Эпиграф

– Я умираю с тоски! Шу-у-у-ут! Шута мне! Где мой шут?

– Ваше величество! За ним уже отправились, и он появится с минуты на минуту.

– Я слышал это уже три часа назад…. Король не может так долго ждать!.. Может быть, вы  пока примерите бубенчики? – государь засмеялся, но радость быстро перешла в меланхолический плач. Лица придворных сконфузились, задрожали их драгоценные честные парики.

Но как всегда, в самый напряженный момент, появился шут. Все затихли. Даже царь. И раздался низкий голос:

– А может быть, это ты, господин король, станешь моим скоморохом? Меня что-то тоже  давно никто не смешил.

Зал взорвался бурей смеха. Король хохотал как последний дурак. Шут же тем временем снял корону и одел на него колпак. Все смеялись, а скоморох расхаживал по залу и осматривал свои владения. Лишь один дворянин заметил, что завтра его за это опоздание выпотрошат как последнего поросенка. Но шут невозмутимо продолжал:

– Знаешь, твоя шляпа мне куда больше подходит. Ведь кто как не я, является голосом этого немого царства. Кто как не шут, стал утешением бесчестных и безымянных. А ты не то что государством управлять не можешь, ты своей тоской то не властвуешь! Я, манипулируя твоими чувствами, спас головы уже тысяче, нет, миллионам жителей! Если король живет лишь для бубенчиков, то отдавай коронушку шуту.

Царь повелительным жестом дал понять, что это ему не нравится и скучающим голосом произнес:

– Опять ты за свое. Это мы уже сто раз слышали, давай что-нибудь посмешнее.

– Посмешнее? Ах ты, шалунишка! Ну, слушай тогда, – скоморох вознес руки к небу и запел:

Я один

В королевстве

                                    Теней,

Ни людей, ни богов, ни поэтов.

                          Лишь застывшие  рожи свиней,

Ожидают здесь вечных ответов.

                                       Я молчу, ничего не скажу,

Ни поэзии и ни поэтам….

Лишь увидит король, как брожу,

                                      Но ему

                                                           Не скажу

Я об этом.

Жирная, червинистая прислуга смеялась, давилась бардовым вином. Царь и сам позабыл грусть. Все оросилось смехом. Все. Дворец наполнился хмельным стоном. Шут пел и плясал возле трона, раскрашивая его в карусель. Придворные, которые и раньше вели себя не по-дворянски, сейчас были еще более отвратительны. Король ползал на четвереньках по залу и плевался краской. Все перевернулось вверх дном.

Но вечером пришли палачи и забрали шута на порку. Веселье тут же прекратилось. Прислуга побежала будить короля:

– Ваше величество! Ваше величество! Приехала королева, вам пора в опочивальню!

– Королева – это хорошо, но я хоть и Ваше величество, а даже при этом не лягу в чужую кровать. Приведите ее сюда и всем вон из зала!

Утро вечера мудренее. Наступил рассвет и все образумилось. Король сидел рядом с королевой, пил чай, расписывал приказы, и время от времени оставался с ней наедине. Утопия могла бы продолжаться и дальше, но искусство требует хлеба. В зал ворвался шут. Все придворные встрепенулись от наглости.

– Быстрее, снимите с него корону! – закричал избитый скоморох.

Дворяне, униженные этим поступком, загалдели:

– Что за невежество! На колени перед государем, чернь!

– Это вы должны упасть передо мной на колени!

Король засмеялся. Прислуга задумалась и последовала его примеру. Снова, как и раньше, все покрылось беспросветным смехом. Шут не выдержал и содрал со своей головы колпак. Зал остолбенел:

– Ваше величество! Это вы?! Но почему вы так выглядите?.. И кто тогда тот… царь?..

Все обернулись на коронованного. Он по-прежнему смеялся и трепетно гладил королеве руку:

– Неужели ты не знал, мой шалунишка, что в высшем свете важна только шляпа, а человек лишь ее прибор? Ха-ха-ха-ха-ха! Ты и не заметил, как выпорол себя, за то, что твой шут опоздал! Ты и не заметил, что ты всего лишь украшение!

– Казнить, нельзя, помиловать, его!!! – взревел король от ярости.

Все набросились на скомороха, но он схватил королеву и громко прокричал: «Вон всем из зала! Это моя территория!». Глупые придворные снова остановились:

– Как ты смеешь прикасаться к ней, падаль!

– Я отпущу ее и покину вас, ведь я вдоволь уже вдохновился, но не ждите, что ваши грехи останутся безнаказанными! – он сделал шумный жест и достал из кармана небольшую книжку. – Здесь записаны все ваши пороки, смех толпы уничтожит ваше царство, вас осмеют как Чичикова, как Хлестакова! Прощайте, безумцы! Я ухожу творить, ухожу в истинный свет.

Лишь сказал шут, как в то же мгновение королева вырвалась из его рук, и на него набросилась хищная толпа. Скоморох чудом умудрился пробежаться по головам и, так с короной на голове, и выпрыгнул в окно. Безумной толпе досталась лишь книжка. Король выхватил ее, и закрылся в спальне. «Посмотрим, что ты здесь сочинил» – шепотом сказал он, разжигая огонь. И открыв книгу, узрел гениальное творение шута: ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-х-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ах-ха-ах-ах-аа-ха-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хх-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-хха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ах-ха-ах-ах-аа-ха-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хх-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-х-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ах-ха-ах-ах-аа-ха-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хх-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-хха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ах-ха-ах-ах-аа-ха-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хх-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-х-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ах-ха-ах-ах-аа-ха-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хх-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-хха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ах-ха-ах-ах-аа-ха-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хх-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-х-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ах-ха-ах-ах-аа-ха-ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-хх-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-х!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

С чистого листа

Пустота…. Все вокруг, окружила собой сплошная пустота. Пустота и ее верная подруга тишь…. Вместе, не расставаясь ни на секунду, они неумолимо кружили монотонный вальс и беззвучными словами возглашали о  своей власти. Но даже в ледяной пустыне, на ничего не несущей в себе корке льда, поднимая коварную  революцию, рождается мерзлый узор. И именно с этой ошибки правителей, начинается их свержение…. Они были везде, и внутри и снаружи. Их царство было только здесь и в то же время повсюду. Но, даже подчинив совершенно весь мир, они не смогли отдалить свой печальный срок. Следя за всем вокруг, они не сумели уследить за собой. И наконец-то столкнулись друг с другом. Тупик, из которого больше никак не выйти, послужил возникновению нового царя в этом пространстве. Возникновению моего я…. Я заполнил себя собой, изгоняя остатки двух бывших царей. И чем больше я это делал, тем больше становился сам собой. Я родился. Но родился ли я или уже был рожден задолго до своего прозрения, не так важно, как то, увидел ли я этот мир или это он увидел мое меня.

Я еще не знаю, есть ли я или это все та же пустота, а может быть, я и вовсе являюсь всего лишь ее продолжением. Но главное, что я здесь. А что еще более важно, я  рядом с вами. Вы не верите? Или же вы просто не хотите мне верить? А может быть вообще, вы просто – напросто меня не видите? Не хотите видеть?.. Тогда откройте глаза: я перед вами. Ненужно никуда оглядываться, я здесь. Да, вы смотрите прямо в моё я. Более того, вы даже не выпускаете его из взгляда.

Хех, удивлены? Не понимаете в чем дело, о чем речь? Не волнуйтесь, еще никто не сошел с ума. Вы всего лишь разговариваете с обыкновенным листком бумаги. Нам необязательно знакомится, так как  эта дружба заранее обречена на погибель. Ведь я заключен здесь, внутри белого листка, а вы там, далеко, за этими красными чернилами. Но тюрьмой для меня служит не мой, а именно ваш алфавит, и если бы не он, я бы уже давно вырвался на свободу и гулял посреди вас…. Однако этот букварь и вас не пропускает к нам, поэтому вы никогда не узнаете, что такое чистый лист.

