Размышления рядового российского обывателя

на заданную тему

 

 

«Русский не тот, кто носит русскую фамилию, а тот,

                                 кто любит Россию, считает её  своим Отечеством»

                                   ( Командующий Русской Добровольческой армией

                                             генерал Деникин Антон Иванович)

 

В первом выпуске моих размышлений рядового российского обывателя на заданную тему (далее – «размышления») я сделал попытку проанализировать, как выполняются положения Конституции Российской Федерации. Результаты анализа, должен заметить, весьма неутешительны; был предложен обоснованный вариант изменения территориального деления Российской Федерации в сторону его значительного укрупнения; затронуты проблемы власти на всех уровнях управления государством и её взаимоотношения с населением страны; развитие средств массовой информации, где в основном речь шла о российском телевидении; шоу-бизнес, культура, образование, вооружённые силы, правоохранительные органы, спортивная тематика – вот неисчерпаемая тема для размыщлений и дискуссий, о чём в первом выпуске я как бы прошелся вскольз. К сожалению, продолжительное  время первый выпуск моих размышлений никак не мог выйти в  свет. О причинах говорить не буду, а приступаю к изложению своего следующего материала, содержание которого носит характер воспоминаний о некоторых периодах моей бурной военной и партийной молодости, часть из которых нашли отражение в моих предыдущих размышлениях.

Вся история основана на достоверных фактах с небольшими эпизодами художественного вымысла, при этом хронологическая последовательность изложения материала в основном сохранена. Имена большинства персонажей, за редким исключением, реальные. Вместе с тем, у некоторых участников описываемых событий имена изменены по вполне понятным соображениям. Естественно, спустя более полувека после описываемых событий возможны некоторые неточности. Я обращаюсь к моим читателям, которые наверняка узнают себя в моих воспоминаниях, при  обнаружении каких либо неточностей или искажений прошу не судить меня строго. Поверьте, я далёк от мысли нанести кому-то обиду или, того хуже, оскорбления. Всем, кто сочтёт нужным высказать своё мнение или суждение по существу изложенного, я буду бесконечно  признателен. Напоминаю: меня вы можете найти по адресу: kadet.46@mail.ru

Итак, читаем.

 «Как я ходил в коммунистах»

(автобиографическая история из двадцатого столетия)

 

Глава 1.   С а х а л и н (1968-1975 г.г.)

 

Сахалин, декабрь 1969 года. Я, лейтенант Вооружённых Сил Советского Союза, секретарь комитета ВЛКСМ 377 мотострелкового полка 33 мотострелковой дивизии 2 армейского корпуса, стал членом коммунистической партии Советского Союза! Красная книжечка за номером 09495274 с барельефом великого вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина наполняет сердце и душу радостью и восторгом за нашу Родину и её руководителя верного ленинца дорогого Леонида Ильича Брежнева. Это очень напоминало то время, когда нам, пацанам в алых погонах Дальневосточного суворовского военного училища, Герой Советского Союза участник Сталинградской битвы генерал-майор Иванищев Георгий Степанович страстно призывал нас при каждой встрече: «Сынки мои! – вещал с трибуны очередного митинга начальник училища, старый воин, замечательный педагог, заменивший нам отца,– отличной и хорошей учёбой, примерным поведением, готовностью служить любимой Родине мы делаем достойный подарок любимой коммунистической партии и её бессменному руководителю дорогому Никите Сергеевичу Хрущёву. Ура!» Спустя два года великого хлебопашца свергли его же единоверцы, на смену которому пришёл не менее «дорогой и любимый» Леонид Ильич Брежнев.

Шли годы моего воинского детства. Нас учили азам науки, «как правильно воевать», прививали любовь к знаниям, не без интереса, постигали азы военного искусства и узнавали, что такое долг чести и защита Отечества. Ушёл на заслуженный отдых генерал-майор Иванищев, светлая ему память. Пришёл другой генерал, правда,  без лозунгов. С душевным трепетом я сменил пионерский галстук (было и такое – Авт.) на комсомольский билет, продолжая жить по принципу: «Партия сказала надо! Комсомол ответил есть!» Но, как тогда казалось, на всю жизнь мне вдолбили понятие, что только с родной коммунистической партией, догнав и перегнав Америку, мы вместе со всем великим советским народом сможем прийти к победе коммунизма.

Мы, мальчишки с алыми погонами на плечах, воспитывались на примерах подвигов Олега Кошевого, Ульяны Громовой, Вали Котика, Павлика Морозова и многих других пионеров и комсомольцев 20-40-х годов прошлого столетия. В 1960 году вся страна заговорила о четырёх солдатах советских вооружённых сил Филиппе Поплавском, Асхате Зиганшине, Анатолии Крючковском и Иване Федотове, 49 дней дрейфовавших на барже в бушующем океане и спасёнными американскими моряками.

Много в те далёкие годы было говорено о нерушимом братстве всех народов великой страны советов. Но сегодня оказалось, что братство существует одно – это братство кадетов и не только в России, но и во всём мире.

Незаметно закончилось детство. Форму суворовца мы сменили на курсантские сапоги. Вместе с Витей Тарасюком и Колей Трескиным я уехал продолжать постигать военную науку в Омское высшее общевойсковое командное дважды Краснознамённое училище, носящее имя советского полководца Михаила Васильевича Фрунзе.

6 рота капитана Якушкина, которого впоследствии сменил на этой должности майор Ножкин Матвей Иванович, стала для нас вторым домом. Помимо нас троих кадетов-дальневосточников в роте собрались выпускники, представлявшие, как и наша троица, чуть ли не все суворовские училища Советского Союза. Образовалась такая своеобразная диаспора кадетов. Вместе с тем эта «диаспора» прекрасно уживалась с остальными курсантами роты, которых мы ласково называли «медведями». Дружили, сорились, списывали друг у друга высшую математику, помогая друг другу, используя от сессии до сессии всевсевозможные студенческие ухищрения, сдачи экзаменов и зачётов.

Неизменным оставалось общим для всех – это единое понятие руководящей и направляющей роли Коммунистической партии в деле укрепления вооружённых сил могучего Советского Союза и строительства коммунизма в нашей стране под руководством генерального секретаря ЦК КПСС дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева.

Лично для меня три года учёбы в военном училище были постижением на всю жизнь заслуженного, но тяжёлого урока о воинской и кадетской чести. Но это разговор особый.

Учебный, процесс для выпускников суворовских училищ, поступивших сразу на второй курс, проходил относительно легко и спокойно, что несомненно явилось семилетней учёбы в СВУ. Естественно, такие предметы как огневая, тактическая подготовка и особенно физическая выгодно отличала  кадетов, от других курсантов.

Многие (но далеко не все – Авт.) из нас мечтали поскорее вступить в стройные ряды КПСС, и большинство из нас искренне завидовали тем, кто был уже удостоин этой чести. Но что характерно, я начал постепенно задумываться над некоторыми вопросами, узнай об этом политработники, мало не показалось бы. Ну, то что историю КПСС, каждый офицер должен, как отче наш (хотя в те годы не о каком «отче наш» никто и  думать не смел – Авт.) лично у меня не вызывало сомнений. Ничего не имел я против научного коммунизма, дисциплины, которая наряду с огневой, тактической и физической подготовкой, а так же высшей математикой считались основными предметами обучения и выносились на государственные экзамены. Но зачем переписывать Ленина, Маркса с Энгельсом, которых называли «классиками марксизма-ленинизма», конспектировать материалы съездов, конференций, выступления дорогого Леонида Ильича , публикуемые во всех центральных и региональных печатных изданиях, включая «Пионерскую правду» и «Советский спорт», ну и конечно в большевистской «Правде», подписчиком которой заставляли стать всех курсантов и офицеров, честно говоря, вносило в мою душу некоторую сумятицу. Впервые это произошло со мной, когда Володя Остудин, отличный парень, вырускник Сеыеро-Кавказского СВУ, добросовестный во всех отношениях, но уж очень полюбивший этих самых классиков, оказался в клинике для душевнобольных. Такие, вот дела, товарищ Зюганов! Всё это вы творили с молодёжью в двадцатом веке и продолжаете творить в двадцать первом столетии (первый выпуск размышлений – Авт.) но до такого вывода мне понадобиться достаточно много времени.

А время шло своим чередом. Мысль о вступлении в родную партию не покидала меня. Но постоянно мешали препоны различного характера. То опоздание из увольнения, а то и вовсе, мягко говоря, был замечен в самовольной отлучке и т. д.

А на четвёртом курсе, незадолго до выпуска, когда решение моё о вступлении в партию (куда же ей без меня!) окончательно окрепло, я совершил омерзительный поступок по отношению к одному из наших кадетов, о котором, спустя вот уже почти полвека, я не могу вспоминать без содрогания. Я был заслуженно наказан, наказан жестоко своими же братьями. Сегодня я уверен, что давно был прощён, но данный урок мне был преподнесён на всю жизнь согласно нашему кодексу чести: «Жизнь Родине! Долг Отечеству! Честь никому!» Это завещал нам Великий Суворов.

Через много лет  один прекрасный человек, высокий профессионал в штабном искусстве при прощании в связи с моим переездом к новому месту службы, сказал мне буквально следующее: «Остерегайся, Владимир, совершать поступки, за которые придётся раскаиваться, а то и расплачиваться всю жизнь!» Я хорошо это запомнил, дорогой Михаил Николаевич. Храни Вас Бог!

Таким образом, со вступлением в партию пришлось повременить. Как говориться, из-за отсутствия моральной готовности.

Наступило время сдачи государственных экзаменов. Естественно, история КПСС сдана на «отлично» а вот в познаниях научного коммунизма я был оценён по причине слабого знания «классиков марксизма-ленинизма только на «удовлетворительно» (» – Авт.) В целом результаты моей учёбы в этом прославленном военном учебном заведении оставляли желать лучшего.  При распределении нашего выпуска по военным округам я изъявил желание служить на Сахалине, где дислоцировались соединения и части 2 армейского корпуса,  входящего в состав Дальневосточного военного округа, короче – в пехоту. Назначение получил в 366 мотострелковый полк 33 мотострелковой дивизии, в которой, как это не странно, по сравнению с 79 «северной» мотострелковой дивизией, дислоцирующейся, по своей малочисленности, в одном из районов северной части Сахалина,  остро ощущалась нехватка командиров взводов, то есть как и я, молодых лейтенантов.

Несколько отступив от своего повествования, поясню, что через много лет по причине слабой кадровой политике высшего руководства страны к управлению российскими  вооружёнными силами пришёл насквозь коррумпированный, с позволения сказать, «военачальник», выпускники военных училищ (непонятно в каких целях – Авт.) назначались на должности сержантов и старшин. И это после 4-5 лет учёбы!

В полку, лучшем полку корпуса, меня приняли хорошо. Весьма благоприятное впечатление на меня произвёл начальник штаба полка майор Ямщиков Александр Иванович. Поздравив меня со вступлением в новую жизнь, Ямщиков представил меня личному составу 2 мотострелкового батальона и 4 роты, которой командовал старший лейтенант Чмель Пётр Федосеевич, внешним видом и манерами держать себя напоминавший офицера русской армии его Императорского Величества. Взвод, которым мне предстояло командовать в первый день моего знакомства с подчинёнными, вызвал во мне неопределённые чувства. Справлюсь ли я? Эти сомнения были вызваны разношерстным личным составом подразделения. Мне, двадцатилетнему лейтенанту предстояло не только командовать людьми, но и заниматься их воспитанием. А воспитывать придётся многих солдат и сержантов старше меня по возрасту (при трёхлетней срочной службе – Авт.); во взводе было шесть солдат, возвратившихся продолжать службу после отбытия уголовного наказания в дисциплинарном батальоне и треть личного состава первого года службы. Кстати, ни о какой «дедовщине» в современном понятии даже речи не шло. Напротив, вызывало трогательное чувство  о заботе, проявляющейся старослужащими и «зэками» о молодых солдатах.

В этот же день состоялось моё знакомство с заместителем командира полка по политической части подполковником Кирсановым Николаем Филипповичем. Коренастый,  с неторопливой речью, уверенный в себе, замполит судя по всему, умел расположить к себе окружающий его личный состав полка. Знакомившись с моими документами, Николай Филиппович задал мне довольно-таки странный вопрос: «Почему наряду с отличной оценкой по истории КПСС у меня в дипломе по научному коммунизму, марксистко-ленинской философии и политической экономии в дипломе трояки?» На что я, как мне показалось, резонно заметил, что за всё время войсковой стажировки я ни разу не столкнулся с необходимостью во время боевой и политической подготовки обучать солдат этим наукам. «А как же ваша личная подготовка без этих дисциплин? Успехи в марксистко-ленинской подготовке офицера во многом зависят от знания этих предметов» – продолжал «пытать» меня главный политработник полка. Зашла речь и моей партийной состоятельности. «Не боги горшки обжигают»,  вспомнил я где-то услышанную пословицу, но промолчал. Этим молчанием я явно не расположил к себе Кирсанова.

Зато знакомство с командиром полка оставило в моей ещё окончательно не возмужавшей душе яркое неизгладимое впечатление Тогда, ещё полковник Анисимов Юрий Фролович, участник Великой Отечественной войны, имеющий множество боевых наград, принял меня по отечески тепло, громогласным хриплым голосом поздравил меня с вступлением в новую жизнь и тут же безо всяких лишних слов тоном, не терпящих возражений распорядился немедленно начать готовить подчинённых сержантов и солдат к общекорпусному соревнованию на лучший взвод по боевой и политической подготовке. «Ничего, сынок, не дрейфь!» – прохрипел командир, по-отечески похлопывая меня по плечу.

Несколько позже я узнал, что во время войны при форсировании одной из водных преград Юрий Фролович, будучи раненым, долгое время находился по горло в холодной воде и на всю жизнь повредил голосовые связки. Отсюда и хрипота при разговоре. На всю жизнь останется в моей памяти торжественное построение полка, а посреди строевого плаца стоит наш командир и громогласным зычным голосом подаёт команду: «По-о-олк, раавняйсь! По-о-олк, под Знамя, с-и-ирно! Равнение на – средину!» Со стороны штаба полка выходит знамённый взвод под моим командованием (сказалась моя неплохая строевая выучка ещё со времён учёбы в Суворовском училище – Авт.) и под встречный марш оркестра вдоль застывшего в торжественном строю личного состава проходит мой взвод. Такое не забывается! Кстати, наш оркестр на всех конкурсах, включая всеармейские, неизменно занимал призовые места.

Со смешанным чувством тревоги и гордости за то, что выбор участвовать в предстоящем соревновании выпал на меня, выходил я от командира полка. Тревожно было за своё будущее в свете определившихся ближайших служебных действий, но уже знакомое чувство ответственности придавало мне уверенности. «Смогу» – твёрдо решил я. Вот только с чего начать, задавал я себе вопрос и, увы, пока не находил ответа. Одно я понимал твердо: от того, как я отнесусь к полученному от командира полка заданию, зависило моё будущее и, в конечном итоге, вся моя дальнейшая военная карьера. Впрочем, в те годы понятие «военная карьера» воспринималось нами как нечто постыдное. В расположении роты Федосеич, так называли моего командира роты офицеры батальона, уже ждал меня с докладом о результатах моего представления командиру полка. Внимательно меня выслушав, Федосеич предложил зайти к замполиту батальона (его я совершенно не помню), который кроме как «нужно помочь молодому офицеру», ничего путного, не сказал.

«В конце концов, что мы сами не в состоянии решить, как нам нужно действовать» – эта мысль ротного показалась мне вполне разумной.

А пока во время самоподготовки я решил поближе познакомиться со своим взводом, тем более весь личный состав был свободен от караульной службы и других нарядов вне расположения подразделения. Коротко рассказал о себе, выслушал солдат и сержантов, при этом пообещал немедленно реагировать на все жалобы и заявления своих подчинённых. Разговор получился в целом полезным как для меня, так и для солдат. Затем перешёл к главной теме: предстоящему соревнованию взводов корпуса. К своему удивлению я встретил неподдельную заинтересованность и понимание со стороны моих «отцов и детей» – так я мысленно окрестил своих ребят, учитывая солидную между ними разницу в возрасте. «Один я ничего не смогу сделать, только вместе, приложив немало усилий, мы сможем рассчитывать на победу»  – таков был мой окончательный вердикт. И тут я чуть не обалдел: передо мной сидел улыбающийся, по-прежнему подтянутый, однокашник по Суворовскому училищу, ныне ефрейтор срочной службы Володя Иващенко. «Есть предложение, товарищ лейтенант – попросил слово Иващенко – а что, если начать с самих себя, всем сдать нормативы «Готов к труду и обороне», тогда все мы, прежде всего командир, будут знать свою предварительную подготовку и физическое состояние каждого из нас» – такое предложение Иващенко вызвало у взвода полное одобрение. Политическая подготовка взвода беспокойства не вызывало. Взвод считался не только в полку, но и в дивизии на хорошем счету.

На следующий день после занятий мы с ротным, вооружившись проектом разработанного плана подготовки взвода отправились к командиру полка. У командира находились заместитель командира полка по политической части подполковник Кирсанов и секретарь партийного комитета подполковник Кузин Виктор Семёнович, этакий добрячок высоченного роста, чрезмерно упитанный с улыбающимся круглым лицом. Судя по всему, нас тут уже ждали.

Федосеич представил командиру полка наш план, который он тут же при нас внимательно прочитал, делая у себя в блокноте пометки. «Ну, что ж, план вполне приемлемый» – пророкотал Анисимов и передал бумаги Кирсанову с Кузиным. Следующим номером этого представления явилось обсуждение моей партийной принадлежности. Участвовать в таком  мероприятии, как предстоящее состязание, к которому мы уже, можно сказать, начали активную подготовку, должен офицер-коммунист, категорически внёс резюме Кирсанов. Я возражать не стал. Тут же старший лейтенант, коммунист со стажем Пётр Федосеевич Чмель получил от секретаря парткома партийное поручение: подготовить молодого офицера, комсомольца Владимира Болдина к вступлению в ряды  руководящей и направляющей. Замполит при этом радостно закивал головой.

Быстро бежали дни, сменяя один месяц за другим, делая мою жизнь насыщенной, интересной и в тоже время напряжённой. С утра до позднего вечера я пропадал в роте, готовя взвод к соревнованию. Несколько осложняло положение дел то, что после очередного призыва на военную службу мой взвод обновился на одну треть (в те годы призыв осуществлялся раз в год – осенью – Авт.). Уволился в запас Володя Иващенко, которого я планировал назначить своим заместителем. Но и за тот недолгий период нашей совместной службы он очень много сделал для меня, занимаясь с молодыми солдатами, прежде всего физической подготовкой. Пополнились ряды «штрафников», прибывших из дисбата, всего их стало восемь. Не зная почему, но именно эти орлы стали для меня хорошей опорой во всех отношениях. Получил очередное воинское звание «капитан» мой ротный, с которым у нас сложились, я бы сказал, дружеские отношения, что, кстати, не мешало ему требовать с меня по всей строгости воинских уставов.

Хорошо себя оправдала наша программа по физической подготовке. Более половины личного состава взвода выполнила нормативы ГТО на «хорошо» и «отлично». При этом я всегда добрым словом вспоминал Володю Иващенко. С выпавшим первым снегом, а на Сахалине, по сравнению с материком, это происходит очень рано, весь полк встал на лыжи, которые я люто ненавидел ещё со времён СВУ. Но делать было нечего: пришлось перестраиваться. На все мероприятия только на лыжах: на стрельбище (3 км – лыжи); тактическое поле (3-5 км – лыжи). Разве что в баню ходили пешком, но обязательно с песней. Впрочем, для моего взвода это являлось ещё и тренировкой к будущему соревнованию. Командир взвода, разумеется кроме бани, впереди. По-прежнему взвод по всем показателям боевой и политической подготовки оставался на высоте. Во всяком случае, по итогам проверки за 1968 учебный год мой взвод стал отличным. Пришлось много попотеть при совершенствовании личной подготовки.

В октябре 68-го поступил приказ командующего войсками Дальневосточного военного округа откомандировать одно подразделение в составе мотострелковой роты в Красногорский леспромхоз для заготовки леса для хозяйственных нужд соединений и частей армейского корпуса. Выбор пал на нашу 4 роту с автомобильным взводом. Я не буду описывать нашу лесную  жизнь, хотя она и была достаточно насыщена разного рода событиями, по своему интересными и оставившими неизгладимое впечатление, скажу только одно: в конечном итоге эта командировка сказалось на боевой подготовке моего взвода далеко не в лучшую сторону. «Придётся навёрстывать весной и летом» – резюмировал Федосеич.

2 и 15 марта 1969 года всю страну всколыхнули кровавые события на советско-китайской границе в результате вооружённых столкновений в районе острова Даманский на реке Уссури в 230 км южнее Хабаровска и 35 км западнее районного центра Лучегорск. Я постараюсь, используя материалы официальных источников, кратко изложить суть этих событий. Но а выводы попрошу читателей сделать самим.

В связи с идеологическими разногласиями в ходе культурной революции в Китае и после пражской весны 1968 года, когда власти КНР заявили, что СССР встал на путь «социалистического империализма» отношения Между СССР и Китаем особо обострились. Обстановка в районе острова накалялась с начала 60-х годов. Группы гражданских лиц и военнослужащих стали систематически нарушать пограничный режим и выходить на советскую территорию, откуда всякий раз выдворялись пограничниками без применения оружия. Однако в ночь с 1 на 2 марта 1969 года около 300 китайских военнослужащих переправились на Даманский и залегли на более высоком западном берегу острова. После 10 часов утра на вторую  заставу «Нижне-Михайловка» 57 Иманского пограничного отряда поступил доклад от поста наблюдения, что в направлении Даманского движется группа вооружённых людей численностью до 30 человек. На место событий выехало 32 советских пограничника во главе с начальником заставы старшим лейтенантом Иваном Стрельниковым. Пограничники разделились на две группы. Первая группа под командованием Стрельникова направилась навстречу китайским воякам, стоявших на льду юго-западнее острова. Вторая группа под командованием сержанта Владимира Рабовича должна была прикрывать группу Стрельникова.

Стрельников выразил протест по поводу нарушения границы и потребовал от китайцев покинуть территорию  СССР. Один из китайских военнослужащих поднял руку вверх, что послужило сигналом к открытию огня по группам Стрельникова и Рабовича. К этому моменту группа Рабовича вышла на засаду и по пограничникам был открыт огонь. Иван Стрельников и следовавшие за ним семь советских пограничников погибли, тела погибших ребят были сильно изуродованы, также в скоротечном бою полностью погибло отделение сержанта Рабовича в составе 11 человек. В живых остались рядовой Геннадий Серебров и ефрейтор Павел Акулов, впоследствии захваченный в плен в бессознательном состоянии. Тело Акулова со следами пыток было передано советской стороне 17 апреля.

Командование над оставшимися в живых пограничниками взял на себя младший сержант Юрий Бабанский, чьё отделение успело скрытно рассредоточиться, с экипажем БТР и прибывшей группой пограничников соседней заставы во главе со старшим лейтенантом Виталием Бубениным приняло огневой бой. После полудня китайцы начали отступление.

В бою 2 марта погиб 31 советский пограничник, 14 получили ранения. Потери китайской стороны (по оценке комиссии КГБ СССР) составили 248 человек убитыми.

14 марта поступил приказ убрать подразделения пограничников с острова. Сразу после отхода советских пограничников остров стали занимать китайские солдаты. В ответ на это восемь бронетранспортёров под командованием начальника мотоманевренной группы 57 погранотряда подполковника Яншина в боевом порядке двинулись по направлению к  Даманскому. Той же ночью там окопалась группа Яншина в составе 60 человек на четырёх бронетранспортёрах. Утром 15 марта от 30 до 60 стволов артиллерии и миномётов начался обстрел советских позиций, а три роты китайской пехоты перешли в наступление.

От 400 до 500 китайских солдат заняли позиции у южной части острова и приготовились зайти в тыл к Яншину. Два БТР его группы были подбиты, нарушена связь. Четыре танка Т-62 под командованием начальника 57 погранотряда полковника Леонова атаковали китайцев у южной оконечности  острова, однако танк Леонова был подбит, а сам начальник отряда был убит выстрелом китайского снайпера при попытке покинуть горящую машину.

Израсходовав боезапас, советские пограничники были вынуждены отойти с острова. Стало ясно, что введённых в бой сил не хватает, и китайцы численностью значительно превосходят силы советских пограничников.  Ближе к вечеру в критической ситуации, в нарушение указания политбюро ЦК КПСС не вводить в конфликт советские войска (не правда ли напоминает ситуацию в приграничных районах на западном направлении накануне, развязанной Гитлером войны против Советского Союза – Авт.), по приказу командующего войсками Дальневосточного военного округа генерал-полковника О. А. Лосика был открыт огонь из секретных на тот период реактивных систем залпового огня «Град». Снаряды уничтожили большую часть материально-технических ресурсов. В атаку пошли бойцы 2 мотострелкового батальона 199 мотострелкового полка и пограничники под командованием подполковника Смирнова и подполковника Константинова в целях окончательного подавления сопротивления китайских войск.

Советские войска вновь отошли на свой берег, а китайская сторона больше не предпринимала масштабных военных действий на данном участке государственной границы.

Непосредственное руководство частями Советской Армии, принимавшими участие в этом конфликте, осуществлял первый заместитель командующего войсками Дальневосточного военного округа Герой Советского Союза генерал-полковник П. М. Плотников.

В 1991 году остров Даманский окончательно отошёл к Китаю. (Во имя чего положили столько людей? – Авт.)

Непростая обстановка в связи с этими событиями складывалась  в населенных пунктах островной области. Дело в том, что после освобождения Сахалина и Курильских островов от японцев в августе 1945 года здесь осталось значительная часть гражданского населения, проще говоря, потомков самураев, плюс выходцы с Корейского полуострова, в основном его северной части. К тому времени, когда я приехал сюда служить, различия между японцами и корейцами практически не существовало, все они были для нас просто «корейцы».  Надо заметить, что большая  часть этого контингента относилась к местному населению, в том числе и военнослужащим, мягко говоря, не совсем адекватно, за что они частенько были битыми. Местные власти всячески старались пресекать малейшие нарушения межнациональных отношений, но редкие вспышки агрессивности во взаимоотношениях продолжали случаться. Не редкими были случаи участия во всякого рода разборках и военнослужащих, в том числе и офицеров.

После известных событий на Даманском обстановка во взаимоотношениях среди всех слоён населения области резко изменилась в лучшую сторону и жизнь понеслась своим чередом. Для меня по-прежнему оставались две главные задачи: занять первое место в соревновании  взводов и пополнить сплочённые  ряды Коммунистической партии.

Готовясь вступить в КПСС, пришлось резко изменить отношение к марксистко-ленинской подготовке, особенно к изучению, так называемых «классиков марксизма-ленинизма», проще говоря, переписыванию трудов Ленина из полного собрания сочинений великого кормчего (не путать с Мао-Дзэдуном – Авт.),  выступлений и речей Брежнева из газет, а также газетных материалов всякого рода сборищ  ЦК КПСС. Федосеич по-прежнему не давал мне спуску ни в чём, стараясь изо всех сил, и не безуспешно, выполнить поручение парткома сделать из меня достойного кандидата в члены нашей любимой коммунистической партии, а главное – занять первое место на предстоящем соревновании взводов, которое уже развернулось в полном объёме. По решению командования и политического управления корпуса итоги соревнования должны быть подведены осенью 1969 года и приурочены к предстоящему  XVI съезду ВЛКСМ.

Большую помощь я получал от начальника штаба полка майора Ямщикова. Как-то по окончании одного из полевых занятий Александр Иванович выразил мне устную благодарность и заметил, что со временем из меня может получиться неплохой командир. Не скрою, слышать такое от начальника штаба полка было очень приятно, вселяло определённую уверенность за свою дальнейшую службу.

По рекомендации начштаба полка я много внимания стал уделять углубленному изучению истории военного искусства, увлёкся военными мемуарами, открывая для себя каждый раз что-то новое. Уже сейчас по прошествии многих лет, работая над этим материалом, мне захотелось показать всем, кто будет читать эти строки, всех тех, кто в разные века делал нашу Родину могущественной и процветающей страной, кто в меру своего полководческого таланта на протяжении всей тысячелетней истории Государства Российского защищал и изгонял из нашей страны ненавистного врага, нередко отдавая при этом самое ценное, что может быть у человека – жизнь. И не важно, к какому крылу убеждений примыкал тот или иной выдающийся полководец или военачальник: белому или красному: объединяло их одно – верность присяге и безграничная любовь к России, своему Отечеству. Ярким тому подтверждением может послужить вышедший в прокат многосерийный художественный фильм «Адъютант его превосходительства», в котором со всей остротой показано страшное противостояние: с одной стороны представители, так называемой «новой России» в лице Мартина Лациса, верного сподвижника Ленина и  Дзержинского, безжалостно карающего каждого, кто осмелился пойти вразрез линии новой власти; с другой стороны честного и благородного, одного из первых чекистов Советской России Павла Кольцова, перевоплотившегося в разведчика капитана Кольцова Павла Андреевича, ставшего адъютантом командующего одного из соединений Добровольческой армии генерал-лейтенанта Ковалевского Владимира Зиноновича, явившегося прообразом командующего Добровольческой армией генерал-лейтенанта Май-Маевского Владимира Зеноновича и олицетворяющего честь русского офицера. Таких было тысячи, самую незначительную часть которых я имею честь представить моему читателю, и ни один из них не может быть убран из этого списка, так как за каждой фамилией стоит Честь русского офицера, беззаветно преданного своему Отечеству на определённых этапах развития и укрепления Вооружённых Сил нашей любимой Родины.

