В одиннадцатом часу вечера, перед сном, они обычно чаевничали. Михаил Николаевич  зацеписто  бухал в кружку ложку за ложкой песок,  любил он грешным делом сладкое, и с опаской поглядывал на жену. Вера Петровна, искоса  наблюдавшая за ним, на последней его, четвертой, ложке все-таки не выдержала.

– Миха, ты бы с песком, поаккуратней как.  Ведь не с речной сопки, а с магазина он, – недовольно бросила она, и поморщилась, словно  внезапно схватил  зуб.

– Уж на что на что, а на песок моих денег хватит,- беззлобно огрызнулся тот, но все же, хоть и нехотя, но сахарницу от себя  подальше отодвинул.

Сама же Вера Петровна песок не признавала. Пила в прикуску с сахаром. Небольшими, блестящими, словно хирургическими, щипчиками она мелко-мелко  искусывала всего один кусочек сахара, и его  вполне хватало на ее небольшую чашку. Так что Михаилу Николаевичу  жену было упрекнуть не в чем.

Сидели они не на кухне, где обычно все добрые  люди едят да пьют, а в большой комнате, за просторным, покрытым белой скатертью столом. Этот стол, и стенка под ореховое дерево напротив, и включенная во все три глаза люстра, придавали их скромному чаепитию что-то особенное, чем-то похожее на праздник, которого в их жизни было сравнительно мало, если не считать последнего застолья по поводу ухода Михаила Николаевича на пенсию. Тогда, кроме немногочисленных друзей, приезжал главный гость, их единственный сын Игорь с невесткой Леной и двумя внуками, школьниками: Митей и Володей. Теперь от всего того остались одни  воспоминания.

Чай они пили неспешно,  торопиться  было некуда, не на работу рано утром и вставать.

– Мишаня, –  через какое-то время и уже по-другому позвала Михаила Николаевича Вера Петровна.

За последнее время жена заметно поправилась, округлилась лицом и телом. Только характер ее ничуть не поменялся- какой была, вечно чем-то недовольной, такой и осталась.

– Что,- нехотя отозвался он. Обычно она одна  говорила, начиная с высокой политики и постепенно переходя на грязь сегодняшней повседневной жизни.  Он в таком бабьем деле участия большого не принимал, только поддакивал, как попка, изредка когда, и только.

– А давай кроватями поменяемся,- жена хитро прищурилась.

– С чего это вдруг?-  испугался Михаил Николаевич. Квартира у них двухкомнатная, и спал он в другой маленькой половинке, в которой когда-то жил  сын. Он пригрелся там и к постели, и к  стенам, и запросто так, как с рубахой с собственного тела, ни с чем расставаться не собирался.

– Да зассанка эта молодая мать из квартиры выжила, а сама кобелей к себе только и таскает.

– А тебе-то что?-  не понимает  Михаил Николаевич и потому  недоуменно скоблит пальцами  свою тонкую шею. Он, в отличие от жены, за свой первый пенсионный год  ничуть не потолстел. Каким  был худым и костлявым, таким и оставался. Хоть и жизнь его сегодняшняя сытней и неспешней, да видно не в коня корм.   Речь, по-видимому, шла о Светлане,  светловолосой девчонке, которая жила этажом выше, прямо над ними. Ему лично та ничего плохого не делала, здоровалась при встрече, иногда даже приветливо улыбалась, показывая при этом ряд чистых белых зубов. Только  ей непонятно чем неугодила.

– Днем носится над головой, как кобыла необъезженная, а ночью.- Вера Петровна недоговорила, уткнулась головой в пригубленную чашку, словно спрятаться в ней хотела. Но посудина была маленькая, а лицо ее большое.  Потому  оно не помещалось  в ней, наружу капризно, хоть и вниз, но выглядывало.

– Что ночью?- глядя на нее,  раздраженно спросил  Михаил Николаевич.   Ведь как нищего за одно место тянет, будто сразу  не сказать.

– Да знаешь, охи ее,  ахи, ну ведь надо как-то спокойнее, скромнее, чего  во весь голос кричать,  – наконец договорила она.

-Ах, вот оно что!- только понял  Михаил Николаевич, что, словно за пазухой, жена его прятала. Сама она всю жизнь к этому делу как-то стеснительно относилась. Все ей казалось, что ее услышат да увидят.

– Завидуешь, что ли?- потому спросил с нескрываемой ухмылкой.   Ему было лично все равно.  Занятье молодое, пусть хоть кровать до самого потолка прыгает. Он хоть и не старик совсем, но его постельное дело стало отходить помаленьку в сторону.  Не было уж того азарта и интереса. Может, отчуждение и не в нем  одном было, а в жене, в ее холодности, с которой она его теперь встречала. Бывает, встанет Михаил Николаевич ночью, потопчется  босыми ногами по шерстнатому  ковру у своей двери, подумает, идти или не идти к Вере Петровне, да и обратно на кровать с убитым всхлипом  уляжется. Кому-то охота с предстоящей руганью да недовольством лишний раз обниматься.

