Почему мы не встретились?
Эта история началась в ресторане L’Ataverna, что на аллее Жан Жорес. Ужин был включен в программу обучения, то есть никто из присутствующих за него не платил. Это было ещё одной маленькой причиной дружелюбной и непринужденной обстановки. Хозяева, Жюэль и Жирар, сразу же попали под очарование единственной дамы, жены Пьера. Она, так же как и её муж, капитан ливанской авиакомпании излучала обаяние. Обаяния этой пары было столь велико, что его хватило бы на население небольшой страны. И хоть Ливан и был именно такой страной, я почему-то подумал, что обаяние это черта присущая всем ливанцам. Жена Пьера была красива, как только может быть красива женщина, прожив 29 лет в счастливом браке и любви. Счастливый брак у любой женщины написан на лице. Иногда люди удивляются, как это некоторые женщины с годами становятся краше. Я достоверно знаю, что счастливая женщина всегда краше с годами. Молодость и природа могут сделать женщину привлекательной, красивой же женщину делает только любовь.
Мы сразу же простили хозяев, за то, что наша кампания распределилась по языковому принципу: франко – англо говорящие хозяева французы и ливанцы оказались за круглым столом, а русско и немного англо говорящая часть нашей кампании за практически соседним, хоть и присоединенным столом. Беседа поэтому разделилась и только Александр, со своим довольно приличным английским, периодически связывал наше рассоединявшееся застолье. Ресторанная беседа большой кампании это как ещё одно ресторанное блюдо. Немножко юмора: блюдо будет хорошим при умеренной дозировке шуток и правильной на них реакции. Чуть-чуть о своих странах, естественно, если кампания интернациональная. Легко ругнуть политику, но только вообще и никаких частностей. Спорта можно много, им, как маслом кашу, беседы не испортить, но только при условии, что никто под эту тему не скучает. Затем добавляем комплементы женщинам, присутствующим и нет. Получившееся блюдо стоит периодически подогревать общей темой, чаще всего профессиональной и обязательно, постоянно и ненавязчиво, хвалить хозяев. Лучше не прямо, а опосредовано через местную кухню, хороший климат, достопримечательности. При соблюдении пропорций блюдо понравиться всем присутствующим. И украсит любой стол.
Когда тема очередной раз коснулась достопримечательностей, я спросил про Экзюпери.
-Он ведь бывал здесь!? – очевидный факт я смягчил вопросом на случай, если наши гости, что невероятно, не в курсе.
Жирар посмотрел на меня вопросительно и слегка удивленно. Я уже порадовался вопросительной интонации и уточнил:
-Антуан де Сент-Экзюпери.
Жирар уточнил своё удивление:
-Вы читали Экзюпери?
Вопрос застал меня врасплох. Но потом я понял, что здесь в Тулузе, где обязательно ещё живут люди, которые общались с непосредственными участниками событий описанных в его романах, где географические названия, которые будят воображение жителей других стран и континентов, это просто конкретные адреса, по которым могут проживать наши собеседники или их друзья, здесь, скорее всего, трудно понять величину и значимость этого человека, который по счастью был нашим коллегой.
-Странно быть авиатором и не читать Экзюпери, – ответил я.
Мой ответ, очевидно, понравился Жирару и он рассказал, что если стать спиной к Капитолию, то в правом дальнем углу площади мы увидим гостиницу Grand Balcon, где в 32-м номере останавливался Экзюпери, а в 20-м Мермоз и туда служащие отеля могут пустить, если номер свободен. Да я оказался прав. Жирар назвал знакомые мне с детства имена, так как он назвал бы имена своих приятелей.

Наше обучение инструкторскому ремеслу шло своим чередом, но попасть в желаемый 32-й номер я так и не смог. Не скажу, что я расстроился по этому поводу, но вопрос остался. Почему? Почему мы не встретились?