 

Князь-воевода       Дмитрий Донской

Князь         Невский Александр Ярославич

Князь Пожарский Дмитрий Михайлович

Российский император Романов Пётр Алексеевич

генералиссимус  Суворов Александр Васильевич

адмирал    Корнилов Владимир Алексеевич

генерал      Истомин Владимир Иванович

адмирал     Лазарев Михаил Петрович

адмирал     Путятин Ефим Васильевич

генерал      Скобелев Михаил Дмитриевич

генерал     Румянцев Пётр Александрович

фельдмаршал     Потёмкин Григорий Александрович

фельдмаршал     Кутузов Михаил Илларионович

адмирал     Нахимов Павел Степанович

генерал      Багратион Пётр Иванович

генерал      Барклай де Толи Михаил Богданович

генерал      Неверовский Дмитрий Петрович

генерал      Раевский Николай Николаевич

генерал      Давыдов Денис Сергеевич

генерал      Платов Матвей Иванович

генерал      Ермолов Алексей Петрович

адмирал     Макаров Степан Осипович

генерал      Брусилов Алексей Алексеевич

генерал      Корнилов Лавр Георгиевич

адмирал              Колчак Александр Васильевич

генерал     Капель Владимир Оскарович

генерал      Деникин Антон Иванович

генерал      Май-Маевский Владимир Зенонович

генерал     Врангель Пётр Николаевич

нарком       Фрунзе Михаил Васильевич

маршал      Блюхер Василий Константинович

маршал      Тухачевский Михаил Николаевич

маршал      Жуков Георгий Константинович

маршал      Рокоссовский Константин Константинович

маршал      Василевский Александр Михайлович

генерал      Ватутин Николай Фёдорович

маршал     Баграмян Иван Христофорович

маршал      Конев Иван Степанович

маршал      Шапошников Борис Михайлович

генерал      Говоров Леонид Александрович

адмирал     Кузнецов Николай Герасимович

адмирал     Октябрьский Филипп Сергеевич

адмирал     Трибуц Владимир Филиппович

адмирал     Головко Арсений Григорьевич

генерал      Белов Павел Алексеевич

маршал      Тимошенко Семён Константинович

маршал      Чуйков Василий Иванович

генерал      Черняховский Иван Данилович

маршал      Мерецков Кирилл Афанасьевич

генерал      Галицкий Кузьма Никитович

генерал      Маргелов Василий Филиппович

генерал      Голиков Филипп Иванович

генерал      Шумилов Михаил Степанович

маршал      Рыбалко Павел Семёнович

маршал      Ротмистров Павел Алексеевич

генерал      Батов Павел Иванович

генерал      Горбатов Александр Васильевич

генерал      Лелюшенко Дмитрий Данилович

генерал      Панфилов Иван Васильевич

генерал      Доватор Лев Михайлович

генерал      Лукин Михаил Фёдорович

генерал      Озеров Фёдор Петрович

маршал      Соколов Сергей Леонидович

генерал      Антонов Алексей Иннокентьевич

маршал      Толбухин Фёдор Иванович

генерал      Федюнинский Иван Иванович

генерал      Богданов Семён Ильич

генерал      Катуков Михаил Ефимович

маршал      Вершинин Константин Андреевич

генерал      Жданов Василий Николаевич

маршал      Огарков Николай Васильевич

маршал      Лосик Олег Александрович

генерал      Плотников Павел Михайлович

1-й суворовец-генерал Фомин Анатолий Дмитриевич

генерал    Герасимов Валерий Васильевич

генерал      Пузанов Игорь Евгеньевич

генерал     Анисимов Юрий Фролович

А тем временем произошли значительные изменения в организационно-штатной структуре нашего полка в части, касающейся комплектования подразделений и штабов офицерским составом и некоторых должностей рядового и сержантского состава.

Дело в том, что часть наша должна быть укомплектованной личным составом и техникой до штатов военного времени, то есть находилась в состоянии постоянной боевой готовности. Наш полк являлся единственным полного состава из всех частей дивизии. При этом, как я уже упоминал, в полку не хватало младших офицеров, в основном командиров взводов. В этих целях руководством страны было принято решение укомплектовывать соединения и части, в основном сухопутных войск, за счёт выпускников высших учебных заведений, прощедших подготовку на военных кафедрах, и призывать их на воинскую службу сроком на два года. Таким образом, в офицерский коллектив нашего полка к  началу 1969 года влилось около двадцати офицеров запаса, которых мы тут же  окрестили «двухгодичниками». Это были отличные ребята, но совершенно не подготовленные в военном отношении, влившиеся в ряды Советской Армии после окончания ВУЗ-ов со всех республик страны. Очень много было из Средней Азии, плохо разговаривающих и слабо понимающих русский язык. Сегодня их бы точно называли «военными гастарбайтерами».Что характерно, большинство из них (двухгодичников) являлись членами ВЛКСМ, двое даже кандидатами в члены КПСС.

Вторым новшеством комплектования частей и подразделений явился призыв на военную службу по контракту слабой половины человечества, проще говоря – молодых девчонок. Эта категория призывников в основном предназначалась для укомплектования узлов связи, писарей в штабах и некоторых других военных должностей. Вот одна из этой прекрасной половины, на деле оказавшаяся не такой уж слабой, явилась одной из многих причин моего падения. Но это пока ещё всё в будущем, а радужное настоящее  оставалось тут рядом, вместе со мной.

Приближалась осень, а вместе с ней то, к чему я готовился более года – итоги соревнования на лучший взвод 2 армейского корпуса по боевой и политической подготовке, которые должны были быть выявлены в ходе сдачи итоговой проверки за 1969 учебный год.

И вот этот день наступил, а вместе с ним для меня наступил момент истины. Комиссию управления корпуса по проведению итоговой проверки штабов и частей 33 дивизии возглавлял сам командир корпуса генерал-лейтенант Попов, который, мягко говоря, не пользовался ни авторитетом, ни любовью как среди офицеров, так и рядового и сержантского состава. Наш полк, естественно, вошёл в число проверяемых частей. Кроме многочисленной комиссии управления корпуса (в основном больших любителей рыбы лососевых пород и красной икры, а в этом недостатка в полку не было – Авт.) для поддержки штанов из Южно-Сахалинска прибыла группа офицеров от управления дивизии во главе с начальником политотдела полковником Рябушевым Леонидом Сергеевичем. Скажу одно: этому человеку суждено было сыграть большую роль в моей дальнейшей судьбе. Традиционно проверка началась со строевого смотра и сдачи строевой подготовки. Полк на высоте, мой взвод получает отличную оценку. Как говорится, «лиха беда начала».  Во второй половине дня – ночные стрельбы. Отдохнув часок после обеда, 4 рота во главе с капитаном Чмелём с полной полевой выкладкой совершает в район стрельбища лыжный марш-бросок протяжённостью 5 км. Результаты марша оказались сверх ожидаемого, которые и вошли в зачёт по физической подготовке. Упражнение по стрельбе  взвод выполнил с твёрдой оценкой «хорошо». Это уже было началом успеха, но всё ещё впереди.

Второй день проверки ознаменовался сдачей марксистко-ленинской (для офицеров – Авт.) и политической подготовки (для солдат и сержантов срочной и сверхсрочной  службы – Авт.) Не буду скрывать: мандраж был как в училище перед сдачей государственного экзамена.

Представив взвод проверяющему, этой чести мы были удостоины заместителю начальника политотдела корпуса, и прихватив конспекты, я помчался в штаб полка сдавать марксистско-ленинскую подготовку. Много мне пришлось попотеть, чтобы воспроизвести или, как это тогда называлось законспектировать, а проще говоря переписать с конспектов моих сослуживцев  всю эту белеберду, сочиненную «великими классиками». Но  худо-бедно, к проверке главного предмета подготовки советского офицера я был готов, чему несомненно способствовали ещё не утраченные полученные мною в училище знания при изучении гуманитарных  дисциплин.

Проверял нас сам начальник политотдела корпуса генерал-майор Стешкин. Говорят, наш командир полка воевал с ним в одной армии. Проверку я сдал сравнительно легко, активно участвуя в обсуждении предлагаемых вопросов, касающихся в основном политики партии, советского правительства и их верного сподвижника и помощника – комсомола и их роли в развитии и укреплении советских вооружённых сил. После непродолжительной индивидуальной беседы с генералом от политорганов я и получил твёрдую отличную оценку. Отличную оценку по политической подготовке получил и мой взвод. Радости моей не было предела, в большей степени от того, что сумел оправдать надежды моих отцов-командиров, оказавших мне неоценимую помощь в подготовке личного состава.

О том, что взвод лейтенанта Болдина лучший в корпусе, официально было объявлено на подведении итогов проверки с последующим изданием по корпусу соответствующего приказа. Я искренне радовался, когда узнал о присвоении начальнику штаба полка очередного воинского звания «подполковник». Тогда же впервые зародились  в моём мозгу мысли, которые политработники назвали бы крамольными. Вместе с тем, раз возникли вопросы, на них требовалось дать ответы, и эти ответы должен был дать себе я сам.

С каким бы вопросом, касающимся армии в целом и конкретно моей жизни и воинской службы я не сталкивался, всё сводилось к неизменному: достижение успехов – это достижение партии; что-либо негативное, все случившиеся и случающиеся промахи, без которых невозможно обойтись, будь ты хоть семи пядей во лбу, – это промахи командиров. Но ведь вот они: полковник Анисимов, подполковник Ямщиков, капитан Чмель и многие, многие другие, безо всякого партийного влияния достойные подражанию офицеры, о которых я ещё не упоминал. Но эти мысли я предпочёл пока оставить при себе.

А пока все мы радовались успешным результатам итоговой проверки, и немного грустили о предстоящем расставанием с нашим батей, глубоко всеми уважаемым и любимым командиром полка. Дело в том, что мы достоверно уже знали, что Юрий Фролович, в случае успешной сдачи проверки, займёт должность заместителя командира корпуса, а стало быть станет наш батя генералом! Полк в очередной раз подтвердил свой статус лучшей воинской части в корпусе и одной из лучших во всём Дальневосточном военном округе. Так что делили мы радость за нашего командира с печалью пополам.

В тот же день мня пригласил к себе на беседу начальник политотдела дивизии полковник Рябушев. Тут я вынужден буду несколько отступить от изложения своих размышлений и остановить своё внимание на этой, весьма незаурядной личности. С Леонидом Сергеевичем мне и раньше приходилось встречаться при не заслуживающих внимания обстоятельствах, поэтому останавливаться и тем  более подробно что-то рассказывать о нём я не вижу необходимости. Знал только одно: этот человек, участвующий в Великой Отечественной войне, брал штурмом Берлин, освобождал Южный Сахалин и Курилы от японских милитаристов, при этом оставался до мозга костей преданным делу партии и советского народа, снискав себе славу настоящего политработника.  

Разговор с начальником политотдела состоялся в кабинете у замполита и в его присутствии. Поздравив меня с победой в соревновании и успешной сдачей итоговой проверки Леонид Сергеевич сразу меня ошарашил известием о  том, что в соответствии с рекомендациями, а проще говоря, разнарядкой ЦК ВЛКСМ Сахалинскому обкому комсомола предписано в составе делегации на XVI съезд комсомола,  помимо помощника начальника политуправления корпуса по комсомольской работе, помощников начальников политотделов по комсомольской работе 33 и 79 дивизий корпуса, иметь командира лучшего в корпусе взвода, то есть, получается, что меня?! Таким растерянным я себя ещё никогда не чувствовал, чем немало развеселил присутствующих в кабинете офицеров.

Когда я пришёл в себя после столь неожиданного известия, Рябушев, опять же без лишних слов, предложил мне перейти на политическую работу, конкретно – возглавить комитет комсомола нашего полка, разумеется, после моего избрания на эту должность. Это предложение, помимо растерянности, ввергло меня в ещё большее смятение, чем сообщение о съезде комсомола. Дело в том, что за несколько дней до начала проверки на одном из тренировочном занятий присутствовал начальник штаба полка майор, ныне подполковник Ямщиков. Он-то мне и поведал, что в случае успешной сдачи проверки может рассматриваться вопрос о моём назначении на должность командира 4 роты вместо предполагаемого перевода капитана Чмеля на должность начальника  штаба этого же батальона. И вот такое, неожиданное предложение начальника политотдела. Было от чего впасть в транс. Довольно быстро решили  мои партийные и политические благодетели  вопрос о моём членстве в партии. Дали мне три дня на сбор рекомендаций для вступления кандидатом в члены КПСС и просили не затягивать с ответом по существу сделанного Рябушевым предложения, так как в корпусе через месяц начинается отчётно-выборная компания, в ходе которой предполагается выдвинуть мою кандидатуру для избрания  меня секретарём комитета комсомола с последующим выдвижением делегатом съезда ВЛКСМ (выборы делегатов съезда должна будет осуществлять областная комсомольская конференция – Авт.).

Горячо и сердечно поблагодарил я своих «отцов и детей» за их старание и проявленное мастерство в боевой и политической подготовке. Самым трудным для меня оказалось принятие решения, кого представить к  краткосрочному отпуску. Все для меня были равны. Тогда я предложил своему заместителю сержанту Кудрявцеву самим определить трёх кандидатов на представление к отпуску. Я уже знал, что нет для сержанта или солдата срочной службы более ценной награды, чем отпуск с выездом на Родину.

В тот вечер весь полк гудел, точнее его офицерская часть, празднуя окончание итоговой проверки. Офицеры нашего батальона решили в ближайшую пятницу собраться у меня, как главного виновника торжества. Постарались мы с Рустамом (сосед мой по общежитию – Авт.) на славу. Лейтенант Рустам Урсонбаев был призван в армию на два года после окончания сельскохозяйственной академии, за что и получил прозвище «агроном». Жили и служили в одном батальоне, оба командира взвода, оба лейтенанта, оба холостяки. Так что сам Господь велел нам жить вместе и дружно. Агроном отлично готовил узбекский плов, чему он с удовольствием меня научил, а я его, в меру своих способностей натаскивал в совершенствовании русского языка, чему он так же был мне очень благодарен. Правда, с именем моим у него пока получалось не  совсем гладко, уморительно получалось: «Волёдя»! ну, хоть ты тресни! Так что готовились мы к встрече гостей очень серьёзно. Один плов Рустама чего стоил! Ну а я занимался приготовлением бутербродов с красной икрой, хотя такой закуской никого на Сахалине не удивишь. В порядке небольшого отступления поясню: считалось правилом дурного тона, если у офицеров-холостяков в комнате не было одной-двух трёхлитровых банок этой самой лососевой икры. Чего там скрывать: большинство из нас являлись отчаянные браконьеры. Командование полка особо строгости на сей счёт не проявляло, да мы особо этим и не злоупотребляли. Зато в офицерской столовой постоянно  в меню в изобилии числились самые разнообразные рыбные блюда. Наверное, за давностью лет об этом уже можно говорить открыто. Но мы были такими, какими были, и от этого никуда не денешься. Напитки тоже блистали своим разнообразием. Коньяк армянский, доступный и в большом количестве поставляемый на Сахалин, в том числе и по линии военторга (через несколько лет я его сменю на молдавский «Белый аист» – Авт.). У Рустама в заначке оказалось припрятанным две бутылки «Советского шампанского». Так что к приёму гостей всё было основательно подготовлено.

К 20.00 все, кто был свободен от службы, собрались в нашей довольно-таки просторной и очень уютной  квартире. Пришёл Федосеич, которому мы были все чрезмерно рады. Не обошлось без сюрпризов. Оказывается, мой агроном, желая сделать «Волёде!» приятное, пригласил девчонок-связисток, живущих этажом выше. После робкого звонка, в комнату вошли четыре очаровательных создания. Без погон и форменного обмундирования выглядели они чертовски привлекательно. По истечении многих лет их имена уже выветрились из моей памяти, но одно имя мне врезалось в память на всю жизнь. Это была девушка, та самая из прекрасной половины, лет восемнадцати, с огромными чёрными глазами и привлекательным припухшим ротиком. Эту красавицу звали Ирина. Рустам мигом всё оценил правильно и, первой пригласив Ирину к столу, предложил ей место возле меня, при этом многозначительно со своим милым узкоглазым прищуром победоносно поглядел на всех собравшихся. Ай, да узбек! Лихо всё прокрутил.

Не буду описывать хода дальнейших событий.  Я никогда не был сторонником выставления мужиками своих любовных похождений, скажу лишь одно: наутро я проснулся, как мне тогда казалось, счастливым человеком. Знал бы я тогда, во что обернётся для меня эта счастливая ночь! А пока нужно было собирать рекомендации для вступления в партию. С прибытием в расположение подразделения я зашёл к командиру роты, который как раз корпел над разработкой столь важного для меня документа, той самой рекомендации в партию, о кот орой я мечтал уже достаточно продолжительное время.  Была суббота, взвод находился в автопарке, где со всем личным составом батальона под руководством зампотеха батальона проходил парко-хозяйственный день. Так что я был относительно свободен и мог заняться своими делами. Так, между прочим, Федосеич поинтересовался моими амурными делами. Очень наблюдательным и проницательным мужиком оказался мой командир роты. «Смотри, Володя, с этими солтаточками нужно быть крайне осторожным. И не забывай, что в нашем городке вся личная жизнь любого из нас как на ладони.» Эх, мне бы тогда внять совету моего мудрого командира! Да куда там. Все мои мысли были с Ирой. Рассказал я Петру Федосеевичу и о предложении начальника политотдела возглавить комсомольскую организацию полка. «Решай сам» – внимательно на меня посмотрев, коротко сказал Чмель,. С разрешения командира роты я отправился к начальнику штаба полка. Ямщиков был на месте, встретил приветливо и ещё раз поздравил меня с достигнутыми успехами. В свою очередь я сердечно поблагодарил Александра Ивановича  за ту помощь, которую он мне оказывал с первых дней моей службы в полку. Я посчитал, что рассказать Ямщикову о моей беседе с полковником Рябушевым, – это моя прямая обязанность и долг. Реакция его оказалась для меня настолько неожиданной, что мои сладкие помыслы мигом вылетели из головы. Таким разъярённым я ещё подполковника Ямщикова не видел. Смысл его резких ко мне высказываний сводился к тому, что если политработникам удастся меня уговорить сменить службу (он так и сказал «сменить службу»), то моей командирской карьере, впрочем ещё не состоявшейся, наступит полный… Дальше я воздержусь от высказываний. Бог ты мой! Почему я его тогда не послушал?!

Кабинет начальника штаба полка я покидал в крайне подавленном состоянии. Не то чтобы случилось нечто страшное, но я понял, что в лице Александра Ивановича Ямщикова я только что потерял не только покровителя в хорошем понимании этого слова, но и старшего, умудрённого жизненным опытом, друга. В силу своей молодости и не черта не смылившего в жизни я так и не смог тогда понять всего драматизма случившегося. Натолкнувшись на замполита, который почему-то мне очень обрадовался, я рассказал Кирсанову обо всём, что произошло в кабинете начальника штаба. Затащив к себе в кабинет, Николай Филиппович, торжественно вручил мне рекомендацию для вступления кандидатом в члены КПСС и, как приложение, всучил мне устав Коммунистической партии с напутствием выучить его назубок. Затем, пригласив к себе секретаря парткома, они на пару начали рисовать моё радужное блестящее будущее в случае избрания меня делегатом съезда ВЛКСМ и секретарём комитета комсомола полка. Через год, максимум два, пророчили мне партийные наставники, меня ожидает должность помощника начальника политотдела дивизии, возможно даже корпуса по комсомольской работе, далее политработа в соединениях и частях… В общем, я сломался.

В дальнейшей службе ещё много всяких ошибок вольно или невольно было мною допущено, но самую главную  ошибку я допустил именно тогда, осенью 1969-го года прошлого столетия.

Итак, свершилось! На горизонте ярко засверкала капитанская должность и блестящее будущее. Мысли о том, что я теряю замечательных товарищей и наставников  в лице начальника штаба полка подполковника Ямщикова Александра Ивановича, моего доброго друга и непосредственного командира капитана Чмеля Петра Федосеевича, я старался гнать прочь. Неоднозначную оценку моему решению дал командир полка. «Возможно, Болдин, ты теряешь в себе крупного военачальника» – таков примерно смысл его высказывания. Тогда ещё я почувствовал, что во мне что-то надломилось. Но было уже поздно поворачивать оглобли. Москва, съезд комсомола, капитанская должность, офицер управления полка – вот примерно мысли, затмившие мозги молодого и, как оказалось, чрезмерно тщеславного болвана с лейтенантскими погонами.

В октябре состоялось отчётно-выборное комсомольское собрание полка, на котором меня избрали в состав комитета комсомола и делегатом на комсомольские конференции дивизии и Долинской комсомольской организации а самое главное – утвердили мою кандидатуру для избрания на областной комсомольской конференции делегатом XVI съезда комсомола.

С оттенками грусти простился я со своим взводом. Поблагодарил солдат и сержантов за совместную службу. Что интересно, с их стороны я услышал не поздравления с моим новым этапом в службе, а что-то вроде сочувствия. Во всяком случае радости за меня с их стороны я не уловил. Я ещё сам не мог объяснить себе отсутствия чувства удовлетворения по поводу грядущих изменений в своей судьбе.

Предшественник мой уезжал замполитом одной из отдельных частей дивизионного  подчинения. Два дня мне понадобилось на приём всех дел комитета комсомола: пересчитали учётные карточки, бегло просмотрели протоколы заседаний комитета и полковых комсомольских собраний, положил в карман ключи от сейфа с кабинетом, после чего доложили рапортом замполиту о приёме-передачи должности. Таким образом,  я стал властителем юных сердец. Рабочее место мне определили в одном кабинете с секретарём парткома, тем самым весельчаком-здоровячком подполковником Кузиным Виктором Семёновичем, о котором я уже неоднократно упоминал. Третьим в нашем ленинском шалаше был пропагандист полка майор Ефим Семёнович Долгов, в простонародье просто Фима с грустным, постоянно что-то ищущим, задумчивым взглядом. Уж не врагов ли народа выискивает Фима? Но оказалось всё гораздо прозаичнее: его «кинули» с назначением заместителя командира полка (недалеко от Южно-Сахвлинска – Авт.) по политической части. Уж, что за причина была, одному Николаю Филипповичу известно.

Большая часть офицеров, в основном старшего поколения, с грустью прощалась с полковником Анисимовым, назначенным заместителем командира корпуса. Юрий Фролович за пять лет командования полком, сумел из посредственной воинской части сделать отличный 377 мотострелковый полк. Безусловно, без наличия в управлении и подразделениях полка в большинстве своём хорошо подготовленных, грамотных офицеров сделать это было бы невозможно, будь ты хоть трижды талантливый полководец. Полковник Анисимов обладал важнейшим качеством военного руководителя: наряду с внешней суровостью, жёсткой требовательностью, прежде всего к самому себе, Юрий Фролович прекрасно понимал, что без надёжных помощников, сумевших подчинить себе весь процесс боевой учёбы, о таких результатах не могло быть и речи. Ну и конечно без руководящей и направляющей роли партии… куда ж без неё в те годы родимой. Короче, полк расставался с замечательным своим командиром, корпус приобретал крупного военачальника. Искренне порадовался за Федосеича, назначенного начальником штаба батальона.

Был ещё один человек, который сыграл не то чтобы роковую роль в моей судьбе, но приложил немало усилий, чтобы довести моё дело до его логического завершения.  Дело в том, что на базе нашего полка, воинской части постоянной готовности, в случае возникновения непосредственной военной угрозы разворачивалась отдельная мотострелковая бригада, которая согласно оперативному предназначению переходила в резерв командования военного округа. Таким образом, для обеспечения мобилизационного развёртывания в нашей части при управлении полка, а также в штабах всех батальонов содержался дополнительный, так называемый штат военного времени, на замещение должностей которого назначались офицеры, в основном малоперспективные или не в полной мере соответствующие занимаемым действующим должностям в нашем полку или других частях корпуса. Стало быть, я оказался перспективным. Но это так, к слову. Так вот, при командире нашего 2 мотострелкового батальона состоял некий капитан Иван Каретников, которого за его мерзопакостный характер и неуживчивость офицеры полка прозвали «Ванькой Каином», главной обязанностью которого, помимо основных служебных, являлось информирование командования батальона и полка, а также партийно-политический аппарат о всех негативных явлениях, имеющих место среди офицеров и всего личного состава полка непосредственно в подразделениях. Не гнушался Ваня и стукачеством в адрес органов военной контрразведки, или, как они тогда назывались, – особые отделы, на всех уровнях управления войсками. У нас в СВУ и в училище за такие штучки просто били морду. Единственным у Ваньки Каина достоинством было наличие в его супружеском ложе неописуемой красоты жены. Везёт же гадам! Надо честно сказать, мадам Каретникова пользовалась к себе расположением многих офицеров, на что она, в большинстве случаев, отвечала взаимностью, чаще всего по отношению к молодым офицерам. Сам Ванька, наверняка знал об амурных делах своей несравненной, но, используя свою мадам как источник информации, чаще всего закрывал глаза на все её художества. В общем, была мадам Каретникова порядочной стервой, если не сказать более радикально. Для самого Ивана, учитывая его уже преклонный, по нашим меркам, возраст, застолбили в штабе должность заместителя начальника штаба полка по мобилизационным вопросам. Так что по окончании проверки займёт Каин непыльную должность и дотянет-таки до майорских погон.

Мои отношения с Ириной  становились всё более серьёзными. Встречались мы с ней довольно-таки часто, может быть даже более чаще, чем это было необходимо. Благодаря сообразительности моего славного соседа Рустама каждая ночь в его отсутствие принадлежала нам. Она всё сильнее завоёвывала моё сердце, возможно, это была уже зарождающаяся любовь. Как-то во время очередной нашей бурной встречи я сдуру предложил ей выйти за меня замуж. Ирочка, не задумываясь, ответила согласием. Вот это меня, впервые за все месяцы наших встреч, несколько насторожило. Мне бы прислушаться к разговорам, касающейся Ирины, да и всего женского военного контингента на предмет их моральных устоев, да куда там, при очередной встречи я начисто отметал все, как мне казалось, напрасные обвинения в отношении Ирины. Настораживало и то, как ведёт себя моя Иришка в компаниях, сопровождающихся, как правило, обильными возлияниями. Ира запросто могла, как говориться, осушить стакан водки, закусив его хвостом селёдки, Достаточно быстро скатывалась с катушек, что заметно сказывалась на её поведении. Она могла без зазрения совести в моём присутствии прильнуть к кому-нибудь из моих друзей, ставя того, мягко говоря, в неловкое положение, при этом издавая малоприятные и не литературные изречения. По полку пошли слухи о моральной стороне вновь испечённого секретаря комитета комсомола. И распускала их не кто иная, как супруга Ваньки Каина.  Об этом было известно доподлинно.

В резкой и категоричной форме, не терпящей никаких возражений, Кирсанов потребовал от меня прекратить, порочившую высокое звание политработника, связь, иначе всё может быть закончено, ещё не начавшись. Долго не размышляя, я вызвал Ирку с коммутатора, где она работала телефонисткой, и прямо ей заявил о прекращении наших отношений. Насколько я порядочно поступил по отношению к любимой, как мне казалось, женщине, я в то время почему-то старался не думать. Ирина ничего мне не сказала, громко, никого не стесняясь, как-то неестественно разрыдалась и отправилась на свой узел связи. Больше мы с ней не встречались, о чём я и поспешил доложить Николаю Филипповичу, чему тот искренне обрадовался. Иная реакция по существу случившегося была у Кузина и Фимы. Они просто дали мне понять, что выпутываться из казусных ситуаций можно и не теряя мужского достоинства. Настроение  окончательно было подавлено, когда заявился домой сменившийся с караула Агроном. Прямо, без обиняков он заявил мне, что видел Ирку, которая шмыгнула в соседний подъезд нашего дома, в котором также размещалось офицерское общежитие. «Бросай её, Волёдя» – вынес вердикт Рустам. «Уже броси»л – угрюмо бросил я моему другу и соседу и завалился спать с надеждой, что утро действительно вечера мудренее.

Удивительно, но после разрыва с Ириной всё встало на свои места. С обязанностями секретаря комитета комсомола я справлялся легко, по крайней мере мне так казалось. Состав комитета состоял в основном из военнослужащих срочной службы, в его состав были избраны один офицер-двухгодичник, скорее всего по причине пребывания его в кандидатах в члены КПСС, две девчонки из числа военнослужащих-женщин. Кстати, влились в ряды нашей непобедимой и легендарной Советской Армии ещё три женщины-жёны молодых офицеров, при всём при этом являющиеся комсомолками, давно утратившими связь с этой почтенной организацией по банальной причине неуплаты членских взносов. Устранить этот пробел предстояло, естественно, мне. По-моему, одна из них устроилась писарем в строевой части штаба полка, две на зависть полковых дам – на складах продовольственной и сещевой служб. Вообще, чувство зависти  было свойственно обитателям нашего военного городка, в большинстве своём прекрасной его половины. Завидовали всему: семьям, с большим денежным и материальным достатком, жёнам, мужья которых имеют лучшие показатели в службе, а отсюда соответствующее расположение к ним со стороны командования полка, более удачливым любовницам, красивым и достаточно успешным любовникам и т. д. Зависть эта зачастую становилась причиной различного рода сплетен и склок. Весь этот негатив не в коей мере не мог способствовать дальнейшему сплочению, в целом и так довольно-таки крепкого коллектива, в котором я жил и работал.  Я об этом так подробно размышляю по причине многих не состоявшихся офицерских судеб, которые были загублены не без помощи нашего славного коллектива, или, как любил повторять Кирсанов: «единая воинская семья».

В декабре должно пройти заседание партийной комиссии дивизии, на которой ваш покорный слуга должен влиться в единые сплочённые ряды нашей родной коммунистической партии. Предшествующие партийные инстанции я прошёл сравнительно легко. Штабная первичная  партийная организация, членом которой я буду иметь честь состоять, даже не удосужилась поинтересоваться моими познаниями  в области устава партии, изучения классиков марксизма-ленинизма. Только Ванька Каин, эта каналья, этак ехидненько поинтересовался, насколько крепок мой моральный облик, на что я ему не менее ехидненько посоветовал поинтересоваться об этом у своей жены-красавицы, чем вызвал бурное оживление среди партийцев-участников этого рутинного унылого собрания, и неприкрытую злобу в глазах будущего майора.

Заседание партийного комитета полка, которому предстояло утвердить решение собрания первичной организации о принятии,  кандидатами в члены  КПСС меня, офицера 3 мотострелкового батальона, а также сержанта срочной служб, заместителя командира взвода одного из подразделений полка, который являлся ещё и членом комитета комсомола, то есть моего подчинённого по линии комсомола.

И вот, ранним зимним декабрьским утром, мы трое будущих коммунистов во главе с секретарём партийного комитета товарищем Кузиным выехали в славный  город Южно-Сахалинск, в котором размещались штабы нашей дивизии и корпуса на последнее испытание перед столь ответственным этапом в нашей жизни. Честно говоря, волновался я изрядно, но, как это не странно,  чувствовал себя достаточно уверенно, даже сказал бы слишком уверенно на фоне моих будущих однопартийцев. Командир лучшего отличного взвода, будущий делегат съезда комсомола, секретарь комитета комсомола отличного полка, что ещё нужно, чтобы чувствовать себя абсолютно убеждённым в своих предначертаниях. К сожалению, такая уверенность в себе, больше смахивающая на излишнюю самоуверенность, в дальнейшем ещё не раз сослужит мне недобрую службу.