– Чему тут завидовать, спать мешают,- хоть и равнодушно ответила Вера Петровна, но,  однако стыдливо зарозовела у нее все-таки одна щечка,  и почему-то левая. И она быстренько, как умеют только женщины, перевела свой разговор, как стрелки часов, совершенно на других людей.  Стала промывать  неизвестно за что косточки соседям слева и снизу.  Михаил Николаевич же  успокоено  вздохнул. Кровать от него пока не уходила.  Принял он старую позу,  потустороннего слушателя. А Вере Петровне и нужны были только от него, наверное, его свободные уши. Она всю их совместную  жизнь  держала себя на голову выше  мужа. Хотя и невеликий чин имела, заведующей магазином, но Михаилу Николаевичу, рядовому строителю – плотнику, как  тут считалось, было до жены  далеко.  Вот и сейчас, с  чаепитием, непонятную для него барыньку разыгрывала. Стол ей книжку разбери, а потом обратно собери, словно  на кухне места мало. И чай ее, эта химия в пакетах, его не особо радовал. Так- то он кофе пьет, но только полмесяца, потом он женой больше не покупался.  То ли ей денег  вдруг жалко становилось, то ли внезапная забота о  здоровье мужа верх брала, сколько он в этом бывало ни разбирался, ругаясь, но так понять  до конца ничего и не смог.

Чай ее, эти помои, давно им выпиты, и Михаил Николаевич, тяжко вздыхая, ждет не дождется, когда  Вера Петровна наговорится, и он уйдет с легким сердцем к себе.  Где ждет  недочитанный им  детектив, книги, если не считать   рыбалки, единственная, пожалуй, его теперешняя  отрада.

– Слава тебе господи, хоть у нашего Игоречка хорошо  все да ладно.  Ведь надо же директор,  – восхищенно восклицает Вера Петровна и ставит чашечку на блюдце, стоящее на столе. Сыном она всегда заканчивала их вечерние посиделки. Она, выходило, и обсуждала, тех малознакомых ей людей, только для того, чтобы в конце показать, что они никто и ничто по сравнению с ним.

– Да, – односложно  отозвался в ответ Михаил Николаевич. Он тоже, как и она, хотел гордиться  Игорьком, но только в его такой стремительный взлет не особо  верил. В школе учился парень через пень колоду,  в институт строительный  каким-то непонятным образом  поступил,  как хлопнув в ладоши, закончил его, а сам все контрольные работы за счет чужого дяди  делал. С другом уехал потом в Москву, года три работал мастером, а тут на тебе…

– Слышь-ка, Игорь, ты бы хоть свое директорское удостоверение показал. А? – попросил он в последний его приезд,  когда они, выпив по стопке, вышли на балкон покурить. Михаил Николаевич снизу вверх смотрел на сына.  Он  в деда, высок и непомерно широк, как старый двухстворчатый  платяной шкаф.

– Так нет таких удостоверений, отец,- прикурив сам и дав прикурить ему, отозвался он.

– Как это так нет?- удивился  такому обстоятельству Михаил Николаевич.

– А вот так.

Он  тогда  лишь покосился  на него и больше ничего не сказал. Игорюха в его глазах  больше походил на вышибалу в каком – нибудь богатом столичном ресторане, чем на директора.  В его понятии на каждую должность должен быть документ, а как же  без него иначе.

Раздался резкий, как вскрик, звонок в дверь, затем сразу второй и третий. Михаил Николаевич  раздраженно и нервно пошел в прихожую. Следом за ним поспешила и Вера Петровна.  Той  интересно было, какого чудака в столь поздний час нелегкая судьбинушка принесла. Хоть и не часто, но к ним, бывало, и заглядывали гости.

– Миха, ты хоть бы спросил, кто?- хоть и не сильно, но все же бухнула она мужа  пухленьким кулачком  в спину, когда тот уже брякал замком в двери. Вера Петровна стояла сзади, прерывисто дыша ему в затылок.

– А чего спрашивать,- не оборачиваясь, буркнул  он.

Михаил Николаевич никого, как ему казалось, не боялся. Кроме смерти, на свете  ничего страшнее не было. А на кладбище, днем раньше, днем позже, все там будут. Так иногда рассуждал он.

На площадке стояла незнакомая женщина,  двумя руками держала большую дорожную сумку.   Судя по наспех накинутому на тело халату, он был застегнут всего на одну пуговицу, и то в перекос,  и по открытой настежь двери  напротив, это была их новая соседка. Эта квартира, как непутевая баба без мужа,  ходила по рукам, все не могла выбрать для себя хозяина. Сумка была протянута Михаилу Николаевичу.

– От кого хоть?- ничего не понимая, интересуется он.

