– Девушка, у нас есть пара вопросов.
К нашему столику подлетает голубоглазая девчушка в форме официантки и с блокнотом в руках. Хлопая явно наклеенными ресницами, девушка с именем Екатерина, – так было написано на ее бедже, – приготовилась отвечать на любую глупость, что может вырваться из уст любого из нашей компании.
– Скажите, вот в этом салате нет морепродуктов? – Матвей указал пальцем на название одного из блюд, давая девушке прочесть его. Пролистав все меню, только в нескольких пунктах он нашел перечисление ингредиентов блюд.
– Эм… Да, – несколько неуверенно пролепетала Екатерина.
– Точно? Совсем-совсем никаких? Ни кальмаров, ни крабового мяса?… Ни рыбы?
– Да, абсолютно точно.

– Хорошо. Тогда мне этот салат, японское пиво и ветчину в кляре. Ребята, что будете?
Наша небольшая компания состоит из четырех человек: я, мой муж Матвей, моя младшая сестра Женя и ее парень Кирилл. Все сделали заказы, и официантка, кивнув, убежала в сторону кухни.
В этом кафе мы оказались впервые. Обстановка радовала: тихая спокойная музыка, приятный глазу интерьер, удобные стулья. Уютно, в общем. А вот за кухню мы здорово переживали. Покушать вкусно и без вреда здоровью любит каждый из нас.
– Время только недавно перевалило за полдень, а вы уже пиво хлещете. Не стыдно? – сестра заговорщески подмигнула мне и моему мужу.
– С нашими-то работами странно, как мы до сих пор не спились, – Матвей хмуро ухмыльнулся, хрустнув костяшками пальцев. Он так всегда делает, когда не доволен чем-либо, но говорить об этом не хочет.
– Ой, работа, работа… Когда у меня уже будут племянники?! – этот вопрос волнует мою сестренку ровно со дня нашей с Матвеем свадьбы. Мы уже привыкли и перестали как-либо ярко реагировать на такие всплески недовольства.
– Когда получится… И вообще, Заяц, это не твое дело!
За разговором время пролетело быстро, и вот уже наш заказ на столе. Все выглядит аппетитно, ароматы тоже впечатляют. Матвей пододвинул к себе тарелку с салатом, решив первым испробовать его и дать ветчине остынуть. Но блюдо так и не попало к нему в рот.
– Девушка…
Официантка оказалась снова рядом с нами во мгновение ока.
– Что-то не так?
– Да. В салате креветки?
– Да, а в чем проблема?
Пытаясь выглядеть как можно более спокойным, он натянуто улыбнулась Екатерине:
– Я спрашивал вас, есть ли в салате морепродукты… Креветки по-вашему что?
– Нууу… эээ…
-Правильно, морепродукты. Замените салат на другой без любых морепродуктов, эквивалентный этому по стоимости.
– Это всего лишь креветки, – отмахнулась девушка, – Ничего же страшного в этом нет.
– Ничего страшного? – такие выражения всегда задевали Матвея за живое. Он с трудом сдержался, чтобы не выкрикнуть эту фразу, – Тогда вызывайте «скорую» и вместе посмотрим, что бывает, когда не учитываются подобные пожелания посетителей.
Девушка наконец смекнула, что к чему и схватила тарелку со злополучным салатом и снова убежала на кухню. Выражение лица Матвея тонко намекало, что вечер вот-вот будет испорчен. Я осторожно взяла мужа за руку и успокаивающе провела пальцами по его ладони.
– Не нервничай. Фигня случается.
– Да, нечего переживать по пустякам. В случае чего, мы всегда можем оставить запись в жалобной книге и отзвониться Ленке, – девушка по имени Лена наша общая подруга, работает в местном обществе защиты прав потребителей. По пустякам мы не поднимаем шума, а если дело стоит внимания, Лена будет только рада нам помочь. Беспроигрышное дело – плюс ей.
– Аль, пообещай лучше мне, что на ужин сделаешь что-нибудь съедобное, – Матвей обратился ко мне, закрыв глаза ладонью.
– Не только съедобное, но и вкусное! – поспешила я успокоить мужа, хлопнув его по плечу. Кажется, успокоился. Матвей на самом деле не конфликтный человек, на рожон никогда не лезет и беситься не станет. Но к еде у него особое отношение. В нашем доме никогда не было рыбы. Я ее просто не люблю, а у Мати страшная аллергия на морепродукты. Когда мне хочется полакомиться блюдами японской кухни, приходится здорово изворачиваться с ингредиентами и все раскладывать по разным тарелкам. Реакцию Матвея на морепродукты я видела один раз в жизни, еще до нашей свадьбы, когда по незнанию угостила его креветками в кляре. Такого зрелища мне хватило на всю жизнь. Примерно за минуту у бедолаги раздулась шея и губы, Матвей начал задыхаться и страшно хрипеть. Благо в тот раз все обошлось. Повторять такие эксперименты больше не захотелось.

