Ехал я недавно поездом, к брату, из Челябинска в Москву. Дорога предстояла дальняя, больше полутора суток. Купе попалось вполне приличное – от туалета далеко. А вот с попутчиками не то, что не повезло, просто, наверное, я человек очень привередливый. Соседями моими оказались: мать с двумя сыновьями, один другого меньше, да старичок. Звали его Игнат Тимофеич, что ли. С виду аккуратный такой дедок, а как сапоги снял – хоть плачь. Еще и место ему, как назло, прямо подо мной досталось, а, сами понимаете, воздух-то вверх поднимается. Но это еще полбеды. Разговоры у него все были на одну единственную тему: «Какая клизма лучше: с ромашкой или без». Заводил их этот милый дедуля в аккурат, когда кушать садились. И одернуть вроде нехорошо – человек-то пожилой. Приходилось терпеть.
Дамочка оказалась скромной и неразговорчивой и все следила, чтобы ее мальчики не проголодались.
– Дениска, Юрчик, курочки дать? – вопрошала она каждый час.
Юрка – толстый, с дребезжащими пунцовыми щеками всегда радостно кивал головой, а Денис – тот, что немного постарше, худой и бледненький, вежливо говорил: «Нет, мамочка, спасибо. Если только вафельку или печенку». Заботливая мать вздыхала, выговаривала одному за плохой аппетит и вручала сухое галетное печенье, а второго сажала на колени и до отвала кормила то курицей, то колбасой, то яйцами.
Меня немного укачало, и я не ел вовсе, а отпаивался крепким чаем и старался дремать. Игнат Тимофеич чувствовал себя, судя по всему, вполне хорошо – питался регулярно и с удовольствием: усаживался поудобнее, разворачивал сомнительной чистоты тряпицу, ломал завернутый в нее пирог с рыбной консервой и ритмично чавкал. Есть в тишине ему категорически не нравилось, поэтому Тимофеич во всех подробностях рассказывал, как замечательно ставит клизмы его жена, а также о целительных свойствах этой процедуры.
– Вот когда с ромашкой клизмишься, – начинал он.
Мы смиренно слушали. Только Юрик иногда перебивал его: «Дедушка, а ромашка это что такое?» или, что еще лучше, подбегал ко мне и выдавал: «Дядя, а ты тоже, как дедушка, клизмишься?». Мать легонько шлепала его и учила: «Сынок, какая тебе разница ставит дядя клизму или нет? Нехорошо взрослым надоедать», а после виновато мне улыбалась.
Вскоре все так осточертело, что я стал сбегать в общий коридор. Стоял и часами смотрел, как пролетают мимо овражки, речки, полустанки, семафоры, насыпи.
До Москвы оставалось часов десять-двенадцать, и я уже мысленно рисовал встречу с братом, которого не видел несколько лет. Хотел вздремнуть, да Игнат Тимофеич опять затянул любимую тему. Я смылся в коридор, к окошку.
В одном из купе дверь была приоткрыта, было хорошо слышно, о чем говорят.
– Ты чья, егоза, такая?
– Мамана и папана, – весело щебетала девчушка.
– Танюша, Алисушка, присоединяйтесь, – предлагал кто-то, – вот чаек с баранками. Замерзли, наверное, на перроне? Посадку-то как долго не давали. Давайте, давайте, без стеснений, а то, не дай бог, заболеете…
– На отца похожа? На вас вроде нет, – спросил мужчина.
– На папу Игоря Алисочка похожа, – ответила девочка.
– Да, да, на папу, – подтвердил знакомый женский голос.
Я прижался лбом к холодному стеклу и представил ее, какой она была пять лет тому назад. Интересно, а сильно ли изменилась? А может, ничуточки, и все так же, как и тогда, пахнет ирисками, или, уже нет? Наверное, немного поправилась и стала от того еще красивей. Смеется ли, как и прежде, чуть запрокинув голову назад?
А потом на смену им – беззаботным и светлым воспоминаниям полезло что-то цепкое и костлявое, сжало мое сердце крепкой волосатой рукой и никак не хотело выпускать. Значит, все-таки Игорь женился на ней. Дождался. Ну что ж, он любил ее не меньше, чем я, да и прощать Таню ему было не за что.