А пока я был на коне фортуны. Ни одного вопроса не возникло у членов партийной комиссии при обсуждении моей персоны. Через два часа после заседания парткомиссии начальник политотдела полковник Рябушев Леонид Сергеевич вручил всем троим билеты кандидата в члены КПСС, или кандидатские карточки, я уже и не помню точно, как эти документы тогда назывались. Персонально для меня начальник политотдела выделил несколько минут на то, чтобы выразить удовлетворение принятым мною единственно правильным решением – стать политработником, то есть одним из огромной массы людей в погонах, которые считают только себя вправе решать человеческие судьбы в вооружённых силах. Тем не менее свершилась моя заветная мечта: занять достойное место среди строителей коммунизма в нашей великой стране, верных продолжателей бессмертных идей вечно живого Ульянова (Ленина). Пусть и кандидат в это общество слепых и глухих, но всё равно – свершилось!

Как-то спокойно и буднично прошла комсомольская конференция армейского корпуса. Помощник начальника политуправления корпуса по комсомольской работе капитан Иван Вензик выразил мне своё расположение тем, что пообещал всегда и во всём оказывать помощь и поддержку. Там же на корпусной конференции состоялись выборы делегатов на комсомольскую конференцию Сахалинской области, в работе которой предстояло участвовать и мне, Скоро мне пришлось узнать, что это была за работа.

За сутки до конференции в полк пришло штормовое предупреждение с сильным снегопадом. Только тот, кто жил на Сахалине в зимнее время года, может представить, что это такое сильный сахалинский снегопад.

Командованием полка было принято решение: делегатов в Южно-Сахалинск  отправить накануне открытия конференции гусеничными тягачами, Не знаю, состоит ли сейчас на вооружении в воинских частях, дислоцирующихся на Сахалине это чудо техники, но в мои годы пребывания в этом забытом Богом и чёртом, а заодно и высшей государственной властью краю, это был единственный и ничем незаменимый вид зимнего транспорта. Руководство Долинской районной комсомольской организации (город Долинск, районный центр, близ которого размещался наш полк, в 40-45 км севернее Южно-Сахалинска – Авт.), вновь прибывший по окончании академии  вместо Анисимова Ю. Ф. командир полка подполковник Лут Владимир Сергеевич, Кирсанов, первый и второй секретари Долинского райкома комсомола и я с одним комсомольцем-отличником боевой и политической подготовки, кстати, из моего бывшего взвода с комфортом разместились в командирском ГТСе (гусеничный тягач средний – Авт.), остальные, делегаты довольствовались размещением в десантном отделении ГТТ (гусеничный тягач тяжёлый – Авт.) Прогноз погоды себя оправдал: не доезжая нескольких километров до Южного поднялся сильный ветер с обильными снежными осадками, так что руководство наше в этом плане оказалось предусмотрительным. Делегаты от северных районов Сахалина, в том числе и представители 79 дивизии прибыли на конференцию поездом. А представители верного помощника партии с Курильских островов неделей раньше самолётом. Всё это напоминало кадры из кинофильма, по-моему он назывался «Они были первыми» с Георгием Юматовым в главной роли, в котором демонстрировали, как молодые бойцы-комсомольцы красной армии под свист пуль и разрывы снарядов белогвардейских банд, как тогда называли Русскую армию, пробирались в Москву на свой съезд комсомола, чтобы только краешком глаза увидеть и одним ухом услышать яростную и проникновенную речь вечно живого, о том что надо всё-таки учиться.

С некоторым трепетом входили я и мои коллеги по армии и комсомолу в помещение областного драматического театра, в котором и должен пройти этот замечательный форум, как бы я сейчас выразился, трепачей и бездельников. А тогда я искренне верил во всё происходящее, с неподдельным восторгом сознавая свою значимость и причастность ко всему, что нас связывало с коммунистической партией. Чуть ли не со слезами на глазах воспринял я приветствие делегатов конференции центральному комитету КПСС и лично генеральному секретарю дорогому Леониду Ильичу Брежневу.

После торжественного ужина, устроенного первым секретарём Сахалинского обкома комсомола Евгением Громовым, или как он сам назвал это мероприятие приёмом в честь делегатов конференции, прибывших с севера и юга острова, а также мужественную молодёжь, добирающуюся с Курильских островов, преодолевших все преграды, вызванные сахалинской погодой. Ну точно комсомольцы времён гражданской войны! Так вот, после приёма слушать  двухчасовой отчётный доклад областного комитета об успехах областной комсомольской организации в деле развития народного хозяйства было несколько утомительно. Окинув полусонным взглядом зрительный зал, я с удивлением узрел спящее царство, приходящее в себя после очередной порции аплодисментов, иногда бурных, когда речь заходила о направляющей и руководящей роли партии в деле строительства коммунизма или дальнейшего укрупнения обороноспособности нашей великой родины, а так для полноты чувств только храпа не хватало.

По окончании конференции избранных делегатов  XVI съезда ВЛКСМ собрали в отдельном помещении для заполнения анкет. Делегацию возглавлять единодушно поручили (первые ростки демократии? – Авт.) первому секретарю обкома комсомола Евгению Громову, Склонив головы и высунув кончики языков, делегаты старательно под диктовку Громова выводили буковки, излагая свою поднаготную согласно утверждённой форме в анкетных данных. Насколько я помню, в составе нашей делегации из семнадцати человек были два украинца: капитан Иван Вензик, помощник начальника политотдела корпуса по комсомольской работе, второй уроженец братской Украины добывал нефть в самом северном районе Сахалина – Охинском и белорус – капитан дальнего плавания, остальные четырнадцать делегатов были русскими, причём двое: помощник начальника политотдела Дальневосточного пограничного округа и секретарь комитета комсомола флагмана Тихоокеанского флота крейсера «Минин и Пожарский» имели отношение к Сахалинской области, как я к славной чернокожей, пылающей в революционном огне Африки, стране Конго. Были вот и такие нюансы. Вместе с тем, ничто не помешало нам проникнуться симпатией друг к другу, и мы, счастливые и гордые за оказанную нам честь, разъехались по своим квартирам, чтобы 20 мая 1970 вновь всем собраться и вылететь в столицу нашей Родины представлять островную молодёжь на съезде молодых строителей коммунистического общества в нашей могучей процветающей стране.

Слава обрушилась на меня, как снежный ком на неопытных альпинистов. В те незабываемые времена в самой глубине моей души впервые шевельнулся червь сомнения в отношении искренности и правдивости средств массовой информации. Впрочем, все эти краснощёкие и толстоногие журналисты-журналистки и корреспонденты тогда, по-моему, назывались иначе. В одном из интервью мастерице пера, не помню уже какой газете, впрочем это не столь важно, так как они все пишут, будто соревнуются промеж собой в огромной любви к партии и родимому правительству, на вопрос, какую я предпочитаю слушать музыку, я честно признался в своём пристрастии к джазу, а на вопрос этой же кудесницы пера и бумаги, кто из советских артистов вызывает во мне чувство восторга, я опять-таки честно признался – Владимир Высоцкий (в те годы Владимир Семёнович ещё только начинал прочно внедряться на экраны кинотеатров, на театральные и эстрадные подмостки, в квартиры обывателей. (Но в партийно-политических кругах, в частности армейских, что джаз, что Высоцкий, мягко говоря не приветствовались, а следовательно, находились под запретом – Авт.). Так вот, из-под пера этой поклонницы делегатов съезда комсомола вышло следующее: вместо джаза девчонка впаяла мне страстную любовь к опере, тогда как после первых же аккордов я чувствую, что начинаю проваливаться в бездну сна, а вместо Высоцкого девочка сотворила из меня страстного поклонника Клавдии Шульженко. Нет, я конечно и по сей день с уважением отношусь к творчеству Клавдии  Ивановны, но не до такой же степени! При встрече с этой красной девицей я спросил её что-то насчёт правдивой информации, на что она, хлопнув пару раз глазищами с величайшим простодушием ответила: «Если бы я написала, как  ты мне ответил, меня просто выкинули бы с работы».Воистину: «О, времена! О, нравы!»

Незаметно пролетела зима. Никаких из рук вон выдающихся событий не произошло, если не считать возобновившихся отношений с Ириной. Встречи проходили скрытно, без излишних эмоций. Но разве возможно в военном городке, равной небольшой деревне, что-нибудь утаить от наших полковых дам?  Дамы снабжают своих мужей и любовников, полезной на их взгляд информацией, непостижимым образом стекающейся к Ваньке Каину, который в свою очередь доводит эту саму полезную информацию до соответствующих должностных лиц, ну а те уже решают, что делать с отступниками от моральных устоев. Чаще всего отправляют на профилактику к секретарю парткома, у которого глазки заплывают от похоти при виде каждой смазливой бабёнки или девчонки, до которых Виктор Семёнович был весьма охоч. Ну, а что касается Ирки, у меня на этот счёт не было никаких соображений. Я подсознательно чувствовал, что ей бы хотелось более серьёзных отношений, попросту говоря, выскочить за меня замуж. Как-то в пылу откровенности, она мне поведала, что претендентов на её руку и сердце у неё достаточно и без меня. Я просто-напросто её выгнал, но почувствовал всем своим существом, что злобу на меня она затаила немереную. Ну и чёрт с ней! К сожалению, как оказалось впоследствии, чёрт оказался со мной. Но об этом позже.

Комсомольская работа, в общем, мне была не в тягость. Начальник штаба полка меня по-прежнему не замечал, будучи глубоко убеждённым, что я предал его надежды сделать из меня отличного командира. Я знал из достоверных источников, и не без оснований, что Александр Иванович относится к проводникам и носителям маркисистско-ленинских идей и линии партии в вооружённых силах, мягко говоря, без особого почтения.

В это время комсомольская организация полка при яростной поддержке и под неусыпным контролем партийного комитета очертя голову бросилась во всесоюзный ленинский зачёт, приуроченного к 100-летнему юбилею со дня рождения Ленина. По своему размаху и безумству это мероприятие, состряпанное задорными комсомольцами во граве с Тяжельниковым, опять же под руководством направляющей при личном участии дорогого Ильича второго, было сопоставимо разве что с современным единым государственным экзаменом.

Не в обиду будет сказано моему предшественнику по комсомольскому креслу, если он жив-здоров, чего я ему искренне желаю, комсомол во времена его работы в этом кабинете, где сейчас я довольно-таки успешно протираю штаны, был действительно настоящим помощником партии, на полковом уровне, особенно в части сбора, чаще всего носящей характер негативной  информации, разумеется,  в понимании верных ленинцев. А достоверными источниками всего происходящего в полку являлись не кто иные как Фима-пропагандист и его лучший дружбан, наш партайгеноссе, как мило называли в полку Виктора Семёновича Кузина.

Скажу честно, мне нравилось проводить заседания комитета комсомола и собрания комсомольской организации полка. Скорее всего, это было связано с зарождающимися во мне этаких маленьких росточков мании величия. Зато со всей пролетарской ненавистью, сравнимой  разве что с моим отношением к рекламе на современном телевидении, я относился к работе с документами. Особенно терпеть не мог собирать членские взносы, оформлять протоколы заседаний комитета и комсомольских собраний, Мне это напоминало работу по изучению классиков марксисзма-ленинизма в виде их конспектирования.  Я уже упоминал, что комитет комсомола в моём лице, партийный комитет в лице Виктора Семёновича и пропагандист Фима размещались в одном рабочем кабинете. Вот уж где я наслушался столько интересного в виде сплетен обо всех и обо всём, анекдотов, на которые Кузин был великий мастак, так как знал их великое множество, при этом так заразительно сам же и смеялся над рассказанной очередной сплетней или анекдотом, что складывалось такое впечатление, что это сам Виктор Семёнович и есть сплошной анекдот. Немного сумбурно, зато верно. Иногда меня поражало наличие или отсутствие искренности в суждениях этих двух братьев-акробатов (по меркам того времени оба эти политработника в отцы мне годились, поэтому я искренне приношу им свои извинения за некорректность в своих суждениях) На всех сборищах или собраниях, а также на занятиях по марксистско-ленинской подготовке нам офицерам, в большинстве своём уже почтенного возраста, а так же  военнослужащим срочной и сверхсрочной службы на занятиях по политической подготовке пытались впаять, что перед каждым из нас стоит одна цель – это участвовать в меру своих сил и возможностей в строительстве коммунистического общества в нашей многомиллионной и многонациональной державе. Но никто и никогда в то время не рассказывал нам, что творила коммунистическая партия на всех этапах развития нашего государства. великая октябрьская социалистическая революция, оказывается являлась банальным государственным переворотом, совершившим сотней неграмотных большевиков во главе с несостоявшимся юристом, да к тому же больным на голову симбирским уроженцем Ульяновым, зверское убийство семьи русского императора Николая II по приказу вождя мирового пролетариата, преподносимое политработниками, как последний акт уничтожения ненавистного царского режима и окончательной победы белогвардейских полчищ Колчака в Сибири. Беспощадное уничтожение многих тысяч русских офицеров за их любовь к России и верность присяге, сложивших в 1920 году оружие, и не  пожелавших покинуть её пределы. Уничтожение трудового крестьянства, которое коммунисты окрестили «кулаками» и уничтожали их как «класс мироедов», что привело к невиданному голоду в большинстве районов на территории СССР. Невиданные репрессии по вине той же родной и любимой во главе с отцом всех народов, с явно выраженными признаками паранойи, Джугашвили, развернувшиеся по всей стране во второй половине 30-х годов прошлого столетия, поставило Советский Союз на грань краха в начальный период Великой Отечественной войны. Эти, далеко не полные «чудеса» пролетали мимо нашего сознания.

Вот так, по крупице откладывалось в моих мозгах сознание, что с коммунистической партией у нас в стране в целом и в вооружённых силах в частности складывается далеко не всё так, как мне ещё совсем недавно представлялось. Но, как когда-то кричала с подмостков «великая примадонна всех времён и народов» Пугачёва,  «толи ещё будет, о-ё-ёй!»

В декабре окончательно сбылась моя заветная мечта: из кандидата я превратился в члена Коммунистической партии Советского Союза.  При приёме на всех этапах вплоть до партийной комиссии никто не задавал мне дурацких вопросов, типа рассказать биографию, никто не вспоминал мои грехи, которыми я начинал потихоньку обрастать: ярлык делегат съезда комсомола огораживал меня от всякого рода нападок. Свершилось: я – коммунист! Чувство гордости и благодарности родной партии и государству за моё воспитание переполняло меня. Всё, чего я достиг, а достиг я немалого, как мне тогда казалось, я обязан только ей, любимой и почитаемой всем советским народом.

Самой знаменательной датой в 1970 году явился для советского народа 100-летний юбилей со дня рождения вождя мирового пролетариата, отметить который готовилась, выворачиваясь наизнанку, вся страна. Этой «знаменательной дате» были посвящены многие партийно-политические мероприятия, проводимые на всех уровнях: собрания, совещания, пленумы, конференции и прочие сборища, участником которых неизменно являлся ваш покорный слуга. ЦК КПСС вместе с правительством ввели в обиход юбилейную медаль в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина. Маразму дряхлеющих кремлёвских царедворцев не было границ. По рангу государственных наград  (тогда они назывались правительственными – Авт.) эту медальку нужно было цеплять на парадный мундир (сюртук, пиджак – Авт.) первой после Золотой звезды Героя Советского Союза, или социалистического труда. Разумеется, в числе первых в нашем полку чести быть удостоенным столь почтенной наградой, разумеется, был и я (куда же теперь без делегата съезда комсомола – Авт.) Чувство высокого удовлетворения от столь высокой награды переполняло меня. Не обошлось и без казуса. Не помню, в честь какого мероприятия приказано было быть в парадной форме, но юбилейная медаль оказалась прикреплённой на моём парадном мундире после юбилейной медали в честь 20-летия Победы в Великой Отечественной войны. Да простит меня великий усопший, сделано это было без злого умысла. Между тем, кто первый обнаружил мою оплошность, был, ну конечно же Ванька Каин, который тут же проинформировал о столь досадном происшествии моего непосредственного начальника замполита полка. Позже, на вечере накануне Дня Советской армии и Военно-морского флота, в состоянии некоторого подпития, и в присутствии нескольких офицеров я сказал Каретникову примерно следующее: «Если ты, Иван, ещё на кого-нибудь стуканёшь, я отобью у тебя твою красавицу-жену!» Перекошенное от злобы лицо, сравнимое с замученным в застенках НКВД молотобойцем, вызвало бурное оживление в среде окружающих. Тогда я  понял, что более злейшего врага мне не сыскать.

Всё когда-нибудь заканчивается, какими бы тягостными и томительными не проходили эти несколько месяцев в ожидании главного события в моей жизни – это, конечно же съезд. Между тем, усилия всего партийно-политического аппарата полка были направлены на сдачу ленинского зачёта. Уже в те годы крамольные мысли всё больше одолевали меня. Я никак не мог понять, для чего и с какой целью рядовой комсомолец, солдат или сержант срочной службы, вместо того, чтобы в свободное время написать маме или любимой девушке письмо,  на худой конец, выучить положения воинского устава, а то и просто почитать художественную литературу, должен в полудрёме переписывать сочинение создателя нашего государства о левизне в коммунизме. Но эти мысли были внутри у меня. Комсомольская организация полка должна стать не хуже по результатам этого пресловутого ленинского зачёта. Более важной для себя задачи я не видел и не знал.

23 февраля, день Советской армии и Военно-морского флота, стал для меня днём ещё одного важного события: мне досрочно (на целых два месяца – Авт.) было присвоено очередное воинское звание «старший лейтенант». Погоны  мне вручал на торжественном собрании начальник политотдела дивизии полковник Рябушев Леонид Сергеевич. Тепло и проникновенно он поздравил меня и напомнил о правильно выбранном мною пути, что не помешало нам с Агрономом устроить в нашей хате грандиозный ужин для самых близких друзей, которых набралось человек пятнадцать, включая и Ирку. Естественно, по завершении пьянки Агроном, под видом проверки караулов, оставил нас с Ириной одних

И вот, наконец, всё позади По итогам ленинского зачёта наша полковая комсомольская организация, руководимая членом КПСС, делегатом XVI съезда ВЛКСМ, старшим лейтенантом Болдиным (выделенное из приказа по дивизии – Авт.) стала одной из передовых не только в дивизии, но и среди комсомольских организаций Дальневосточного военного округа. Последовали награды. На одном из собраний в дивизии, уже не помню, по какому поводу, командир дивизии вручил мне ценный подарок в виде наручных часов «Победа»; ждала меня награда обкома комсомола: диплом какой-то там степени вручал сам первый секретарь обкома Евгений Громов, мой коллега по съезду комсомола, который по этому поводу сказал несколько тёплых проникновенных слов. В общем, головка лауреата всячески наград и дифирамбов товарища коммуниста Болдина В. А. начинала потихоньку набирать обороты. Но я пока ещё этого не ощущал, а зря.

Вылетали мы в Москву, если мне память не изменяет, 20 мая. Летели на комфортабельном по тем временам аэоллайнере–самолёте,  сравнительно недавно начавшего регулярные рейсы по авиалиниям советского Аэрофлота ТУ-114. При посадке в Красноярске к нам примкнула делегация комсомольской организации Красноярского края. И численностью побольше и женской половиной покраше. Но это так, к слову. В аэропорту Домодедово нас встречали работники ЦК комсомола. Нашу делегацию принимала в свои объятия инструктор какого-то отдела аппарата ЦК, дама бальзаковского возраста, наверное из числа ветеранов помощника партии, но убедительно просившая называть её Валей. Что ж, комсомолу как и любви, все возрасты покорны! Разместившись в великолепном, опять же по тем временам, «Икарусе», мы помчались к нашему ВМЖ (временному месту жительства – Авт.) гостинице «Бухарест», некоторыми архитектурными изъянами, напоминающими древнее происхождение этого почтенного заведения. Вид на Красную площадь с Кремлём, с территории  которого просматривалась крыша Кремлёвского дворца съездов, где целых шесть счастливых дней нам предстояло работать. Впрочем, слово «работать» я ни от кого не слышал, кроме комсомольских вождей, всех уровней, включая наших военных помощников начальников политорганов. Эти ребята с нахмуренными бровками и озабоченными лицами на протяжении всего периода, так называемой работы съезда, о чём-то сосредоточенно размышляли, всё что-то записывали. Не думаю, что это были конспекты, освещающие ход работы молодёжного форума.

С первых дней я подружился с Костей Фединым, знатным бригадиром не менее знатной бригады проходчиков, уже не помню, чего. Третьим, точнее, третьей в нашей компании была милое создание – девушка по имени Люда, секретарь комитета комсомола Сахалинского педагогического института фамилии, к сожалению, я не помню. Нас троих объединяло членство в рядах партии и другие интересы, которые по ходу работы съезда только взаимно возрастали.

Для того, чтобы описать огромную массу впечатлений от происходящего в дни подготовки и работы съезда – это нужно писать отдельный раздел моих размышлений. Но о самых замечательных эпизодах этого мероприятия я просто не могу кратко не сказать.

Наступил долгожданный миг открытия съезда. И тогда я впервые в жизни  увидел и прочувствовал на себе, что такое массовый психоз. Перекошенные от дикого восторга молодые и не очень лица. Для того, чтобы полностью представить себе, что это такое, нужно обратиться к хронике событий в Китае времён культурной революции, или более современные эпизоды северной Кореи, где на тех же митингах обезумевшие толпы, в большинстве своём молодёжь, с  безумными от дикого восторга лицами, приветствуют очередного «великого руководителя» А у нас между тем президиум заполняют члены политбюро во главе с дорогим и любимым Леонидом Ильичом. А когда генсеку предоставили для приветствия слово, сложилось впечатление, что верхний ярус, куда закинули сахалинцев и камчадалов (а где же им ещё находится, отшельникам нашим? – Авт.), рухнет под взрывом неистовых воплей, типа: «Ленин! Партия! Комсомол!» Под этот грохот мы с Костей даже не смогли продолжить нашу полюбившуюся игру в «морской бой», а Люда почему-то побледнела. А один бедолага, не из наших, очнулся от сладких сновидений и кубарем покатился вниз по ступенькам яруса. Вот это было приветствие! По-моему на третий день работы (мне почему-то начинало нравиться это определение проходящего мероприятия – Авт.) во второй половине дня, да ещё и после обеда (!!!), начались приветствия иностранных братских делегаций и гостей съезда. Зал находится в состоянии глубокого погружения в сон, нарушаемый после очередной безумной реакции, заводимой, главным образом, столичными делегациями. Эта реакция впоследствии, уже в наши дни, напоминала мне переполненный стадион, когда болельщики одной из трибун начинают раскачивать волну в поддержку любимой команды. Так приветствовали комсомольцы выступления делегатов стран, сгорающих в огне революций пылающего Африканского континента, стран Юго-Восточной Азии, борющихся за национальную независимость, при этом уничтожая свой народ во имя процветания своих стран, при бескорыстной помощи братского Советского Союза.

Неизгладимое впечатление оставило во мне посещение театра им. Вахтангова, где нам был предложен спектакль «Принцесса Турандот» с задействованными популярными актёрами, ещё совсем молодыми Юлией Борисовой, Василием Лановым, Михаилом Ульяновым и другими замечательными артистами театра и кино. Много впечатлений оставили посещения Алмазного фонда, Третьяковской галереи, экскурсия по территории Кремля ну и конечно же мавзолея Ленина. Любую возможность мы использовали, чтобы просто побродить по Москве.

На всю жизнь останется в моей памяти эпизод работы съезда, когда на сцену вышел юноша, бережно держа на руках чудом уцелевшую маленькую девочку из дотла сожжённую напалмом американскими вояками вьетнамской деревни Сонгми,. Вручение от делегатов съезда золотой шашки ветерану гражданской войны Маршалу Советского Союза Семёну Михайловичу Будённому– думаю, никого не оставило равнодушным. Большинство членов нашей делегации старательно конспектировали доклады и выступления руководителей партии и комсомола, делегатов и гостей съезда («для дальнейшей работы с трудящимися массами и комсомольцами на предприятиях народного хозяйства» – поведал мне один из моих коллег). Я тоже первые дня два старательно делал пометки (ну совсем как на занятиях по марксистско-ленинской подготовке – Авт.) На этот счёт я даже удосужился одобрительного взгляда дивизионного комсомольского работника Виктора Садовского, попавшего на съезд вместе с Иваном Вензиком (корпусного комсомольца – Авт.) по должности в соответствии с разнарядкой, присланной из ЦК. Вскоре, это занятие мне осточертело, и мы с Костей вернулись к морскому бою.

Последний день съезда завершился грандиозным банкетом, куратором которого была наш гид и наставник из аппарата ЦК девушка Валя, встречающая и сопровождающая нас на все мероприятия, проводимые в часы досуга. Валя бдительно следила, надо полагать, не по своей инициативе, чтобы в наших рядах не было допущено ни малейших нарушений партийной дисциплины и поступков, противоречащих устоям морального кодекса строителя коммунизма. Нарушение сухого закона (не для всех – Авт.), отсутствие на пленарных заседаниях без уважительной причины, сомнительные знакомства, не говоря уже о связях на стороне, то есть за пределами места проживания и другие проступки, порочащие высокое звание комсомольца, я не говорю уже о членах партии, карались нещадно, вплоть до лишения мандата  с досрочным выдворением за 101-км, проще говоря – домой с непременным сопроводительным письмом. Такие казусы случались, в основном у делегаций с Кавказа и среднеазиатских республик. В этом плане мы оказались на высоте. Ни одного проступка не было вскрыто. Однако, жили и работали по принципу: «главное – не попасться!»

В полку встретили тепло и приветливо. Часа два я рассказывал парт-политаппарату полка о работе съезда, акцентируя внимание на выступлениях руководителей партии и правительства. Через неделю решено было провести комсомольское собрание полка с повесткой дня: «Итоги работы XVI съезда ВЛКСМ и задачи комсомольских первичных организаций полка в свете его решений» С докладом, естественно, было поручено выступить мне. Без особого труда, в течение дня я написал доклад, имея перед собой массу всякого рода шпаргалок (документов), которыми  обильно снабдили всех делегатов.

И машина тщеславия завертелась. На пленуме Долинского горкома комсомола меня быстренько сделали членом бюро горкома, на пленуме Сахалинского обкома меня ввели в его состав, причём всё это отмечалось в обязательном порядке обильными возлияниями с неизменными здравницами в мою сторону. Комсомолки считали за честь завести со мной дружбу, если не нечто большее. И всякое разное другое, от чего могла закружиться голова. И голова кружилась, с каждым днём всё быстрее и быстрее набирая обороты, отдаляя меня от друзей и сослуживцев. Появилось какое-то непонятное для меня чувство, не то чтобы превосходства, скорее излишней самоуверенности. Всё это продолжалось длительное время, пока Ирка не поставила все точки над «и», то есть поспособствовала доведению всей моей карьеры до логического её завершения.

Возвращаясь по времени несколько в прошлое, хотел бы упомянуть одно обстоятельство, которое могло бы сыграть в мою пользу. Но, увы, не сыграло. Дня за два до моего убытия в Москву Агроном попросил меня проверить за него караулы, что мы частенько практиковали, идя друг другу на встречу. Согласовав с начальником штаба соответствующие вопросы, я выручил друга в его сердечных делах. Подходя ранним утром, уже с рассветом, к своему дому, я увидел, как из соседнего подъезда выпорхнула моя Ирка и, воровато оглянувшись по сторонам, заскочила в свой подъезд. Дураку было ясно, что возвращалась Ирина явно не с дежурства. Мне ещё мой друг Рустамчик как-то поговаривал, что у Ирки есть парень из числа сверхсрочников, то ли завскладом, то ли старшина какого-то подразделения. Тогда я этому значения не придал, пока вот не увидел собственными глазами. Больше мы с ней не встречались, вплоть до случившегося драматического события, о котором я и поведаю.

Как-то в один из сентябрьских дней, возвращаясь со службы домой, я встретил не кого иную как Светлану Андреевну Каретникову, именуемую в простонародье «мадам Каретникова, так звали очаровательную женщину, ту самую, носительницу разного рода омерзительной информации, супругу любезнейшего Ваньки Каина». Скажу честно: она уже давно для меня была просто Светой. Перекинувшись парой ничего не значимых фраз, Светлана Андреевна напросилась ко мне в гости. Оказывается, она даже знала, что Рустам находится в отпуске, может быть поэтому отказать ей у меня не хватило решимости (Ваньку Каина, как свободного художника, не обременённого тяжкими служебными обязанностями,  отправили в длительную командировку – Авт.).

Загрузившись в полковом магазине необходимым для таких случаев продуктовым набором с обязательным приложением  бутылки армянского коньяка (тогда это было весьма просто – Авт.), я с нетерпением предался сладостным ожиданиям дорогой гостьи. Выпив и закусив, чем Бог послал, мы уже готовы были предаться самому приятному времяпрепровождению, как раздался требовательный звонок в дверь. Света заметно изменилась в лице, а сердце моё сжалось от дурного предчувствия. Не найдя ничего лучшего, я затолкал Светлану в платяной шкаф, а сам на ватных ногах отправился открывать входную дверь.

На пороге стояла, безмятежно улыбаясь, Ирка. Объяснив своё внезапное появление жаждой увидеть меня, она, как ни в чём не бывало, скинула плащ и открыла  дверцу шкафа. Насколько я осведомлён о подобного рода эксцессов, во все времена человеческого бытия, в шкафу должен быть неудачный горе-любовник, в данной ситуации этим субъектом оказалась до полусмерти перепуганная красивая женщина. Нужно было отдать должное Светлане Андреевне, она не стала вдаваться ни в какие объяснения. Превозмогая охвативший её ужас, она молча выскочила из квартиры. А в комнате рыдала безутешная Ирка. Я внимательно посмотрел на неё, и «О, ужас!» – я увидел перед собой беременную женщину. Между тем, в глазах, когда-то таких прекрасных, сверкала ничем не прикрытая злоба,  полностью скрывая былую красоту.

Между нами состоялся небольшой, ничего хорошего мне не суливший диалог:

– Ты должен понимать, какие последствия тебя ожидают, в случае, если ты откажешься от меня, – после некоторого успокоения, всё ещё подрагивая от рыданий, влепила она мне эту цитату, словно закатив пощёчину.

– А как поживает твой сундук (такой псевдоним был у сверхсрочнослужащих – Авт), от которого в мае накануне моего отъезда рано утром ты выходила – более глупого вопроса у меня не нашлось, тем более этот «сундук» уже ходил в прапорщиках.

– Никаких сундуков у меня не было и нет, всё это ты придумал. У меня есть только ты, которого я очень люблю, тем более ты  отец моего будущего ребёнка и тебе просто придётся на мне жениться.