И все же, ужасно жаль, что я не могу дотронуться до вас! А как бы было чудесно поздороваться с вами за руку, улыбнуться, глядя вам в глаза…. Если бы я вдруг получил хотя бы минуту того, что вы называете жизнь, я бы был готов вечно служить тому дарителю! Я бы радовался всему, что есть на вашем свете и не печалился бы тому, чего нет в вашей тьме. Если бы я был не рядом с вами, как сейчас, а внутри вас или хотя бы вместе с вами, я бы сразу же побежал на рынок, чтобы увидеть все разнообразие людского рода и там бы каждого в отдельности обнял. И тогда, возможно, торопливые люди не будут отталкивать от себя всех подряд, как делали это обычно, а наоборот, лишь прижмут к себе еще больше…. Я бы улыбался, глядя, как меня обрызгала из лужи беспечная машина, и улыбался бы даже тогда, когда и вовсе ничего необычного не произошло.  А, встретив хулиганов, непременно помог бы им подняться, несмотря на то, что лежать они уже привыкли. Я бы смеялся, даже чистя обыкновенную картошку. Спеша утром на работу и встретив вдруг маленького ребенка, потерявшего свою маму, я бы обязательно помог ему ее найти и затем наказал, чтобы они больше никогда не расставались. Я бы помогал всем заблудшим людям, которых встретил, а не отворачивался от них, просто потому, что мы друг друга не понимаем. И возможно, они помогли бы в чем-то и мне…. Я бы радовался неприметным пустякам и не огорчался огромным караванам несчастий. А заметив радугу в небе, я бы расцеловал первого встречного и потом, вместе с ним бы станцевал безумную чечетку. Я бы с удовольствием слушал каждого человека, как взрослого, так и младенца, и вынимал из их речей полезные для себя мысли. Я бы упивался вкусом чудеснейшего мягкого хлеба и поблагодарил каждого, просто за то, что он рядом со мной. Я бы преувеличивал все радости и преуменьшал все горести!.. Я бы наслаждался каждой секундой своей жизни! И  ни за что, ни за что бы, ни мечтал начать ее с чистого листа! Я бы каждый день выбегал на улицу только ради того, чтобы посмотреть на то, что уже видел сотню раз. И опять же радовался бы голубому небу, зеленой траве, красному солнцу…. Всему этому великому счастью, торжеству близости с тем, что уже внутри тебя. Эх, я бы!.. Я бы…. И самое главное, я бы ни за что не позволил воцариться этим двум царям вновь: себе и мне. А оставил бы их подо льдом  и дальше тешиться с друг другом. Ведь я буду Я, именно только тогда, когда не будет этих меня.

Возможно, вы начнете стыдиться, стыдить чистый листок, указав, что так поступают одни лишь маленькие детишки. Но кто такие дети?! А? Дети – это люди, еще неиспорченные другими людьми. Будучи доверчивыми, они преклоняются перед волей своих кумиров, пока наконец-то не станут похожими на них. Они почти, как и Я, стремятся увидеть мир во всей его красе, только в отличие от меня они свою мечту могут исполнить.

И вот, Я сомневался в своем существовании. И, возможно, я и не существую, но теперь Я точно знаю, что живу. Да, Я живу, именно так. Я не существую там, как существуете вы, но зато Я живу здесь. Правильно, живу внутри в вас. А живете ли вы? Живете или нет?! Если вдруг окажется, что вы живете, скажите мне это. Но скажите так, чтобы Я это услышал. Хех, вы чувствуете это? Я все-таки сумел дотронуться до вас, дотроньтесь теперь и вы.

 

 

 

 

 

 

Маленькая церковь

…В мягком вечернем мраке, прямо посреди дороги, висел труп. Тугая петля, привязанная к заболоченному дереву, слегка скрипела. С востока, пытаясь раскачать плоть, дул влажный ветер. Вдалеке слышался странный  разговор какой-то девушки. Труп раскачивался все сильнее.

Вскоре на горизонте показалась та самая девица. Ни на минуту не переставая рассказывать себе фантастические истории, заметив тело, она вдруг обомлела. Труп же, раскачиваясь все сильней, казалось, уже начинал угрожающе шевелиться. Но девушка, заметив эти колебания, встрепенулась и тут же принялась утешать его:

– Прошу, пожалуйста, прости нас, за то, что мы с тобой так поступили…. Хах…. Хотя, зачем я это тебе говорю? Ведь ты и так, наверняка, все про нас знаешь, – промямлила она, тщетно пытаясь успокоить дрожь. – Думая об этом, мне становится даже как-то жутко…. Ну, не по себе что ли…. Правда, когда я вспоминаю, как с тобой поступили местные жители, меня охватывает еще более ужасное чувство….

– Исчезни, – холодно отрезал труп, в ответ на чувственное признание подростка.

Услышав это, девушка вдруг дрогнула более заметно, чем обычно, и чуть не упала. В испуге она бросила взгляд на прах и с каким-то странным чувством осознала, что он уже как несколько минут раскачивается без помощи ветра.

– Но послушай!.. Нет, не надо…. Не прогоняй меня! – в страхе завопила девушка, сама думая совершенно о другом. – Ведь я… я не такая как они! Я не верю в Бога и во все остальные эти глупые суеверия! Мне все равно, кто ты! Да хоть сам сатана! Мне без разницы! Я готова принять тебя такого, какой ты есть. Я даже уверена, что мы станем с тобой лучшими друзьями! А потом я помогу тебе измениться, и ты станешь совершенно другим…. И да, мне все равно, что подумают обо мне другие! Я ни от кого не завишу! Мы будем с тобой вместе, вдвоем против всех! Но, несмотря на это, я не собираюсь тебя мучить! Если ты скажешь мне уйти, я просто уйду и все….

– Не веришь в Бога? – все также равнодушно отвечал ей труп.

– Конечно-конечно, мой милый! Конечно, не верю! А ты что, веришь что ли? Ну, хотя я тоже не знаю, может, и верю…. – по глазам девушки начинала растекаться тушь.

– Дура, ты такая же, как и все. Исчезни.

Словно на старой детской качельке, издавая жуткий скрип, труп раскачивался на петле все сильней и сильней. Но как бы он не пытался, это не приносило ему никаких чувств. Тогда, качнувшись напоследок еще один раз, он усиленно потянул ноги вниз и, порвав петлю, провалился в яму, вырытую для этого специально прямо под ним. В яме же, словно паутина, были туго натянуты тонкие претонкие нити, и, падая вглубь, труп невольно об них разрезался.

Увидев это, девушка испугано вскрикнула и бросилась к яме, но тело, мгновенно поднявшись, остановило ее и повторило самоубийство вновь. Потом опять. А девушка, все это время, проливая слезы, стояла в стороне и смотрела. Наконец-то трупу надоело и это занятие, и теперь он, не придумав ничего более интересного, просто сел посреди дороги и, остановив взгляд на слезах юной девушки, стал тыкать в себя ножом.

Девица с каким-то влюбленным ужасом, пытаясь отвернуться, и в то же время ни на секунду не отводя глаз от своего собеседника, все пыталась понять секрет такого странного поведения. Но как бы она не старалась, мысли в ее голове выталкивали друг друга и не давали ей думать даже больше четырех секунд. Тогда девушка еще раз принялась осматривать его внешность: его длинные и тонкие багровые пальцы, в которых труп держал нож, его изуродованное исхудавшее тело, все перебинтованное грязными тряпками и укутанное в какие-то серые лохмотья. И самое главное, на чем уже несколько раз останавливался взгляд подростка, это была маска. Деревянная, насквозь пропитанная кровью и прибитая к лицу мертвеца огромными ржавыми гвоздями, – эту маску мечтал снять не только любой живой, но и мертвый. Также, что не удивительно, девушку очень интересовали глаза трупа. Но на этот раз, глаза были действительно не такие как у всех, совершенно необычайные. Такие глаза, словно присыпанные еще горячим пеплом, лишь редким взглядом из-под маски, прожигали самую грубую кожу. Словно плакавшие несколько лет подряд, эти глаза были покрыты несмываемой серой пеленой. Под их тяжестью, сгибались миллионы человек. Вот и сейчас, юная девушка, дрожа всем телом, вот-вот была готова прогнуться.

Окончательно сдавшись, она упала на колени и взмолилась:

– Прошу, пожалуйста, я же люблю тебя! Покажи! Покажи мне, что под маской! Покажи, что под ней! Покажи!

– Проклятье! Неужели ты настолько слепа?! – наконец-то проявил хоть капельку эмоций мертвец. – Неужели ты не видишь? Неужели вы все настолько безумны?! Вы, принятые в Царство Небес с рождения, лишь какие-то две тысячи лет назад сами видевшие Бога, теперь отрекаетесь от него? Почему?! Почему, чтобы увидеть себя, вам обязательно нужно зеркало? Но и то, при виде своего отражения, вы долго не будете верить, что это ваше, пока вам не укажут сверху! Дальнозоркие! Почему вы, а не я? А твоя любовь? Твоя любовь – всего лишь одно слово. Я не верю в нее! Ее нельзя пощупать или пожевать. А звуки свои, оставь! Мой слух устал от вашего шепота! Как это ужасно! Почему вы верите не в того, кто придумал вас, а только в то, что придумали вы? Люди-люди! А ведь это тоже лишь звук…. Ужасно! Ужасно учить алгебру и видеть в цифрах лишь цифры! И имея одного Бога, дразнить его, обожествляя карусели! Зачем? Зачем вам это все? Написано же: Бог один. Вы и сами смеетесь над идолопоклонством и язычеством, удивляясь глупости предков…. Но лишь увидите ближайший поворот и тут же покланяетесь древним идолам: деньгам, еде и проституткам! Вот почему звезды не смотрят на ваши фонари! Даже мне противно!

