Геннадий Бублик. Яма. Маленькая повесть

                                                 Дна нет. Просто глубже не пускают.

 

 (Станислав Ежи Лец)

1. Астрофизик в Тетра Паке

У Корнилова на даче кто-то вырыл яму. Прямо посреди участка. Еще вчера, когда Виктор Феоктистович уезжал по делам в город — покормить рыбок в аквариуме, полить цветы, цветов в квартире было много, любил Корнилов это не мужское занятие: подкормить растения, повернуть горшочки к солнцу, отщипнуть увядшие цветки и пожелтевшие листочки, — все было в порядке. На даче Виктор Феоктистович жил в сезон, с мая по сентябрь, остальное время года довольствовался компактной двушкой: комнаты не проходные, санузел раздельный, кухня 9 квадратных метров. Да, еще и шестиметровая лоджия! Возрастом слегка за 35, он, знакомясь, всегда представлялся по имени. Не то, чтобы стеснялся старорежимного отчества, скорее полагал, что так выглядит моложе. Казаться моложе в глазах окружающих, считал Виктор, было важно. До сих пор не опутанный узами Гименея, он, тем не менее, не спешил определять себя в число заскорузлых бобылей. Корнилов верил, что где-то там, в сберкассе, в очереди по оплате коммунальных платежей, томится та, кто готова разделить с ним не только матрас кровати-полуторки, но и закаты-рассветы последующих лет. А также удручающе малые для кормильца семьи, добытчика доходы. До сих пор Корнилов такой спутницы не имел. Посильную помощь в подборе кандидаток периодически оказывала мама — какая же мать не желает счастья своему чаду? — к счастью Виктора, живущая в другом городе и потому не особо часто досаждавшая сыну.

Казалось, природа укомплектовала Виктора всем необходимым, что импонирует дамам детородного возраста: рост выше среднего, густая, не склонная к оскудению, темно-каштановая шевелюра, приятное, волевое лицо. Правда, в последний год наметилось маленькое брюшко, превратившее мышечную брусчатку живота в некое подобие неровной асфальтовой дороги. Впрочем, Корнилов не сомневался, месяц усиленных занятий спортом и живот снова приобретет былой вид. Справедливости ради, следует отметить, что и в таком, слегка запущенном виде, Виктор Феоктистович выглядел вполне презентабельно. Любопытствующий женский взгляд — буде такой оказался бы в одном из окон дома напротив, усиленный диоптриями бинокля, — узрев мужчину, выходящим из ванной, вполне удовлетворился заманчивой картиной. Лишенные кривизны сухие длинные ноги, поддерживали стройный корпус. По животу снизу вверх, огибая с двух сторон глубокую ямку пупка — спасибо акушерке! — взбегала дорожка черных волос. Чуть выше, в негустой поросли проглядывала темно-коричневая, величиной с чечевичный боб, родинка — немногочисленные допущенные счастливицы почему-то обожали ее трогать губами. Дорожка взбиралась на холмы грудных мышц и вольно разбегалась вширь, конфигурацией отдаленно напоминая карту Советского Союза. А на спине, на лопатках, курчавились небольшие «ангельские крылышки».

Кто бы сомневался, вот он — герой-любовник! Но в реальной жизни никогда не бывает все просто. Виктор Феоктистович был, как это ни прискорбно звучит, жертвой неразделенной любви. Еще в старших классах общеобразовательной школы Витей овладела, говоря высоким штилем, «одна, но пламенная страсть», он влюбился в звезды. Безрассудно, жертвенно, с пылом, возможным только в юности. Получив аттестат, Корнилов поступил в институт, по окончании которого получил диплом астрофизика. С восторгом неофита молодой специалист нырнул с головой в глубины космоса и вот тут-то испытал жестокое разочарование. Звезды не ответили взаимностью. Все так же маня и притягивая юношу, сами они оставались далекими и холодными. И сколько молодой астрофизик ни тянулся к ним, чаровницы оставались отстраненно недосягаемыми.

Отработав три года, с разбитым сердцем, Корнилов оставил науку и ушел преподавать в школу астрономию и физику. Его хватило только на один учебный год и теперь Виктор Феоктистович вот уже несколько лет трудился менеджером в фирме, стены которой украшали диаграммы и графики, вкупе со слоганами, типа «Наши Тетра Паки — самые тетрапакистые в мире!» и «Догоним и перегоним по гофротаре Китай!». Фирма занималась производством  различных упаковок — от Тетра Паков для соков и молока до коробок из гофрокартона. Параллельно Корнилов занимался репетиторством на дому. В малых дозах и находясь с глазу на глаз, он находил в себе силы общаться с молодой человеческой порослью.

Вернувшись на дачу после менее чем суточного отсутствия, яму Корнилов обнаружил не сразу. Отомкнув дом — ключ лежал под кирпичом, справа от крыльца, хотя прятать нужды не было, хозяин он был один, — снял городскую одежду и надел более подходящую для работ на участке: выгоревшую, когда-то темно-синюю, футболку с логотипом греческого коньяка “Metaxa”;  серые длинные шорты с вышитым на правой штанине красными шелковыми нитками эмблемой Red Bulls в виде бычьей морды и старые туфли, стоптанные, но очень удобные. Довершала картину панамка — крупные цветки ромашки на зеленом поле.

Прознав о приезде хозяина, явился Самсон. Потерся о ногу и, заглянув Корнилову в глаза, вопросил: «Пожрать дашь?» Как и все коты, Самсон был излишне самостоятелен, территорией своей считал не только участок хозяина, но и все прилегающие окрестности. Кои обходил исправно и столь же исправно метил границы своих владений. Хозяин Самсона, доброе, но глуповатое, по мнению кота, создание, метил свою территорию только в одном месте, да и то, внутри сколоченной из досок будочки, в которую и так никто кроме него не заходил. Бывало, кот сутками пропадал где-то и приходил только перекусить. Виктор сыпнул в пластмассовую синюю мисочку горсть сухого «Вискас»-ассорти, пришлепнул сверху двумя чайными ложечками «Кити-Кэт» (говядина в холодце) и Самсон, довольно урча, принялся за еду. Корнилов снял с полки небольшое лукошко, плетенное из ивового прута — когда вчера уезжал в город, на грядке краснело много ягод клубники-ремонтанки.

Соберись Виктор не по ягоды, а, положим, нащипать к обеду зелени, что росла в дальнем углу дачи, все могло закончиться плачевно. При самом пессимистическом раскладе — переломом шеи. Но поскольку грядка с клубникой находилась в середине участка, глаза уже издали принялись высматривать спелые ягоды, и потому яма была обнаружена вовремя. Большая, примерно два метра в диаметре, яма съела часть клубничной грядки, прихватила изрядный кусок садовой дорожки.

Не доходя пары шагов до неожиданного препятствия, Виктор Феоктистович остановился. Вытянул шею, взглядом пытаясь оценить глубину выемки. Оглянулся на домик, словно в поисках подтверждения того, что ошибки нет, и он находится на принадлежащей ему территории. Перехватил лукошко в левую руку и осторожными шажками двинулся вперед. Остановился на самом краю. Волоски на голой ноге зашевелились и встали дыбом. Так чистые волосы на голове тянутся за расческой, наэлектризовавшись от трения о зубья гребня.

Глубина ямы, хотя дно просматривалось нечетко, словно скрытое маревом, навскидку была тоже метра два, то есть — почти идеальный цилиндр. Скорее всего грунт извлекали ковшом экскаватора, а потом стенки подчистили лопатой — на стенках четко прослеживались следы лезвия шанцевого инструмента. «Как могила», — подумал мужчина, хотя общего между прямоугольником и кругом не было ничего. Кустики клубники и помидоров вплотную подступали к краям ямы. Но вот странность, отметил мысленно Виктор: ни один листик, ни единый усик не нависал над пустым пространством. Была и еще одна странность: вокруг ямы он не увидел и следа вынутой земли.

Медленно пятясь — повернуться спиной и удалиться, как подобает Венцу эволюции, мешал ни на чем не основанный страх: вдруг из ямы появиться большая черная рука, ухватит за ногу и утащит на дно — Виктор отступил к домику. Слепо нашарил ступеньку крыльца, сел и только тогда перевел дух. Пальцы, судорожно сжимавшие все это время ручку корзинки, побелели от напряжения.

Все неизвестное — пугает. Тем более, неизвестное, возникшее внезапно. Этот страх передан нам предками на генетическом уровне: то, что не поддается объяснению и опыту, таит, как правило, опасность. Беспечные герои погибают. Выживают внимательные и осторожные.

— Ладно, кому-то, кому и зачем — это второй вопрос, понадобилось взять землю с моего участка, — Звук собственного голоса придавал уверенности. — Как Они умудрились ее вывезти? Экскаватор явно не подгоняли, следов от колес нет, растения не примяты и не сломаны. Хорошо, положим, копали лопатами. И землю выносили в ведрах в стоящую на дороге машину? Тоже не похоже. Перенести вручную восемь кубов грунта и не протоптать дорожку? И при этом не просыпАть из ведер? Нереально. Создается впечатление, что земляной цилиндр извлекли целиком и унесли. Или наоборот, вдавили гигантским пуансоном в земную твердь. Но на дне ямы не было видно ни кустиков клубники, ни раздавленных ягод. Только голая земля.

Поразмышляв еще некоторое время и осознав, что ничего путного придумать не получится, Корнилов решил порасспросить соседей. Не может быть, чтобы они ничего не видели. Придя к этой мысли, Виктор решительно поднялся с крыльца.

