион Дмитриевич Кравцов, помощник председателя по должности. Только… В общем, мне показалось, он, скорее, помощник этого самого зампреда – Скибы. И вообще, он, кажется, из наших.

– Оно и видно. Был бы не из наших, поднял бы шум, милицию стал звать. Еще пресса, глядишь, набежала бы, не к ночи будь помянута. Нет, парень сработал правильно. Они тут трогали что-нибудь?

– Трогать не трогали, но вокруг наследили здорово. Да и ливень все замыл в слякоть.

– Ладно, пусть твои ребята сделают здесь, что могут, и дуют в контору. Связь держать постоянно – с тобой. А я пойду пока что поболтаю с этой публикой. Кто там есть – уже выяснили?

– Вот список – Леха протянул полковнику листок.

– Оперативно, молоток! Та-ак, посмотрим: Кравцов Р.Д… С этим в первом приближении ясно. Дальше: Скиба Юрий Иванович, первый зам председателя ОПТ… Погоди, ОПТ – это так они партию сокращенно называют?

– Объединенная Партия Трудящихся – выдохнул опер.

– М-да, есть, значит, и такая партия. А я вот почти и забыл о ней. Как-то не очень бодро они последнее время политикой занимались. Зато Скиба – знакомая какая-то фамилия. Ладно, дальше идет Власов Павел Борисович. Этого точно знаю. Он, кажется, недавно мэром где-то в Сибири избрался, а прежде депутатом был и председателем этой самой ОПТ. Дальше – Семенов Андрей Кириллович, и.о. директора пансионата. Стоянов Роман Максимович… Что, журналист? Вот блин горелый! И сюда один пролез!

– Мне показалось, он здесь свой и проблем не создаст.

– Да? – в тоне шефа читалось явное сомнение – Ну, допустим. А также у нас есть шофер Миронов, охранник Юркевич, горничные Фатуева и Ерохина, буфетчица Схидняк и уборщица Петрова. Еще сторож Васин… Ого! Как это они его держат, если ему в обед сто лет?

– Да он здесь с незапамятных времен. Я уже спрашивал. Платят копейки, так что он необременителен – в основном кухню сторожит. У руководства, видимо, рука не поднималась от старика избавиться.

– Все бы были такими гуманистами… Стоп. А почему так мало персонала?

– Так не сезон еще. Похоже, только для этой компании они и открылись. А на четверых много ли обслуги требуется? Из всего персонала, кроме Схидняк и Юркевича, на базе никто и не живет. Все остальные приходят посменно. Они как раз должны были бы смениться, вот и вышло, что все в сборе. Директор у них – москвич – сам тоже бывает наездами. Прибыл специально встретить дорогих гостей.

– Итого, двенадцать человек, не считая убитого. И то, слава Богу! Что ж, если не установим, что кто-то еще здесь побывал, можно будет сказать: «узок круг этих людей». А место-то довольно глухое. Вроде, и близко к Москве, а все как-то на отшибе. Чужому сюда прийти и следов не оставить трудновато будет. Итак, что там наш доктор говорит?

– Говорит, что без нечистого не обошлось! – отозвался вынырнувший из мрака, сверкая не то очами, не то очками, призрак. Был он тощ и бледен, кожа туго обтягивала голый череп, а полы белого халата развевались на легком весеннем ветерке точно саван. На фоне заброшенного кладбища зрелище было не для слабонервных. Недоставало только косы.

– Фу ты, черт! Поимейте совесть, Сергей Львович. Нельзя же так православных пугать – полковник Мельников сделал жест, будто хотел перекреститься, но передумал. – Что Вы имели в виду?

– Вашего клиента проткнули с огромной силой. Когда – точнее определит вскрытие. Я бы сейчас предположил, что около десяти-одиннадцати часов вечера. Смерть была скорой, но весьма неприятной. Он был заколот на самом краю могилы, куда тут же и свалился. Удар нанесен человеком примерно одного с ним роста и, судя по всему, немалой силы. Орудие убийства было не очень острым.

– А что это за орудие?

– Колышек, по-моему, от костра, на котором что-то варилось. Само собой, это уже вне моей компетенции – просто предположение. Видите, вон там старое костровище, и еще один колышек из земли торчит. У нас теперь такой любитель экзотики пошел – и на кладбище уху запросто сварить могут.

– А колышек-то и не согнулся, и не сломался, – ни к кому не обращаясь, заметил Мельников – Интересно, что за дерево?

– Вы можете смеяться – осина…

– Так, а почему, собственно, я должен смеяться?

– Да так… Осиновый кол – это, по старому народному поверью, лучшее средство от вампиров.

– Это шутка?

– Если и да, то не моя. Похоже, до нашего с Вами приезда на Лысой Горе был маленький шабаш. И Вам, товарищ полковник, предстоит расхлебывать его последствия. А я, с Вашего разрешения, заберу клиента с собой. Ему-то, может, и без разницы, где лежать, а у меня в холодильничке все-таки сохраннее для следствия. Согласны?

– Да уж, пожалуй, – поежился старый чекист.

 

Полковник Мельников обвел взглядом всех собравшихся в холле пансионата. Компания и впрямь подобралась колоритная. Директор пансионата Семенов – суетливый, тщедушный мужчина лет шестидесяти с хвостиком – и рядом старик с генеральской осанкой («Власов» – сразу сообразил сыщик, благо еще недавно это лицо часто украшало центральные газеты, правда, в основном, по скандальным поводам). Это было старшее поколение.

Скиба оказался смуглым красавцем средних лет в дорогом, но скромном костюме. Разве что очень большой квадратный изумруд сине-зеленого цвета в тяжелом золотом перстне на среднем пальце правой руки диссонировал с подчеркнуто интеллигентным видом. Хорошее университетское образование было написано на его лице так же отчетливо, как и наличие образованных предков. Природа и судьба одарили господина Скибу довольно высоким ростом и спортивным телосложением. Аккуратно подстриженные черные усы, немного тронутые сединой, и ироничный взгляд из-за очков в тонкой оправе довершали облик успешного и уверенного в себе человека.

Журналист Стоянов выглядел его ровесником. Он был среднего роста, полноват (впечатление еще больше усиливалось мягким шерстяным свитером) и лыс, но зато с огромной рыжей бородой. В зубах представитель прессы держал черную трубку, из-за чего его лицо то и дело скрывалось в клубах ароматного дыма. Впрочем, они не могли скрыть обезоруживающе доброжелательной и мягкой улыбки. Взгляд же журналиста был направлен весьма конкретно: пока следователь произносил свою речь, Стоянов внимательно изучал высокий разрез юбки юной буфетчицы – симпатичного, сильно взволнованного создания лет двадцати пяти с густыми черными волосами и весьма пикантными линиями тела.

Прочая обслуга кучковалась в глубине холла. Охраннику Юркевичу было уже за тридцать, шофер оказался парнем самого, что ни на есть призывного возраста. Они тихо шептались между собой. Две женщины в форме горничных смотрелись совсем на одно лицо – пожилые, усталые и растерянные. Старый сторож спал в кресле, распространяя запах добротного перегара.

– Так, а где старуха уборщица? – резким шепотом проговорил Мельников на ухо подчиненному.

– У нее оказалось слабое сердце. Накапали ей, чего нашли. Теперь отлеживается. Допросим чуть позже, – отозвался сопровождавший его вездесущий опер Леха.

Наконец, в холл вошел Родион Кравцов – типичный поэт Серебряного века с длинными, до плеч, кудрями, тонкими, холеными, как у девушки, руками и меланхолически отрешенным выражением на красивом, почти детском лице, больше подходящем для старинных портретов, чем для нынешней обстановки. Что сразу отметил Мельников, на среднем пальце правой руки у Кравцова также красовался сине-зеленый квадратный изумруд, правда, размером значительно меньше, чем у Скибы.

– Итак, – произнес Мельников, еще раз оглядев всю компанию – прошедшим вечером, то есть сегодня ночью, в пансионате произошло убийство. Наши сотрудники предварительно переговорили с каждым из вас. Теперь я собираюсь провести собственный допрос. Надеюсь, вы понимаете, что помощь следствию – ваша обязанность. А сейчас попрошу всех перейти в столовую. Мы займем директорский кабинет – с Вашего разрешения, конечно – он небрежно кивнул в сторону Семенова – и будем вызывать вас по одному. После этого прошу тут же следовать в свой номер, не общаясь с теми, кто еще останется внизу. Понимаю, процедура эта не слишком приятна. Что ж, чем раньше удастся установить преступника, тем скорее все закончится.

– Простите, – подал недовольный голос старичок Семенов – Как это понимать – «установить преступника»?

– А так и понимайте, – пожал плечами Скиба – что все мы сейчас у следствия на подозрении.

– Мне лично признаваться не в чем. Готов хоть первым идти. Разрешите, товарищ следователь.

– Да я, собственно, с Вас и хотел начать – ответил Мельников – Спасибо, что сами предложили. Вы ведь директор этого пансионата?

– И.О., если точнее.

– Что ж, идемте, – только и ответил сыщик.

 

– Еще раз повторяю, – бубнил еле слышным голосом И.О. – Не мог это быть никто из присутствующих. Неужели не ясно? Здесь собрались активисты уважаемой политической партии. Ну, не убивают они друг друга палками – сами, небось, знаете. И вообще, не могло быть у Николая Николаевича таких врагов, чтобы убить. Больно уж он был без…

– Беззубым, бесхребетным? – услужливо подсказал Мельников.

– А вы меня не сбивайте, молодой человек, – назидательно произнес И.О. – Не бесхребетным, а бесконфликтным. В жизни ни о ком слова плохого не сказал, голоса ни разу не повысил. Какие уж тут враги?

– Ну, врагов, если копнуть, как следует, у каждого из нас хватает. Кстати, а зачем все эти люди здесь вдруг собрались?

– Через две недели в Москве пройдет XIII съезд партии. Собрались своим узким кругом, согласовать выступления главных лидеров.

– А почему здесь?

– Так своя же родная база – бывшая профсоюзная… И Николай Николаевич эти места любит… Э-э-э, то есть любил. Здешняя деревня Костино – его, так сказать, малая родина.

– А Вы давно здесь руководите?

– Я-то? – старик отчего-то поежился – Да нет, месяц с небольшим. С тех пор, как прежний директор умер. Прежде-то я был помощником председателя ОПТ.

– Николая Николаевича?

– Почему Николай Николаича? Власова Пал Борисыча – с самого первого дня, как партию создали. Когда его… не переизбрали, оставался в аппарате партии, так сказать, без портфеля, делами партийной газеты ведал, пока новое начальство не попросило этой усадьбой заняться.

– О! Так значит, Вы по всем партийным вопросам большой специалист. Отчего же новому лидеру такой не потребовался?

– Да видно стар я – в его игры играть. Ну, а здесь хоть до пенсии досижу как-нибудь.

– Но теперь, очевидно, будут выборы нового председателя партии. Может, еще Власов вернется. Так не рано ли на пенсию?

– Да нет, не вернется он. Видно, крепко обиделся.

– Кто же тогда?

Старик не спешил с ответом, явно боясь сказать лишнего:

– Думаю, Юрий Иваныч мог бы. Он и сейчас уже почти что главный. Мы думали даже, что его и выберут, когда он повел кампанию против прежнего председателя.

– Ну, вот, Андрей Кириллович, а Вы говорили: «врагов не было», – сыщик торжествующе улыбнулся – Вы ж нам только что сразу двоих назвали: одного покойный сменил, другой сам его сменит. Разве не убедительный мотив?

– Так, – И.О. встал и выпрямился во весь свой небольшой рост. Его голос вдруг зазвучал резко и четко – А теперь, пожалуйста, занесите в Ваш протокол, что ничего такого я не говорил и ни на кого показаний не давал.

– Ну, пожалуйста, не волнуйтесь так. Я же только предположение высказал.

– Ага. Что мэр города Бичегорска, известный политик и старый уже человек, год обиду терпел, а потом вдруг из самой Сибири прилетел, чтобы палкой нового лидера партии по башке огреть. Очень убедительно. Или что финансист известный председателя, которого сам и ставил, лично тюкнул по башке, а через недельку-другую появится на съезде и скажет: вот, мол, очень кстати место тут у вас освободилось – не выберете ли, товарищи, меня? Вы хоть сами понимаете, что сказали?!

– А откуда Вы знаете, что «по башке»?

– Что «по башке»?

– Ну, «тюкнул».

– Так, как же… Когда Родик с Юрий Иванычем нашли… Николай Николаича, они же никого не подпустили – сразу Вас вызвали; только сказали, что палкой его вроде бы. А палками обычно по затылку бьют – так оно надежней.

– Хорошо, Андрей Кириллович, но здесь же еще гости есть. Да и персонал, опять же. Что Вы о них скажете?

– Честно говоря, ничего. Кравцова сюда Скиба привез. Он не первый раз здесь – все что-то вынюхивает, красавчик.

– Кстати, в пансионате есть еще один свободный номер на двоих, готовый к приему гостей. Вы еще кого-то ждете?

– Бецкую Алису Яновну с другом.

– Что за друг?

– Понятия не имею.

– А сама она кто такая?

– Ее к Николай Николаичу Юрий Иваныч определил. Ну, чем-то вроде по идеологии. Дожили… – последнее слово старичок произнес с каким-то усталым вздохом.

– А личных отношений у них не было?

– Не думаю, что она… Как бы это сказать? Ну, в общем, она не девочка уже и вообще… умная. Николай Николаичу она, кажется, не нравилась, да и он ей… А журналиста этого, кстати, уже она притащила. И друг, может, из каких «нужных людей». Хватка у нее деловая, как у мужика.

– «Синий чулок»?

– А?.. Да нет – не скажите. Очень эффектная женщина – со значением протянул старик.

– Так, а что персонал?

– А что – персонал? Все с обязанностями справляются. Все работали тут еще до меня. Почти все – из местных. Личные дела могу дать, а сказать-то особо и нечего.

– Вы сказали, пансионат был раньше профсоюзной собственностью. А чьей теперь?

– Предпочитаю не знать, чтобы дожить до пенсии. Сами знаете, какие нынче времена. Родик этот, чекист недоделанный… Ох, простите!

– Не стоит. Так что Родик?

– Да он тоже все этими вопросами интересовался.

– А Вы что сказали?

– А что и вам могу сказать: профсоюз пансионат акционировал; акции перешли к трудовому коллективу, и большая их часть была скуплена ЗАО «Трансвест». Это было еще при покойном директоре. Говорят, он был против. «Трансвест» этот пока никак не проявлялся. Еще часть акций была у Николай Николаича – он здесь и распоряжался.

– У покойного были с кем-то из персонала тесные отношения?

И.О. явно не хотелось отвечать.

– Вообще-то, почти все они здешние, как и Николай Николаич.

– Я правильно понял, что с кем-то из «неместных» он тоже тесно общался?

– Вы буфетчицу видели?

– О!… Что ж, людям его возраста нравятся молоденькие. Это он ее сюда устроил?

– Она здесь уже почти год, а я – новичок.

– Что ж, спасибо. Вы кое-что прояснили. Спокойной ночи – следователь кивнул на прощанье, а когда за стариком закрылась дверь, резко обернулся к оперу.

– Значит так, Леха, наводи справки, где хочешь, а чтобы все про этот самый «Трансвест» разузнал. Сумеешь? Ну, с Богом! А пока что вождями займемся.

– Погодите, шеф, – опер Леха улыбнулся – Я вот все думаю: откуда мне лицо этой пташки знакомо? Ну, буфетчицы. Есть тут догадка одна. Правда, не уверен, что к делу это относится.

 

«А старичок-то по-своему прав – рассуждал про себя полковник – Ну, не мог никто из них – ни предшественник, ни преемник – председателя пристукнуть. Вот заказать – дело другое. Это вполне в их духе – были бы мотивы. Но только не своими руками. Эта публика ничего не делает сама. Но кому можно было бы заказать Конюхова? Судя по всему, на территорию пансионата посторонние не заходили. Впрочем, посмотрим, что скажет об этом обслуга… Господи, до чего же спать хочется!».

Однако отдыха в обозримом будущем не предвиделось. В дверях уже нарисовался бывший лидер партии господин Власов.

Хотя по документам он и числился самым пожилым из гостей, выглядел куда как моложе И.О. «Что ни говори, деньги делают свое дело. На здешнее директорское жалование не разживешься ни лечением на престижных курортах, ни услугами массажистов или косметологов» – мелькнула мысль у Мельникова. Между тем, он уже машинально пожимал руку старого политика.

 

Из справочника «Политическая элита РФ»:

Власов Павел Борисович, родился в г. Красноярске 20 декабря 1937 г. Окончил сельскохозяйственный техникум в 1957 и Высшую Партийную Школу при ЦК КПСС (заочно) в 1966 гг. С 1953 по 1966 гг. работал в колхозе «Октябрь» механизатором, агрономом и секретарем парткома. Избирался первым секретарем райкома и третьим секретарем обкома КПСС, в 70-е и 80-е гг. – инструктор ЦК КПСС по сельскому хозяйству, заместитель заведующего отделом ЦК по сельскому хозяйству. С 1989 г. – член ЦК КПСС, председатель ЦК Профсоюза работников сельского хозяйства, народный депутат СССР. В 1991 г. поддержал ГКЧП, но после подавления путча отмежевался от него. Тогда же назначен президентом Ельциным своим полномочным представителем в Красноярском крае. В 1993 г. публично осудил действия как президента, так и парламента, и демонстративно подал в отставку. В этом же году возглавил созданную при его активном участии Объединенную Партию Трудящихся, но в Государственную Думу баллотировался по одномандатному округу. Депутат I и II Думы, координатор Региональной группы независимых депутатов. За систематические проигрыши ОПТ четырех парламентских выборов подряд и частое отсутствие в столице по делам семейного бизнеса был смещен соратниками с поста председателя партии в 2003 году. Постоянно проживает либо в Красноярске, либо в своей летней резиденции на о. Кипр. В Красноярском крае имеет долю в ряде крупных предприятий АПК и собственную сеть автозаправок и станций автосервиса. В начале 2004 года избран мэром г. Бичегорска (Красноярский край). Вдов, вырастил двух сыновей и двух дочерей.

 

– Павел Борисович, очень много слышал и читал о Вас. Жаль, что лично довелось познакомиться при таких обстоятельствах, – старый чекист старался проявить максимум почтительности к благородным сединам экс-председателя. Лично подвинув тому кресло, он даже протянул, было, пачку «Кэмела», но старик отмахнулся:

– Если бы я еще и курил, мы бы вообще вряд ли познакомились, – улыбнулся он и вопросительно посмотрел на Мельникова.

– Как Вы понимаете, – продолжал полковник Мельников – Мы обязаны задать всем присутствующим массу вопросов. Некоторые могут показаться, на первый взгляд, странными, не относящимися к делу, просто даже нескромными. Постарайтесь не обижаться. Чем полнее Вы ответите, тем легче нам будет найти убийцу.

– Итак, это все-таки убийство?

– Никаких сомнений. Надеюсь, Вы заинтересованы в его раскрытии?

– Вы на что-то намекаете?

– Покойный был Вашим преемником на посту председателя партии, – уклонился от прямого ответа Иван Ильич, – Какие у вас были отношения?

– Никаких.

– Простите…

– Хотите – верьте, хотите – нет, а еще год назад ни я сам, ни большинство членов партии особо не интересовались персоной Николая Николаевича Конюхова. Все его значение было номинально – в Госдуме есть три представителя ОПТ, и он – один из них.

– Но как же он в таком случае сумел возглавить партию, да еще после такого известного лидера?

– По-модному это называется «пиаром». За деньги у нас запросто раскручивают безголосых девиц как звезд шоу-бизнеса, а вороватых идиотов – как видных политиков. Не уверен, что Николай Николаевич был худшим из ему подобных, но раскрутили его до уровня нового лидера за какой-то месяц практически с нуля.

– Значит, у него были на такую кампанию деньги?

– Нет, конечно. Они были у его покровителя. А тому очень уж хотелось задвинуть подальше признанного лидера.

С каждой минутой полковник выглядел все более заинтересованным. В действительности, история скандальной отставки экс-председателя ОПТ была ему известна гораздо лучше, чем он показывал окружающим – все-таки профессия обязывает. Однако сейчас важно было узнать версию самого Власова.

– Простите, Павел Борисович, под покровителем Вы имеете в виду…

– Вы все равно об этом узнаете. Не вижу смысла скрывать. За полгода до последних думских выборов мы включили в состав политсовета партии одного очень богатого предпринимателя, обещавшего профинансировать избирательную кампанию. Часть денег он и впрямь заплатил, а другую мы так и не увидели. Активисты ОПТ на местах по двенадцать часов в сутки вели агитацию, печатали листовки, подписи собирали за «спасибо» и под мое честное слово, что заплатим потом. В результате выборы по федеральным спискам мы проиграли. В Думу прошло только трое депутатов по одномандатным округам. И представьте себе: после этого наш благодетель заявляет, что оставшуюся сумму – больше половины обещанного, между прочим, – на партийный счет не перечислит. Мы, видите ли, не выполнили условия сделки – не сформировали собственную думскую фракцию, не обеспечили ему лично депутатскую неприкосновенность.

– А Вы не думали подать на него в суд? – поинтересовался Попов.

– Вы это серьезно или шутите? – Старик Власов посмотрел на молодого человека почти сочувственно «Интересно,- в который раз уже подумал он – как бы я объяснил тогда семикратное превышение размеров допустимого избирательного фонда?» – Ну, хорошо. Вы спросили – я отвечаю: нет, я не обратился в суд. Я обратился к своим товарищам по партии, честно извинился за то, что позволил себя обмануть. И уверяю Вас, все мне поверили. Тогда этот господин заявил мне с глазу на глаз: я, мол, верну все долги, но требую гарантий, что партия не примет спонсорской помощи ни от кого другого. А чтобы за этим проследить, он вознамерился сформировать новый центральный аппарат партии из своих людей.

Казалось, следователь хотел еще о чем-то спросить, но Власов остановил его царственным жестом:

– Понимаю, что Вас смущает. Свидетелей этого разговора действительно не было. Но факты говорят сами за себя: как только был избран новый председатель, аппарат действительно подвергся чистке. Теперь в нем почти все – люди этого человека.

– Очевидно, Вы имеете в виду господина Скибу? – вставил в этот поток красноречия скромную реплику Мельников.

– Неужели я ни разу не назвал его по имени? Право, это недоразумение. Спросите кого угодно – всякий скажет: Власов всегда называет вещи своими именами.

– А какие отношения были у покойного со Скибой?

– Как у собаки с хозяином. Наш дорогой спонсор не в первый раз платил за него и не сомневался: сделать председателем Конюхова для него все одно, что сесть на мое место самому.

– Значит, покойного Вы недолюбливали?

– Ерунда! Если вам врежут палкой промеж глаз, Вы обидитесь на того, кто это сделал, или на палку? К Николаю Николаевичу я не относился никак и вообще практически не знал его: когда я был председателем ОПТ – его как бы и не было. Ну, был такой: поздравления по всем случаям мне лично привозил, тосты за меня поднимал, а никакой прочей деятельностью не запомнился. Вы, конечно, удивитесь, мол, как это удалось депутату Госдумы нескольких созывов? Я, когда задумался, и сам удивился. Какой-то он при вышестоящих начальниках тихий был, со своим мнением не лез, а, может, и не имел такового. Ну, а когда его избрали, здесь уже меня не было. Вы знаете, я постоянно живу в Сибири. Так вот, в нашем регионе он в своем новом качестве так и не появился. Да и в столице, насколько мне известно, ничем таким особенным не прославился.

Поблагодарив за содержательный рассказ, полковник Мельников вежливо выпроводил экс-председателя за дверь. «Интересное совпадение, – подумал он – оба старых господина, будто не сговариваясь, помянули удар по голове. Один – грубо, топорно, другой – изящно, но оба словно дают понять, что не знают, каким способом на самом деле совершено убийство. А вообще, поведение Власова типично для «великого художника, обиженного на бездарных интриганов-конкурентов». Всегда считал, что политиканы – та же богема. И, по-моему, дед произносил здесь речь, заготовленную, аккурат, для будущего съезда».

Между тем, в комнату вальяжной походкой уже вошел и, не дожидаясь приглашения, удобно расположился в кресле заклятый враг экс-председателя, господин Скиба.

 

Из справочника «Политическая элита РФ»:

Скиба Юрий Иванович, родился в Москве, 2 апреля 1965 г. В 1987 г. окончил МГИМО и поступил на службу в 1-е Главное управление КГБ СССР (разведка). В конце 80-х – начале 90-х гг. работал в резидентуре советской и российской разведки в Панаме, Колумбии, Венесуэле и Эквадоре под дипломатической крышей, а позднее в качестве руководителя импортно-экспортной компании. С 1994 г. постоянно проживает в Москве, где владеет контрольным пакетом акций Гражданского банка и издательского дома «Интеграл», а также несколькими гостиницами. Поддерживает устойчивые деловые связи с представителями ряда стран Центральной и Южной Америки. С 2002 г. коммерческие структуры, подконтрольные Ю.И.Скибе, активно финансируют ОПТ. В 2003 году сам он избран членом политсовета партии и заместителем председателя. В ОПТ отвечает за партийные финансы. Женат, воспитывает двоих сыновей.

 

Рукопожатие вышло крепким.

– Итак, Юрий Иванович, надеюсь, мы правильно понимаем друг друга. При самых скандальных обстоятельствах убит лидер партии, которого считают Вашим ставленником. До этого не так уж и давно был скандал с его предшественником по поводу больших денег, где фигурировало и Ваше имя. Мне нет никакого резона раздувать этот скандал. Моя задача – поймать убийцу. Надеюсь, в Ваших интересах мне в этом помочь.

– Вы правы, хотя скандал будет теперь независимо от нашего с Вами желания.

– Похоже, к скандалам Вам не привыкать. Так что, давайте, начнем с истории финансирования прошлой избирательной кампании?

– Думаете, есть смысл? Ну, ладно. Да, я был ее спонсором.

– Неужели неприкосновенность понадобилась?

– Мне? Не шутите так банально, – усмехнулся в усы финансист. («Да я бы тогда нашел какой-нибудь дальнедырский одномандатный округ, и скупил бы там все голоса, как сделал это для нашего покойника. Он что, под дурачка работает? Будто не понимает: если кто-то взял на содержание целую партию, то амбиций имеет побольше, чем на неприкосновенность»).

– Ладно, Юрий Иванович, без обид.

– Да я и не обижаюсь. Просто неприятно вспоминать проигранную кампанию, которую были все шансы выиграть. («Да что тут и говорить-то, – продолжал рассуждать про себя г-н Скиба, – Кинул меня старичок. Как последнего, извините, лоха кинул. Плакать хотелось. Меня в Южной Америке – в Медельине! – прежде никто кинуть не мог. А тут… Короче, уже во время кампании, «лимоне» этак на двадцатом, взяло меня сомнение: а куда, собственно, мои кровные идут? Проверил по своим каналам и выяснил: председателю на представительские расходы, на приобретение автомобилей и офисной техники, которых так никто в глаза так и не увидел, на организацию банкетов со сторонниками партии из числа видных политиков и бизнесменов… В своем округе у деда есть собственный штаб. Зовется городским отделением партии. Всего там одиннадцать человек – две дочки с зятьями, двое сыновей с женами, племянница с мужем, да сам. Выкатили ведомость на зарплату. Мы тут подсчитали – прослезились. Если те же деньги по сотне баксов раздавать всем проголосовавшим, как надо, ОПТ бы первое место в округе заняла. А мы и заняли. Да только с конца»).

– Простите, и сильно Вас бывший председатель на этой кампании разорил?

– Я не возражаю, если Вы в интересах следствия ознакомитесь с моими делами. Уверяю, они в полном порядке. («Да если бы разорил, я бы на последние деньги его заказал. Но я же бизнесмен, а не филантроп, хотя, в отличие от него, над нищими не издеваюсь. Уж как этот защитник трудящихся сокрушался о судьбе бедных агитаторов, с которыми полгода расплачивались обещаниями, да так и не заплатили! И всякий раз наш почтенный старец забывал упомянуть, что деньги на оплату я исправно переводил. Куда же они исчезли? Вот я его об этом и спросил. А он в ответ: надо было срочно выкупать эфир на центральных телеканалах. Никаких других денег на тот момент, якобы, не было, а телевизионщики ждать не любят. Проверил, конечно. А что толку? От таких сделок расписок не остается. Какие-то сюжеты и ролики действительно в эфир пошли, но по какой цене? И по всему выходит, что хапнул старый черт немеряно. Только эту информацию и в газете не напечатаешь, и в суд не представишь»).

Размышляя обо всем этом, финансист продолжал рассеяно улыбаться, и, тем самым, затягивал поистине МХАТовскую паузу.

– Но Вы решили заменить председателя?

– Партии нужен был руководитель, живущий в столице и занимающийся ее делами, а не почетный председатель, кормящийся со своего феода где-то в провинции, – произнес Скиба, словно втолковывая урок двоечнику – Мы, как товарищи, открыто высказали это Павлу Борисовичу. Он согласился и снял свою кандидатуру. («Я еще долго предлагал ему самые разные варианты. Даже готов был в последний раз разориться и оплатить его долг агитаторам. Но он решил развести еще одного богатого дядю. Как там его? Словом, сейчас не последний человек в правительстве. Надеюсь, когда-нибудь поймет, от какой чумы я его спас»).

– А почему Вы сами не пошли в председатели? Зачем понадобилось подставное лицо?

– И мысли такой не было. («А Вы бы на моем месте пошли? И бизнес – побоку? Надо быть или очень глупым человеком, или великим артистом, чтобы с таким серьезным видом нести с трибун и телеэкранов такую пургу, как наши политиканы. Да заставьте меня прочесть хотя бы по бумажке, хотя бы в кругу друзей любой из их докладов, я бы уснул на второй фразе, либо подавился со смеху. Нет, каждый должен заниматься своим делом. Наш бедный Коленька как раз был создан для своего места. То есть был полным нулем, боялся собственной тени, но при этом совершенно искренне верил, что велик и призван для исторической миссии. Да, это был настоящий политик. О, полковник, Вы много потеряли, что не были знакомы с нашим председателем!»).