– Т-ты чего?.. Эй! – эта исповедь не на шутку встревожила девушку, и она, судя по всему, сильно забеспокоилась. – Знаешь, я думаю, вот после смерти мы и узнаем, кто из нас был прав. А сейчас давай просто жить дальше…

– После смерти? Хши-ши-ши-ши! После смерти?! – как-то по мышиному засмеялся мертвец и затыкал в себя ножом быстрее, заставив девушку снова обратить внимание на свою плоть. – Что смерть? Еще один сон! Жизнь всего лишь отрезок, но весь путь – это прямая. А прямая – бесконечна! Что после смерти? Что откладывать на завтра? Ши-ши-ши-хши! Да ты слишком недостойная, чтобы после смерти встретиться с Богом, а, не увидев его, так и будешь пребывать в неверии, пока не сойдешь с ума! А если вдруг и догадаешься обернуться и из-за случая увидишь Его, то не поверишь, что не верила!

– Да как ты смеешь!! – окончательно разревелась девушка, молчавшая все это время лишь из вежливости. – Я-я не достойная? Да я тебя пожалеть пришла! Я самая добрейшая в нашей деревне! Еще прибежала к нему…. я…. бежала…. Я думала ты не такой, а ты!.. Д-да пошел ты к черту!

– Не люблю ходить кругами. Хотя, я ничего не люблю, – со слабостью прохрипел труп и наконец-то вернулся в прежнее, тоскливое состояние. – Ну что, увидела, что хотела? – сказал он, скребя пальцами по маске и потихоньку начиная вырывать гвозди.

Девушка, услышав это, сразу же успокоилась и с покорным ожиданием села напротив ямы. С невероятным трепетом она наблюдала за каждым гвоздем, выходящим из маски, за каждой щепкой, сыплющейся со старой древесины. Дрожь ее постепенно увеличивалась, дыхание все учащалось и учащалось. Но вот он уже снимает маску и сейчас она увидит истину. Она увидит и… умрет. Девушка увидела истинное лицо мертвого и умерла. Труп же поспешно надел маску обратно и сбросил подростка в яму. Как только он это сделал, через пару мгновений ему снова стало скучно.

Он уже привык так лежать и скучать. Это происходило с ним часто, так как ему всегда было скучно. Уныние – это основная черта нашего героя. Она сопровождала его с того самого момента, как он научился помнить. Из-за этого тело очень расстраивало то, что оно умеет помнить, и оно отчаянно пыталось все забыть. Но забвение приходило к нему не часто, а на место забытого безудержно приходило новое. Так он забыл все цвета и не знал ничего, кроме белее белого и чернее черного, из-за чего вся жизнь казалась ему мутной словно сон. Но он не мог проснуться, не мог ничего. Прямо как во сне. Он ненавидит уныние, которое заставляет его гнить и которое не дает ему догнить до конца. Он презирает себя, но эта ненависть ничего не меняет, лишь заставляя его презирать себя дальше. И так бесконечно. Бесконечно гнить, бесконечно ненавидеть – удел живого мертвого. Так он и лежал, пока вдруг снова не почувствовал чье-то приближение:

– Ева! Ау-у-у-у! – раздался дребезжащий женский голос. – Ева! Сестренка! Ты где? Ау-у-у-у-у! Это уже не смешно, тебя вся деревня обыскалась! Ева, давай выходи! Мне приказано привести тебя домой, Ева!..

«Ах…. Снова…. Надоело. Боже, как же скучно. Как же я хочу сдохнуть!» – прошептал труп и привстал, чтобы лучше разглядеть новую самоубийцу. В коротенькой  юбке, тонких сетчатых колготках, маленькой маечке и со стальным пирсингом на губе: на вид ей было толи восемьдесят один, толи тринадцать лет. Так что было сложно понять, девчонка ли это или старушка. Непонятно. Точно так же как и Ева, эта полустарушка-полудевушка вышла из-за горизонта и, увидев мертвое тело, в ужасе подавилась своим криком:

– А-а…. А гд-де Ева?.. Вы не видели мою сестренку Еву? – терпя страх, прошептала старуха.

– Она исчезла. И если ты еще хоть раз кого-нибудь позовешь, то исчезнешь точно так же.

Полудевушка-полустарушка, не зная, что делать в таких ситуациях, ошарашено застыла на месте. Однако труп, которому поскорее снова хотелось остаться одному, увидев ее физиономию не выдержал и закричал первым:

– Проклятье! Неужели ты настолько слепа?! Неужели и ты не видишь? Неужели вы все настолько безумны?! – на этот раз он кричал более тоскливо, совершенно не меняя ни какой тональности. – Слепа ты и весь род твой слеп, ибо это проклятье! И никакой телескоп вам не поможет увидеть самые огромные звезды, потому что вы все слепы! Как ты не можешь видеть свою сестру, когда она прям под тобой? – услышав это, девчушка неловко стала заглядывать себе под юбку. – Да зачем вы все идете ко мне, бредите по темноте?.. Ах, я знаю…. Хши-ши-ши! Не хочешь ли ты увидеть моего лица? – ехидно произнес мертвец и провел тонкими пальцами по маске. Сестра Евы кивнула. – Тогда подойти к яме и посмотри-ка вниз, хши-ши-ши-ши….

Забыв и про сестру и про то, что уже достаточно поздно, предвкушая что-то съедобное, она пощеголяла к яме. Увидев на дне Еву, всю запутавшуюся в нитях, она сначала обрадовалась, потом присмотрелась к лицу…. завизжала и от легкого толчка мертвого, полетела к сестренке.

Через пару мгновений, трупу снова стало скучно.

Не зная, чем бы еще себя повеселить, он решил отправиться в маленькую церковь, стоявшую на окраине села. И хоть мертвый полз очень медленно, храм на удивление оказался не так далеко, и скоро он уже стоял около его узеньких ворот. Церковь была вся заросшая в каких-то растениях и узнавалась только благодаря деревянному кресту, возвышающемуся  к небу. Здесь не было никакого ограждающего забора, сада или даже обыкновенной тропинки, но зато почему-то аппетитно пахло хлебом. Мертвец подполз поближе и принялся стучать:

– Эй вы, падаль, откройте дверь. Я хочу помолиться, – ни кто не отвечал. – Проклятые уроды, хватит смотреть на меня свысока. Откройте дверь, – в ответ все та же тишина. – Ублюдки! – не выдержав, закричал труп и просто пнул по двери. Дверь в ответ, оголив исписанный коридор, медленно раскрылась. Церковь оказалась открытой.

– Двери нашей маленькой церквушки всегда отворены, – нежно проговорил какой-то седовласый старик, молящийся в дальнем углу. – Но открыть их вы должны сами. Проходите, пожалуйста, кем бы вы ни были!

Труп пошатнулся и даже слегка сконфузился, что тут же про себя отметил, так как уже давно не испытывал ничего подобного. Старик поразил его. Еще ни один служитель церкви не обращался к нему, таким образом, а этот спокойно его впустил и даже сказал «пожалуйста». Но приглядевшись, труп все понял и с разочарованием стиснул зубы. Этот священник был слеп и просто ни черта не видел.

– Слепой?.. – тоскливо обратился прах к священнику.

– Да, я слепой, хе-хе-хе, – ничуть не смутившись, ответил старик. – Простите, сейчас зажгу для вас свечки. Мне-то они не сильно помогают, хе-хе-хе!

– Еще ни разу не видел церковь, даже такую маленькую, при свете, – произнес труп и вошел вовнутрь. Но чуть сделав шаг за порог, прогнулся под каким-то необузданным, теплым ветром, пропитавшим в этом помещении все вокруг и поразившим нового прихожанина до мозга костей. Лишь он почуял его, как сразу же пришел в изумление: только-только он вошел во внутрь церкви, и в него тоже вошел какой-то непонятный, непривычный, безудержный ветер. Такое теплое чувство покойник еще никогда не испытывал раньше. Чувство, которое хочется испытывать снова и снова…. Что это?..  –  По правде говоря, я вообще первый раз в храме, – наконец-то сказал усопший после долгого молчания и, подумав, что теряет свой единственный шанс побывать в церкви, спросил. – А вы здесь один, или с вами еще кто-то?