Но ответа на вопрос  Михаил Николаевич не получает. Женщина лишь пожимает   плечами и уходит обратно к себе.

– Глухонемая, что ли?-  уже он спрашивает у жены, в своей тесной прихожей.

– Мне-то почем знать,-   Вера Петровна  смотрит на сумку. В данное время она для нее важнее.   Вдруг, подарок какой.

– Открой хоть, посмотрим, – говорит она мужу нетерпеливо. Михаила Николаевича и самого разбирает интерес, но расстегивает  он закрытую  молнию  неспеша. Уткнувшись глазами в лежащие сверху какие-то непонятные тряпки, он  тут же теряет к ней всякий интерес. Это все не по его части.

– Ну-ка,- Вера Петровна отодвигает вежливо  мужа в сторону.  Сама с женской сноровкой перелопачивает  руками все содержимое сверху донизу. Тоже, как и у мужа, никакой радости, кроме смятения, на ее лице не появляется.

– Что это?

– А бес его знает,-  недоуменно хмыкает тот.

– Зато я знаю,- ее голос вдруг набирает силу и обороты, звучит ядовито. Он настораживает Михаила Николаевича.

– Это твои беспризорники обчистили кого-то и принесли все  тебе. Вот так-то, Миха,- Вера Петровна  угрожающе сердито смотрит на мужа. Он, как  палкой ударенный ею, не совсем  понимает, о чем  это речь.  Только через какое-то время в его голове появляется просветление. Пригрел он тут, и верно,  двух детдомовских пареньков. Подкармливал когда, да и денег давал,  если были.

–  Не их работа,-  не смело, но возразил Михаил Николаевич.

– А чья же? Эх ты, ворона,-  последнее, что говорит Вера Петровна, и уходит на кухню. Вскоре туда приходит и Михаил Николаевич. Постояв в раздумье, он садится на табуретку к столу,  напротив жены. Она же смотрит куда-то в угол, или  на газовую плиту, или  на окно.  Его, во всяком случае,  старается не замечать. Ей кажется, что все блохи в нем, в ее несуразном муже.

– А может и не нам сумка-та?-  так и не справившись  еще с замешательством, предположил Михаил Николаевич.

– Кому же, Ваньке Ветрову, что-ли?- кривит  жена лицо в усмешке.

Сидят они оба расстроенные. Михаил Николаевич только сейчас начинает понимать   несуразицу  выдуманного ею преступления.   Не одежду в теперешнее время воры крадут, а куда  что более ценное, и только хочет  объявить ей об этом, как раздавшийся новый звонок заставляет его неожиданно  вздрогнуть.

– Ступай,  твои дружки пришли,- ехидно говорит ему  Вера Петровна.

– Почему это мои?- не понимает Михаил Николаевич.

Но к двери все же идет. Больше некому. Жена  остается на кухне.

– Кто там?- на этот раз спрашивает он.

Та настораживающая его неопределенность, связанная с чьей-то чужой поклажей, заставляет его вести себя по-другому.

– Я это,- оттуда, с лестничной площадки,  раздался чей-то глухой, как из ямы, но чем-то знакомый голос.

– Кто это я? – переспросил он.

– Да я, Игорь. Сын.

– Игорь,- удивленно сказал, как вскрикнул, Михаил Николаевич и поспешно закрутил ключами. Обычно он извещал о своем приезде, а тут ничего, не иначе,  как что случилось. Видно услышав  громко названное знакомое имя, рядом с мужем  уже стояла  и Вера Петровна. Вскоре весь открытый проем двери, заслоняя свет из коридора,  заняла  громоздкая фигура Игоря.

– Мама, все рухнуло. Из директоров выкинули. Жена ушла. Можно, я у вас поживу,- просит он, дыхнув на родителей таким перегаром, от которого, наверное, даже мухи б сдохли.

–  Как так?- негромко, ничего не понимая, глядя на полупьяного сына, неизвестно у кого спрашивает Вера Петровна.

Ее растерянное лицо неожиданно вздрогнуло, покривилось, и слезы сами собой потекли сначала по щекам, а потом даже  на линолеум пола закапали.  Вера Петровна бестолково повела по сторонам головой, и глаза ее наткнулись  на ту злосчастную сумку, которая сиротски стояла тут же на входе,  у стула. Внезапно осев к полу,  дрожащей рукой она достала оттуда с самого верха пиджак от  свадебного костюма сына, который когда-то сама  покупала. Не понимая, почему его еще  в первый раз не  узнала, им она сейчас, словно полотенцем, вытирала свое, заливаемое слезами, лицо.

– Директор, в доску твою гвоздь,-  ухмыльнулся  лишь Михаил Николаевич, с насмешкой глядя на понуро сопевшего сына  и  сидящую на корточках притихшую  жену.   Он хоть и не был жестким  человеком,  но в данное время,  в этой истории жалел лишь одного, внуков:  Митю и Володю. Что ни говори, а хорошие были ребята…