Как-то мы вернулись из учебного центра в двенадцатом часу ночи. Желание спать заглушалось чувством голода. У Александра верх взял сон, я же ещё не отошёл от напряжения учебного процесса и понимал, что заснуть сразу не смогу. А потом бороться с голодом придётся до утра. Поэтому решил перекусить. Благо рядом с нашим отелем, буквально в двух шагах, находилась площадь Сент Жорж. Очень уютное место с большим количеством кафе и ресторанчиков. Правда в столь поздний час почти все они уже были закрыты или закрывались. Я устроился за столиком на улице прямо у входа в небольшой ресторанчик, что на углу с улицей Бульбон. Молоденькая улыбчивая официантка, подавая меню, предупредила, что кухня уже закрыта, но, очевидно, мои глаза лучше меня сказали о моем голоде, добавила, что попробует поговорить с поваром. Для меня сегодняшний день складывался очень хорошо, поэтому я был уверен, что повар так же окажется работящим. Мою уверенность подтвердила милая официантка, когда спросила, какой стейк я буду и извинилась, что из вин остался только красный гайяк.
Бокал хорошего красного вина с ароматным твердым сыром поздним осенним, но теплым, вечером в одном из самых уютных мест в мире, что ещё нужно чтобы не отнестись к временному пребыванию на этой планете, ещё именуемому жизнью, с теплотой и радостью? За столиком напротив сидели и мило болтали две француженки лет тридцати. Явно подруги. Явно одна замужем, а другая нет. Явно обе завидовали друг другу. О чем интересно могут разговаривать две школьные подружки в двенадцатом часу ночи за бокалом вина через десять лет после окончания школы?
«Жаль, что не знаю французского», – подумал я.
-Та, что курит, Николь. Она замужем. А Мари нет. Они вместе учились.
-Я знаю. Николь не любит мужа. Но не знакомит его с подругой, боится потерять, – ответил я внезапному собеседнику, – Странные они эти женщины.
-Женщина не может быть странной. Женщина и есть суть этого мира. Мы же, мужчины, испорчены логическим мышлением. А разве есть в этом мире хоть что-то, что можно объяснить логикой? – из больших, чуть навыкате глаз струилось обаяние, – Вот возьми хотя бы себя. Ты хочешь задать мне вопросы, на которые уже давно нашел ответы. Это логично?
-Но это мои ответы!
-Человеку всегда нужны только его ответы.
-Но в чем тогда суть общения, без которого немыслимо человеческое существование?
-В том чтобы найти свои ответы.
-А как получилось, что твои ответы очень многие считают своими?
-Всё очень просто. Нужно быть абсолютно честным с самим собой.
-Это непросто.
-А если врать себе? Это проще? Ну, сумел ты себя обмануть! – он покрутил в руках бокал вина, но не пригубил.
Я так же поднял свой бокал. Огни ночной площади растворились в вине. Несколько глотков прохладного вина немного согрели. Настоящее становилось всё более реальным.
Собеседник любовался растворенными в вине янтарными огнями ночной площади. Не отводя глаз от бокала, он продолжил:
-Возьми это вино. Какие этикеты не прикрепи на бутылку, но достаточно одного глотка, чтобы понять, что оно из себя представляет. Так и человек, в общении он всегда только тот, кто он есть на самом деле. Но я с тобой согласен, быть честным это непросто. С самим собой быть честным непросто вдвойне. Но если ты имеешь такую наглость считать, что твои слова, твои мысли интересны ещё кому-то кроме себя любимого, ты просто обязан быть предельно честным. Слово, сказанное, а тем более написанной тобой, как глоток вина всё равно покажет, кто ты есть.
Собеседник молчал недолго:
-Вот ты хотел спросить, зачем я убил Фабьена, не так ли?
-Так я хотел спросить много лет назад, когда читал «Ночной полет» в первый раз, – начал я, немного оправдываясь, – но с тех пор я много прожил, много пролетал.
Неподдельный интерес моего визави, хорошее вино, уютная площадь располагали к искренности. Я не знал, сумею ли переложить на слова те эмоции и мысли, что давным-давно породило во мне творчество этого человека, что думано-передумано, в полете и на земле, но я знал, что попытаться обязан.
-Я очень долго летал на одномоторном самолёте. Это очень важно, – мой собеседник утвердительно кивнул, но сделал это медленно, как бы боясь сбить меня с мысли, – Когда читаешь твои произведения, то явно слышишь за текстом звук одного, именно одного, мотора, который есть твоя единственная опора в небе, а значит и в жизни. Именно наличие очевидного обязательного условия твоего существования, в нашем случае работы мотора самолёта, привносит в обыденность нашей профессии постоянную тревожную нотку. Именно обыденность опасности заставляет пилота всегда анализировать любые события связанные с полётом с профессиональной точки зрения. Поэтому и вопрос мой с тех давних пор изменился. Я хотел спросить, не зачем ты убил Фабьена, а зачем ты убил Фабьена так?