Странно все же устроена жизнь, – размышлял я, – мы могли не встретиться вовсе. Волей случая я был заброшен в тихий городок под Пензой. Работал инженером на заводе по производству минеральной ваты. Хоть убей, за всю трудовую деятельность запомнил лишь один факт – чесались все по-черному: я, главбух, директор, мастера, рабочие и даже собаки, ошивавшиеся возле столовки.
До сих пор осталось загадкой, почему из нас двоих она выбрала тогда не его – веселого, крепкого, загорелого. Я и сейчас-то не особо возмужал, а тогда и вовсе был белобрысым и тощим. Ведь начинали гулять мы втроем, втроем ходили на последний сеанс в единственном кинотеатре. Но именно там, сидя между нами, она опускала голову на мое плечо и совала холодные ладошки в мои руки.
Я поселился у нее всего через какой-то месяц, съехав со съемной комнаты. Вечерами залезали на подоконник, с ногами, и пили чай, укрывшись за занавеской от всего ненужного. Интересно, с Игорем она так же, как мы, за занавеской, каждый вечер? Хотя глупо, конечно, у них ребенок, скучать не приходится.
Вот ведь, как занятно, получилось. Выходит, надо было ревновать ее к Игорьку, а я ревновал ко всем, кроме него, хотя он ни на минуту не скрывал свои чувства ни от меня, ни от нее. А еще другом считался! Почти два года коту под хвост! Ради кого?! Пришлось бросить завод и уехать прочь. Находиться рядом с ней не было сил, я бы перестал себя уважать, потому что тогда все равно бы простил.
Подумать только! Уехал всего на неделю! И вот вам, пожалуйста, первая же соседка выложила:
– Твою-то Игореха провожал каждый вечер. Только ты за дверь, а он уже туточки. Идут вечером, он сумку ее тащит и все талдычит: «Не бойся, Танечка, я сам с ним поговорю, все будет хорошо, не бойся, родная».
Были, конечно, какие-то жалкие оправдания, беременность, само собой, образовалась, а как же без этого! Твой ребенок!.. Что ты, как ты мог!.. Что ты там напридумывал, это же Игорь!..
И Игорек тоже хорош гусь! Взял бы да признался, что, да, мол, было. Так ведь нет. Я же еще и «козлиной» оказался. Что же получиться могло, поверь я Таньке тогда, что я ребенка Игоря своим бы считал?! Правильно я поступил, вот и доказательства: расписалась Танюшка с ним и ребенка родила.
– А вы далеко поехали? – прервал мои размышления голос из купе.
– Да нет, скоро выходить, к мужниной родне. Обычно плацкартом ездим, дорого в купе, только в этот раз билетов не было. Да и срок у меня большой, восьмой месяц уж, когда потом вырвемся.
– Ну, попрыгушка, ты кого хочешь: братика или сестричку?
– Блатишку! – ответила девочка.
И все же, почему так? Столько времени утекло, нет чувств, были да прошли, но как хочется увидеть Таню, хоть одним глазком, да и дочурку Игореву тоже…
Тут дверь купе открылась, и из него выбежала светловолосая девочка в шерстяном красном костюмчике. Подбежала к окну, посмотрела с минуту на быстро мелькающие березки, а после повернула голову в мою сторону и начала разглядывать, хлопая моими серыми, широко расставленными глазами и улыбаясь, в точности как я, – одним правым уголком рта.
На ватных ногам добрался я до своего места, еле-еле забрался наверх, отвернулся к стене и более, пока они не сошли, не вставал.
Там, всего за несколькими перегородками, сидели и пили чай с баранками: мое преданное и растоптанное мной самим прошлое и мое замечательное, но невозможное будущее. Мне безумно хотелось подойти, обнять их и сесть рядом, но кто я теперь был для них? Чужой, посторонний и абсолютно ненужный человек. Когда-то я выбрал иной путь, без оглядки стерев их тонкие линии со своей ладони. Возможно, впереди меня терпеливо ждала другая судьба, по крайней мере, мне хотелось в это верить. А здесь поздно было что-то менять, слишком поздно.