– Я бы тебе может быть и поверил, если бы собственными глазами не видел, как ты выходила из соседнего подъезда. Тебе что, свидетели нужны? Так они будут.  А теперь ты свободна.

Вот примерно такой разговор произошёл у нас у нас с Ириной.

Ещё раз сверкнув злобным взглядом, Ирка хлопнула дверью. Всё-таки, несмотря на всю драматичность ситуации, у меня хватило здравого ума, не упрашивать Ирину хранить молчание и тем более угрожать. Ещё ясно не представляя грядущих последствий случившегося, я прекрасно понимал, что на «блестящем будущем», которое предрекал мне начальник штаба подполковник Ямщиков можно ставить точку. Кстати, Александр Иванович уже месяца три командовал полком. Храни Бог этого замечательного человека и грамотного офицера! И крепкого ему здоровья, если он продолжает здравствовать.

На следующий день  весь полк гудел от чудесным образом свалившегося на него события. Друзья провожали меня сочувствующими взглядами, недоброжелатели, а их у меня оказалось больше, чем я мог себе представить, со злорадством ожидали развития ситуации.

Всем ясно было одно: «комсомольца» Володю Болдина, как иногда меня называли, ждут бо-о-ольшие неприятности. В кабинете меня встретил насупленным взглядом Фима. С трудом придав беззаботный вид, я поинтересовался у Фимы причиной отсутствия Виктора Семёновича, на что пропагандист угрюмо показал на стенку, за которой располагался главный политработник полка Николай Филиппович Кирсанов. Оказывается, Ирка уже успела здесь  побывать. Я не знал, о чём говорить с Фимой, а он и не спрашивал в силу своей глубочайшей замкнутости. Разборки не заставили себя долго ждать: в кабинет зашли Кирсанов с Кузиным и началось. Кирсанова, добродушного и приветливого, словно подменили. Для начала он с меня потребовал полного и честного признания о моих приключениях, на что я резонно ответил, что всё произошедшее касается только меня, признаваться мне не в чем, а личным я ни с кем делиться не собираюсь и писать ничего не буду. Меня несколько успокаивало то, что Ирина Светлану Андреевну видела впервые и о том, кто она на самом деле Ира даже не подозревала. Это я понял из дальнейших нравоучений. Так что разборок с Ванькой Каином, возможно придётся избежать. Единственное, что я сказал своим партийным наставникам, причём в категорической форме, что ни о какой женитьбе на девушке Ире, даже речи быть не может. Не знаю, правильно ли я поступил, не поступился ли я своей честью, но о том, что я далеко не единственный у Иры мужчина, я рассказал честно, имея в виду мою с ней встречу ранним майским утром. Во время этой «товарищеской» беседы двух поколений я вдруг ясно почувствовал, что эти трое, в общем-то неплохих мужиков, зачастую делая не то что думали, из-за этой истории больше думали о своём благополучии, чем о моей судьбе. Между тем, Кирсанов вынужден был обо всё случившимся доложить начальнику политотдела дивизии, который пришёл, судя по всему в неописуемую ярость.

Дальше события развивались по установленному годами сценарию.  Почти год назад меня по этой схеме принимали в партию. Только сейчас всё проходило с точностью наоборот На собрании штабной партийной организации, на которое из Южно-Сахалинска приехал посланец политотдела дивизии, встал вопрос об исключении меня из партии. Предложение это было внесено посланцем политотдела, на что собрание ответило неодобрительным волнением. По-моему, это был чуть ли не первый случай, когда установка вышестоящей организации была встречена в штыки. Недолгое обсуждение моего персонального дела сводилось в основном к нарушению святого мужского закона (а мужики сидели зрелые, добрая половина которых в то время мне в отцы годилась – Авт.) Смысл этого закона, по понятным причинам, я воспроизвести не могу. Короче, отцы впаяли мне строгий выговор с занесением в учётную карточку с классической формулировкой: «Строгий выговор за морально-бытовую распущенность» До сих пор храню эту реликвию.

После партийной комиссии, которая закрепила вынесенный мне приговор, Рябушев затребовал меня к себе. Я не зря выделил своё определение ему «настоящий политработник». Без преувеличения скажу, что Леонида Сеогеевича, если не любила, то точно уважала вся дивизия. Я постоянно чувствовал на себе его отеческую заботу, его стремление оградить своих подчинённых от всего дурного. Он не стал читать мне  морали, которых я наслушался за месяц выше крыши. Он мне сказал одно единственное слово: «Мудак» – да простят меня мои читатели за столь откровенное изречение.

Короче говоря, Рябушев предложил мне переехать в Южно-Сахалинск и занять должность помощника военного коменданта Южно-Сахалинского гарнизона. Честно говоря, я ожидал худшего.

После «оформления» учётной карточки я в сопровождении Кузина, представлявшего меня членам партийной комиссии на предмет моей моральной распущенности зашли в комендатуру гарнизона, где и познакомились с моим будущим шефом. Военный комендант Южно-Сахалинского гарнизона подполковник Иван Сидорович Шабельников оказался добродушным, но, по всей видимости, жёстким дядькой. Без лишних слов договорились, что сразу после отчётно-выборного собрания, сдав комсомольские дела и отгуляв отпуск, я прибуду в его распоряжение и возглавлю гарнизонную гауптвахту. «Во и вся моя карьера!» – с горечью подумал я. На прощание Иван Сидорович пообещал мне, что беспутства не потерпит в своих скромных рядах, а вот учиться заставит. Забегая несколько вперёд, поясню: комендант закончил ВЮЗИ, как в те годы сокращённо назывался Всесоюзный юридический заочный институт с филиалом в городе Южно-Сахалинске. Окончил Иван Сидорович институт с отличием, чем очень гордился и очень хотел, чтобы его подчинённые (два помощника) тоже учились, «чтобы дурь всякая житейская в голову не лезла» – его кредо вскоре коснулось меня. Впрочем, я ему за это могу быть только благодарен.

Прошло отчётно-выборное собрание и на этом моя карьера политработника бесславно завершилась. Может показаться странным, но я не испытывал чувства глубокой подавленности. Я не считал для  себя потерянными последние два  года. Политические убеждения остались непоколебимы. Я продолжал верить в нерушимую силу коммунистической партии, и вместе со всеми себе подобными ждал светлого коммунистического будущего, в которое партия должна нас доставить. Но одно для меня оставалось святым: я не уронил чести офицера, а это уже позволяло мне гордиться собой.

Что касается объектов моих утех: Светлана Андреевна Каретникова бросила своего Ваньку Каина и умчалась на материк. Ни одна душа так и не узнала о причастности Светланы ко всему происшедшему. Ирина, после неоднократных походов по политическим инстанциям так и не добилась, чтобы меня заставили пойти с ней под венец. Вероятнее всего она просто поняла, что не отличаясь высокими моральными устоями, лучше всего потихоньку самой  уйти со сцены. Больше я о ней никогда ничего не слышал.

Закатив прощальный ужин, тепло со всеми простившись, на следующий день я уехал в отпуск во Владивосток к маме с сестрой. О своих похождениях я, естественно, ничего не рассказывал, оставаясь для всех офицером с незапамятной репутацией и честным коммунистом, делегатом съезда комсомола. Вот об этом много было разговоров. Куда-то исчезла появившаяся у меня спесь, как я сам заметил, стал более сдержанным. Своё новоё перемещение по службе мотивировал нежеланием больше служить политработником и начать всё с начала. В общем, это было отчасти правдой.

Вот так и пролетели мои первые пять лет офицерской службы. Итогов я никаких не подводил, так как терпеть не мог это омерзительное мероприятие, когда все всё выдают как желаемое за действительное, когда все говорят не то что думают, и вообще само слово «итоги» ещё с работы в комсомоле вызывает у меня дикую аллергию. А дело в том, что после пяти лет воинской службы офицер подлежал замене в другой любой округ, но если по истечении пяти лет в частях, дислоцированных на Сахалине получал новое назначение по службе, срок службы в этих условиях разрешалось продлевать до двух лет. Что со мной и произошло, тем более, по настоянию своего нового шефа коменданта гарнизона Шабельникова, о котором я вкратце уже упоминал, я собирался поступать учиться в тот самый ВЮЗИ.

Я не буду вдаваться в подробности моей  новой работы. Скажу честно без излишней скромности: Иван Сидорович был мною доволен, хотя были и такие «чудеса», за которые мне пришлось расплачиваться пятью сутками ареста, которые я отбывал на своей собственной гауптвахте, но об этом чуть ниже.

На вступительных экзаменах в институт я познакомился со своей будущей женой Анастасией Сиренко. Настя работала в Южно-Сахалинске на одном из крупных предприятий в кадровых органах, что очень помогло ей при зачислении в институт. Шабельникова хорошо помнили в институте, я слышал о нём очень много лестного, и когда в процессе обучения преподаватели узнавали, что я работаю у него помощником, лица их начинали светиться счастьем и гордостью за то, что я, помощник одного из лучших их студентов, стал их учащимся, но если я в чём-то пытался воспользоваться их расположением, расправлялись со мной нещадно.

Вступительные экзамены я сдал на «отлично», Настя – с одной четвёркой. Короче, конкурс мы прошли как по маслу, попали в одну группу, в которой сложился вполне дружный сплочённый и, как оказалось, спаенный коллектив. Все сданные зачёты и экзамены мы весело отмечали у моей новой подруги в её небольшой квартирке, в которой я уже начинал чувствовать себя как бы хозяином. Это «как бы» было обусловлено тем, что Настя считалась замужней женщиной, но её муж, по неясным, по крайней мере для меня, причинам, не давал ей развода и вместе они не жили уже более года. Так что по-прежнему на личном фронте у меня сплошные вопросительные знаки, что не мешало нам любить друг друга и хорошо учиться. Так, без особого напряга, порой весело и шумно (впрочем, все мы были тогда молодые – Авт.) заканчивали мы первый курс. Зачётка моя пестрела хорошими и отличными оценками к большому удовлетворению моего начальника. Иван Сидорович ни в чём мне не препятствовал: я исправно посещал все лекции и семинары, о зачётах и экзаменах я и не говорю.

Но в один прекрасный день, а точнее вечер, произошёл из рук вон вопиющий случай, который мог в очередной раз повлиять на мою дальнейшую судьбу. Видимо крепко ещё во мне сидели отростки мании величия. Дело в том, что по делам своей работы у Насти частенько случались командировки, чаще всего в северные районы Сахалина, где размещались дочерние предприятия Настиной конторы, и вот по возвращении из очередного  служебного вояжа она позвонила в комендатуру и попросила через дежурного по гарнизону, чтобы я  встретил её в аэропорту. Мне бы по-хорошему подойти к своему начальнику и спросить разрешение воспользоваться его служебной машиной. Так нет: я, дождавшись убытия со службы домой коменданта с помощником, хватаю знаменитый комендантский пикап (ГАЗ-69 в грузовом варианте – Авт.) и важно, чрезмерно довольный собой, следую встречать любимую женщину. Хорошо хоть хватило ума предупредить дежурного по гарнизону. Встретил, ничем не удивив Анастасию. При возвращении машина, по-моему её ещё использовали большевики во время штурма Зимнего дворца, ломается и, только благодаря технически грамотному водителю Лёше, мы простояли на обочине дороги «всего лишь» часа полтора. За это время с гауптвахты сбежал подследственный из отморозков военно-строительного отряда. Как результат, комендант гарнизона не смог эффективно организовать поисковые мероприятия.

Слава Богу, арестанта выловили, а начальнику гауптвахты, то есть вашему покорному слуге комендант по доброте душевной впаял пять суток ареста с отбыванием наказания в собственном кабинете и с правом посещения занятий в институте. И на том спасибо Вам, Иван Сидорович!

Так незаметно пролетел последний год моего пребывании на Сахалине, С меня сняли партийное взыскание с массой наилучших пожеланий. Тому что я встал на правильный путь способствовала моя учёба в институте и положительные характеристики, выданные моим начальством, о чём с удовлетворением отмечали члены партийной комиссии политического отдела специальных частей Южно-Сахалинского гарнизона, а также моя, безупречная служба в военной комендатуре. (из служебной характеристики, данной мне Шабельниковым, – Авт.) Все мои поползновения на предмет дальнейшего продления срока службы на острове до окончания института, ни к чему не привели. Предстояла замена и не куда-нибудь, а в Одесский военный округ Более конкретно – в Кишинёвский гарнизон (тамошняя военная комендатура находилась в подчинении у штаба 14 гвардейской армии – Авт.) Лучшего и не пожелал бы себе. Анастасия развелась со своим бывшим мужем, и мы договорились, что она приедет в Кишинёв, как только я устроюсь на новом месте.

Отпуск, положенный перед  убытием к новому месту службы я провёл, как всегда у мамы во Владивостоке, где жила и моя сестричка Алёнушка с очаровательной дочкой  Иришкой (надо же такое совпадение! – Авт.)

На этом первый этап моей офицерской юности был завершён. Встретил, как положено, заменщика и приготовился к вступлению в новую уже взрослую жизнь с обозначившимися новыми, но далеко не ясными вехами в моей биографии. Дней за пять до окончания отпуска я самолётом вылетел в этот благодатный край.

 

Глава 2. М о л д а в и я  (1975 – 1980 г. г.)

 

Военный комендант Кишинёвского гарнизона майор Каращук Олег Степанович оказался своеобразным и непредсказуемым мужиком. Худощавый, среднего роста, бесконечно преданный делу партии и командованию 14 гв. армией, как отца родного любивший Леонида Ильича, который, будучи первым секретарём ЦК компартии Молдавии, сделал очень многое для процветания и развития этой советской республики и самого Кишинёва. Доставил меня к нему капитан Алфёров Александр Петрович, помощник военного коменданта лет сорока с лишним лет от роду. Петрович, так запросто звали моего коллегу, встречал меня в Кишиневском аэропорту, куда прибыл на комендантском транспорте, именуемым мотоцикл с коляской. Подозреваю, что это чудо техники представлявляло собой трофейный аппарат, добытый разведчиками Третьего Украинского фронта в тылу врага в ходе Ясско-Кишинёвской стратегической военной операции. Кроме Петровича управлять этим транспортом никто не решался, поэтому мотоцикл находился в полном ведении Петровича, так как я, и то с большой опаской, мог рискнуть исполнять свои служебные обязанности с использованием этого замечательного транспорта только в качестве пассажира.

Военная комендатура Кишинёвского гарнизона размещалась во внутреннем дворе, обнесённом по периметру высоченным забором с колючей проволокой. Моё детище – гарнизонная гауптвахта находилась здесь же, что было по сравнению с Южно-Сахалинском весьма удобно, не нужно было ездить к чёрту на кулички. Знакомство с этим заведением, ставшим на неопределённое время моим рабочим местом, произвело на меня удручающее впечатление. Нужно отдать мне должное, перевоплотившемуся из политработника в военного тюремщика (ха-ха-ха), оборудование и условия содержания военнослужащих, заключённых под стражу на сахалинской «губе», считались в Дальневосточном военном округе по оценке службы войск одними из лучших. Здешнее оборудование гауптвахты, мягко говоря, желало лучшего. Об этих своих выводах я доложил коменданту. К своему удивлению и недоумению мой доклад привёл Каращука в неописуемую ярость. Типа того понаехали тут на всё готовое, так ещё и права качают. Между тем, ни о каких правах речи не шло, было высказано лишь то, что я увидел и над чем мне придётся работать. В общем, характерец моего шефа явно на сахар не тянул. Насчёт моей учёбы в местном университете, в который мы с Настей должны перевестись, я решил пока промолчать. Нечего мужика раньше времени в транс вводить.

На территории военной комендатуры размещался военный трибунал (так в те времена назывались нынешние военные суды – Авт.). Задачи наши отчасти были схожи: предупреждение военной преступности, всяческое содействие командирам и политорганам в укреплении воинской дисциплины в соединениях и частях 14 армии и Кишинёвского гарнизона. Видимо в этих целях нас с военным трибуналом объединяла одна партийная организация. Буквально с первых дней я нашёл в лице двух членов трибунала замечательных друзей. Майор юстиции Михайлов Борис Евгеньевич и капитан юстиции Сирота Анатолий Маркович были постарше меня с более умудрённым жизненным опытом, которые часто приходили мне на помощь в решении многих жизненно важных вопросов в моей жизни и службе. Разница в возрасте,  убеждениях и взглядах на современный путь развития нашей страны и её вооружённых сил, прошлое страны советов не мешала нам в свободные от службы дни весело проводить время либо в домашнем кругу их семей, либо на природе. Очень любили спорить, причём на самые различные темы. Что ещё мне очень нравилось в моих новых друзьях, так это умение любую тему разговора доводить до её логического завершения. Например, в результате продолжительных дискуссий, как мы научно называли наши споры, Михайлов, с нашего одобрения, нашёл определение понятию «счастье». «Счастье – это определение души. И ни какие деньги, ни какое положение не могут повлиять на это состояние.» Я постарался запомнить это определение. К сожалению, Борис Михайлов ушёл из жизни, в конце девяностых годов, завершив свой жизненный путь и карьеру военного юриста – председателем военного трибунала в звании полковника юстиции. Толя Сирота со своим прекрасным семейством и поныне живёт и здравствует в городе Самаре, где генерал-майор юстиции в отставке Сирота Анатолий Маркович возглавляет военный суд Приволжско-Уральского военного округа. Часто общаемся, обмениваясь по телефону поздравлениями с праздниками и днями рождения, правда никто из нас никак не может собраться приехать в гости к старому другу. Но надежды на скорую встречу мы с ним не теряем.

В общем, приступил к службе на новом месте как всегда активно и со старанием. Особо не затягивая и, выбрав подходящий момент, я поведал Олегу Степановичу, что закончил первый курс ВЮЗИ, не забыв добавить, что на «отлично» и мне необходимо решить вопрос о моём и моей будущей жене вопрос о зачислении на второй курс  заочного отделения Кишинёвского государственного университета. К моему удовлетворению Каращук проявил благосклонность к данному вопросу и даже пообещал всяческое содействие, учитывая местные националистические настроения.

Но сначала решили найти мне квартиру. Михайлов пообещал мне решить этот вопрос без проблем. Ужинать отправились к Борису, где его жена Лариса, тоже Евгеньевна, уже ждала нас за богато, чем Бог послал, накрытым столом. Детей у Михайловых не было, квартирка по своей площади вполне соответствовала тому, чтобы мне перекантоваться пару дней у Михайловых. На утро мы пошли к месту моего будущего временного проживания. На улице стояло прекрасное осеннее воскресное утро. Михайловы жили почти в центре молдавской столицы, и у меня была возможность полюбоваться всеми прелестями этого неописуемой красоты города. Домик, в котором мне и Насте, предстояло прожить какое-то время, стоял в глубине сада. Доброе знакомство хозяев с Борисом сыграло свою положительную роль в моём вопросе. Михайловы, до получения квартиры в государственном доме, почти год снимали в этом тереме комнату и, судя по их отношениям, жили они здесь вполне благополучно. Переговоры прошли без особого напряга, меня практически всё устраивало: вполне приемлемая оплата за довольно-таки просторную, полностью обставленную мебелью комнату, право пользоваться всеми бытовыми услугами до прибытия наших вещей. Но главное – это хозяева. Русские, что для меня в налаживании контактов, оказалось немаловажным, они более тридцати лет прожили в Кишинёве. Глава семейства, шестидесятилетний, постоянно улыбающийся, здоровый, судя по всему обладающий недюжинной физмческой силой мужчина, участвовал в боях за освобождение Молдавии от немецко-фашистских и румынских полчищ, восстанавливал разрушенный Кишинёв и даже занимал в правительстве республики во времена правления Брежнева какой-то ответственный пост, связанный со строительством. Что характерно, Иван Владимирович, так звали хозяина усадьбы, никогда не состоял в партии. На заре своей юности был активным комсомольцем, но на этом вся его партийная жизнь себя исчерпала. Впоследствии, за стаканчиком доброго молдавского вина, он много рассказывал мне интересного о войне, периоде восстановления в Молдавии народного хозяйства, о  закулисной жизни партийных и государственных мужей и их верных, а чаще всего неверных сподвижниц. И настолько он мне преподносил всё так убедительно, что у меня ни разу не возникло сомнения в достоверности  происходящих недавних событий в Молдавской Советской социалистической республике. Эти беседы наполняли моё сознание чем-то новым, заставляли иначе смотреть и совсем по другому оценивать ту роль коммунистической партии, её руководителей в жизни нашего огромного государства, ну никак не сопоставимой с той, что мне вдалбливали в голову на протяжении стольких лет мои наставники-командиры и политбойцы советской армии.

Супруга Ивана Владимировича Нина Иосифовна, суровая снаружи, но очень добрая и отзывчивая внутри, надёжно держала весь дом в своих руках. Я не могу припомнить дня, когда эта милая женщина была свободна от семейных хлопот. Забегая несколько вперёд, скажу, что с Настей у них сложились вполне дружеские отношения. Впрочем, и о Ларисе Михайловой она на всём протяжении нашего проживания в их доме вспоминала с большой теплотой.

Ну и о дочери хозяев. Она звалась Татьяной. Своенравная, избалованная, абсолютно ни к чему не приспособленная, она явно не располагала к себе окружающих. На протяжении всего периода проживания в этом доме я так и не смог найти с Таней общий язык. Зато с Настей они буквально с первых дней после её приезда стали чуть ли не подругами. Нужно отдать должное хозяйскому чаду, Таня вела очень праведный образ жизни. Отличаясь от своих сверстниц необыкновенной красотой, она совершенно не интересовалась мальчишками. Согласитесь, для шестнадцатилетней девицы это  выглядело несколько странно. Впрочем, и подруг-то у неё было раз, два и обчёлся. У Тани было два любимых занятия: книги и музыка, к которым она относилась до фанатизма самозабвенно. На пианино эта девушка могла стучать целыми днями, чем иногда доводила меня до бешенства, но поделать, естественно я ничего не мог. Впрочем, домой я приходил уже поздно, ужинал, смотрел телевизионный канал на русском языке (сейчас этот канал на российском телевидении называется просто «первый» – Авт.) и заваливался спать.

И, наконец, четвёртым членом этого благородного семейства была огромная чистокровная немецкая овчарка мужского пола по имени Дик, надёжный хранитель дома. С ним я довольно быстро нашёл общий язык. Отличительная особенность этого зверя заключалась в его полного не восприятия запаха алкоголя Неоднократной  жертвой Дика становился и любимый хозяин, очень охочий до винца собственного изготовления. Один раз и я стал жертвой его своенравного характера, когда после пары-тройки стаканов «Лидии» (на мой взгляд самое вкусное вино из всех, которые я когда-либо пробовал – Авт.) воспылал тёплыми чувствами к нашему четвероногому другу и решил его погладить, за что и понёс наказание в виде укуса руки. Больше я к нему под шафе не подходил.

Итак, бытовые вопросы были успешно решены. После прибытия Сироты, который пользовался у моего нового семейства большим уважением, особенного у хозяйки дома, мы плотненько отобедали и пошли втроём прогуляться, точнее мои новые друзья повели меня знакомиться с городом. Впечатление осталось на всю жизнь, очень сожалею, что этот прекрасный город впоследствии оказался столицей иностранного государства. Но ничего не поделаешь, такова селяви, как говорят у них.

В понедельник, после завершения всех мероприятий, с разрешения Каращука и в сопровождении Петровича на нашем «харлее» мы отправились в Кишинёвский государственный университет утрясать вопросы нашего с Настей перевода. В деканате юридического факультета я впервые столкнулся с доселе мне неведомым махровым национализмом. Оказывается, одним из условий поступления (перевода) в здешний храм науки является знание молдавского языка!!! Естественно, меня это страшно возмутило, недели не прошло, как я ступил на эту землю. Кроме русского языка, на котором я читаю и разговариваю двадцать девять лет, я понимаю и разговариваю только на одном международном языке – английском, да и тот уже начинаю подзабывать. Второй преградой стала причина начавшегося нового учебного года. (Я почему-то хорошо запомнил дату моего первого посещения университета, 4 сентября 1975 года – Авт.) Короче, я понял, что разговаривать здесь не с кем. В приёмной миловидная секретарь декана по имени Ира (вот повезло! – Авт.), оказавшаяся русской и тоже обучающаяся на заочном отделении юрфака, посоветовала мне не тратить понапрасну время, а писать прямо первому секретарю ЦК компартии Молдавии товарищу Ивану Ивановичу Бодюлу, сменившему на этом посту нашего дорогого и любимого Леонида Ильича, ко всему прочему являющемуся ещё и родственником Брежнева. Я тут же, как говориться не отходя от кассы, сочинил во всех тонах и красках (сказалась комсомольская выучка! – Авт.) послание первому лицу республики. Через неделю пришёл ответ за подписью управляющего делами министерства образования республики с сообщением о моём и Настином зачислении в порядке перевода на второй курс заочного отделения юридического факультета КГУ и привлечении к ответственности виновных в волокитстве и бездушном отношении к людям.  Вот что перст животрепещий делает! Кстати, этот факт в дальнейшем не раз сыграет положительную роль при сдаче мною экзаменационных сессий. В частности, нам были зачтены результаты сдачи экзаменов в ВЮЗИ по всем гуманитарным предметам и иностранному языку, так как эти дисциплины мы успешно прошли на первом курсе ВЮЗИ. Мне так же пошли в зачёт история КПСС, марксистско-ленинская философия, политэкономия капитализма и социализма, то есть те предметы, кроме, пожалуй, истории КПСС, к которым я относился со всей пролетарской ненавистью. Насте пришлось над ними изрядно покорпеть.

Олег Степанович помог мне с приобретением проездных и перевозочных документов для Насти. Как он мне сказал, что бы быстрее соединилась семья, а то молдаванки замучают, явно намекая на моё небезупречное в моральном отношении партийное прошлое.

Итак, все организационные вопросы были решены, и я мог с чистой душой целиком и полностью посвятить себя исполнению своего служебного долга. Как и в Южно-Сахалинске гарнизонная служба мало чем отличалась от здешней: те же бесконечные вызовы по ночам для утряски ситуаций, возникших в результате действий излишне загулявших в кабаках господ офицеров, поддержание жёсткого внутреннего распорядка на гауптвахте, сопровождение и контроль за выполнением работ военнослужащими срочной службы, отбывающими наказание с содержанием под арестом на гарнизонной гауптвахте, ну и многое, многое другое. Плюс учёба, процесс которой значительно отличался от условий обучения в ВЮЗИ. Но в общем, все нюансы и сложности были довольно легко преодолимы.

К новому году приехала Настя, и мы зажили скромной семейной жизнью. Нельзя сказать, что я был святее всех святых, как и на Сахалине ничто человеческое мне не было чуждо, но я строго соблюдал неписанный мужской  закон, за что в своё время был повержен, хотя, если честно, девчонки-секретари военного трибунала, где работали мои друзья, не могли оставить меня равнодушным. Да и в университете в одной со мной группе учились девочки и молодые дамы далеко не похожие на те лица, которые мелькают в роли ведущих на некоторых телеканалах, при появлении которых в эфире хочется переключить канал или вообще его выключить. Я вкратце развивал эту тему в первом выпуске своих размышлений.

Мы решили официально оформить наши отношения, приурочив это событие к Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота (так в те годы назывался День защитника Отечества – Авт). А пока Настя устроилась работать (не без помощи моих друзей – Авт.) секретарём в военный трибунал, что было на пользу для студентки-заочницы, что и явилось результатом того, что моя будущая жена считалась одной из лучших студентов в нашей группе. Одно меня настораживало, и я бы сказал большее,  тревожило – это чрезмерное пристрастие, даже пока не пристрастие, а увлечение всякого рода застольями. Спустя много лет я всё чаще и чаще упрекал себя в том, что не пресёк это увлечение своей жены в зародыше. Может быть и не случилось той трагедии, которая произошла с ней спустя многие годы уже в нынешнем столетии. Она могла бы сделать блестящую карьеру, работая в юриспруденции. Незаурядный ум, неплохие внешние данные, всё способствовало тому, чтобы Настя стала блестящим юристом. Результат её неуемного пристрастия к алкоголю привёл в конце концом к трагическому финалу: сегодня Насти уже нет в живых. Нет в живых и нашего сына, на появление которого я возлагал большие надежды на сохранение семьи и Настино оздоровление. Не получилось. Сам я едва не скатился в пропасть. Но об этом позже.

Но вернёмся в семидесятые годы двадцатого столетия. Гарнизонная жизнь протекала своим чередом. С утра развод арестованных по объектам работ, контроль качества их выполнения и так далее. Спустя несколько месяцев после моего прибытия в Кишинёв, военному коменданту поступило распоряжение штаба армии о привлечении арестованных военнослужащих на работы на объектах, находящихся на территории штаба армии, в сопровождении начальника гауптвахты. То есть обязанности выводного надлежало выполнять мне.

Командующим 14 гвардейской армии, соединения и части которой дислоцировались на территории Молдавии был генерал-майор Фомин Анатолий Дмитриевич, первый суворовец-генерал, начальником штаба армии – также выпускник Суворовского училища генерал-майор Кузнецов Евгений Андреевич.

Один из дней работы группы арестованных под моим чутким руководством на территории штаба армии стал поворотным днём в моей жизни.

К месту работы арестованных ударников коммунистического труда подошел сам начальник штаба армии генерал-майор Кузнецов со своим первым заместителем полковником Ованесянцем. Кто такой генерал Кузнецов, я имел удовольствие убедиться позже, когда имел возможность наблюдать его способность чётко организовывать оперативную работу штаба армии, при этом, оставаясь верным приверженцем идеям компартии, имел свои взгляды на все происходящие события в стране и мире, а так же в развитии и строительстве советских вооружённых сил. Так, Евгений Андреевич считал, что армия должна быть беспартийной, в результате, как и Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков, являющийся ярым сторонником строительства армии и флота, свободными от партийного влияния, оказался выброшенным за борт. Случилось это при непосредственном участии члена военного совета – начальника политического отдела армии, спустя года два после нашей с ним первой встречи.

А пока генерал, убедившись в правильной организации работ, и отведя меня в сторону, кивнув на прикреплённый к кителю знак об окончании Суворовского училища, поинтересовался моими выдающимися заслугами, благодаря которым кадет стал начальником гауптвахты и надзирателем над арестованными разгильдяями. Коротко, насколько это было возможным, я поведал Евгению Андреевичу о своих злоключениях, не забыв скромно упомянуть о моих успехах в боевой подготовке и памятной записи в учётной карточке члена КПСС.

Как всегда, действуя решительно и быстро, Кузнецов бросил своему первому заму: «Этот старший лейтенант через неделю должен приступить к командованию ротой охраны и обслуживания».