 

2. Балерина и Вась-Вась

Выйдя за калитку, Корнилов едва не столкнулся с садовой тачкой, до верха груженной коровьим навозом. Немеханизированное транспортное средство с видимым усилием толкал тщедушный мужичонка. Росточком, едва превышающим минимальный призывной, то есть, чуть выше полутора метров, узкоплечий и тонкорукий. Будь говнорикша девушкой, можно было сказать, что он щеголяет топлесс. Но поскольку он был мужчиной, на языке лычек, марш-бросков и нарядов вне очереди его внешний вид назывался «форма одежды “голый торс“». Линялое, пузырящееся на коленях трико и сандалии на босу ногу — вот и весь наряд. Верхняя часть туловища была двухцветной: дочерна загоревшие до средней трети плеча руки и едва тронутое загаром тело — определенно, человек долгое время находился под солнцем в футболке. Мужичонка, увидев Виктора, остановился, поставил тачку на упор и с видимым облегчением выпрямился. На его худосочной, впалой груди крупно синела татуированная надпись, выполненная затейливыми буквами старославянского алфавита: «Не перевелись еще на Руси богатыри». Корнилову подумалось, какой надо обладать самоиронией и в то же время гордиться принадлежностью к великому народу, чтобы наколоть на собственном теле эту фразу.

— Хозяин, перегной нужен? — поинтересовался «богатырь». — Хороший, перепревший. Задешево отдам.

— Этой субстанции, — указал движением подбородка Виктор Феоктистович, — чтобы стать компостом, как минимум до конца лета надо преть.

Читайте журнал «Новая Литература»

— Чево? — озадаченно поскреб затылок вольный торговец.

— Да это я — так. О своем. Нет, спасибо, перегной мне без надобности, — и он, обогнув тачку на тягловой мужской силе, двинулся дальше.

Слева участок Виктора соседствовал с дачей журналистки. В прошлом — балерины, теперь слегка располневшей, но до сих пор сохраняющей грациозность и эфирность движений. Оставив Терпсихоре — терпсихорово, служительница музы вела в городской газете колонку светской жизни. Несмотря на возраст, а была соседка ощутимо старше Виктора, женщина была твердо убеждена, что все люди — хорошие. К Корнилову дама относилась тепло, неизменно называя Витюшей. Виктор Феоктистович старательно убеждал себя в том, что любовь, сияющая в глазах женщины, когда та смотрела на него, имела чисто материнскую природу. При встречах журналистка обожала рассказывать истории о счастливых парах. Таких, как Пугачева и Галкин, Бабкина и Гор. Виктор увидел, что соседка занимается срезкой цветов. Взявшись за калитку, он не стал открывать ее, а окликнул:

— Добрый день, Ольга Саввишна! Бог в помощь!

Женщина, услыхав обращенные к ней слова, выпрямилась, бессознательным жестом придержав ладонью поясницу, и посмотрела на гостя. Радостно улыбнулась — от уголков глаз разбежались «гусиные лапки» — и помахала рукой:

— Здравствуйте, Витюша! Спасибо, но Бог — такой лодырь! Скажу вам по секрету, если сам не возьмешься за дело, Бог не поможет, — говоря это, Ольга Саввишна уже шла к замершему у калитки Корнилову. В правой руке экс-балерина сжимала садовые ножницы, тогда как свободной левой продолжала приветствовать гостя, словно тот был завернувшим на огонек премьер-министром.

— Витюша, вы читали последнее интервью с Галкиным? Я имею в виду Максима. То, где он признается, насколько счастлив в браке с Аллой Борисовной? — Виктор Феоктистович, опершись о калитку, отрицательно мотнул головой. — Ну, как же! Очень хорошее интервью, много полезного можно почерпнуть из него. Максим признался, что любовь к Алле Борисовне окрылила его. Что он вновь чувствует юношеский задор, и словно помолодел.

— До состояния памперсов? — поинтересовался Виктор.

— Ну, какой Вы право! — Ольга Саввишна кокетливо шлепнула ладошкой по руке соседа. Совсем легонько, шутя. — А Филипп до сих пор сожалеет о разрыве с примадонной. И Женечка Гор счастлив с Надюшей Бабкиной. Об этом сама певица сказала. Я вам больше скажу, Витюша. Если у молодых людей что-то здесь имеется, — она постучала кончиком указательного пальца себя по лбу, заодно поправив выбившуюся из-под косынки прядку волос, — они прекрасно понимают, что испить любовь полной чашей можно только из рук женщины умудренной и пожившей. Во всех смыслах. Молодые девушки не способны подарить мужчине все прелести интимной, в лучшем понимании этого слова, жизни. В силу отсутствия должного опыта.

Говоря это, собеседница доверительно положила ладонь на руку молодого человека. Корнилов предпочел думать, что это случайный жест.

— Кстати, о чаше! — между тем воскликнула умудренная соседка. — Совсем запамятовала, какая дорожка пролегает через мужской желудок. Давайте-ка я вас чаем, Витюша, напою. Зеленым. Да листик свежей мяты в чашку бросить — вкуснота! С клубничным вареньем этого урожая. Утром сварила и еще по банкам не разлила, — и, видя, что сосед колеблется, добавила. — И пенки на блюдечке. Для вас сберегла, как знала, что зайдете.

Пенки решили всё. Сызмальства Витя обожал эту сладкую воздушную массу, всплывающую на поверхности при варке ягод. Любых. Но лучше всего — ягод вишни. В своей табели о ценностях, пенку Корнилов ставил намного выше новогодних мандаринов. Виктор решительно толкнул калитку.

Чаевничали на свежем воздухе, в беседке, увитой плющом. Кипяток разливали из электрочайника — kettle jag, назвала на английский манер кипятильное устройство хозяйка. Начищенный, сияющий в лучах солнца ведерный самовар — для двоих объем слишком велик — стоял на земле поодаль. Зеленый чай с листиком мяты, налитый в пиалу-кисушку со среднеазиатским орнаментом на боку, был действительно хорош. Ольга Саввишна плавным — со значением — жестом поставила перед гостем розетку с вареньем и блюдце, полное розовой воздушной массы, источающей слабый ягодный аромат — пенки с варенья.

— Ольга Саввишна, — начал Виктор, когда первая пиала чая была выпита, и блюдце с пенками наполовину опустело, — вы со вчерашнего обеда и до сегодняшнего утра в город не уезжали?

— Нет, Витюша. Вареньем занималась. А вот вас не было на участке. А почему вы спросили?

— Понимаете, Ольга Саввишна, пока я отсутствовал, казус непонятный на даче приключился. Яму кто-то у меня выкопал. Прямо посреди участка. Большую, метра на два и глубины такой же. Вот и подумал, возможно, вы видели посторонних.

— Нет, — покачала головой соседка, — я бы непременно запомнила. Я постоянно поглядываю, вдруг понадоблюсь зачем-нибудь вам, — сказав это, женщина смущенно потупила взор.

— А ночью? — молодой человек проигнорировал явный знак. — Может ночью? Люди или техника? Если тихо работали, вы могли и не услышать.

— И ночью никого не было. Я сплю чутко, сторожко. Это молодые в сон, как в омут проваливаются. А меня думы всякие посещают. Этой ночью четыре раза просыпалась. Встану, подойду к окну, занавески раздвину — не светится ли ваше окошко, вдруг вернулись из города. Никого не было, с уверенностью говорю.

Допив чай, и сердечно поблагодарив радушную хозяйку, Корнилов откланялся. Оставался еще сосед справа, пенсионер Василий Васильевич, которого за глаза все величали не иначе, как Вась-Вась. Он обитал на даче безвылазно и наверняка мог что-то видеть. Подобрав небольшой камень, Корнилов громко постучал им по железному столбику калитки.

— ВасильВасилич! — громко позвал он. — Вы не заняты, к вам можно?

— Это кто? Ты, что ли, Витёк? — раздалось откуда-то справа. — Проходи! Проходи, конечно. Соседу всегда рад!

Толкнув калитку и пошаркав подошвами, вытирая предполагаемую грязь, Виктор Феоктистович шагнул на чисто подметенную дорожку.

— Вы где, ВасильВасилич?

— Да здесь я, за помидорами!

Справа кустились мощные томаты сорта «Бычье сердце», для устойчивости подвязанные к воткнутым в землю длинным кольям. Ягоды, пока еще зеленые, но уже крупные и тяжелые, отягощали зеленые ветви растений. Там-то, на узкой тропинке между грядками с помидорами и огурцами, Виктор и обнаружил хозяина дачи.

Вась Вась сидел на корточках, спустив штаны. Еще не тронутый старческой дряблостью оголенный зад, сиял ослепительной белизной на фоне яркой огуречной зелени.

— Ох, простите, Василь Василич. — попятился Виктор. — Вы тут делом важным заняты. Я в другой раз зайду к вам.

— Да ты не тушуйся, сосед. Я тут не тем, про что ты подумал, занимаюсь, — Вась-Вась привстал и, повернувшись, продемонстрировал визитеру свой тыл.

Корнилов сморгнул. Он готов был увидеть совсем не то, что предстало его глазам: из анального отверстия старого дачника, вверх на шпалеру, тянулась длинная огуречная плеть. «Словно комнатная собачка на поводке», — подумал Виктор.

