«Холод»
Утепляться не хочется,
Но от холода вешаться
Впору, ибо не кончится
Этот холод. Мы топчемся.
Говорила: песочница,
Получается: снежница.
XXX
Вот вам чистый лист пацанства:
Любим, воем обоюдно.
Юным впору «весноватся»,
Просыпаюсь, ибо юный.
Что по плану: ливень, водка.
Что по плену: всё горячка.
Прежде верил: встречу Портман,
К счастью, был пленён землячкой.
Вот весенний лист угрюмства.
Потому что не навеки,
Потому что в человеке
Много, Господи, искусства.
Я хочу, чтоб ложь сметало
Хмелем, ливнями в апреле,
Сильным духом, не Святаго –
Тем, что в нездоровом теле.
«Пародия на Северянина»
«Афанасий» с шампанским!
«Афанасий» с шампанским!
Это русский с французом,
Это пиво и брюд.
Весь я в чём-то не светском,
Весь я в чём-то китайском.
Как нервозно – конфузно
Окосел и обрюзг.
Куртизанку замацал,
Пармезану нарезал,
Отдаваясь грозово
Изреченьям борзым.
«Афанасий» с шампанским –
Афигений поэзо!
Принимаем с позором!
Вдохновенья позыв
От Москвы до Аляски
Славься воля и Солнце,
Мелонин и солярий!
Залезаем в долги:
«Три медведя» с шампанским,
«Изабелла» под коксом,
И бомбить Нагасаки
Из Тагила в Тагил.
XXX
Кабы не было зимы,
Прямо в гамаках
Спали бы сыны Земли,
Пели абы как.
Не поётся – любится.
Ветер, как петля
Возле шеи крутится
Воспитанья для.
«Пикник»
Трава впервые побледнела
И не беспочвенно увяла.
А небо серое, но небо
Давно румянец потеряло.
Зачем мы звуки ошкурили?
В костёр не можем положить…
Вот так всегда: растёшь в ширинку,
А вырастаешь в ум, да вширь.
Мужские руки – жест в беседе,
Гитара, спичка на ветру.
Не пой: «Как здорово, что все мы
Так нездоровы», это труд –
Стенать над голым костровищем,
Когда сентябрь у нуля.
Сошлись дельцы духовной пищи,
И не пожарили Люля.
Мне слаще русская трапеза,
А Русь роднее с третьей рюм…
Спасибо, друг, что хлеб нарезал.
Господь! За всё благодарю.
«Актриса»
Женщина стала актрисой:
Мачехой, феей, царевной.
Жалко, что видимся быстро,
Ибо безжалостно редко.
Буду волочь до матраса
Как полагается в розах:
Любит она умиляться,
Также строптивые позы…
Любит меня, и наверно
После антракта продлится
Та, что зовётся царевной,
Другом, женой и актрисой.
«Романтический ужин»
Яблоки: выставил,
Якобы вымыл.
Давеча вызвался:
Здравствуй, я – Имя.
Там – то, мол, хижина –
Выдохнуть затхло.
Надо бы нынче же –
Выселят завтра.
Молод и голоден.
Говор: уральский.
Девушка: в комнате.
Волосы: в краске.
Девушка: женщина.
Примем: с позором.
Действуем: шепчемся.
Я: образован.
Ты: образована
Наполовину.
Яблоко сорвано:
Непоправимо.
Вечный сон о детстве»
Впервые встретил первый дождик
Не на траве, а под травой.
Наружи душно: подорожник
Припудрен пылью огневой.
Пожар взлетел и в пепел вжался.
Свободна жертва, сыт конвой.
Но вот мне снова лет пятнадцать,
А может мне тридцать седьмой
Во тьме мерещится бесплодной,
Где флаги, правда, прадед, страх.
Тридцать седьмой антинародный
Рембо и Пушкина оставь!
И к Рембо в рёбра баб не тыкай –
Се детский фильм. Я Крошка Ру!
Пускай со мною будут Тигра,
И Пятачок и медный рубь –
Скоплю на сахарную вату
И буду счастлив, глуп и прав.
О нет, расту. Простите. Фатум.
Кровавой ваткой у ребра
Пережимаю хвори. Хвои
Припоминаю, маму, праздник;
О, невростеник и проказник:
Стишок про дедушку? Легко я!
Был подорожник огорошен,
Мой взрослый слушая рассказ.
Я буду дедушкой Алёшей,
Тридцать седьмой! Не мучь Парнас!
Юнец! Гуляй по травке босо,
Да вонь благую всюду чуй.
Пусть первый дождик смотрит косо,
Поймаю, дескать, замочу.
XXX
Я цельность слова выбрал высшей целью.
Сижу за чаем. (вот уже смешно).
Вокруг моргают барышни с Коэльо,
О них вообще писать запрещено…
Тоска и лень массируют мурашки,
Беспочвенно взошедшие в душе.
Писать о важном глупо, гулко, страшно,
Как петь про рай на нижнем этаже.
«Сказка о пророке ферзе»
Ферзеет пешка на краю турнира.
И чёрный конь опешил. Оробел.
И молвил белый ферзь, сломав рапиру:
“Король Всевышний как бы чёрно-бел.
Он делит мир впотьмах, подобно Лиру.
На месте “г” впечатывай пробел!” –
Так молвил ферзь в сияющем мундире;
В недавнем – пешка на краю турнира.
И чёрный пони стал немного бел…
Он был не против чёрно-белой веры…
Тут грянул марш немытых “шахматят”.
И чёрный слон дал слово офицера:
“Скорей меня в берёзу возвратят,
Чем стану чёрно-белым.” И мегера,
Царица ночи, жгучая Венера
Шепнула: “Ферзь! как светел пеший взгляд.
Я – чёрный ферзь, чей женственный наряд –
Рапира под чарующим парео.
А ваш король – оплот абстрактной сферы.”
– Но он сильнее всяких “королят!”
Внемлите же, о чёрные солдаты! –
Кричал пророк, а сам почти ослеп;
Глядел на то-ли платье, то-ли латы,
Ногтей изящный вороной браслет.
И королева ветреным легато
Промолвила, представ ещё взрослей:
“Ни чёрное, ни белое не свято.
Всевышний – в вечном состоянье пата.
И весь турнир – сего конфуза след.
Коль вы, мог друг, хотите быть распятым –
Пройдёмте в наши чёрные палаты.
Любовнику витийствовать не след.
Мы – шахматы. Мы у деревьев взяты.
Мы скользкие как яблоки разврата.”
Перекрестился Ананд Вишванатан.
Каспаров вовсе уронил пенсне.