***

Сегодня я решила не экспериментировать и отправилась с подругой в уже известное мне кафе. Ничего особенного, небольшое помещение с приглушенным светом, деревянные столы и стулья с бархатной обивкой, скромное меню. Только здесь я не боюсь отравиться или получить вместо своего заказа то, что посчитает нужным повар или забудет указать официант.
– Ты представляешь, он опять мне изменил! – Лиза сразу начала разговор о наболевшем. Я уже привыкла к еженедельным стенаниям подруги о плохом ухажере. То про праздники забудет, то кредит во время не оплатит, то накричит ни за что. Лиза сама молодец, любое недовольство Антона, ее молодого человека, воспринимает в штыки, бросается в слезы с истериками, переходящие во взаимные обвинения во всех грехах человечества.
– Почему меня это не удивляет? – я знаю Антона еще со школы. Он пришел в мой класс, когда мне было девять лет. Наши с ним отношения сразу не заладились. Я с детства не люблю, когда ко мне прикасаются посторонние люди. А это доселе неизвестное мне чудо бросалось обниматься, толкаться, позволял себе дергать всех девочек за волосы, в том числе и меня. Дня не проходило без скандала. А подруга в нем что-то нашла. Я уже семь лет пытаюсь понять что именно.
– У вас взаимная ненависть, вот и не удивляет.
– Попробуй мне хоть раз внятно объяснить, почему ты все еще цепляешься за него? Он тебя оскорбляет, руку поднимает, по дому ничего не делает. У вас общего только кредиты. Детей нет, брака нет, квартира твоя. Укажи ему на дверь и заживешь спокойно.
– Тебе легко говорить. А я люблю его… – в глазах Лизы появился мечтательный огонек. Я не разделяла ее оптимизма.
– Это я уже слышала. Люблю, жить не могу, хоть он и кобель, все равно не брошу, я попытаюсь его изменить. Лиз, ты семь лет мучаешь себя. Вы не сходитесь характерами совершенно. Вы оба истерички, – подруга обиженно надула губы, – Мне иногда кажется, что вы просто мазохисты и вам нравится друг другу мотать нервы.
– Ничего не нравится… – Лиза отвела взгляд от меня, затеребив пальцами салфетку.
– Ну и в чем проблема?
– Тебе легко говорить. У вас с Матвеем все хорошо, душа в душу живете.
– Дорогая, – я пододвинула к себе стакан с зеленым чаем, только что принесенный официанткой, – Это со стороны кажется, что у нас все легко и просто. Просто все беды мы оставляем в пределах только нашей семьи. Ты в курсе, что я третий год не могу забеременеть?
– Да, знаю.
– А Матвей практически со дня нашего знакомства мечтает о ребенке, которого я по непонятным причинам не могу ему дать.
– А обследоваться сходить?
– Ходили. Оба здоровы, но все тщетно.
Лиза уткнулась взглядом с пиалу с салатом, на лице отразилась бурная мозговая деятельность.
– И его проблемы с сердцем, – продолжила я, – Он богам душу отдать в любой момент может, – я тихо вздохнула, шумно втянув носом аромат чая, – А не ругаемся мы потому, что уважаем друг друга и ценим то, что нам дано. Ибо и это можем потерять в любой момент.
Лиза молчала минут пять. В такие моменты я предпочитаю ее не трогать, пусть соберется с мыслями. Самое ужасное, что этот человек наделен особенным даром страдальца и синдромом жертвы: она не может жить без проблем. Точнее, без их озвучивания и последующего сочувствия от собеседника. Я же считаю жалость, которая по идее должна возникать после прослушивания стенаний и плача, самым мерзким и ненастоящим чувством. Жалкий человек вызывает отвращение, на его фоне ты смотришься героем, возвышаешь себя. А уж жалеть за то, что сама дура – вообще верх моих сил.
– Ну понимаешь, люблю я его. Да, он мудак, я уже не помню, когда он последний раз говорил мне красивые слова или что я просто хорошо выгляжу. Ну, да, он почти каждый день предъявляет мне какие-то претензии… Но не могу я без него, понимаешь, не могу!
Все, продолжать разговор бесполезно. Лиза уперлась в свою правду и не хочет даже сделать вид, что ее действительно интересовали мои советы. Ей просто надо было выговориться, даже сочувствие не обязательно. Я искренне хочу помочь подруге освободиться от того бардака в жизни, куда она сама себя запихала. А она не хочет. Как бы она не плакала, не жаловалась, ее на самом деле все устраивает. И это печалит.