— Понимаешь, вконец меня геморрой замучил. А тут на днях по ящику передачу увидел. Этот… не помню, как его… что-то там с кошками. О! вспомнил, Закошанский, кажись так, ведет. Собрал в студии народных целителей. Малахова с его уриной, еще других… И в этой передаче одна целительница, симпатичная, между прочим, барышня, рассказала свою метОду. Надо взять маленький огурчик, сшелушить пупырышки, чтобы не кололись и прямо как есть — на плети, вставить в задний проход. И так сидеть. Один сеанс длится четыре часа. Двойной эффект, я тебе доложу, этим достигается. С одной стороны, огурчик растет внутри твоего организма и получает удобрение, скажем так, «из первых рук». А с другой — отдает свои молодые силы геморройным шишкам, лечит их. Вот, решил попробовать. Третий сеанс уже. Да ты не отворачивайся, голых мужиков в бане не видел что ли?

И действительно, Корнилов во время рассказа соседа, блуждал глазами по сторонам. Заставив себя опустить взгляд на собеседника, он спросил:

— И что, один и тот же огурчик суёте… в себя?

— Зачем один? Всякий раз — другой. Вон они, голубчики, висят на плетях. Получили свою дозу удобрения. Правда, только те, что в нижнем ряду растут. До верхних — корпусом не дотягиваюсь.

Разговаривать, находясь в разных плоскостях, было не очень удобно, и Виктор присел рядом с соседом на корточки.

— Так, а чего штаны не спускаешь? — спросил Вась-Вась. — Попробуй, оздоровись.

— Спасибо, Василь Василич, меня сия скорбная проблема обошла стороной.

— Счастливчик! — с неприкрытой завистью отозвался страждущий и философски добавил. — Хотя, от профилактики вреда еще никому не было. А чего хотел, Витек? С чем пришел?

— Странность у меня приключилась. Вчера во второй половине или сегодня ночью кто-то яму вырыл. Большую. Прямо посреди моего участка. И землю всю вырытую унес. Может вы видели, чьих рук это дело?

— Не видел, — уверенно откликнулся бдительный сосед. — Я вчера весь день на участке был, видел, как ты уезжал. Никого не было. И ночью, у меня был ночной лечебный сеанс, четыре часа просидел на корточках — тоже. Луна полная была, мне твой участок отсюда, как на ладони.

— Но кто-то же это сделал? — задумчиво произнес Виктор.

— Не видел, но знаю точно, кто украл твою землю, — с убежденностью в голосе отозвался Вась-Вась. — И прямо так тебе и доложу: олигархи скоммуниздили. Больше — некому.

— Так уж и олигархи, — усомнился Корнилов. — Зачем им моя земля? Была бы унавожена, можно понять, а так, я и удобрения в этом году почти не вносил.

— Как это зачем?! — в возбуждении сосед вскочил столь стремительно, что огурчик выскользнул из «гнёздышка» и Вась-Вась, пыхтя от усердия, вынужден был снова водворить его в зону страдания. — Ты сам, Витёк, подумай! Эти олигархи, где только могут народную землю под себя гребут. Черноморское побережье все захватили, к Байкалу скоро не подойти. В Подмосковье Истринское водохранилище плотно, как тля на сочном листе, облепили, участок к участку. Да в любом городе лучшие куски отхватывают. Они это! По принципу: с паршивой овцы — хоть шерсти клок. Точно тебе говорю. У них и ищи свою землю.

— Василь Василич, а не тяжело вот так на корточках четыре часа высидеть? — поняв, что ничего путного от соседа не узнает, Виктор решил сменить тему.

— Тяжело, конечно. Колени ужас как затекают. Но я приспособился. Когда уж совсем невмоготу становиться, я на четвереньки опущусь и так, на карачках, словно цепной пес, туда-сюда прогуливаюсь, насколько длина плети позволяет. После процедуры, правда, встаю с трудом. Спасибо, ты мне сеанс скрасил, осталось 43 минуты сидеть всего.

Корнилов поднялся с корточек, поблагодарил соседа за помощь в расследовании и направился к себе. Сопоставлять и думать. Уже у калитки его догнал голос соседа:

— Ты, Витёк, запомни, одна гонорея приобретается в удовольствиях, а геморрой, он в усилиях и натуге зарабатывается… Хотя лечить и то, и то одинаково хлопотно.

 

                                                 3. Ни дна, ни покрышки!

   Ни к каким олигархам Корнилов, разумеется, идти не собирался. Ни к местным, ни к тем, что в столице обретаются. И вовсе не потому, что не находил сил забрать у них свою землю, а просто не верил в то, что она могла вдруг срочно понадобиться какому-нибудь Потанину или Батуриной. Самое верное — это смириться с пропажей земли. Но и оставлять яму в самом центре дачи тоже не годилось. Лучший вариант — купить пару самосвалов земли и засыпать котлован. И тут Виктор, очень к месту вспомнил давешнего богатыря с тачкой навоза. Есть смысл поступить по-другому. Можно устроить хорошую компостную яму. Правда, самое место ей где-нибудь в дальнем неприметном уголке, да и заполнять такой объем долго. Но если нижнюю треть, а то и половину ямы засыпать каким-нибудь хламом, то задумка казалась неплохой. После весеннего ремонта домика (снос одной внутренней стены и перепланировка),  на задах у забора высилась довольно внушительная куча строительного мусора, были еще стволы спиленных яблонек, пораженных грибком, еще что-то, что он никак не мог собраться и вывезти на свалку. А сверху можно наваливать выполотую траву, опавшие листья, пищевые отходы. Да мало ли. Можно и отходы собственного организма туда же. На удобрение.

Размышления прервал Вась-Вась. Текущий сеанс закончился, и он подошел к меже.

— Витёк, огурчики-то эти через месячишко аккурат дорастут до нужной кондиции. Ты в гости загляни, малосольные огурчики под водочку — первое дело!

— Непременно, Василь Василич, — откликнулся молодой человек, втайне надеясь, что к тому времени сосед забудет о приглашении.

Сначала Корнилов уложил в тачку обломки кирпичей и большие куски штукатурки, затем пересыпал промежутки мелким строительным мусором. Приподнял ручки, пробуя вес, и остался доволен. Прикатив тачку к краю ямы, перевернул ее — со дна ямы поднялось белесое облако пыли — и покатил за новой партией. Вторая порция мусора последовала за первой, и Виктор уже отправился за третьей, когда еще не вполне оформившееся ощущение некоего несоответствия заставило его замедлить шаги, а потом и остановиться. Бросив тележку посреди дорожки, Корнилов повернулся и медленно двинулся назад. Осторожно заглянул в яму, где еще клубился туман цементной пыли. Мгновения спустя пыль улеглась и его глазам предстала черная поверхность дна. Ни кирпичей, ни штукатурки, ни порванного бумажного мешка из-под цемента в яме не было. Только влажно поблескивала голая земля. Мужчина обошел яму и заглянул с противоположной стороны. Ничего не изменилось. По-прежнему, ни следа выгруженного мусора.

Третью тачку Виктор загрузил только крупными обломками кирпича: четвертушками и половинками. У ямы, взяв в каждую руку по куску, швырнул их вниз, один за другим. Глаз успел уловить момент соприкосновения обломка с земляной поверхностью, а в следующее мгновение — лишь девственно чистая плоскость дна. Весь следующий час Виктор Феоктистович бездумно швырял в земляную ненасытную пасть все, что попадалось под руку: куски распиленного ствола яблони; камни; ветки и траву; что-то, чего он позже не смог вспомнить. Даже новенькую, блестящую золотом десятирублевую монету бросил. Все исчезло бесследно.

Именно с этой минуты, когда лишился 10 рублей, Виктор Феоктистович стал для себя называть яму Ямой. Именно так, с большой буквы. Хотя уже тогда отчетливо осознал, что это никакая не яма, а некое непонятное Явление. Объяснения которому он найти не мог. Один раз, сгоряча, даже обозвал Яму прорвой:

— Вот же прорва! — вскричал Корнилов. — Утроба ненасытная! Прямо, как человек! — но тут же прикусил язык из опасения, а вдруг оскорбление будет услышано Кем-то или Чем-то.

Бывший астрофизик — убежденный атеист — никогда не верил в существование инопланетного разума, отгонял от себя эти мысли и сейчас. Это, подумал он, либо доселе неизвестный науке природный феномен, либо, что тоже исключить нельзя, дело рук вполне конкретных людей. Разумеется, ни Березовского и не Абрамовича. Зачем бы им это? Да и знаний не хватит. А вот разработкой ученых из организации, из которой вышел Президент, временно исполняющий обязанности Премьера, вполне могло явиться. Только почему в качестве площадки для эксперимента выбрана его дача — совершенно непонятно. Да, Россия лишилась испытательного полигона под Семипалатинском, но что полезного разработчики могли получить здесь? Строительный мусор? Выполотые с корнем сорняки? Маловероятно, что весь этот дорогостоящий проект был затеян только ради того, чтобы выманить у Корнилова десятирублевую монету.

В производителе упаковок Тетра Пак проснулся дремавший ученый. Виктор Феоктистович вспомнил, что на улице, через три дачи от его, уже неделю валяется труп сдохшей собаки. До сих пор, ничего органического, если не считать сорняков с дровами, Корнилов Яме не скармливал. Прихватив большой кусок полиэтиленовой пленки, которой он прикрывал рассаду от утренних заморозков и нитяные перчатки, Виктор покатил тачку на улицу. Собака лежала на прежнем месте. За прошедшие жаркие дни дворняга средних размеров раздулась до габаритов откормленного взрослого алабая и, как ни странно, ассоциировалась с Грузией. По убеждению Корнилова, так должен выглядеть туго наполненный вином бурдюк.

Расстелив пленку на земле, он натянул перчатки и, ухватив собаку за задние лапы, перетащил ее на полиэтилен. При этом действии, непрочная вследствие процессов разложения шкура лопнула, издав звук «пфф!» и из прорехи посыпались маленькие белые черви — мухи успели позаботиться о продолжении рода. Эх, сюда бы сейчас рыбаков, подумал Корнилов, опарыш — лучшая наживка на рыбу.