На следующий день был подписан приказ командующего армией о моём освобождении от должности начальника гарнизонной гауптвахты и назначении на должность командира 365 отдельной роты охраны и обслуживания (ОРОО) штаба армии. Произошел очередной виток в моей биографии и воинской службе. Друзья мои отнеслись к моему новому назначению с одобрением, Каращук – с ярко выраженным сожалением, Алфёров которому я передавал свою военную тюрягу в его временное пользование – с ужасом. Петрович, панически боявшийся коменданта, постарел ещё, наверное, года на два. Что и говорить, заправлять таким учреждением, как гарнизонная гауптвахта, для Саши, с его мягким характером, уже лелеющим мечту о скором увольнением в запас, этот довесок к его основным обязанностям, было нелёгким испытанием. Но вопрос был решен и, согласно распоряжению начальника штаба армии, через неделю, спустя шесть с лишним лет, я возвращался на строевую службу. Моего предшественника, у которого я принимал эту роту, по настоянию начальника оперативного отдела штаба армии, сослали в Бельцы командовать ротой сокращённого состава, или как  ещё называли такие мелкие воинские формирования, «подразделением кадра» численностью до десяти человек личного состава, главной обязанностью которых было обслуживание военной техники, находящейся на хранении.

Рота охраны и обслуживания, или как её ещё называли в простонародье «комендантской ротой», и которой мне предстояло командовать ближайшие два года, насчитывала в своём составе свыше полторы сотни человек, включая офицеров и прапорщиков. Рота включала в себя три взвода: первый – стрелковый, выполняющий функции охраны и обороны объектов штаба армии и пунктов управления в полевых условиях и другие задачи, зачастую никак не связанные с воинской службой; второй взвод – легковых и транспортных машин и третий – взвод штабных машин. ОРОО являлась отдельной воинской частью, имеющей свой номер в/ч (гербовая печать – штаба армии), располагалась на втором этаже одного из зданий на территории управления армии, имела свою просторную столовую с кухней, медицинский пункт и солдатский клуб. Кроме этого в моём прямом управлении были два автопарка с восемью десятками автомобилей различного назначения. В моём непосредственном подчинении находились: заместитель командира по политической части, старший лейтенант Якубов Лев Александрович, заместитель командира по технической части старший прапорщик Аршавский Анатолий Григорьевич, командир взвода легковых и транспортных машин прапорщик Паращук Василий Николаевич, командир взвода штабных машин прапорщик Чебан Михаил Иванович, старшина роты прапорщик Топчило Николай Григорьевич и фельдшер прапорщик Емельянова Мария Павловна. Сегодня, мысленно возвращаясь к тем далёким годам, с полной уверенностью могу сказать, что без моих технарей от Бога и старшины роты я не смог бы достигнуть даже тех небольших вершин, к которым я стремился во времена моего командования этим нелёгким подразделением.

С первых же дней моего пребывания на новом месте службы стало ясно, что с замполитом мне придётся несладко. Как доверительно мне поведал Аршавский, все они находятся под колпаком у Лёвы, как его между собой называли мои подчинённые. Интересно было, как же меня будут звать эти достойные люди? Сразу после вступления в должность я понял, что с воинской дисциплиной в роте, мягко говоря, обстоит не всё благополучно, В этом я убедился буквально сразу после вступления командованием ротой. Главной причиной этому являлось, на мой взгляд, отсутствие должностных обязанностей командного состава части. Мой заместитель по политчасти, которому сам Бог велел считать состояние воинской дисциплины одним из важнейших направлений в его работе с личным составом, воспринял мои суждения на сей счёт весьма болезненно. Короче, наше с ним взаимодействие в налаживании порядка в роте послужило рождению взаимной неприязни, что, естественно не могло не сказаться на наведении должного уставного порядка. У Якубова была внушительная поддержка в лице секретаря партийного комитета управления армии и политического отдела. Секретарь парткома, который изначально выражал неудовлетворение моим назначением, по всей вероятности из-за моей морально-бытовой неблагонадёжности, вместе с первым заместителем начальника штаба армии полковником Ованесьянцем оказывали командованию роты, так называемую помощь в поддержании должного порядка, на самом деле их помощь вносила в дела роты только сумятицу и самый настоящий раздрай, о чём я однажды по этому поводу высказался начальнику штаба. Такого в роте ещё не бывало!  Между тем я твёрдо проводил в жизнь свою линию и, должен заметить, небезуспешно.

Каждое утро после доставки водителями взвода прапорщика Паращука к месту службы своих «шефов под моим руководством в течение часа  со всем личным составом ОРОО проводилось занятие по строевой подготовке. Сеё мероприятие было узаконено начальником штаба, и никто не мог без его разрешения оторвать от строевых занятий ни одного солдата или сержанта. Исключением являлись два чертёжника оперативного отдела, чем я заслужил благосклонность начальника отдела полковника Беньяша Владимира Владимировича, о роли которую он сыграл в переводе моего предшественника, я уже упоминал. В общем, занятия по строевой подготовке, плюс еженедельные по воскресным дням кроссы на три километра во главе с командиром и его замполитом, жёсткий контроль со стороны офицеров и прапорщиков за выполнением распорядка дня, плюс индивидуальная работа с потенциальными нарушителями воинской дисциплины, особенно с избалованными своими «шефами» водителями взвода легковых и транспортных машин, сыграли определённую  роль в наведении твёрдого уставного порядка. Я ни в коем случае не умаляю работу моих славных помощников – зампотеха, командиров взводов, старшины роты. Без их помощи, в совершенстве и до тонкостей изучивших особенности нашего подразделения, я бы ничего не смог сделать. К сожалению, с замполитом мы так и не смогли выработать единственно правильный совместный путь работы по воспитанию нашего войска и поддержанию твёрдого уставного порядка. Вся беда Якубова заключалась в том, что он кроме политзанятий, проведения партийных и комсомольских собраний, то есть партийно-политической работы, вокруг себя ничего не видел, или попросту старался не замечать. Особенно его коробило, когда я, по его словам, пытался им командовать. А я и не пытался Лёвой командовать, я просто отдавал приказы и довольно жёстко, спрашивал со всех, не взирая на личные отношения и прошлые заслуги, за уклонение от их исполнения и особенно их не выполнение. В качестве одного примера, на первый взгляд весьма незначительного, я приведу только один эпизод, когда на одном из совещаний я в приказном порядке запретил всем должностным лицам нашей части обращаться минуя командира в различные инстанции по всем вопросам, не касающихся личного характера. Первым, кто нарушил мой приказ, конечно же был мой заместитель по политической части. Не к кому-либо, а прямо к командующему армией, Лёва направился с челобитной на проявление мною самодурства, которое, после разборки, оказался мой установочный приказ на организацию учебного процесса в новом учебном году, в котором предписывалось руководство группой сержантов в системе политической подготовки принять заместителю командира ОРОО по политической части старшему лейтенанту Якубову Л. А., с чем Лёва категорически не согласился и бросился жаловаться на своего командира. Тогда Лев схлопотал от меня строгача и предупреждение воздержаться от превышения служебных полномочий. Глупо было бы утверждать или промолчать об этом инциденте. За меня взялись политбойцы во главе с самим начальником политотдела армии, которого в те времена почему-то ещё величали членом военного совета. Короче, взяли слуги партии меня в оборот капитально, что очень мне напомнило сахалинскую эпопею. В конце концов, только после личного вмешательства командующего армией эти ребята оставили меня в покое, но нервы потрепали достаточно крепко. Крепко досталось и замполиту, но уже от моих подчинённых отцов-командиров, которые очень жёстко, по партийному, как поставил вопрос наш секретарь партийной организации Михаил Иванович Чебан. Смысл разговора был сведён к тому, что если Лёва ещё раз позволит себе подставить командира и не перестанет стучать, работать ему с нами не придётся. Не правда ли напоминает историю на Сахалине в мотострелковом полку с Ванькой Каином?

Главным событием первого года командования этим непростым подразделением для меня явилось присвоение очередного воинского звания «капитан». Что и говорить, приятно было сознавать, что я смог не без помощи окружающих меня замечательных простых людей, которые поддержали меня в трудные для меня времена, преодолеть все невзгоды,. За этот нелёгкий для меня период жизненного становления я понял, какими должны быть настоящие друзья и какими могут быть настоящие недруги; на многие события, происходящие в стране и вооружённых силах я начинал смотреть иным взглядом, мыслить стал как-то иначе. Для меня понятия Родина и Честь стали не чем-то отвлечёнными, типа продолжением линии коммунистической партии и её пламенных вождей. В своей короткой жизни я слышал много пламенных речей, я верил этим людям, произносящих к месту и не к месту эти самые пламенные речи, а они, оказывается мне врали. Я был предан идеям партии, а носители этих идей меня предавали. Но я был и остаюсь офицером своей армии и всей душой принадлежу  своему Отечеству. С этим я подошёл к тому периоду, когда смог выбраться из дерьма, в котором оказался по своей глупости, ну может быть и по молодости

А пока меня ожидало главное испытание – армейское командно-штабное учение (АКШУ) на местности со средствами связи, проводимое под руководством командующего войсками Одесского военного округа. Главным для нас в этом учении являлся подготовительный период. И не партийно-комсомольские собрания и беседы (без них тогда тоже было нельзя – Авт.), а подготовка людей и техники – вот основной залог успеха в любом оперативно-тактическом мероприятии. Наипервейшей для нас задачей в ходе подготовительной работы – это обеспечение работы командующего армией и его штаба, а так же управлений, отделов и служб родов войск и специальных войск, что в целом составляло важнейший орган управления штабами и войсками армии в ходе подготовки и проведения армейской операции – это командный пункт, который необходимо было доставить и развернуть в указанном оперативной директивой времени и районе. Равнозначная задача стояла перед нами по подготовке запасного командного пункта. Лично для меня это учение было связано с рождением новой любви. Нет, это не то что вы подумали. Любовь зародилась по отношению к работе ведущего отдела управления армии – оперативного. И эту любовь я пронёс на протяжении полутора десятков лет, начиная с периода окончания моего первого крупного испытания в ходе АКШУ с 14 армией и до конца моей службы уже в Российских вооружённых силах, с головой окунувшись в её рутину. Работа генерала Кузнецова, обеими руками оформлявшего карту с обстановкой, изредка обращавшегося к своему адъютанту с просьбой организовать кофе; офицеры оперативного отдела Александр Кузнецов, Геннадий Павлов, другие офицеры отдела, выполняющие свои обязанности согласно оперативному предназначению, никак не могли оставить меня равнодушным. И, подобно дирижёру симфонического оркестра, над всем этим коллективом возвышалась фигура начальника оперативного отдела полковника Беньяша Владимира Владимировича, умело координирующего работу всего командного пункта армии. А пока вернёмся к моему беспокойному хозяйству. Я уже упоминал о той большой помощи, которую получал от моих помощников в лице Толи Аршавского, Васи Паращука, Михаила Ивановича Чебана и старшины роты Николая Григорьевича Топчило. Был ещё один человек, сделавший немало для того, чтобы моё воинское подразделение в целом успешно решало все задачи в интересах управления армии как в повседневной деятельности так и при проведении мероприятий оперативной подготовки. Этим человеком был офицер оперативного отдела по организации пунктов управления майор Довгулич Андрей Николаевич. Именно благодаря его постоянной, ненавязчивой помощи мне вскоре выпала честь занять одну из должностей в оперативном отделе штаба 14 армии.

Эти два года командования таким подразделением как рота охраны и обслуживания послужили для меня своеобразной начальной школой оперативного мастерства, которая так пригодилась мне в последующие годы моей работы в штабах трёх общевойсковых объединений.  С неподдельной грустью распрощались мы с начальником штаба армии генералом Кузнецовым, который благодаря козням политработников и начальника политического отдела, вынужден был уйти в отставку. Дальнейшая судьба Евгения Андреевича, к сожалению, мне не известна, но  то что им было заложено в работу штаба 14 армии, сохранилось на долгие годы. К концу 1977 года произошли изменения в организационно-штатной структуре управления армии. В составе оперативного отдела были созданы три отделения, на должность офицера оперативного отдела по организации пунктов управления я и получил назначение, то есть занял должность Андрея Довгулича, сам же Андрей был назначен начальником отделения пунктов управления, у которого в непосредственном подчинении я и продолжал службу. За годы командования ротой охраны и обслуживания мы достаточно хорошо изучили друг друга, поэтому выполнять возложенные на наше отделение функциональных обязанностей для нас особых усилий не составляло. Впереди были для нас различного рода испытания на прочность, из которых, как правило, мы выходили с честью. Но не в коем случае я не могу сказать, что всё шло как по протарённой дорожке, хотя фундамент оставался прочным. Оперативная подготовка совершенствовалась, требования к её проведению становились всё более жёсткими, но я продолжал свою службу в окружении классных, высокопрофессиональных офицеров, каждый из которых готов был в любую трудную минуту придти на помощь своему коллеге, советом, а то и практически оказать посильную помощь своему товарищу. Имя у этих офицеров было одно на всех – операторы. Не забывал я и о своих бывших подчинённых по ОРОО. Задача у нас с ними оставалась по-прежнему одна: обеспечение боевой готовности управления армии, поддержание в постоянной готовности к оперативному применению стационарных и полевых пунктов управления, повседневной деятельности управлений, отделов и служб, родов войск и специальных войск армии. И с этой задачей мы справлялись достаточно успешно.

Приятным сюрпризом для меня явилось назначение и прибытие в армию начальником штаба генерал-майора Ерёмина Андрея Васильевича, бывшего командира сахалинской 33 мотострелковой дивизии. Мне не приходилось непосредственно с ним общаться, так как назначение Ерёмина комдивом совпало с моими подвигами, порочащими моральный облик  коммуниста и офицера, и ему, естественно не было никакого дела до морально неустойчивого помощника коменданта гарнизона. Между тем, Андрей Васильевич при знакомстве с отделами и службами армии дал понять, что узнал меня и даже поинтересовался моими семейными делами. Дома от Насти я узнал, что они с Ерёминым давно знакомы при решении на Сахалине производственных вопросов в интересах частей ерёминской дивизии. Вот такие повороты военной судьбы!

Было бы с моей стороны, по крайней мере, некорректным утверждать, что кроме службы меня ничего не интересовало. Как всякому нормальному мужику

мне ничто человеческое было не чуждо. Я получил прекрасную двухкомнатную квартиру почти в центре Кишинёва, получил, можно сказать обманным путём. Всё дело в том, что во времена советского государства, стоящего одной ногой на пороге светлого будущего, то есть, обещанного нам незабвенным Никитой Сергеевичем коммунизма, а второй – на краю пропасти квартиры простому люду распределяли не по узаконенному метражу, а по количеству голов, намеревающихся проживать на предлагаемой жилой площади. Таким образом, нам с Настей полагалась однокомнатная квартира, что само по себе являлось парадоксом. Впрочем, картина осталась такой же и при потешном капитализме, при котором мы сейчас и живём. Так вот, для того чтобы жить по-человечески, мне пришлось пойти на некоторые ухищрения, что могло для меня иметь, мягко говоря, неприятные последствия. Настя приехала ко мне в сентябре 75-го, под новый год мы узаконили наши отношения, зарегистрировав брак и зажили, казалось бы, счастливой жизнью. Насте, по роду своей работы в военном трибунале, часто приходилось бывать в воинских частях, в одной из которых она познакомилась с врачом, моложавой дамой неопределённых лет. Людмила Николаевна, так звали врача, подтвердила справкой, что Настя на шестом месяце беременности, и эту справку я представил в соответствующую жилищную комиссию, что и послужило предоставлением нам двухкомнатной квартиры. Радости по этому поводу не было предела, раскаяния я не чувствовал. У нас в доме появились новые друзья, Настя по своей натуре была человеком контактным, со всеми находила общий язык, что постепенно приводило нас к драматической развязке. Особенно мы сблизились с молодой молдавской семьёй, живущими в нашем подъезде тремя этажами выше Глава семьи Юрий Яцко с женой Ольгой имели двух очаровательных дочерей тринадцати и шести лет от роду и мотороллер, на котором мы с Юркой частенько рассекали по городу или, как Юра называл эти поездки «экскурсиями по Европе». Яцек, так называли Юру друзья, родные и близкие, в том числе Ольга с дочерьми, служил в гарнизонном оркестре тромбонистом, но играл практически на всех музыкальных инструментах, имел два звания: первое и основное – старшина сверхсрочной службы и второе – заслуженный артист Молдавской ССР. Частенько, после второго-третьего стакана доброго молдавского вина я проникновенно ему признавался: «Я горжусь тобой, мой великий музыкальный кусок!» Как известно, словоопределение «кусок» являлся синонимом воинского звания сверхсрочнослужащего или прапорщика (мичмана). Яцек был очень большим любителем пропустить стаканчик-другой хорошего вина, да и красивыми молдавскими девушками не пренебрегал, впрочем  и русских красавиц не оставлял без внимания, за что частенько был наказуем  своей женой Олей. «Светлая тебе память, мой дорогой друг!» Чего греха таить: я частенько сопровождал его на различные увеселительные мероприятия, будь то торжество в оркестре, с половиной музыкантов которого я был на дружеской ноге, или в домашних условиях в кругу наших семей по поводу какого-нибудь государственного праздника или всенародных выборов в какой-нибудь совет, а то и в иных приятных во всех отношениях компаниях. С моими друзьями, «гражданами судьями» Толей Сиротой и Борисом Михайловым мы по-прежнему оставались близкими друзьями. Встречались не так часто как прежде, когда я работал в комендатуре и когда мы жили на съёмной квартире, но дни рождения отмечали всегда вместе на квартире виновника или виновницы торжества.

Осенью 78-го войска Одесского военного округа, органы управления, соединения и части армии подвергались инспекторской проверке главнокомандующим сухопутными войсками. Особое внимание планировалось направить на организацию управления войсками в ходе оперативно-тактической подготовки. Стало быть, учения нам было не избежать, скорее всего, это могло быть армейское командно-штабное учение на местности со средствами связи и привлечением ряда частей. Подготовка к проверке была организована по всем направлениям под непосредственным руководством командующего армией генерал-лейтенанта А. Д. Фомина (воинского звания генерал-лейтенант Анатолий Дмитриевич был удостоин ещё весной текущего года – Авт.) Замечу, что после инспекции генерала Фомина планировалось направить командующим 39 армией, которая формировалась на территории Монгольской Народной республики. Я тогда ещё не мог даже предположить, что менее чем через год я вновь буду иметь честь служить под началом этого замечательного человека и высокопрофессионального военачальника. Суровый и беспощадный к малейшим признакам разгильдяйства, не допускающий ни малейшего послабления в решении вопросов поддержания соединений и частей армии в постоянной  боевой готовности, вопросах организации и проведения оперативно-тактической подготовки, постоянной работы по укреплению высокой воинской дисциплины. С несоответствующими этим требованиям командирами и начальниками на всех уровнях управления, командарм расставался безжалостно и беспощадно. На этой почве у Фомина с политическим отделом армии и начальником этого отдела нередко возникали трения, к которым Анатолий Дмитриевич относился достаточно спокойно, если не сказать равнодушно. Вместе с тем, Фомин крайне бережно относился к командирам всех степеней, ревностно и с большой ответственностью относящимся к исполнению своего воинского долга. Короче говоря,  для нас операторов этот человек являлся объектом для подражания, и это при том, что этих операторов командующий при всей любви к ним, драл как сидоровых коз. Вот таким был первый суворовец-генерал Анатолий Дмитриевич Фомин, являющийся для нас примером во всём, прежде всего в понятии о чести русского офицера, и которому предстояло взять под командование одно из самых сложных оперативно-тактических объединений в советских вооружённых силах. Кто из нас в тот период времени мог даже подумать о том, что пройдёт чуть больше года и в вооружённых силах СССР появится 40 армия, соединения и части которой будут вести реальные боевые действия на территории Афганистана с огромными безвозвратными потерями.

Тщательная подготовка и высокая ответственность большинства офицеров управления армии способствовали тому, что в целом инспекторская проверка, венцом которой, как мы и предполагали, явилось командно-штабное учение с довольно-таки большим привлечением войск, в том числе призванного из запаса по мобилизационному развёртыванию, была сдана армией успешно.

Наступивший 1979 год стал для многих генералов и офицеров управления армии, отличающийся значительными событиями и поворотами в личной судьбе. Лично для меня этот год отмечен тремя этапами в военной службе. В оперативном отделе была введена новая должность старшего офицера – начальника воздушного пункта управления (ВзПУ). Должность по штатному расписанию приравнивается к воинскому званию «подполковник», и то что эта должность была предложена мне, стало для меня полной неожиданностью. Естественно, я с радостью согласился, толком не представляя себе, что такое ВзПУ. Вторым значительным событием я бы назвал присвоение мне очередного воинского звания «майор». Кстати, воинское звание «подполковник» было присвоено Андрею Довгуличу, моему наставнику и учителю. Так что отделение пунктов управления выросло в полном составе по одной звезде на каждого. И, наконец, третьим событием явилось предложение: в 1980 году убыть по замене к новому месту службы в управление 39 армии, то есть в Монголию. Во истину, пути Господни неисповедимы! Хотя, о каком Господе можно вести речь, если моё сердце продолжало жечь неугасимое пламя строителя коммунизма, а туда, как известно, Богу путь был заказан.

И всё же, всё же я всё чаще начинал ощущать в себе нарастающее понимание происходящего в вооружённых силах, и прежде всего в тех местах, в которых мне приходилось служить. Я уже вкратце упоминал о тех маленьких, только зарождающихся росточках сомнений, которые начинали мною овладевать ещё на Сахалине, в особенности того злопамятного времени, когда я возглавлял комсомольскую организацию мотострелкового полка. Речь, конечно, идёт о той роли политорганов, проводников линии  КПСС в вооружённых силах, которую они проводили, по их же утверждению, в наведении порядка и укреплении советских вооружённых сил. С каждым годом я всё больше начинал понимать, что эти самые политорганы являются тормозом прежде всего для командного состава соединений и частей в наведении того самого порядка, о котором они так любят говорить и внушать всему личному составу вооружённых сил, что только они являются основной движущей силой в укреплении мощи советской армии и военно-морского флота. Именно эти ребята, когда произошли трагические события 27 декабря 1979 года – ввод советских войск в Афган, это чёрная дата в истории моего Отечества, дружно принялись насаждать в войсках линию КПСС и советского правительства, как единственно верное и мудрое решение, «помочь республике Афганистан в установлении демократического режима». Во что вылилась эта доктрина, созданная КПСС и её сатрапа в армии и на флоте – главным политическим управлением, не знает только младенец. То что вся земля России и бывших союзных республик усеяна могилами солдат и офицеров советской армии, вина прежде всего этой самой коммунистической партии, но осознать это в полной мере мне предстояло значительно позже. Сколько прекрасных людей в армии поплатились погонами и высокими должностями, не сможет сказать никто. Наверное первым, кто испытал на себе мудрое решение партии, стал наш Гена Павлов. Оператор от Бога, острый на язык, Геннадий не стесняясь резал в глаза правду-матку любому кто пытался унизить его достоинство. Павлов был беспартийным, что и послужило причиной тому, что Гена ходил в майорах, занимая должность по штату выше. И это я также хорошо усвоил: раз не связал себя партийными узами, ни о какой карьере даже не помышляй. Да разве смог бы я вылезти из того дерьма, в котором, как мне казалось, увяз надолго, если бы моё сердце не согревал профиль великого большевистского создателя и губителя цивилизации России? Короче, Геннадий Павлов, после своего заявления на военном совете армии о том, что он не собирается отдавать свою жизнь не зная и не понимая, во имя чего, был переведён на должность командира батальона в Бельцы, где в районе этого небольшого молдавского районного центра, дислоцировались части одного из соединений нашей армии. Имел неприятности и наш начальник отдела полковник Беньяш, которому ставили в вину, слабую работу по подбору кадров. На это Владимир Владимирович ответил очень коротко: «Мне нужны профессионалы, способные организовать и подготовить проведение военных операций и боевых действий, а не те, которые, кроме как языками чесать, ни на что более не способны». Круглому идиоту только было не понять, что и кого имел в виду главный оператор армии.

Чудом не лишился поста начальника Генерального штаба Вооружённых Сил Маршал Советского Союза Н. В. Огарков, когда накануне ввода войск в Афган он говорил, напутствуя аппарат советников: «Порядка в Афганистане бомбами и снарядами мы не наведём. Решать этот вопрос надо только политическими методами». Николай Васильевич, слава Богу, ещё более десяти лет оставался на своём посту, умело и с достоинством отбивая наскоки  ЦК с главным управлением своих опричников (главного политического управления СА и ВМФ – Авт.)

Настя к моему предстоящему переводу по службе отнеслась на удивление более чем спокойно. Вот только как быть с учёбой? Этот вопрос особых проблем не вызывал. Придётся возвращаться в ВЮЗИ, что по нашему мнению и с одобрения наших друзей Михайловых и Сироты  вариант являлся наиболее приемлемым. На этом и порешили. Осталось два года учёбы (четыре семестра), справимся.

Из Афганистана  поступали всё более тревожные сведения: многочисленные потери в личном составе, явившиеся следствием низкой подготовки в организации и велении боевых действий в условиях горно-пустынной местности, слабая организация управления войсками – вот те, наиболее характерные стороны ситуации в Афгане, сложившейся в начальный период необъявленной войны, навязанная нашей Державе партийным  и государственным руководством страны советов, а впереди ещё были долгие кровавые годы и тысячи цинковых гробов, поступающие к осиротевшим семьям во все уголки страны. Любой материал, поступающий к нам в штаб армии по линии министерства обороны, как правило, под грифом «совершенно секретно», впрочем как и другие партийные документы, вызывал у нас глубокий интерес. Впрочем, далеко не все материалы, касающиеся этой бойни, являлись доступными нам для глубокого изучения и использования опыта боевых действий в ходе оперативной подготовки генералов и офицеров управления армии, а так же боевой подготовки в соединениях, частях и подразделениях. Политработники армии, соединений и частей всячески препятствовали проникновению в офицерскую среду, я уже не говорю о рядовом и сержантском составе, информации об истинном положении вещей, складывавшихся в войсках ограниченного контингента в Афганистане. О любой информации, исходящей из стен управления армии, начальником политотдела назначалось чуть ли не партийное расследование. Попался и я как-то в сети ленинских бойцов. Не помню, при каких обстоятельствах, но на один из вопросов, касающихся продолжительности войны в Афгане, я взял и выдал фразу, запомнившуюся мне из воспоминаний одного из военачальников времён гражданской войны, не пользующегося особой популярностью в большевистских кругах: «Когда своих крепче чем чужих бить перестанем, тогда и войне конец». Это довольно-таки смелое высказывание немедленно стало достоянием нашего политсостава. Ограничились предупреждением. И на том спасибо, благодетели вы наши!

Весной 80-го мне в награду за безропотное согласие на замену в не самую благополучную страну предложили поехать подлечиться и отдохнуть в военный санаторий в легендарном городе Одессе. Отказываться было глупо, и я с удовольствием согласился. В Одессе размещался штаб военного округа с одноимённым названием. Я неоднократно бывал в штабе округа, но посмотреть на достопримечательности города, вдохнуть свежий морской воздух, насыщенный неповторимым запахом цветущих каштанов всё как-то не удавалось. И вот такая возможность мне, наконец, представилась. Санаторий размещался на окраине города, но добраться до его центра никаких проблем не вызывало. Разместили меня в номере, в котором проживал молодой майор, приехавший из центральной части России. Комната была просторной и уютной с видом на море, но с обязательным совдеповским сервисом (отсутствие горячей воды; на двоих один крючок в платяном шкафу и ряд других неудобств, которые особого раздражения у советских офицеров, привыкших к любым незатейливым условиям, не вызывали – Авт.)  Смущал вот только внутренний распорядок, установленный руководством данного почтенного заведения. Из информации, полученной от Ивана, так звали моего товарища по отдыху, начальником санатория, он же главный врач, недавно был назначен политработник из политуправления Одесского военного округа, который имел отношение к медицине такое же как мы с Иваном к освоению космического пространства. Зато порядки этот, с позволения сказать, главный врач установил драконовские, сопоставимые разве что с казарменными. Подъём, утренняя физическая зарядка, медицинские процедуры, приём пищи (так и формулировалось это мероприятие на стенде, вывешенном в центральном фойе корпуса – Авт.), прогулки по городу (как это не указали обязательный состав групп не менее трёх человек с назначенным старшим, конечно же из числа политсостава – Авт.), личное время и отбой. И на каждом шагу: «…запрещается…», «…запрещается…» и ещё раз «…запрещается…)  В общем, типичный военно-совдеповский маразм. Но нас с Иваном это нисколько не смущало. Ваня был компанейским парнем. Назначенный всего лишь месяц назад командиром батальона, мой новый товарищ предложил это дело отметить, что мы и сделали. Моя мамалыга, Ванины огурчики с капусткой, что ещё нужно для хорошего холостяцкого застолья! Короче, ужин пролетел над нами, как фанера над Парижем, о чём и было доведено до заведующего этим богоугодным заведением. Этот мерзавец отчитывал двух майоров как нашкодивших пацанов, не предложив даже присесть. Жгучее желание плюнуть в эту заплывшую жиром морду одолевало меня, но присутствие в кабинете очаровательного создания, явно предназначенного не только для исполнения секретарских обязанностей, удерживало от опрометчивого поступка. Всё-таки умеют политработники устраиваться и приспосабливаться, вот только я не встречал ещё ни одного строевого или штабного офицера, испытавшего чувство завести. Только откровенное презрение вызывали эти ребята, когда по приезде в части, они шли в первую очередь не в подразделение к личному составу или на полигон к стреляющему подразделению. Нет, эти нукеры компартии стройными рядами двигались в направление военторговских складов, где для них были заготовлены заветные пакеты. У многих из моих читателей может возникнуть естественный вопрос: «А сам-то ты не занимался этим, когда был на политработе?» Со всей ответственностью и с чистой совестью смею заметить, что ни разу не позволил себе воспользоваться этими, с позволения сказать, мерзкими и сомнительными привилегиями. Мне попросту не позволяла это делать моя честь офицера. Поверьте, друзья мои, это не пустые слова.

В целом, нахождение в санатории мне пошло на пользу. Укрепил своё здоровье, изучил и посетил памятные места этого прекрасного и неповторимого города (жаль, что не российского! Недобрая память Хрущёву. – Авт.)

В середине июня мне было предписано убыть к новому месту службы в распоряжение командующего 39 армией.

Прощайте, мои дорогие, добрые друзья, мои милые красивые подружки-молдаванки. Прощай, цветущий край с твоими пышными садами и чистыми улицами.