Мы провели в кафе около получаса. Посетители приходили и уходили, официантки мельтешили между столов, музыка постоянно менялась с легкого джаза до клубного электро, а мы с Лизой все разговаривали и разговаривали ни о чем. Типичная женская болтовня, позволяющая человеку удовлетворить потребность потрепаться. Но что-то переклинило в подруге и она вдруг заговорила о работе.
– У меня к тебе есть дело: у нас в районе недавно происшествие было. Девчонку-инвалида на коляске не пустили в аптеку. Уже идет разбирательство в органах о нарушении ее прав.
– Первый раз слышу.
– Оно не подлежало огласке. Проблема в том, что девочка-то может суд проиграть. А если вы вмешаетесь – малышку защитят.
Я работаю корреспондентом в местной газете. Дело с нами люби иметь не любят, особенно власть имущие. Работа в средствах массовой информации вообще неблагодарная, чего я только не наслушалась за свой довольно небольшой стаж. И оскорбления в некомпетенции были, и угрозы засудить были, и что я до дома сегодня не дойду… весело, в общем. Главное, работа есть всегда. Особенно радуют дамы и мужчины в возрасте от сорока и старше, звонящие к нам в редакцию практически каждый день. У них постоянно что-то случается: то трубу прорвет, то соседи по ночам громко музыку слушают, то собак в неположенном месте выгуливают. И все, все без исключения в первую очередь звонят нам. На прямое отправление к полиции, людям жилищно-коммунального профиля или злостному выгульщику собак все возникают: «Вы же газета! Вы должны приехать, написать статью и все сразу исправят.» Дорогие мои, никто ничего не исправит, если вы сами не позвоните куда следует и не напишите жалобу или обращение. Потому что всем начхать на ваши проблемы. Работать мало кто любит и я не уверена, что наши корреспонденты и фотографы самоотверженно бросятся чинить вам стояк в квартире. На прошлой неделе объявился веселый кадр: мужчина далеко за семьдесят пришел к нам в редакцию и, размахивая квитанцией об оплате за свет, настойчиво и с угрозами требовал, чтобы мы разобрались, почему у него в этом месяце вышло на два рубля больше. Дядь, мы-то откуда знаем? Мы этим не занимаемся. Один из фотографов дал дедушке телефон и адрес нужной инстанции, разъяснил, что лучше сказать. Так дедок даже слушать не стал! Должны мы ему и все тут. Обычно я не лезу в разборки между потребителями и рынком, но когда дело доходит до суда, становится интересно. Лиза работает адвокатом, так что подобными темами я обеспечена на долго.
– Вообще тема интересная. И нам будет о чем написать, и девочке поможем. Ты откуда о ней знаешь?
– Я занимаюсь ее делом. Могу дать комментарий, – подруга заговорщески подмигнула мне.
– Да, это тоже будет хорошо. Давай ее контакты.