Загрузив труп животного в тачку, пытливый экспериментатор медленно покатил к себе на участок. Легкий теплый ветерок дул против движения и Виктору пришлось двигаться окутанным незримым облаком гнилостных ароматов. У Ямы Корнилов для чистоты эксперимента развернул пленку и вывалил собаку «как есть». И ничего не произошло. То есть, псина исчезла, как и всё, что падало в Яму до нее. Виктор представил, как на столе перед «конторскими» учеными внезапно возникает тулово дохлой собаки, сыплющее, как из рога изобилия червями и довольно хихикнул.

И тут его посетила мысль, которая, по идее, должна была бы прийти в голову в самом начале. Корнилов подошел к штабелю, сваленному у стены домика: доски, палки для подвязки помидоров, прямые обрезки стволов деревьев — у рачительного хозяина все может пойти в дело, — и выбрал длинную тонкую жердь. Держа ее наперевес, словно рыцарскую пику, Виктор двинулся к Яме. Ни дать ни взять, Дон Кихот, сражающийся с ветряной мельницей.

Перехватив жердину ближе к концу, Виктор Феоктистович ткнул ею в пустоту. С глухим, отчетливым стуком палка уперлась в твердое и остановилась. Наклонившись, Виктор посмотрел вниз: конец палки упирался в дно ямы. Он потыкал шестом в разных местах и везде натыкался на твердый грунт. Все закончилось? И Яма стала обычной ямой? Возможно Кто-то, получив «в подарок» дохлую собаку обиделся и перевел тумблер в положение «Выкл.»?

Удерживая жердь правой рукой, Виктор наклонился, подобрал четвертушку кирпича и метнул ее вниз, целясь как можно ближе к палке. Кирпич беззвучно исчез. До следующего обломка было не дотянуться, он лежал в метре от Виктора, и Корнилов сделал шаг, выпустив из руки деревянный щуп. А когда обернулся, то не увидел свой исследовательский инструмент. Он пропал. Чувствуя, что некая разгадка близка, Виктор принес еще одну жердь и испробовал дно. То, что оно снова присутствовало, его не очень удивило. Поставив жердь перпендикулярно дну, Корнилов медленно разжал пальцы и проследил за тем, как та быстро укорачивается, словно пожираемая голодной пастью. Вот исчезли последние двадцать или тридцать сантиметров. По всему выходило, что когда предмет был связан с ним, Корниловым, дно Ямы становилось непроницаемым. Но стоило разорвать эту связь и дно тоже исчезало.

— Витюша! — окликнула Корнилова Ольга Саввишна, стоя на границе своего участка. — Вы конечно знаете американскую певицу Тину Тёрнер? Очень талантливая и энергичная исполнительница, должна вам сказать. И это несмотря на свой уже не юный возраст. Да-да, она — мать четверых детей и даже бабушка. И хотя дети были зачаты и рождены в любви, семейную жизнь с первым мужем Айком никак не назовешь идиллической. Айк частенько ее бил и даже гонялся за ней с топором, видимо желая расчленить. В конце концов, Тина с ним разошлась. И вы представляете, Витюша, она таки встретила Мужчину своей мечты. Его зовут Эрвин и он моложе своей избранницы почти на тридцать лет! Эрвин тоже без ума от Тиночки. Он души в ней не чает. И, кстати, вы не одолжите мне свой телефон? Мне необходимо совершить один звонок в редакцию, но мой почему-то отказывается работать.

Корнилов достал из кармана Samsung и, подойдя к соседке, протянул ей мобильник. Ольга Саввишна потыкала пальчиком в кнопки, набирая номер, и приложила трубку к уху. Однако, несколько секунд спустя разочарованно вернула телефон.

— Ваш тоже, оказывается, не работает.

— Может разрядился? — пробормотал Виктор Феоктистович, принимая мобильник. Заряд аккумулятора оказался полным, с дисплея довольно щурилась пушистая мордочка Самсона, но вот в иконке антенны не было ни одного деления.

— Вы узнали название организации или имена работников, которые вырыли у вас яму?

— К сожалению, нет. Но выяснением этого я сейчас как раз и занимаюсь, Ольга Саввишна.

— Хорошо. И когда освободитесь, может пригласите меня к себе? Исключительно как соседку, — поспешила заверить его женщина. — Хочу помочь вам сварить варенье из клубники. Консервирование — не тот раздел домоводства, в котором мужчины преуспевают.

— Непременно, Ольга Саввишна!

С этими словами соседи разошлись, и Виктор продолжил эксперименты. Среди нужного хлама имелись у Корнилова старые ржавые шестерни от какой-то сельхозтехники. То ли от трактора, то ли от молотилки, а может и от веялки. Где и когда он их подобрал, Виктор уже не мог припомнить, но на даче использовал часто. Например, придавливал углы пленки, когда укрывал рассаду. Чтобы ветер не сдувал. Виктор Феоктистович выбрал одну, наиболее увесистую и привязал к ней длинный капроновый шнур — получилось приспособление, отдаленно напоминающее строительный инструмент отвес.

Шестерня, опущенная на шнуре, уперлась в твердый грунт. Корнилов вытащил ее наверх, вытравил шнур, делая его длиннее и, намотав свободный конец бечевки на кулак, швырнул металлическое кольцо в Яму. От мощного рывка он едва устоял на ногах: туго натянутый шнур вибрировал, уходя в землю  Расставив для устойчивости ноги пошире, Виктор потянул за веревку. Ему пришлось приложить определенные усилия и когда шестерня, наконец, выползла из земли, сопротивление исчезло. На сей раз экспериментатор не удержался и шлепнулся задом на землю. При ближайшем рассмотрении шестерня не только не пострадала, она — изменилась. Теперь она выглядела так, словно только что покинула станок фрезеровщика: ржавчина, густо покрывавшая до этого металл, полностью исчезла, и блестящее железо сияло в лучах заходящего солнца. Более того, полностью восстановились выломанные зубцы — хоть сейчас ставь шестерню в механизм.

Взглянув на солнце, которое уже почти касалось крон деревьев, Корнилов решил, что на сегодня достаточно. Однако, прежде чем уйти отдыхать и подумать, следовало сделать еще одно дело. Выбрав в штабеле доски нужного размера, он быстро сколотил щит, которым накрыл Яму. Ночной охотник Самсон вполне мог сигануть в нее, не будь деревянной преграды.

Раскланявшись с помахавшей ему Ольгой Саввишной, Виктор Феоктистович отбыл ко сну. Спал беспокойно, всю ночь снилось что-то сюрреалистично-сумбурное, чего, проснувшись, он вспомнить не смог.

На следующее утро, умывшись и наскоро позавтракав, Виктор отправился к Яме. Первое, что он увидел — зияющий черным распахнутый рот Ямы. Крышки не было. То есть, ее не было вообще. Ни на Яме, ни рядом с ней. Крышки, которую он сколотил вчера вечером, не было нигде. Но не это заставило Корнилова замереть на месте, а то, что он увидел рядом с Ямой.

4.      Остепенённый ботаник.

   Николай Тарасович Убейволк, для старинных школьных друзей — попросту Кол или задерикоза, был ботаником. Но не в том смысле, который вкладывается сейчас в это слово. Он был настоящим ботаником и преподавал в местном Государственном университете. Более того, Убейволк имел степень кандидата биологических наук. Диссертация, которую он написал для защиты, называлась «Изменчивость покровной растительности на различных суглинистых почвах Нечерноземья». Впрочем, за знание лобковой растительности студенток родного биологического факультета ботаник Убейволк мог по праву иметь докторскую степень. Впервые женившись еще на первом курсе, на сегодняшний день скромный ученый имел опыт пятикратного пребывания в официальном браке и некоторого количества — в гражданском. Такой длинный послужной список объяснялся вовсе не скверным характером Николая Тарасовича, характер он имел как раз легкий и веселый. Просто пытливый ум истинного ученого и жажда познания нового каждый раз толкали его от одного лона к другому. А, возможно, он, подобно трактористу, передовику сельского хозяйства, обладателю вымпела «Победитель посевной», стремился вспахать и засеять множество полей одновременно. Однако, последний месяц Николай Тарасович всеми фибрами души впитывал сладостную жизнь холостяка.

Именно к нему решил обратиться за советом и помощью Виктор Феоктистович Корнилов, памятуя, что они лет пять просидели за одной школьной партой. Но это случилось несколько позже. А пока:

Крышки на Яме не было. Но не это заставило Корнилова замереть на месте, а то, что он увидел рядом. Растения. И особенно — клубника. Маленькие резные листочки которой, теперь выглядели, как листья больших лопухов или экзотического растения монстроза. Среди листьев тут и там краснели ягоды, величиной с хороший болгарский перец, из которого получается такое вкусное лечо! Рядом на толстых ветках висели, начинающие буреть головы полуторагодовалых детей — помидоры. Но, несмотря на разросшиеся заросли, ни один лист не нависал над Ямой. Машинально, все так же пребывая в ступоре, Виктор Феоктистович перевел взгляд на участок Ольги Саввишны: белые цветы ромашки высотой и размерами могли поспорить с подсолнухом…

Громкий крик, полный ужаса и боли, вывел Виктора из оцепенения. Протяжный, на одном звуке А-А-А-А!!!, призыв о помощи заставил Корнилова (Чип и Дейл спешат на помощь) броситься вперед, не разбирая дороги. Преодолев одним длинным прыжком межевые кусты черной смородины, Виктор Феоктистович оказался на участке соседа. Вась-Вась стоял на четвереньках, прикованный, словно галерный раб цепью, огуречной плетью к шпалере. Рот пенсионера чернел провалом в безостановочном крике, по морщинистым щекам текли слезы. А вокруг, как и на участке Корнилова, царило буйство огородной флоры — дедушка Мичурин от зависти повесился бы на ветке любимой груши: великанских размеров помидоры «Бычье сердце», розовеющие шапочки ягод малины на голову, как минимум школьника младших классов и огурцы. Величиной с хороший кабачок, они тяжело свисали с плетей, густо оплетавших шпалеру. Судя по ярко-зеленому цвету, огурцы еще и дальше собирались наращивать объем и длину.