– Каждый хорош на своем месте, – продолжал Скиба вслух, – Я неплохо решал задачу финансирования партии уже при двух председателях. Бог даст, и третьему помогу. («Только чтобы не снова старик! Иначе будут уже два убитых председателя. Как ни крути, а все равно придется самому выдвигаться. Вот ведь положеньице: уже проклял день, когда связался с этой ОПТ. А что поделать – отступить не могу. Да и не позволят. Вот если бы можно было продать все это… добро, да на приемлемых условиях! В благодарность к святому Якову Компостельскому съездил бы на богомолье, благо и дела в Испании давно ожидают. Но, кажется, сейчас для этого шансов не будет»).

Неожиданно для самого себя, финансист произнес какое-то мудреное испанское выражение, которое сыщик, не знавший этого языка, условно перевел как «твою разэтак».

– Кстати, – неожиданно сменил тему Мельников. Он вдруг решил «выстрелить по-ковбойски», наугад, – Пансионат этот, часом, не Вы купили? Директор упоминал какую-то загадочную фирму «Трансвест».

Скиба явно был поставлен в тупик, но никак не напуган или, по крайней мере, виду не подал.

– Значит, Вы уже и этим поинтересоваться успели? И как далеко продвинулись?

– Юрий Иванович, это ведь я первым вопрос задал.

– А жаль – вздохнул финансист – могли бы обменяться взаимовыгодной информацией.

– Ладно, убедили. Только уж Вы – первый.

– Насчет «загадочной» Вы точно подметили. Мне она тоже не понравилась. Так что, сами понимаете, я к ней отношения не имею. Но купить пансионат действительно пытался. Не для себя – по просьбе покойного.

– ???

– Он стал вдруг убеждать меня, что партии необходима собственная загородная база. («Естественно, я знал, что Коленька из местных. Оперился, вождишко наш, и решил, видно, покрасоваться перед земляками важным барином. Ну да чем бы, как говорится, дитя ни тешилось. Короче, выделили ему где-то прошлой осенью разумную сумму из неприкосновенных партийных фондов на удовлетворение этой самой прихоти. Прикупил он часть акций, а дальше что-то забуксовало»).

– Странно, Юрий Иванович, как легко эти политиканы разводят вас – прожженного, можно сказать, капиталиста.

– Мне это тоже не по душе. Но, в конце концов, это, если угодно, издержки политического бизнеса. И пансионат – не самая крупная из них, если сравнивать с последней предвыборной кампанией. Только деньги, все равно, счет любят. Обжегшись на выборах, я решил, по крайней мере, узнать судьбу этих крох. Проверку проводил Кравцов. Подробности, думаю, Вы узнаете у него. Так что, желаю удачи.

 

Разговор с Родиком выдался у полковника предельно долгий и обстоятельный. Кравцов подробно был осведомлен почти обо всех передвижениях постояльцев и персонала за последние сутки. Сыщик не торопился переходить к теме пансионата. Если финансист не успел как-то предупредить своего помощника (а возможностей для этого у него практически не было), оставался шанс задать неожиданный вопрос.

– Каково Ваше личное мнение обо всем этом деле? – доверительно поинтересовался Мельников – Только не говорите мне, что строить догадки не уполномочены.

– Ну, – Родик говорил без запинки, но медленно – Мы исходим из того, что убит крупный политик. Если его смерть была кому-то выгодна, этот «Кто-то» вряд ли стал бы убивать сам, а заказал бы. В таком случае, я бы исключил из числа подозреваемых всех постояльцев. Люди они достаточно приметные для киллеров. Да и физически далеко не каждый смог бы проткнуть человека заточенной палкой. Это не застрелить и не оглушить даже. Ведь, если я правильно понял, председатель был убит наповал. Представляете, какая требуется сила и точность удара?

Родик задумался и неожиданно произнес:

– «Так меч пронзает грудь того, кто попирал бесстыдно правду, кто Зевсовы законы презирая, законы презирая человечьи, дозволенного грань переступил…».

-Что, простите?

– Извините, товарищ полковник, Эсхил.

– Думаете, он здесь тоже замешан? – съязвил Мельников.

– Нет, что Вы, драматург Эсхил умер задолго до рождества Христова, – абсолютно серьезно ответил молодой человек – Просто цитата на ум пришла. Как-то все в этом деле необычно, почти созвучно с Эсхиловыми драмами.

– Родион Дмитриевич, раз Эсхил тут не при чем, не будем на него и отвлекаться. Слава Богу, висяков такой давности за нами не числится. Вернемся к нашим проблемам. Неужели никто из постояльцев не смог бы этого сделать?

– Власову с Семеновым за шестьдесят. Кое-кто из персонала, может быть…

– А у Вас, например, тоже наверняка имеется соответствующая боевая подготовка?

– Некоторая подготовка действительно имеется. Боюсь, мое честное слово Вас не до конца убедит. Но это точно не я. Проверьте хотя бы мои передвижения по моим показаниям и Вашему списку. Все время я был у кого-то на виду.

– Кстати, Ваш шеф тоже производит впечатление человека спортивного. А в Южной Америке он, скорее всего, бывал в сложных переделках. Как знать, не решил ли он отчего-то применить какие-то из своих прежних навыков?

Родику такая мысль логичной не показалась.

– С чего бы вдруг? Вот, к примеру, Дедушка Власов, который ему прилично насолил, жив, как видите, и вполне здоров. И с головой у Юрия Ивановича все в порядке, поверьте.

– Ладно, расскажите-ка лучше, что Вам удалось узнать о некой фирме «Трансвест».

– Я не уверен, что все это имеет отношение…

– А я все же хотел бы послушать. Что конкретно Вы разузнали?

– Что ж, ЗАО «Трансвест» зарегистрировано в Московской области. На какое-то явно подставное лицо, на Соломона Карловича Агасферьяна. Думаю, это фирма-однодневка, предназначенная специально для скупки акций пансионата. По крайней мере, никакой иной деятельностью она, насколько я знаю, не занималась.

– А когда появилась?

– Полгода назад.

– Погодите-ка, ведь Конюхов к тому времени уже вел переговоры о покупке пансионата.

– Ну, вроде так.

– Хорошо, – полковник Мельников опять сменил тему – вернемся к этому вечеру. («Между прочим, – мысленно прикинул он – уже три часа ночи. Сколько можно не спать?»). Итак, Вы, кажется, намекнули мне поискать кого-то не из здешних. Так где бы Вы сами стали его искать?

Родик был явно рад такому обороту разговора.

– Например, в машине покойного. Он ведь сам панически боялся ее водить.

– Хотите сказать, не он ее вовсе вел, а кто-то другой?

– Вы сами сказали то, что я давно думал.

– Но охранник утверждает, что покойный приехал один.

– Я мало с ним знаком – осторожно ответил Родик.

– Ладно, спасибо за помощь, – кивнул Мельников.

 

«Вот не пойму, – рассуждал старый сыщик – это он специально намекал или случайно мысль ценную подсказал? Мы исходим из того, что убит крупный политик. А зачем, собственно, на этом зацикливаться?»

Слава Богу, майские праздники в основном тормознули как выход газет, так и распространение слухов. Потому некоторый запас времени для работы без нашествия писак у полковника имелся. Мельников отлично знал, что напишут в газетах: «Убийство могло быть связано только с профессиональной деятельностью покойного». Это у них традиция такая: политик – особенно демократического толка – или известный журналист не может погибнуть из-за денег, секса или просто от несчастного случая. Он просто обязан пасть жертвой, причем желательно – «кровавого режима». Но, с другой стороны, не мог полковник припомнить ни одного случая, ни из собственной богатой практики, ни из опыта конторы, чтобы такое действительно случилось. Все убитые знаменитости пали жертвами банальных финансовых «разборок», зачастую внутри собственного семейства. Исключений не было. Какая проза!

Но что действительно не давало покоя – ни одно из подобных убийств не было совершено осиновым колом…

 

 

Глава II

В которой Роман находит свою Последнюю Любовь

Следующим по списку оказался Роман Стоянов. Он вошел в директорский кабинет, с интересом разглядывая сыщика, достал уже набитую трубку и вежливо осведомился:

– Не возражаете?

– Возражаю, – резко ответил Мельников. Журналисты вызывали у него инстинктивную неприязнь, хотя этот напрашивался на исключение из правил. Он явно не из тех, кто толпой окружают очередную «звезду», тычут микрофон в лицо перепуганным жертвам катастрофы и нарочито нагло задают вопросы на пресс-конференциях. («Нет, это газетчик-интеллектуал, интеллигентно выпивающий со знакомыми помощниками известных людей и уносящий с таких встреч папки с компроматом и конверты с гонорарами, – мысленно прикидывал Иван Ильич, – Наверняка, сейчас он тоже оценивает меня, как я его»). Вслух же добавил,  – И так уже накурили. Не бойтесь, наш разговор надолго не затянется. Итак, что Вы здесь, собственно, делаете?

– Здесь? Хм, сижу и жду, когда можно будет выйти покурить.

Старый чекист давно усвоил, что с интеллигентами надо посуровее. Кто силен в изящной словесности, тот быстро пасует перед хамством.

– Вы поняли, Стоянов, что я имею в виду.

– Извините, нет. Я даже не понял: это у Вас такая тактика допроса или Вы просто устали быть вежливым, общаясь с большими шишками.

– Не острите, Стоянов, Вы не в эфире. Вы здесь, в этом кабинете, и Вас допрашивают в связи с политическим убийством…

– Это окончательная версия следствия? – переспросил журналист, всем своим видом демонстрируя профессиональный интерес.

– Вопросы здесь задаю я! Отвечайте: как Вы, даже не член партии, попали на закрытую встречу партийного руководства, куда и членов ее политсовета не позвали?

– Вы первый, кто об этом спросил.

– Ну…

– Вы знаете, для чего проводилась эта встреча?

– Полагаю, да.

– После того, как господа вожди согласовали бы свои позиции на будущем съезде, мне предстояло написать каждому из них тронную речь, а также итоговое заявление делегатов по текущему политическому положению и резолюцию, ну, например, о единстве партийных рядов. Вместе следовало также поработать над списком приглашенных журналистов и тезисами пресс-конференции. Наконец, по поводу съезда и председатель, и господин партийный спонсор, вероятно, должны были разродиться большими программными статьями. Догадайтесь, кому предстояло все это сочинять…

 

Рассказывает Роман Стоянов:

А что еще можно писать в наши дни? Не считая спорта и шоу-бизнеса, в которых я ни черта не смыслю, для нашего брата остаются лишь три темы: рассуждалки о величии империи, хвалилки об очередных радикальных реформах да обличалки о «кровавом режиме». К каждой из этих тем уже приставлено по десятку «золотых перьев». За ними на несколько лет вперед расписаны все призы союза журналистов, забронированы места в «президентском пуле», авторские рубрики. В известной мере было все это и у вашего покорного слуги, но…

Начав в двадцать пять стажером и пройдя все ступени карьерной лестницы, к сорока я дослужился до заместителя главного редактора одной симпатичной столичной газетки. По журналистским меркам, это не самый плохой вариант. Одна беда: пока я топал по этой самой лестнице вверх, сама наша пресса как класс неспешно катилась вниз. Когда был корреспондентом, нас таких лишь в отделе политики насчитывалось с десяток. Потом почти всех корреспондентов сократили, а троих переживших кадровую чистку произвели в обозреватели. Став же начальником отдела, я обнаружил, что начальствовать и вовсе стало не над кем. Теперь уже сам себе стал и корреспондент, и обозреватель и даже секретарша. Роптать было глупо: не одним нам пришлось несладко – особенно после дефолта. Но за то, что мы не ушли и честно проработали полгода за «спасибо» (а что еще оставалось делать?), всем уцелевшим «начальникам отделов» числом четыре штуки было присвоено почетное звание зама главного. Потом дела пошли лучше. В отличие от многих, нам удалось выгодно продаться и раскрутиться. Правда, зарплаты подняли не сильно, а из всех отделов вырос в несколько раз лишь один – коммерческий. Зато у меня теперь была красивейшая визитка и куча возможностей, кому ее вручить.

К счастью, недостатка в дружеских просьбах написать под чужим именем спич, заявку на грант или злободневный комментарий я не испытывал. Пару раз на страницах одного весьма уважаемого издания даже удалось пополемизировать с самим собой на тему, что делать с Кавказом и о причинах моды на все оранжевое (само собой, под именами двух очень известных политиков). Однако такое совмещение приятного с полезным – слишком редкая удача. В основном заказчик мой – тип наискучнейший, хотя платит, как правило, неплохо.

Так было и на сей раз. Вчера утром позвонила Алиса…

Вернее, не так: сначала долго звонили разные женщины – жена с дачи, бывшая жена из Питера, любовница из… не важно. Всем срочно требовалось мое сочувствие, желательно в американской валюте, но, на худой конец, можно и в нашей. Объяснять, что на данный момент все уже потрачено на них же, а не на каких-нибудь девиц легкого поведения (что почти правда) было бесполезно. Я как раз чесал репу на тему, где бы срочно разжиться некоторым количеством «зелени», когда позвонила Алиса – мой добрый ангел.

При всем моем безудержном стремлении к противоположному полу Алиса остается едва ли не единственной среди моих знакомых женщин, с кем мне так ни разу и не удалось согрешить. Положа руку на сердце, был бы весьма не против. А кто был бы против – с такой редкой экзотической внешности красавицей?! Но… как-то по жизни привык, чтобы меня выбирали, а она вот выбрала моего лучшего друга. Судьба! Или, как говорит она сама, «кысмет».

Так или иначе, добрые отношения между нами сохраняются уже много лет. Алиса говорит, что ей всегда не хватало такого, как я, младшего братишки, и попеременно то воспитывает меня, то опекает, например, подкидывая такие вот левые заказы.

Итак, нынче утром, по телефону она быстренько изложила суть очередного заказа, и мы оговорили цену. Само собой, перспектива общения с Колей Конюховым, которого я вообще старался натощак не вспоминать, не радовала, но это печальное обстоятельство компенсировалось бесплатной двухдневной поездкой в загородный пансионат с халявной выпивкой-закуской.

Поскольку ничего, кроме трубки с табаком да огнивом и карманного компьютера, мне лично в дорогу не требуется, на сборы ушли буквально минуты. Примерно столько же пришлось добираться до места встречи на Триумфальной, где уже ждал в своей машине Родик, который и привез меня на Лысую Гору.

 

Из туристического справочника «По рекам и озерам Подмосковья»:

Лысая Гора – живописный природный комплекс на 40-м километре к северо-западу от столицы. Возвышенность, покрытая степными травами и окруженная густым хвойным лесом на берегу реки представляет собой природную аномалию, последствие четвертого ледникового периода. Охраняется государством. В окрестностях Л.Г. расположены одноименный пансионат ЦК профсоюза работников легкой пр-сти и дер. Костино свх. «Красные Горки». Исторические достопримечательности – в дер. Костино находится хорошо сохранившаяся церковь св. Анны XVIII века, действующая и по сей день. Непосредственно на Лысой горе расположена церковь св. Уара XVII в. (не действ.). Прим.: согласно хр. традиции, св. Уар является заступником всех некрещеных.

 

На обустройство в своем номере я потратил минут пять – не больше. Потом натянул плавки и отправился на берег. Конечно, купаться в апреле – та еще авантюра, но я не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии. В конце концов, как любит повторять мой друг Денис Хомяков, «кому суждено быть повешенным…».

Боже, какая в этот последний апрельский денек стояла погода – чистое лето! Жара, пожалуй, градусов под тридцать.

Когда я подходил к воде, от берега в сторону усадьбы прошествовало прелестное юное создание в купальнике крайне смелого покроя. Солнце било прямо в глаза, и я не смог как следует рассмотреть девушку, но лет ей было никак не больше двадцати пяти, а миниатюрная фигурка будила в душе старого волокиты самые, что ни на есть, греховные мысли. Но главное не это. Что-то, то ли в этой фигуре, то ли в движениях очаровательной незнакомки, вдруг показалось знакомым. Впрочем, эротическое шоу длилось от силы полминуты. Девушка скрылась за кустами, очевидно, направляясь к служебному корпусу.

«Вот теперь просто необходимо охладиться, покуда крыша не поехала, и вешние воды сойдут для этих целей как нельзя лучше» – подумал я. При всей страсти к противоположному полу, не люблю, когда его представительницы появляются в ответственный момент работы. Точнее, потому и не люблю, что знаю об этой пагубной страсти и понимаю, что в их присутствии никакой работы не получится.

Водица обожгла своим холодом. Я и плыть-то не решился – нырнул только и тут же вынырнул. И вправду, малость полегчало. Так что к обеду пришел в бодром и деловом настроении.

Вошел – и тут же увидел в здешнем ресторане (или буфете – черт его знает?), сидящим в дальнем углу – так, чтобы видеть одновременно и весь зал, и дверь, и большое французское окно на террасу, – главного финансиста партии Юрия Скибу и помощника председателя Родиона Кравцова – нашего доброго Родика. К Родику я, честно говоря, всегда испытывал симпатию за совершенно пофигистское отношение ко всякой политике и умение не вкладывать во всю партийную возню ни единой собственной эмоции. Даже вблизи начальства у Родика всегда был вид человека, совершенно случайно зашедшего на полчасика выпить кофе и поболтать, а заодно и продемонстрировать какой-нибудь потрясный пиджак или умопомрачительные туфли.

А вот Скиба держался на удивление скромно для самого богатого члена ОПТ. Даже свой знаменитый синий костюм от Бриони он сменил на теннисную форму. Родик тоже успел переодеться по-спортивному (явно после обеда эти двое планировали партию в теннис) и теперь, как Цезарь, делал три дела сразу – мазал бутерброд, увлеченно просматривал журнал мод и явно рассказывал Скибе последние партийные сплетни. Это подозревалось по тому, как пару раз финансист загадочно улыбнулся в усы.

Навязывать им свое общество я не собирался. Все равно завтра приедет Алиса и у нас будет собственная компания. В зале оставалась еще несколько свободных столиков, и я занял тот, что у самого входа.

И тут в ноздри ударил на удивление знакомый запах. Наверное, болгарские гены работают – в душе я повар. Во всяком случае, дома еще ни одну женщину не подпустил к плите. Готовка – моя страсть, рядом с которой и женщины, и даже трубка – ничто. Могу готовить сотни разных блюд, большинство из которых сам и изобретаю. Так вот, блюдо, поданное сегодня на обед в пансионате «Лысая гора», придумал именно я и приготовил его лишь однажды.

 

Из неизданного справочника Романа Стоянова

«Кулинарная книга холостяка»:

«Последняя Любовь» готовится специально для ужина при свечах на двоих. Крупную белую луковицу натереть на терке, добавить по две чайных ложки соли и черного перца, половину чайной ложки сахара, маленькую щепотку карри, либо натертую лимонную цедру и пару яиц и взбивать венчиком, тонкой струйкой вливая сухое белое вино, до образования устойчивой пены.

В полученный таким образом маринад опустить на сутки 1 кг свежей лососины, нарезанной крупными кусками. Перед готовкой засыпать вместе с маринадом стаканом муки и перемешать. Жарить в кипящем масле менее минуты.

На широком блюде разложить салатные листья, на каждый выложить по столовой ложке отварного рассыпчатого риса, а сверху – кусок жаренной рыбы. Обильно посыпать мелко порубленными петрушкой и базиликом.

Подавать к столу с охлажденным белым вином.

 

На столе аппетитно дымился мой кулинарный шедевр, а я сидел с тем же чувством, что и час назад на берегу реки. Но прежде, чем догадка оформилась в слова, рядом прозвенел голос с легким украинским акцентом, которого мне не дано забыть:

– Извините, если что-то вышло не так. Никогда еще не делала рыбу по этому рецепту.

Каким-то не своим, одеревеневшим голосом я произнес:

– Спасибо, все выше всяких похвал. Но ведь это же вечернее блюдо.

– Мне хотелось угостить Вас до вечера, – загадочно ответила моя собеседница и отошла к барной стойке, где со своим модным журналом и стаканчиком колы уже примостился Родик.

Только сейчас я решился поднять глаза (поверьте, такая застенчивость – вообще-то, не мой стиль). Да, это была она, вне всяких сомнений. Правда, перекрасилась из рыжей в брюнетку, да самую малость добавила в бедрах. Зато форма официантки идет ей еще больше прежних полудетских нарядов. Ну, здравствуйте, Любовь Николаевна – моя Последняя Любовь!

 

Думаю, не стоит рассказывать, в каких грязных московских притонах отыскал я по пьяни эту маленькую развратную волшебницу («Когда б вы знали, из какого сора…!»). Во всяком случае, обстоятельства нашего знакомства никак не повлияли на возникшее у меня тогда чувство. Недолгое время, проведенное с Любкой, ваш покорный слуга – поверите ли? – был по-настоящему счастлив. Очень-очень недолго, но по-настоящему…

А она? Я старался об этом не думать. Не думать о том, что у меня сын ее возраста, что девочка приехала в Москву из бесперспективной украинской деревни, покорять этот жестокий город, что печальный опыт, несомненно, сделал ее злой на жизнь и изворотливой, способной, если надо, пройти и по головам многих влюбленных «папиков», вроде меня. Не думать, наконец, о том, что, даже очень поднапрягшись, я не смогу хотя бы купить себе это счастье насовсем. А потому остается лишь изредка брать его в аренду.

Мы ходили по музеям и театрам, ужинали при свечах, гуляли по ночной Москве, …пока не расстались.

 

Свидание произошло, как в комедии del arte – ранним вечером, в кустах на склоне Лысой Горы, недалеко от заброшенного кладбища. Сначала – долгий поцелуй, а потом – какой-то неуклюжий, сбивчивый разговор. Из него я узнал, что Любка вроде как завязала с прежним, и уехала сюда с одним из бывших клиентов, который поставил ее во главе здешнего ресторана. Она уже успела освоиться в новой роли «хозяйки Лысой Горы» и понравиться всем – от местной «братвы» до постоянных посетителей пансионата. После всего, что было в столице, деревенская жизнь уже не казалась такой беспросветной. А главное – слава о ее прежних похождениях сюда не доходила.

Обстоятельств нашего расставания мы в разговоре не касались. К чему выставлять друг другу счета? Все уже оплачено. Хотелось же чего-то совсем иного.

Она была совсем близко, ее тело дышало юностью, здоровьем, желанием и неудержимо манило. Взгляд, казалось, говорил: «Ну, что же ты? Разве забыл, что нужно делать дальше?» (Эх, Зеленоглазка, в том-то и дело, что не забыл и никогда не забуду!). И прежде, чем прозвучали новые слова, я закрыл ей рот поцелуем.

Бог мой! Неужели это вновь со мной происходит? Я буквально впился в нее. То немногое, что было на нас надето, мигом оказалось на земле. Дальнейшее описанию не подлежит. Те, кому хоть раз довелось испытать что-нибудь похожее, поймут все без слов, а прочим – сыщикам, в особенности – и знать не положено.

 

 

Глава III

В которой наши герои находят труп вождя

– И много Вы так вот пишете – под псевдонимами? – продолжил допрос полковник Мельников.

– Увы, больше, чем под собственным именем. Не стану называть персон – это было бы не профессионально – но я научился неплохо копировать стиль речи очень многих известных людей, а попутно вкладывать им собственные мысли – кстати, не самые глупые. Конечно, жаль, что в моем собственном изложении они никого не интересуют. Но ведь от подписи под статьей ее смысл не меняется. Так что, надо быть выше авторского тщеславия. И потом, скромность оплачивается куда щедрее, чем сами умные мысли.

– А часто приходилось обслуживать руководство ОПТ?

– Как сказать… Квартиру обставил, сына в университет послал, и даже на отпуск еще хватило. Только не надо мне жаловаться на Ваш нищий чиновничий оклад. Я успел заметить, что Вы приехали на собственной машине, а не на служебной. Мне «Сааб», признаться, не по карману…

– Вы на что-то намекаете?

– Боже упаси! Просто жду следующего вопроса.

– Спрашиваю: что необычного произошло в тот вечер?

– Да все, пожалуй…

 

Рассказывает Роман Стоянов:

За своим приятным занятием мы и не заметили, как стемнело. Заката, как такового, вообще не было. Его закрыли невесть откуда набежавшие тучи.

– Кажется, мы опять согрешили, – глубокомысленно заметила Любка. В ответ ей сверкнула молния и почти тут же раздался гром. Мы вдруг осознали весь комизм ситуации и от души заржали. Но Любка тут же приложила палец к моим губам и прошептала, словно кто-то мог подслушать: «Потом, а сейчас нам обоим пора!». Это вышло у нее точь-в-точь, как прежде, когда она ненавязчиво намекала, что мое время вышло, и пора доплатить, либо уступить место следующему. Стало немножко обидно. Но осталась – тоже совсем, как тогда – и надежда, что и это свидание будет не последним.

Любке и впрямь было пора на работу, готовить вечернее застолье для участников совещания, а мне – просто необходимо еще раз окунуться, чтобы прийти в себя. Она слегка поплескалась и убежала, я же залез в воду так глубоко, насколько мог терпеть пронизывающий холод.

Гроза выдалась ни на что не похожей – сколько ни гремело, а не полилось, и сколько не дуло, духота не проходила. И длилось-то все минут пятнадцать – не больше. Едва стемнело, вновь наступила тишина, а на небосводе засияла полная луна. Мне, еще опьяненному нежданной радостью, показалось, что на вершине Лысой горы мелькнул белый силуэт – но, скорее всего, это просто был отблеск молнии…

 

Я чуть не опоздал к официальному началу ужина, но исторического свидания двух бывших противников не пропустил. За столиком у камина – ни дать, ни взять британский лорд – величаво восседал Павел Борисович Власов в компании своего ровесника в мешковатом костюмчике, который, судя по всему, и был директором пансионата – типичным старым аппаратчиком с виду. Власов вдохновенно потягивал армянский коньячок, а его собеседник что-то без умолку тарахтел.

Вошел Скиба, сопровождаемый Родиком, и с самой дружеской улыбкой устремился к нашей «сладкой парочке».

– Рад видеть, – произнес он, протягивая руку – При новом директоре пансионат прямо-таки расцвел. Вот что значит «старая школа». Как вам тут, Павел Борисович? Давно уже здесь? Как разместились?

Власов тоже попытался сыграть роль рубахи-парня, но далась она ему явно хуже.

– Не стоит беспокоиться. Андрей Кириллович любезно подвез нас.

– Простите, Вы не один?

– Что? …Ах, нет. В мои-то годы… Просто на въезде в усадьбу нам встретилась одна… м-м-м… Кстати, вот эта девушка, – он кивнул в сторону барной стойки – Эх, будь я лет на двадцать помоложе… Привлекательна, согласитесь, очень даже привлекательна…

– Думаю, – предостерегающе заметил Родик – Здесь с Вами даже слишком многие согласятся.

Стол ломился от еды, один вид которой завораживал. Но никто из присутствующих не решался сесть первым. Скиба курил свою сигару у выхода на террасу, старики грелись у камина, а мы с Родиком коротали время у барной стойки.

– Что ж, как говорится, «семеро одного не ждут» – громко произнес, наконец, Власов.

– Этикет есть этикет, Павел Борисович, – в тон ему возразил Скиба – Впрочем, меня и самого это начинает раздражать. Родик, что там Николай Николаевич? Ты ему давно звонил?

– Он, как всегда, отключил телефон, но… – Родик огляделся по сторонам и продолжил вполголоса – Вообще-то, Юрий Иванович, я не хотел говорить при всех, но председатель давно здесь.

– Здесь?! – слух у старика Власова оказался отменный – И Вы все это время молчали?!.

Теперь все глаза с неподдельным интересом устремились на Родика.

– Я доложил об этом, кому положено, – с достоинством ответил Родик, отвесив легкий кивок в сторону Скибы – Николай Николаевич приехал сюда еще до нас, машину поставил в гараж, сказал, чтобы его не искали и не беспокоили – собирался прогуляться по окрестностям, поработать с бумагами и отоспаться перед встречей. Видимо, скоро появится.

Он явно поспешил замять тему.

– Прости, – заметил я, когда присутствующие потеряли к ней интерес, – Мне кажется, или тебя что-то волнует?

– Да, понимаешь, – Родик принялся размышлять вслух – Странно, что председатель сам приехал. Знаешь, как он боится водить машину?

– Но права-то у него есть?

– Да у кого их теперь нету? Только я никогда не видел его за рулем. Ни разу. Когда мы ездим вместе, машину или я веду, или его шофер.

– Ну, какое это все имеет значение?

– Не знаю, – честно признался Родик – Может, и никакого. Но это странно… И еще одно странно: председатель поселился не в своем люксе, а в резервном номере с отдельным выходом на улицу, куда гостей вообще не селят. При этом он строго запретил персоналу сообщать о своем приезде.

– Так обычно поступают, когда назначают свидание любовнице.

– Уж ты-то лучше других знаешь, что она с ним не встречалась – многозначительно произнес Родик, указывая одними глазами на Любку.

Я аж подпрыгнул от неожиданности.

– Так вот, что за благодетель ее сюда взял. А я уж на тебя грешил.

– Она не в моем вкусе. И не бойся – председателю о ваших похождениях знать ни к чему. Только и ты уж веди себя впредь осмотрительнее, – он театрально возвел глаза к небу, словно призывая Всевышнего в свидетели чистоты своих намерений (ох, не люблю я этого взгляда!), и совсем уже другим тоном добавил – Не особо верю в интуицию, но сейчас у меня нехорошее предчувствие. А все эта машина… Она отчего-то все не выходит из головы. Ну да ладно – «пребывать в тишине, наслаждаться ничем и дремать бестревожно, как берег забытый…». И тебе советую.

– Кого цитируем? – вежливо спросил я, зная, что у Родика в запасе всегда имелись цитаты редкие, бережно вытащенные из той литературы, о которой простые смертные обычно даже не слышали.

– Великий португальский поэт Фырнанду Пысоа. Прославился тем, что писал сразу за нескольких поэтов – создал четыре гетеронима…

– Скажи проще!

– Долго объяснять – такое поэтическое разделение души. Или душ? – Родик всерьез задумался и потерял интерес ко всему происходящему.

– И все-таки, – осторожно заметил Власов – Пора бы уже позвать нашего дорогого вождя. Нехорошо отрываться от масс.

Поняв намек, Родик удалился, сохраняя отсутствующее выражение лика.

– Вы так соскучились по своему преемнику? – я попытался, было, подколоть экс-председателя. По выражению его лица было видно, что он вовсе не соскучился, но старик был слишком хорошо воспитан, чтобы отвечать всякому журналисту.

Молчание, однако, было прервано появлением Родика.

– Его нигде нет, – угрюмо-меланхолично сообщил он с порога.