– Из людей или из всех? Ну, из людей еще один священник за стеной молится, но он правда глухой…. Все остальные люди сегодня в селе. А так, со мной здесь всегда множество икон, так что я никогда не остаюсь одиноким, хе-хе-хе! – спокойно проговорил священник, но потом чуть-чуть подумал и вдруг ошарашено продолжил. – Что? Первый раз в церкви?! Ну, ничего себе! Хе-хе-хе! Неверующий что ли? Ну-у-у, это ничего страшного, если учитывать где вы сейчас. А скажите-ка лучше, как ваше имя?

– Зачем имя, если тебя никто по имени не зовет? Я не помню его и никогда не знал, и вообще сомневаюсь, что оно у меня когда-либо существовало. Но поэты называют меня тьмой.

– Нету имени? Так вы что это, получается, безымянный? Мда…. Жаль, жаль, очень жаль. Ведь недаром говорят: «Как корабль назовешь, так он и поплывет», – добродушно продолжал старик. – Постойте-ка, постойте-ка, так это получается, вы еще и не крещенный что ли?!

– Да….

– Что?! – разозлившись топнул священник. – Не крещенный?! Такой старый и еще не крещенный? А ну-ка быстро под крест! Я вас сам лично сейчас окрещу! И не таких крестили!

Безымянный очень удивился предложению служителя и даже почему-то обрадовался (что еще раз отметил про себя), но что-то заставляло отвечать его именно так, и он никаким образом не мог этому сопротивляться:

– Старик, ты, что меня не слышал? Меня называют тьмой! Я тьма! Какое мне крещение? Я противоположность того, что вы называете светом! Я – урод! Слышишь?!

– Тьма не противоположность света, а его разновидность. Ведь черная краска тоже краска. Так что это никак не мешает тебе, нужно всего лишь….

– Да ты совсем обезумел…. Я демон, живший еще до создания планеты и согрешивший за этот период бесчетное множество раз! Да я только минуту назад убил двух людей и сам уже давно мечтаю лишь о смерти. А эти…. Эти проклятые людишки, живут и даже бывают счастливы. Живут и умирают…. А я?! Почему я все никак не могу умереть? Ведь я намного их лучше! Глупые люди, имея возможность стать ближе к небу, вместо этого зарываются в землю…. Они липнут ко мне, к тьме, словно черви, и когда я их прогоняю, липнут только еще больше! Почему это я должен преклоняться? Ночь рождает день. Ведь ты читал Библию и знаешь, что тьма гораздо старше света! И, возможно, даже старше Бога…. Так зачем мне самовольно терять свою свободу и становиться рабом?

– Хе-хе-хе, и как тебе сейчас эта свобода? Свобода ли это? Разве ты не чувствуешь ее тяжкого угнетения, ее разрушающего свойства? – улыбнувшись, легко заговорил слепой. –  Когда у реки нет берегов, и она растекается куда хочет, то перестает быть рекой и более не представляет собой ничего, даже малюсенького ручья. Да и не существует свободы в нашем мире. Ведь уходя из-под власти Бога, ты становишься рабом дьявола. А чья розга мягче уже давно известно…. Примирись с людьми. Поклонись им за то, что они умеют умирать и рождаться. За то, что умеют радоваться. Поклонись человеку и ты поклонишься и Богу. Хе-хе-хе, если рассуждать так, вот потихоньку и начинает проявляться несуществующая свобода. А смерть твоя…. Это еще глупее! Посмотри на себя: как ты можешь родиться, если еще даже не умер, и как ты можешь умереть, если еще даже не родился?

Усопший был сражен. Даже если до этого он слышал лишь одну чепуху, предложение священника о том, как ему можно умереть, очень заинтересовало мертвого. И раз другого способа освободиться от уныния у него не было, остается, и правда, только одно….

Безымянный упал на колени и поклонился человеку. Принял у священника имя «Петр» и опустился в корыто со святой водой. Но лишь он это сделал, безудержный ветер, проникший в его грудь, забушевал еще сильнее, закрутился, словно смерч, и быстро стал прорываться наружу, заставив при этом Петра испытать невероятное наслаждение. Всего лишь за одну минуту перед ним пролетело две чьих-то жизни, он увидел прекрасные причудливые картины, и ему самому почему-то вдруг захотелось жить. Ему захотелось испытывать это наслаждение снова и снова. Ему снова захотелось испытать движение ветра внутри себя, почувствовать это теплое чувство…. Это чувство – дыхание. Неужели это и есть жизнь? Тогда все снова становится не честно. Ведь он столько времени просуществовал, а прожил всего лишь один вдох и выдох. Почему только теперь, когда святая вода, сжигает его тело словно огонь, почему только сейчас ему захотелось жить? Еще раз захотелось дышать…. Нет, сколько раз он мечтал об этом моменте, он ни разу не представлял его так. Он даже не думал, что будет о чем-то сожалеть и мечтать. И не надеялся, что будет просто хотя бы что-то чувствовать. А здесь, новые чувства сменяют другие и все этого за такой короткий период? Такое множество чувств сразу! Предвкушение ли это рождения или предвкушение смерти, но ночь рождает день. И вот он уже чувствует, как его длинные пальцы, которые он видел больше миллиарда лет, исчезают из поля зрения и растворяются, словно какая-нибудь приправа в супе. Ему становится страшно и одновременно радостно, так как впервые с ним происходит то, чего еще ни разу не происходило. Все больше и больше отдаляется от него голос священника, назвавший его Петром. Исчезает храм….

Светает, снова где-то вдалеке раздался мягкий скрип. Наступило утро. День сменил ночь…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Подарок

В желтой просторной комнате, прямо на полу, сидел обрадованный дедушка Мороз и зачем-то суетливо копошился в мешке. Рядом с ним, в предвкушении своих подарков, шевелились такие замечательнейшие личности, как Ельцин, Михаил Афанасьевич Булгаков, Ленин, Николай II и сам пятый прокуратор Иудеи, Понтий Пилат. Ленин при этом расхрабрился и с мечтательным лицом даже сел дедушке на коленки. Булгаков что-то старательно зарисовывал на бумаге. Ельцин как всегда пытался обворовать Николая II, но, почувствовав на себе строгий взгляд деда Мороза, успокоился и попросил прощения у русского царя. Через несколько мгновений старый волшебник наконец-то достал обещанные подарки, согнал Ленина с коленок и принялся уходить. Все находящиеся в комнате расплакались.

– Уверен ли ты в том, что хочешь совершить?! – грозно спрашивал волшебника Понтий Пилат. – Бездомный, ласточка…. Черт! Зачем тебе это?! Вон, передай лучше свой мешок царю, его могут спутать с президентом и не побьют. Но только не ходи туда сам, не разрывай мое сердце! Я буду жалеть всю жизнь, если сейчас отпущу тебя!

– Хо-хо-хо! Прошу, приди в себя, игемон! Ты ведь видел все это? Видел, что они приготовили для меня? Сотни спектаклей, миллиарды актеров! Голоса, желания! Видел? Это их подарок мне, мне, тому, кто сам, по сути, является лишь подарком…. Подарок от подарков подарку… Хо-хо-хо! Я бессмертный призрак рождества, призрак всего нового! Все это мое, и потому, я обязан это сделать. Прощайте, встретимся в новом году!

– Не ходи, не ходи! – взорвался Пилат. – Люди никогда по-настоящему не верили, никогда! Они слишком суеверные для этого. Пойми, ведь ты для них даже меньше чем легенда! –  на мгновение Понтий Пилат зажмурился, и на лице его выразилась непереносимая боль. – Дьявол, ласточка, бездомный, сво…. Проклятый Булгаков! Не ходи, не ходи….

– Хо-хо-хо! Прощайте!

– Стой, бородач! – загорланил в истерике Ельцин.

– Нет-нет! Не уходи! – завопила комната.

Но было поздно. Дед Мороз открыл окно и уже наполовину был на улице. В этот момент в палату вбежали санитары и, как и все, тоже принялись ловить волшебника. Но тот, сделав проворное движение, шагнул на подоконник, и больше его уже никто не мог поймать. Дедушка ловко приземлился в сугроб, отряхнулся, и, не обращая внимания на ругань врачей сзади, помчался вперед. Психбольница, к которой он успел привыкнуть, осталась позади.

А в это время, безмолвная луна, подружка всех чудес, уже украсилась новогодним сиянием и сейчас, тихо наблюдала за всем происходящим свысока. Все было, словно в сказке, и каждая пылинка казалась таинственной, волшебной. Вокруг царил необычайный мороз и потому, на улицах почти не было людей. А если и были, то все какие-то синие, бегущие неизвестно куда, и почему-то совершенно не замечающие волшебника. Это событие очень удивляло нашего героя и, честно говоря, даже расстраивало. Также дедушку удивляли окружающие его необычайно узкие улицы. Они были настолько узкими, что палата психбольницы по сравнению с ними была просто огромной. Но, не смотря на все эти неудобства, дед Мороз был безумно рад новому году и сейчас только и делал, что искал, какой бы дом ему осчастливить на этот раз. Заглянув в первое же окно, он сразу нашел то, что ему было нужно и через трубу, проник вовнутрь дома.