По всей видимости, Вась-Вась проводил утренний сеанс антигеморроидальной терапии, когда произошел взрыв роста — одна из плетей торчала из черного хода его организма. Корнилов подбежал к страдальцу и, ухватившись обеими руками за плеть, попытался выдернуть огурец из жертвы народной медицины. Результатом явился новый, еще более громкий крик боли. Попытка порвать плеть тоже не увенчалась успехом. Толщиной с большой палец руки, по плотности зеленый жгут напоминал резину.

Виктор заметался по участку в поисках подходящего инструмента. Случись в этом нужда на его даче, проблем бы не было. Он вечно бросал лопаты, цапки и грабли там, где работал (и бывало, подолгу потом их искал). У аккуратиста-соседа каждый инструмент знал раз и навсегда определенное ему место.

Так и не найдя ничего подходящего, Корнилов подбежал к домику Василия Васильевича, совершил широкий мах и всадил ногу в окно. Раздался звон разбитого стекла, посыпались осколки. И хотя у дачного строения фундамент был невысоким, ногу пришлось задрать высоко. Так, что пятка зацепилась за раму, и Виктору некоторое время пришлось прыгать на одной ноге, высвобождая плененную. Зато он в итоге стал обладателем длинного и кривого, как турецкий ятаган, осколка.

Зажав стекло в руке, спасатель подступился к дачнику-неудачнику и двумя взмахами перерезал толстую плеть. По крайней мере, теперь возникла уверенность, что огурец внутри Вась-Вася прекратил дальнейший рост.

— Что это? — простонал, все так же стоя на четвереньках, сосед. — Неужели это удобрения моего организма так подстегнули вегетацию растений?

— Потом. Все объяснения потом, — пробормотал Виктор, нашаривая в кармане мобильник. «Скорую» вызвать не удалось, связи не было.

К счастью для пострадавшего, у дачи напротив стояла старенькая «шестерка». Виктор Феоктистович скорой трусцой побежал к хозяину автомобиля и, торопясь, проглатывая окончания слов, попытался объяснить проблему. Мужчина оказался понятливым, и пару минут спустя они вдвоем уже грузили страдальца на заднее сиденье. Для обеспечения наибольшего комфорта в пути, беднягу уложили на живот. Виктор сел на пассажирское сиденье рядом с водителем и тот, стараясь ехать осторожно на ухабистой дороге, двинулись за медпомощью. Вась-Вась то тихо постанывал, видимо привыкая к распирающей боли, то затихал и тогда Виктор тревожно оборачивался проверить, все ли в порядке. Поскольку несчастного второпях уложили, как был, то есть, даже не натянув ему штаны, огрызок огуречной плети торчал между ягодиц, как поросячий хвостик. И так же подрагивал в такт движению. Корнилов подумал, что если все обойдется, соседа можно будет называть не Вась-Вась, а Наф-Наф, Ниф-Ниф или Нуф-Нуф.

В приемном покое городской больницы, после осмотра хирургом, пострадавшего погрузили на каталку и споро увезли в операционную. Спустя час томительного ожидания, Василий Васильевич (уже натянув штаны) вышел из операционной своим ходом. Следом вышел довольно улыбающийся хирург. Сказав, что благодаря пациенту он освоил смежную профессию повара, хирург протянул Вась-Васю лоток, на котором высилась горка мелко измельченного огурца.

— Вот, можете заодно приготовить себе окрошку, один из ингредиентов я уже нашинковал!

Как потом рассказал спасенный больной, врач просто-напросто измельчил скальпелем огурец внутри Василия Васильевича и выскреб полученное крошево ложкой.

— Вообще, доложу я вам, — сказал Вась-Вась водителю и Виктору, пока они шли к машине, — я раньше этих, которые с нетрадиционной ориентацией, терпеть не мог. А теперь вот сочувствую им. Это сколько же неудобства приходится пережить этим гомикам внутри организма. И за ради чего? Удовольствия, кроме боли, никакого. Хотя, и к боли можно привыкнуть, — задумчиво добавил он. — И вообще, хорошо, что у меня возраст уже такой. Успокоившийся. Будь я помоложе, ни в жисть больше не стал совать в женщину свой баклажан. Только представлю, сколько им это неприятностей, поди, доставляет, так жалость берет. А они, сердешные, не желая нас обидеть, находят в себе силы еще и постанывать. Как бы от удовольствия. Вы, молодые, возьмите это на заметку, не мучайте понапрасну женщин.

И тут Корнилов вспомнил о своем старинном школьном друге. Испробовал мобильник, тот исправно работал. Поблагодарив соседа-водителя, Виктор сказал, что на дачу вернется самостоятельно и набрал номер. Ответили на третьем гудке.

— Привет, Кол! — сказал Виктор Феоктистович, услышав голос друга. — Как живешь? С кем живешь?

— Корень, ты что ли? Сто лет, сто зим! Какими эфирными ветрами тебя задуло ко мне на мобилу?

— Удивить тебя хочу, как ученого. А заодно и совет услышать. Как специалиста. Короче. Гастроном возле горбольницы знаешь? Через полчаса жду тебя на машине. А я пока пива прикуплю. На дачу ко мне поедем, по дороге все и расскажу.

— Корень, я тебя не узнаю! Пиво? И девочки будут? А то я в данный отрезок времени одинок и свободен, как мысль поэта, — поспешил сообщить друг.

— Никаких девочек! У меня в этом вопросе без перемен. Только мы и пара дюжин пива. Да ты, когда увидишь, про девочек забудешь.

Спустя тридцать минут друзья, обнявшись, и похлопав друг друга по плечам и спинам, катили в дачный кооператив Корнилова.

 

5.      Любовь нечаянно нагрянет…

   Смотреть на Убейволка, он же задерикоза, было сплошным удовольствием. Ботаник перебегал от растения к растению, припадал на четвереньки и, приподнимая листья, разглядывал их со всех сторон. Мял пальцами и изучал жилки на просвет солнца. Нюхал и пробовал на зуб. Отщипнув мякоть клубники, отправил ее в рот и размял языком. Запрокинул голову и, зажмурившись, впитывал вкусовые ощущения.

— Японский бог! — наконец вскричал кандидат биологических наук. — Это даже не докторская! Тут Нобелевкой пахнет! Корень, ты — молоток! Да мы с тобой! Да я тебя, как первооткрывателя!…  В соавторы! Ты еще кому-нибудь сообщил? — внезапно озаботился Кол.

— Только тебе, — успокоил друга Виктор, — и соседи, разумеется, в курсе. У них на участках то же самое. Только какая тебе Нобелевка? Можно подумать, в этом есть наша заслуга.

— Да, тут ты прав, старик, — погрустнел несостоявшийся соискатель. — Ладно, тогда хоть Яму свою знаменитую покажи. И, кстати, велик ли ареал распространения этого феномена?

— Моя и две соседние дачи по бокам. На той, что с тыла и через дорогу — растения обычные. И надо проверить мобильную связь. Подозреваю, что за калиткой телефон будет работать.

Подойдя к Яме вплотную, Николай Тарасович первым делом вознамерился спрыгнуть вниз. Корнилов едва успел ухватить азартного друга за ворот рубашки:

— Ты что, очумел? Исчезнешь на фиг, как памятник Дзержинскому на Лубянке. Попадешь на стол к конторе, они тебе допрос с пристрастием учинят: кто да откуда? Я думаю, они там не знают, в какой географической точке пробой вылез, когда эксперимент пошел не так, как задумано.

Убейволк отряхнул колени, которые уже успел испачкать землей и спросил:

— А с чего ты взял, что они не знают? И вообще, откуда такая уверенность, что это наша контора? Может это космический артефакт какой. Вроде «черной дыры». Ты же у нас астроном.

— Да какой там космос, — отмахнулся Виктор. — Ты еще скажи, зеленые человечки устроили у меня на даче выездной пункт приема вторсырья. Контора это, больше некому. А то, что наша, родная, так это и к бабке не ходи — у нас самые мощные сверхсекретные разработки. И если бы знали, где прошило, давно меня, и соседей заодно, с участка выселили и обнесли высоким забором с колючкой по верху.

— Логично, — вынужден был согласиться далекий от больших державных секретов ботаник.

Следующие полчаса Николай Тарасович, движимый любопытством, швырял в яму все, что подворачивалось под руку: комья земли, мелкие веточки — Корнилов успел подчистить прилегающее пространство. Приволок откуда-то разломанную детскую коляску и проследил, как она исчезла в Яме. Испросив разрешение хозяина, слазил на чердак и вернулся с ворохом старой рухляди, с которой Корнилов не решался расстаться: деревянный стул о трех ножках;  проржавевшую эмалированную кастрюлю, давно не работающий транзисторный приемник «Планета» — Ух ты! Он же у тебя еще классе в седьмом был! — ревматоидно скрюченный кирзовый сапог без пары… Ватный тюфяк Корнилов выбросить не разрешил, сказав, что матрасом он прикрывает посадки, спасая от поздних ночных заморозков. Тогда гость, пошарив в карманах, отправил в полет зажигалку, носовой платок и всю денежную наличность, как в металлическом, так и в целлюлозно-бумажном исполнении.