– Как это нет? – удивился Власов – По-моему, это уже смешно. Могу вам, друзья, лишь посочувствовать. Меня моим подчиненным долго искать не приходится.

– Ну и что нам теперь делать? – подал голос И.О.

Ответа не последовало. Все смотрели друг на друга.

В образовавшейся паузе большие старомодные часы на стене вдруг начали бить полночь. Странно, почему-то все дружно обернулись на этот звук и, как зачарованные, следили за стрелками, не произнося ни слова. Часы были очень старыми, наверное, ровесниками самой усадьбы. И звук у них был – под стать возрасту. Между ударами слышался страдальческий скрежет шестеренок, усиленный эхом в глубине просторного корпуса черного дерева. Последний удар уже прозвучал, но никто не изменил позы, даже головы не повернул и не произнес ни слова, пока мне в голову не пришла впервые эта идиотская шутка:

– Итак, Вальпургиева ночь наступила без председателя.

Большинство не поняло юмора, но все разом воззрились на меня. Старый пень Кириллыч открыл было рот, но вместо его голоса мы услышали в наступившей тишине душераздирающий вой.

Выло сразу несколько собак – целая стая. И эхо разносило этот вой над пансионатом, над соседним лесом и деревней на том берегу реки, над самой вершиной Лысой Горы, причудливо освещенной луной.

Да, похоже, Вальпургиева ночь и впрямь началась. Нежить вступала в свои права.

– Что это было? – с трудом выдавил Кириллыч.

– Так обычно воют собаки, – разумно заметил Родик.

– Но почему?

– Мало ли…  Однако, я бы не оставлял председателя в такую ночь одного. Бродячие псы порой бывают довольно опасны.

Родик вопросительно взглянул на Скибу.

– Все ясно, – тот, наконец, взял власть в свои руки – Мужчины отправятся со мной. Разобьемся на пары. Вы – кивнул он старикам – осмотрите пляж, а мы с Кравцовым и Вы – он обращался уже ко мне – пойдем на Лысую Гору. Вы – берегом, мы – лесом. Без толку не шумите. Окликайте Николая Николаевича через равные промежутки времени, а потом внимательно прислушивайтесь. Вы – обратился он к Любке – срочно поднимите охрану. Пусть осмотрит территорию и дорогу. Сами с женским персоналом пройдите по корпусам. Так, что еще? Да, Родик, раздобудь где-нибудь фонари. В гараже, что ли, возьми. Все, пошли.

Эти команды мигом отрезвили всех. Гости и персонал буквально выбежали на улицу и отправились выполнять их. Даже Власов, на сей раз, не стал препираться.

 

И куда только подевался тот женоподобный интеллигент, каким Родик выглядел еще пять минут назад? Вот теперь я готов был поверить давно ходившим в партийных кругах слухам, что он – бывший спецназовец, профессиональный диверсант и убийца со знанием трех иностранных языков и классической литературы. Да и Скиба в своей Южной Америке тоже, видать, не только писко с ромом пил, но и серьезными делами занимался. Черт возьми, я даже залюбовался тем, как они двигались короткими перебежками, явно страхуя друг друга. Картины не портило даже отсутствие пистолетов.

Мы без приключений добрались до опушки и теперь поднимались по склону. Видя, как бодро Скиба с Родиком карабкаются на вершину, я выругался и сбавил ходу. Впервые пожалел, что бог не дал мне ни спортивной фигуры, ни длинных ног. Поспевать за этими двумя, особенно в гору – дело нелегкое. Хорошо еще, что периодически надо было останавливаться.

Собаки вновь завыли – на этот раз совсем близко. От этого воя и менее впечатлительные люди, чем журналисты, могли бы не на шутку перепугаться. Весь склон был освещен неестественно белым лунным светом. Лишь церковь и кладбище на самой вершине выглядели совсем черными. На фоне полной луны было заметно, что крест на колокольне сильно покосился. Пейзаж, достойный лучших триллеров. Я пожалел, что не фотограф. Такую картинку стоило бы запечатлеть.

Наконец, решился присесть. Спешить больше было некуда. Все равно, церковь с кладбищем мои спутники осмотрят еще до меня. Дальнейшим событиям предстояло еще развиваться своим чередом, но я предчувствовал все, что произойдет дальше.

– Эй, Максимыч, давай сюда скорее – это показался Родик. Только голос у него был какой-то другой. Он махал мне фонарем, показывая дорогу – Кажется, нашли…

Поднявшись на вершину, я обошел церковь слева и едва не угодил в явно свежевырытую могилу. Буквально в последний миг железная рука Скибы ухватила меня за плечо и водрузила на твердую землю. Ни фига себе силища у этого коммерсанта! Лучи сразу трех фонарей уперлись в то, что лежало на самом дне, и еще нынче утром было председателем Объединенной Партии Трудящихся.

И тут, как положено по законам жанра, сверкнула молния, грянул гром и «разверзлись хляби небесные».

 

* * *

– Да все в тот вечер было необычным, мистическим, если хотите.

– Что Вы имеете в виду?

– Посудите сами: встреча была назначена вечером тридцатого апреля – на Вальпургиеву ночь, когда, по древнему поверью католиков, нежить слетается на свой шабаш на Лысую Гору. И вот ведь совпадение – мы съехались на эту самую гору числом тринадцать, считая обслугу. День выдался просто летний, а едва стемнело, началась гроза. Ровно в полночь хором завыли собаки, и почти тут же хозяин Лысой Горы был найден заколотым осиновым колом, как самый настоящий вампир. И Вы еще спрашиваете, что здесь мистического!

«А ведь он, кажется, и впрямь верит в весь этот бред – пронеслось в голове Мельникова – А если и прикидывается, то уж очень искусно. Не переигрывает. И глазки не бегают».

– Итак, Вы всерьез пытаетесь убедить меня, что убитый был… э-э-э… ну, в общем, вампиром?

– Я никого ни в чем не убеждаю. Просто сам для себя пытаюсь сложить в цельную картину некоторые факты. Знаете, что упыри не выносят чеснока? Так вот, Конюхов его тоже терпеть не мог. А, между прочим, вчера блюда готовились с большим количеством чеснока – и на ужин, и на обед. Не потому ли покойник весь день не выходил из своего номера и не открывал окон, не смотря на духоту?

«Ладно, подыграю-ка ему немного насчет всей этой чертовщины – пусть себе поболтает» – решил сыщик.

– А может, он просто ждал темноты? Ведь вампиры-то и с солнышком не в ладах.

– Ага! Значит, и Вы знаете? А что – это мысль. Между прочим, покойный обожал тень. Уж сколько мы с Алисой пытались вывести его в свет, показать прессе. Так этот… хороший человек всякий раз без предупреждения отменял встречи.

– Как это?

– Просто брал и пропадал. И телефон даже отключал. Полгода он так водил за нос моих приятелей с радио «Эхо свободы». А ведь их эфир – это своего рода пропуск в публичную политику со штампом американского госдепа. Этого даже за большие деньги не купишь. А тут представляете – пятьдесят минут прямого эфира! А он: «У меня важная встреча. Давайте отложим». Я все гадал: трус он или дурак патологический? А сейчас как осенило: наш Николаша боялся света – вспышек, софитов и всего такого. Вот и не светился сам. Зато потом регулярно устраивал нам истерики, что никто о нем не знает. Мне-то что. Я работник приходящий. Алису жалко. Она все это должна была нюх… извините, выслушивать.

Последние слова показались сыщику интересными, что, впрочем, не укрылось от внимания журналиста.

– Вы простите, товарищ майор…

– Полковник.

– Виноват, но не могу долго обходиться без курева. Так я пойду, пожалуй, раз уж здесь нельзя? Если что, вызывайте. Все равно ведь, похоже, не отпустите, пока убийцу своего не найдете. Но помяните мое слово – журналист заговорщически понизил голос – Все эти совпадения не случайны.

Последние слова Стоянов произнес уже на ходу и, не дожидаясь разрешения, скрылся за дверью. У полковника Мельникова аж челюсть отвисла от такой наглости. Он догадывался, конечно, что все подследственные будут всячески сопротивляться допросу, независимо от того, скрывают ли они свою причастность к убийству или какие иные грешки. Но такого напора от газетчика он никак не ожидал.

«Ну, и черт с ним, с мистиком хреновым! Свидимся еще. Что-то он тогда запоет? А пока надо на этом прерваться. Сил уже никаких».

– Леха! – крикнул полковник в коридор – Значит так, баб из персонала допроси сам, а то времени мало. И распорядись, чтобы выделили мне номер. Надо поспать хоть пару часов, а то котелок уже варит туго.

 

 

Глава IV

В которой Алиса находит свою работу странной, а положение – прескверным

Укладываясь спать в председательском люксе, так и не дождавшемся хозяина, сыщик вдруг подумал: «Странно, этот журналюга говорил, что их съехалось тринадцать. Но ведь двое пока не появились… Или появились?». Он уже плохо отдавал себе отчет в том, размышляет ли во сне или наяву, когда почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

– Вставайте, шеф. К нам гости.

– Кого там еще нелегкая принесла? – сквозь сон услышал Иван Ильич собственный голос.

– Бецкая приехала и с ней еще какой-то тип.

 

Рассказывает Роман Стоянов:

В восемь утра, наконец, появилась Алиса. В ее машине храпел викингоподобный кавалер, в котором я тут же узнал своего старого друга Дениса Хомякова. Когда Мы с Родиком и практически со всем, свободным от допросов персоналом, окружили ее «Нексию», пытаясь поведать печальные новости, Хомяк проснулся со сдержанно мрачным видом. Медленно выгружаясь из машины, он с надеждой в голосе осведомился:

– Ну, что у нас плохого?

– Если не считать, что унзер либер фюрер ист капут, то «в остальном, прекрасная маркиза…»

– До какой степени капут? – спросил Хомяк, машинально отыскивая путь к заведению, где по утрам наливают.

– Разве ты не видел на территории оперов?

– Хорошо, видать, прятаться научились. Хвалю! Так он и впрямь помер?

– Сам все видел. И скажу тебе…

– Скажи-ка лучше, где здесь бар? Ах, вот он – сам уже вижу. Ну, что – тогда за встречу! Нет, лучше за упокой души новопреставленного!

Любка с готовностью подвинула гостю рюмку и приготовилась наливать.

– Спасибо, право же, не утруждайтесь, – произнес Хомяк наигранно-заботливым тоном и с ловкостью фокусника перехватил у девушки всю бутылку – Вы спасли старика. Родина вас не забудет.

Тут он бросил быстрый взгляд на меня:

– Странно, мне знакомо это лицо.

– Ты прав. Я уже показывал как-то ее фото.

– Совпадение, полагаю? – спросил он, выразительно оглядывая зал.

– Думаю, да. А тебе не кажется, что пить за упокой того, кого убили осиновым колом, бесполезно?

Ответа я получить не успел. Алиса Бецкая, только что отогнавшая свое авто в гараж, теперь приближалась к нам в легкой растерянности. Что ни говори, а она редкая красавица – фигура прямо как у двадцатилетней, не смотря на то, что нам ровесница, рот чувственный, глазищи черные в пол-лица – так что, даже эта растерянность была ей к лицу.

– Нет, это что – на самом деле, правда?

– Увы. Как видишь, мы даже спать не ложились… И они – я указал на приближавшихся сыщиков – тоже.

И тут мы заметили, что Алиса – на грани обморока. То ли – в самом деле, то ли затем, чтобы Хомяк ее словить успел. Так он и словил и из собственной бутылки влил в рот добрый глоток. Что любовь-то делает!

В общем, совместными усилиями Алису мы спасли. На допрос к полковнику она направилась в относительно добром здравии и даже успела выслушать инструкции Хомяка, который становился все бодрее, веселее и активнее. Давно замечал за ним – чем хреновей ситуация, тем ему комфортнее.

Когда дверь за Алисой и нашим приятелем полковником уже закрывалась, мне удалось выдавить подобие ободряющей улыбки. Потом, оглянувшись, я заметил, что Хомяк, только что строивший всех по ранжиру, уже мирно похрапывает в кресле у камина, зажав в кулаке, как младенец соску, пузатую бутылку «Васпуракана».

Любка пыталась навести порядок в баре. Я на несколько секунд прижал ее руку к лицу, аккуратно поцеловав каждый пальчик, и, не спеша, направился к выходу. Последним, что услышал на лестнице, было неодобрительное замечание Власова Кириллычу, что присутствие прессы на подобных мероприятиях совершенно излишне. Старый пенек привычно поддакнул бывшему шефу.

Интересное дело: кажется, впервые экс-председатель воспринял меня всерьез. Прежде, когда вся центральная пресса пестрела моими пасквилями на него, Власов проявлял к моей скромной персоне куда как меньше интереса. Господи, неужели этот семидесятилетний импотент ревнует ко мне впервые увиденную юбку?

 

Рассказывает Алиса Бецкая:

То весеннее утречко, когда мне сообщили, что председателя нашей партии нашли в свежевырытой могиле с осиновым колом в неприличном месте, начиналось чуть ли не пасторально.

Подняться рано утром в праздник 1 мая я могу по двум причинам – ради исполнения служебного долга или встречи с Хомяком. В этот день причины совпали. Объединенная партия трудящихся, где я, по недосмотру Господнему, служу неким мозговым центром, вознамерилась провести XIII съезд. А до него – собраться на тайную вечерю и пошептаться на тему «как рулить народом будем». Это мероприятие должно было состояться в чудном местечке – в подмосковном пансионате «Лысая гора».

Идея совместить неотвратимое с приятным возникла у меня в связи с тем, что Хомяк впал в весеннюю депрессию и быстрее обычного опустошал свой и мой бары. Поэтому оставить его в Москве на все праздники практически без присмотра (не считать же присмотром старушку-маму, которая все равно будет восхищаться всем, чем бы дите ни тешилось), я просто не рискнула.

Пришлось убедить свое чудо, что надобно выехать на природу, на солнышко. А квасить, на худой конец, можно и на пригорочке, под березкой. Так что, мы с собой бутылочки бережно загрузим… утречком Хомячишку в машину усадим… и бережно его по месту назначения доставим… А там – я работать буду, партийцев окормлять духовно, а Хомяк – отдыхать душевно. На том и поладим. Партийцев я уговорила, что на самой «вечере» присутствовать не буду (по семейным обстоятельствам – а как еще объяснить, что Хомяк обещал своей маме досмотреть с ней вечером последнюю серию какого-то «Выстрела в гробу»?), зато рано утром – как штык!

Но это так бодро сказка сказывается. А на деле еще надо было поднять себя за шкирку в шесть утра, поминая всуе царя Давида и всю кротость его, из того, что есть в наличии, слепить свой неотразимый образ, завести пожилую «Нексию» и окончательно проснуться по дороге к Хомяку. Потому, как не проснувшейся мне Хомячья мама ни в жисть не доверит свое сокровище – я же за рулем все-таки!

Но нынче мой вид оказался удовлетворительным. Поэтому в результате мне был вручен мальчик (возраст – 42 года, рост – 190, вес – 100, волосы рыжие, глаза голубые). В комплект входили два удостоверения (служебное и председателя общества кролиководов), именные часы, портмоне, зонтик, мобильный телефон, носовой платок и сумка с чистым бельем и едой. Мои возражения, что еды в пансионате и так будет навалом, во внимание приняты не были. Для такого простого дела, как спуститься в машину, Хомяк и глаз не открывал – так с закрытыми за мной и маршировал. Ну, я его плюхнула на заднее сидение, сунула в лапу пирожок, и бегом за руль – и так опаздываем.

 

Последние шесть лет моей жизни мне лично кажутся наиболее приятными. По причине знакомства с Хомяком. Правда, моя точка зрения почему-то не разделяется подавляющим большинством окружения. Но подавить нас этому окружению, слава Богу, не удалось. И все, в конце концов, смирились.

Я даже не пыталась опровергать доводы своей матушки. Ее устами неотразимо глаголила истина. Хомяк действительно: а) безумно привязан к своей маме; б) много пьет; в) мало зарабатывает; г) мифические интересы Родины ставит превыше реальных своих; д) принимает мои заботы о себе как нечто само собой разумеющееся.

В сочетании с тем, что он отчаянно конопат, начинает лысеть и толстеть, да и лишний раз комплимента от него не добьешься, всех долго мучил один вопрос – а на фига МНЕ это надо? Почему я столько лет вожусь с рыжим контуженным фээсбэшником и терплю его дурной характер? И это при том, что и поклонников хватает, и бывшие мужья до сих пор неровно дышат. Ответ мой предельно прост и бесхитростен: МНЕ ЭТО НРАВИТСЯ.

Терпеть ничего не приходится – даже Хомячье ворчание в мой адрес я воспринимаю почти с умилением. Кстати, если он это прочитает, непременно возмутится: почему это «почти»? Он требует всего полного и беспрекословного. Опять же, если не воспринимать его требования всерьез и трагически, то все славно, и более остроумного и знающего собеседника, чем Хомяк, просто не найти.

Когда-то, в начале нашего знакомства, моя мама, присмотревшись к Хомяку, подозрительно меня спросила: «Надеюсь, это ненадолго и замуж ты за него не собираешься?» На что я искренне ответила: «Надолго. А жениться он не предлагает». Глаза матушки округлились, а губы превратились в тонкую щель: «Ах, он еще и не предлагает!» Вот и пойми женскую логику!

В глубине моей души копошатся подозрения, что Хомяк очень ждет, когда же я его все-таки потащу жениться, после чего он «сделает мне огромное одолжение» и с облегчением снимет с себя всякую ответственность за последствия моего легкомысленного желания. Но по вредности характера я его никуда не тащу, и нынешний образ жизни мне вполне подходит. Свое время он делит между службой, мамой и мной. Я – на последнем месте и потому успеваю заниматься своими делами, отдыхать и воспринимать всякое появление любимого мужчины как праздник. Только у меня хватает ума не сообщать ему, что я совсем не готова нянчить Хомячишку 24 часа в сутки. (Хотя…?). Обидится смертельно, а что такое ссориться с ним, я уже знаю.

 

Год назад я позволила себе не только не согласиться с Хомячьим мнением, но и настаивать на своем. Хуже того – я демонстративно не заметила добрые взгляды, где явно читалось: «Я тебя немедленно прощу, только извинись»… В результате мы не виделись месяц. Сама не ожидала, что случится такая тоска. Хомяк не звонил, не писал. Сидя с основательно зареванным ликом, я заявила бывшему четвертому мужу (который на правах родственника по жизни и психотерапевта по профессии приехал меня лечить), что никуда не денется – позвонит. И тут мой бывший, не замеченный доселе ни в каких симпатиях к Хомяку, вдруг сообщает: «Что застрелится – поверю. Что позвонит – нет. Не так устроен». С криком: «Ка-ак – застрелится?!» я понеслась звонить Хомячьему другу, Ромке Стоянову. Только он и одобрял мой странный союз с Хомяком, который сам когда-то невольно и устроил, познакомив нас с невинной целью обмена информацией.

Стоянову немедленно была дана установка – найти, успокоить и сообщить, что я просила позвонить. На следующий день мы с Хомяком встретились. Все заготовленные слова на тему «вот как я без тебя прекрасно живу и вообще как дела» выскочили из головы, когда я увидела свое сокровище похудевшим за месяц, как минимум, на три размера. Ошибки быть не могло – он влез в костюм трехлетней давности, который до этих событий безнадежно висел в шкафу только по причине Хомячьей скаредности – жалко было выбрасывать даже без перспектив когда-либо снова надеть. А теперь костюмчик сидел – дай боже! В результате, вместо заготовленного спича, я беспомощно захлюпала: «Дениска, давай мириться…».

Поскольку в миру Хомяка зовут все-таки Денисом Анатольевичем Хомяковым. По крайней мере, так записано в его служебном удостоверении (не путать с удостоверением председателя общества кролиководов – он их и спьяну не путает, несмотря на одинаковые корочки), где упомянуто, что генерал-майор Хомяков является… Ну так я вам все и выдам. Я все-таки подруга бойца невидимого фронта.

 

Я где-то и сама занята на невидимом фронте. Наша загадочная Объединенная партия трудящихся (сокращенно – ОПТ) ведет в последнее время до такой степени тайное существование, что уже по праву стала самым «неуловимым Джо» российской политики. Спроси нынче любого пиарщика или политического обозревателя, что из себя представляет ОПТ, а в ответ – тишина. Не беспокоим мы собой ни газеты, ни теле- и радиоэфир. Так, влегкую, пресс-релизик раз в месяц разошлем в белый свет, как в копеечку, на тему «Председатель ОПТ обошел здание центрального офиса партии». Во всех СМИ, не читая, в корзину для спама отправят.

Это не мешает партии занимать солидный особняк в центре Москвы, содержать приличный штат, проводить втихую съезд за съездом и числить за собой аж 100 000 членов. Видела я некоторых этих членов с членками в дорогих иномарках и одежках от крутых брендов – такие вот «трудящиеся»… С другой стороны, отовариться по полной программе в Европе и попасть на все тусовки – труд, по сравнению с которым работа Изауры на фазенде – детские куличики в песочнице. В общенациональном масштабе таких «трудящихся», должно быть, как раз под сто тысяч и наберется. Впрочем, насколько мне известно, в регионах в нашей партии еще числится немалое количество простого и наивного народу – ну да они погоды не делают.

Когда меня пригласили заведовать идеологическим отделом ОПТа, я искренне считала своей задачей доведение партии до общенародной известности за минимальный срок и с минимальными затратами. Оттого сильно удивилась, когда обнаружила, что сроки и затраты еще могут быть минимальными, зато никакой известности пока не надобно – это категорический императив. Первым желанием было немедленно уйти в менее загадочную структуру – например, в пресс-службу МЧС или там, ФСБ. Но платят в ОПТе на редкость хорошо, мой уютный кабинет расположен в красивом месте, обязанности минимальны, да и Хомяк был решительно против того, чтобы я, по его выражению, «отправилась на поиск приключений». Так я и застряла в ОПТе.

Главной неприятностью в моей работе оказался председатель ОПТа – простой русский парень Коля Конюхов, которого непонятно кто, и непонятно зачем, вытащил в большую политику. С моей точки зрения, Коля являл собой наглядный пример того, как выглядит кухарка, которую учили-учили, да так и не научили управлять государством. На всех официальных снимках самое дурацкое выражение лица случалось именно у него. Приглашенные мною фотографы просто сбегали – «эффект красных глаз» проявлялся на любых снимках Коли и, в лучшем случае, он выглядел мирным чудиком, а в худшем – просто чудом-юдом беззаконным. Хотя глянешь – вроде человек, как человек, внешне даже не урод. Может, несколько излишне бледный, да нос немного крючковат. Но ведь в России и остальные председатели федеральных партий – отнюдь не топ-модели. Однако же от прессы не бегают – наоборот, так и жаждут попасть в объектив, даром, что не всякая харизма в телеэкран помещается.

Но Колю любое общение с журналистами пугало, отчего он блажил и нес галиматью на тему «ничего не знаю, согласен с президентом и правительством». Но, что самое замечательное: постоянно прячась от прессы, отключая телефон при малейшем намеке на интервью, он обижался на меня, искренне считая, что только моими происками о нем до сих пор романов не написали. Все попытки провести тренинг и научить Колю хотя бы давать внятные ответы редким представителям прессы, случайно долетевшим до него, приводили только к дальнейшему обострению отношений. Любимой фразой председателя, обращенной ко мне, стал вопрос: «Что же Вы меня опускаете?». А все попытки доказать, что не тех я полу и ориентации, и подобных деяний отродясь не задумывала, приводили только к новым приступам мнительности.

Коля меня сожрал бы в пять минут, да не он мне деньги платил. В отличие от председателя, главный финансист партии, дорогой товарищ Скиба, счел мою персону вполне подходящей для этой работы, и, в ответ на Колины жалобы, исправно выписывал мне премии. Хотя все считают, что Конюхов – человек Скибы, это слишком большое допущение. По-моему, Скиба просто терпит Колю, как неизбежное (и временное) наименьшее зло.

Прежний председатель, Павел Борисович Власов, которого Скиба, скрепя сердце, заменил на Колю, проворовался так, что напряглись даже закрома Родины, из которых, судя по всему, наш партийный бизнесмен и питал ОПТ. А достойных кандидатов вообще не оказалось – Власов вокруг себя всех мало-мальски приличных людей, как тараканов, извел. Вот так и стал Коля, неожиданно для себя, председателем хоть и малозаметной, но все-таки федеральной партии. Я еще помню, как он на съезде, где его выдвинули, с перепугу не мог остановить приступ икоты.

Зато после съезда Коля развернулся. Выпросил у Скибы «Мерседес» черный, мебель дерева красного, аппаратуру в офис поставил цвета и сборки белых и начал на подчиненных начальственную речь вырабатывать. Ну да я ему быстро показала, как бедных маленьких беззащитных Алисок обижать (а многие корвалол глотали и заявления по собственному желанию писали). Ибо это в общении с вышестоящими Коля заработал погоняло «Пластилин» за гибкость да угодливость, а у себя в аппарате был готов гнобить всех, вплоть до уборщицы. В последний месяц стало как-то заметно, что даже в общении со Скибой он несколько осмелел – видимо, набрел на мысль: «А не выше ли я теперь?». Честно говоря, я ожидала какого-нибудь местного скандальчика, но чтобы такого…!

 

Уже по виду охранника пансионата, открывавшего мне ворота, было видно, что случилось страшное. А когда к машине подбежали и разом заговорили Ромка Стоянов, Родик Кравцов и, кажется, весь персонал пансионата, тут даже Хомяк проснулся.

Скажу честно, мне стало плохо – это как-то слишком. Конечно, я обычно желала Коле совсем не цветов волшебных, но чтобы осиновым колом да в… Да еще на старом кладбище в свежевырытой могилке… Как представила себе это, тут и в глазах потемнело.

Очнулась в объятиях Хомяка. Кажется, в этот раз ему придется обо мне заботиться, а не наоборот. Зато как-то сразу стало заметно, что обычно грустно-бездонные голубые глаза моего любимого бодро заискрились, меланхолия слетела, и в два счета все были построены, отсортированы, а я, глотнув из Хомячьей бутылки (до завтра теперь за руль не сяду), отправилась давать показания в соответствии с его указаниями. Спасибо, любимый, что бы я без тебя делала!

 

Добрый дядюшка-полковник сразу предположил, что Колю проткнула колом не я. Уже легче. Но следующий вопрос перевел день в плоскость сюрреализма.

– А Вы, Алиса Яновна, к нечистой силе отношение имеете ли?

Судя по его грустно-серьезному взгляду, он не шутил. Пошутить попыталась я:

– Что Вы, товарищ полковник, я совсем даже за чистоту и порядок, а силу признаю только за силовыми структурами.

– И магией не увлекаетесь?

(Точно говорят скептики – в державе разруха. Если такие заслуженные монстры на полном серьезе подобные вопросы задают, то это либо новый метод, либо полное помрачение в головах, что, собственно, есть одно и то же. Каково же моему бедному Хомяку Родине служить! А я его еще иногда понимать отказываюсь). Но тут мой внутренний монолог прервал полковник:

– Так, Алиса Яновна, Вы мне не ответили – какое отношение имеете к нечистой силе, увлекаетесь ли магией? И кстати – какое ко всему этому отношение имел покойный?

– Я вообще-то профессиональный журналист, оккультными делами почти не интересуюсь…

– А перстенечек у Вас любопытный! Можно взглянуть?

Тут полковник немигающе уставился на мою правую руку, вцепившуюся в подлокотник кресла. На указательном пальце я ношу доставшееся от прабабки золотое кольцо, на котором с помощью белой эмали и черного бриллианта изображен глаз, сильно напоминающий египетский иероглиф.

– Да, пожалуйста…

– Тогда позвольте ручку!

И полковник, щурясь, поднес мою руку к себе и к свету, явно подозревая, что моя бедная (на самом деле, богатая) прабабушка была, как минимум, любимой внучкой Вельзевула.

– Красивая вещица!

– Простите, как к Вам обращаться по имени-отчеству?

– Иван Ильич.

– Так вот, Иван Ильич, давайте уж по существу, задавайте разумные вопросы, а то я с дороги, да после такого события, мне бы прилечь, и сами видите – Родина не доена, корова не спасена…

– Так ведь я Вас, милая, по существу и спрашиваю! А что мне прикажете делать при таких обстоятельствах – и партия-то у Вас какая-то загадочная, и руководители собираются в Вальпургиеву ночь на Лысой горе, да в количестве, простите, тринадцати человек, считая с персоналом, в двенадцать собаки начинают выть, потом председателя Вашего находят с колом в, простите… И выясняется, что покойник и чеснок не любил, и света боялся. И это – картина преступления! Я так и в протоколах должен отмечать?

Перед такими аргументами я просто сникла. Черт побери, ведь Коля действительно боялся дневного света! И любое блюдо с чесноком не просто отвергал, а старался возле него даже не садиться! И поскольку я вчера осталась в Москве, народу в пансионате действительно оказалось ровно 13 человек. Да и кто бы вспомнил, что ночь с 30 апреля на 1 мая – Вальпургиева, что на фоне названия пансионата смотрится совсем уж издевательством над нашими доблестными органами? И вот один осиновый колышек связал все эти обстоятельства так, что и мое колечко оказалось лыком в строку. Говорил же мне когда-то мой третий супруг: «Ты, Алиса, ведьма – приворожила, да ушла…». Всерьез нужно было воспринимать! А что, если теперь и его спросят? Сколько у нас там дают за черную магию? Пора каяться и вступать в сговор со следствием.

– Ой, не погубите, Иван Ильич, все расскажу! Он ведь почти ничего и никогда не ел на людях – так, для виду (а ведь и вправду, не ел – мамочки!). И собаки его боялись. Может, его, как вампира, какой-нибудь праведник… (а что я знаю о праведниках-то?) или Воинство Господне (что я несу?!)… Но я с ним никогда, никогда никакой магией не занималась! На картах я ворожу, конечно, воск слить могу, на кофейной гуще погадать, но чтоб такое – помилуйте! Да если б я знала, что у нас органы теперь вампиров ловят, так хоть понятно было бы, куда с подозрениями обращаться, а так… Он ведь и в храм зайти не мог – зеленел просто. А вот здесь, какая-то разрушенная церковь его привлекала – гулять туда, говорят, ходил … Что мне теперь будет?

– Отдых будет, Алиса Яновна, идите, успокойтесь. Может, если потребуется, поговорим еще, когда в себя придете.