***

Прямиком из редакции я отправилась по адресу, который мне оставила Лиза. Если бы у меня с собой не было планшета с интерактивной картой города, я бы непременно заблудилась. Дом Марины, – так зовут девушку-инвалида, с которой я сегодня утром договорилась о встрече и интервью, – типовая «хрущевка», ничем не выделяющаяся среди тысяч других в городе. Нумерация домов, как всегда, заставила здорово поломать голову. Сложилось впечатление, что во дворе не убирались лет пять, через каждые три-четыре метра приходилось обходить пустые битые бутылки, мусорные пакеты, аккуратно вышвырнутые из окон этих же домов, полуразложившиеся недоеденные продукты питания. Запах стоял соответствующий. Но не такой, как в подъезде. Если на улице еще не приходилось зажимать нос из-за противных запахов, то в подъезде дома, где живет Марина, я чуть в обморок не упала от ударившего по обонянию смрада. Такое ощущение, что прямо на лестничной клетке местные устроили свалку и сваливают туда все, от протухших носок и еды до трупов месячной свежести. Переборов тошноту и утерев уголки глаз от выступивших слез, я поспешила подняться на этаж к Марине. Я боялась, что за те несколько минут, проведенных в этом ужасном подъезде, вся одежда и волосы моментально пропахнут свалкой и моргом в одном лице.
– Простите, мы забыли вас предупредить, что в подъезде жутко воняет, – меня встретила девушка примерно моего возраста, не старше двадцати трех лет, в потрепанном спортивном костюме и собранными в тугой хвост темными волосами. Видимо, извиниться ее подтолкнул зеленый цвет моего лица, когда я с облегчением ввалилась в квартиру и поспешила закрыть дверь. Девушка в спортивном костюме оказалась подругой и соседкой по квартире Марины, Вита.
– Полное имя Виталина, – улыбаясь, рассеяла мое непонимание девушка, как только мы представились друг другу, – Проходите в зал, я привезу Марину и налью вам чай. Вы же пьете чай?
– Да, спасибо. С удовольствием попробую вашего чая.
Квартира девушек, как и двор дома, не представляла ничего особенного: диван у стены, рядом кресло и журнальный столик, у окна тумба с ламповым телевизором, шкаф-стенка, заставленный хрустальными советскими сервизами и статуэтками. Обои, кажется, когда-то были пастельно-зеленого цвета, но сейчас красовались неровным слоем желтизны. На ковре, устилающем пол, местами видны следы чего-что пролитого на него очень и очень давно. Сразу видно, что девушками некому помочь сделать ремонт. Или они снимают эту квартиру и просто не думают о необходимости приводить чужое жилье в презентабельный вид. Я села в кресло, устроив массивную спортивную сумку рядом на полу.
Из соседней комнаты Вита выкатила Марину в компактном инвалидном кресле. Героиня моей будущей статьи оказалась довольно симпатичной девушкой, с аккуратной стрижкой и ухоженными руками. Только взгляд ее усталый и грустный.
– Вы готовы дать интервью? – после обмена любезностями я решила сразу перейти к делу, чтобы не занимать у девушек много времени.
– Да, я уже настроилась, – девушка еле заметно улыбнулась.
Я достала из сумки фотоаппарат, записную книжку с ручкой и диктофон. Последний я сразу включила.
– Расскажите о происшествии. Что заставило вас обратиться в суд с иском на местную аптеку.
– На самом деле ничего сверхъестественного не произошло. Просто меня выгнали из аптеки, как только я смогла туда въехать. Сказали, что нечего тут разъезжать на коляске, еще не дай бог витрину разобью.
– Такой реакции провизоров послужили какие-то ваши действия?
– Нет, я просто заехала в помещение аптеки, а уже меньше, чем через минуту одна из продавщиц… простите, провизоров, выбежала из подсобного помещения и с криками возмущения набросилась на меня.
– Что конкретно она говорила?
– Ой… что-то вроде: «Куда приперлась, немощная? Не видишь, нет тут места, чтоб тебе с твоей говновозкой развернуться! Вали в другую аптеку! Сейчас напихаешь товара по карманам и была такова!»
– Простите, по карманам?
– Да, у них там что-то вроде самообслуживания. Стойки с товаром и правда располагались так, что двум человекам сложно было бы развернуться. Я бы молча ушла сразу, как только поняла, что мне не проехать. Но оскорбления в моей немощности сильно задели, – Марина замолчала, сжав тонкими пальцами стакан с чаем.
– Были ли подобные инциденты с другими аптеками?
– Нет, ничего похожего не было. В большую часть аптек я просто не могу попасть из-за неудобных пандусов или полного их отсутствия.