— Добрый день, Витюша! — донеслось с соседнего участка. — Ох, у Вас гости! Прошу прощения за то, что отвлекаю от дел.

— День добрый, Ольга Саввишна! — откликнулся Виктор. — Ну, о чем Вы? Ничуть не помешали. Знакомьтесь, это мой школьный приятель Кол. То есть, я хотел сказать — Николай Тарасович. Как Ваши дела?

— Понимаете, Витюша, я хотела с Вами посоветоваться. Что-то непонятное творится с моими, я теперь вижу, что и с вашими, растениями. Вы не могли бы зайти ко мне на участок, взглянуть.

— Ну, отчего же, Ольга Саввишна. Кстати, Николай Тарасович ученый-ботаник. Надеюсь, он нас просветит, — ехидно добавил Корнилов.

На садовом участке журналистки царило, как успел заметить Виктор еще утром, то же буйство зелени. Убейволк, словно стоя за университетской кафедрой, принялся сыпать специальными словами. Он говорил об ареалах и филогенезе, тератологии и хроматографии, газовом режиме планеты и проблемах круговорота веществ. Изредка слышались знакомые слова, вроде лепестка, стебля, бутона.

Вконец сморенная лекцией хозяйка, пригласила гостей к столу почаевничать. За столом беседа плавно перетекла в иное русло. Разомлев от душистого чая, Николай Тарасович сыпал анекдотами — порой балансирующими на грани пристойного — и шутками, даже попытался запеть приятным баритоном, но после первого куплета сбился, запамятовав текст, и оставил вокальные упражнения. Порозовевшая от пребывания в компании мужчин, Ольга Саввишна тоже вспоминала забавные случаи из своей богатой балетно-журналистской практики. Виктор Феоктистович все больше отмалчивался, слушал.

Время текло незаметно, и лишь когда солнце запуталось в кронах деревьев, и открылся сезон охоты на комаров, друзья вспомнили о том, что пора и честь знать. Тепло распрощавшись с хозяйкой — соседка уже называла Убейволка Николя — мужчины покинули гостеприимную даму. Виктор предложил другу переночевать, но Кол, сославшись на неотложные дела в университете, выразил надежду на скорую встречу, похлопал Корнилова по плечу, сел в автомобиль и уехал.

Спал Виктор Феоктистович беспокойно. Снилась Яма. То она, всплыв над землей, приближалась к окну домика и смотрела сквозь стекло на спящего Корнилова большим глазом василькового цвета. Не мигая. То напротив, Виктор плавно поднимался над кроватью и, как был в горизонтальном положении, барражировал прямо сквозь кирпичную стену в сторону провала на участке. Зависал над Ямой и со смешанным чувством ужаса и любопытства разглядывал обозначившиеся на дне Ямы большие и пухлые, как у Машки Распутиной, губы. При этом Корнилов четко осознавал, что губы принадлежат не Распутиной, а соседке Ольге Саввишне. Сочно-красные, губы шевелились в неслышном шепоте, сжимались бантиком для поцелуя. Но вместо чмокающего звука раздавался звук плевка, и Виктора Феоктистовича с головы до ног осыпала мерцающая золотом пыльца. Обидно не было, напротив, тянуло нырнуть «ласточкой», в крайнем случае — «солдатиком», в призывно приоткрывшиеся губы…

Разбудил яркий солнечный свет. Виктор бодро выскочил из постели, сделал несколько маховых движений руками и ногами — своего рода физзарядка и вышел из домика. Спустился с крыльца, умылся под приколоченным на столбике рукомойником, и когда уже вытирал полотенцем лицо, увидел на дорожке рядом с Ямой сложенные аккуратной стопкой кирпичи.

Набросив полотенце на гвоздь, Корнилов приблизился к стройматериалу. Опасности он почему-то не чувствовал. Сомнений не было — это были его кирпичи, из разрушенной стены. Те, которые он накануне сгружал из тачки в Яму. Однако они были целыми. Ни половинок, ни четвертинок, хотя целые кирпичи, жалея, Виктор в Прорву не выбрасывал. Помедлив, Виктор Феоктистович взял из верхнего ряда один параллелограмм из обожженной глины и повертел его в руках. Ни трещин, ни сколов, ни мест соединений отломков не было. Словно кирпич только что вышел из-под заводского пресса. Или как там у них на кирпичном заводе это называется? Боковым зрением мужчина заметил какое-то движение слева.

На крылечке садового домика соседки Ольги Саввишны стоял Николай Тарасович Убейволк. Он же — Кол. Он же — задерикоза. Он же — окаянный друг детства. В длинных легкомысленных трусах, где по ромашковому полю нупогодишный волк гонялся за зайцем. Николай Тарасович, закинув руки за голову и щурясь на ласковое солнышко, сладко потягивался. Увидев соседа, Кол как-то тонко, по-девчоночьи ойкнул и присел. Осознав, что замечен и опознан, Убейволк выпрямился и с виноватыми интонациями сказал:

— Привет, Корень! Старик, ты уж на меня не обижайся, еще подумаешь, мол, пустил козла в огород. Я, правда, уехал. Но и то, что через полчаса вернулся — тоже, правда. Меня ждали, я не ошибся. Саввушка такая чУдная женщина. Знаешь, я кажется, влюбился.

— Да я что? Вы взрослые люди, — отозвался Корнев, глядя, как из домика в полупрозрачном пеньюаре выходит Ольга Саввишна. — Вы мне лучше вот что скажите, вы ночью что-нибудь слышали или спали?

— Нам не до того было, — пропела соседка, уткнувшись счастливым лицом в плечо кавалера. И было неясно, то ли парочке было не до сна, то ли не до вслушивания в ночные звуки.

— А что случилось? — нашел в себе силы обеспокоиться Кол.

— Понимаете, — Виктор продолжал обращаться к обоим, хотя сияющие глаза Ольги Саввишны, обращенные к предмету обожания, явно говорили о том, что слов соседа она не слышит, — ночью появилась вот эта стопка… штабель… одним словом, кирпичи, которые я выбросил. Совершенно целые. И еще кое-что, — добавил, оглядевшись.

— Погоди, сейчас штаны натяну и приду, — пообещал Убейволк.

— Только, пожалуйста, недолго, — попросила женщина, — Я не хочу вычеркивать эти минуты из жизни.

Помимо кирпичей на дорожке лежали и другие предметы, канувшие вчера в Неизвестность. Прежде всего, проржавевшая, с отбитой эмалью кастрюля. Только теперь это была совершенно новая кухонная утварь, без дыр и сколов. В том, что кастрюля была той же, Виктор мог поклясться. На донышке ясно читалось клеймо завода-изготовителя и буквы СНХ СССР. Эта аббревиатура уже больше двадцати лет не встречалась на новых изделиях. Тут же рядами лежали зажигалка Кола, его же расческа, деньги — вернулось все до монетки, друзья пересчитали, — транзисторный приемник «Планета», лопата с металлическим черенком и пластмассовой ручкой — ее Виктор упустил в Яму случайно, — целая трехлитровая банка. Стояла на дорожке и детская коляска, сияя хромированными трубками и ярко-красными хлорвиниловыми боками. Все, что вернулось, блистало новизной. Однако, вернулось не все. Во-первых, не было бумажных денег, «Жлобьё!», прокомментировал Николай Тарасович. Во-вторых, третьих, четвертых и т.д. — жердей, досок, веток, травы и дохлой собаки. То есть, всего, что имело органическую природу, сообразили друзья.

— Слышь, Корень, — шепотом произнес ботаник, — а ведь это не контора. Бля буду! Ты когда-нибудь слышал, чтобы наша ФСБ поломанные вещи ремонтировала и гражданам возвращала? Причем, совершенно бесплатно. Сдается мне, это их штучки, — и он ткнул пальцем куда-то над головой.

— Скажешь тоже, — также шепотом отозвался Виктор, но слов возражения отыскать не сумел.

— А что, очень даже запросто. Ты же у нас астрофизик, вот с тобой из глубин космоса на контакт и вышли.

— Да какой там астрофизик, — махнул рукой Виктор Феоктистович. — Когда это было? Давно уже бывший.

— Астрофизики бывшими не бывают, — убежденно сказал ботаник. — Звезды, как женщины: один раз погрузился и тянет снова и снова в эти таинственные глубины.

— Ты в город не собираешься? — сменил тему Корнилов. — У меня сегодня занятия с одним оболтусом. Пересдача по физике в августе, вот родители и наняли поднатаскать неразумное чадо. А я в отпуске, мне это репетиторство триста лет сейчас не нужно.

— Иди, собирайся. Я сейчас тоже оденусь и поедем. У меня, я говорил уже, дела есть в университете.

Виктор Феоктистович оделся быстро. Выйдя из домика, снова подошел к Яме и, сам не зная зачем, нагнувшись, поднял транзисторный приемник, который сунул в сумку, висевшую на плече.

Сидя в нагретой ранним, но уже жарким солнцем машине, Корнилов успел задремать, ожидая, пока милые прощаются у калитки. Разбудил Кол, пробормотавший извиняющимся тоном: «Прости, быстро не получилось».

 

6. Спасибо, аист, спасибо, птица…

   Дома на автоответчике Корнилова ждало сообщение. Сегодня вечером намечался корпоратив по случаю того, что их упаковка для кислого молока заняла первое место на международном конкурсе. Сбор в 18.00 в офисе фирмы.