– Так я всегда готова, товарищ полковник! Вы же знаете, мы, женщины, к военным всегда с пониманием…

 

* * *

Стук каблуков по лестнице прозвучал турецким маршем. Допрос Алисы Бецкой поверг Ивана Ильича в еще большее уныние. Ведь даже такая здравомыслящая с виду женщина не исключала, что покойный шеф был вампиром. До такой степени, что и шутки не оценила. («И черт меня дернул об этом шутить!» – злился сам на себя полковник). Причем та естественность, с которой свидетельница открещивалась от своей причастности к нечистой силе, могла говорить лишь о том, что, либо она полная идиотка, либо держит опытного чекиста за идиота. Поскольку же оба варианта представлялись невероятными, всякая логика попросту терялась. В воздухе и впрямь начинало попахивать серой.

«Нет, – подумал чекист – Надо или батюшку звать, или срочно сменить рабочую версию. А что, та первая – насчет загадочной фирмы «Трансвест» – нами ведь до конца так и не отработана. Вот за этот самый, виноват, конец, и ухватимся. Только сначала необходимо еще малость вздремнуть, покуда и впрямь черти мерещиться не начали».

 

 

Глава V

В которой святой отец находит слова утешения для старого сыщика

Но вздремнуть в который раз не удалось. Резкий стук – и дверь номера открылась. Сначала зашел один из оперов, бережно неся поднос с графинчиком и закуской, а следом за ним, заполняя собой почти все пространство немалой гостиной «люкса», вплыла осанистая фигура в рясе.

– Поставь все на стол, отрок, да оставь нас с твоим начальством наедине. И проследи, чтобы не мешали, – властно распорядилась фигура. Иван Ильич в состоянии оторопения только услышал, как опер сдавленно ответил – «Слушаюсь, батюшка» – и закрыл за собой дверь.

– Вот и ладно, Иван Ильич, позвольте Вам представиться  – настоятель и благочинный храма святой присноблаженной Анны – отец Пантелеймон. Вот, прослышал про дела здешние и счел своей обязанностью навестить. Вы уж не серчайте за вторжение.

При этих словах батюшка осенил помещение крестным знамением и присел за стол, бодро разлив водку из графинчика на две рюмочки.

– Ну, за упокой души новопреставленного, да за победу благочестивых сил, в особенности, наших доблестных органов! – и священник лихо опрокинул рюмку, не дожидаясь Ивана Ильича.

Полковник машинально взял вторую рюмку и присоединился. Батюшка был уже в годах, но крепок, отважно бородат, а на широкой груди без труда умещались целых два креста – один простой, медный, а другой большой серебряный, да на серебряной же цепи толщиной с палец самого священника.

– Я, отец Пантелеймон, понимаете…

– Понимаю, – прервал полковника поп, сдвигая мохнатые брови над угольно-черными глазами, – Дела здешние так просто не разберешь, да уж на трезвую голову и подавно. И потому – по второй. Лично за Ваше здоровье. Особенно – за душевное!

И опять полковнику пришлось машинально пить вслед за священнослужителем, который от двух рюмок, кажется, пришел в самое доброе расположение духа.

– Вы, Иван Ильич, поймите меня правильно – народ-то уже с утра в деревне волнуется. С вопросами приходит. Ну да Вы не беспокойтесь – я распорядился, чтобы сюда, кто ни попадя, не шлялся, не мешал, то есть. Они меня слушаются. А то ведь начнутся брожения, мол, вампиров было нашествие, то да се… Основания есть, а они люди темные, знаете ли. Мы-то с Вами все понимаем, а они здесь от Ивана Грозного (царствие ему небесное, да прощение грехов непомерных!) просвещением не замучены. Советская власть, она ведь так прошла, поверху, а некоторые бабки еще и царя помнят. Одна, дура старая, кликуша разэтакая, прости меня, Господи, утром в церковь явилась порчу снимать – мол, нечистого видела. Я на нее руки-то наложил, да велел все следователям рассказывать, как на духу… Тут ведь и из старообрядцев которые…

Давно хотели церковь-то святого Уара восстановить, да на нее в епархии желающих нет, все-таки святой не совсем обычный – покровитель некрещеных. Строил сей храм еще в конце XVII века помещик здешний, Павел Савлович Бычков-Бритый, говорят, что чернокнижием увлекался. Так он во время Петровских баталий в шведском плену сгинул, не оставив наследников… Местный поп как-то загадочно быстро помер, а нового настоятеля и не искали, похоже. Храм-то тогда еще и захирел. Так три века и стоит пустой. А теперь – не знаю, что и будет. Разве что епископ распорядится. Но он-то тоже человек понимающий, и разброд в умах не поощряет… Еще при Анне Иоанновне…

– Простите, батюшка, – опомнился, наконец, Иван Ильич, – но что Вы мне можете сообщить по существу дела?

– Да все и могу, не сомневайтесь. Мы ведь с Вами происходим из контор, хоть и не самых дружных, но все-таки родственных.

– Как это? – обомлел полковник.

– Да я ведь до здешнего рукоположения служил Отчизне в другом звании – полковником, как Вы. Только в управлении МВД.

– Это охрана спецобъектов?

– Именно. Так что давайте уж по третьей – для облегчения беседы и душевного расположения.

Такое совпадение Ивану Ильичу после третьей рюмки на недосып показалось и впрямь божьим промыслом.

– Слушаю Вас внимательно.

– Буду краток, мы не в церкви. Новопреставленный-то среди местных всегда на отличку был – какой-то тихий, скользкий, так бы я выразился. И матушка его, шарлыжка такая здешняя, говорят, его не от законного родителя на свет произвела, а был какой-то приезжий – личность темная, лектором вроде заезжим числился, да и пропал быстро. Кому-то она говорила, что папа дитяти был генерал-лейтенант. Не знаю, может, лейтенантом и был. Вообще мамаша его, повариха местная, была ну, как тут говорят, п…да редкостная, но только не в смысле биологического строения, прости, Господи, на таком слове. Ну, муж ее был мужик безответный, дитя-то признал, но прожил недолго. Поговорили тогда-то, да и забыли. А тихий сынок-то был что омут, в котором известно, что водится. Как начал карьеру делать, все как-то ужом проползал. Но, видите, дополз. Не любили здесь его.

– И что из этого следует?

– Да ничего особого и не следует. Разве…

-Что?

– Ходили слухи, что ему нечистый помогает. Такие суеверия всего недалече от Москвы, казалось бы, нонсенс, – тут батюшка обыграл нужное слово и округло повторил, – Нонсенс, да и только. Однако места здешние всегда у епархии были на подозрении. Народишко легко впадал в суеверия да прочие безобразия. Мы ведь где сейчас с Вами сидим – знаете?

– Где?

– А пансионат-то этот построен на фундаменте дома знаменитого Фофана. Была такая в середине XVIII века секта раскольников-душителей, может, слышали? Ее еще Екатерина, матушка, прикрыла. Говорят, в замурованном подвале скелетов страдальцев, сектой придушенных, осталось множество. Но то дело не расследовали дотошно. Дом Фофана снесли, сам он сбежал бесследно, и все это непотребство забыть приказали. И уж советская власть, которая такими делами не интересовалась, здесь пансионат и построила.

– Да, но какое все это имеет отношение к сегодняшним событиям?

– А самое прямое. Меня когда сюда определили, так епископ и предупредил – мол, приход берешь непростой. Искореняй всеми средствами ересь и суеверия. Ну, Вы сами понимаете, опыт прежней работы пригодился. Вроде бы все организовал – всех построил, приучил на исповедь ходить исправно, с органами местными связь держу – без этого никак. Ну да сегодняшние события – не их уровня дело. Однако и Вам трудненько встанет.

– Почему?

– Да ведь понятно, что случилось. Покойник-то был некрещеный. Мать его, когда со всей деревней гуляла, в поддержке божьей не нуждалась – наоборот, скорее – так что сыночка и не крестила. Вы ведь, наверное, не знаете, что покровитель церкви на Лысой горе, святой мученик Уар мог то, что другим было не под силу. Он чистые души, хоть и некрещеные, от Лукавого спасал, а тех, кто силе нечистой предался, пряменько в ад направлял. По здешнему преданию, в последнюю ночь апреля (католики ее Вальпургиевой зовут) на Лысой горе не только нечисть встречается. Туда рука об руку приходят святой Уар со святой Анной и свой суд творят. Да, вот еще что…

– Что? – Иван Ильич в этот момент как-то тоскливо почувствовал, что зря не послушал жену, советовавшую сказаться больным и отправить на Лысую гору кого помоложе – амбиции, видишь ли, заедают, на старости лет, что службу лучше молодых справляю… Четвертый десяток лет совместной жизни давно пошел, а все не хватает ума согласиться, что жена-то лучше порой ситуацию чует – женская интуиция, видимо.

– Нашли сегодня утром одну старушку здешнюю возле леса, – продолжал священник, – Уже участковый смотрел, и врач местный заключение сделал – мол, села вчера на пенек, да инфаркт по старости лет приключился. Все может быть – покойница-то была совсем ветхая. Только вот одно обстоятельство меня смущает: у нее на шее две ранки небольшие, как будто от клыков. Ну, врач у нас молодой, ему все ясно – инфаркт – и точка. А ранки, мол, дело понятное – на сучок наткнулась. Только мне в это не верится. Ну, Вы понимаете, о чем я… Пока род человеческий существует, и враг рода не дремлет, спаси, Господи, и сохрани! Так что, давайте, допьем, да я пойду – паства ждет.

Глотая четвертую рюмку натощак, Иван Ильич понял одно – когда в прошлом году вышестоящий генерал усиленно намекал на пенсию – то было решение благое, им вовремя не воспринятое. Отец Пантелеймон же, закусив с удовольствием, чинно откланялся.

– Пребывайте с миром. Ежели что – меня здесь всякий укажет, как найти. Думаю, Вам теперь все ясно.

Когда дверь за батюшкой захлопнулась, старый чекист был готов лично отправиться на покаяние в монастырь, при условии, что место сие окажется как можно дальше от уютного пансионата с роковым названием. Только профессиональная выдержка помогла полковнику Мельникову скомандовать самому себе: «Вольно! Расслабиться! Поп – чокнутый! Может, его за это из МВД и турнули? Раз все непонятно – спать немедленно!»

 

* * *

Пока старый сыщик пытался восстановить свои интеллектуальные силы, его молодой коллега истощал свои, общаясь с обслугой. Бывшая в списке первой Наиля Рауфовна Фатуева оказалась дамой не слишком разговорчивой. Плохое владение русским явно служило оправданием.

– Не. Ничево не знаю. Я работала.

– Да? Что же Вы такое делали целый день? Номера все заранее подготовили – это все знают. А остальное – не Ваша работа.

– Ничево не знаю. Работала.

– Где?

– Чево?

– Где именно? В каком месте Вы находились… ну, например, в обед?

– Работала, здесь.

– Что делали?

– Что?

Опер Леха начал терять терпение.

– Значит так. Ты, мамаша, дурочку-то из себя не строй. А то не здесь будем говорить, а у нас в конторе.

Вдруг его осенило. Леха вскочил, резко обошел горничную, схватил за плечи и буквально прижал ее к табурету.

– А у нас в конторе бьют.

Последовала пауза, за время которой Леха осознал: вот так же сломался на допросе и навсегда расстался с интеллигентскими привычками не один оперативник с высшим юридическим образованием и из хорошей семьи.

– Бить незя, – медленно и с куда меньшим акцентом пробормотала горничная – Это незя.

– Ну, а ты на меня потом пожалуйся моим начальникам. Может, они меня накажут.

Опять пауза. Похоже, на сей раз на лице Фатуевой отразилось даже некое подобие мысли. Зная, сколь обманчивым может быть подобное впечатление, но, все же боясь спугнуть удачу, Леха дал своей собеседнице подумать минуту, если не две. Дал бы и больше, наверное, но та вдруг заговорила нормально:

– Ну, я все время на заднем крыльце была – на кухне. Погода хорошая. Да-а. Дела кончились. Ну, мы с Юлькой там сидели. Чай пили. Во-от. А чево еще делать? И уходить незя – гости. Ну, и отдыхали пока.

– Весь день – с полудня и до полуночи?

– А? Не-е. В восемь ужинали – на кухне. В десять спать пошли. Я пошла. Да-а вот.

– А пока на крыльце сидели да ужинали, кого видели?

– Чево? А-а-а. Двое были. Днем еще Антиповна заходила. Устала сильно. У ней работы много.

– Когда Антиповна пришла?

– В пять, что ли? Антиповна злилась, что Любки не было. Чай сами наливали. А как попили – это вечером было, она тут, шалава. Волосы мокрые, морда красная, довольная. Да? Купаться, говорит, ходила. А приехала на машине. Купаться…

– Как это? На какой еще машине?

– Чево?… Ну-у-у, с директором и с Палборисычем – который из Сибири. Да-а.

Вот теперь Леха удивился уже не притворно. Теперь он просто не знал, какой следующий вопрос задать и, как никогда, завидовал шефу, который непременно бы нашелся в подобной ситуации. Но шеф отсыпался. А потому Леха решил просто продолжить допрос – авось умная мысль сама в голову стукнет.

– Хорошо. Что дальше было?

– Ничего. Любка ужин для гостей готовила. Во-от. Мое дежурство ночное – спать пошла. Юлька домой собиралась – в деревню. Антиповне после ужина еще убирать – уходить нельзя. Да-а. Гулять она пошла. На Лысую Гору. Да-а. Траву собирать.

– Какую?…

– Шайтан знает. Волшебную. Ночь, говорит, подходящая. На кладбище собирать. Да-а.

Если на старого сыщика разговоры о нечистой силе действовали усыпляюще, то молодого скорее смешили. Хоть и решил запугать свидетельницу, а тут не выдержал – прыснул.

– Так она что у вас – колдунья, что ли?

– Не-е, не знаю. А бабка ее – точно колдунья была. Ее в деревне все боялись. Во-от.

– А она-то чего на гору поперлась?

– Чево…? А говорит, трава там растет. Порчу наводит. Да-а. Ее только севодня рвать надо.

– И когда?

– Чево?

– Когда, говорю, она пошла?

– А это еще Любка не вернулась. Антиповна ругалась много. «Шалава, говорит, я на нее порчу напущу – уродиной будет, ни один мужик не захочет». Во-от.

– Так, – у Лехи умные мысли иссякли – Значит, останешься здесь, пока не разрешу уходить. Поняла?

– Не-е. Моя смена кончилась. Домой пора.

– Незя, – передразнил Леха – Будешь здесь пока. А то заберем. Поняла?

– Не-е. Я останусь лучше.

– Вот и хорошо – мрачно выдохнул опер.

 

У второй горничной по крайней мере с языком проблем не было.

– У меня мало времени. Давайте просто уточним то, что уже сказала свидетельница Фатуева. Итак, подготовив номера к приезду гостей, Вы весь день провели на заднем крыльце между хозяйственной пристройкой и буфетом. Так?

– Вроде так.

– Хорошо. Уборщица Петрова была с Вами примерно с трех до семи вечера. Буфетчица Схидняк покинула рабочее место около половины третьего и вернулась после восьми, а то и позже. Верно?

– Наверное. Я на часы не смотрела.

– Кого-нибудь еще в это время видели?

– А кого с внутреннего двора увидишь?

– А если подумать?

– Ну, за Любкой директор заходил – Андрей Кирилыч. Он только из Москвы приехал с Павлом Борисовичем. И Любка с ними.

– Но она, кажется, сказала, что ходила купаться?

– Точно купалась. Волосы мокрые были… Ну, и что? От пляжа до корпусов дорога самая короткая – через шоссе. Если оттуда шла, могли на дороге и подобрать, – и после выразительной паузы Ерохина явно со значением добавила – ее все подбирают.

– Ох, не любите Вы ее, Юлия Юрьевна, – Леха решил сыграть под своего, но на свидетельницу его сочувственный тон впечатления не произвел. Держалась она со спокойным достоинством, юлить, похоже, не собиралась, но и подыгрывать явно не желала.

– Да нет, не то, чтобы не люблю. Девка-то она по-своему неплохая – душевная и не дура. Но своему сыну я бы такой жены не хотела.

Опер чуть улыбнулся какой-то своей мысли. Вслух же сказал:

– Она вроде не местная? Говор хохлятский.

– Колька ее привез.

– Кто?

– Да депутатик наш – Колька Конюхов, – она тоже попыталась улыбнуться – Ну, не могу я его звать Николаем Николаевичем. Мы ж лет семь в одном классе проучились.

– Ага… А он… Вы только не обижайтесь, Юлия Юрьевна. Он вообще был с женщинами… ну, как? Вы-то наверняка знаете.

На сей раз улыбка горничной была совсем уж какой-то печальной.

– А никак.

– ???

– Он в школе вроде и не урод был, симпатичный из себя парень, а его все равно будто не замечали. Все потому, что он сам девчонок наших стороной обходил – боялся что ли? Так меня он два раза по-настоящему удивил. Первый раз – как женился на Люське своей, а второй – как узнала, что с Любкой, с этой спутался. Видать, они обе сильно постарались. Сам бы ни за что первый шаг не сделал.

– А Вы? – Леха вдруг многое понял и на радостях пошел напролом, как танк.

– А я, видно, гордая была. Не привыкла, чтобы меня не замечали.

– Ладно, извините уж, что я о личном – служба такая.

– Да ничего. Только вы не подумайте, что я о ком-то плохое сказать хочу. Нет у меня ни на кого обид. И на Любку – особенно. Если был у Коли грех какой, так не передо мной, а перед Люськой. А Любка… Сами знаете, какие нынче времена: каждый живет, как умеет. И ее здесь все вроде как полюбили. Даже прежний директор. А он мужик строгий был. А как уби… как помер он, так она у нас здесь, считай, за главную стала. Мы думали, Коля ее директором сделает, когда Кириллыч на пенсию пойдет. И никто против не был. Только вот Антиповна все ворчала.

– Что порчу наведет?

– Вы и про это слыхали? – горничная отчего-то вдруг помрачнела – Ох, чуяло мое сердце: быть беде…

– В смысле?

– Ну, не знаю, – она еще больше смутилась – Вчера все было как-то странно. Вроде и не было ничего, а вроде и было… Все какие-то знаки мерещатся теперь.

– Какие еще знаки?

– Разные. Мы, пока сидели на крылечке, все разговоры говорили о нечистой силе, прости, Господи! Любки-то на месте не было. А тут Антиповна пришла, умаявшись. У ней ревматизм – ходить трудно. Думала у Любки чайку попросить, а ее и нет. Самой заваривать пришлось. Заходит она, значит, сюда с чашкой – злющая-презлющая – и начинает: мол, порчу наведу на эту… Ну, бабка-то злая на язык – по-всякому ее называла. Я ее успокоить решила, отвлечь, значит. Ну, и завела разговор про ее бабку-покойницу. Она тут еще до коллективизации жила и колдуньей слыла. Говорили, даже энкавэдэшника одного, особо лютого, проклятьями извела. Так ее все боялись. Ну, я, значит, давай Антиповну выспрашивать о бабкиных секретах. Та, говорит, по травам большим спецом была – зелья разные варила. И тут вдруг Антиповна наша и говорит, что аккурат в эту самую ночь, на первое мая, трава зацветает – разрыв-травой зовется. И если эту траву сварить, волшебные слова сказать, да на Любку побрызгать, так к ней ни один мужик и близко не подойдет. А кто подойдет, тому беда. Я и говорю: «А что, Антиповна, не слабо тебе травы этой нарвать?». А она все больше распаляется: «И пойду, говорит, и нарву, и шалаве этой…». Ой, извините.

– Да ладно.

– Ну, я уж и сама не рада была, что разговор этот затеяла. А она вдруг встала, да и пошла.

– Куда?

– Видно, туда – на кладбище. Трава эта, говорят, на кладбище расти должна. И, верите ли, только ушла она, как вдруг гроза началась. И притом особенная: мрак кругом, молнии так и полыхают, гром гремит и ни дождинки. Тут-то и подумала я: а ну, как и вправду нечистую накликали.

Казалось, Ерохина вот-вот заплачет, а Лехе совсем не улыбалось ее успокаивать.

– Вы, главное, не волнуйтесь. Не может никаких чертей быть в наше-то время, – обратился он к ней назидательным тоном, как в школе – Во всяком случае, там, где работает ФСБ, они никому зла точно не сделают.

Вроде бы, этот странный и совсем не логичный аргумент, убедил впечатлительную горничную. Она встала, глубоко вздохнула и, как во сне, пошла к двери, не дожидаясь разрешения. Но вдруг обернулась и произнесла:

– Не подумайте о Коле ничего такого страшного. Все неправда. Он просто был очень слабым человеком.

 

Старая карга Дарья Антиповна Петрова, не считая гостиничной униформы, была точным портретом Бабы Яги. Сгорбившись, она восседала теперь на табурете и выглядела мрачнее осенней ночи.

– Дарья Антиповна, убит человек – депутат, председатель партии Конюхов. Я обязан поймать убийцу. Расскажите мне все, что видели на кладбище и по дороге туда. Это очень важно. Вы понимаете? – Леха говорил медленно и громко, словно боялся, что старуха не слышит или не понимает его.

– Кто его убил, сынок, – хихикнула та, – того тебе и через сто лет не поймать.

– Нет, бабушка, и не таких ловили.

– Как знаешь, – долгая-долгая пауза – А зачем тебе ловить его?

– Ну, поймаю – под суд отдам. Его в тюрьму насовсем посадят, чтоб неповадно было.

– Колька свое за дело получил, кобель драный. Ни одна приличная баба ему бы ни за какие деньги не дала, так он притащил эту… – тут старушонка употребила одно из тех самых крепких выражений, о которых говорила Ерохина.

И снова в Лехину голову пришла дельная мысль.

– Значит, за дело? Ну, понятно: Вы же у нас за справедливость – так? А может, бабушка, это Вы его сами того… ну, по справедливости?

– Ты чего? – карга так и вылупилась на опера.

– А что? Вы же собирались порчу навести на его буфетчицу. Чтобы, если кто к ней близко подойдет, тому беда будет. Вот он только приехал к ней, и…

Антиповна суеверно перекрестилась.

– Ой, да быть того не может. Да разве ж я могла? Я, сынок, в церковь хожу.

– Ну, конечно, – продолжал разыгрывать праведный гнев Леха – На заброшенном клабище.

– И попутал меня бес пойти туда! Да нет, конечно. Я в нашу церковь хожу, к батюшке Пантелеймону. А это… Да врут они все, окаянные. Отродясь не колдовала, потому, как грех это великий.

– А чего, на ночь глядя, поперлись, куда не положено?

– Ну, шутка это все была.

– Ни фига себе шуточки – человека угробить!

– Да не я это, – буквально прорычала старая ведьма, и Леха понял: вот она его удача – сейчас, пока шеф видит десятый сон, он блестяще распутает дело.

– Ну, бабка, колись. Кто это сделал?

– Да говорю же тебе – Нечистый, чтоб ему!

– И как он выглядел – этот твой «нечистый»?

Старуха тяжело дышала. На минуту показалось, ее удар хватит. Потом вдруг беззубый рот широко открылся и словесный поток хлынул, как с эстрады:

– Ну, подбили меня девки-то наши «на слабо». Говорят, тебя, мол, Антиповна, ведьмой все считают. Так и покажи свою силу колдовскую, а не болтай попусту. А я и подумала, дура старая: не пойду, значит, на кладбище – вовсе засмеют. А я, миленький, и не знаю, как колдовать-то. Бабка-то моя, та верно кумекала. А мне, значит, с ее славы перепало. Ну, плюнула я, да и пошла. Иду, а сама думаю: что же мне делать там? Иду, а кругом вдруг темно стало и страшно так – душа в пятки ушла. И чудится – стонет кто-то.

– Где?

– Под землей, видать. Это уже возле кладбища самого было. Значит, души покойников на разные голоса наружу просятся.

– Что, и слова разобрать можно было?

– Не все – местами. Помню тоненький такой голосок – то ли баба, то ли дитя малое – пищит: «Ой, душно! Ой, не могу!! Ой, мамочки!!!». А потом вдруг кто-то в кустах как зарычит!

– Кто – видела?

– Как не видеть. Здоровенный такой, весь мохнатый, глазищами сверкает. Ну, и припустила я оттуда. И тут гром, молния… Уж не помню, куда и бежала, сколько плутала по лесу.

– И что видела?

– Да говорю же – Нечистого. Опять на него же и наткнулась. Я в кусты, а он – мимо.

– Кто?!! – Леха терял терпение.

– Да бес же, мохнатый! Идет медленно, злющий – из ноздрей дым валит, а изо рта пламя пышет…

– Все, бабка, – не выдержал молодой опер – топай-ка отсюда. Достала ты меня своими байками. Еще раз увижу – в Сибирь отправлю на вечное покаяние.

После этих слов старуха как-то хитро улыбнулась и ответила

– А что нам Сибирь, семейским-то?

– Тогда в подвал на Лубянку – ближе будет!

Старушку как ветром сдуло. Только чудом она не сбила с ног как раз появившуюся в дверях юную буфетчицу.

 

 

Глава VI

В которой молодой сыщик находит живого чёрта

 

– Товарищ следователь, – улыбнулась девушка – отпустите бабушку, да и меня заодно. А то завтрак готовить пора – и на гостей, и на вашу бригаду. Сколько вас человек, кстати?

– Кстати, восемь. Но это подождет. Проходи и сядь – побазарить надо.

Слегка пожав плечами, девушка присела на злополучный табурет, чуть выставив на обозрение свои красивые ноги. Опер Леха обошел ее со всех сторон, буквально сверля оценивающим взглядом.

– Все не мог вспомнить, где мы раньше встречались, – начал он.

– А мы разве встречались?

– Еще как! Это было года два назад по адресу Ленинский проспект, дом 19… Продолжать? Правда, волосы тогда у тебя были рыжие. И звали тебя, кажется, Лолитой. Нет, тогда еще Ладой, потом Людой. Ты всегда выбирала имена на букву «Л». Уже тогда догадывался почему, но твое настоящее имя меня совершенно не интересовало.

– Вы… Вы меня с кем-то путаете.

– Только не я. Нет. Я тебя сразу узнал. Недаром весь Интернет просмотрел, пока не отыскал такую конфетку. Ну, что, побазарим, как старые боевые товарищи или… – Леха выдержал многозначительную паузу, а потом вдруг сгреб девушку с табурета и с силой прижал всем телом к столу, перейдя на свистящий шепот, – А теперь помолчи-ка, да меня внимательно послушай. Дважды повторять не стану. Лично против тебя ничего не имею. Когда-то ты мне очень даже понравилась. Жаль, что дружба у нас вышла недолгой. Да что поделаешь, дружба дружбой, а служба службой. Так вот, моя служба требует найти убийцу. Здесь много серьезных дядь и теть. Они подымут страшную вонь, если я начну их в чем-то обвинять. Согласись, мне куда проще списать это дело на тебя.

– Вы этого не сделаете, – прохрипела буфетчица, пытаясь вырваться.

– Элементарно, Ватсон! Покойник сам тебя сюда пристроил. Ну, конечно, как он мог обойтись без такого ценного работника? Потом стал своей законной платы требовать. Специально даже приехал для этого тайком от жены. Еще бы – увидев такие ножки, любой заведется! Вот и распустил наш жмурик свои похотливые ручонки. Не знал, бедняга, что ты спортсменка.

– Да не занимаюсь я никаким спортом!

– Может, нет, а, может, и да. А нам оно важно? Так что, думай. В конце концов, если поможешь доказать, что это сделал кто-то другой – только убедительно, чтобы было, что этому типу предъявить – ну, тогда еще подумаю. А так – мне даже проще. И что важно – за тебя в этой истории никто не заступится – Леха нагло ухмыльнулся – Разве что ваше украинское посольство?

Девушка не успела ничего ответить. Дверь неожиданно резко распахнулась. За спиной опера появился полковник Мельников.

– Это что за бордель?! – рявкнул он – Сам под суд захотел? Ну-ка, выметайся отсюда, если в рамках себя держать не можешь.

Девушка почувствовала, как Лехина хватка ослабла. Она буквально сползла со стола обратно на табурет и инстинктивно принялась поправлять смятое форменное платье. Между тем, старый сыщик, тактично не глядя на нее, примостился напротив, и, выждав, покуда закроется дверь, заговорил:

– Извините, Любовь Николаевна, часть вашего разговора я слышал. Но, поверьте, меня совершенно не интересует Ваша личная жизнь, тем более, прошлая, если это только не имеет отношения к убийству. Но в одном мой подчиненный прав: Вы – действительно наиболее беспомощны здесь. И, действительно, в Ваших интересах изложить нам все, что Вам известно. Обещаю: если Вы ни в чем не виноваты, все сказанное останется между нами.

– Ладно, спрашивайте. И не надо угрожать.

– Тогда, пожалуйста, все события вчерашнего дня – буквально по минутам, если можно.

– Хорошо, попробую… Так, вышла на работу в восемь утра. Надо было не только обед приготовить, но и за подготовкой номеров проследить. С восьми до одиннадцати побывала буквально на всей территории. С одиннадцати до трех с небольшим – на кухне и в зале. …Нет, между готовкой и обедом я ходила купаться – на полчасика, около двух дня. С полчетвертого до девяти, перед подачей ужина для гостей – перерыв. Гуляла в лесу.

– Одна?

– Н-нет… Среди гостей я встретила одного старого знакомого. Мы гуляли вместе.

– Имя.

– Это Роман, журналист.

– И где вы гуляли?

– Мы ходили к старому кладбищу.

– Та-ак, с этого места, пожалуйста, поподробнее. Вы кого-то встретили?

– Не знаю. Показалось, кто-то бродил в кустах, но… но я не уверена.

– Что потом?

– Потом мне было пора на кухню.

– Вы вернулись вместе?

– Ну… – девушка выглядела несколько смущенной – Это было бы не совсем удобно. Мы пошли через кладбище на пляж, освежиться, Рома остался там, а я вышла на шоссе. Там меня подобрала попутка – наш директор с одним из гостей.

– Дальше.

– Дальше я оставалась в буфете, пока вы не приехали.

– Знали, что покойный тоже был в пансионате?

– Нет. Точно нет.

– Это он устроил Вас сюда работать?

– Он.

– А где Вы познакомились?

– Вы же все слышали. Надо объяснять? Да там же, где и с этим Вашим этим, и с Ромой. Все они были раньше…

– Но когда Вы увидели этого журналиста, то, кажется, не расстроились?