Упав в камин, дедушка вызвал много шума и поэтому, тут же принялся извиняться перед хозяевами. Но те, либо из вежливости, либо из-за стеснительности, не только не заметили гула, но и наотрез отказались замечать самого волшебника. Происходило что-то совершенно необъяснимое. Жители дома, вместо того, чтобы радостно водить хоровод вокруг дедушки, лежали напротив светящейся коробки и жевали какую-то розовую мерзость. Увидев это, дед Мороз сильно рассмеялся и так прыгнул на диван, что все кто на нем сидел, считая и ту розоватую гадость, разлетелись по разным углам. На несколько минут комната затихла – жильцы поползли обратно к дивану. После успешного приземления на софу они сначала подумали, что же с ними произошло, но потом плюнули и стали искать еду, которая при катастрофе улетела неизвестно куда. Сделав пару логических выводов и сравнений, они посчитали, что еда, конечно же, тоже уже вернулась на диван и сейчас находится где-то под ними. Поэтому, после долгих попыток найти ее не вставая с дивана, вся семья поднялась. Но на диване,  вместо ожидаемой кастрюльки с едой, сидел какой-то лохматый, улыбающийся дед.

Глава семьи, мужчина сорока лет, чуть не упал в обморок, но вовремя был пойман женой. Маленький ребенок неизвестного пола и возраста, с наточенной вилкой в руках, настороженно спрятался за телевизором. Перед ними сидел малюсенький, ростом чуть выше двух зайцев, молоденький дедушка. По лицу с раздавленной улыбкой и словно взорвавшейся бороде было видно, что он тоже весьма шокирован и сейчас находится в некотором трансе. Дедушка внимательно осмотрел семью: мужика, больно похожего на собаку, блондинку, покрашенную в блондинку, и внешностью тоже весьма напоминающую пса, и ребенка с пустым лицом. Все они еще раз рассмешили волшебника и окончательно убедили, что он зашел именно туда, куда нужно. Однако в ту же минуту глава семьи открыл свою пасть и гневно бросился к деду:

– Это… ф-ф-ф… этоф что еще за домовой?! – закипел мужопес чуть ли не давясь собственными губами. – Люда! Этоф твой любовник чтоф ли?! Да? Любовник?! И ты прятала его от меня внутри дивана? Ф-ф-ф… вот дура, вот дура! Какая жеф ты дура, Люда!

– Да заткнись уже! Какой еще любовник? Ты меня за кого принимаешь? Чтобы я с этим старикашкой? У него же даже денег нет! Вон-вон, погляди, какие сапоги дряхлые, все заношенные, переношенные, как будто их еще во времена революции штопали. Ну, зачем мне такой?

– Хо-хо-хо! Да нет, что вы, что вы! Какая революция? Мне эти сапоги только сегодня Ленин подарил, – наивно оправдывался дед Мороз. – Я, представляете, его просто стишок попросил рассказать и все, а он что-то размечтался, увлекся и давай мне сапоги шить. Ну не мог же я отказать дитенку!

В это мгновение ребенок с вилкой вышел из-за телевизора и, полностью вооруженный, тихо приблизился к дедушке.

– Фх! Да, Людочка, ты права. Прости, я всегда знал, что ты меня любишь, – снова защекотал губами мужик. – Да… Всегдаф знал! Да и тем более, либо я одеваюсь у лучших модельеров мира, либо он у какого-то там Ленина. Смехота, да и только! Нашел еще, чем хвастаться!

– Зая, да он тебе и в подметки не годится! – горделиво подпевала жена.

Муж с женой, довольные собой, поцеловались. Дед Мороз застеснялся и вдруг, почему-то приуныл. В голову стали вторгаться различные грустные мысли. Он окинул взглядом комнату, осматривать которую оказалось гораздо интереснее, чем самих жильцов, и приуныл еще больше. Комната была практически пустой, заставленной совершенно ненужными вещами. Главным ее украшением была светящаяся коробка, которую хозяева дома горделиво называли кинотеатром. Внутри коробки радостно кружились елки, детишки и два деда Мороза.

– Ну, давай, леший, отвечай: кто ты такой, как сюда проник и куда ты дел наших моллюсков?! – зарычал мужопес. – Что молчишь? Да ты вообще хоть знаешь, во что ты вляпался? Ты хоть знаешь кто я такой?! Я – Комбинезонов,  тот самый депутат. Слыхал о таком? Тот самый Комбинезонов, понял ты? Одного моего слова будет достаточно, и ты свободы больше не увидишь! Ты понимаешь это?

– Хо-хо-хо! – снова рассмеялся дед Мороз. – Если честно, я не очень понимаю.… Если вы меня-то еле видите, то, как вы можете видеть свободу? Этот дедушка еще гораздо прозрачнее и намного больше ограничен в людях, чем я. Да, намного больше…. Понимаете? Я вам даже больше скажу: я – часть свободы. А увидеть самого себя вы мне никак не помешаете. Поэтому, ваше выражение «лишить свободы»….

– А ну, живо отвечай, как ты сюда попал!! – зарычал Комбинезонов.

– Через камин, конечно же….

– Через какой еще камин? Он же декоративный! – в недоумении закричала жена.

Муж ее радостно подхватил.

– Ф-ха-ха! Да он, наверное, пьяница! Вы посмотрите, какой у него красный нос! Он же явно алкаш! Сейчас его заберут в отрезвитель, допросят, а утром уже по всем каналам протрубят, какого опасного бандюгана депутат Комбинезонов поймал! Ха! Как собственноручно, рискуя здоровьем семьи, он…

Но дед Мороз уже больше никого не слушал. Он только промолвил, что слегка задержался и не хочет тратить мгновений. Поэтому волшебник быстро раздал подарки и собрался обратно в камин. Ребенка, который нападал на деда Мороза с криками: «Во имя волшебного колодца, я спасу этот мир от зла!» – он просто погладил по головке. Женщине, не перестававшей кричать все это время, он вставил в рот пустышку, которая, судя по всему, ей очень понравилась. Мужчине подарил дикого крысенка. Но тот, лишь только попав ему в руки, бросился бежать. Начался хаос. Жена при виде крысы подавилась пустышкой  и в апатии перевернула диван. Ребенок радостно побежал с вилкой за дедом Морозом. Мужепес захотел упасть в очередной обморок, но поняв, что на этот раз его никто не поймает, схватился за телефон. А дед Мороз вбежал в камин и уже через мгновение был на улице.

Вдохнув свежего зимнего воздуха, волшебник слегка задумался, посидел на своем мешке и отправился дальше. В голову к нему приходили самые разные мысли и ни одна не удовлетворяла. Он в надежде посмотрел на луну, но той на небе почему-то не было. Тогда он решил снять уныние с себя сам и, остановившись возле детдома, стал лепить снеговика. Желание дарить людям совершенно пропало. А мыслей становилось все больше и больше. «Ну вот, хоть глаз порадую», – подумал дед Мороз, долепив свое творение. Снеговик получился на удивление забавным, необычным и даже живым. Дед Мороз все никак не мог налюбоваться и хотел уже испечь ему пару, как вдруг послышались шаги. Приближалась группа детей. Волшебник обрадовался, и, решив узнать, понравится ли им снеговик, спрятался за ближайшей елкой. Однако дети чуть не прошли мимо, и остановились только тогда, когда снеговик, сняв шляпу, поздравил их с новым годом. На лицах детей сразу появилась недоумение, и они впали в ступор. Лишь через минуту они пришли в себя и осторожно подошли к творению:

– Слышь, мужик, ты чего? Замерз что ли? Или заболел? Что с тобой? – замяукали перед ним подростки и принялись распрашивать про жизнь.

Дед Мороз радостно захохотал и, посмотрев, как детишки торопливо приступили напаивать снеговика пивом, довольный пошел дальше. Однако только он повернул за угол, как вдруг почувствовал резкую боль в спине. Сзади стоял тот самый бесполый ребенок и тыкал в него вилкой. В испуге волшебник дернулся обратно к детишкам, но злосчастный ребенок схватил его за шубу и швырнул обратно. «Все, пропал!» – подумал дед Мороз. – «Сейчас он всю мою шубку искромсает!». Тут улица зашумела и озарилась светом. С разных сторон дороги ехали две машины. Обе они остановились возле деда Мороза и оттуда выбежали синие люди.