Занятия с отстающим учеником по времени никак не совпадали с торжеством и потому  никоим образом не мешали отдохнуть с коллективом. Однако те два часа репетиторства, что тянулись подобно прилипшей к подошве жевательной резинке, заставили преподавателя-надомника не раз подумать: а стоят ли тех трудов, что приходится прикладывать, чтобы объяснить отроку третий закон Ньютона, денег, которые платят его родители? По всему выходило, что запрашивать надо было, как минимум втрое больше. А еще лучше, не заниматься этим и вовсе…

Офис пестрел новыми яркими плакатами, как выполненными от руки, так и отпечатанными на принтере. Во всю стену, огромными буквами пламенело: «Мы их сделали! Первое место — наше!». Из текста было не совсем понятно, кого сделали, то ли китайцев — основных соперников, то ли всех конкурентов вообще? Некоторую ясность вносил плакат — восемьдесят на метр — исполненный на цветном принтере. Тетрапаковская упаковка, стилизованная под ракету, совершала виток вокруг земного шара. За упаковкой тянулся шлейф распыленного кислого молока. Подпись гласила: «Впереди планеты всей!».

Корпоративная вечеринка, устроенная в банкетном зале одного из ресторанов, удалась на славу. Впрочем, как и все прочие корпоративы. Много шутили, немногим меньше пили и ели. Нашлось время и для танцев. Ближе к полуночи, когда настало время разъезжаться, к Корнилову подошла Настя. Восхитительно красивая двадцатипятилетняя стройная шатенка, которая работала с Виктором Феоктистовичем в одном отделе и которую безуспешно пытались соблазнить все без исключения мужчины их фирмы. Тесно прижавшись нижней частью своего организма к коллеге, девушка провела длинным маникюрным коготком по груди Корнилова, видневшейся в демократично распахнутом вороте рубашки, и проворковала:

— Не хочу домой. Пригласи меня к себе в гости.

Корнилов ощутил, как помимо его воли кровь прилила к органам малого таза и, не имея сил подтвердить согласие внезапно пропавшим голосом, молча мотнул головой в сторону двери, приглашая. Они вышли из зала, провожаемые откровенно завистливыми взглядами коллег мужчин и столь же завистливыми, но с примесью осуждения — коллег женщин. Причем, у мужчин, всех, как одного, губы сладострастно приоткрылись, тогда как у женщин они были поджаты в укоризне.

В такси было темно и подвыпившая и потому раскованная Настя, расположившись со спутником на заднем сиденье, начала активную подготовку к предстоящей ночи любви. Но странное дело: до дома, где жил Виктор, оставалось чуть больше двух кварталов, когда он почувствовал, что пробудившийся было червячок желания, потерял интерес к предстоящему действу.

— Настя, вы меня простите. Быть может в другой раз? Давайте я вас отвезу домой.

Ночью ему опять снилась Яма. Дно ее вспучилось, и из образовавшегося земляного холмика показалась кисть, затянутая в белую лайковую перчатку. Кисть размахивала зажатым в пальцах полосатым жезлом, каким сотрудники ГИБДД регулируют уличное движение. Не будучи водителем, Корнилов никак не мог взять в толк, чего от него требуют жесты дубинки. Постепенно кисть поднялась выше. Вот из земли показался рукав, но не серо-мышиного цвета дорожной полиции, как следовало ожидать, а черного, более подходящего фрачной паре. И действительно, теперь рука сжимала не полосатый жезл, а дирижерскую палочку. Судя по движениям палочки, игралось что-то бравурное. Какой-то пассаж в звучании маэстро видимо не устроил, и палочка застучала по стоящему тут же пюпитру. Однако, вместо ожидаемого деревянного звука, раздался дребезжащий звон, какой издает тарелка хай хет ударной установки. Звон издавала голова стоящего на коленях вместо пюпитра нерадивого школяра, с которым Виктор занимался физикой.

Прозвучали последние такты неслышимой музыки, и рука исчезла, как и появилась. Вместо руки, как и прошлой ночью, возникли пухлые пунцовые губы. Губы звали, манили, шепча, опять-таки неслышимые слова. Но на сей раз, и в этом Корнилов был уверен, это были губы не Ольги Саввишны. Не имели они отношения и к Насте, коллеге по фирме. Губы принадлежали незнакомке. Таинственной и манящей. Произнеся фразу, они стали меняться, превращаясь в губы все той же прелестницы, но в губы, совсем другие. Из пунцовых стали кремово-розовыми, появился влажный блеск, губы слегка приоткрылись. Словно лепестки тропической орхидеи. Виктор сделал шаг, другой к этой мерцающей тайне, приготовился нырнуть в ее горячие глубины вниз головой… И в этот момент губы широко разошлись, ощерившись частоколом острых зубов: ныряльщика ожидала распахнутая пасть каймана. Или, возможно, аллигатора.

Из кошмара Корнилова вырвала трель телефонного звонка. Убейволк, а это был он, интересовался, сейчас ли Виктор собирается на дачу и если да, то он, Кол, может за ним заехать.

Николай Тарасович, диссонируя с ярким солнечным утром, был хмур и неразговорчив. За всю дорогу до садоводческого товарищества он обронил лишь одну загадочную фразу:

— Интересно, если любишь секс до безумия, можно ли считать себя сумасшедшим? — и явно не ожидая ответа, уставился на дорогу.

Прибыв на место, Кол сказал, что попозже заглянет к Виктору, но сначала ему необходимо увидеть «Саввушку», которая без него исстрадалась. Пришел он, когда солнце уже клонилось к закату. Достал из машины полиэтиленовый пакет с логотипом магазина «Магнит».

Со словами: «Ты только ничего не говори Саввушке, она будет очень огорчена», Николай Тарасович извлек из пакета матерчатый сверток. Скорее, кокон небольших размеров. Это оказалась наволочка, судя по фиолетовой печати, из студенческого общежития. Убейволк осторожно развернул кокон, и Виктор с удивлением увидел нечто продолговатое, величиной чуть больше ладони, цвета спеющей вишни. Сначала ему показалось, что на руках друга лежит освежеванная тушка кролика. Однако, приглядевшись внимательно, Виктор Феоктистович понял, что эта маленькая фигурка очень напоминает человеческую.

— Это что?

— Дочка, — односложно ответил ботаник. И пояснил. — Моя.

— Откуда она у тебя? — Виктору никак не удавалось вникнуть в ситуацию.

— Подарили.

— Как подарили? Кто подарил? — Корнилов протянул руку и осторожно ткнул пальцем тельце. Ощутил холод. — Она что, неживая?

— Нет, спит, — огрызнулся друг. — Разумеется, неживая, — и заторопился, сбиваясь и перескакивая с фразы на фразу, стараясь выплеснуть из себя как можно быстрее. — Я ей сразу сказал, что о детях не может быть и речи… предохранялась она: пила какие-то таблетки… студентка моя… что-то она там неправильно просчитала и… сказала, что беременна. От меня… я ей сразу предложил сделать аборт. У меня есть хороший приятель гинеколог… сказал, что договорюсь и все расходы, разумеется, возьму на себя… она отказалась, сказала, будет рожать… а сегодня пришла ко мне… под утро… около пяти… принесла завернутую в наволочку. Говорит, подарочек тебе, Николай Тарасович, в виде криминального выкидыша… рожать раздумала… делай теперь с ним, что хочешь… вроде скакалкой и тренажерами вытрясла… Корень, я ведь сразу ей сказал, еще в первую ночь… и потом с абортом помощь предлагал… Что теперь? Помоги, Корень!

— Да чем же я помочь могу? — растерялся Корнилов.

— Давай мы ее, дочку мою, в Яму опустим. Только Ольге Саввишне ни слова.

— А вдруг Яма ее вернет, как… как — детскую коляску? — усомнился Виктор Феоктистович.

— Не должна, — замотал головой ботаник. — Организм — та же органика, а органику Яма не вернула. Все починила и назад отдала, а то, что было живым когда-то — оставила. Может, оживляет и оставляет себе? — с надеждой добавил он.

— А может Яма питается органикой?

— Не говори так, — взмолился Николай.

— Ну, давай, — преодолевая внутреннее сопротивление, согласился Виктор.

— Опусти ты, пожалуйста, — тихо попросил Николай и добавил. — Только не бросай. Бережно.

Постояли, выкуривая по сигарете.

— У тебя есть что? — спросил Николай Тарасович.

— Полбутылки «Немировской с перцем», — понял вопрос Виктор. — Пойдем.

Пили молча, не чокаясь и не закусывая. В какой-то момент Корнилов коснулся руки друга:

— Коля, не казни себя. Она даже не успела догадаться, что хочет родиться.

Николай Тарасович хлопнул ладонями по коленям, тяжело поднялся:

— Пойду я, Вить, Саввушка волноваться начнет, — и уже от калитки мрачно пошутил. — Ты можешь у бандюков хорошие деньги иметь, укрывая трупы. Никакая полиция не найдет.

Ночью Виктора опять звала Яма.

 

7. Есть только миг между прошлым и будущим.

Проснулся Корнилов поздно, когда солнце уже преодолело половину пути к зениту — видимо сказалось напряжение последних дней. Умывшись и приведя себя в порядок, отправился к Яме. Там со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Растения прекратили буйствовать и остановились в росте. Ничего нового, в том числе и плода мимолетной любви Николая Тарасовича Яма не вернула. Виктор облегченно вздохнул и отправился завтракать.