-Хорошо, что тебе, по крайней мере, не нужно объяснять, что рассказывать о жизни не говоря, о смерти невозможно. Тем более об авиации. Тем более об авиации, когда сама авиация моложе тебя. В наше время не вернуться из полёта было так же реально, как, допустим, в ваше время попасть в дорожное происшествие. Когда реальная опасность становится обыденной, возникает другое отношение к жизни. Больше её жизнь ценишь. Не в смысле дорожишь ею, а в смысле пытаешься наполнить содержанием. Больше ценишь своих друзей, поскольку понимаешь, что каждая встреча может оказаться последней, а каждое расставание может оказаться прощанием. Хотя может быть это самый лучший вид прощания.
Собеседник не отвел глаз, но взгляд я его не ощущал. Пауза затягивалась, превращаясь в приглашение к общению. Я принял это приглашение:
-Это я прекрасно понимаю. Даже если бы я никогда не держал в руках штурвал самолёта, то я бы всё равно понял, о чём ты говоришь. Потому что ты писал не об авиации, а о жизни. Просто в твоё время именно авиация была самым концентрированным проявлением жизни, – я едва запнулся о пристальный взгляд, но ощутив, что взгляд был не только пристальным, но ободрительным, продолжил, – Но всё-таки как профессионал хотел тебя спросить, зачем ты убил Фабьена так? Мы же расстаёмся с ним, когда ещё не всё потеряно. Ну, выше облаков, ну потерял ориентировку и не знает, что под ним. Но мотор-то работает! Самолёт хоть и потрёпан бурей, но летит! Бери направление в сторону моря и, когда будешь уверен, что под тобою уже не горы снижайся по одному метру в секунду…
-?
-… по двести футов в минуту. Как только увидел волны, курс в сторону берега. Я понимаю, что это не гарантирует безопасного исхода, но это шанс. А пока у пилота есть шанс, он для нас жив.
Глаза собеседника показывали, что разговор шёл по его сценарию и ему как шахматисту в отличной ситуации приходится выбирать лучшие продолжение из очень хороших вариантов.
-Ну, во-первых, тот, кто не вернулся из полёта, для нас всегда жив. А, кроме того, мы должны расстаться с Фабьеном именно, когда он ещё жив. Читатель, если ты хочешь чтобы он был участником тех событий, о которых ты рассказываешь, не должен быть в стороне от твоих героев, а тем более быть выше их. Что же получается, ты уже достоверно знаешь о смерти героя, а в других персонажах живёт надежда. Можешь ли ты, читатель, сопереживать вместе с ними? Будешь ли ты в этом случае соучаствовать в происходящих, в смысле описываемых, событиях? Естественно нет. Поэтому я просто поставил тебя в равное положение с моими персонажами. Это, по-моему, справедливо и по отношению к ним и по отношению к тебе.
Он замолчал. Поставил бокал. Потом посмотрел мне в глаза:
-Надеюсь, ты, именно как профессионал, тоже знаешь, что делать, так не стоит. Вернее не стоит попадать в ситуацию, когда тебе придётся поступать таким образом. Поверь мне, русская рулетка это детское развлечение по сравнению со снижением по сто-двести футов в минуту в облаках над незнакомой местностью. И поверь мне погибнуть в такой ситуации не самое страшное.
Льдинки в глазах сверкнули только на одно мгновение и растаяли. Собеседнику явно было приятнее находиться здесь в уюте теплой, хоть и осенней, ночной площади, чем, хоть и мысленно, над североафриканской пустыней в облаках.
Паузы в разговоре бывают разные.
Бывают неловкие паузы, когда молчание, превращаясь в тишину, давит тоннами своего веса. Неловкая пауза разряжает атмосферу беседы и с каждым мгновением становится всё тяжелее и продолжить разговор и прервать его.
Паузы бывают вынужденные. Необходимость ответить на телефонный звонок, сделать заказ, ответить на приветствие создаёт пространство, которое заполняется желанием не упустить смысл, настроение, атмосферу общения.