Мы с Мариной и Витой общались около часа. У девушки из-за детской травмы парализованы обе ноги, ходить она вряд ли когда-нибудь сможет. Выяснилось, что это квартира покойной бабушки Мирины, снимать жилье они бы просто не смогли. Я сделала несколько фотографий девушек, их условий жизни, сфотографировала подъезд, совершенно не соответствующий условиям нормального проживания людям в этом доме. Когда мы прощались, Марина поблагодарила меня. Глядя на эту девушку в мою голову забрались довольно скверные мысли: а ведь у меня все так плохо…

Я нашла горе-аптеку и решила зайти заодно туда. Естественно, под видом клиента, предварительно включив диктофон. Встретили меня без радости или даже дежурной улыбки, не спросили, что мне нужно или предложили помощь. Меня настоятельно попросили сдать мою сумку с камеру хранения.
– У вас на камерах хранения висит объявление, что «Администрация не несет ответственности за оставленные в камере вещи». А если у меня в сумке дорогая аппаратура и ее украдут?
– Это не наши проблемы. Оставляйте сумку или я позову охрану.
– А вы в курсе, что только что нарушили сразу два закона: во-первых, это ваше объявление – ничего не значащая писулька и за пропажу оттуда вещей ваша администрация несет ответственность. И во-вторых, вы не имеете права меня заставлять оставить вещи в камере, если я не захочу.
– Тогда вали отсюда.
Естественно, никаких комментарий по поводу проблемы Марины получить не удалось и не захотелось. Бедные женщины, их явно покалечила жизнь, что они теперь вынуждены срываться на людях. Но с другой стороны тогда какого лешего ты работаешь в сфере, где необходимо общаться с людьми? Обычные базарные бабки с синдромом вахтера, не больше.
Стоя у входа в аптеку я достала телефон из кармана и позвонила Лизе:
– У меня есть аудиозапись с той злополучной аптеки… ага, как местные продавашки «любезно» общаются с клиентами… Я рада, что пригодиться. Вечером скину тебе ее на почту.

***

Уже дома я почувствовала себя плохо. Появились тошнота и головокружение. Решив не корпеть над ужином, я завалилась в постели и позвонила Матвею.
– Купи рыбы… Вяленой.
– Рыбы? Ты же не ешь рыбу.
– Да, не ем. Но сейчас захотелось.