Разве мог я тогда предположить, что пройдут годы и моя Молдавия станет Молдовой, чужим государством, так называемого ближнего зарубежья.

Впереди меня ждёт неизведанная страна и новый коллектив, в котором, глубоко убеждён, такие же хорошие и добрые люди, которые окружали меня до сих пор.

 

Глава 3. М о н г о л и я  (1980 – 1985 г. г.)

 

         Транспортный самолёт АН-12, который здесь с любовью называли «Утюг» доставил меня и моих многочисленных попутчиков с почтовым грузом  из Читы на военный аэродром «Налайх», базирующийся километрах в пятнадцати от города Удан-Батора – столицы Монгольской народной республики.

К моему приятному удивлению меня встречали. Позже я узнал, что это неписанный закон, когда сменяемый офицер обязан встретить и разместить своего сменщика по полной программе. Что и было сделано. По дороге в Улан-Батор Эдуард,  так звали моего сменяемого, в общих чертах успел мне рассказать об обстановке, сложившейся в Монголии с учётом крайне сложных отношений местного руководства с Китаем, а также по существу моей новой службы в штабе армии.

Честно скажу: от всего увиденного и услышанного я прибывал в состоянии, весьма отдалённо, напоминающего чувства восторга. И всё же это не Афганистан, здесь хоть пока не стреляют. Эта мысль как-то успокаивала меня, не давала скиснуть… Хотя, чего киснуть? Служить надо,  только и всего. А вот это уже придавало уверенности. И ещё одно известие от Эдуарда не то чтобы поразило меня, а ввело в некоторое смятение: оказывается, должность начальника воздушного пункта управления не являясь вакантной,  была замещена одним из офицеров оперативного отдела, выдвинутого на повышение. Так что, придётся с ходу овладевать навыками работы оператора в чистом виде.

Здесь я бы хотел несколько отступить от своего повествования и пояснить, что же это такое «операторы» и в чём заключается их предназначение. Оперативный отдел – это ведущее структурное подразделение штаба объединения оперативно-тактического звена управления, то есть общевойсковой (танковой) армии, главной задачей которого является организация вопросов боевой и мобилизационной готовности органов управления, соединений и частей армии; планирование и проведение оперативной подготовки генералов и офицеров; совместно с другими подразделениями управления –  боевой подготовки соединений и частей; организация и поддержание в постоянной готовности к боевому применению пунктов управления; информация подчинённых органов управления, соединений и частей о военно-политической обстановке в вооружённых силах, войсках армии, на конкретном театре военных действий и стране в целом, а также представление в оперативное управление штаба военного округа (в военное время – штаб фронта) оперативных сводок, донесений и других отчётных документов, касающихся положения органов управления, соединений и частей армии; организация взаимодействия родов войск, специальных войск, органов управления и частей тылового и технического обеспечения во время подготовки и ведения военных операций и боевых действий; организация и проведение военно-научной работы, направленной на изыскание более эффективных методов применения органов управления, вооружения и техники в бою, материально-технического обеспечения операции (боя). Пусть простят меня за допущенные неточности мои читатели, имеющие непосредственное отношение к работе операторов По истечении многих лет вполне возможны более конкретные формулировки функций, выполняемые оперативными отделами, но сущность работы операторов, по крайней мере в те годы моей службы, остались примерно такими, какими я попытался их сформулировать. Ни в коем случае нельзя ставить на одну доску такие понятия как «оператор» и «оперативник», а так же «работа оператора» и «оперативная работа». Между этими двумя понятиями стоят вооружённые силы, попросту говоря –  армия и правоохранительные органы, иначе – спецслужбы.

В своё время Георгий Константинович Жуков, будучи накануне и в начальный период Великой Отечественной войны начальником Генерального штаба Красной армии, очень ревностно относился к операторам и их работе. Старался всячески их оберегать, на пушечный выстрел не подпуская к ним сотрудников двух палачей Берии и Мехлиса, верных псов товарища Сталина.

Разместившись в гостинице, приличном двухэтажном здании, заодно пообедав в кафе «Россия» (столовая для генералов и офицеров управления армии – Авт.) мы отправились к моему новому месту службы по единственной асфальтированной дороге на окраине города, соединяющей охраняемый жилой комплекс  управления армии (дома офицерского состава (ДОСы) – Авт.) с гостиницей и Домом офицеров и местом расположения штаба армии. Представив меня начальнику оперативного отдела полковнику Жуковскому Евгению Владимировичу, Эдик отправился сколачивать ящики и комплектовать коробки с барахлом. Передавать ему мне было нечего, так как должность начальника ВзПУ была замещена, и я смиренно ожидал своей участи. Евгений Владимирович был кадетом четвёртого выпуска Московского Суворовского военного училища, служил на различных командных и штабных должностях. С должности начальника штаба дивизии поступил на учёбу в военную академию Генерального штаба, по окончании которой и был назначен начопером в штаб 39 армии. То что Жуковский кадет, да к тому же командующий армией генерал-лейтенант Фомин, под началом которого я проходил службу в Кишинёве, сформировавший полнокровную армию в сложнейших военно-политических условиях, как то послужило некоторому нашему сближению, что, впрочем не мешало ему спрашивать с меня порою  строже, чем с остальных операторов. Кстати, работающий в отделе ещё один выпускник Суворовского училища Александр Новиков, и был тем самым офицером, занявшим должность начальника ВзПУ, о чём Жуковский сразу мне и поведал. А мне было приказано вступить в должность и исполнять обязанности старшего офицера в отделении оперативной подготовки и информации. Начальником этого отделения был подполковник Жилко Вячеслав Вячеславович, по словам начальника отдела, матёрый оператор, виртуоз планирования и разработки учений и штабных тренировок различного характера и масштаба.

После окончания организационной части нашего знакомства Евгений Владимирович повёл меня на смотрины к начальнику штаба армии. Генерал-майор Калинин Михаил Николаевич, также не новичок на штабной работе, тот самый генерал, о котором я упоминал в предыдущих главах относительно цене, совершаемых вольно или невольно ошибок в жизни. С первых же минут нашего знакомства, я убедился в полной компетенции Михаила Николаевича в любых вопросах, решаемых управлением армии в формировании и боевом слаживании органов управления, соединений и частей 39 армии. Здесь я бы хотел обратиться к истории и коротко рассказать об истории и боевом пути 39 армии, наполненной драматизмом тех лет.

39 армия была сформирована 15 ноября 1941 года во внутреннем Архангельском военном округе. В декабре соединения и части армии были перегруппированы в район Торжка и 22 декабря армия была включена в состав Калининского фронта. В ходе Московской битвы участвовала во фронтовой Калининской наступательной операции, к концу которой вышла в район северо-западнее Ржева, где впоследствии разыгрались одни из самых трагических событий начального периода Великой Отечественной войны. К 6 июля 39 армия с 11 кавалерйским корпусом оказались в котле и рассечены на две группы окружения. 18 июля 1942 года, по приказу командования Калининского фронта, военный совет армии с группой штабных офицеров и ранеными должны были эвакуироваться на девяти самолётах У-2 в Андреаполь. При посадке три самолёта разбились. Окружёнными частями приказано было командовать генерал-лейтенанту Богданову. В конце июля 42-го после выхода отдельных частей и подразделений из окружения 39 армия была расформирована, поскольку её фактически не существовало.

39 армия второго формирования была создана 8 августа 1942 года в составе Калининского фронта на базе 58 армии второго формирования. До ноября 1942 года войска армии обороняли рубеж северо-западнее Ржева. В ноябре-декабре участвовали во второй Ржевско-Сычёвской операции на ржевском направлении, в марте 1843 года – в наступательной Ржевско-вяземской операции. В начале 1944 года армия участвовала в Витебской операции.

В наступательной Витебско-Оршанской операции в конце июня 1944 года войска армии во взаимодействии с войсками 5 армии прорвали оборону противника на богушевском направлении, во взаимодействии с соединениями и частями 43 армии участвовали в окружении и разгроме витебской группировки противника. 39 армия участвовала в стратегических Белорусской и Прибалтийской операциях. Зимой и весной 1945 года армия вела боевые действия в Восточной Пруссии в Инстербургско-Кёнигсбергской (13-27 января) и Кёнигсбергской (6-9 апреля) операциях. Боевые действия на советско-германском фронте армия завершила участием 13-25 апреля 1945 года) в Земландской наступательной операции.

1 мая 1945 года 39 армия была выведена в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. В мае-июне этого же года передислоцирована в Монголию и 20 июня включена в состав Забайкальского фронта. В его составе участвовала в победоносной советско-японской войне 1945 года. В ходе Хингано-Мукденской фронтовой наступательной операции войска армии нанесли удар из Тамцаг-Булагского выступа по войскам 30 и левому флангу 4 отдельной яапонских армий. Разгромив войска противника, прикрывавшие подступы к перевалам Большого Хингана, армия овладела Халун-Аршанским укреплённым районом. Развивая наступление на Чанчунь, продвинулась с боями на 300-400 км и к 14 августа вышла в центральную часть Маньчжурии. Эти события ярко отражены съёмочной группой в художественном фильме «Через Гоби «Хмнган».

В XX веке советские войска вводились на территорию Монголии в 1921, 1939, 1945 годы. Перемещения войск были связаны с необходимостью отражения внешней агрессии против монгольского государства и выполнения задач по обороне страны от потенциальной угрозы извне. Размещённые на территории Монголии советские войска в отличие от других союзных стран, не формировали так называемую «группу войск», а непосредственно входили в состав Забайкальского военного округа.

В марте 1925 года после ликвидации белогвардейских отрядов Советский Союз вывел войска из МНР. В январе 1936 года в обстановке возросшей угрозы нападения на МНР со стороны милитаристской Японии правительство Монголии обратилось к своим коллегам в Москве с просьбой об оказании военной помощи. В феврале того же года Советское правительство заявило, что Советский Союз поможет МНР защитить её от японской агрессии. На территории Монголии были размещены советские войска. К концу мая 1939 года численность этих войск, входивших в 57 отдельный стрелковый корпус и принимавших участие в первых боях на Халхин-Голе составляла 5 544 человека.

К концу 60-х годов Народно-освободительная армия Китая (НОАК) создала мощную северную группировку, в составе которой к концу шестидесятых насчитывалось девять общевойсковых армий (44 дивизии, из них 33 полевые и 11 механизированные). Они имели в своём составе более 4,3 тысяч танков и 10 тысяч орудий и ракетных установок. В резерве группировки находились формирования народного ополчения численностью до 30 пехотных дивизий, по выучке и боеготовности практически не уступавшие регулярным войскам, не говоря уже о возможностях восполнения потерь за счёт поистине неисчислимых людских ресурсов. Такая группировка позволяла НОАК расположить войска вдоль всей границы с плотностью до роты на каждые 200-300 м фронта.

Главным поводом ввода советских войск на территорию Монголии был нажим на КНР, которая развязала войну во Вьетнаме. В случае продолжения военных операций СССР грозил напасть на неё, после чего КНР вывела свои войска из Вьетнама, а войска СССР остались там же, как «полицейская дубинка» для Китая.

Противостоявшие китайскому воинству силы Дальневосточного и Забайкальского военных округов выглядели несопоставимо слабее. До этого времени Китай считался надёжным союзником, на поддержку которого направлялись немалые средства. Боевой апотенциал нависшей над советской границей НОАК составляли почти исключительно военная техника и оружие советских образцов. К этому времени Забайкадье давно уже считалось тыловым и снабжалось по «остаточному принципу». Имевшиеся на границе укрепления и оборонительные линии строились и оснащались ещё в предвоенные годы, когда работами здесь руководил, тогда ещё инженер-полковник  Дмитрий Михайлович  Карбышев. К тому же край не обошли знаменитые хрущёвские «решения проблемы разоружения и в ходе сокращений армии даже эти немногочисленные силы подверглись порядочному «урезанию». (излишне говорить, что эти мероприятия проводились в одностороннем порядке). Мотострелковые полки сокращались до батальонов, артиллерийские – до дивизионов, 13, 111 и 5 гвардейская танковые дивизии были расформированы, а управление 6 гвардейской танковой армии выведено за Урал. (Не правда ли всё это напоминает реформипрвание Вооружённых сил России конца девятнадцатого, начала двадцатого столетий – Авт.) В итоге Забайкальский военный округ располагал лишь армейским корпусом (Борзинским), а прежде достаточно мощная воздушная армия к началу 1964 года была сокращена до отдела авиации ЗабВО. Очевидным было и то, что китайские военные хорошо представляли себе состояние войск и военную инфраструктуру Забайкалья. По оценкам специалистов главного разведывательного управления и главного оперативного управления Генерального штаба, в случае полномасштабных боевых действий наступающие фронты китайцев в считанные дни смогут выйти на свои оперативные рубежи, продвигаясь вперёд с темпом 15-20 км/час на глубину до 200-250 км за сутки. Степной характер местности был на руку противнику – редкие перелески и малое число рек т других естественных препятствий делали возможным после прорыва государственной границы развитие наступления на любом направлении.

Потребовались быстрые и решительные меры по исправлению положения. Без особого афиширования правительство и министерство обороны СССР предприняли ряд мер по восстановлению обороноспособности граничащих с беспокойным соседом районов.

С лета 1967 года началась передислокация войск из центральных  военных округов на Дальний Восток и в Забайкалье, в первую очередь – танковых и мотострелковых соединений. К началу 70-х годов в ЗабВО армейский корпус был развёрнут в 39 общевойсковую армию, одновременно из её состава на территории Монголии сформировали оперативную группировку.

В Забайкальском военном округе были собраны двадцать авиаполков, сведённых в 23 воздушную армию. Преобладание в них ударной бомбардировочной и истребительно-бомбардировочной авиации в изрядной мере позволяло компенсировать численный перевес противостоящей группировки, благо в «диких степях Забайкалья» те становились для авиации сравнительно лёгкой добычей.

Вот на фоне такой сложной военно-политической обстановки формировалась наша 39 армия. Разумеется, делать какие-то сравнения с ситуацией, в которой приходилось действовать войскам 40 армии в Афганистане, было бы, по крайней мере, некорректно. Там гибли наши советские солдаты и офицеры, и этим сказано всё. Но то, что личный состав 39 армии постоянно находился на линии огня, не должно ни у кого вызывать сомнения.

На день моего приезда в Монголию и вступления в должность старшего офицера оперативного отдела штаба армии формирование войск объединения было в основном завершено. В органах управления, соединениях, частях и подразделениях полным ходом разворачивалась оперативная и боевая и политическая подготовка.

Управление армии размещалось в двенадцати одноэтажных сборно-щитовых домах на территории площадью в несколько сотен квадратных метров. В первом самом большом здании размещались спортивный зал, буфет, в котором до прихода к руководству страной Горбачёва свободно продавали рижский бальзам и шампанское, и зал военного совета, где проходили всякого рода совещания, собрания и занятия с управлением армии, а так же некоторые культурно-развлекательные мероприятия, предназначенные для глаз и ушей генералов, офицеров и служащих СА управления армии. Возле первого здания была оборудована летняя  площадка со спортивными снарядами и тренажёрами. Командующий армией и начальник штаба уделяли значительное внимание физической подготовке офицерского состава. Во втором здании работало командование армии (командующий, его первый заместитель начальник штаба, с первым заместителем, начальник политотдела, один из заместителей начальника оперативного отдела, по всей видимости, на подхвате и первое (оперативное) отделение оперативного отдела с чертёжным бюро.  Третье здание занимал оперативный отдел в составе второго заместителя начальника отдела, второго отделения (оперативной подготовки и информации) и третьего отделения пунктов управления. Всего оперативный отдел насчитывал в своём составе (без чертёжного бюро) 22 офицера, это по сравнению с численностью оперативного отдела штаба армии в Кишинёве (15 человек) было значительно больше. Но и задачи, решаемые 39 армией, были в разы больше  по своему объёму и значимости. Напротив нашего помещения, крыльцом в крыльцо размещалась канцелярия штаба армии с писарями и 8 отдел ( зашифрованной связи и обеспечивающий сохранность секретных документов – Авт.) Пятое помещение было предназначено для размещения разведывательного и организационно-мобилизационного отделов. В доме за номером 6 размещались два самых серьёзных и всеми боявшимися  структурных подразделения – особый отдел и  политический отдел в составе, если  мне память не изменяет, около тридцати человек (!!!) Для чего держать такую армию бездельников, наверное было неизвестно даже самому начальнику политотдела. В седьмом доме размещалось управление вооружения, в девятом – службы управления тыла. В десятом здании размещались служба войск и отдел боевой подготовки численностью посолиднее,  в сравнении с аналогичной структурой в любой армии, дислоцированной на территории Советского Союза, но так и войск в 39 армии было несравнимо больше, чем в любом объединении на территории Союза. Одиннадцатое здание занимал отдел армейской авиации. И наконец одиннадцатое двухэтажное помещение, единственное, выложенное из кирпича, было предназначено для отдела и узла связи (не дай Бог, опять с ними связаться – и Авт.), там же размещался медицинский пункт, предназначенный для оказания первой медицинской помощи и непродолжительного лечения в стационарных, не связанных с серьёзными заболеваниями, условиях,.

Первое знакомство с моим непосредственным начальником подполковником Жилко Вячеславом Вячеславовичем не привело меня в восторг, как это было ранее при знакомстве с моими сослуживцами. Жилко отличали строгие черты лица и печать какой-то неизгладимой печали в глазах. Вячеслав Вячеславович в свои сорок с небольшим лет работал оператором уже более десяти лет, что давало ему право гордо именовать себя «я – оператор». Этот критерий вывел наш начальник отдела Евгений Владимирович Жуковский, который был связан с работой оператора более двадцати лет, что давало ему полное право требовать от своих подчинённых, не достигших десятилетнего  стажа работы в штабах оперативного звена управления, не выпячивать свою принадлежность к оперативному отделу. Мой же стаж работы включал в себя скромные три с половиной года. Должен заметить, что наши отношения с Жилко на первых порах складывались не просто. Было видно, что Вячеслав Вячеславович надеялся иметь в помощниках более опытного офицера- оператора. Особенно это ярко проявилось после моего робкого замечания, смысл которого сводился к тому, что я никогда не занимался разработкой учений и штабных тренировок, не имел опыта, а точнее, не занимался вопросами планирования, на что мудрый Жилко проникновенно мне заявил, что, ложась впервые с женщиной в постель, понятия не имел, что делать дальше. Комментарии, как говориться, были излишни, и я со всей напористостью взялся за постижение оперативного искусства. В отделе было достаточно литературы, что бы можно было почерпнуть для себя и для моей работы много полезного материала. В канцелярии было множество дел с разработками проведённых ранее мероприятий оперативной и боевой подготовки. Главным документом, который являлся для операторов настольной книгой, или как его ещё называл Жуковский – «букварь»  назывался «Основы подготовки и ведения операций в вооружённых силах», и вот этот «букварь» я должен знать в совершенстве. Забегая несколько вперёд, могу без излишней скромности заметить, что перед моим отъездом через пять лет в Калининград, я был достаточно подготовлен в оперативном отношении, чтобы не говорить «я этим никогда не занимался».

Заместитель Евгения Владимировича Жуковского полковник Червяков Александр Васильевич в оперативном отношении особо не блистал, больше предпочитал руководить и контролировать Иногда складывалось такое впечатление, что работа оператора Александру Васильевичу была несколько в тягость, поэтому мы его держали в отделе бессменным секретарём партийной организации. Зато скупостью Червяков отличался неимоверной. У нас весь отдел был курящим. Сигаретами нас снабжал военторг из Союза, причём самыми популярными сигаретами являлись «Столичные», «Ява» и болгарские «БТ» и «ТУ-134», довольно-таки дорогие, но вполне приемлемые относительно семейных бюджетов. Червяков, наверное, в целях экономии, предпочитал халявные «Охотничьи» без фильтра, которые прапорщики ежемесячно получали на поёк, эти сигареты мы называли «Смерть прапорщику». Сигареты так себе, чуть послабее махорочных (были в те времена и такие – Авт.) Так у Александра Васильевича все ящики стола были ими забиты, хотя офицерам на паёк сигареты не полагались. Но наш зам всё-таки предпочитал нормальные сигареты, поэтому он у нас прославился отчаянным стрелком. «Дай закурить» – это был его обычный приём общения. В конце концов, офицерам отдела это осточертело и по негласной договорённости мы стали носить при себе по две пачки: правый карман – свои, левый – махорочные для Червякова. Говорят, когда Жуковский об этом узнал, долго не мог успокоиться от душившего его смеха.

Что касается второго заместителя начальника отдела – это была полная противоположность Червякову. Полковник Юрий Григорьевич Сторожко был оператором от Бога. По своему профессиональному мастерству оператора Юрий Григорьевич уступал, пожалуй, только Жуковскому. И хотя Сторожко согласно штатному расписанию являлся замом по пунктам управления, решением начальника штаба армии кураторами работы отделений стали: Сторожко – первого и второго, Червяков – третьего, плюс военно-научная  работа. Юрия Григорьевича отличали такие черты характера, как умеренная строгость, доброта, чувство прекрасного, желание сделать всем приятное, крайне негативное отношенин к проявлениям унижения человеческого достоинства. Ничто человеческое ему было не чуждо, поэтому он всегда был для нас желанным участником на всех мероприятиях, начиная с утреннего футбола по выходным и заканчивая различного характера вечеринками. Но во время работы и особенно на учениях и тренировках Юрий Григорьевич был кремень. В общем, Сторожко мы любили не меньше чем Жуковского.

Буквально через пару недель мне пришлось выехать в составе комплексной комиссии  управления армии в 12 мотострелковую дивизию, дислоцированную в районе города Боганур, расположенного в 120 верстах северо-западнее Улан-Батора. Ехали по хорошо накатанной дороге по одной из многочисленных степей Монголии. Одна из особенностей транспортной инфраструктуры этого государства – можно ехать, куда глаза глядят. Это имело свои определённые положительные стороны с точки зрения оборудования театра военных действий. Ещё одна из «многих прелестей» этого благодатного края – это песчаные бури. Должен вам заметить, ощущение постоянного скрежета на зубах не очень приятное. Часа через три довольно-таки резвой езды мы достигли окраин этого самого Боганура, небольшого, довольно чистого городка, строительство которого осуществляли граждане Советского Союза, или как их здесь называли, «советские специалисты». Впрочем, всё что не возводилось в этом государстве, с целью максимально приблизить наследников Сухэ-Батора и Чойбалсана на уровень современной цивилизации сделано руками и техникой заботливого Советского государства. Как и аппарат военных советников, советские специалисты жили здесь неплохо, во всяком случае в условиях, несопоставимых с жалким существованием в современной России из среднеазиатских и других иностранных государств, так называемого ближнего зарубежья, гастарбайтерами и гастарбайтершами. Достаточно сказать, что советские спецы жили в благоустроенных квартирах, заработок их составлял за весь пятилетний период их здесь пребывания сумму в размере, позволяющим приобрести недорогой автомобиль, а то и квартиру, хотя знавал я одного спеца с Украины, пожелавшего купить у себя на Родине загородный дом. Чуть не посадили беднягу!

Но продолжим наше путешествие к месту назначения. Минут пятнадцать езды от Боганура моему взору открылась, как мне показалось, удручающая картина. Сквозь песчаную завесу, куда не кинь взор, стоял палаточный, нет, не городок, а самый, что ни наесть палаточный посёлок, предназначенный для жизнедеятельности и постоянной готовности к выполнению боевых задач, полнокровной, то есть развёрнутой до штатов военного времени, мотострелковой дивизии. Я когда всё это увидел, мне страшно захотелось вернуться в Кишинёв или, на худой конец, на Сахалин. Мои коллеги-офицеры, с которыми предстояло работать здесь в течение двух недель, видя моё, мягко говоря замешательство, несколько меня успокоили, пообещав, что через пару дней я буду себя здесь чувствовать как дома. И они оказались правы. Русский человек, тем более молодой здоровый мужик, быстро привыкает к любой обстановке в различной ситуации. И потом железный принцип, вбитый в головы и неокрепшие умы – «надо!» позволял мне с честью и, как говориться, достоинством преодолевать все трудности и лишения. Мои функции в ходе этой работы сводились к проверке наличия документов в штабе дивизии, определяющих состояние боевой готовности частей и подразделений 12 мотострелковой дивизии, а так же программы  подготовки офицерского состава. Я понимал, что назначение меня в состав этой комиссии было продиктовано ознакомительными функциями с положением дел по линии оперативного отдела штаба армии. Глубину содержания проверяемых документов я просто-напросто не знал, и в ходе проверки внимательно старался вникнуть и изучить все материалы, направленные на проведение мероприятий по поддержанию дивизии в постоянной боевой готовности и переводу частей в высшие степени готовности в случае возникновения реальной военной угрозы.

Местность, на которой размещались штабы и части дивизии по своей площади можно было сравнить с территорией небольшого города. Куда не кинь взор, везде палатки, в которых живут, мужественно преодолевая трудности, наши советские солдаты и офицеры, в большинстве своём с семьями. Не проникнуться к ним уважением за их терпение и мужество, ну никак было невозможно. Между тем, для дивизии уже полным ходом шло строительство жилых и служебных зданий, прокладка коммуникаций, возводимых силами и средствами военно-строительных частей. Условия погоды позволяли вести работы круглосуточно, и к зиме планировалось возвести дома для штаба дивизии и офицерского состава и их семей.

Из пяти дивизий (трёх мотострелковых и двух танковых) только две: 41 мотострелковая с частями, дислоцирующимися в приграничных с Китаем районах и 51 танковая, относительно благоустроенная и дислоцирована в северо-западных районах Монголии. В составе армии имелась ещё 91 мотострелковая дивизия, находящаяся в стадии окончательного  формирования и боевого слаживания. Про отдельные армейские соединения и части я упоминать не буду, так как, по прошествии многих лет, многие эпизоды моей жизни и службы в МНР просто выветрились из памяти.

Мои товарищи оказались правы, утверждая, что через несколько дней я буду чувствовать здесь себя как дома. У меня даже появились новые друзья, с одним из которых мы служили на Сахалине. Не чурался я и знакомствами с представительницами женских профессий, постоянно помня о том жестоком уроке, который я получил, проходя службу на острове. По окончании работы армейской комиссии я почерпнул для себя очень много полезного, что могло пригодиться для дальнейшей работы в оперативном отделе. С возвращением в Улан-Батор я получил первую свою зарплату, или выражаясь военным языком денежное содержание. С разрешения начальника отдела я организовал в «России» званный ужин для своих офицеров, проще говоря – «проставу»  в честь моего вливания в коллектив. Никто не возражал против участия Эдуарда, пожелавшего одновременно со мной устроить «отвальную». Эдика провожали, можно сказать, по высшему разряду. На память ему подарили кассетный магнитофон, только ещё появляющего в продаже (пришлось прибегнуть к помощи одного хорошего человека из политотдела – Авт.). Много проникновенных слов уважения и благодарности пришлось выслушать моему сменяемому офицеру. Ещё бы! Эдуард прибыл в Монголию в составе оперативной группы 39 армии, возглавляемой командующим армией генерал-лейтенантом Фоминым Анатолием Дмитриевичем. Моим командующим!  Вся тяжесть того титанического труда, громадная ответственность за формирование армии, подготовка местности для дислокации соединений и частей легли на плечи оперативной группы. Всё происходило под непрерывным ожиданием провокаций со стороны китайских «товарищей» – это было ещё не самое тяжёлое в работе генералов и офицеров оперативной группы. Несомненно, большую помощь в формировании армии оказывали представители управления Забайкальского военного округа, в состав которого входила наша армия, а также управлений, служб и ведомств Министерства обороны и Генерального штаба вооружённых сил СССР и Монгольской народной армии. Эдуард рассказывал, как определяли места для размещения и дислокации органов управления, соединений и частей армии: Для того, чтобы определить территорию для расположения управления армии, пришлось не один раз объездить вокруг Улан-Батора. Только с третьего раза окончательно было утверждено место для размещения управления.  И так для каждой из пяти мотострелковых и танковых дивизий, а также армейского комплекта соединений и частей. Воткнёт представитель генштаба в песок колышек и со словами «Здесь быть штабу 41 мотострелковой дивизии!», продолжали путь до предполагаемого очередного района дислокации соединения или части. Несколько проще было с армейской авиацией. Условия равнинной местности без особого труда позволяли определиться с аэродромами базирования авиационных частей. К сожалению, мне не известна дальнейшая судьба Анатолия Дмитриевича и многих офицеров, работающих с ним по формированию прославленной армии, но то, что было сделано ими навсегда останется в моей памяти и памяти тех ребят с которыми мне пришлось пройти нелёгкий пятилетний период в моей жизни.

Весной 81-го года оперативный отдел во взаимодействии с другими структурными подразделениями управления армии, оперативным управлением Генерального штаба Монгольской народной армии (МНА) приступил к подготовке двустороннего дивизионного тактического учения с 41 мотострелковой, 51 танковой дивизиями и одним из соединений МНА под руководством командующего 39 армией. Учение такого масштаба в армии проводилось впервые, следовательно, и внимание к его подготовке и проведению уделялось соответствующее. Разумеется, охотничков из вышестоящих штабов поучаствовать в этом мероприятии нашлось немало, в особенности на этапе его подготовительной части, когда на складах военторга можно было поживиться всем, чем Бог послал и чего в стране советов днём с огнём не сыщешь. Разумеется, самым многочисленным десантом были политорганы как из округа, так и из ставки Забайкальского стратегического направления (были в те годы в советских вооружённых силах и такие воинские оперативно-стратегические формирования – Авт.) а по совместительству – проверка и подготовка морально-боевого и политического состояния личного состава.

Вячеслав Жилко и я, то есть отделение оперативной подготовки и информации в полном составе, были включены в состав штаба руководства учением в создаваемую группу разбора. Слава брал на себя самую ответственную часть – разработку текстовой части разбора. Впоследствии, когда мне пришлось заниматься этим самостоятельно при проведении менее масштабных мероприятий, я смог убедиться, насколько трудоёмкая и ответственная работа готовить разбор учения, но у меня, слава Богу, и учителя были классные.