– Он славный парень и до сих пор, по-моему, влюблен. Будь Ромка хоть немного богаче или даже просто не женат, я бы здесь не работала.

– Вот даже как? А он знал, как Вы здесь очутились?

– Я ему никаких подробностей не рассказывала, а он не спрашивал.

– Любовь Николаевна, извините за личный вопрос. А Вы задумывались о своей дальнейшей судьбе? Я имею в виду вот что: покойный давал Вам какие-то обещания на будущее?

– Не прямо. Но я думала остаться здесь надолго.

– А что это за фирма «Трансвест»? Говорит Вам что-нибудь это название?

Неожиданно именно этот вопрос выстрелил точно в цель. Девушка вздрогнула и судорожно вцепилась обеими руками в табурет.

– Итак, очевидно, говорит. Что ж, внимательно Вас слушаю. Ну…

– Вы же и так все уже знаете.

– И все-таки.

– Это и была его плата за… за наши отношения. Меня обещали сделать директором пансионата – через некоторое время.

– Так. Хорошо, теперь послушайте меня внимательно и постарайтесь ответить точно: что могло бы помешать этому плану?

– Ну, не знаю. Николай Николаевич всего боялся. Жены боялся, что припрется сюда со скандалом… Боялся, что Скиба узнает – Родик тут не даром вертелся.

– А покойный директор пансионата был против приватизации и продажи пансионата?

– Да, но он даже не знал, кому «Трансвест» принадлежит.

– Кстати, а кому?

– Ну, какому-то Колиному приятелю детства.

– Как мило! Видимо, он, договорившись с приятелем, собирался продать сам себе профсоюзное имущество за деньги господина Скибы, чтобы потом, например, подарить его Вам. Ну что ж, совсем неглупо. Ему – деньги и Ваше м-м-м… расположение вкупе с местом отдыха и партийных гулянок, Вам – надежное пристанище, можно сказать, свой приличный бизнес. В чем же причина задержки с осуществлением такого чудного плана?

– Ну, что-то там, какие-то формальности… Да, но ведь я-то ничего плохого не сделала!

– Значит, Ваше будущее зависело от очень многих случайностей. А как Вы сами ощущали – срывались планы покойного насчет Вас и пансионата?

– По-моему, тогда все шло нормально. А сейчас «Лысую гору» начнут делить наследники. Я тут уже лишняя.

– Что ж, Любовь Николаевна, Вы мне действительно помогли. И если все это правда, с нашей стороны у Вас проблем не будет. А пока возвращайтесь-ка к своим обязанностям, а то лично я порядком уже проголодался.

Любка не заставила себя просить дважды и упорхнула, а ее место на стуле занял опер Леха.

– Значит так, – заговорил сыщик – На меня не дуйся. Не мальчик, чай. И, давай-ка, лучше сверим впечатления. Сдается мне, что появился первый свет в конце этого чертова туннеля. Но прежде, чем делиться гипотезами – факты.

 

Через полчаса были подведены итоги обсуждения.

– Признаться, меня уже достали все эти байки о чертях и вампирах. Но, как учили нас в университете, в каждой сказке есть доля правды. Так что, если отбросить всю эту мистику и предположить что у нашей нечисти есть плоть и кровь…

– Короче, юноша, короче!

– На мой взгляд, можно смело исключить из числа подозреваемых всех старичков. Им бы просто сил не хватило проткнуть здорового мужика насквозь тупым колом. Мотивов у них тоже нет. Один весь аж трясется, как бы дожить в этом гадюшнике до пенсии. У другого свой солидный гешефт за тысячи верст отсюда. А если и есть личная злоба, то уж никак не на нашего жмурика. Сторож вообще не в счет.

– Ладно, дальше. Скиба с Кравцовым. Им такое убийство было бы под силу, но мотивов тоже не видно.

– А пресловутый «Трансвест»? Ведь ясно же, что покойник нагрел с ним своего благодетеля и собирался нагревать дальше.

– Извините, не убедительно. На покупке действительно не нужного ему пансионата наш олигарх терял намного меньше, чем на смерти своего протеже. И потом, они весь вечер играли в теннис перед самым главным корпусом. Их все видели.

– А персонал?

– Три старушки отпадают. Уж им-то точно сил не хватило бы. Шофер директорский со сторожем – мужики крепкие, но они предоставляют друг другу алиби, которые подтверждаются прочими показаниями. Да и мотивов пока не видно. Опоздавшие гости тоже не в счет – их здесь еще не было. И остается, таким образом, лишь сладкая парочка – журналист с прости… Простите, с буфетчицей.

– А мотивы?

– Ей могло показаться, что афера с «Трансвестом» срывается. Трудно даже предположить, на что способна обманутая женщина.

– Зато легко предположить, как поведет себя в этом случае девица с криминальным прошлым и просроченной регистрацией. Она постарается, как можно незаметнее, исчезнуть, прихватив, что плохо лежит, в качестве компенсации за потерянное время.

– Зато наш журналист. Он до сих пор ее любит. И вдруг узнает, что благодетель, которого он ни в грош не ставит, спит с его девушкой. Далее, на момент убийства только у них нет алиби. И, более того – они приблизительно во время «икс» были недалеко от места преступления, что даже не отрицают – гуляли-де в лесу.

И тут из зала до сыщиков донесся душераздирающий вопль. Мигом, забыв обо всем, оба вскочили со своих мест и устремились на шум, опрокидывая стулья и на ходу вытаскивая табельное оружие.

В банкетном зале царил полный переполох. На полу лежало безжизненное тело старой карги Антиповны, над которым склонились буфетчица с Алисой. Старики сидели на своем месте у камина, испуганно вжавшись в кресла. Скиба с Родиком нерешительно оглядывались по сторонам. Лишь один человек – незнакомый сыщикам субъект, напоминающий викинга – невозмутимо восседал за дальним столиком с бутылкой коньяка в одной руке и полупустой рюмкой в другой. А в дверях, выходящих на террасу, застыл в удивленной позе журналист с дымящейся трубкой в зубах.

– Что случилось?! – грозно рявкнул на всех Иван Ильич.

– Она вдруг упала в обморок, – ответила буфетчица.

– Возможно, это инфаркт, – деловито добавил Викинг – Лучше вызвать скорую.

– Пожалуй? А почему вдруг – в обморок?

– На этот вопрос, кажется, я могу ответить, – опер Леха торжествующе прошелся по залу и остановился перед Романом Стояновым – Думаю, наша бабуся опять увидела черта.

– Черта?

– Ну, да. Того самого – с Лысой Горы. «Мохнатый, глазами сверкает, из ноздрей дым валит, изо рта пламя пышет».

Старый сыщик только присвистнул.

 

Полковник Мельников не был уверен уже ни в чем, а потому предпочел наблюдать за допросом журналиста со стороны. Вся слава доставалась Лехе. Напустив на себя самый грозный вид, и, намеренно убрав в сторону все стулья, чтобы подозреваемый вынужден был стоять посреди комнаты, к тому же спиной к старому сыщику, он начал самым угрожающим тоном:

– Итак, Стоянов, Ваша вина практически доказана. У Вас нет никакого алиби на момент убийства. У Вас есть мотивы для его совершения. И, наконец, имеются свидетели, видевшие Вас на Лысой Горе вчера вечером, около десяти. Все остальное покажет экспертиза. Но, как Вы, наверное, не раз слышали, …

– «…Чистосердечное признание облегчает участь». Ну, конечно, слышал. Точнее, читал: в детективных романах эту фразу неизменно произносит глупый полицейский перед тем, как сесть в лужу.

На какой-то миг Лехе показалось, что он заметил в глазах полковника радостное ожидание. «Как же он ненавидит прессу – подумал опер – ведь ждет, чтобы я ему врезал. И не чтобы правду выбить, а просто потому, что «проклятый журналюга». Только ничего не выйдет, шеф. Я Вам не скоморох – выплясывать тут на потеху начальству. Правду мы и так как-нибудь установим. А мужик этот мне даже нравится. Жаль будет сажать. По мне, так лучше всего было бы обвинить этого сморчка-директора». Размышляя так, Леха не изменил ни позы, ни тона, а лишь широко улыбнулся:

– Совершенно правильно, Стоянов. А классический злодей-убийца обязательно начинает его злить и говорить: «У Вас на меня ничего нет».

– Да, чтобы узнать, что же есть. А, может, и мне так поступить?

– А я и не скрываю. Некоторое время назад Вы познакомились с Любовью Николаевной Схидняк. У Вас был бурный роман, который прекратился по весьма банальной причине – Вы не потянули его материально. Вдруг Вы приезжаете сюда и видите свою возлюбленную. Чувства, как говорится, вспыхивают с новой силой. Свидетельница видела, чем Вы занимались в лесу на склоне горы. Ну, а дальше – классическая сцена под названием «те же и муж», точнее, содержатель. Роман Максимович – Леха изо всех сил пытался теперь скопировать самые елейные интонации своего шефа – я прекрасно Вас понимаю, и сам бы на Вашем месте мог не удержаться. Вдруг появляется тип, который и мизинца Вашего не стоит, но который купил Вашу любимую женщину, как, кстати, и Вас – как двух… Ну, Вы понимаете…

Молодой опер подошел как можно ближе к подозреваемому, и вновь уловил заинтересованный и притом весьма насмешливый взгляд начальства – мол, «ты у нас мазохист, значит». Собственно, дело было близко к тому. Леха намеренно провоцировал Стоянова на нападение – это было бы лучшим доказательством его неуравновешенности и агрессивности. Но расчет оказался неверным. Журналист вернул оперу его широкую добродушную улыбку.

– Так Вы мне убийство из ревности шьете? Ну, Вы даете, юноша! Та-ак, хорошо. Будь по-Вашему. Если я задержан, будьте любезны, пригласите моего адвоката, а если нет – пойду, с Вашего разрешения, писать статью. Вы мне такой сюжет подсказали – гвоздь номера! На гонорар готов поставить выпивку.

– Ну, с гонораром придется пока обождать. А насчет убийства из ревности, так формулировку можно и заменить. Может, оно было совершено в целях самообороны?

– От кого?

– От покойного, разумеется. Он-то считал Вашу девушку своей собственностью. Можно представить себе, как он взбесился. Богатый человек и крупный политик вложил в нее, должно быть, немало денег. А Вы – жалкий писака (с его, разумеется, точки зрения), и к тому же, уж простите, далеко не юноша и не Аполлон, отбили ее за каких-то пару часов. Мужик он был крепкий – спортсмен, на голову выше Вас. Тут уж пришлось защищаться, чем придется, да еще и даму защищать. Уж ей-то он наверняка мог…

– Да ничего он не мог. Второго такого патологического труса было не найти. Да он не то что на меня, а на этого трухлявого пенька директора в жизни не напал бы сам.

– Но он мог навредить девушке. Например, выгнать ее или приказать своим помощникам…

– Он мог только расплакаться у нее на плече и запричитать: «Ну, зачем ты так поступила со мной? Давай все скорее забудем, только не бросай меня!». Нет, объявись он там вдруг, ничего страшнее занудной семейной сцены нам не грозило. Пришлось бы потерпеть – такова уж доля наемного работника. Но, предваряя Вашу следующую версию, не сомневаюсь, что я бы даже своего места в итоге не потерял. Платит здесь совсем другой человек, как Вы знаете. Вот потом как-нибудь наш покойник мог бы припомнить мне при случае, но тихо и, желательно, чужими руками. Но кто на такие случаи закладывается?

– Ну, ладно, – вмешался Мельников – Наши версии мы обсудим без Вас, а Вам зададим еще много вопросов. Если требуете адвоката, ждите официального обвинения. А пока – руки за спину и пройдите в машину.

Дверь неожиданно резко распахнулась, и в комнате прозвучал властный голос:

– У меня важное заявление, полковник. Господин Стоянов, и Вы, молодой человек, оставьте нас, пожалуйста.

Оба сыщика, как ни странно, не только не возмутились, но даже встали отчего-то. Журналист не заставил просить себя дважды, а сразу пошел к выходу. Мельников бросил резкий взгляд на своего опера, понятый Лехой, как – «глаз с него не спускай». Появившийся столь странным образом, притом совершенно трезвый, Хомяков оказался со старым сыщиком один на один. Тот сразу почувствовал в тоне гостя нечто характерное для старшего по званию и постарался выполнить не высказанный вслух приказ. «Похоже, версия с журналистом рассыпается на глазах» – только и успел подумать он.

Между тем, Хомяков, не спеша, протянул сыщику визитную карточку со слишком знакомой тому эмблемой. На ней значилось: «Фонд поддержки гражданских инициатив. Хомяков Денис Анатольевич, эксперт» и никаких координат. Впрочем, что за организация скрывалась за столь невыразительным названием, Иван Ильич, как любой человек его профессии и звания, хорошо знал. Фонд – мозговой центр кремлевской команды, своего рода «совет ближних» при Первом лице. Естественно, его экспертам раздавать свои телефоны не полагалось, как и афишировать свои звезды на погонах. Но люди знающие утверждали, что меньше одной, но оч-чень большой, никто из членов правления и сотрудников Фонда не носил.

– Итак, – начал Хомяков, – для соблюдения формальностей Вам потребуются мои документы?

– Не обязательно, – улыбнулся Иван Ильич – Будет достаточно, если Вы напишете на карточке номер вашего служебного телефона. Само собой, обещаю Вам не злоупотреблять.

– Без проблем. Дальше: все сказанное здесь может Вам пригодиться, но, сами понимаете, не для протокола.

– Я вас внимательно слушаю, Денис Анатольевич.

– Хорошо. Итак, официально я – личный гость Алисы Яновны – мы давние друзья. Однако здесь я с конфиденциальным поручением от Фонда и должен был провести ряд неформальных переговоров и с покойным председателем партии, и с его замом, и с г-ном Власовым, как с лидером внутрипартийной оппозиции. К сожалению, я опоздал – миссия наша здесь завершена по не зависящим от нас причинам. И для следствия будет лучше, если оно закончится быстро и как-нибудь… банально, что ли…

Сыщик лишь кивнул и продолжал ловить каждое слово.

– Так вот, Фонд счел необходимым выразить поддержку любой инициативе по слиянию ОПТ с Партией Власти. Предвижу Ваш вопрос: да, такая инициатива должна была появиться – со стороны покойного председателя. Далеко не все в партии ее одобрили бы. Так что, мы постарались собрать здесь для переговоров наиболее влиятельных лидеров.

– «Мы»?

– Покойный, по договоренности с Фондом. Как Вы, наверное, заметили, здесь нет кворума: отсутствует Олег Николаев – лидер партийных радикалов. Но его позиция и так вполне очевидна: в случае объединения центристов с правящей партией, его крыло отколется с большим скандалом и, в свою очередь, присоединится к коммунистам. Ну и флаг им в руки – красный, разумеется.

– Значит, надо было добиться договоренности именно с приглашенными на здешнюю встречу?

– Точно так.

– И Вы решились усадить за один стол таких непримиримых врагов, как Власов и Скиба?

Хомяков непроизвольно поморщился:

– А разве был выход? Скиба никогда не отпустил бы своего протеже на такое важное совещание без личного присмотра (и, между нами, правильно делал).

– Разрешите вопрос?

– Разумеется.

– А до какой степени руководство ОПТ было знакомо с планами… извините, с позицией фонда?

– Шила в мешке не утаишь. Потому я Вам так спокойно и рассказываю. Скиба – банкир и тоже ветеран нашей славной конторы. У него много где есть свои источники – мог и проведать. С Власовым недавно беседовал Роман Максимович – делал интервью, и задал ряд интересных вопросов насчет его видения дальнейшей судьбы партии. И когда после этого вчерашние враги вдруг срочно вызвали его на закрытое совещание, где и вожди-то собрались не все, но отчего-то оказался тот самый беспартийный журналист, старик просто не мог не задуматься. Он кто угодно, только не дурак.

– Простите, а Вы были с кем-то из присутствующих знакомы прежде? И если да, то обсуждали ли… м-м-м… известную тему?

– Не был, не обсуждал. Знакомство должно было состояться сегодня. Правда, при других обстоятельствах.

– Последний вопрос: какова, по-Вашему, дальнейшая судьба ОПТ?

– Это решать не мне. Конкретно тот проект, видимо, будет закрыт. Остается лишь отчет написать. Кстати, по этой причине хотел бы просить вас о личном одолжении. Одному мне и за неделю не управиться, а Бецкая со Стояновым – журналисты и не раз уже меня выручали. Так уж Вы их не дергайте особо. А любую информацию они Вам предоставят по первому требованию – только позвоните мне на службу. И, Вы понимаете, за этих людей я лично погонами ручаюсь.

– Разумеется, Денис Анатольевич. И большое спасибо за помощь… Твою мать, бл…! – последние слова были сказаны едва слышным шепотом и лишь после того, как дверь за Викингом закрылась.

 

Глава VII

В которой сыщики находят последнюю ниточку и ухватываются за нее

Войдя в зал, Хомяков обнаружил своих друзей за столиком. Неподалеку сидел и опер Леха, устремив взгляд на журналиста и старательно делая вид, что пьет кофе, закусывая бутербродом. Хомяков подсел к нему, сочувственно улыбнулся и тихо произнес:

– Извините, что даю советы, юноша, но не пытайтесь разобраться в личной жизни моего друга, – он покосился на Стоянова – Даже для меня она – полная загадка. Роман Максимович женат уже шестым браком и притом буквально в каждой гостинице России и ближнего зарубежья и в половине борделей столицы у него имеется «единственная любовь на всю жизнь».

– Как… как Вы догадались, товарищ генерал? У Вас, видно, повсюду глаза да уши.

– Да нет. У меня просто мозги в голове. И ради Христа, не зовите меня так, юноша. Вы же не знаете моего звания.

– Ну, если полковник при вас встал… Простите, а можно все-таки один, совершенно праздный и нескромный вопрос?

– Попробуйте, но за последствия не ручаюсь.

– Как ему это удается – при его-то данных?

– Не знаю. Но думаю, все дело в том, что не врет – действительно любит. А любви всем так не хватает… Ладно, приятного аппетита! А если сыты, можете оставить пост. Полковник все Вам объяснит.

 

Леха послушно поплелся в оккупированный сыщиками директорский кабинет, где застал своего шефа… мирно спящим в кресле.

– Иван Ильич! Товарищ полковник! Ау, Родина в опасности!

– А!… Что?… Ну и шуточки у тебя, Леха!

– Время, Иван Ильич. Скоро клиенты начнут скандалить. Кого-то, все равно, сажать придется, а остальных – отпускать.

– Легко сказать – «кого-то».

– Моя версия, я так понял, провалилась?

– Догадлив.

– Сами в нее не верите или этот генерал приказал?

– Осмелел ты, Леха, я смотрю. Да, приказал. Должность у него такая – установки раздавать, а у меня – к сведению принимать. Сведений, кстати, он вывалил столько, что твоя версия и впрямь не канает. Что до меня, не обижайся, но меня она тоже не во всем убедила. Ты, к примеру, сам сказал этому журналюге, что покойник его на голову выше. А что доктор нам говорил, помнишь? А жаль, – сыщик мечтательно вздохнул – лучшего кандидата в убийцы нам, все одно, было не придумать.

Мельников достаточно подробно пересказал свой последний разговор, снабдив его кратким комментарием насчет того, что есть Фонд в современной России.

– А теперь делай выводы. Там, – полковник Мельников выразительно показал пальцем куда-то в потолок – было принято решение раскручивать нашего покойничка в качестве нового политика национального масштаба и ради этого даже угробить его партию.

– Ну, почему же угробить?

– А ты думаешь, ее активистов в Партии Власти – особенно на местах – кто-нибудь ждет? К тому же, обрати внимание: со смертью председателя ОПТ Фонд тут же теряет к ней всякий интерес. Значит, в действительности, лишь покойник им и был зачем-то нужен. А что это означает для остальных партийных лидеров?

– Ну, Власов, очевидно, присоединил бы к званию мэра Бичегорска еще и звание председателя регионального отделения Партии Власти, со всеми вытекающими преференциями. Ему, по старости лет, большего и не надо.

– Верно, если в объединенной партии на это пойдут.

– Скиба – тот и верно много теряет.

– Ну, вот с ним-то и стали бы договариваться по-хорошему. Фактически, у него ведь партию и надо перекупать. Что уж он за это попросил бы – не нашего с тобой ума дело, но, думаю, в накладе бы не остался. Так что, как миленькие, берем под козырек, и ищем банальную развязку этой чертовщины

– Простите, товарищ полковник, а Вам не кажется, что Хомяков намеренно указывает нам на политические обстоятельства?

– Это как понимать?

– Мало ли. Например, чтобы отвести подозрения от своих людей. Стоянова он при мне старым другом назвал, а Бецкая… Мне кажется, у них еще более близкие, что ли, отношения.

– А если и так, что это меняет? Он имеет возможность не дать их в обиду. Против его лампасов я бессилен, – Мельников помолчал немного и вдруг пробормотал как-то даже плаксиво, почти по-детски – Ну, зачем разбудил? Я как раз такой славный сон видел: как изловили мы местных бандюков, пришивших зачем-то этого самого Колю…

– Погодите, погодите, Иван Ильич, – Леху вдруг осенило – А чем, собственно, не версия?

– Ты это о чем?

– Ведь со смертью Конюхова открытым остается еще один вопрос – кому теперь принадлежит пансионат? Для Власова он ничего не значит. Семенову без разницы, какому хозяину до пенсии дослужить – осталось-то всего ничего. Для Схидняк – лакомый кусочек. Но ведь еще есть загадочные владельцы фирмы «Трансвест». Не связана ли она с какой-нибудь местной группировкой? Не случайно же все местные старательно обходят в разговоре тему смерти прежнего директора. И, наконец, у покойного осталась вдова с детьми. Между прочим, у нее мог быть и личный мотив…

– Какой?

– Да все тот же – супружеская измена.

– Ну, это твоя любимая тема. Сам-то женат? Ладно, знаю, что нет. А то не шатался бы по бардакам – старый сыщик задумался на минуту, – А насчет «Трансвеста» – это мысль.

– Ваша мысль, товарищ полковник.

– Не подлизывайся. Значит так, проработай-ка ты именно ее. Действуй! …А я подремлю еще пару минут.

 

Выйдя на террасу, Леха стал лихорадочно соображать, куда двигаться дальше, потом решительно махнул рукой одному из своих парней и направился к служебной машине. На выезде с территории он вдруг увидел голубой BMW, из которого вышла полная дама средних лет, увешанная золотыми побрякушками, словно рождественская елка для «новых русских». На миг у опера мелькнула мысль остановить ее для выяснения личности, но здравый смысл победил: в пансионате было кому сделать это. Его же ждала иная ответственная миссия. Теперь Леха отчего-то не сомневался, что находится на верном пути.

Но не тут-то было! Полная дама с ходу ухватила Леху за грудки и тряхнула так, что он вспомнил последнюю, не очень для себя удачную тренировку по борьбе без правил.

– Я Конюхова! Я требую объяснений! И немедленно!

– Извините, – стараясь как можно вежливее стряхнуть с себя безутешную вдову, – ответил Леха, – Вашего супруга уже увезли в морг. Я Вам искренне соболезную, но лучше бы Вам туда, насчет похорон и все такое…

– Я уже была в морге! И похоронами есть, кому заняться! Я приехала защитить интересы детей, – тут дама всхлипнула глубоким грудным звуком, – Где документы на пансионат? И кто возместит мне все?

Лехе явно не хотелось стать тем, кто все возместит. Потому он срочно отловил самого нерасторопного опера, не успевшего скрыться от Мадам, и спровадил ее вместе с ним к полковнику, мрачно отметив, что сон Ивану Ильичу опять не светит. Самого же Леху еще ждали великие дела.

 

Чтобы добраться из пансионата в деревню Костино требовалось описать почти полный круг длиной километров в пятнадцать. И это при том, что деревня находилась почти напротив – на другом берегу. По дороге сюда Леха этого не заметил, поскольку вел машину не сам. Теперь же, оглядываясь по сторонам, диву давался: как это на сороковом километре от столицы удалось обнаружить такую глухомань? Если убийство было заказным, то сама местность создавала злоумышленнику, как ряд неудобств, так и определенные преимущества.

С одной стороны, уже само Костино расположено в стороне от трассы. Проехать на Лысую гору можно только через него. Дорожка однополосная, хотя и ухоженная, и от деревни еще километра два идет по открытому полю. На какой бы машине убийца ни проехал, ее бы обязательно заметили и узнали потому, как чужая. В данном случае здешняя глушь работает против злоумышленника.

А вот если наш убийца будет двигаться берегом или поплывет по реке под видом рыбака, она станет главным его союзником. Это, конечно, потребует времени и сил. Но зато к Лысой горе можно будет подобраться практически незаметно. Следы преступника надо будет искать вообще не здесь, а сильно выше по течению – где ему всего удобнее было бы сойти с трассы либо с железной дороги.

Впрочем, все это имеет смысл, если считать, что Конюхова заказал кто-то из соратников. Лехе же теперь предстояло отрабатывать совсем иную версию.

Стоп! А точно ли иную? Если киллеров мог прислать Скиба или старик Власов, почему бы этого не сделать и владельцу загадочного «Трансвеста»? Это мотивы у них разные, а средства вполне могут быть как раз одни и те же. Правда…

Неожиданное зрелище отвлекло Попова от размышлений. На опушке леса, кутаясь в серую плащ-палатку, стоял милиционер-гаишник.

«Откуда они в такой дыре? – сам себя спросил опер – И ведь даже не едет, а застыл, словно на блок-посту. А ведь мы никакого милицейского оцепления не устанавливали. Шеф верно решил: чем меньше народу будет в курсе, тем для дела полезнее. Интересно, попытается он нашу машину тормознуть? Вряд ли, конечно. Не разучились же они там в номерах разбираться. Правда, нашу контору не очень жалуют, а теперь и боятся не особо. Но чтобы так вот запросто чекистов останавливать – до этого еще пока не доходит. Впрочем, все равно, после такой встречи вокруг неизбежно пойдут сплетни, что на Лысой горе не все чисто. Придется и верно ментовской кордон выставлять».

Но тут Леха вспомнил давешнего попа и сообразил: вокруг все и так уже догадались. Между тем, гаишник заметил его машину и с важным видом отдал честь. Идя на приличной скорости, Леха лишь мельком успел заметить вдруг показавшееся знакомым лицо, но, взглянув в зеркальце заднего вида, никого уже не обнаружил. От неожиданности он что есть силы, дал по тормозам. И назад обернулся. Что гаишники – известные мастера прятаться, ктож не знает. Но чтобы люди исчезали с такой скоростью, просто не возможно поверить. И в самом деле, постовой стоял на прежнем месте, и даже поднятой к козырьку руки опустить не успел. Что за чертовщина?!

Сдав назад, Леха опустил стекло и небрежно помахал перед милиционером своей красной книжечкой:

– Капитан Попов, Федеральная Служба Безопасности. Давно стоите здесь?

Милиционер в ответ не назвал ни имени, ни звания, зато поежился, как от озноба и весь как бы ушел в плащ-палатку, еще плотнее надвигая на лоб капюшон.

– Да еще с утра. Поставили здесь наблюдать за дорогой.

– Что-то случилось?

– Вы же знаете про убийство…

– Где? Какое? – Леха понял, что сбываются его худшие опасения, и тайна – уже не тайна. Теперь остается лишь ждать телевизионщиков.

– Да бабку тут нашли. Во-он там. Если хотите, могу показать. То ли убили ее, то ли сама преставилась – нам не докладывали. Но подежурить велели. Вы же знаете: в пансионате народ собирается солидный. Так чтоб у них там не опасались…

– А почему этим занимается ГИБДД, а не местная милиция?

– Вы бы, товарищ капитан, о чем полегче спросили. Откуда ж мне знать? Велели, так я и караулю. А какой смысл – начальству виднее. Ну, счастливого, как говорится, пути!

Милиционер явно был расстроен, что заезжий московский гость не желает с ним прогуляться до места преступления, и в душе Леха даже посочувствовал ему. При одной мысли, что человеку приходится вот так вот стоять под холодным дождем несколько часов подряд в одиночку, его бросило в дрожь. Дружески махнув рукой на прощанье, опер поехал дальше, вновь украдкой взглянув в зеркальце.

Ну, это уже слишком! Опять никаких признаков постового – исчез куда-то, за долю секунды, словно и не было. И снова, обернувшись, Леха увидел своего собеседника на прежнем месте.

«Нет, это все просто от бессонной ночи. Шефу хорошо: я посплю тут пару часиков, а ты поработай… А мне вот уже всякая хрень мерещится. Забыл даже фамилию спросить. Кстати, а почему он, собственно, в одиночку-то дежурит..?».

 

Чувствуя, что еще чуть-чуть и уснет за рулем, капитан Попов притормозил у здания муниципалитета. О том, что это оно, свидетельствовало потрепанное трехцветное полотнище, гордо развевавшееся над неприметной с виду избушкой в ряду из нескольких десятков таких же. На стук никто не открыл, и дверь не подалась, что и неудивительно: кто же ходит на работу 1 мая, особенно в деревне и в такую погоду? Однако для верности Леха все же спросил одинокого подвыпившего прохожего, что это за дом.

– Райком демократии, – злобно огрызнулся прохожий, обильно пересыпая свой краткий ответ отборным матом, после чего у нашего героя исчезли последние сомнения. Да, он попал, куда хотел. Но туда ли ему надо?

Он огляделся по сторонам. Дождь, казалось, еще усилился, и в первых сумерках во всех домах начали зажигаться огни. Что толку торчать на крыльце? Все одно, никого не дождешься. А через час-другой никто в деревне и вовсе лыка вязать не будет, включая и членов муниципалитета. Может, к батюшке податься? Обещал ведь помочь.

Но что-то в последний момент удержало молодого опера. Нет, к церкви он относился со всем должным почтением, но… менты, пусть и бывшие – дело другое. К ним у каждого чекиста недоверие практически врожденное, а уж тем более – к ментам местным.

И тут пришла в голову счастливая мысль: есть в любой мало-мальски нормальной деревне одно место, которое открыто даже 1 мая. Больше того, именно сейчас ему быть открытым всего важнее. Он развернул «Волгу» и отправился на поиски местного магазина или хотя бы ларька.