Паузы бывают естественными. Тишина, заполненная ритуальным действием, таким как, раскуривание трубки, созерцанием бокала с растворённым в соке виноградной лозы солнцем, еще именуемым вином, протиранием абсолютно чистых стекол очков, а то и просто любованием объектом достойным внимания собеседников, будь то заходящее солнце или линия бедра стройной женщины, красивое авто или кусочек неба плавающий в луже, для талантливого собеседника это ещё один неотъемлемый, наряду со словом, интонацией и смыслом, элемент великого действа, которое ещё зовется общением, разговором, беседой.
Но ещё паузы бывают органичными. Это происходит тогда, когда общение получается и собеседники не просто делятся своими знаниями и мыслями, а новые знания и мысли рождаются прямо в процессе беседы и пауза в таком разговоре наилучшее время для рождения великих замыслов, гениальных мыслей и откровений.
Эта пауза заполнялась тихим шумом ночной площади, янтарным светом фонарей, заблудившимся в изумруде крон старых платанов, влажным ароматом теплого осеннего воздуха смешанного с запахом жареных каштанов, вечерним бризом то ли Атлантики, то ли Средиземноморья удалившимся от побережья на неприличное расстояние.
Это пауза наполнялась целесообразностью, как наполняются неотвратимостью ливня грозовые тучи, как наполняются энергией будущей жизни почки деревьев, как наполняются предощущением любви молодые сердца ранней весной.
Но пауза отличается от тишины именно тем, что она должна закончиться.
-Если все так просто, то мы давно должны были бы знать ответы на все вопросы. Между тем это не так. Человечество движется вслепую из одного тупика в другой тупик. И только до того как в очередной тупик упирается, считает что идет по пути прогресса.
-А почему ты решил, что всё просто? Это очень непросто иметь смелость задавать себе вопросы ответы, на которые могут очень не понравиться. Это очень непросто игнорировать эмоции и желания когда даешь себе ответ. Человеческая натура и есть единство эмоций, желаний и интеллекта. Поэтому и тяжело, во-первых, отключить эмоции и желания, когда даешь ответ на важный вопрос, а, во-вторых, быть уверенным, что на ответ ни эмоции, ни желания не повлияли. Только подлинная жажда постижения истины способна дать смелость и силу сделать это. Так что всё это очень даже непросто.
-Тебе это удалось?
-Трудно ответить на твой вопрос. Думаю, что иногда удавалось, но это очень трудно отличить настоящее откровение от иллюзии, тем более от иллюзии красивой или желанной. Но я верю, что иногда у меня получалось открывать людям глаза на самые простые вещи. Благо у меня хватало искренности задать себе вопросы, смелости ответить на них и наглости считать, что это интересно кому-либо кроме меня.
-А на какие вопросы ты не получил ответ?
-На те, что не сумел задать…
В этот момент я понял, что чувствует кладоискатель, который после долгих томительных поисков, полных надежд и разочарований открывает сундук с несметными сокровищами.
Да, ничего он не чествует! Он просто хватает самую блестящую вещь. И не для того, чтобы ею обладать, а для того чтобы убедиться в реальности сокровищ, для того чтобы просто соприкоснуться с ними. И я как тот кладоискатель выпалил:
-А что есть любовь?
-В том смысле, что ты хотел спросить: Любить означает уметь прощать недостатки.
-А что есть другие смыслы?
Собеседники улыбнулся той улыбкой, что часто адресованы детям. Искренней и немного снисходительной:
-Странные мы всё-таки. Охватить умом своим Вселенную, понять, что она бесконечна, это для нас элементарно. А понять, что также бесконечны такие близкие нам вещи как Любовь, Вера, Радость мы не можем.
-Вселенная так велика, так далек от нас её край, тем более несуществующий, что очень даже комфортно поверить в её бесконечность. Тем более что поверить в конечность Вселенной вообще невозможно. Когда же мы касаемся непреходящих для нас вещей, мы не можем быть от них на расстоянии. Ни в пространстве, ни во времени. Поэтому и оценивать их очень сложно. Но мне не нравится твой ответ.
-?
-О каких недостатках может идти речь, когда мы их просто не видим по определению. Какие могут быть недостатки у объекта любви, когда сама любовь забирает разум в обмен на чувства?
-Ты спросил о Любви, а сам говоришь о Влюбленности.
-Даже если согласиться, что Любовь и Влюбленность не есть одно и то же, то влюбленность как начало Любви ты же не сможешь отрицать.