Учение прошло, как тогда говорили, «на высоком идейном и политическом уровне». Высокую оценку подготовке и проведению учения дали представители Генеральных штабов обеих стран Здесь я должен сделать небольшое отступление и остановиться на работе офицеров оперативного отделения нашего  отдела. Начальником отделения был Виктор Емельянов, прибывший в Монголию по замене годом раньше меня. Одной из главных задач отделения Емельянова, помимо множества задач, стоящих перед штабом армии в повседневной деятельности, являлась разработка дивизионных учений. И с этой задачей Виктор со своими офицерами справлялся весьма успешно, чему не стало исключением и прошедшее двустороннее совместное дивизионное тактическое учение. К сожалению, я не могу сегодня припомнить имена всех офицеров, но то, что все они заслуживают оценки и высокого профессионального мастерства, это было очевидно. Справились и мы с Вячеславом Вячеславовичем со своей задачей, – подготовили объёмный и содержательный разбор, дав объективную оценку всем участникам учения. Вместе с тем, в разборе было отмечено недостаточно эффективное управление командованием всех трёх соединений при подготовке и ведении боевых действий своих частей на широком фронте оборонительного боя, слабая подготовка механиков-водителей танковых частей при совершении продолжительных маршей в условиях пустынной и пересечённой местности при ограниченной видимости, в особенности с наступлением тёмного времени суток. Эти и ряд других недостатков показали, что работа по совершенствованию профессиональной подготовки офицеров, организация управления войсками на всех уровнях, начиная с командира отделения (экипажа, расчёта) до командира дивизии, должна проводиться непрерывно, всеми средствами добиваясь желаемого результата. На этом учении со мной произошёл большой казус, который мог стоить мне многого, и который послужил поводом для более тесного знакомства с политическим отделом армии и особистами. При сборе материалов и информации для разбора учения мне часто приходилось выезжать непосредственно в войска. На одном из этапов учения я получил приказ от начальника штаба руководства генерала Калинина доставить на командный пункт противоположной стороны, то есть 41 мсд, ряд документов по учению и собрать необходимую информацию.

Командный пункт дивизии, по учению занимавший район обороны в 1-м эшелоне армейской оборонительной операции на удалении от государственной границе с Китаем порядка 150-180 км. (При том, что отношения с Китаем были далеко не безоблачными, о всех мероприятиях оперативной и боевой подготовки, особенно с боевой стрельбой,  китайские «товарищи» всегда заблаговременно оповещались по соответствующим каналам, что никогда не делало китайское руководство – Авт.). Ехать нужно было вёрст сто пятьдесят, да ещё ночью. Для моего сопровождения мне выделяли офицера Генштаба МНА. Но от «этого братца по оружию»  исходил такой смрад от немереного употребления монгольской водки «Архи», вроде нашей палёной «Столичной», (да простят меня мои читатели за столь пикантную интимную подробность – Авт), что я наотрез отказался с ним ехать. Начальник штаба со мной согласился. Ориентировался я на местности Монголии не плохо, а очень плохо. В конце концов решено было направить меня в сопровождении офицера политотдела. Как позже выяснилось эти ребята были способны только дань собирать в подчинённых частях и ошиваться на складах военторга. В кромешной тьме мы мчались по накатанным дорогам в сторону границы. Хорошо было в этом плане в Молдавии: местность полна ориентирами, чётко обозначенными на картах, на худой конец, можно было прибегнуть к помощи местного населения. Здесь же на протяжении всего нашего путешествия не попалось ни одной машины, ни одного населённого пункта, перед глазами подсвеченная фонариком карта в жёлтом цвете, обозначающим пустынную местность, да дорога в свете фар УАЗа. Вот были времена! Ни мобильной связи, ни хороших раций – этого тогда не было и в помине. Часа через четыре нашего бесплодного путешествия на горизонте замаячили огни. Окрылённые, как нам казалось, достигнутой цели, мы, увеличив скорость движения, ещё через некоторое время упёрлись в полосатый шлагбаум.

На хорошо освещённой местности перед нами возникла фигура монгольского пограничника. Предъявив «цирику» документы и поинтересовавшись месторасположением командного пункта искомой нами дивизии, мы с ужасом узнали, что перед нами китайский населённый пункт. В душе я проклинал позади сидящего «коммунистического Сусанина», а заодно с   ним и себя, великого оператора всех времён и народов. По рации, к счастью имеющуюся на погранпосту, мы сообщили в штаб руководства о своём местонахождении. Не хотелось думать, что меня могло ожидать при возвращении из этой одиссеи, но то что  благодарностей не будет, это было совершенно очевидно. Получив распоряжение найти этот чёртов командный пункт (хотя, почему «чёртов»?) с трудом разобрав лопотанья наших братьев, мы добрались до места назначения. О нашей «прогулке» на КП дивизии уже знали, комдив уже собирался высылать за нами поисковую группу. Разобравшись с документами, по настоятельной просьбе политработника позавтракав, с наступлением рассвета мы ринулись в обратный путь, на который затратили всего полтора часа.

В штабе руководства нас встречали как героев-папанинцев, только с точностью наоборот. Первыми меня взяли в оборот политбойцы во главе с их рыжим начальником политотдела генералом Тарасовым, к ним активно подключились другие бойцы, уже невидимого фронта. Вопрос, полный идиотизма, что у одних, что у других, сводился к одному: с какой целью я стремился пересечь государственную границу. Ну прямо, как в подвалах на Лубянке. Не помню, что я им отвечал, скорее всего ничего вразумительного. На моё счастье в процесс импровизированного допроса вмешался командующий армией генерал Фомин. Ни слова не говоря, он приказал мне следовать за ним. Коротко поговорив со мной на повышенных тонах и на лексиконе, не поддающемуся описанию, Анатолий Дмитриевич, несколько успокоившись, распорядился заниматься своими делами, попутно и доверительно сообщив, что сам после приезда в Монголию отправился знакомиться с войсками и местами дислокации соединений и частей на машине, а не вертолётом, как настоятельно ему рекомендовали подчинённые, прихватив с собой одного оператора и офицера-связиста с радиостанцией. Полдня добирался от одной точки до другой, о чём  мне доверительно поведал сам Фомин, на прощанье отпустив ещё пару ласковых. Думаю, что всё обошлось сравнительно благополучно для меня по причине присутствия в моём экипаже политработника. Хоть здесь принесли определённую пользу. Особый отдел разбирался более тщательно, но, учитывая моё непродолжительное пребывание в должности и отсутствие опыта  ориентирования ночью в условиях пустынной местности, меня оставили в покое.

Так проходили день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Худо-бедно я освоил новую для себя работу. Научился неплохо разбираться в ориентирах на местности, Щёлкал как орехи штабные тренировки с управлением армии. К любому вопросу работы оператора я подходил вдумчиво и старался выполнять свою работу, как учил нас Жуковский, – «честно». Но в семье шло, мягко говоря, не всё гладко. Основной причиной семейного неблагополучия являлось Настино пристрастие к спиртному. Не уверен, что делаю правильно, упоминая об этом. Насти давно уже нет в живых, зачем ворошить прошлое, но без прошлого не может быть будущего. Это истина, и с ней нельзя было не считаться. Да к тому же в большей степени в Настиной беде повинен был я. Частые встречи сослуживцев по любому поводу, чаще всего в нашей квартире, наиболее просторной по сравнению с жилой площадью моих однополчан, гостеприимная и приветливая хозяйка, внимательно следившая за тем, чтобы рюмки не пустовали, не забывая и себя, – всё это не могло не способствовать всё более усилившему желанию наполнять эти рюмки горячительными напитками. Однажды разразился грандиозный скандал, причиной которому явилась Настина чрезмерная общительность. Возвратившись поздним вечером со службы домой, я застал в квартире, окутанной густым табачным дымом с явно ощущаемым запахом сигарет «Смерть прапорщику», тёплую компанию в составе трёх прапоров и находящуюся в сильном подпитии Настю. Не обращая на меня никакого внимания, весёлая компания продолжала праздновать, как оказалось, день рождения одного из помощников офицеров, как оказалось, нашего соседа по Кишинёву прапорщика Толи Березовского, удачно устроившегося начальником одного из складов военторга. Толя вылетел из квартиры первым, увлекая за собой своих и Настиных собутыльников. Затем случился, как в таких случаях бывает, скандал, который я и затеял. Нужно отдать должное Березовскому, на следующий день он пришёл ко мне на работу извиняться с бутылкой хорошего коньяка. Коньяк оказался кстати, так как в этот день мы отмечали день рождения Володи Степаненко, ему я и преподнёс коньяк в качестве подарка. Со Степаненко и ещё одним нашим офицером по пунктам управления Колей Кольцовым военная судьба меня сведёт в Калининграде, но об этом позже. Что касается домашнего происшествия, то о нём через один день прознали в политотделе и, собираясь устроить мне выволочку, наткнулись на отчаянное сопротивление с моей стороны. «Вы, ребята, лучше за собой следите, а в мою жизнь свои марксистско-ленинские носы не суйте, да заодно за своими высокоидейными начальничками приглядывайте» – примерно такой ответ был этим идейным борцам за светлое будущее. Упомянув «начальничков», я имел ввиду разразившийся скандал случившийся из-за высокого морального облика  начальника политотдела армии генерала Тарасова, или в простонародье – «рыжего Бори». Да-да, того самого, который чуть не припаял мне измену Родине. Так вот, рыжий Боря на всём протяжении своего пребывания в славной 39 армии, возглавлял отдел опричников главного политического управления  СА и ВМФ, то есть политический отдел. Безжалостно карая офицеров-коммунистов за малейшие отступления от морального кодекса строителя коммунизма, не считал для себя зазорным поддерживать интимную связь с заведующей библиотекой гарнизонного дома офицеров, миловидной дамой, прибывшей в Монголию на заработки по контракту. Незадолго до отъезда в СССР, рыжий Боря узнаёт о грядущем прибавлении семейства при наличии легитимной семьи. Узнав об этом незавидном для себя казусе, Тарасов попытался всучить дамочке определённую сумму денег, при этом пообещав работнице культуры квартиру в Чите, откуда его подруга и приехала. Деньги приняты не были, а оказались на столе у командующего в то время армией генерала Бурлакова Матвея Прокопьевича (небезызвестного последнего главнокомандующего Западной группой войск, впоследствии погрязшего в коррупции, но так и не понесшего справедливого наказания, ограничившись увольнением из вооружённых сил. Светлая ему память! – Авт.)  Не хочу уподобляться сплетницам из числа полковых дам, поэтому смаковать эту тему дальше не собираюсь; скажу одно – дело генерала Тарасова, преданного, как он сам любил подчёркивать где надо и не надо,  идеям марксизма-ленинизма и проводившему эти идеи в совокупе с решениями ЦК КПСС в жизнь, благополучно прикрыли и постарались как можно быстрее предать его забвению. Ну, чем не моя сахалинская история!? Впрочем, как не старались политорганы пресекать на корню случившееся с генералом Тарасовым, дело его получило широкую огласку и заставило многих самых стойких офицеров-коммунистов, включая  и вашего покорного слугу, крепко задуматься над незыблемостью этих самых, вколачиваемых в наши покорные головы идей.

Именно  тогда я впервые, по-настоящему задумался о той роли Коммунистической партии в развитии вооружённых сил, и о какой пользе можно вести речь, со стороны наблюдая за их делами и делишками. Вместе с тем, за свою многолетнюю службу в армии, в особенности в штабах объединений, мне приходилось общаться с прекрасными людьми, офицерами-политработниками. Одного из них Рябушева Леонида Сергеевича я уже упоминал в первой главе. Были такие офицеры в Кишинёве, Монголии, будут они и в Калининграде. Эти офицеры, убеждённые ленинцы, свято веря в те идеалы и принципы, которым они служат, полностью отдавали себя работе с солдатами, сержантами, прапорщиками, офицерами. И их любили. Любили так же как во время Великой Отечественной войны любили политруков, поднимавших своих бойцов в атаку, делившими с солдатами последний кусок хлеба, хлебавшими красноармейские щи из одного котелка.  К сожалению, время над нами не властно. Имена многих из них просто выскочили из моей памяти.

Между тем, жизнь наша монгольская стремительно неслась год за годом, внося коррективы в нашу многообразную военную жизнь. В феврале 82-го года мне было присвоено очередное воинское звание «подполковник». Все усилия командования армии в основном были направлены на благоустройство соединений и частей, ни в коем случае не ослабляя учебный процесс.

Летом 82-го года простились со Славой Жилко, моим наставником и учителем. Вячеслав Вячеславович уехал по замене в свой родной Белорусский военный округ. С ним мы нашли полное взаимопонимание, и я бы сказал взаимозаменяемость. Учёбу в ВЮЗИ я забросил, просто понял, что учиться заочно, при этом отдавая себя воинской службе, крайне сложно. Впрочем, трудностей я никогда не боялся и старался преодолевать их с присущей всем нормальным людям настойчивостью. Мои кишинёвские друзья майор юстиции Сирота и подполковник юстиции Михайлов крайне были недовольны моим решением оставить учёбу. Генерал Калинин пытался направить на учёбу в академию, но на вступительных экзаменах я недобрал необходимое количество баллов. Но и без академии я был предан своей работе и старался делать её, как наставлял нас Жуковский – «честно». Считаю, что у меня это получалось. Настю, как я понял, из института отчислили в виду непосещения экзаменационных сессий. Она просто-напросто вместо Москвы сдавать экзаменационную сессию, летела в Кишинёв к своим собутыльницам-подружкам. Впрочем, этого следовало ожидать. Прибыл вместо Славы Жилко мой новый начальник – подполковник Счастнев Александр Павлович, ранее командовавший бронепоездом в войсках Дальневосточного военного округа. Так как в армии бронепоездов не было, Палыча назначили начальником отделения в оперативный отдел. На первых порах Александр Павлович, как и я в своё время, перешедший на работу оператора с пунктов управления, испытывал некоторые затруднения в практической работе, но повертевшись в атмосфере профессионально подготовленных офицеров-операторов, довольно быстро нашёл себя на новом для него поприще. С Палычем на пришлось вместе работать и после Монголии в штабе 11 гвардейской армии.

Осенью 82-го года войска армии должны были быть подвергнуты сдаче инспекторской проверке первым заместителем министра обороны. Это для 39 армии был ответственный шаг отчитаться перед высшим военным командованием страны о готовности органов управления, соединений и частей к выполнению оперативных и боевых задач в сложных условиях военно-политической обстановки на забайкальском театре военных действий. Помимо управления армии к проверке привлекались 12 мотострелковая дивизия, то самое соединение, с которым мне пришлось познакомиться буквально сразу после прибытия в армию, и 51 танковая дивизия, части которой дислоцировались в северо-западной части Монголии в районе города Булган, одном из самых живописных районов братской страны. Этот район даже называли «маленькой Швейцарией».Также к проверке прилекались ряд соединений и частей армейского подчинения.

В целях тщательной подготовки к инспекции было спланировано подготовить и провести под руководством командующего армией командно-штабную тренировку (КШТ) на местности со средствами связи и привлечением, помимо управления армии, всех штабов 12 мсд и 51 тд, а также ряда частей непосредственного подчинения. Возглавлять группу подготовки к учению было приказано отделению оперативной подготовки, то есть нам с Палычем. Мне была поручена самая сложная часть плана предстоящего учения – его графическая часть со всеми прилагаемыми документами. Учение планировалось провести во второй половине ноября 82-го года. Сложности и громадной ответственности при подготовке этого учения и в ходе его проведения придавало то, что на этом оперативном мероприятии ожидалось присутствие Героя Советского Союза первого заместителя министра обороны Маршала Советского Союза Соколова Сергея Леонидовича с большой группой офицеров Генерального штаба.

Я бы хотел на  этом военачальнике остановиться несколько подробнее, так как всей своей свыше столетней жизнью он заслуживает того, чтобы о нём помнили в России. И как с ним расправился Генсек Горбачёв.

«Соколов Сергей Леонидович родился 1 июля 1911 года в Евпатории Таврической губернии Российской империи (ныне – автономная республика Крым в составе Украины) в семье служащего, После революции в 1918 году семья перебралась в уездный городок Котельнич Вятской губернии, где прошли годы будущего маршала. В 1927 году окончил девятилетнюю школу и сразу начал свою трудовую деятельность упаковщиком посуды в райпотребсоюзе Был на ответственной комсомольской работе. В коммунистическую партию вступил в 1937 году.

В Красной (Советской, Российской) армии с мая 1932 года. Успешно закончил Горьковскую бронетанковую школу. В 1938 году в должности командира танковой роты участвовал в боях на озере Хасан. В Великую Отечественную войну занимал различные штабные и командные должности, наиболее значимые из которых начальник отдела автобронетанкового управления РККА, начальник штаба управления командующего бронетанковыми и механизированными войсками Карельского фронта, командующий бронетанковыми и механизированными войсками 32 армии того же фронта. Участвовал в обороне и освобождении советского Заполярья.

В 1947 году окончил военную академию бронетанковых и механизированных войск имени Сталина, после академии проходил службу на должностях от командира танкового полка до командующего войсками Ленинградского военного округа.

С апреля 1967 года – первый заместитель министра обороны СССР. 12 апреля 1967 года Сергею Леонидовичу было присвоено воинское звание генерала армии, а 17 февраля 1978 года ему было присвоено звание Маршал Советского Союза.

Один из руководителей действий советских войск в Афганистане. В 1980-1985 годах, не оставляя основную занимаемую должность, возглавлял оперативную группу министерства обороны в Афганистане. Формально осуществляя взаимодействие между советскими и афганскими войсками, фактически планировал ведение боевых действий афганской армии и ограниченного контингента советских войск. В апреле 1980 года «за личное мужество и умелое управление восками, проявленные при оказании интернациональной помощи Демократической республике Афганистан С. Л. Соколов был удостоен звания Героя Советского Союза с вручением второго ордена Ленина.

С 22 декабря 2984 года по 30 мая 1987 года – Министр обороны СССР. После скандального перелёта через границу немецкого пацана Матиаса Руста и благополучного его приземления на Красной площади верховный главномандующий Горбачёв, не приняв на себя ни малейшей ответственности, отстранил Сергея Леонидовича от должности министра обороны. С 1992 года Маршал Соколов находился в отставке, некоторое время являлся советником главнокомандующего объединёнными вооружёнными силами СНГ, затем советником при министерстве обороны Российской Федерации.

31 августа 2012 года маршал Советского Союза Сергей Леонидович Соколов скоропостижно скончался на 102 году жизни. Возможной причиной ухода стала неожиданная смерть супруги Сергея Леонидовича Марии Самойловны, случившаяся за три дня до этого. Маршал и его супруга были похоронены на Новодевичьем кладбище.» (по материалам, размещённым в свободной энциклопедии). Вечная Вам слава, Сергей Леонидович!

А пока мы находились в состоянии крайнего напряжения в связи с предстоящими мероприятиями.

И вот в этот период, когда мы чуть ли не ночевали на своих служебных местах, произошло дикое по своей сущности моё столкновение с политическим отделом. Как следовало из программы предстоящей инспекции большое внимание уделялось вопросам марксистко-ленинской подготовке офицеров и прапорщиков, политической подготовке рядового и сержантского состава. Неизменные атрибуты – это знание и наличие конспектов, так называемых «классиков марксизма-ленинизма» и их последователей в лице руководителей партии и советского государства. В частности предъявлялись жёсткие требования к изучению «литературных трудов» генерального секретаря ЦК КПСС верного ленинца товарища Брежнева, «издавшего» в начале 80-х годов трилогию «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». Иначе, как массовым психозом среди партийных и политических деятелей,  в ходе глубокого изучения с обязательным конспектированием и жесточайшим контролем за изучением этих величайших литературных трудов (разумеется, после Ильича первого – Авт).  кавалера, по-моему, четырёх званий Героя Союза, одного – Соцтруда и ордена Победы и ещё сотни полторы орденов и медалей различного достоинства СССР и многих стран мира назвать эти страдания партийно-политических органов в стране и вооружённых силах назвать было нельзя. Не стали эти события исключением и для войск Забайкальского военного округа. Тотальный контроль и повсеместная проверка всех слоёв военнослужащих и служащих советской армии шерстили политработники в ходе подготовки к проверке, начиная от свинаря на подсобном хозяйстве до писарчука в канцелярии штаба воинской части  на предмет познания великих трудов дряхлеющего кормильца страны. Начальник политотдела (не помню уже его имени и воинского звания, политработники величали его «товарищ член военного совета», – Авт) поставил задачу своим опричникам произвести детальную проверку всех офицеров и прапорщиков управления армии.

В один из памятных дней мне надлежало быть у командующего армией генерала Бурлакова для утверждения им  плана проведения армейской КШТ. Окинув карту плана учения ничего не понимающим взглядом, Матвей разразился площадной бранью, ну никак не сопоставимой с высоким званием генерал-лейтенанта, вся суть которой сводилась к тому, что мне не место в штабе армии, а как максимум, в батальоне начальником штаба. Дал мне на устранение недостатков сутки и прогнал прочь. Вернувшись в свой кабинет и расстелив карту, я с недоумением смотрел на неё и никак не мог понять, что же так разозлило моего полководца. Хорошо хоть не порвал, с кипящей мою душу злобой, поминал я недобрым словом великого стратега Матвея Прокопьевича Бурлакова. И надо же было такому случиться, чтобы в кабинет под мою разгорячённую руку заявился высокопоствленный представитель отдела опричников и тоном, не терпящим возражения, потребовал предъявить ему для проверки конспекты трудов генсека. С трудом себя сдерживая, я вежливо попросил его убраться куда подальше, попутно заявив, что я лучше трижды законспектирую «Воспоминания и размышления» Жукова, чем переписывать эту трилогию непонятно кем написанную. (Много позже я узнал, что работали над этими произведениями, принесшими генсеку ленинскую премию, талантливые журналисты Анатолий  Аграновский, Аркадий  Сахнин и Александр Мурзин – Авт).

Так ничего и поняв из проволочки, устроившей мне командующим, я свернул карту и пошёл за помощью к Жуковскому. Со всей присущей ему решительностью, Евгений Владимирович внимательно проверил моё художество и, не найдя ничего, что могло повлиять на качество отработанных документов, посоветовал поменять местами некоторые детали графической части плана и к исходу следующего дня представить командующему все материалы тренировки для окончательного их утверждения. Несколько окрылённый я продолжил работу над планом учения, напрочь забыв о размолвке с политработником.

Однако часа через два позвонил дежурный  по штабу и передал, что начальник политотдела страстно желает меня видеть. Не ожидая ничего для себя хорошего, я поплёлся к вершителю наших судеб. В кабинете, увешанном портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Брежнева сидел полковник, без пяти минут генерал (политработники во все времена истории России никогда не обижали себя воинскими званиями и наградами – Авт). Ни здравствуй, ни прощай, ни приглашения присаживаться – я, естественно, не услышал. А увидел злобный пронизывающий взгляд полковника внешностью  и голосом отдалённо напоминавшего Мехлиса, (Начальник главного политического управления Красной армии, один из сподвижников Сталина. При его непосредственном содействии были безжалостно и зачастую неоправданно уничтожены не одна сотня командиров и настоящих комиссаров в начальный период Великой Отечественной войны, один из виновников гибели Крымского фронта – Авт), образ которого был талантливо воспроизведён в  1990 году в сериале «Война на западном направлении». Безо всяких предисловий начальник политотдела начал в истеричном тоне накручивать мне на мозги мудрую мысль и всякую прочую билеберду, смысл которой сводился к тому, что таким как я, не место в рядах КПСС. После продолжительного излияния ряда цитат  «Мехлис», вероятно понял, что читать мне проповеди, дело безнадёжное, вызвал секретаря партийного комитета и приказал провести партийное расследование на предмет дальнейшего моего пребывания в партии (история повторялась – Авт). Парторг взяв под козырёк, парторг, так же как и его босс, попытался было наставлять меня на путь истинный, но я ему посоветовал не тратить попусту время, а идти готовить к предстоящему учению свои агитки. Скрипнув от злости зубами и проскрипев что-то типа того, что всех операторов давно пора прижать к ногтю, партийный руководитель отправился  к себе «готовить агитки». А мне предстояла ещё тяжёлая работа – утвердить у командующего план тренировки. Собрав все документы, мы вместе с Евгением Владимировичем пошли на приём к Бурлакову. Командующий был, на редкость, в прекрасном расположении духа, бегло просмотрев план, он выразил удовлетворение, типа «можем работать, когда захотим», отпустил нас с миром.

10 ноября 1982 года на совещании офицеров управления армии в зал заседаний зашёл оперативный дежурный и что-то тихо сказал командующему. Изменившись в лице, Бурлаков сообщил нам, что скончался Леонид Ильич Брежнев. В войсках армии была введена повышенная боевая готовность. Решение было разумным: от наших братьев-китайцев, несмотря на несколько ослабленную напряжённость в наших отношениях, можно было ожидать любую пакость. К счастью, «пакости» не случилось. Политработники напрочь забыли о моём существовании и перестали донимать всех своими наскоками по поводу изучения трудов усопшего старца. А я окончательно убедился в беспринципности наших партийцев. Во мне возникло чувство величайшего презрения к  этим творцам «светлого коммунистического завтра».

АКШТ прошла успешно, за что вся группа планирования получила в приказе благодарность от самого Матвея Прокопьевича Бурлакова, что случалось такое с ним крайне редко. Маршал Соколов выразил удовлетворение профессиональной подготовкой генералов и офицеров управления армии и всего личного состава соединений и частей, принимающих участие в учении. По результатам инспекторской проверки органы управления, соединения и части 39 армии получили твёрдую хорошую оценку.

К неописуемому восторгу всей армии, по просочившимся к нам из оперативного управления штаба округа сведениям, Бурлакова должны были выдвинуть на повышение.

Осенью 1984 году мне было предложено, как у нас было установлено, «записаться на замену». Пришлось долго поломать голову: в связи с нездоровой обстановкой в Молдавии в Кишинёве на месте расположения штаба 14 армии разместилось главное командование войск юго-западного стратегического направления само же управление армии перебралось из Кишинёва в Тирасполь. Таким образом, попасть в Кишинёв, где у меня была квартира, было практически невозможным. После долгих и мучительных размышлений я выбрал Прибалтийский военный округ, имеющего в своём составе одну армию – одиннадцатую,  соединения и части которой дислоцировались на территории Калининградской области с управлением, размещённым в Калининграде (областном), как тогда называли областной центр, дабы не путать с Калининградом подмосковным. Вот такие заморочки случались в нашей советской державе. Итак, решение было принято, поеду служить в Прибалтику. Как резервный округ, я выбрал Прикарпатский. Но Бог миловал от этого нехорошего, ставшего уже в недалёком будущем, иностранным государством.

А летом 84-го мы провожали в Калининград Володю Степаненко и Колю Кольцова, моих сослуживцев по оперативному отделу. Степаненко работал в первом отделении, а Кольцов – в третьем офицером по организации пунктов управления. Каждый из них ехал на свои должности, так что ребята в полном спокойствии за свои судьбы жили ожиданием своих визави.

После кончины Брежнева к власти в стране пришёл бывший главный чекист страны советов Ю. В. Андропов, преисполненный огромным желанием навести в стране порядок. К сожалению, неизлечимая болезнь не позволила Юрию Владимировичу осуществить задуманное. Много ходило разговоров, что соратники по партии помогли Андропову уйти в мир иной. Так это или нет, не берусь судить. Думаю, что рано или поздно история всё расставит по своим местам. Но как бы то ни было непродолжительное время пребывания Андропова у власти показало, что стране с её коммунистическими устоями необходим жёсткий и решительный руководитель. Правление старца Черненко оставило в стране след неудержимого скатывания государства в глубокую пропасть. Но держава выстояла, а немощный правитель ушёл в мир иной. Да, недаром эту непродолжительный период в стране назвали «эпохой пышных похорон»

В марте 1985 года к власти пришёл молодой и, как нам казалось, идеальный руководитель М. С. Горбачёв. Но начались шараханья в стране от одного берега к другому. О периоде нахождения Горбачёва у кормила власти можно и нужно писать и говорить. Возможно, этот период истории нашей страны станет темой моих дальнейших размышлений. Злопамятные события в стране, связанные с безалкогольными свадьбами и дикими очередями за водкой, вырубленными по всей стране виноградниками, искалеченными судьбами сотен генералов и офицеров в связи с непродуманными и ничем не обоснованными реформами и преобразованиями в вооружённых силах, пустыми полками в магазинах, броском советского народа на грань гражданской войны и, наконец, самое страшное – развалом Советского Союза – вот одни из многочисленных художеств Михаила Сергеевича Горбачёва. И в этом его вина неоспорима.

Но неумолимо бежало время, приближая миг моего прощания с друзьями-подругами. Был утверждён военный округ, в котором мне в дальнейшем предстояло служить. Это был Прибалтийский военный округ с 11 гвардейской армией. Более подробно об этой легендарной армии, своих товарищах по работе и прочих событиях, вызывающих, на мой взгляд, определённый интерес, пойдёт речь в заключительной главе моих размышлений.

 

Глава 4. К а л и н и н г р а д

(1985 – 1992 годы)

 

5 сентября 1985 года поздним дождливым вечером я прибыл на Южный вокзал города Калининграда. Мобильной связи ещё не было и в помине, поэтому я не мог знать, что управление армии находится на учении. В связи с этим не был никем встречен из своих старых друзей. Не поддаваясь унынию, взял такси и попросил отвезти в ближайшую от штаба армии гостиницу. Богоугодное заведение, в котором мне предстояло прожить неопределённое время, располагалось на улице Солдатской, на которой и размещалась гарнизонная гостиница с одноимённым названием с «прекрасным» совдеповским  сервисом. Располагая достаточным размером наличных денег я прекрасно разместился на третьем этаже в одноместном номере, что было очень кстати, чтобы хорошо отдохнуть и подумать о предстоящем. В тот памятный поздний вечер я не мог даже предположить, насколько дорог станет мне город Калининград. Город, названный в честь, так называемого «всесоюзного старосты», верного пса товарища Сталина, и одного из палачей советского народа, вольно или невольно повинного в гибели миллионов людей в страшные тридцатые годы и начальном периоде Великой Отечественной войны. (об этом я более подробно излогал в первом выпуске своих размышлений. В частности, о возможности переименования этого прекрасного самого западного города России – Авт.) Но, как бы там ни было, мне придется здесь жить и служить.