К счастью, недавний прохожий не успел далеко отойти. Оставалось только не спеша следовать за ним. А уж этому каждый опер обучен. Правда, деревенька – не мегаполис, но и пьяница явно не пытался уйти от преследования. Похоже, его занимало лишь одно – возможность «догнаться». Так они и прибыли вскоре к небольшой «стекляшке» на том краю Костина, на которой красовалась слабо освещенная вывеска «Гипермаркет. БИБИ-ХАНУМ».

– Иди, Мишя, атсуда! Иди, глаза маи на тэбя нэ смотрят! – приветствовал первого из посетителей тощий сутулый продавец с огромными грустными глазами и стриженными седеющими усами.

Понять, что именно ответил покупатель, было сложно, исключая отдельные не печатные слова.

– Да продай ты ему, командир, чего захочет. Только пусть валит отсюда поскорее.

– Да? А эсли он памрет в луже, скажют: этат чурка нашь русский парен атравыль. Ти тут праэздом, а минэ нэприатнасти нэ нужни.

– Со мной, кунак, у тебя их и не будет, если по душам поговорим, – многозначительно произнес Леха, демонстрируя все ту же книжечку.

– Ну, так бы сразу и сказал, – ответил продавец чистейшим русским языком, после чего устало повернулся к пьянице – Так, тэбе паллитра, и шьпроти банка, да? Давай, бэри и иди – дэньги после занэсешь. С праздникам, зэмляк!

– Командир, ты хоть азербайджанец-то настоящий? – недоверчиво осведомился Леха.

– Стопроцентный. Родом из Шуши – это в Карабахе. Был там судьей, между прочим. Но после войны остался и без дома, и без работы. Перебрался вот сюда. А акцент… Ну, знаешь, если бы местные узнали, что я и по-русски лучше, чем они, говорю, не работать бы мне и здесь. А так – бизнес какой-никакой. Самедов я, Тофик Самедович, кандидат юридических наук, советник юстиции… А, какая теперь, к лешему, разница! Ладно уж, рассказывай, с чем пожаловал. Чует мое сердце, что не с поздравлениями.

– Давно здесь?

– Да уж два года.

– Под кем работаешь?

– А здесь выбирать не приходится. Примус вокруг все зачистил. Один он у нас. И сразу предупреждаю: на него никаких показаний давать не стану. У меня в райцентре семья – двенадцать человек.

– Да черт с ним, с Примусом этим. Меня совсем другой человек интересует. Если ты из Шуши, так может вы и земляки даже. Не бойся, не ваш – армянин, Агасферьян Соломон Карлович.

Услышав это имя, продавец неожиданно разразился истерическим хохотом.

– Ты чего это, судья? Я вроде не шутил еще, – при виде столь комичной сцены Леха и сам готов был заржать.

– Извини, капитан. Само как-то вышло. На самом деле мне бы плакать в пору. А вот не смог удержаться.

– Не понял.

– Да армянин этот твой – я и есть.

– Чего?!

– Сейчас объясню. Только ты сперва уж прямо скажи: обвиняешь меня в чем-то или нет?

У Лехи мелькнула было недобрая мысль нагнать понтов, да он тут же прогнал ее. Этот мужик не из пугливых, хоть и положеньице его – не позавидуешь. А что если рискнуть сыграть с ним в открытую?

– Знаешь, и сам еще не решил. Я ведь пять минут назад и не знал, что ты есть на свете. Хочешь, можешь защищаться – уж я-то тебя пойму. Естественно, наши набегут. Может, повяжут тебя, а может, и нет. Может, Примусу твоему об этом доложат, а может и обойдется. Может, выяснится, что ты тут не при чем, а может, гражданин судья, угодишь в главные подозреваемые. Короче, слишком много этих самых МОЖЕТ. Поэтому, может, просто ответишь сейчас без протокола на несколько вопросов, положившись на мою порядочность?

Тофик Самедович задумался. Вид у него был настолько усталый, что Леха не мог даже приблизительно определить возраст собеседника. Ему могло быть и слегка за тридцать, и все пятьдесят. И молодому оперу вдруг подумалось: «А как бы выглядел в его положении я сам?». Но тут продавец, наконец, заговорил:

– Ладно, парень, «армянин» этот, как ты его назвал, прямо перед тобой.

– Это как?

– А вот так. Вовремя сбежать я не смог, а пробираться по территории, занятой армянами с моим паспортом было, сам понимаешь, не с руки. Это же война. Там такое творили – и наши, и армяне – вспомнить страшно! Короче, приятель выручил – новый начальник РУВД, армянин, само собой. Паспорт новый выписал. Только имя специально вписал самое дурацкое, какое только выдумать сумел. Сказал: «Все знают, что армянских евреев в природе не бывает. Если тебя сразу разоблачат, так тому и быть. А если нет, так козлы они все. А у меня, говорит, на совести одним грехом меньше будет. Толманян старых товарищей на расправу ни при какой власти не сдавал – даже азербайджанцев». Ну, так, короче, с этим паспортом я до ваших мест и добрался, а свой – он похлопал себя по левой стороне груди – в надежном месте храню.

– Прости, я ведь не знал. Ну, хорошо, а почему ты в этом магазине сидишь, а не в фирме «Трансвест»?

– Ну и название! – похоже, экс-судье, если он только не притворялся, оно ничего не говорило – Да какой же нормальный мужчина в такую работать пойдет?

– А насчет названия это к тебе самому все претензии – ты же владелец.

– Я???

– Вот уже полгода, если верить документам.

– Та-ак!.. – выдохнул Тофик Самедович – Похоже, приехали.

– Что ты имеешь в виду?

– Все остальное, сказанное мной, как говорится, может быть использовано… Короче, больше мне говорить нечего.

– Ладно, судья. Давить не буду. Поеду за подкреплением. Если хочешь, можешь даже попытаться сбежать. Нас и это устроит. Побег – тоже доказательство вины. И пусть тебя другие ловят. До встречи!

Леха уже повернулся было, но в дверях задержался.

– Прошлой ночью на Лысой горе убит депутат Госдумы. К его смерти имеет отношение фирма «Трансвест», руководимая неким Агасферьяном, настоящее имя которого мы уже знаем. Ты юрист с богатой практикой – делай выводы сам.

Он уже взялся за дверную ручку, когда Самедов остановил его:

– Ладно, рассказываю все, что знаю.

Он быстро запер дверь, повесил на нее табличку «ПЕРЕРЫВ» и увлек Попова во внутреннюю комнатку.

– Короче, этот магазин формально мой собственный, зарегистрированный на мое настоящее имя по настоящему паспорту. Что до «Трансвеста», то он, по всему судя, зарегистрирован по тому – фальшивому.

– Как это «судя по всему»?

– Сам не видел – не знаю. Паспорт Примус отобрал. Сказал, что здесь, под его «крышей» мне ничего не грозит, и лучше жить под своим именем. Мне, мол, документ сослужил службу, а ему еще послужит. Сам посуди: мог я возражать?

– Звучит правдоподобно?

– Надеюсь. Остальное – только мои предположения. Если хочешь, поделюсь, а там уж сам выводы делай. Я здесь в курсе многих дел. При такой-то работе вся деревня на виду. А я ведь и сам, было время, не одно расследование провел. Ну, так как – интересны тебе мои мысли?

– Само собой. Только… Ладно, выкладывай.

 

 

Глава VIII

В которой наши герои находят утешение в воспоминаниях

Рассказывает Алиса Бецкая:

Может, я сошла с ума и мне все только кажется? Какая неудачка! Для Офелии мой возраст уже, мягко говоря, не тот… Совсем неромантично. Однако такого не бывает, потому что быть не может. И что мне выскажет Хомячья мама?! Взяла мальчика на отдых, а тут черти с убийствами и Стоянов в роли Антихриста.

Стоп. Сумасшествие – еще не повод распускаться. Сначала – сигарета. Потом – привести в порядок лицо. Потом – собраться с мыслями, разложить Хомячьи вещи, разыскать его самого, чтобы покормить, во-первых, а во-вторых – выспросить, что он своим аналитическим умом по всем этим невероятным поводам думает.

Но Хомяка нигде не было. Ни в баре, где буфетчица-профурсетка нервно гремела посудой, ни в холле, ни на улице. Нашелся только новоявленный Антихрист, который просто и ненавязчиво налил мне стакан коньяку.

– Ромка, я еле держусь на ногах. Напьюсь обязательно. Дениска оборется.

– Не оборется. Сегодня можно. Выпей – он как раз сказал, что пошел все уладить и велел за тобой приглядеть.

– Ну вот – крушение всех устоев. Хомяк велит за мной присматривать, как будто это не моя обязанность…

– А ты поменяйся обязанностями на время и расслабься.

– Девушка, Вам закуску какую-нибудь подать? – профурсетка явно старалась показать, что это территория ее, а я здесь, плакса полуобморочная, еще и занимаю внимание кавалера.

Но Ромка зашел за стойку, провел какую-то разъяснительную работу, в результате чего еда появилась, а девица мрачно исчезла, выразительно хлопнув дверью в служебное помещение.

– Но где Денис?

– У товарища полковника.

– Что он там делает? Он-то уж точно совершенно не при чем!

– Думаю, меряется звездами на погонах.

– Они что, всерьез тебя подозревают? Что именно ты председателя… того?

И тут меня разобрал нервный смех. Возникший Хомяк так и застал меня в самом лучшем виде – пьяную (с утра!) и хохочущую над тарелкой салата.

– Все в порядке. Алисе – спать немедленно. А тебе, кунак, предстоит масса писанины. И огорчу – бесплатной.

Ну, это уж чересчур! Диво дивное, что Ромик соглашается писать бесплатно и безропотно, но чтобы меня спать по приказу, это уж дудки!

– Денис, ты немедленно позавтракаешь, все мне объяснишь, потом, если мы здесь уже не нужны, мы уезжаем!

И тут Хомяк, с явным удовольствием всегда воспринимавший, что я им командую в быту (думать не надо, и по команде оно привычнее), вдруг заговорил тоном, который у него случается от силы раз в году.

– Отбой до обеда!

– Но я хотела спросить, что происходит…

-Что надо, то и происходит. Чтоб через пять минут спала!

Это было жестоко. И несправедливо. В конце-концов, я тоже аналитик, и вообще… Но с ТАКИМ Хомяком я спорить не решилась и с отвращением отправилась в номер. К своему удивлению, через несколько минут меня сморил сон, в котором я и увидела решение мистической головоломки.

Будто стою я на деревенском кладбище, а нашего бедного председателя держат за руки две ведьмы, одна – с лицом мадам Конюховой, вторая – явно роковая буфетчица. И они тащат его в разные стороны, приговаривая что-то вроде: «Не растут зимой поганки, поливай – не поливай!» В это время сзади появляется какая-то зловещая лысая фигура, держащая в ручище с золотым браслетом тот самый осиновый кол. Скрежеща зубами, амбал со всей силы вонзает орудие убийства в беспомощную жертву, крик которой сливается с хохотом ведьм. Троица сталкивает безжизненное тело в свежевырытую могилу и пускается в пляс вокруг нее. Вдруг лысый поворачивается ко мне и говорит: «Не забудь, у тебя алиби. Хорошее алиби – всем бы такое».

Если подобный сон считать отдыхом от нервного срыва, то что же такое нервный срыв? Проснувшись в холодном поту, я обнаружила, что проспала едва ли час, а в гостиной моего номера Ромка с Денисом пишут что-то типа «доноса на гетмана-злодея», многократно поминая покойного и всю свиту его. И выходит у них так благостно, что он чуть ли не сам себя колом, да и в яму. И вообще, они-то почему пишут? И почему полковник не арестовал Стоянова? Не шутил же он! Ну, Хомяк! Он явно что-то выяснил. Скрывать от любимой женщины самое интересное – это же хуже измены! (Или лучше? – проверять не буду). Однако бывают ситуации, когда лучше вспомнить, что от природы я – создание нежное и кроткое.

– Ма-а-альчики! Ну, пожалуйста, ну я буду себя хорошо вести! Ну, расскажите, что все-таки происходит. Я даже могу тихо в углу посидеть, ни во что вмешиваться не буду…

И тут Хомяк посмотрел на меня таким грустным бездонно-голубым взглядом.

– Да сиди уж. Ты теперь все равно испортить ничего не можешь.

Вот так приласкал. Но хоть не отправил в спальню.

– А можно я только совсем немножко скажу? Мне такой сон приснился, что председателя его жена и здешняя буфетчица за руки держали, а какой-то бандюк в это время сзади колом! К чему бы это?

И тут Хомяк вздрогнул.

– Это? Это – руководство к действию! Никуда не уходить, ждать меня. Ясно?

– Ничего ясного, но…

Только дверь хлопнула.

– Где коньяк, Стоянов? – спросила я.

– Ну, не надо так расстраиваться и обижаться на Хомяка! Воспринимай все как приключение – тебя же до этого никогда в следственных органах не допрашивали! – по-моему, уже не очень трезво произнес Стоянов.

– Как это, Ромочка, не допрашивали? Меня, если хочешь знать, даже подозревали в ограблении квартиры вдовы Алексея Николаевича Толстого! – На мою последнюю реплику Ромка среагировал, как на последствие нервного срыва от происходящего.

– Все, Алисонька, успокойся, все устроится. Нас отсюда выпустят, тебя никто не обидит… – Приговаривая так, он попытался погладить меня по голове и усадить в кресло. Это уж было слишком.

– Это ты успокойся. Если хочешь, расскажу про дела давно минувших дней. Не хочешь – пиши, что Хомяк велел.

Однако, убедившись, что я в здравом уме и практически трезвой памяти, Ромка предпочел услышать историю моего первого знакомства со следствием.

 

– Случилось это … ну, о таких сроках дамы обычно умалчивают, но тебе, как другу, скажу – четверть века назад.

Я тогда училась на журфаке МГУ и, хотя всегда предпочитала жить на съемной квартире, в общежитии все-таки часто бывала. Была у меня там одна подруга – Светка Снежкова. Она-то как раз в общежитии проживала постоянно, даром, что москвичка, но какие-то конфликты с родителями не давали бедной Светке пристанища в родном доме.

Насколько я понимала, злые предки просто не одобряли ее образ жизни – шляния по театрам, барам да ресторанам в самых разных, порой, крайне экзотических, компаниях. Может, родители-Снежковы просто утомились запоминать в лицо Светкиных женихов, которые менялись так быстро, что их сама Светка путала, может, не сумели оценить главного таланта дочери, который заключался отнюдь не в замечательном знании литературы (Светка это считала само собой разумеющимся), а в способности выпить столько, сколько не всякий добрый молодец под хорошую закуску сумеет принять.

Однако я Светке морали не читала, в выпивке не соревновалась – все равно бы продула – а общаться с ней иногда, на трезвую и не очень, голову, было весьма интересно, так что мы дружили. И, что греха таить, порой вместе загуливали по тем злачным заведениям, которые тогда в Москве имелись. Напрасно нынешняя молодежь думает, что в советской столице прилично посидеть было негде – это все уже мифы, сначала придуманные диссидентами, а потом раздутые юным поколением.

Так что мы слушали цыган в знаменитом «Поплавке», пили «Золотое» шампанское в «Праге», а по ночам ездили во Внуково, где ресторан работал до четырех утра. Ныне снесенная «Москва» со всеми ее ресторанами и барами была просто домом родным, где так хорошо после сытной трапезы было выпить послеобеденный шартрез, а поправить здоровье с утра можно было и в «Варшаве», где почти всегда посетителей встречали приличным пивом. И кто теперь говорит, что раньше нельзя было вкусно поесть – выдумки все это! И готовить тогда в Москве умели. Надо было только знать, куда ходить, к какому официанту обращаться, да какие блюда каких поваров выбирать. Ну да это – отдельная песня. И отдельная ария – откуда на такую жизнь деньги находились.

Вот как-то раз сижу я в кофейне ДАСа (Дома аспиранта и стажера МГУ) и дожидаюсь Светку, чтобы решить насущный вопрос – куда едем обедать – в «Пекин» или в ресторан ВТО (Всесоюзного Театрального Общества, а не Всемирной Торговой Организации). А ее все нет и нет. Я уже проголодалась так, что собиралась ехать без нее, с Фридрихом Шандором – был у меня такой приятель из казахстанских немцев, мы с ним в языке практиковались, на дискотеках вместе отплясывали (да-да, и дискотеки тогда были!), стихи друг другу читали и сплетничали вместе. Ничего другого с Федей делать было нельзя, ибо принадлежал он к нетрадиционной сексуальной ориентации – так что и это не сегодня в России возникло!

Мы уже решили, что Светка опять нового жениха нашла и обо всем забыла. Однако, в самый последний момент Снежкова появилась – растрепанная и заплаканная, с дурацким вопросом – не помню ли я, где мы пили в прошлую среду?

– Светка, поехали немедленно. Там и поговорим, где пили, где не пили. Я есть хочу, а ты же знаешь, что на пустой желудок я страшна в гневе!

– Страшна, страшна! – радостно подтвердил Фридрих.

– Там, ребята, все еще страшнее. Мы с тобой, Алиса, кажется, ограбили квартиру вдовы Алексея Николаевича Толстого.

Тут я поняла, что сбылись самые горькие ожидания Светкиных родителей – вот она, белая горячка, пожалуйста, а натюрель.

– Федя, вызывай скорую! – распорядилась я.

Но вслед за Светкой появился какой-то тип в галстуке с протокольной физиономией, предъявил удостоверение МУРа, и потребовал, чтобы гражданка Бецкая, то есть я, немедленно проследовала за ним в комнату администратора. Пришлось подчиниться, пребывая в голодном изумлении.

В администраторской тип даже не предложил мне сесть, что я сделала сама, не спрашивая разрешения. Пока все казалось продолжением Светкиного бреда.

– Итак, Алиса… ммм.. Яновна, будем признаваться или запираться?

– Признаваться, конечно! Только в чем?

– Как в чем? В ограблении квартиры вдовы Алексея Николаевича Толстого!

Надо сказать, что в те времена мои познания в литературе были… ну, скажем, менее значительны, чем сегодня. Потому я решилась задать самый насущный, как мне показалось, вопрос:

– А что, она еще жива?

– А Вы думали, что Вы ее насмерть забили?!

Тут я, наконец, прочувствовала, что все это не сон с похмелья, а какая-то идиотская явь.

– Ваша подруга уже во всем призналась!

– Да если Вы ей с утра пива не давали, она Вам в ограблении Лувра признается! В чем дело-то, товарищ полковник?

– Капитан. Вот у Вас на груди цепочка – она как раз из списка вещей, вынесенных из квартиры.

Теперь, невзирая на голод и страстное желание надавать Светке по голове, я, кажется, стала понимать ситуацию.

– Снимите цепочку и отдайте, – потребовал муровец.

– Ни при какой погоде. Слушай, капитан, кажется, майором тебе не стать, по крайней мере, на этом деле. Эту цепь мы со Снежковой выкупили из ломбарда позавчера, а ограбление, как она мне сказала, было неделю назад. Хочешь, квитанцию покажу?

Надо было видеть физиономию того следака, когда он изучал квитанцию.

– Что же эта… дура, Ваша подруга, сразу не сказала?

– Так ведь, товарищ следователь, к людям подход нужен. Конечно, вещь старинная, венецианского плетения, но ведь не уникальная. Таких цепочек на рубеже двадцатого века, знаете, сколько наделали? Эта же принадлежит моему семейству уже три поколения, как минимум. Один вопрос – кто нас заложил?

– Да разбирайтесь Вы тут сами, журналюги хреновы! Все, свободна!

Вот так благодарность за помощь следствию! Но больше я этого персонажа никогда не встречала. Пошла в кофейню, сообщила Светке, что Соньки-Золотой ручки из нее не вышло, да и поехали мы втроем-таки обедать в «Пекин». С голодухи даже объелись уткой по-пекински.

А Федька потом из этого происшествия с вдовой Толстого такое количество мифов сотворил! Что Снежкова на стреме стояла, но проворонила все, заснув с перепою, что вдову мы в старинном шкафу заперли, а награбленное поделили с милицией – вот нас и отпустили. И что призрак вдовы теперь является по ночам в ДАСе – ищет свои драгоценности. Мы-то трое смеялись, а многие поверили. Правда, один персонаж, верный друг милиции, потом ушел на год в академический отпуск, да так на факультет и не вернулся.

А Снежкова после этого пить совсем бросила и занялась йогой и медитацией. Впрочем, пьянство отлично прививает привычку к медитации.

 

Рассказывает Роман Стоянов:

Ну, что за погода! Вчера еще было лето, а теперь вот дождь зарядил – холодный такой, противный. Если бы Алиса не развлекала историями из прошлой жизни, можно было бы со скуки загрустить.

За день мы как-то даже сроднились со своими «тюремщиками». Так всегда бывает в замкнутом пространстве, где не укрыться от чужих глаз. Вместе едим, курим, постоянно натыкаемся друг на друга то в коридоре, то во дворе. Они по-прежнему внимательно изучают нас, но уже не сверлят взглядом, стоит собраться где-нибудь в уголке теплой компанией. Этакий вот «стокгольмский синдром наоборот».

Часам к пяти как раз такая компания и собралась в буфете у камина. Естественно, все расположились группками: Скиба с Родиком у – окна, деды – ближе к камину, кости греть, а мы втроем – за самым большим столиком возле входа. Мадам Конюхова, чьи крики из директорского кабинета мы слушали всем обществом, и узнали, что все только и желают раздеть донага ее, бедную вдову, причем вместе с детьми, теперь явно угомонилась, вняв каким-то аргументам полковника.

Видимо, аргументы были вескими, поскольку Мадам стала тиха и задумчива, всей своей немалой фигурой изображая «женщину в ожидании перемен». И, не желая ни к кому присоединиться, она демонстративно устроилась в большом мягком кресле с сигаретой в зубах, время от времени отхлебывая из внушительного стакана что-то, отдаленно напоминающее минеральную воду без газа. Скиба читал газету, Родик – томик каких-то стихов, я курил трубку, Хомяк, за которым озабоченно наблюдала Алиса, откупоривал очередной «Васпуракан», а у бара, как всегда, суетилась Любка. Короче, каждый был при своем привычном деле.

Объединить компанию, вовсе не желая того, довелось мне. Фигура Скибы давно вызывала мое законное любопытство. Дело в том, что я плохо переношу, когда к моей неотразимой персоне никак не относятся. А наше общение со Скибой всегда именно так и складывалось. Олигарх воспринимал меня обычно как необходимую деталь интерьера, но не более. Даже когда я ваял, казалось бы, его собственную, прочувствованную или проникновенную речь, никаких личных комментариев не следовало. Скиба, находясь в компании нижестоящих, машинально отделял себя от них. Все комментарии и указания я получал не от него, а от Родика. Даже многочисленные премии имени товарища Скибы мне вручал Родик. Сам партийный финансист подчеркнуто отстраненно здоровался со мной, как с человеком, едва знакомым. И это подспудно раздражало. То ли я перенервничал, то ли выпил лишку, но сегодня меня потянуло выяснить отношения по старому русскому принципу – «Ты меня уважаешь?». Поэтому я нарушил прежде почтительно соблюдаемую дистанцию, подсел к столику финансиста, и спросил:

– Юрий Иванович! Тут, говорят, наших следователей уже представители церкви навещали. Вы сами как думаете – есть в этом преступлении мистика или нет? Так, не для прессы – но хотелось бы знать Ваше мнение.

К моему удивлению, олигарх совершенно по-домашнему протер очки и мягко ответил:

– Мистика, Роман Максимович (вот черт, оказывается, имя-отчество помнит!), всегда присутствует там, где ей экономически выгодно присутствовать. И участие представителей церкви в подобных делах часто оказывается весьма полезным. Если угодно, вспомню похожую историю, случившуюся в одной из латиноамериканских стран, правда, прошу прощения, если разочарую присутствующих.

Присутствующие немедленно изобразили гул на тему «Просим! Просим!».

– Ну, так вот. В одной местности, где издревле добываются самые качественные изумруды, началась какая-то чертовщина. То найдут троих повешенных с вырезанными крестами на груди, то семерых зарезанных, у каждого из которых иконка с божьей матерью во рту, то привидения гуляют возле копей, а потом старатели пропадают бесследно. Понятно, что народ стал разбегаться, и добыча изумрудов прекратилась. Некоторые мои коллеги, ну, скажем, сильно заинтересованные в том, чтобы работа возобновилась, обратились к местному епископу. И что Вы думаете? Он оказался в этой ситуации самым лучшим разводящим между нечистой силой и коммерческими интересами!

В самое короткое время две враждующие группировки, которые и организовывали всю эту мистику, пришли к полному консенсусу, трупы и привидения появляться перестали, разработки возобновились, а епископ теперь ездит под совместной охраной этих группировок. И на груди у него крест, украшенный такими изумрудами, по сравнению с которыми этот, – и Скиба кротко посмотрел на средний палец своей правой руки, – просто бижутерия. Вот и вся мистика. Извините, если разочаровал.

Скепсис олигарха невольно передался всем присутствующим. К тому же, к компании присоединился и полковник Мельников. Он сел у стойки, не спеша потягивая тоник со льдом. По всему его виду было понятно: Ивану Ильичу самому порядком надоело это следствие, и нынче вечером он намерен дело завершить. А сейчас ему – такому усталому и растерянному – тоже требовалось нормальное человеческое общество, возможность выговориться. Для полноты картины недоставало лишь его вечного спутника Лехи, куда-то исчезнувшего еще с обеда. Как знать, может, его появление и поставит точку.

– Итак, – полковник решился-таки взять на себя роль председателя импровизированного собрания – Вся надежда на наше «юное дарование». Если сегодня ему ничего не удастся накопать, лично я начинаю готовиться к отставке, что и вам всем советую.

В помещении повисла душная, напряженная атмосфера, хотя это и был не допрос, а своего рода «дружеская беседа». Денис, делая очередной глоток коньяка прямо из горлышка, виновато оглянулся по сторонам – никто, мол, не желает присоединиться? Но желающих не нашлось. Алиса решительно потянула бутылку к себе, приговаривая: «Милый, тебе хватит, а то позвоню маме».

– Впрочем, не сомневаюсь, ему удастся, – продолжал чекист, – У этого парня есть то, чего всем нам, честно говоря, уже не хватает – оптимизм. «Драйв», как теперь говорят. Знает, что все зависит от него, и в лепешку расшибется, чтобы не подвести. Нет, завтра же поставлю вопрос, о его повышении. Нечего парню в землю талант зарывать.

– Ага, – подтвердил Хомяк, – может, маршальские вакансии где освободились?

– Ну, как ты можешь так говорить, Дениска? Да если все благодаря этому молодому человеку закончится и разъяснится, я закачу специально для него пир. Интересно, он любит плов с персиками и морепродуктами? – ласково сказала Алиса.

– Как это? – при всем волнении Любка не смогла сдержать профессионального любопытства.

– Это божественно! – засвидетельствовал я.

 

Из неизданной книги кулинарных рецептов имени Алисы

Все, как всегда, просто, быстро и вкусно. Надо приехать на Черемушкинский рынок, найти Манану и попросить ее лично приготовить смесь пряностей для плова. У нее же купить кишмиш и персики, можно сушеные. Потом купить белый сладкий лук, лучше у Ашота, у него же и морковь, он знает, какую выбрать – короткую и толстую, но не сухую. Рис подберет Боря (на самом деле лучше к нему обращаться по настоящему имени – Бахтияр). Креветки в панцире (обязательно в панцире, чищеные окажутся в плове, как мочало) попросить у Ани отобрать покрупнее. Растительное масло холодного отжима надо покупать рядом с медовыми рядами, у Наташи с золотыми зубами. Заодно купить все, что потребуется к столу – зелень, фрукты, свежий сулугуни (это обязательно у Лали). Кажется, насчет ингридиентов – все.

Дома отдохнуть после посещения рынка и выпить чашечку кофе с тростниковым сахаром, кардамоном и щепоткой свежесмолотой смеси черного, зеленого и розового перца.

Можно приступать.

Мелко порубленный лук слегка поджарить в кипящем масле, добавить натертую морковь и заправить смесью для плова. Сверху насыпать рис и готовить, как обычный плов – со всеми выкипаниями и протыканиями деревянной палочкой. Посолить. Креветки ошпарить и почистить. Сверху на практически готовый плов выкладываются кишмиш, персики и креветки, чуть-чуть присыпаются смесью для плова. Все накрывается крышкой и стоит полчасика. Готово – можно сообщать Хомяку, что ужин на столе.

 

– Если бы ты ему заранее сказала, что его ждет такой приз, он бы уже примчался сюда с головой убийцы в зубах, – подал реплику Хомяк, – и еще напросился бы на ужин при свечах tete-a-tete.

– Ну, зачем tete-a-tete? Разве ты с Романом не придешь? Значит, договорились. В субботу у меня. И ты, Родик, обязательно приходи – Денис при этих словах скривился, а Родик понимающе улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которую безуспешно пыталась изобразить Джоконда на портрете кисти Леонардо.

Честно говоря, меня всегда удивляла плохо скрываемая ревность моего друга по отношению к Алисе. Поскольку я когда-то сам был нечаянным автором их романа, то и наблюдал его почти все эти годы. Шесть лет назад, когда у нас в редакции было совсем хреново, от голодной смерти меня спасло внештатное сотрудничество с небольшой газеткой, где Алиса не только сама заняла кресло главного редактора, но и сумела организовать кормушку для многих своих друзей. В тяжелые последефолтные времена это было круто. Газетка умудрялась выживать и платить приличные гонорары.

Правда, тогда сотрудники между собой называли Алису кто «железной леди», а кто и «змеей подколодной». Режим в редакции она установила почти военный, а за материал, написанный кое-как, могла устроить вежливый, но такой убийственный разнос, что бедный автор под ее тяжелым взглядом чувствовал себя кроликом, неосмотрительно наступившим на хвост удава. Надо честно сказать, что подобным кроликом приходилось бывать и мне… До появления в редакции Хомяка.

Мне и в голову не могло прийти, что мой рыжий друг окажет такое воздействие на Алису. К тому времени она благополучно состояла в четвертом браке, что не мешало ей сидеть в редакции допоздна. К тому же, мне (да и всем) было известно, что, как минимум, двое начальников отделов были в Алису влюблены. Причем чуть ли не с детства. Хозяин газетки, хоть и не с детства, тоже этой участи не избежал. При этом Алиса с высокомерием взрослой красивой женщины, привыкшей все решать самостоятельно и диктовать мужикам свои условия, даже не считала нужным прибегать к обычным женским ухищрениям. Она не употребляла косметику, не ваяла сногосшибательных причесок и одевалась преимущественно в неброские джинсы, свитера и рубашки. Правда, как объяснила мне, непосвященному, секретарша Риточка, и такой прикид у Алисы стоил кучу денег, а обувь, сумки и духи она покупала в определенных модных домах, куда бедные просто не заглядывают.