Уже сидя за столом, поглощая сваренные «в мешочек» куриные яйца и прихлебывая чай, Виктор вспомнил о соседе. Стало стыдно. Прошло уже почти двое суток с тех пор, как Вась-Вася пришлось подвергнуть хирургическому вмешательству, а Виктор не удосужился справиться о здоровье пенсионера. Быстро допив чай и сметя в пустую плошку яичную скорлупу — немного погодя закопает на участке, кальций почве необходим, — Корнилов поспешил на соседний участок.

Василий Васильевич, совершенно голый, и к этому Корнилов уже стал привыкать, сидел посреди дорожки. Сложенные аккуратной стопкой штаны пенсионера лежали поодаль. Точнее, Вась-Вась не сидел, а подобно баю в окружении пышных подушек, восседал в субстанции коричневого цвета, растекшейся большой лепешкой на всегда чистой дорожке.

— Василь Василич, с вами все в порядке? — обеспокоился о душевном здоровье соседа Виктор.

— Да как тебе сказать, Витёк? Геморрой так и не прошел, торчит, как заноза в заднице, окаянный. Да и ну их, эти огурцы! — сосед пренебрежительно махнул рукой в сторону грядки со шпалерой. — Толку от них — чуть. К тому ж и не найти теперь подходящего для меня размера, все изросли. Решил я, Витёк, другую методу испробовать.

— Это какую же? — поинтересовался Корнилов, втайне догадываясь, что ответит Вась-Вась.

— А вот, — сидящий в куче, похлопал по хлюпнувшей под ладонью коричневой поверхности. — Продукты жизнедеятельности крупного рогатого скота. Сегодня утром мимо калитки мужчина с тачкой проходил. С виду неказистый, а вишь, оказался известным целителем. Он мне все обстоятельно рассказал про лечение моей болезни. Я у него полную тачку лекарства и купил. Он мне его на дорожку сам и вывалил. Говорит, пускай солнышко хорошо прогреет, тогда и полезай прямо туда больной частью организма. Так я решил заодно и поясницу подлечить, а то от сидения на корточках на огурце прихватило ее.

— Василь Василич, а вы не пробовали просто купить в аптеке свечку? Специальные лечебные свечи продаются. И противовоспалительные, и с обезболивающим эффектом.

— Да не верю я, Витёк, докторам. Вот народное целительство — это сила. Хотя, как ты говоришь? Свечи? Вот если эта буренкина панацея не поможет, надо попробовать. А вообще, что хочу сказать, сосед: ежели жизнь — дерьмо, то и смерть будет не краше.

Удовлетворившись состоянием физического и духовного здоровья соседа, Виктор Феоктистович вернулся к себе. Прошелся по участку, старательно, по большой дуге, обходя Яму. Попытался чем-то занять себя — все валилось из рук. Душа не лежала к созидательному труду, как сказали бы высоким штилем.

Все же подошел к Яме, заглянул. Подобрал камушек, метнул, проследив за его исчезновением.

— Витюша! Добрый день! Можно вас на минутку?

— День добрый, Ольга Саввишна! — отозвался Корнилов, подходя к границе, разделяющей участки.

Соседка, одетая в пестрый сарафан с узкими бретельками — красивые округлые плечи и верхние сегменты полушарий груди («До сих пор не тронутой увяданием», машинально отметил Виктор) были открыты — оглянувшись на свой домик, негромко сказала:

— Я вам так благодарна!

— Да за что же, Ольга Саввишна? — удивился Виктор.

— Ну, как же! За то, что познакомили меня с вашим другом. Николя — удивительный человек! Нежный, ласковый, внимательный. Очень страстный, — зарозовела женщина. — Простите, что я вам говорю это, но меня переполняет счастье. Мне просто необходимо с кем-то поделиться. Я знаю, вы поймете меня.

— Я искренне рад за вас обоих, Ольга Саввишна, — сказал Корнилов, вдруг испытав при этих словах светлую грусть.

— Не обижайтесь на меня, Витюша. Вы очень хороший мальчик. И, простите, сейчас Николя выйдет из душа, хочу его встретить, — и Ольга Саввишна молодо заспешила к домику.

Виктор Феоктистович отвернулся, пусто обвел глазами участок и медленно пошел к себе. В домике постоял у кухонного стола, переставил посуду. Посмотрел, качнул головой и вернул ее на места. Посидел на стуле. Встал, прошелся из угла в угол. Бездумно полез в сумку и вдруг наткнулся на транзистор. И собирался же в городе купить батарейку типа «Крона», старая давно вытекла или потекла. Ни на что не рассчитывая, на автомате, тронул верньер громкости, который включал и питание. Раздался тихий щелчок и над «Планетой» возникло мерцающее голубоватое свечение. Как экран телевизора с диагональю 72 дюйма, только прозрачный. По мерцающему экрану — Виктор Феоктистович для удобства назвал свечение привычным словом — пробегали полосы помех, да слышалось легкое потрескивание. Будто электростатические разряды.

Корнилов тронул колесико поиска — стрелка медленно двинулась по шкале. Допотопной, еще никаких цифровых дисплеев. Вот стрелка поисковика остановилась напротив слова Нью-Йорк — на шкале читались названия различных городов, преимущественно столичных, но и мегаполисов — и на «экране» возникло изображение. Сначала оно было расплывчатым, но вот экран отодвинулся (отплыл) от лица Виктора и картинка приобрела резкость. Появился и звук. То, что увидел Корнилов было даже не в 3D, гораздо реалистичнее. Настолько реалистично, что Виктор Феоктистович прикрыл ладонью свободной руки нос и рот, чтобы приглушить звук собственного дыхания.

А увидел Корнилов Овальный кабинет и хозяина кабинета. Обама сидел в мягком, явно кожаном, кресле, закинув ноги на крышку большого стола, и пилочкой для ногтей добывал серу из уха. Тихо звучал блюз. «Мадди Уотерс или Хаулин Вулф», подумал Виктор. На столе перед Бараком стояла наполовину пустая бутылка виски «Южный комфорт».

Ошеломленный Корнилов снова тронул ручку настройки. Стрелка ползла по шкале и на экране одни лица сменяли другие. Люди работали, принимали пищу, танцевали и занимались любовью. Слышалась незнакомая речь. Вот на экране возникли спящие на полу, на циновках. Виктор опустил глаза на шкалу — Токио. Все верно, там сейчас должна быть ночь.

В Сиднее показали оперу. В Найроби — какие-то туземные танцы вокруг костра. Корнилов решительно направил ползунок по шкале к слову Москва. Замелькали какие-то картинки: сочные, яркие. Но все не то. Вот ползунок достиг буквы М, и в тот же миг на экране возникла обнаженная мускулистая фигура будущего Президента. Он был не один и не парился в бане, однако из экрана донеслись звуки стонов и кряхтенья.

Корнилов испуганно оглянулся в сторону окна и тут же выключил приемник. Теперь все сомнения развеялись, как дым сигареты: Яма — дело рук явно не родной конторы. Наивно думать, что грозный орган, окутавший паутиной контроля всю страну, позволит рядовому обывателю застать главу за подобным.

Виктор Феоктистович повернул приемник задней стенкой к себе, подцепил ногтем крышку отсека для батарейки и увидел пустое гнездо. Вместо отсутствующей «Кроны» клеммы радиоприемника перемыкала тонюсенькая пластинка, как и экран поблескивающая голубым переменчивым светом. Как ни странно, Корнилов не удивился. Вернул крышку на место и осторожно опустил транзистор назад в сумку. Не оставляло тягостное чувство: вот сейчас приемник превратится в наручники, которые и защелкнутся на запястьях. Несколько минут стоял неподвижно, думая о чем-то. Потом решительно сдернул с гвоздя полотенце и направился в душ — крохотную будочку, лепившуюся к будке туалета.

Из душа вернулся со слегка влажной кожей — солнечные лучи не успели высушить, пока шел назад, — с волосами, торчащими на голове в разные стороны. Пока расчесывался, развешивал полотенце, высох и сам и волосы высушил. Подошел к древнему фанерному шифоньеру, распахнул дверцу. Казалось, сделай шаг внутрь, отомкни дверцу поменьше на задней стенке шкафа и попадешь в Нарнию. Но никакой дополнительной дверки не было, а висел в шифоньере среди старых штанов и рубашек большой дерматиновый чехол с застежкой «молния».

В чехле Виктор Феоктистович держал на всякий пожарный — если нет времени забежать домой — полный комплект солидного мужчины: пиджак и брюки нейтрального серого цвета; белую выглаженную рубашку; галстук. На полу шкафа, в отдельном чехле — туфли.

Облачившись в костюм, Корнилов обвел взглядом комнату, потом, вспомнив, подошел к столу, открыл лежащую ученическую тетрадь и написал несколько фраз. Не закрывая тетрадь, придавил ее связкой ключей и быстро, будто боясь передумать, вышел наружу.

По белому в клеточку листу бежали размашистые буквы: «Николай! Позаботься о Самсоне — это мой кот. У меня дома не забывай кормить рыбок и поливать цветы. Главное — не обижай Ольгу Саввишну! Она очень хорошая! Счастья вам!»

Виктор Феоктистович стоял на краю Ямы. Взгляд скользил по грядкам с насаждениями, кронам деревьев, пушистым кучевым облакам. Вот он, приложив к глазам ладонь козырьком, щурясь, посмотрел на солнце. Перевел взгляд на участок Василия Васильевича, оттуда — Ольги Саввишны. Глубоко вздохнул. Помахал прощально миру рукой. Поправил узел галстука. Неизвестно кому адресуя, произнес историческую гагаринскую фразу «Поехали!»

И шагнул вниз.

12-30.03.12

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.