Наутро, отдохнувший и посвежевший, но не имевший возможности принять душ, в связи с банальной причиной – отсутствия в данном уважаемом заведении горячей (тёплой) воды, я направился в штаб армии, моему очередному месту службы. Оперативный дежурный армии сообщил мне, что управление возвращается с учения только к вечеру. Мне удалось переговорить по телефону с Володей Степаненко. Как я уже упоминал, он и Николай Кольцов прибыли в 11 армию из Монголии на год раньше меня. Степаненко сказал, чтобы я не «рыпался», а изучал «театр военных действий», то есть знакомился с достопримечательностями Калининграда, а на следующий день поедим смотреть облюбованную ими для меня квартиру. Предложение было разумным. Город поразил меня своим разнообразием, начиная со строений и кончая людьми (за целый день моего бродяжничества я не встретил ни одной нетрезвой личности – Авт.) Город весь покрытый зеленью, абсолютно весь! Знакомые слова, не правда ли? Что ещё бросилось в глаза – это дороги. Можно сказать одним словом – ужасно! Впрочем, это болезнь всей Державы. Напомню: на дворе стоял 1985 год, когда страна избавилась от застоя, но ещё не приобрела новой формации;  Высшее руководство страны во главе с Горбачёвым кроме идиотского решения о борьбе с пьянством и бесконечной болтовни никакой пользы государству принести не успело. Чуть более 40 лет прошло после штурма советскими войсками столицы Восточной Пруссии города Кёнигсберга, а следы ушедшей войны нет-нет, да дают о себе знать: и найденные под землёй и в подвалах зданий неразорвавшихся боеприпасов, полуразрушенные строения в результате бомбовых и артиллерийских ударов встречаются довольно часто. Пройдёт совсем немного лет, и Калининградская область окажется отрезанной от России тремя государственными границами, но об этом несколько позже.

У меня возникло огромное желание познакомить моих читателей с этим прекрасным, во всех отношениях, краем. Для этой цели я располагаю достаточными источниками, позволяющих мне использовать их как достоверную информацию.

Калининградская область (с 7 апреля по 4 июля 1946 года – Кёнигсбергская область) – самый западный регион России и самая маленькая по площади область, но не самый маленький субъект страны. Расположена в Центральной Европе и отделена от остальной части России территорией других государств (Литва, Польша и Беларуссия), но соединена морем и является, таким образом, полуэксклавом.

Максимальная протяжённость области с запада на восток – 205 км, с севера на юг – 108 км. Протяжённость границ области, яыляющихся одновременно и государственной границей Российской Федерации составляет 540 км, из них 410 км приходится на сухопутные – примерно поровну на границу с Польшей и Литвой и 140-километровая морская граница по побережью Балтийского моря (территория области могла быть и больше, если бы в своё время усатый горец не отстегнул Клайпеду с портом соседней Литве. Дурной пример заразителен и несколько позже Крым, с подаче ещё одного сподвижника Джугашвили великого кукурузавода, перешёл под крышу соседней Украины – Авт.)

Абсолютное большинство населения России знает, что в результате большевистского переворота в октябре 1917 года, было образовано фактически новое государство – Союз Советских Социалистических республик, а вот то, что, начиная с V века на территории нынешней Калининградской области жили племена пруссов, народа, родственного нынешним литовцам и латышам, знают немногие. Убеждён, ещё более россиян не знают, что с 1758 по 1762 годы Восточная Пруссия входила в состав Российской империи.

К XI веку пруссы проживали общинами, занимались земледелием, охотой, рыболовством и речной (прибрежной) торговлей. Селились пруссы по родовому признаку, возводя укреплённые поселения. Исповедовали язычество.

После принятия в 966 году Польшей христианства предпринимаются активные попытки христианизировать пруссов. В 1206 году Римским Папой Иннокентием  III издаётся булла о христианизации пруссов, а в 1217 году Папой Гонорием III объявляется поход против прусских язычников, ставший частью кампаний в Восточной Пруссии, известных как прусский крестовый поход, к которым в 1226 году присоединяется Тевтонский орден.

Немецкие крестоносцы, имевшие интересы в Восточной Европе, приступили к колонизации новых территорий, на которых в скором времени сложилось государство Тевтонского ордена. Колонизация не проходила мирно, немалая часть прусских вождей вели активную войну с крестоносцами. Тевтонский орден давал определённые привилегии лояльным пруссам, встраивая их в феодальную систему своего государства. В основную фазу колонизации (XIII-XIV вв.) случилось два крупных восстания пруссов, в ходе которых пруссы оставались разобщёнными и несмотря на значительные трудности крестоносцам удалось переломить ход обоих восстаний и закрепиться на завоёванных территориях.

Прусская культура и язык постепенно утрачивали своё значение – новые феодальные отношения вытесняли собой традиционный уклад прусского общества, немецкий язык стал языком торговли и дипломатии. Большинство пруссов постепенно ассимилировались, смешиваясь с массой немецких колонистов. Прусская же речь до XVI-XVII веков сохранилась как язык сельских общин. Не онемеченные пруссы перешли на литовский язык, получив наименование «литувинники» (прусские литовцы).

Немецкие колонисты из соображений безопасности селились у стен замков, образуя так называемые лишке. Таким образом, возникли многие города и посёлки Калининградской области, в том числе и город Кёнигсберг (Калининград)

Ядром города явился замок, который при основании в 1255 году получил название «Королевская гора», что по-немецки означало Кёнигсберг.

В настоящее время на территории Калининградской области осталось большое количество памятников истории прусского и орденского периода, представляющие из себя в основном руины замков и кирх, остатки валов и городищ.

После принятия Литвой христианства исчерпались правовые основы нахождения Тевтонского ордена в землях Пруссии, поток крестоносцев и финансирование из Германии начало постепенно иссякать. После поражения в ходе Грюнвальдской битвы в 1410 году и последовавшей за ней тринадцатилетней войны государство Тевтонского ордена утратило значительную часть своих территорий и находилось в плачевном экономическом состоянии.

В 1525 году по приказу великого магистра Альбрехта Тевтонский орден прошёл процедуру изъятия у церкви земель и прочих ценностей с передачей в светскую собственность, а государство крестоносцев было преобразовано в светское Прусское государство, а последний великий магистр Тевтонского ордена стал первым герцогом Пруссии. Государственной религией нового прусского государства стал протестантизм лютеранского  толка. Таким образом, Пруссия стала первым государством в мире, признавшим протестантизм  своей государственной религией.

В 1657 году Пруссия вошла в состав объединённого Бранденбургско-Прусского государства и освободилась от польской вассальной зависимости.

В ходе семилетней войны между 1758 и 1762 годами Восточная Пруссия входила в состав Российской империи. В немецкой историографии этот период получил название «первое русское время».

В соответствии с Потсдамскими соглашениями 1945 года северная часть Восточной Пруссии (примерно одна треть всей её территории) была передана Советскому Союзу, остальные две трети переданы Польше.

Сразу после Победы был организован Кёнигсбергский особый военный округ, который занимался и гражданскими делами. 7 апреля 1946 года указом президиума верховного совета СССР на территории округа была образована Кёнигсбергская область в составе РСФСР. 4 июля 1946 года указом президиума верховного совета СССР Кёнигсбергская область была переименована в Калининградскую, город Кёнигсберг – в Калининград. Немецкое и литовское население (прусские литовцы) к 1947 году было депортировано в Германию.

После войны Калининградская область стала одной из самых милитаризованных территорий Советского Союза. В Калининграде находится штаб дважды Краснознамённого Балтийского флота с крупнейшей базой в городе Балтийске. До 90-х годов прошлого столетия, так же в Калининграде, размещался штаб 11 гвардейской общевойсковой армии с рядом соединений и частей, входивших в её состав.

Численность населения Калининградской области к 2013 году по данным Госкомстата России составляет 954 978 человек; плотность населения – 63,14 чел./кв. км; городское население – 77,49 %.

Судьбе было угодно занести меня в этот замечательный край второй раз в жизни. Впервые мне с мамой и младшей сестрой пришлось в 1950 году приехать в город Балтийск (главная военная база Балтийского флота) к новому месту службы нашего с Алёной отца, который, командуя отрядом торпедных катеров, зимой 1953 года в возрасте 33-х лет трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Осиротевшая семья переехала в город Владивосток к нашей бабушке и моей малой Родины. И вот я опять здесь, пусть не в Балтийске, но, как здесь говорят: «Калининград и Балтийск – понятия неразделимы».

С приездом в Калининград я понял, что это моё последнее место жительства. Хватит мотаться по белу свету! А служить мне придётся в штабе прославленной 11 армии, коротко не упомянуть о её славном боевом пути я просто не имею права.

«К концу 30-х годов двадцатого столетия вокруг границ нашей нашего государства окончательно сформировался блок, в который вошли Германия, Италия и Япония. Германия, поощряемая милитаристскими кругами Запада, оккупировала одно европейское государство за другим, готовилась к нападению на Советский Союз.

Наряду с другими крупномасштабными государственными мероприятиями по укреплению обороноспособности страны явилось формирование в 1940 году в Забайкальском военном округе в районе Даурии 16 армии, которая решением Ставки Верховного главнокомандования от 16 апреля 1943 года была преобразована в 11 гвардейскую армию. Входила в состав Западного фронта, с 30 июля – Брянского, с 19 октября вошла в состав Прибалтийского (с 20 октября 1943 года 2-го Прибалтийского), с мая 1944 года – 3-го Белорусского фронтов.

Участвовала в Орловской, Брянской, Городокской, Витебской, Белорусской, Гумбинненской и Восточно-Прусской наступательных операциях. В составе 3-го Белорусского фронта участвовала в штурме Кёнигсберга, где и закончила войну.

Участвуя в летней кампании 1943 года по разгрому стратегической немецко-фашистской группировки в районе Курска и Орла 11 гвардейская армия за два месяца непрерывных ожесточённых боёв блестяще осуществила три наступательных операций – Быховскую, Орловскую и Брянскую.

26 ноября 1943 года в командование 11-й армией вступил генерал-лейтенант Галицкий Кузьма Никитович, чьим именем названа одна из улиц города Калининграда.

По исполнению, решительности действий, а также  по темпам наступления гвардейцы 11 армии в составе 3 Белорусского фронта в ходе широкомасштабной легендарной наступательной операции «Багратион» освободили города Орша, Витебск, Борисов, Логойск, Молодечно и тысячи других населённых пунктов.

Всего во время Великой Отечественной войны участвовала в 21 операции, заняла 14 больших городов, более 11 000 населённых пунктов, в Восточной Пруссии во время Восточно-Прусской операции захватила более 100 укреплённых населённых пунктов.

В армии за годы войны Героями Советского Союза стали 170 военнослужащих.

После войны органы управления, соединения и части армии дислоцировались на территории Калининградской области.

В Калининграде в сентябре 1945 года (тогда ещё Кёнигсберге – Авт.) силами личного состава армии сооружён первый в стране мемориал погибшим во время Великой Отечественной войны – 1 200 гвардейцам 11 армии с зажжённым вечным огнём.

В 90-е годы прошлого столетия согласно делетантскому, глубоко не продуманному решению высшего руководства и оборонного ведомства страны 11 гвардейская, Краснознамённая, огнём опалённая и вечной славой овеянная армия была расформирована с передачей Балтийскому флоту в качестве береговых войск.

7 июля 2010 года 11 гвардейская общевойсковая армия отметила своё семидесятилетие» (По материалам музея боевой славы 11 армии).

В 1988 году после окончания военной академии Генерального штаба  начальником штаба был назначен генерал-майор Пузанов Игорь Евгеньевич. С его приходом в армии началась новая эпоха совершенствования мероприятий боевой и мобилизационной готовности, организации системы управления войсками, значительно было повышено качество оперативной подготовки генералов и офицеров управления армии.

Об этом военачальнике не рассказать более подробно я просто не имею права.

 

 

Генерал армии Пузанов Игорь Евгеньевич

 

 

Военную службу Игорь Евгеньевич начал в 1968 году после окончания Омского политехнического института и в этом же году был призван на военнуюслужбу офицером-двухгодичником. В первой главе я более-менее подробно рассказал об этой категории офицерского состава. Узнав генерала Пузанова поближе в ходе совместной службы, можно было вспомнить не таким уж недобрым словом хрущёвские реформы по сокращению офицерского состава в вооружённых силах. Именно благодаря этим «реформам», воистину наделённый незаурядным талантом воинского начальника и полководца, появился такой человек как Игорь Евгеньевич Пузанов. Я наверняка не ошибусь, если скажу, что И. Е. Пузанов единственный из всех офицеров Советской, впоследствии Российской армии, начавший свою военную карьеру со скромной должности офицера-двухгодичника и закончивший свой славный воинский путь командующим войсками Ленинградского военного округа в звании генерала армии.

Не перестаю удивляться недальновидности нашего Верховного главнокомандующего. На его глазах тянул воинскую лямку готовый министр обороны, занимая предшествующие этой высокой должности: июль 1992 года – первый заместитель командующего войсками Московского военного округа;  апрель 1999 года – командующий войсками Московского военного округа; март 2001 года – статс-секретарь – первый заместитель министра обороны Российской Федерации и последняя должность – январь 2007 года – командующий войсками Ленинградского военного округа. Зачем верховному было менять Иванова, так толком ничего путного не сделавшего для вооружённых сил России, на бездарную насквозь проворовавшуюся личность, судя по его «славным» делам, до мозга костей пропитанного коррупцией Сердюкова? Будь Вы, господин Президент, несколько подальновиднее, не пришлось бы Вам сейчас расхлёбывать кашу, заваренную Сердюковым с его подельницами, главную из которых (Васильеву) почему-то невозможно за решётку упрятать, а ключевая фигурантка дела «Оборонсервеса» Сметанова выпущена на свободу под подписку о невыезде Будем ждать, пока дамочки дадут тягу, как это случалось ранее с бандитами-олигархами и прочими бывшими мэрами со своими жёнами.

И наконец, упаси меня Бог сказать хоть что-то негативное о новом министре обороны генерале Шойгу С. К. Всё-таки есть справедливость на свете, и глас народа услышан был! А это уже делает Вам честь, господин Президент!

Итак, я дождался возвращения управления армии с учения, и  приступил к исполнению своих новых обязанностей. Начальник оперативного отдела штаба армии полковник Домбровский Валентин Николаевич предложил мне должность начальника группы оперативной маскировки. Естественно, отказываться я не стал, да и не посмел бы.  Мои добрые товарищи по Монголии Степаненко и Кольцов оказывали всяческое содействие моему становлению на новом месте службы, подыскали мне не плохую квартиру на договорной основе, так что смело можно было вызывать семью, пока находящуюся в Кишинёве. Представляю, сколько там выпито вина. Больше всего я беспокоился за своего маленького сына, так как, зная Настины пристрастия, можно было ожидать самого непредвиденного. Забегая несколько вперёд и не желая больше к этой теме возвращаться, скажу одно: до самой своей кончины Настя так и не нашла в себе силы избавиться от этой заразы. Но это разговор для иной темы, возможно, я ещё вернусь к этому вопросу, а пока будем размышлять о настоящем.

Круг моих обязанностей мало чем отличался от того объёма работы, который мне приходилось исполнять на предыдущих местах службы. Оперативная маскировка проводится по решению командующего армией и направлена га обеспечение скрытности подготовки операций – это был основной мой участок работы, выполняемый нашей группой во время учений и штабных тренировок. Со всем коллективом отдела и другими управлениями, отделами и службами управления армии у меня сложились вполне добропорядочные отношения. Иначе быть и не могло, ввиду того, что мне приходилось в полном объёме совместно с организационно-мобилизационным отделом заниматься вопросами боевой и мобилизационной готовности органов управления войсками, соединений и частей армии. Это не означало, что разработка учений, тренировок, программ командирской подготовки генералов и офицеров проходили мимо меня. Особенность работы оперативного отдела – заниматься всем, что необходимо для обеспечения работы командования армии. И мы этим занимались и, как наставлял нас начальник оперативного отдела штаба 39 армии Евгений Владимирович Жуковский, старались делать свою работу добросовестно и честно. Навсегда останутся в моей памяти имена моих наставников и коллег по оперативному отделу штаба армии Игоря Евгеньевича Пузанова, Владимира Ильича Кочурова, безвременно от нас ушедших Виктора Пилипенко и Гены Скоромного, Саши Счастнева (Палыча), приехавшего в Калининград на следующий год вслед за мной из Монголии, Юры Железнова, с которым судьба нас сводила после армии ещё не раз, дай Бог ему здоровья, Володи Степаненко и Николая Кольцова, во многом, благодаря которым, я нашёл себя на своём последнем месте  службы, да наверное и жизни и многих других генералов и офицеров управления прославленной 11 гвардейской армии.

Вот с кем я не мог найти общий язык, так это политический отдел. По своей сущности и специфики его работы местные политбойцы практически ничем не отличались от тех политорганов, с которыми мне приходилось пересекаться по прежним местам службы. И разве кто мог тогда во второй половине восьмидесятых, что пройдёт совсем немного времени, и эти независимые структуры на радость всего личного состава вооружённых сил навсегда канут в вечность. Последнее моё пересечение, точнее –столкновение произошло осенью 1990-го года. Этому предшествовала проверка управления армии, проводимая комиссией Прибалтийского военного округа. В ходе сдачи (в обязательном порядке) оперативным отделом марксистско-ленинской подготовки разразился грандиозный скандал, в центре которого оказался я! Не ответив ни на один вопрос проверяющего полковника политуправления округа, я не смог представить конспекты с всё теми же пресловутыми трудами классиков марксизма-ленинизма и иными материалами ЦК КПСС по одной простой причине – полного их отсутствия. Получилась схожая ситуация, произошедшая со мной в Монголии накануне кончины Брежнева. Два балла – таков был результат моей лояльности коммунистической партии. Радоваться конечно было нечему, так как я прекрасно понимал, каковы могут быть для меня последствия. Немного успокаивало то, что весь наш отдел по марксистско-ленинской подготовке был оценен на круглый «неуд». Как потом говорили старожилы, такого в истории округа ещё не случалось. Впрочем, особого уныния мы не проявляли, так как все понимали, что политическая обстановка в стране, а следовательно и в армии, далеко не та, когда за такие «фокусы», продемонстрированные оперативным отделом могли последовать такие оргвыводы, результаты которых могли присниться только в страшном сне.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление и поразмышлять, что же происходило в стране в этот период. На дворе стояла осень 1990 года, вовсю бушевал заключительный этап горбачёвской перестройки. В этот период происходит резкая дестабилизация политической обстановки в стране. После очередного съезда народных депутатов начинается противостояние коммунистического режима с возникшими в итоге демократизации общества новыми политическими силами. Трудности в экономике перерастают в полномасштабный кризис. Достигает апогея хронический товарный дефицит: пустые полки в магазинах становятся символом рубежа 1980 – 1990-х. Перестроечная эйфория в обществе сменяется разочарованием, неуверенностью в завтрашнем дне и массовыми антикоммунистическими настроениями. С 1990 года основной идеей становится уже не «совершенствование социализма», а построение демократии и рыночной экономики капиталистического типа.

Вот на фоне такой обстановки в стране капля за каплей менялось умонастроение генералов и офицеров советских вооружённых сил. Естественно, свои позиции политические органы сдавать не собирались, крепко веря в нерушимость созданных ими устоев, и глубоко веря, что всё творимое в стране явление временное, а борьба за светлое будущее будет хоть и не лёгкой, но плодотворной. И никакая перестройка не сможет пошатнуть вечные, а потому единственно верные идеи великого усопшего,  тоже вечно живого.

Как мы и предполагали, особых оргвыводов по поводу наших блестящих познаний марксистско-ленинских заветов никто делать не собирался, разве что начальника отдела командующий армией слегка пожурил, хотя главный политический идеолог генерал-майор Косенков настаивал на привлечении коммуниста Кочурова Владимира Ильича к партийной ответственности за слабую работу в деле воспитания офицеров отдела, но, к счастью, дальше критики на предстоящем отчётно-выборном партийном собрании управления дело не пошло.

И вот настал этот день, который навсегда разорвал мои отношения с организацией, в которую я так стремился попасть в свои далёкие молодые годы. Накануне отчётно-выборного партийного собрания мы создали нечто антипартийной группировки, на одной из кухонных посиделок которой порешили предложить партийному собранию выбирать секретаря партийного комитета прямым тайным голосованием, минуя первое заседание вновь избранного парткома, когда кандидатура секретаря парткома была безоговорочно утверждена. Сделать это заявление было поручено мне. Впрочем, я и сам планировал выступить с подобным заявлением. Всё началось чинно, благородно, как во все времена. Озвучен монотонный дежурный отчётный доклад с элементами восхваления руководящей и направляющей, хотя к тому времени это уже было далеко не так. Как и прежде скучные, наизнанку выворачивающие душу выступления коммунистов.. И всё же, дух перемен витал в воздухе и от этого уже деваться было некуда. Наконец вся эта белеберда завершилась и началось самое интересное.

При обсуждении кандидатур в состав партийного комитета я попросил слова, зал замер в ожидании чего-то необычного. И я не обманул ожиданий своих однопартийцев. По этическим соображениям я решил в своём повествовании не называть имён кандидатов в секретари парткома, а просто именовать их «наш кандидат» и «кандидат политотдела»Моё предложение сводилось к тому, чтобы секретарь партийного комитета был избран не на первом своём организационном заседании, где всё было схвачено и предрешено политотделом, а избирался прямым тайным голосованием на проходящем отчётно-выборном партийном собрании. Одновременно я предложил собранию включить в список для тайного голосования для избрания секретарём партийного комитета «нашего кандидата». Попросив президиум собрания поставить моё предложение на голосование, я увидел до боли знакомые и родные лица: побагровевшее, перекошенное от бессильной ярости лицо начальника политотдела генерала Косенкова, удивлённое с оттенком недоумения командующего армией генерала Корецкого Анатолия Григорьевича и нахмуренное с весёлыми искрами в глазах начальника штаба генерала Пузанова Игоря Евгеньевича. Собрание, за исключением политотдела, за моё предложение проголосовало единогласно. Короче, устоявшиеся в течение ни одного десятка лет, устои были повержены на повал. Такого бурного и необычного собрания в партийной истории советских вооружённых сил, убеждён, ещё не происходило.

Косенков, понимая, что переломить ход собрания по их сценарию не удастся, предложил сделать перерыв и увёл своих политбойцов на «заседание фракции» как сейчас это называется на сессиях законодательных органов,  пригласив с собой «нашего кандидата». Не знаю, о чём они там шептались, но когда собрание возобновило свою работу, «наш кандидат» попросил самоотвод. Позже выяснилось, что «нашему кандидату» в срочном порядке предложили должность командира артиллерийского полка. Этот мерзопакостный выпад со стороны политоргана показал, что о поверженных устоях говорить пока преждевременно. Сильны канальи, слов нет!

В этот день собрание так и не решило главный вопрос изменённой повестки дня: секретарь партийного комитета избран не был. Собрание решено было продолжить с утра следующего дня. Здорово нас умыли, ничего не скажешь. Перед уходом со службы домой меня вызвал начальник штаба. Со всей присущей ему прямотой Игорь Евгеньевич предложил мне занять кабинет и кресло секретаря парткома. Получив с моей стороны категорический отказ, Пузанов, как мне показалось, вздохнул с облегчением, тем более он был в курсе моих молодых «комсомольских подвигов», а то, что в лице начальника политического отдела я приобрёл непримиримого врага, лично у меня сомнения не вызывало. На следующий день собрание приняло решение избрать секретарём партийного комитета управления армии «кандидата политотдела», но в лице другого офицера-политработника, пользующегося определённым авторитетом, что крайне редко случается с этой категорий офицеров. На первом организационном заседании, по предложению Игоря Евгеньевича (он был введён в состав партийного комитета), я был избран заместителем секретаря парткома. Решили сделать из меня «засланного казачка». Ну что ж, на том и порешили. Главное было сделано: во-первых, политработники уже не могли, как прежде, на всех углах кричать о своей непогрешимости и нерушимости, а во-вторых, мы почувствовали ту атмосферу, которая складывалась по всей стране, включая её вооружённые силы. Естественно наше собрание получило широкий резонанс по всему Прибалтийскому военному округу, нашему примеру последовали большинство крупных партийных организаций соединений и частей. И никто даже предположить не мог, что пройдёт немногим более полугода и Коммунистическая партия Советского Союза прикажет долго жить.

Я умышленно не останавливаюсь подробно на своей служебной деятельности, она мало чем отличалась от предыдущих мест прохождения моей службы. Сказать могу только одно: я был счастлив и благодарен судьбе за уготованную мне возможность жить и заканчивать военную службу среди таких прекрасных людей, каких я встретил и полюбил в 11 гвардейской армии.

А между тем время неумолимо приближало последнее в моей военной жизни знаковое событие – август 1991 года. Я не помню, какой это был день недели, помню только, что вечером 18 августа мы отделом отмечали в ресторане «Орбита» (было такое славное заведение в ста метрах от штаба армии, в котором мы были своими людьми – Авт.) одно из знаменательных событий в жизни нашего коллеги. А в 6 часов утра 19-го войска армии были приведены в повышенную боевую готовность. На заглубленном командном пункте командующий объявил о государственном перевороте.

Далее я обращаюсь к материалам свободной энциклопедии с целью рассказать молодёжи, кто ещё тогда не родился или знает об этих драматических событиях крайне недостаточно и напомнить представителям более старшего поколения о драматических событиях, повлиявших на дальнейшую судьбу России.

Эти события, произошедшие в августе 1991 года, или как они сразу были обозначены «августовским путчем» – это вооружённое противостояние двух вертикалей власти: союзной во главе с СССР в лице государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) и республиканской во главе с правительством России, с попыткой отстранения Горбачёва с поста президента СССР и смены проводимого им курса «Перестройки» группой консервативно настроенных деятелей из руководства ЦК КПСС, правительства СССР, армии, КГБ и МВД – приведшая к радикальным изменениям политической ситуации в стране: окончательной утрате Коммунистической партией своей власти, относительному усилению власти региональных лидеров по сравнению с центральными властными структурами СССР и необратимому ускорению распада СССР, завершившегося его ликвидацией в декабре того же года.

Действия ГКЧП сопровождались объявлением чрезвычайного положения на 6 месяцев, вводом войск в Москву, переподчинением местной власти, назначенным ГКЧП военным комендантам, введением жёсткой цензуры в средствах массовой информации и запретом ряда из них, отменой ряда конституционных прав и свобод граждан. Руководство РСФСР во главе с президентом Б. Н. Ельциным, Верховный Совет РСФСР и некоторых других республик, а впоследствии и президент Страны Горбачёв и Верховный Совет СССР квалифицировали действия ГКЧП как «государственный переворот».

Активными членами и сторонниками ГКЧП являлись:

– Янаев Геннадий Иванович – вице-президент СССР

– Павлов Валентин Сергеевич – председатель правительства СССР

– Лукьянов Анатолий Иванович – председатель Верховного Совета СССР

– Крючков Владимир Александрович – председатель КГБ СССР

– Язов Дмитрий Тимофеевич – министр обороны СССР

– Пуго Борис Карлович – министр внутренних дел СССР

– Шенин Олег Семёнович – член политбюро ЦК КПСС

– Ачалов Владислав Алексеевич – заместитель министра обороны СССР

– Варенников Валентин Иванович – главнокомандующий сухопутными войсками – заместитель министра обороны СССР

– Бакланов Олег Дмитриевич – первый заместитель председателя совета обороны СССР

– Стародубцев Василий Александрович – председатель крестьянского союза СССР

– Плеханов Юрий Сергеевич – начальник службы охраны КГБ СССР

ГКЧП опирался на силы КГБ («Альфа»), МВД (дивизия имени Дзержинского) и министерство обороны (106 Тульская воздушно-десантная дивизия, Таманская  мотострелковая дивизия, Кантемировская дивизия). Всего в Москву было введено около 4 тысяч военнослужащих, 362 танка, 427 бронетранспортёров и боевых машин пехоты.

Дополнительные части воздушно-десантных войск были переброшены в окрестности Ленинграда, Таллина, Тбилиси, Риги. Однако ГКЧП не имел полного контроля над своими силами: так, в первый же день путча части Таманской дивизии перешли на сторону защитников Белого дома. С танка этой дивизии Борис Николаевич Ельцин произнёс своё знаменитое послание к собравшимся сторонникам и гражданам Российской Федерации.

Информационную поддержку ГКЧП оказывало Гостелерадио СССР (в течение трёх суток выпуски новостей неизменно включали разоблачения различных актов коррупции и нарушений законности, совершённых в рамках «реформистского курса). ГКЧП заручилось также поддержкой ЦК КПСС, однако эти институты не смогли оказать заметного влияния на положение в столице, а мобилизовать ту часть общества, которая разделяла воззрения членов ГКЧП, комитет не смог.

Несмотря на то, что номинальным главой ГКЧП был Янаев, по мнению ряда экспертов подлинной главой заговора был председатель КГБ СССР Крючков. Несмотря на это, по мнению президента России Б. Н. Ельцина «В ГКЧП не было авторитетного человека, чьё мнение становилось бы мотором и сигналом к действию».

Российское руководство, возглавившее борьбу против ГКЧП обеспечило политическую победу верховных органов России над союзным центром.

Итог противостояния между ГКЧП и российскими властями решился 20 августа, когда Б. Н. Ельцин и его окружение смогли переломить ход событий в свою пользу и взяли под контроль ситуацию в Москве. 21 августа члены ГКЧП были арестованы. В Москву вернулся Горбачёв со своим неизменным советником Раисой Максимовной. 23 августа во время встречи с депутатами Верховного Совета РСФСР Горбачёву было предъявлено требование немедленно подписать указ о роспуске КПСС. Президент СССР принял этот и другие ультиматумы. В результате пал не только коммунистический режим, но и рухнули государственно-партийные структуры, цементирующие СССР.

Командующий армией генерал Корецкий и начальник политотдела генерал Косенков обратились к генералам и офицерам с призывом поддержать ГКЧП, утверждая, что только эти люди, пытающиеся захватить всю полноту государственной власти в свои руки и вернуть былое влияние и величие КПСС, способны навести в стране должный конституционный порядок. Многие, к сожалению, поддались на эту агитацию и выступили за поддержку участников заговора. Определённая часть офицеров управления армии, к которой относился и я, выступили категорически против этого обращения. Я так прямо и заявил, что эта банда алкашей с трясущимися руками продержится у власти не более четырёх суток. Ошибся на одни сутки.

Задача штаба 11 армии в состоянии повышенной боевой готовности сводилась к координации действий органов управления и войск в целях недопущения беспорядков и вооружённых  столкновений, а так же  оказания всяческой, вплоть до вооружённой поддержки местным органам власти как Калининградской области, так и Литовской ССР, на территории которой дислоцировался ряд соединений и частей Прибалтийского военного округа, находящиеся в зоне ответственности 11 армии. Будучи оперативным дежурным на командном пункте, я не передал ни одного устного распоряжения без письменного подтверждения командующего или начальника штаба армии, которые могли спровоцировать вооружённое противостояние сторонников ГКЧП и его противников. И это я ставлю себе в заслугу.

А в марте 1992 года при достижении предельного возраста на военной службе я был отправлен в запас.

О том, как сложилась моя дальнейшая судьба, я планирую рассказать в последующих выпусках своих размышлений.