Матвей не обиделся на меня, что сегодня по возвращению домой его не ждал ужин.
– Это тебя так после шикарных подъездных ароматов подкосило?
– Не знаю. Тошнит и все тут.
Весь вечер я пролежала на кровати совершенно без дела. Когда пыталась читать, буквы уже на второй минуте начинали расплываться. За ноутбуком тоже посидеть не получилось, в глазах рябило, телевизор смотреть нет настроения.
– Заболела, – сделал выводы супруг, принеся мне очередную порцию чая, – При чем серьезно.
– Да ладно? – съязвила я, попытавшись улыбнуться.
Сверху послышался шум падающего тела и женский крик.
– Опять соседи ругаются… – прямо над нами живет неблагополучная семья: муж-алкоголик, безработная жена и их семилетний сын. Примерно раз в неделю мы наслаждаемся шумом их ссор и драк.
– Давай вызовем полицию? – простонала я, плотнее укутываясь в одеяло.
– И что потом? Получится как в прошлый раз: женушка опять начнет заступаться за своего ненаглядного, а нас сделают виноватыми, что мол лезем в их частную жизнь.
– Уж очень у них громкая частная жизнь. Все соседи знают.
– Ты уже забыла, что в последний раз у нас идея с полицией в итоге прокатила только в качестве нарушения шумового режима. А сейчас время еще только восемь вечера. Никто нас не послушает.
Я уже не раз пыталась поставить на место нерадивых соседей. Все без толку. Их даже не лишили родительских прав, хотя у них условия явно не пригодные для воспитания ребенка: квартира захламлена, еды почти не бывает, пьяный отец постоянно избивает мать и ребенка. Все как об стенку горох. В такие моменты я вспоминаю свое детство, когда и мой папаша пил почти беспробудно. Каждые выходные превращались в испытание на выживание. Сотни раз налакавшийся папаня бросался на меня с матерью с ножом, сотни раз я билась в истерике и оттаскивала его от мамы, сотни раз я бегала к соседям, ища у них спасения в виде звонка в тогда еще милицию и сотни раз слышала: «На бытовухи не приезжаем». И правда, в девяноста случаях из ста по приезду наряда жена дебошира начинает защищать благоверного. И зачем, спрашивается, приезжать? Женщины, какие же мы глупые создания! Не все, но большинство. Это же на сколько должна быть сильной любовь, чтобы терпеть регулярные побои, недоедание и подвергать себя и жизнь своего ребенка опасности?! Благо, мой отец во время одумался. Мне было шестнадцать лет, когда мы выгнали его из дома. Три месяца мы не слышали от него ровным счетом ничего. Но однажды он, исхудалый и с пустым взглядом, пришел на покаяние. Он вдруг понял, что ему уже сорок лет, а он один. У него ничего нет, совсем. Вся жизнь осталась тут, у нас. Ему стало очень страшно. Мать простила его. Я долго не верила и таила злобу на отца, но, как оказалось, напрасно. Уже семь лет папа ни разу в рот не брал ничего алкогольного. Он внезапно превратился в примерного семьянина. До этого момента я не верила, что люди правда могут меняться.
– Но надо же с этим что-то сделать. Так и будем ждать, пока там кого-нибудь убьют?
– Я точно не хочу туда лезть. Хозяин дома на полицейских с ножом бросался, а на меня даже не посмотрит.

***

– Как думаешь, скандал из этого получится? – моя коллега Светлана с упоением прочла записи разговора с Мариной. Девочка-инвалид, по ее мнению, может помочь нам в раскрутке. Этот ужасный случай Света захотела раздуть до глобальных масштабов, даже предложила провести расследование и обойти с бедняжкой несколько аптек и магазинов, посмотреть и задокументировать поведение продавцов и охраны на появление человека в инвалидной коляске.
– Скандал будет в любом случае. В любом случае аптекари не имели права не пускать ее. А мучить бедную девочку я не собираюсь, не за чем ее таскать по таким местам только чтобы получить классный репортаж.
– Ты не понимаешь! – Светлана взъелась, всплеснув руками и чуть не сбросив со стола мой диктофон, – Это будет сенсация! Не обязательно везти ее по всему городу. Обойдете пару-тройку магазинчиков в районе. Я даже подскажу, в каких продавцы отличаются особым уважением к клиенту, – естественно, последняя фраза была сарказмом.
– Ты сама-то понимаешь, что мне предлагаешь? Я не собираюсь давить на ущербность Марины, чтобы собрать побольше материала. И вообще, это моя статья, я сама решу, что в ней писать.
– Ну и делай, как знаешь, – коллега обиженно буркнула что-то себе под нос и ушла за свой рабочий стол.

***

Прошла неделя с момента выхода моей статьи о девушке-инвалиде. Как удалось узнать, администрация аптеки принесла официальные извинения Марине и предоставили бесплатно большую часть необходимых ей лекарств. Печально, что в людях просыпается человечность только после того, как общественность им хвост прижмет. Но сегодня я радовалась за Марину: она победила.
Позитивные мысли сопровождали меня всю дорогу до парка. Сегодня мы с Матвеем договорились встретиться после работы в парке и немного прогуляться. Дойдя до центрального фонтана, я устроилась на ближайшей лавочке в тени роскошной березы и подальше от компании старшеклассников, что-то активно и нетрезво празднующих. Шумели ребятки изрядно, когда проходила мимо них, даже сквозь играющую в наушниках музыку слышала их пьяное улюлюканье и хохот. Благо, на меня внимания никто не обратил.