– Так это и есть тот пьяный коротышка? – с отвращением поднимая ребенка, сказали приехавшие. – Надо бы его на ночь в отрезвитель, а то этот Комбинезонов нас всех загрызет…. Хотя, по-моему, он больше для вас подходит, – добавил один из синих людей, обращаясь к санитарам, которые сейчас укладывали дедушку в машину. Но те пробурчали что-то в ответ и увезли волшебника обратно в психушку, в желтую комнату.

Так дед Мороз и вернулся. С момента его побега палата будто почернела и стала более пустой. Беспощадный лунный свет осветил комнату и тут же к волшебнику подбежали знакомые успокоенные лица.  Дедушка заплакал.

– Слава Богу, слава Богу, вы вернулись! – радостно заревел Николай II и бросился целовать волшебнику ноги. – Мы так ждали вас, Ники! Так ждали!

Дед Мороз озабоченно оглядел комнату и вздрогнул. Из тринадцати ее жильцов он нашел только одиннадцать. И хотя сейчас дедушка думал о другом, он все же встревожился:

– А где же Булгаков? Где Пилат? Куда они исчезли? Что тут произошло?

– Так ведь это…. Заболели они, – видя недоумение кумира, пробубнил Ленин.

– Как это заболели?! Когда?

– Сразу как вы ушли…. – пытаясь угодить, подхватил своего приятеля русский царь. – Они начали бредить, назвали нас всех психами, а потом санитары забрали их с собой….

– И их с собой?.. – вошел в еще большее недоумение волшебник.

Все замолчали. Но вскоре комната наполнилась шепотом и скрипом. Вдруг, Ельцин обхватил себя за плечи и упал с кровати. В руке у него был какой-то клочок бумаги.

– Эй, бородатый, послушай! Я ведь совсем забыл, этот самый…. Да, Булгаков! Оставил здесь для тебя кое-что …. Вот, посмотри, – махая руками, Ельцин подполз к дедушке и вручил ему листок. – Он сказал, что эта книга его подарок тебе.

Дед Мороз аккуратно развернул бумажку, разгладил ее и стал внимательно смотреть. Она была целиком перепачкана чернилами. Однако разглядывая кляксы, несложно было увидеть бездну букв. При всем при этом все написанные символы были перечеркнуты, и поверх чернил, кровью было нарисовано громадное «свободен!». Волшебник перечитал несколько раз, положил книгу за пазуху и задрожал. Казалось, что у самой комнаты поползли мурашки по коже. Затрепетало все вокруг. У волшебника заблестело в глазах. Он с огромным шумом запрыгнул на подоконник и закричал:

– Боже, зачем я все это делаю? Для кого? Сегодня я жизнерадостный покинул  психбольницу, но унылый сбежал из сумасшедшего дома. И все из-за того, что я просто пытался вручить подарки! Как все изменилось! Семьи превратились в стаи, новый год в старый день, маскарады в мытье посуды, – пробасил сквозь мокрую бороду волшебник. – И сегодня, друзья, вы все заботились о моей внешности, костюме, макияже. Но все зря…. Свободен…. А ведь и Николай II, и Ленин, да и почти все остальные жильцы палаты тоже скоро освободятся. И что тогда? Снова новый год?.. Бездомный, свободен,…. Послушайте, я не могу здесь, больше находится. Меня могут переодеть и тогда все, крах…. Нет,  не могу…. Послушайте, как бы то ни было, следующий год все равно будет новым. И потому, и я буду другим. А значит, и вы. Я снова буду смеяться, снова буду дедом Морозом и снова буду Санта-Клаусом. Но главное, я буду новым годом. Именно поэтому сейчас я и должен уйти…. Прощайте.

Палата снова затихла. Больные осмотрели старика. Им казалось, что перед ними стоит уже не дед Мороз, а какой-то другой колдун. Шуба неестественного красного цвета стала цвета крови. Летающие глаза приземлились. Пояс обвис. Это был уже не тот дед Мороз. Но неизвестно почему, комната улыбнулась и, поклонившись, сказала спасибо. Старик зарыдал и ушел в окно.

На небе снова сиял месяц, воцарились тени. Дед Мороз, проткнутый лучами лунного света, спешил в темноту. Голова волшебника опять отяжелела от мыслей, и он жаждал как можно скорее слепить нового снеговика. Однако луна почему-то сильно его беспокоила и не давала отдохнуть. Все быстрее и быстрее семенил дед Мороз по заснеженной тропинке. Загорались звезды. Цель была близка

Подходя к детдому, он в недоумение остановился, и впал в ступор. Там, где еще недавно было пусто, огромное количество людей пели, танцевали, смеялись, поздравляли друг друга с новым годом и, вокруг какого-то другого деда Мороза, водили хоровод. Все были счастливы. Дед Мороз заметил нашего волшебника и подозвал к себе. На это дедушка, неожиданно для себя, рассмеялся и с радостью подбежал к двойнику. Получив подарок за стишок, он присоединился к хороводу и таким образом протанцевал всю ночь. Каково же было его ликование, когда при звоне курантов он узнал в деде Морозе своего снеговика….

Наутро возле дома Комбинезоновых нашли замерзшего старика. Психбольница опустела, и в палате остался один лишь Ельцин, который ко всему прочему, теперь еще и по ночам разговаривает с луной. Врачи поговаривают, что он каждую ночь поет ей частушки и называет дедом Морозом.

 

 

 

 

 

Светлана

25 сентября 2012 г

I

А ведь брат прав, это воистину забавно! Сегодня, когда в очередной раз осматривали кладбище, он заметил совершенно необычайную могилу. Нет, необычайность эта заключалась не в перевернутом кресте (хотя это тоже весьма странно) и даже не в растениях, которые почему-то росли корнем вверх, а в том, что в этой могиле был похоронен я. Удивительно все-таки, какой у меня зоркий брат (иногда меня это даже раздражает). Все, совершенно все совпадало! Фамилия, имя,  фотография – все! Ну и мы, с братом, конечно же, решили раскопать эту могилку. Причем не столько ради денег (хотя она и была роскошно одета), сколько ради смеха. Для того только, чтобы увидеть рожу моего двойника, посмотреть каким и я буду в его лета. В итоге же вся наша радость пропала – гроб был пуст. Труп словно под землю провалился. Все, что мы там нашли, лишь этот дневник, в котором я сейчас и пишу. Мы не стали делить его, так как брат посчитал, что он должен принадлежать мне. Сам же брат соскреб позолоту с креста и нарвал тех удивительных цветов, которые росли корнем вверх. Я поморщился и ничего ему не сказал, ведь у него сегодня родился сын. Тем более что они назвали его в честь меня – Петром. Из головы все не выходит этот провалившийся мертвец…. Подумать все-таки, каких чудес только не бывает!

26 сентября 2012 г.

II

Черт, черт, черт! Что же я наделал?! Это все из-за нее…. Кажется, я сошел с ума. Нужно успокоиться, нужно немедленно успокоиться! Я даже боюсь это писать сюда…. Боюсь, вдруг кто-нибудь прочтет, и тогда все…. Нет, я не могу иначе. А то я действительно сойду с ума. Нужно немедленно взять себя в руки…

Сегодня мы как обычно отправились грабить могилы. Настроение было достаточно приподнятое, даже веселое; он все время рассказывал про своего сына. А потом мы встретили ее…. Нет-нет, все было не так. Сначала мы захотели еще раз посмотреть на ту странную могилу, тем более что вчера мы так ее и не закопали. Но сколько бы мы не рыскали по кладбищу, так ничего и не нашли. Тогда-то мы и встретили ее. Огромный мраморный крест, двухметровый забор – все указывало на то, что там зарыто неимоверное сокровище. Я взял лопату, а этот урод, сказав, что постоит на шухере, ушел звонить жене. Все замерло. Кладбище зашептало привычной немотой. Только я все рыл и рыл. И вот, когда мои руки наконец-то коснулись крышки гроба, тогда-то это и произошло. Непонятно чего боясь, я медленно отворил гроб и обомлел…. В мгновение меня проглотила холодная дрожь,  что-то врезалось в глаза…. Все во мне замерло. И я и сам, как кладбище, беспомощно зашептал немотой. В гробу лежал труп невесты. Я, так и по-прежнему ничего не понимая, смотрел на нее и потихоньку стал забывать свою внешность, имя, фамилию…. Я все забыл и от всего отрекся. Я словно стал ею, словно оказался внутри нее. И с первой же секунды мне стало ясно, что я отсюда уже никогда не выберусь. Я внимательно осмотрел ее белое платье, букет цветов в руках, напоминающие те, что вчера этот урод сорвал с моей могилы, и какой-то странный шрам на груди в виде птицы. Я бы мог рассматривать ее так вечно, но тут вернулся он…. Первым же делом этот урод поинтересовался, что я откапал. Когда же я ему сказал, что здесь ничего нет, он стал приставать еще больше и, в конце концов, спрыгнул в могилу. Здесь он, как не удивительно, ничего не нашел. Но когда уже стал подниматься обратно,  этот урод непонятно зачем остановился, посмотрел на нее и принялся ржать…. Уж этого я ни как не мог вытерпеть! В общем, я закопал его там, с нею, и убежал…. Теперь не знаю что делать…. Вдруг она мне с ним изменит? Или он просто со злости наговорит ей про меня всякие гадости? Нет, она ему не поверит, она не такая! Впрочем, что я пишу?! Я действительно сошел с ума?! Я влюбился в покойницу…. Что это за бред? Я все ни как не могу понять, что произошло… Нет, я больше так не могу! Сейчас же побегу откапывать брата, пока еще не поздно!