Не припомню, чтобы тогдашняя «железная леди» обращала хоть какое-то внимание на все потуги поклонников, да и с мужем, в основном, сколько я их наблюдал, вела длинные ожесточенные споры на сугубо интеллектуальные темы. Не скрою, она нравилась и мне, но на всем этом фоне моя кандидатура не могла рассматриваться даже в качестве шутки. А неуместных шуток Алиса не прощала. Поэтому я помалкивал и переписывал материалы согласно ее указаниям. Профессиональная гордость при этом не страдала – Алиса была редактором, что называется, от бога. И занес же ее потом черт в этот ОПТ, где такие таланты никому просто не требовались! О других же ее талантах я тогда и не подозревал. Кто бы мог подумать, что она чудно поет, вкусно готовит и даже пишет хорошие стихи!

Первый гром для меня прогремел, когда я вместе с Хомяком зашел в Алисин кабинет, представить друга, как возможного внештатного аналитика – в те времена и Хомячьи закрома отнюдь не ломились от припасов, так что приварок ему совсем не помешал бы. Алиса предложила нам присесть и вдруг спросила

– Денис Анатольевич, хотите, я вам кофе сделаю? Хорошо, что я уже сидел, а то бы мог и упасть. Какой там кофе! В лучшем случае, когда приходили серьезные посетители, Алиса поднимала трубку и известным всем ледяным тоном говорила: «Маргарита, будьте любезны – кофе для гостей». Однако и Хомяк, которого до этого я долго и нудно инструктировал, как вести себя с Алисой, чтобы не вызвать ее раздражения, оказался еще тем типом. Он ей ответил:

– Ладно, только побыстрее и послаще. А что-нибудь к кофею у Вас тут есть?

Когда я испуганно поднял глаза, предполагая столкнуться со знаменитым змеиным взглядом и репликой вроде: «Надеюсь, Вы сюда не пообедать зашли?», то стал очевидцем картины, на которую стоило бы собрать всю редакцию. Алиса наливала кофе, спрашивала каким-то не своим ласковым голосом достаточно ли сахару, мазала маслом бутерброды и подкладывала их один за другим на большую тарелку, с которой Хомяк их сметал, чавкая от удовольствия. Мне хватило ума понять, что я здесь лишний.

Вот тут мы и нагляделись! Джинсы со свитерами и мокасинами сменились на платья-мини и туфли на шпильках, появились и сногосшибательные прически, и яркий маникюр. В одном Алиса осталась себе верна – в отсутствии косметики (но, я свидетель, она в ней и не нуждалась). О чем они там часами ворковали в кабинете Алисы – неизвестно, но авторы, даже самые нерадивые, вздохнули с облегчением – ни на какие разносы их больше не приглашали. Далее судьей и редактором нам стала только профессиональная совесть. Как-то я заметил, что Алиса, отрешенно улыбаясь, подписывает номер, не глядя.

Не скрою, спросил тогда у Хомяка:

– Ты ее любишь? – и получил ответ, свидетельствующий о полной деморализации наших спецслужб:

– Слушай, я тебе лучше какую-нибудь государственную тайну открою – сам реши, какую. А эта тема не обсуждается.

Но я и сам видел, что в присутствии Алисы мой друг всех прочих, сколько бы их ни было, просто профессионально держал в поле зрения. А говорил с ней и для нее. И не припомню, чтобы Дениска когда-нибудь столько смеялся, сколько в те дни.

Долго так продолжаться не могло – слишком многим подобное развитие ситуации пришлось не по вкусу. Сначала хозяин газетки уволил Алису, потом, запуганный Хомяком, лично поехал ее уговаривать вернуться. Потом в дело вступил муж, который отнюдь не желал признавать свое поражение. Потом все это вылилось в такое противостояние стольких серьезных и не очень организаций, заинтересованных и сверхзаинтересованных людей, что произошло то, что должно было произойти – на месте газетки и дружественного ей холдинга осталась дымящаяся воронка. Заодно наградили непричастных и сократили ключевых. Алиса рассталась с мужем, а Хомяка услали на руководящую должность в республику, название которой можно выговорить только при очень большом желании и на очень трезвую голову.

Не видел я Алису после этих событий почти два года. Изредка наведываясь в Москву из своей Тмутаракани, в общении со мной Хомяк упорно избегал разговоров о ней. Расшифровал их, как всегда, случай.

Я встречал на Казанском вокзале приятеля и увидел там Алису, которая в сопровождении носильщика с двумя огромными сумками садилась в вагон СВ поезда, идущего как раз куда-то в направлении Хомячьей ссылки. В одной из сумок были наряды, в другой – продукты, а то ведь Дениска там питается кое-как – объяснила Алиса.

Тогда я впервые всерьез за них порадовался. И перестал винить себя, что когда-то сыграл роль детонатора в огромном взрыве. Тем более, что Хомяка скоро в столицу вернули, даже генеральское звание за какие-то тмутараканские подвиги присвоили, и наша компания, таким образом, восстановилась. Тогда-то я и смог называть Алису Алисой, а не по имени-отчеству, ездить к ней в гости и общаться запросто, продолжая удивляться тому, какая она все-таки бывает кроткая, и даже позволяет себе откровенно глупеть в присутствии… ну, сами знаете кого.

Наконец-то я решился спросить и у нее – как мол, дела на личном фронте? – и она ответила без запинки:

– Понимаешь, у меня правило: до свадьбы – ни-ни. Но замуж я пока не хочу.

От этого ответа я долго чувствовал себя идиотом. Но ни разу не заметил, чтобы Алиса уделила внимание особи мужеска пола, если это, совершенно случайно (разумеется!) был не Хомяк. Загадка их отношений долго меня мучила, пока не получила совершенно неожиданную развязку. Однажды, в одной из компаний, я столкнулся со старым конторским коллегой Хомяка, неким полковником. В 1993 году они с Хомяком, так уж получилось, оказались по разную сторону баррикад, и поговаривают, что этот тип пытался Хомяка убить (не по причине личных разногласий, а так – исключительно по распоряжению непосредственного начальника). Тут я и обнаружил, что Алиса совершенно конкретно этого самого полковника вообще возле себя видеть не может. Я тогда ее спросил

– Что ты-то возмущаешься? Ведь ничего личного в их столкновении не было. Да и все обошлось…

– Что?! Ничего личного?!! Обошлось?!!! А то, что у него шрам прямо возле сердца!… – И тут Алиса смутилась так, что мне все стало ясно.

А он еще и ревнует! Ну, это уж характер такой…

 

 

Глава IX

В которой сыщики находят, но тут же теряют тех, кому предъявить обвинение

Пока я предавался размышлениям и воспоминаниям, наша детективная история получила желанное развитие. Дверь распахнулась. На пороге с геройским видом стоял наш юный сыщик, хотя и без головы в руках, но скорее довольный, хотя и смущенный немного. Все застыли – ни дать, ни взять «немая сцена» из Гоголя. Только я заметил, что, когда Алиса с надеждой глядела на «юное дарование», Хомяк сжал ее руку так, что она побелела.

 

* * *

– Товарищ полковник, – вполне официально начал опер Леха – Ваше задание выполнено. Разрешите отчитаться?

– Валяй, – только и ответил Мельников.

Леха выразительно оглядел собравшихся, но шеф только рукой махнул – теперь, мол, уже все в одной лодке сидим.

– Итак, что-то, похожее на картинку, начинает складываться, – сообщил Леха – Ну, короче, – он запнулся на секунду, – Все присутствующие могут спать спокойно. Есть теперь более подходящие подозреваемые. Прибрать к рукам пансионат стремился не только покойник, но и здешняя братва.

Он вытащил из кармана цветную фотокарточку и сначала протянул ее Мельникову, а потом продемонстрировал всем остальным. На ней был крепко сбитый и абсолютно лысый мужчина лет тридцати с характерным наглым выражением лица. Такие фотки прежде украшали стенды «Их разыскивает милиция», а теперь – страницы справочника «Российская элита».

– Это председатель районного отделения ОПТ Игорь Евгеньевич Приемыхов, он же вор в законе Примус – лидер местной ОПГ, которому покойный во многом обязан своими первыми избраниями в Госдуму. Они знакомы с детства: Приемыхов был одноклассником будущих супругов Конюховых.

– Ой, и в самом деле, Игоряша – томно промурлыкала Мадам, – Юноша, где Вы нашли такое хорошее фото? Таким молодым я его уже и не помню.

– Стало быть, Вы видели его недавно, – констатировал Мельников – Как часто?

Вдова поняла, что сболтнула лишнего, но отступать было поздно.

– Да так, пару раз встречались. Сами знаете, как после школы пути расходятся. Сначала Колю в армию забрали, а Игоряшу в тюрьму. Я учиться уехала. Потом свадьба, переезды. Двадцать лет пролетело, а я и не знала, что с ним. А как-то раз ждала мужа в ресторане, и тут они вместе приезжают. Коля мне после рассказал, что Игорек теперь исправился, уважаемым человеком стал, свое дело открыл…

– И больше Вы не виделись?

– Отчего же? Когда мы приехали сюда усадьбу осматривать, он нас встречал с шашлыками. Он тоже пару раз к нам приезжал – все с Мишенькой общался, с сыночком нашим. Девочка-то еще совсем маленькая… Потом – на похоронах Аристарха Ивановича… Но только говорили мы мало. За двадцать-то лет врозь никаких общих тем не осталось – сами понимаете.

– Аристарх Иванович, говорите… Это…

– Товарищ полковник, – вставил Леха – Вы разрешите?… Я ведь к тому и веду.

– Ну…

– Так вот, у покойного с Приемыховым явно были общие интересы, и ссориться им до поры, до времени было не резон. Ссора произошла лишь месяца два назад из-за учрежденной Примусом фирмы «Трансвест». Покойник сперва-то был не против, чтобы Примус скупил большую часть акций. Он думал, что договорится со школьным товарищем, и полагал, что это будет неплохой аферой: «Трансвест» приберет к рукам «Лысую гору» и продаст ее ОПТ по непомерно завышенной цене, после чего они с Примусом втихую поделят партийные деньги. Однако при этом обойденным оказался прежний директор – Аристарх Иванович Силин. Он на пансионат тоже виды имел. Как старый член ОПТ, а, особенно, как осведомитель одной влиятельной московской организации, он попытался добиться признания акционирования «Лысой горы» недействительным и даже подал официальный иск в суд от имени профсоюза, а также накатал телегу в областную прокуратуру, но возможности свои переоценил.

И.О., услышав последние слова, тяжко вздохнул. Лицо Скибы буквально окаменело:

– Мне он тоже говорил о разбазаривании партийных денег. Но я, к стыду своему, рукой махнул. Знать бы, что все так кончится…

– Как?

– Примус, – продолжал опер Леха, – вызвал депутата на «встречу с избирателями», то бишь, «стрелку забил» и потребовал голову Силина. Чтобы запугать строптивого директора, братва заказала на местном кладбище могилу вырыть. У них это что-то вроде «черной метки». Тут ваш вождь поступил, как всегда поступал в подобных ситуациях: заявил, что хозяйственные дела его не касаются, и посоветовал им самим все решить с Силиным. Потом срочно слинял в Европу лично посмотреть какой-то важный футбольный матч, и телефон, как водится, выключил. Примус понял его ответ по-своему, и Силина через день сбила машина. Конюхов как раз успел вернуться к похоронам.

– Это я его вызвал, – подтвердил  Родик – Все-таки покойный был активист партии, глава местного отделения.

– Ага, а я председателю речугу писал для гражданской панихиды и текст некролога, – добавил Стоянов.

– В результате, – завершил рассказ Леха, – новым председателем местного отделения партии стал г-н Приемыхов. Но тут же возник новый конфликт: буквально на поминках Примус заявил депутату, что продавать «Лысую гору» не намерен. Сначала председатель решил, что старый друг просто набивает цену.

– И что? – полковник Мельников уже понял, к чему клонит его подчиненный.

– Об этом лучше расспросить свидетелей. Вы лично, Андрей Кириллович, знаете что-нибудь про это?

– Знаю, что сейчас «Трансвест» владеет всеми акциями пансионата, кроме тех, что лично у Конюхова. А все эти переговоры о покупке-перекупке при мне не велись.

– А покойный виделся здесь с Приемыховым?

– При мне – дважды. Поминки по Силину Аристарх Иванычу здесь справляли. Николай Николаич привез меня и попросил принять дела. Приемыхову этому представил. А через неделю здесь была конференция по выборам нового председателя отделения – бандита этого и выбрали.

– Приемыхов не был против Вашего назначения?

– Откуда я знаю? На словах не возражал, а что про себя думал – кто ж его ведает? Человек он грубый и необщительный.

– То есть Вы ничего не знаете о разногласиях между покойным и Примусом по поводу «Лысой горы»?

И.О. явно не хотелось отвечать.

– Да бросьте вы, Андрей Кириллович, ломаться-то! Вы ж не девочка какая-то, – не выдержал, наконец, Власов, – Скажите, если знаете, иначе мы все так и останемся у них на подозрении.

– Ну, было дело, – нехотя признал тот – Они в тот день долго обсуждали что-то за закрытой дверью. Вышли оба красные, злющие, и оба тут же уехали. Но о чем шла речь? Может, Любочка что-нибудь слышала? Вы же им кофе тогда относили.

Теперь настала очередь буфетчицы почувствовать себя неуверенно.

– А я что? Злые были – это точно. Но, думаете, они при мне станут свои дела обсуждать? Да и мне их мат-перемат слушать некогда. В тот день еще человек сорок едоков было, а помощников – только две официантки да секретарша Конюхова.

– Но мат ты все же слышала? – съязвил Леха.

– Такого да не услышать! У Игорька голос, как у парохода, а словарь – как у бомжа.

(«Ах, вот даже как – «Игорька»? А ты и его неплохо знала, Зеленоглазка», – заметил про себя Стоянов). Тем временем полковник Мельников обратился к Родику:

– Итак, Родион Дмитриевич, если честно, что из сказанного для вас новость?

– Только то, что покойный и «Трансвест» вдруг оказались по разные стороны. И если мне будет позволено делать выводы, – он сделал паузу, пока Скиба лично не кивнул в знак одобрения – Так вот, я полагаю, что этот факт и есть самый важный. Теперь мы имеем лицо, способное на преступление и имеющее прямой мотив для него. Кроме того, этот самый Примус одного роста с покойным и физически весьма силен. Кстати, то же можно сказать и о громилах, которые обычно его повсюду сопровождают.

– Остается лишь одна проблема, – подытожил Мельников – есть ли у них алиби? Леха, что там у них?

– Ну, тут мы вступаем в область догадок. На прошлый вечер эти парни предоставляют друг другу полное алиби. Они весело гуляли вместе. Но в том-то и дело, что гуляли, а не на месте сидели. Деревенские говорят, две машины – это были их джипы, которые здесь все хорошо знают – аж дважды проносились через весь поселок. Один раз – около десяти вечера и притом в сторону реки.

– Погоди, погоди. А если кто-то из них сплавал на другой берег, до Лысой Горы, где «забил стрелку» депутатику и порешил его там, со стороны это вполне могло выглядеть, как вечерний моцион с купанием, – предположил полковник – Но есть ли данные, что у них действительно была назначена встреча? Господа, я попрошу вас отнестись к этому предельно внимательно. Если у меня будут основания так считать, если кто-нибудь из вас вдруг вспомнит что-то, я могу немедленно брать этих бандитов и предъявлять им обвинения, а вы – спокойно допивать свой коньяк и разъезжаться по домам. Ну…?

Он обвел всех присутствующих полным надежды взглядом, особо задержавшись на Родике. И тот, похоже, все понял.

– Знаете, – сказал он, откашлявшись, – Тут я, кажется, смогу Вам помочь. У меня действительно был вчера утром разговор с господином Приемыховым.

Родик взял со стола стакан и протянул его Денису, который с понимающим видом тут же наполнил его почти до половины. Родик сделал небольшой глоток и продолжал:

– Пару минут мы обсуждали предстоящий съезд, но Примус явно хотел поговорить о чем-то другом. Мялся-мялся, а потом вдруг напрямую брякнул: а правда ли, что Николай Николаевич собирается дать новый ход прокурорской проверке законности приватизации пансионата, которую спровоцировал покойный Силин? Я, понятно, удивился. Спрашиваю, откуда у него такая информация? Он не говорит. И вдруг просит передать председателю последнее предложение – купить его личные акции пансионата по совершенно запредельной цене. Говорит, мол, теперь Николаю Николаевичу «Лысая гора» только имидж портить будет. Как же он сказал…? Кажется, «гостиничный бизнес теперь не для него – только имидж портить будет».

– И что Вы ответили?

– Предложил договориться лично и соединил с номером председателя через коммутатор. О чем уж они там говорили – не знаю.

– Так, – полковник Мельников резко вскочил на ноги – И чего же мы ждем?

– Вашего приказа, разумеется, – отозвался верный опер – Вы уверены, что всей этой ерунды с нашего начальства хватит?

– А тут, мил человек, выбирать-то не из чего. Дело делать надо. Значит так, – он снова почувствовал себя хозяином положения – Срочно дуй к нашим ребятам и поднимай в ружье всю команду. Брать эту публику надо тепленькой. И чтоб побольше шуму – ну, мигалок там, сирены. Так и предупреди: дело будет горячим. Пусть запросят подкрепление.

Леха понимающе кивнул и выбежал. Полковник хотел было еще что-то сказать, но передумал – как-то неуверенно помахал всем рукой и потопал следом.

 

 

Глава Х

В которой каждый находит свой выход из положения

– Итак, похоже, следствию конец. Держать нас дальше здесь никто не будет, а у меня, признаться, дел уже накопилось не меряно, – отставив рюмку, подвел черту Скиба.

– Юрий Иванович, буквально на пару слов… – вдруг обратился к нему Власов.

.Удивленный Скиба поднялся со своего стула, и оба вождя вышли на террасу. Вдова тоже удалилась в свой номер. Обеденный зал почти опустел. Стоянов молча курил, не сводя взгляда с нервно суетившейся у бара девушки, Хомяков уже отчаянно клевал носом, а Алиса, напротив, возбужденно ходила из угла в угол. Она отвела в сторону Родика и тихо спросила:

– Слушай, я все понимаю, так было нужно нам всем, но то, что ты рассказал о последнем телефонном разговоре шефа – это правда?

– Почти.

– ???

– На самом деле, этот разговор состоялся у нас за день до здешней встречи, в офисе. Впрочем, я не я буду, если сыщики теперь станут это проверять. А тебе-то важно? Ведь как сказано в диалоге Алкуина с Пипином, «Как поставлен человек? – Как лампада на ветру…».

– А, что? Да, …в общем, как лампада…

Алиса снова села за столик, нервно закурила и заговорила, будто сама с собой:

– Интересно, что имел в виду Примус, когда сказал, что «теперь ему «Лысая гора» только имидж портить будет»»? Что, собственно, изменилось? И не Коля – вот ведь редкий случай – за свой имидж переживал, а старый товарищ ему намеки делал.

– Может, наш Коля решил-таки выдвигаться в губернаторы или ему вдруг министерский портфель предложили? – усмехнулся Стоянов.

– Может, и так. Давай-ка, по порядку разберемся.

– Ну, давай попробуем.

– Итак, мы собирались обсуждать на съезде предложение о слиянии с Партией Власти. Понимали, что многие будут не в восторге, почему и прорабатывали вопрос тайно. Так ведь?

– Ну. С чего бы им и радоваться?

– Вот именно. Ведь если разобраться, никому из них в этой объединенной партии места не будет.

– Ну, одному-то, как минимум, место забронировали. Иначе бы он и не стал вносить подобного предложения. Но вот что мне интересно: зачем это вдруг Партии Власти потребовался такой никчемный человечек, как Коля?

– А ты еще не понял? Давай-ка, для начала вспомним, какой сейчас год. А, вернее, сколько лет и даже месяцев остается до марта-2008, и что будет со страной после этой примечательной даты?

– Ну, очевидно, у нас будет новый президент.

– Замечательно! Но каков он будет – этот самый президент?

– Если я еще что-то смыслю в большой политике, для тех, кто правит сегодня, лучше, чтобы он был никаким – отсидел бы тихо свой срок и дал потом конституционную возможность вновь избраться в президенты предшественнику.

– Ну, а вдруг он почувствует вкус власти или товарищи не дадут ему самому себя по рукам и ногам вязать?

– Тогда это должен быть человек трусливый и без надежных товарищей… Погоди-ка, ты хочешь сказать…?

– Что такого человека находят. Слава богу, не оскудела русская земля подобным «добром»! Партию покупают оптом (у нее даже название для этого подходит – ОПТ). Она вливается в ряды Партии Власти. Председатель может быть употреблен в дело, а соратники, кроме тех, кого сюда пригласили, видимо, для торга, получают шиш с маслом. Команда нынешней Партии Власти раскрутит бывшего лидера ОПТ, как политика государственного масштаба, заодно повязав по ручкам-ножкам, чтобы не вздумал лишних телодвижений делать. Наступает заветный март, и вот он уже не просто вождь, а… За успешно проведенную операцию кое-кто получает чины и медали.

– Не может быть! Коля – Царь Всея Руси?!!… – Стоянов едва не подавился со смеху.

– Заметь, ты сам это сказал.

– Но… ведь мы же и есть его команда…

– Не совсем. Мы – только исполнители, наемные работники. А настоящая команда – это вот он, кроликовод наш со своим всемогущим Фондом.

При этом Алиса выразительно посмотрела в сторону мирно похрапывающего Хомякова.

– И согласись, – добавила она – будущему Царю Всея Руси, даже номинальному, к своему титулу еще и звание «Хозяина Лысой Горы» совсем ни к чему. Но вот что непонятно: откуда тайна, официально не известная даже мне, была известна какому-то паршивому костинскому «авторитету»?

– Да от Коли и узнал, должно быть – больше неоткуда. Но вот Колю-то кто успел ввести в курс дела до такой степени?

Журналист пожал плечами, однако при этом выразительно посмотрел на спящего друга.

– Выходит, они уже раньше виделись? – раздельно произнесла Алиса и чуть тише добавила – Так вот зачем он так настаивал, чтобы я не уходила из партии. Конспиратор…

Больше не произнеся ни слова, Алиса медленно вышла из столовой.

Роман легонько похлопал по плечу мирно посапывающего друга:

– Слыш, Дениск, а?… Товарищ генерал, давай-ка и мы на боковую. А то ты, Ваш бродь, совсем не в форме, – да и девушка наша что-то расстроилась.

– Иди ты! – неожиданно совершенно трезвым языком произнес Хомяк – Девушка порасстраивается, да и успокоится. А форма, между прочим, мне и не положена. Я скромный постсоветский пенсионер, кроликов развожу.

– Ладно, пенсионер, – будешь дожидаться наших сыщиков или потопаем бай-бай?

– Не умею я по ночам бай-бай, да и ты тоже. Мы же по натуре коты. Особенно ты: ни одной киски не пропустишь мимо. Оставь ее – ей сейчас не до твоих чувств. Разве не заметил? – кивнул Хомяк в сторону буфетчицы – Давай-ка, лучше пройдемся, воздухом подышим. А вернутся опера, можно будет и баиньки.

 

– А съезд, дорогой Юрий Иванович, все равно придется проводить, – слушая Власова, Скиба прикурил сигару от изящной золотой зажигалки, а Власов продолжал, – И съезд этот будет теперь еще и выборным.

– Это очевидно. Но Вы продолжайте.

– Покойный председатель не успел изложить нам повестку, но обещал какой-то сюрприз.

– Что ж, сюрпризов и так хватило.

– Но что он сам имел в виду, так и осталось тайной. Неужели, Юрий Иванович, Ваш протеже от Вас тайны иметь осмеливался?

– А это еще важно? Если честно – нет, не осмеливался.

– Как знать… – Власов явно не знал, как подступиться к теме – Юрий Иванович, партия-то у нас, по крайней мере, осталась. Не знаю уж, кого за это благодарить, надеюсь в хорошем смысле, что не Вас. Скажите откровенно: Вы собираетесь ее возглавить?

– А Вас это все еще пугает?

– Для меня, как и прежде, главное – единство партии. Знаете, Юрий Иванович, скажу Вам даже больше: если кто-нибудь из делегатов Вас выдвинет, я проголосую «за».

– Взаимно.

– Что? – не понял экс-председатель.

– Говорю, взаимно: если выдвинетесь Вы, рассчитывайте на мой голос, – Скиба медленно выпустил тоненькое колечко дыма – Устал я от всего этого бардака. Да и бизнес за границей хозяйского глаза требует. Вернусь, пожалуй, в Медельин. Там куда спокойнее, и черти с вампирами являются только наркоманам.

– Честно говоря, – вздохнул Власов – не ждал, что мы так быстро поймем друг друга. Итак, во что мне обойдется Ваша поддержка?

– Хотелось бы возместить прежние затраты. Не беспокойтесь, партийный бюджет выдержит. Но мы с Вами люди деловые. Так что на сей раз уж часть отступного – вперед.

– Не доверяете, Юрий Иванович?

– Имею опыт, Павел Борисович!

 

Рассказывает Алиса Бецкая:

Неприятный осадок, оставшийся после нашего со Стояновым блиц-анализа, который Хомяк просто демонстративно не услышал (уж я-то давно знаю, когда он на самом деле дремлет, а когда публику морочит), все не проходил. Выйдя в дальний холл, где даже не горел свет, я убедилась, что нахожусь в полном одиночестве, и набрала на мобильнике один хитрый международный номер. Конечно, счет придет непомерный, но что делать в ситуации, когда явно требуется серьезная консультация настоящего мага?

У моей подруги, ныне хорошо и сытно проживающей в Болгарии, на визитной карточке так и написано – «звезден маг». Обычно я над этим прикалываюсь, что за четверть века, которые мы знакомы, она прошла звездный путь – от обычной ведьмы с банальным дипломом журфака МГУ – до мага со всеми международными степенями. Но сегодня как-то не до приколов. И, как всегда, Ленка не только не удивилась моему звонку, а, как будто, ждала, что именно я, именно сейчас, и позвоню. Хотя обычно мы перезваниваемся два-три раза в год.

– Ну, Алиса, выкладывай, что случилось? У тебя проблемы с твоим рыжим?

Нелюбовь Ленки к Хомяку стала причиной некоторого охлаждения нашей многолетней дружбы. По ее мнению, мне давно пора бросить Москву, Дениса, и всю эту политику, и переехать к ней, в Болгарию, где выучиться чародейству. Чтобы вершить судьбы мира в приятной обстановке и хорошей компании. Я от таких перспектив отказываюсь совершенно самостоятельно, но Ленка считает, что это вредное влияние Хомяка.

– Во-первых, не называй так моего любимого мужчину. Во-вторых – скажи, вампиры действительно существуют?

– Ну, существуют, – лениво протянула Ленка, – А тебя-то это как задевает?

– Кажется, совершенно конкретно. Скажи, известный более-менее политик может оказаться вампиром?

– Запросто. Только если ты насчет популярных книжек и фильмов про Дракулу, то все это чепуха. Народ развлекают. А вампир на самом деле – существо тихое, слабое, хорошо управляемое. Во многих ситуациях в политике просто незаменимое. У нас тут, кстати, семинар недавно проходил на эту тему по обмену опытом. Ваши тоже приезжали.

-Наши?

– Ну да, а ты думаешь, что ваши власти без нас обходятся? Я из московской команды многих знаю – крепкие ребята.

– Постой-постой, а как же вампирами управляют? Они же…

– Что, кровь пьют? Да какие проблемы? Есть давно наработанные методики, дают специальные концентраты в таблетках, считай, гематогеном кормят. Тут главное – технику безопасности соблюдать.

– А в чем она состоит?

– Да ничего сложного. Чтобы это создание вышло из-под контроля, много совпадений требуется…

-Ну-ну, каких?

– Если он свежей кровушки напьется, да время и место для него подходящими окажутся, да если он программу защиты у кого-нибудь из смотрящих сопрет, – конечно, проблемы будут. Но все вместе это редко случается. На моей памяти всего пара ситуаций. Что, у тебя третья?

– Лен, я пока ничего понять не могу. А что за программа защиты?

– Это долго объяснять. Сколько раз тебе говорила, Алиса, хватит фигней заниматься. Приезжай, сама всему учись. С твоими-то способностями ты за годик-другой и меня догонишь!  И не будешь дурацкие вопросы задавать.

– Хорошо, хорошо, я подумаю. Но все-таки, что за программа, как выглядит?

– По последним разработкам обычно ее в пару нефритовых колец закатывают. Смотрящий обычно носит их на шее. Лучше на кожаном шнурке.

– Громоздко как-то…

– А нам таких умных, как ты, не хватает, а то бы давно в маковое зерно закатали!

-Лен, не обижайся, пожалуйста, а то, как с тобой поругаюсь, так три дня голова болит!

– То-то же. А от головы прими таблетку – твой рыжий, похоже, тебя одним коньяком лечит. Где уж моими силами противостоять!

– Ленусик, у меня батарейка садится, я перезвоню!

Сославшись на якобы севшую батарейку, я нажала отбой (иначе Ленка опять села бы на свою любимую тему) и почувствовала, что надо срочно присесть, подумать и успокоиться. Дело принимало интересный оборот. Где-то я уже видела эти нефритовые кольца на кожаном шнурке…

 

* * *

Никто и не заметил, как подъехали опера на своих машинах. У Ивана Ильича был непривычно смущенный вид. Из машины, остановившейся против входа, один из оперативников заботливо, как младенца вытаскивал на руках Леху.

– Есть здесь аптечка? – громко крикнул полковник.

– Господи, что с ним? – взвизгнул старенький И.О., выбежавший навстречу.

– Не волнуйтесь, ничего страшного. Так, – Иван Ильич подавил странный смешок – легкое ранение. Я уговаривал его ехать в больницу. Но он отказался. У Вас найдется еще одна аптечка? А то все свои запасы мы на него уже извели.

Старичок куда-то убежал. На пороге появился Денис. Бегло оглядев раненого, он тоже улыбнулся.

– Надеюсь, кости целы?

– Да какие там кости – в…- полковник не нашел нужного слова.

– Как же его так угораздило – рикошетом, что ли?