Матвей должен был закончить пол часа назад. Значит, минут через двадцать будет здесь. Моему бездумному созерцанию окружающего мира помешал телефонный звонок.
– Да, Жень? – звонила сестра.
– Аля! – послышался в трубке чуть не плачущий голос малышки, – Я жаловаться…
Так-так. Случилось что-то серьезное. Женя не имеет привычки жаловаться, всегда все держит в себе. Но если происходит нечто страшное или обидное – только тогда просит ее выслушать.
– Кирилл опять тебя не любит? – постаралась пошутить я, чтобы сразу сгладить обстановку.
– Да любит он меня! Никуда не денется! – взвизгнула Женька, фыркнув мне в трубку, – Я на другое жаловаться собираюсь. Помнишь, мыс тобой наши игрушки детские перебирали?
– Ну?
– Я хотела их в детский дом отвезти. Обзвонила десять детдомов. Десять! И во всех меня послали!
– Не поняла.
– Сказали, что если хочу помочь – лучше денег переслать. А игрушки они все равно выкидывают. Игрушки! Администрация такого заведения, где живут детки от пяти лет! Выкидывает игрушки!
– Так, спокойнее, не кипятись. Я тебя услышала.
– Нет, ты представляешь! Ни в какие ворота! Я понимаю, что деньги дело хорошее, всем нужны, но выкидывать игрушки…
– Успокойся. Я тебя поняла. Это обидно, но что поделать, не считают необходимым давать детям таких благ.
– Да если бы деньги шли на детей! Меня терзают смутные сомненья, что деньги пошли бы на ребят…

Десять минут я успокаивала возмущенную сестру, поддакивая ей на тему несправедливости и алчности этого мира. Действительно обидно, хочешь помочь, а они… Денег тоже лишних нет, всем не раздашь. Увы…

Прошло еще пол часа, Матвея все не было. Я уже начала волноваться, собиралась ему позвонить и спросить, не случилось ли чего. Но благоверный замаячил на горизонте.
– Что-то случилось? – Матвей обнял меня и поцеловал:
– Да нет, просто съел что-то не то, пришлось задержаться… – муж многозначительно скорчил лицо.
– Ты опять обедал фаст фудом? – для меня ответ был очевиден.
– Ну… да.
– Ты как дитя малое. Знаешь же, что желудок у тебя эту гадость не переносит, а все равно ешь!
– Не ругайся. Оно же такое вкусное!
– Вот! Пойдем лучше домой, пока тебе хуже не стало.
– Не пойдем. Мы же договорились, что сегодня погуляем. Поэтому сейчас мы домой не пойдем!
Матвей замолчал, когда с нами поравнялся мужчина с ребенком лет пяти. Мальчишка с визгом счастья бегал вокруг отца, а мужчина пытался его поймать. В глазах Матвея мелькнула грусть. Я прекрасно знаю, как сильно он хочет стать отцом. Но по непонятным причинам я не могу осчастливить его. Мне вдруг стало очень совестно и обидно. Я не могу дать любимому мужчине желаемого, а тысячи безмозглых дур беременеют по собственной глупости и пачками делают аборты. За что нам такая несправедливость?
Размышления о собственной ущербности прервала резкая боль внизу живота. Меня практически сложило пополам. Матвей успел подхватить меня под руку, чтобы я не упала.
– Что такое? – грусть во взгляде мужа сменилась страхом.
– Живот… – только и смогла выговорить я.
– Ты права, пойдем домой, – Матвей поднял меня к себе на руки и зашагал к выходу из парка.

***

На следующий день Матвей уговорил меня сходить в больницу. Мое состояние в последнее время правда оставляло желать лучшего: головокружения, слабость, периодическая тошнота и боли в животе.
Анализы и обследование ничего не показали, я здорова. Но плохое самочувствие не прекращалось. Мне выписали направление в гинекологическое отделение, на всякий случай.
Еще через неделю наконец пришли результаты всех возможных анализов. Держа в руках бездушный кусок бумаги и читая самый обычный печатный текст, я расплакалась. Дорога до дома пролетела незаметно, я думала только о желании скорее сообщить мужу новости.
Влетев в квартиру, не разуваясь, я кинулась к Матвею.
– Милый, ты скоро станешь папой…