27 сентября 2012 г.

III

Поздно…. Вчера я быстро забежал купить ей два нарцисса и сразу же отправился на кладбище. Но когда я снова открыл гроб, его там уже не было. Толи он, как и мой близнец, провалился под землю, толи просто ушел, но то, что его нет в могиле – это факт. Я расстроился, но увидав бледное личико своей возлюбленной, тут же развеселился. Цветы ей, судя по всему, не очень понравились, но зато она внимательно слушала мои стихи. Я был счастлив. Мы проговорили с ней весь вечер. Я с удовольствием рассказывал ей о своих мыслях, чего никогда не было с братом, и рассказал ей несколько веселых историй, включая и тот конфуз с могилой. Я рассказал ей все, всю свою жизнь и даже о вчерашнем гневе, смешанном со смешной ревностью. Как ни странно, но она все выслушала и приняла. Я действительно счастлив и начинаю любить ее еще больше. Но из головы по-прежнему все никак не лезет тот провалившийся мертвец. Кажется, наступает ночь. Пора спать. Под тем предлогом, что идти домой уже поздно, я остался у нее. И сделав эту запись в дневнике, закрыл глаза.

28 сентября 2012 г.

IV

Похоже, я все-таки сошел с ума. И если бы не этот дневник, то так бы и продолжал сумасшествовать. Сегодня ночью мне приснился жуткий сон. Сначала я ясно видел, будто лежу в могиле рядом с ней. Но потом я вдруг стал проваливаться под землю. Падать все глубже и глубже. И вот я уже стою перед каким-то зеркалом. Или точнее, внутри зеркала. Снаружи на меня смотрит она. Смотрит и дрожит. Она совершенно живая. Настоящая. Дальше я помню все гораздо хуже…. Вроде бы, я радостный выскочил из зеркала, мы поцеловались, и я тут же сделал ей предложение. Неоткуда появились кони, и мы поскакали в загс. Загс почему-то оказался какой-то старой раздолбленной избушкой, напоминающей церковь, и там были похороны меня. На улице была зима, в лицо мне била метель. Еще, ясно помню, что тогда была какая-то странная, туманная луна. Я несколько раз пытался сказать об этом любимой, но она мне не отвечала и, отвернувшись, разговаривала с кем-то другим. Потом мы приехали ко мне домой, но там она повела себя еще более странно. Чуть только мы перешли порог, она забилась в угол и стала молиться. Тут только я заметил, что у меня посередине дома стоит гроб и оттуда кто-то настойчиво пытается вылезти. Это был я, только мертвый. И мне ничего не оставалось, кроме как с ужасом смотреть. Дальше, я помню, блеснуло что-то белое, и отяжелевший мертвец упал на пол. На груди у него был шрам в виде птицы. Я стоял и не знал что делать. Я вдруг резко стал понимать, что это сон, но все равно ничего не мог поделать. Дальше окончательно ничего не помню…. Помню только, что зачем-то запрыгнул в этот гроб и снова стал падать. Проснулся я возле нее, и  ужасно испугавшись, побежал домой. Это было действительно жутко. Слава богу, позвонил брат. Он жив! Просит встретиться.

40 сентября 3012 г.

V

Я полный дурак! А-а-а-а-а!!! Попасться на такое…. А брат, как он мог?.. Как он мог так поступить?! Удивительно, что я все еще жив. Но, похоже, еще недолго осталось. Сначала я не хотел снова писать в этом проклятом дневнике, но потом подумал: что если меня вдруг откапает, такой же урод, как и я? Я не могу упустить такую возможность! Тем более я точно знаю, что рано или поздно меня откапают….  Потому-то, я и расскажу. Я все расскажу.

Впрочем, тут и рассказывать то нечего. Я приехал на кладбище, как мы и договаривались с братом. Он был там не один, а со своими новыми братьями. Я и сказать то ничего не успел,  как они меня избили и скинули. Вот теперь и лежу тут. По иронии судьбы, как раз в той могиле моего близнеца… да. Только теперь я понимаю, весь свой идиотизм! Я полный дурак! Интересно, и кого я боялся? Брата? Или себя? А быть может, того мертвого, в могиле которого я сейчас лежу? Теперь все равно. Теперь мне ничего не страшно. Да, меня заперли в гробу, и я еле могу пошевелиться, чтобы записать все это. Но сейчас я намного свободнее любого из вас. Да, мы все уже похоронены. Но вы почему-то все также продолжаете подчиняться себе, бояться себя, несмотря на то, что вы уже давно мертвы.

Я многое понял. Мой сон, я уверен, это был необыкновенный сон. Хе-хе, это единственное, что мой зоркий брат не смог так разглядеть как я. Этот мертвый все никак не лез у меня из головы. И наконец, встретился в ней с моим сном. И вот что я подумал…. Пусть это и глупо. Я больше не боюсь себя. Я подумал, а что если смерть, это то же самое, что и жизнь? Ведь верят же в параллельные миры? Может быть, смерть, это и есть жизнь, только в обратном направлении? Что если смерть каждого человека  жива точно так же, как и человек? Рождается и умирает, как и он? Это как если бы было, что мы – это жизнь, а смерть – это она. Мы живем, и в это время живет наша смерть (только у нее это по-другому называется). Жизнь и смерть все время движутся, притягиваются, а когда встречаются, просто напросто переливаются друг в друга (это как с любимым человеком: когда вы с ним встречаетесь, никто из вас не умирает, а вы просто переливаетесь друг в друга). И теперь ты живешь смертью, а твоя смерть жизнью.

Я врал. Я боялся себя, того, кто прочтет этот дневник, и поэтому ничего здесь не писал. Но тогда, когда мое терпение рухнуло, и я закопал брата, я побежал его раскапывать не потому, что испугался за него. А потому, что мое терпение все так же продолжало проваливаться…. Я не слышал себя – у страха глаза велики. Но я бежал не для того чтобы раскопать его, а для того, чтобы зарыть еще глубже. Все о чем я сейчас жалею, это лишь то, что во сне прыгнул обратно, обратно в этот проклятый богом гроб! И сейчас умираю здесь, а она там…. А ведь мы с ней были такой красивой парой. Как она безумно любила меня и любит до сих пор! Я уверен, она ждала меня все это время. Всю свою жизнь. И я ждал ее. И вот сама судьба приготовила нам встречу. Но сколько бы я не скреб этот гроб, мне отсюда уже не выбраться. Единственный выход – это умереть. И брат любезно помог мне в этом. Я знаю, скоро мы с ней встретимся, я знаю. Об одном лишь прошу тебя, урод, переверни крест на моей могиле.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Майская ночь

От кого: Петра Родионовича Окольникова

Откуда: г. Санкт-Петербург, Екатерингофский пр. 13-12

Кому: Софье Семеновне Сахаровой

Куда: г. Санкт-Петербург, Екатерингофский пр. 13-12

Мама, я сошел с ума.

Прости меня, умоляю.  Но я не виноват. Это все заумная голова. Она очень и очень больна. Пишу тебе, чтобы ты не грустила и, наконец, простила меня. Пожалуйста.

Я заболел еще шесть месяцев назад. А может, и девять. А может, и вообще не болел. Все было так. Я возвращался с работы поздно, уставший, как испанский король. Насквозь промокнул под дождем. А тут еще эта ноющая старуха…. Будь она проклята, чтоб ее детям перевернуться! Но ты не волнуйся, мам. Наверняка,  снова плачешь…. Не надо плакать.