– Угу. Когда мы подъехали, эти ребятки пальбу открыли. Пришлось ответить. Одна пуля в столб бетонный попала и в Леху отскочила.

– Больше жертв нет?

– Мои парни свою работу знают.

– А те?

– С ними дело хуже, – старый чекист умело разыграл сожаление – Всех положили. Из банды ни один не уцелел.

– Ну, что ж, товарищ полковник, поздравляю Вас с успешно раскрытым делом – столь же наигранно произнес Хомяков – Если бы все дела у нас раскрывались так же быстро и успешно. Но я кому надо доложу.

– Да я-то здесь при чем? – смутился Мельников – Скажете тоже. Это все раненый наш. Далеко пойдет, шельмец, когда снова ходить сможет. Ох, и набегался же я. Ну, ладно, товарищ ген…, виноват, Денис Анатольевич, поехали мы. А то холодать стало. Не ровен час, простуду схвачу. А мне завтра надо быть в форме.

– И кому же теперь обвинение предъявят? – поинтересовался Хомяков.

– Вроде, некому его теперь и предъявлять. А по мне, так даже проще. А то мороки с этими судами не оберешься. Да еще журналюги налетят, как мухи на… Виноват. Не все же такие интеллигентные, как ваш товарищ.

 

– Сделай-ка мне еще кофе, девочка, да побыстрее, – вдова саркастически улыбнулась и, выдержав паузу, продолжила – Не знаю, как у вас, у хохлов, а у нас на Руси говорят: «За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь». Мало тебе было, что мой Николаша ради тебя в эту аферу ввязался, так подстраховаться решила – Игоряшу соблазнила, «Трансвест» этот придумали. Ну, и каково теперь? Оба убиты. Пансионат теперь неизвестно чей, но уж твоим точно никогда не будет. Тебя здесь даже уборщицей не оставят. Так что, собирайся-ка, милочка, и катись поскорее к себе на Тверскую. Там тебе самое место.

Буфетчица, бледная, как мел, обеими руками вцепилась в стойку. Казалось, еще минута, и она запустит в толстуху чем-нибудь тяжелым. Но драки не вышло. Взяв себя в руки, девушка почти ласково улыбнулась и ответила:

– Скажите, а почему ни один из них не захотел купить «Лысую гору» для Вас или хотя бы для детей? Ведь кто-то из них им же папочкой доводится? Или, может, нет?

Нервы у вдовы явно оказались послабее. Перегнувшись над стойкой, она попыталась залепить обидчице пощечину, но та умело перехватила руку и вывернула кисть так, что г-жа Конюхова едва не упала на колени.

– Кстати, на Тверской я сроду не работала – не мой уровень. И вернуться к прежнему мне-то еще не поздно. А тебя, шлюха старая, и у Трех Вокзалов засмеют. И, между прочим, тебе пансионат уж точно не достанется. Так что, пока я здесь, держись от меня подальше. На вот – пей свое кофе.

Но вдове было уже не до кофе. С трудом освободившись от железной хватки соперницы, она бросилась прочь. А девушка опустилась на ближайший стул и беззвучно заплакала.

 

Рассказывает Роман Стоянов:

Никем не замеченный, я наблюдал эту сцену из холла. Когда дело дошло до рукоприкладства, хотел было вмешаться, но не успел. Теперь же так и подмывало подойти и попытаться утешить Любку, но кое-что останавливало. Нет, я вовсе не держал на нее обиды за то, что скрыла свой второй роман – с Примусом. В конце концов, каждый выживает, как умеет. Просто в глубине души я отлично понимал, что ничего, кроме этого жалкого сочувствия, предложить ей не смогу. Нет у меня ни капиталов, ни даже просто второй свободной квартиры, чтобы хоть на время поселить ее. Не мог я предложить ей ни своей фамилии, ни московской прописки. А что для Любки, в таком случае, эта моя жалость? С детства сам не терпел ее. Если сочувствуешь – помоги, а не можешь – уйди, сделай вид, что тебя нет, чтобы не унижать человека. Не делай ему еще больнее.

Размышляя так, я и не заметил, как с террасы в столовую неслышно проник Власов. Он приблизился к Любке, ласково, почти по-отечески погладил ее по волосам и откашлялся.

– Простите, я, кажется, не вовремя.

– Нет-нет, ничего. Это Вы меня извините. Все эти события. Совсем что-то расклеилась. Теперь еще работу новую искать. Извините, – Любка попыталась улыбнуться.

– Так, собственно, я и хотел поговорить с Вами о работе. Но Вы уверены, что это не подождет?

– Нет, что Вы!

– Я вот что хотел сказать? Обратил вот внимание, как удивительно здесь все хорошо устроено. Директор – пустое место, а хозяйство налажено, как говорится, на пять с плюсом. И кем – юной прелестной девушкой без всякого опыта, так сказать, руководящей работы. Так вот… Так во-от… Короче, Вы же понимаете, что «Лысая гора» – не единственная в России база отдыха. И такого специалиста, как Вы, моя милая, на любую охотно возьмут. Да что там – с руками оторвут!

Любка слушала теперь куда внимательнее. А старый хрен продолжал соловьем разливаться.

– Я, признаться, и сам недавно приобрел один пансионатик в Саянах. «Кобельком» называется – уж не знаю, почему. Там, правда, все куда скромнее пока, чем у Вас, но все временно. Все у нас будет ничуть не хуже, чем в столицах. Была бы такая хозяйка, как Вы, моя дорогая. Короче, если наши сибирские морозы Вас не пугают, я бы мог предложить Вам место метрдотеля и… и, разумеется, перспективы, отпуск на Кипре, всяческую мою поддержку и покровительство – старичок плотоядно улыбнулся – Ну, так как?

– Павел Борисович, это все так неожиданно.

– Я бы предложил подумать, но, похоже, нам обоим чертовски не хватает времени. Завтра я улетаю домой. Мог бы и Вас сразу забрать. Но потом… Потом мало ли что еще изменится. Как говорится, куй железо, пока горячо.

– Я должна уволиться и собрать вещи. Завтра к десяти буду готова. Это нормально, Павел Борисович?

– Ради бога. Я планировал уехать после обеда. Если не возражаете, мы сегодня вечерком обсудим наши с вами планы поподробнее… – игриво закончил он – Ну, не буду мешать.

У старого хрыча буквально слюна капала, а глазки горели. Видит бог, давно я никого ни к кому не ревновал. А тут придушить вдруг его захотелось. А он вышел, как ни в чем не бывало и, заметив меня, широко улыбнулся.

– Роман Максимович, голубчик, Вы ж не раз нашу партию выручали. По старой памяти, не могли бы некролог написать Николаю Николаевичу. Вы же знали его лучше меня. Да и пером владеете прекрасно – мне ли не помнить! Так, может, и продолжим сотрудничество?

Ну, что тут ответишь? Не вставать же в позу.

– Нет проблем, Павел Борисович, – я постарался скопировать его сладенький тон – Мои расценки можете спросить у Родика. Плюс одно маленькое условие: барышню эту сильно не обижайте. А то… Вам ли не знать, как я пером владею…

(«Ну, что ж, Зеленоглазка, – вздохнул я про себя – Все как-то устроилось. Бог не без милости. Думаю, ты справишься с этой новой ролью, как справлялась со всеми предыдущими. А я помолюсь за тебя святому Уару, покровителю заброшенной церкви на Лысой горе»).

 

Вот уже вторую ночь сна ни в одном глазу. Дождь прекратился и стук редких капель с крыши особенно раздражает. Не слишком ли много впечатлений на одну голову? Теперь и за неделю всего по полочкам не разложить.

Окно приоткрылось, и она, как всегда грациозно, вспорхнула на подоконник.

– Старик спит. К тебе можно?

– Сама решай, Зеленоглазка.

Она легко спрыгнула прямо в постель и крепко прижалась ко мне. Так мы и лежали, не знаю уже сколько. Ее тело было таким теплым, таким желанным и таким недоступным…

Она слегка отстранилась и ласково посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты все уже понял?

– Это было совсем не трудно, – я старался говорить спокойно, но голос совсем не слушался.

– Ромочка, милый, самый мой любимый, прости меня! – Любка вдруг разревелась в голос и снова прижалась ко мне всем телом – Ну, не молчи же! Ну, обзови меня шлюхой. Ты же знаешь, что это правда. Можешь даже побить. Только не молчи-и-и!

Я изо всех сил стиснул ее в объятьях и закрыл ей рот поцелуем. Потом сорвал с нее легкий халатик и принялся покрывать поцелуями все тело. Простите меня, господин Власов, она Ваша, но эта, последняя ночь – моя.

 

Неизвестно, сколько времени мы вот так, до истерики любили друг друга. Когда за окном занялся какой-то серенький, грязный рассвет, мы очнулись от сладкой полудремы.

– Спасибо тебе, любимый! Ты даже не знаешь, как я была сегодня счастлива. Такого больше уже не будет.

– Какие твои годы, Зеленоглазка? – я старался говорить как можно непринужденнее. Достал свою верную трубку, закурил. Любка взяла ее из моих рук и тоже затянулась.

– Ох, какая крепкая! – выдохнула она – Аж голова закружилась.

Она перевернулась на спину, открыв моему взгляду плоский живот. Я нежно провел по нему рукой.

– Странно, то же чувство, что и в нашу первую ночь. Помнишь?

– Да, тогда ты сделал так же, а потом сказал, что чувствуешь там своего будущего наследника.

– Вот это и странно. Я и сейчас его чувствую. Впрочем, теперь это уже не важно. Поздравляю с партийным назначением. Кстати, через неделю и у твоего будущего шефа ожидается повышение по службе – вновь станет председателем ОПТа. Между прочим, он уже вдовец. Так что, берегите его, товарищ. Третьего такого партия Вам не найдет.

Я постарался сказать это самым шутливым тоном, на какой только был способен. Любка засмеялась, а я снова крепко поцеловал ее. Потом встал, и мы принялись одеваться.

 

В этот момент раздался стук в дверь. На пороге стояла мрачная Алиса.

– Он сбежал, – вот! И забыл надеть теплые носки! И зонтик забыл! Ну, как я недосмотрела! Заснула всерьез, думала, все, так или иначе, кончилось! – И протянула записку, нацарапанную знакомым неровным почерком: «Срочно вызван на заседание правления Общества кролиководов».

– Ну, что ж, – вздохнул я – Тебе не привыкать. Похоже, всем нам пора по домам. Кофе будешь? Нет? Тогда здесь нас ничего не держит. Спускайся к машине. Я догоню через пару минут.

Вернувшись в спальню, я обнаружил, что Любки уже нет. Наверное, ушла тем же путем – через окно. А больше прощаться, вроде как, и не с кем. Тогда – поехали!

Но перед выездом мы увидели еще одну незабываемую сцену. Посреди двора, на толстом высоком столбике, чье назначение казалось непонятным, устроилась удивительная пара – угольно-черный кот медленно, будто смакуя, поедал кусок колбасы. А рядом с ним сидела ворона, которая почти нежно пощелкивала клювом, время от времени разглаживая кошачью шерсть. Ворона каркала так странно, что это карканье звучало почти мурлыканьем. В утреннем тумане это зрелище показалось продолжением снов, которых не смогли доспать здешние постояльцы.

– Чего смотрите? – старая карга Антиповна, возникшая как из-под земли, будто радовалась произведенному эффекту, – Это Люська с Васькой – они уже много лет дружат. Когда Люська еще слетком с перебитым крылом на наш двор упал, Васька его защищал, не давал в обиду. Так они с той поры вместе. Люська даже Ваську летать учил – сядет рядом на ветку – Васька вниз кидается, лапами и хвостом крутит, а Люська над ним летает, квохчет, что-то объясняет. Но летать так и не научил. Им прозвища старый директор отвесил такие, что сразу и не выговоришь – Люцифер да Василиск. Все одно – Люська да Васька. Ну да вы приезжайте еще, гости дорогие, милости просим!

Это любезное приглашение для нас с Алисой прозвучало как: «проваливайте поскорее к чертовой бабушке». Я несколько напрягся, а Алиса так хлопнула дверцей машины, что бедных Люсько-Ваську со столба как ветром сдуло. «Нексия» рванула с места и, на мое удивление, тут же резко тормознула у самых носков старушечьих ботинок. Алиса обернулась к бабке и ласково сказала:

– Ты, Антиповна, разрыв-траву собираешь не в то время. Рано утром надо, после Вальпургиевой ночи, до росы. А то дурость одна получается. Ну, да тебе не привыкать.

И дала газу.

 

 

Эпилог

В котором мы находим-таки ответы на все вопросы

Да, погода в эти праздники не радует: сперва – жара, потом – холодный дождь круглые сутки, а теперь вот – туман. Алиса вела машину со скоростью не больше десяти километров в час. Но при такой видимости риск вписаться не туда все равно оставался. Так оно едва и не произошло, когда неожиданно перед самым капотом нашей машины, неизвестно откуда, выросли два здоровенных милиционера. Лицо первого, очень бледного в тумане, казалось на удивление знакомым. Он, как-то застенчиво улыбаясь, взял под козырек.

– Здрасьте! Лейтенант ГИБДД Конюхов. Откуда следуете? С Лысой Горы? А что, шабаш уже закончился? Хм, и как вы там обошлись – без председателя-то? Ваши права!

Он рассмеялся до боли знакомым кудахтающим смешком, а его мрачный напарник снял фуражку и вытер платком лоснящуюся лысину.

– Вот вам права! – неожиданно громко воскликнула Алиса, высунув руку в приоткрытое окно. Оба гаишника как-то заворожено уставились на ее перстень и лысый, отодвинув бледного, сказал

– Ну, ладно. Езжайте – дальше все будет без приключений.

– Если сами не организуете, – захихикал бледный.

Засим туман сгустился, и оба гаишника как-то сами собой взяли да и пропали, будто и не было. Я оглянулся на белую, как бумага, Алису, продолжавшую судорожно сжимать в руке права и вдруг заметил: и не права это вовсе, а маленькая иконка Спаса.

– Коньяк остался? – почти рявкнула она.

Я отвинтил крышку фляги и протянул ей. Судорожный глоток. Еще глоток. Еще. Глубокий вдох и медленный выдох. Ну, кажется, пришла в себя. Неплохо бы и самому подлечить нервишки. Жаль, закусить нечем.

– Ты в порядке или мне за руль сесть?

– Сядь, пожалуй, – ответила она и дрожащей рукой поставила иконку к ветровому стеклу.

Признаюсь, я не без страха выходил из машины, чтобы поменяться с ней местами. Но нельзя же было подвергать такому испытанию даму.

 

Дальнейший путь продолжался в густеющем тумане. Он не рассеялся, даже когда из леса выехали на шоссе. Говорить не хотелось, но, к счастью, был повод помолчать – после ста грамм «Васпуракана» следить за дорогой надо особенно внимательно.

Однако, у самого МКАДа необходимость в этом отпала: здесь выстроилась двухкилометровая пробка – москвичи, вроде нас, спешили из-за города домой. И когда мы окончательно застряли, у Алисы сдали-таки нервы.

– Нет, ты подумай, они по дурости, из-за желания любой ценой власть удержать, были готовы на такую страну, на нашу страну посадить править нечисть, вампира! Рома, я тебе клянусь, он действительно был вампиром! И все их методики, все расчеты, что он тихо отсидел бы свой срок и освободил кресло – бред! Ты знаешь, что он вел книжечку, где с детства записывал всех, кто его когда-либо обидел, чтобы потом, при случае, отомстить? Вспомни, сколько он народу в аппарате просто сживал со свету, только тихо и чужими руками! Господи! И Дениска вынужден был этим заниматься! Так он поэтому депрессовал все последнее время!

– Алиса, все кончилось, слава Богу!

– Все кончилось – до следующего нашествия нечистой силы!

– Ну, на нечистую силу у нас всегда находятся силы светлые, ими Россия еще не оскудела.

– Это Примус-то с бандой – светлые силы?

Задав этот вопрос, Алиса вдруг внимательно на меня посмотрела, и я почувствовал, что она все поняла – Хомяк все-таки выбрал себе очень умную женщину.

 

Да, я и вправду кое-что видел. Более того, видел гораздо больше, чем следует, и поклялся никому и никогда про это не рассказывать. Это произошло тем самым вечером на Лысой горе, когда был убит председатель.

В последний раз поцеловав Любку, я нехотя отпустил ее на работу и еще долго провожал  взглядом. Посмотреть, повторюсь, там было на что. Как правило, после хорошего секса мыслей в голове остается мало, но ко мне это не относится. С детства привык разводить философии по любому поводу и без – секс не исключение. Вот и теперь захотелось прогуляться в одиночестве и привести мысли в порядок.

Начал с уже традиционного купания. Вода была ледяная и это снова помогло, хотя и не совсем. Что-то так тянуло в глубину, что еле выплыл. Пришлось приступать ко второму этапу – пройтись по ветерку. Вновь поднявшись на гору, я очутился на старом кладбище. Странно, что той свежевырытой могилы я вообще не заметил – непростительная для представителя моей профессии ненаблюдательность.

Все мое внимание поглотил храм. Вблизи это сооружение оказалось весьма внушительных размеров и монументальных форм, хотя со стороны казалось типичной сельской церквушкой – маленькой, не лишенной изящества, но почти домашней. С детства питаю слабость к архитектуре, а потому принялся гадать о причинах столь странного эффекта. Решил, что все дело в неправильных пропорциях. Будучи неестественно высокой, человеку, стоящему подле, церковь должна была показаться давяще огромной. Однако, снизу видна была лишь верхняя часть: все, кроме шатра, скрывалось, поскольку вершина Лысой горы была плоской и широкой, как стол, а храм находился в самом центре.

Он был даже подреставрирован. Провинциальные бандюги никогда не жалели денег на спасение своих душ – подновили и недействующую церковь. Но все равно храм выглядел заброшенным. Может, причиной тому покосившиеся кресты кладбища, где давно уже никого не хоронили. Или то, что вновь вызолоченный крест на куполе, видимо, был плохо установлен и тоже покосился. А может, все дело в какой-то звенящей тишине? Хотя весна кругом, и в ближайшем лесочке птицы буквально надрываются, здесь, на вершине – ни звука. Даже ворона не каркнет. Подумал – и тут же увидел одну ворону, которая молча, сидя на ветке осины, наблюдала за мной. Что удивительно – рядом на той же ветке сидел угольно-черный котяра. Эта странная парочка провожала меня взглядами, пока я не подошел ближе к церкви.

Впрочем, все эти наблюдения были не более, чем средством собрать мозги в кучку. Удавалось это с трудом, отчего я и решил перейти к третьему этапу процедуры: набил трубку и закурил, присев на камушек.

Итак, снова Любка… И снова я чувствую себя влюбленным школьником, готовым на любое безумство. Хотя точно ли на любое? Я почти был уверен, что не готов развестись со своей благоверной – кстати, тоже очень красивой и умной женщиной (правда, всего на пять, а не на двадцать лет моложе, что тоже, наверное, плюс). Нет, если два года назад я выбрал ее, а не Любку, это что-то да значило. А если и появлялся с тех пор раз-другой повод сожалеть, то ведь, как говорится, «не враг давал – сам ковал»… Но почему же тогда так хочется бежать назад, в пансионат, схватить Любку, прижать и никогда-никогда уже не отпускать?!… Брось, Стоянов. Это все просто весна. Сколько весен было в твоей жизни и сколько еще будет? Побереги-ка нервишки, приятель…

 

Все эти сумбурные размышления прервали раздавшиеся совсем близко голоса. Прислушиваясь к ним, я удивлялся с каждой минутой все больше и больше: один из них принадлежал «унзерлиберфюреру», а второй (бог мой!) – Дениске Хомякову, моему другу детства, который, по всем расчетам, мог находиться теперь где угодно, только не здесь.

– Николай Николаевич, я не люблю громких слов, но, Вы понимаете, что подобные предложения делаются не всем и лишь раз в жизни. Сейчас обсуждается ряд проектов. Вот почему, уж извините, времени на дальнейшее раздумье у Вас нет. Мы уже не первый раз встречаемся, и Вы должны были успеть взвесить все «за» и «против». Ответ я получу сейчас, или будем считать, что эта тема закрыта.

– Я понимаю, я все понимаю. Надо торопиться, но ведь такое решение – я всю меру ответственности осознаю, не сомневайтесь! Но как Вы это все себе представляете – ну, на деле?

– В июне пройдет объединительный съезд. В сентябре лидер фракции Партии Власти будет назначен губернатором в один из ключевых регионов, и Вас предложат на его место. Еще через год – ваша рокировка с нынешним спикером. Накануне президентских выборов – отставка кабинета, как в прошлый раз, и Вы по закону становитесь вторым лицом в государстве. Подсчет голосов на выборах и политическое прикрытие кампании – это чисто технические вопросы. Вы ко всей этой грязи вообще никакого отношения иметь не будете. Для нас важно, чтобы проведение намеченных реформ, о которых мы говорили, не прекращалось со сменой власти ни на день.

– Я не подведу тех, кто мне доверился!

– Это значит «да»? Тогда Вы сегодня говорите со своими, а я завтра озвучу позицию Фонда.

Да, Алиса, ты очень точно вычислила все эти договоренности, будто сама слышала их разговор, а не я.

– Неужели Вы думаете, что, когда стране грозит гражданская война, когда темные силы провоцируют по всему миру «цветные революции», я останусь в стороне? Нет! Я принимаю вызов, я спасу отечество и твердой рукой приведу его к торжеству демократии, – вошел в образ Конюхов.

Вот урод, а туда же! И, поди ж ты, верит ведь в то, что несет.

– Насчет «твердой руки», это Вы осторожнее, – выразительно произнес Хомяк, и в его голосе явно послышалось удивление, – Она и без Вас свое дело сделает. Давайте-ка, лучше оговорим некоторые детали. Итак, не думаю, что с кем-то из нынешнего руководства ОПТ Вы связаны настолько тесно…

– Я никому из них ничем не обязан! Меня избрала партия, а не эти «бонзы».

– И Вы не имеете каких-либо серьезных обязательств перед господином Скибой?

– Ну… Ну, там расписки, конечно, но ведь это делалось в интересах партии исключительно, а не в моих лично. Себе я не взял ни копейки! Но ведь это страшный человек! Он может мне начать мстить! Мне необходима защита! Может, его посадить срочно? Вы же знаете, что у него за бизнес!

– Понятно. Прекратите мандражировать. Скибе предложат такие преференции в области внешней торговли, что он с лихвой компенсирует убытки. И подыщут подходящий пост. Об этом уже есть договоренности. Так что сажать никого не будем. Власова тоже не обидим. Вы им можете сегодня это четко гарантировать. А остальные? Если никто из них в объединенной структуре в руководящие органы избран не будет, Вы возмущаться не станете?

– Как решат наши товарищи… Ну, там, наверху.

– Хорошо, мы друг друга поняли. Что касается аппарата, то в Партии Власти он весьма хорошо отлажен, и не хотелось бы его рушить. Но это не значит, что на некоторые ключевые посты Вы не можете привести нескольких людей, пользующихся Вашим доверием.

– Безусловно, не значит. У меня есть, есть кандидатуры на должности заведующих…

– Николай Николаевич, остыньте. Почти все места уже заняты. Я говорю исключительно о будущем руководителе аппарата и Вашем личном пресс-секретаре. Думаю, мы знаем их фамилии? Зачем что-то менять – Вы, по-моему, уже сработались.

– Ну, Стоянов, может, и хороший специалист, но сноб. Каждый раз пытается дать мне понять, что он со своим журфаковским дипломом мне не ровня.

– У него диплом учителя истории, но это не важно. Пресс-секретарь должен быть журналистом и желательно известным. На этой работе выпускников ПТУ не держат. Не хотите Стоянова, придется терпеть настоящего выпускника журфака – вот они, в большинстве, и впрямь снобы. Итак?

– А, Ваша взяла – Стоянов так Стоянов. Но нельзя же прессу распускать! Если он думает, что я по его указанию стану налево и направо интервью раздавать… Пресса пусть своим делом занимается – сколько интересных скандалов, сколько загадок природы! А что касается руководителя аппарата… – В голосе председателя ОПТа явно появились визгливые нотки.

– Здесь и думать нечего. Алиса Яновна – лучший из возможных кандидатов.

– Только не ее! Без ножа режете, Денис Анатольевич. Это же черт в юбке! Понимаю, Вы знакомы давно и, может, уважаете ее, но вряд ли знаете об этой женщине половину того, что знаю я. Мы же общаемся каждый день. В офисе, что в деревне – вся жизнь на виду.

– А мне показалось, что мы обо всем договорились? – голос Хомяка зазвучал угрожающе, это даже наш Коля заметил.

– Все понимаю, все понимаю, – скороговоркой затараторил он – Но и Вы меня поймите. Я же просто боюсь ее. Она на меня постоянно давит. Разве России нужен лидер, который постоянно дрожит в присутствии подчиненной?

Выразительное молчание было ответом.

– В конце концов, Денис Анатольевич, поймите же меня, как мужчина мужчину. Может, Алиса Яновна и в Вашем вкусе, спорить не буду, только и Вы же перед ней, наверное, робеете. А человеку Вашей профессии это и вовсе не к лицу. Ну, не должна баба, тем более, с такой репутацией, с четырьмя разводами и прочим, таким мужиком руководить – не солидно это. Давайте договоримся – забудем про эту суку – и я Ваш вечный должник! Мы не просто Россию поднимем, мы еще с миром заговорим так, как подобает! У нас еще арсеналы полны! Чемоданчик-то с кнопочкой – он ведь реально существует? Да? Денис Анатольевич! Да Вы понимаете, что я к этому всю жизнь шел!

– Николай Николаевич, мне кажется, в прошлый раз Вы как-то высказывали более реальные мысли!

– Только не смей мне говорить, что я должен думать!

Этот резкий переход на «ты» в сочетании с голосом, более напоминающим пронзительный визг, заставил меня выглянуть из своего убежища. Лучше бы я этого не делал. Увиденное тогда еще и сейчас пробирает морозом по коже.

В сгущающихся сумерках лицо председателя ОПТа вдруг позеленело, сам он как будто внезапно вырос и вдруг протянул руку, как мне показалось, к шее Дениса, с еще более жутким визгом.

– Отдай! Отда-а-ай!!!

Я, как во сне, наблюдал их борьбу, не чувствуя в себе сил прийти на помощь другу. Слишком все происходящее было неправдоподобным. Только когда Денис упал, я попытался оторвать ноги от земли, но не смог. Губы сами зашептали что-то вроде «Господи, помоги!».

В этот момент Денис каким-то приемом сумел сбить с ног противника и вскочил. Осиновый (как потом оказалось) колышек оказался у него под рукой. И раздался какой-то странный треск, будто рвется одежда и еще что-то и дикий крик, и, наконец, глухой звук, будто мешок с картошкой уронили. Вот так вся эта сцена и завершилась. В оцепенении я наблюдал, как Хомяк столкнул тело в яму, что-то подобрал на земле и спешно удалился.

Еще ничего толком не осознавая, кроме того, что могу, наконец, сдвинуться с места, я стал осматривать старое кладбище, оступился и лишь чудом не угодил в ту самую не зарытую могилу, в которую тем же вечером вновь едва не упал. Взглянул туда и поневоле вздрогнул: на дне, в той же позе, в какой позднее его обнаружил Скиба, лежал наш председатель. То ли встающая луна была виновата, то ли какое-то местное явление природы сказалось, но мне показалось, что труп светится зеленоватым светом.

Что же делать? Я не мог оставаться здесь, но какая-то сила не позволяла и уйти с места преступления, невольным соучастником которого я себя чувствовал. По крайней мере, я постарался отойти как можно дальше – к самому дальнему краю вершины холма, чтобы хоть церковь нас разделяла – и смотреть в противоположную сторону.

Вот тогда-то я и увидел надувную лодку и рыбака в ней, пересекавшего гладь реки. «Рыбака» этого – огромного детину – признал сразу. И еще мне показалось, что отблески луны как будто высветили нимб над его рыжей макушкой.

Лодка причалила ниже по течению. От пансионата ее закрывал выступ холма, а от деревни Костино, что на том берегу – такой же густой лес, что и на нашей стороне. Слава богу! Там недалеко есть железнодорожная станция, где часто останавливаются поезда. Через час с небольшим Дениска будет уже у себя на Белорусской, и, если повезет, никто и не заметит его отсутствия в городе. Главное – успокоиться и не подать виду, когда вернусь в пансионат. Буду изо всех сил глазеть на Любку (что несложно), так что мое возбужденное состояние спишут на давнюю репутацию бабника, хотя это и неверное определение блаженного состояния души, в которое приводят нас женщины…

…Потом, когда меня допрашивал старый полковник, я все время ловил себя на мысли – а что было бы, услышь он всю правду? Вызвал бы психушку? И для кого? Для меня или для себя?

 

Теперь у нас с Алисой была одна тайна на двоих, молчать о которой мы договорились, не произнеся ни слова. Так мы и ползли в пробке молча, пока не раздался звонок на Алисин мобильник. Меня всегда веселило, что она не щебечет, отвечая по телефону «алло-о-о», а коротко, по-военному, говорит, снимая трубку:

– Слушаю.

Но, видимо, благодаря номеру, который она увидела на определителе, это «слушаю» прозвучало как: «Да, любимый?»

– Извини, срочно надо было ехать, так сложились обстоятельства, не хотел тебя будить. Ты где и как? Приключений не было?

– Все обошлось. Подъезжаем к Москве. Это ты где и как? Не позавтракал, теплые носки не надел, зонт забыл – и это в такой туман!

– Виноват, исправлюсь. Позвоню, как только освобожусь. Не грусти. Целую.

Когда Алиса нажала кнопку отбоя, рядом со мной в машине уже сидела другая женщина – блаженно улыбающаяся.

– Слушай, Ромка, надоело – кругом одна мистика, колдовство и чародейство. А мы – как не при делах. Давай исправимся?

– Ну, давай!

И тогда Алиса сосредоточилась на несколько минут, что-то тихо бормоча себе под нос, потом покрутила на пальце прабабкино кольцо и… туман стал расходиться и рассасываться вместе с пробкой.

– Смотри-ка, получилось!

И я понял, что шабаш без председателя на Лысой горе в Вальпургиеву ночь явно прошел не в пользу нечистой силы.

Над Москвой сияла радуга.

 

Все совпадения с реальными событиями и сходства персонажей романа с реальными людьми являются случайными.

 

КОНЕЦ