-Любовь, конечно же, может родиться из Влюбленности, что вообще-то не обязательно. Потому что Любовь может родиться из многих других вещей. Например, любовь может родиться из уважения, восхищения, жалости, общности интересов, безысходности, в конце концов. А когда Любовь уже родилась, она немыслима без умения прощать. Умение прощать это вообще единственная преграда на пути превращения человека в зверя. Когда ты прощаешь, мир становится лучше.
-Но есть вещи, которые нельзя прощать!
-Есть вещи, которые нельзя допускать, но нет вещей, которые нельзя простить. Потому, что прощают не «вещи», в смысле поступки или действия, а прощают человека.
-По-твоему любой человек достоин прощения, какой бы поступок он не совершил?
-Прощение нужно не грешнику. Прощение нужно тебе самому. Грешнику же нужно покаяние. И поверь мне покаяние, истинное раскаянье, есть самое большое наказание и прощение вины одновременно.
Голос собеседника, его тембр, его интонации наполняли смысл сказано такой энергией, что мелкие вибрации пронзали все моё существо, рождая понимание.
Очевидно, что этой энергии было очень много для меня, потому что захотелось изменить тему разговора на более приземленную. Если можно назвать приземленной тему профессиональную, тему летания.
-А вот такой вопрос. Мы сейчас летаем на суперсовременных самолётах… – я вынужден был остановиться, столь откровенно снисходительно-ироничная улыбка была ответом на мои слова.
-Во все времена мы летаем на самых современных самолётах. Просто им сопутствует разная современность. Поверь, твои внуки будут удивляться древности тех самолётов, что тебе приходится пилотировать, – объяснил свои эмоции собеседник.
-Я не об этом. Я о том, что даже в наше время, невзирая на надежность самолетов и комфорт пилотских кабин, представителям нашей профессии приходится мириться со многими неудобствами и лишениями. Это и график работы, и зависимость от погоды, и физические нагрузки. Впрочем, ты не хуже меня об этом знаешь. Тем более в твое время к этому можно было добавить и колоссальные неудобства рабочих мест, серьёзнейшие опасности для жизни. И, тем не менее, недостатка в желающих заняться этим ремеслом никогда не было. Я понимаю романтическо-героический ореол летной профессии, который по большей части не имеет ничего общего с действительностью, но на который клюют молодые и не очень люди, только решившие приобщиться к общности «человеков-летающих». Но, даже хлебнув с лихвой реалий лётного труда, большинство остаётся. Как такое может быть?
-А ты себя спроси. Ведь это вопрос и к тебе. Поди, не первое десятилетие линеешь воздушное пространство над разными частями света?
-Пробовал. Не могу ответить, что за причина, что за магнит держит. Притом, что и возможности сменить профессию были, и недостатки вижу. И сказать, что «Богом дано летать» не могу. Всего добивался в профессии через труд. И, тем не менее, держит.
Улыбка на сей раз была доброй, как улыбка щедрого человека, который не только получал удовольствие от своих щедрот, но и понимал, что его дары оценят:
-Каждый полет это переход в другое состояние, в другое измерение. В тот самый момент, когда на крыле появляется подъемная сила и колеса уже не давят на нашу планету с силой равной весу самолёта, происходит чудо. И, несмотря на то, что это чудо происходит при каждом взлете в строгом соответствии законами аэродинамики, я не могу назвать это чудо маленьким. Это самое настоящее чудо, когда не только самолёт меняет среду обитания, но и ты сам переходишь в другое состояние. Именно этот процесс перехода или изменения состояния больше всего привлекает людей. Именно поэтому любил летать Джонатан Ливингстон, хотя напрямую об этом и не сказал. Поверь мне, когда мы летим, мы становимся другими. И этими другими мы  нравимся себе больше.
Становились тише звуки ночной площади. Заблудившийся в предгорье Переней ночной бриз то ли с Атлантического, то ли со Средиземноморского побережья, покинул узкие улочки и площади розового города, очевидно осознав, что действительно далековато забрался. Листва старых платанов успокоилась, спрятав в кронах свет фонарей. Подружки, что сидели за соседним столиком прощались, что бы каждой уйти в своё одиночество. Ресторан заканчивал свою работу, но приветливая официантка только спросила, не принести ли мне ещё вина. Потом посмотрела на нетронутый второй бокал, спросила:
-А что же Ваш приятель?
-К сожалению, мы с ним разминулись…