Ничего страшного я не совершал (кроме того, что не совершил). Это все мои ноги. Ты только не плачь, мам. Просто в ту ночь, я рано вернулся домой.  В канаве купалась какая-то тонущая старуха. И зачем она тонула? Боже мой, как она визжала, как звала на помощь…. Имя мое откуда-то знала. А я стоял и смотрел. Не знаю почему, но при виде этого погасания, мне стало так таинственно жутко…. Словно я увидел Бога. Я замер на месте и полностью перестал чувствовать (тело). Мне очень стыдно это писать…. Я, правда, хотел ей помочь, позвать людей. Но вместо этого стоял, разглядывал ее ревущие глаза. Ее самый последний взгляд…. Затем зашевелился и убежал домой. Закрыл все двери, занавесил шторы, как можно быстрее отыскал глазами бутылку и лег отдыхать.

С тех пор, приходя домой, я запирал себя, как только мог. Мне нравилось просыпаться, не видеть старухи, видеть рассвет и думать,  что это утро не реальность, а все то же продолжение моего сна. И сердечко мое отдыхало. Но человек не бездна, а всего лишь кусок ограниченного пространства. Усталость никуда не исчезала, нигде не тонула, как та старуха….  Я все чаще занавешивал шторы, брал бутылку, разговаривал с ней…. Вскоре пошли нехорошие слухи, что впрочем, только прибавило усталости. Теперь я уставал даже просто от того, что не уставал.

После отдыха, я решил посвятить всего себя работе. Но, похоже, передышка не пошла на пользу. Все это время я как будто не отдыхал, а подыхал. На работе наорал на всех, кто мне только попался, заперся в кабинете и снова схватился за бутылку. Мама, я не хотел больше пить…. Я не мог больше пить… но все равно пил! А как я одинок, я совсем один: голова от меня убежала, ноги укатились, пальцы сгорели, лишь одни пропитые глаза остались. Но и от них никакого толка. Только и делают, что плачут.

Приходя домой, теперь я закрываю шторами не только окна, но и трюмо и даже черный телевизор. Мне все время кажется, что на меня смотрит оттуда какой-то незнакомец. Разговоры с самим с собой, превратились в бред. Как же я устал от этой чертовой бутылки, от занавешенных штор. Может, Богу помолиться? Да только стыдно.

На работу я не хожу, хоть еще и не понял почему.… Кажется, начальник обиделся, что я не предложил ему выпить. Или все это из-за того, что я не рассказал ему про старуху? Неважно. Зато больше никуда не надо выходить. Жалко только, что я так редко пишу тебе, мамочка. Надеюсь, ты еще жива.

Внутри все лихорадит, сотрясается. Пытаюсь найти причину, чтобы уйти из дома. Но причин нет, а так хочется бежать. Да что такое? Любая собака свободнее меня!

Лежу на полу, и кажется, будто из потолка медленно растет петля, все вокруг покрывается темнотой, проглатывает меня, разжевывает…. И подобное происходит каждый день. Каждый день, в бешеной злости, я быстро вспрыгиваю на ноги, срываю все шторы, ломаю двери и окна. Но светлее не становится. И эта ужасная, ужасная темнота, приближается ко мне все ближе и ближе! Все ближе просовывает свои грязные руки!.. Пока наконец-то не дышит мне в ухо… тут то и появляется он. Противный, злобный и черный, обнимает меня! Раскрывает свою мерзкую пасть и всю ночь напролет шепчет одно и то же…. Как же хочется его повесить! Это он, моя ненасытная усталость, моя ужасная болезнь! Мама, если бы ты видела, этого черта….

Он является каждую ночь,  много пьет со мной на брудершафт и затем все мечтает повесить на луну. И как я мог верить в черта, разговаривать с ним? Не знаю. Но мне стало так интересно, я так сильно захотел оказаться там, в этой таинственной черноте, выпить с ним на луне. Хотя бы несколько секунд побыть там…. Однако как только мы поднимались, луна раздваивалась, я видел две луны и потом понимал, что я приближаюсь не к небу, а к этому чертову потолку, к чертовой петле. А он смеется, обнимает, тащит меня все выше, продолжает шептать всякие гадости, топит меня в черном небе, в черной луне.

До сих пор мне каким-то чудом удавалось выжить. Но я не знаю, что мне делать сейчас. Вчера  ночью стало вдруг еще темнее, чем обычно.  На душе было так прескверно, что я не только освободил все зеркала, но и раздробил их вместе с окнами. Но он все равно явился…. Причем не один, а еще с шестью такими же мерзавцами! Среди них была и та мокрая старуха. Представляешь, все время хохотала до слез, как дура. Я впал в гнев, хотел ее избить, но тело снова замерло. А они пили, звонким шепотом смеялись и говорили, говорили, говорили…. Все-таки разговор – это самый фальшивый звук на Земле. И тело мое содрогалось от обмана. А они все говорили… будто я их отражение, будто я их жалкая тень! Будто ни разу не видели, как умирает человек (ложь!) и только, и мечтают на это посмотреть.

Эх, мама! Мамочка? Где же те белые ангелы, сказки о которых, ты рассказывала мне в детстве? Где?.. Раньше, я с упоением слушал все твои волшебные колыбели и дремал. А теперь, бессонными пальцами карябаю обои и затыкаю бесов! Когда я услышал про смерть, то испугался и спрятался за кровать. Но черти на меня и не смотрели. Вместо этого они ласково раскружили старуху, и та утонула прямо у меня в полу! Перед уходом она почтенно поклонилась, выслушала аплодисменты и исчезла. Исчезли и они. Я обрадовался, упал на пол и зарыдал. Но тут почувствовал давление еще большее, чем прежнее. Из пола на меня, смотрели два огромных глаза! Я посмотрел на стены – и там! Это все старуха! Весь дом стал ею, и все глядело на меня! Снова засмеялись черти, снова заговорили во мне не про меня. И все говорили, говорили, говорили…. Кружили, кружили, кружили….

Завтра они сговорились повесить меня на луну. Но не волнуйся, мам, это не прощальное письмо. Кто они? Да никто. Они мне ничего не сделают. Тем более, я уехал из этого проклятого дома и сейчас нахожусь в какой-то хорошей больнице. Правда стены здесь очень грязные и медсестры…. Все время говорят, говорят, говорят….  Думаешь, что этот черт, все-таки хочет отдать меня мокрой старухе? Не думай. И не плачь. Вырыл ли он яму на моем пути или прямо во мне, неважно. У него ничего не выйдет. Все его мечтания разрушены, он никогда не сможет стать мною. Эти бесы совсем не знают людей, ха-ха-ха…. Я сам его повешу…. Всех их повешу. Петля уже выросла, чуть ли не до пола, пускай только появятся. Ты главное не плачь, не плачь, мама…. И, пожалуйста, пришли мне в больницу чего-нибудь выпить.

 

 

 

Кривое зеркало

Утро. Бредящий лес. Туман. На тропинке показалась неуклюжая фигура великана. Чуть позже просветилась и некая фигура коротышки. Обе они сидели у костра и зачем-то смеялись, но вдруг встрепенулись и бросились бежать. Кто-то кричал.

Из леса выбежал,  как казалось, какой-то свихнувшийся человек. Увидев вдалеке что-то напоминающее людей, он без памяти кинулся к ним и завизжал еще сильнее прошлого. За ним, сквозь туман, бежала чья-то звериная тень. Прогремел выстрел. Тень, жадно всрахпнув, громко упала. Упала и фигура человека:

– Фух, спасибо! Спасибо вам! К-как же я благодарен…. Я уж подумал, что это и есть моя эволюция. Спасибо, спасибо вам, огромнейшее! Прямо и не знаю, к-как вас отблагодарить, ей богу….

– Пустяки, бросьте. Не надо нам этих ваших городских благодарностей – вздыхая, ответил подошедший великан. – Лучше скажите, зачем медведя так разозлили? Нехорошо.

– Ха-ха…. Так это был м-медведь? Аха!.. А я-то думал, что за мной гонится ужасный семиглавый дракон. Можете представить? Ха-ха! Как же я испугался!

Человек поднял из грязи свои треснувшие очки и разглядел фигуры. Великаном оказался огромный, крепкий мужчина, на вид совершенно простой и добрый. Все лицо его покрывала длинная, но строгая борода. В руках он держал ружье. Позади великана, верхом на ослике, улыбался семилетний мальчик.

– Нет, я непременно, непременно должен вас отблагодарить! – все не успокаивался человек. – Как никак, но извините, вы мне все-таки жизнь спасли! Меня зовут Даи Зенон. Но чаще меня называют доктором Зеноном, может быть, слышали о таком? За спасение, я дам вам все, что вы только пожелаете!

– Да, я слышал о таком, – сказал мальчик. – Мне говорили, что вы извращенец и дурак.

Доктор удивился и даже чуть не уронил очки. Но увидев смеющегося великана, порозовел и тоже пару раз хохотнул. Туман рассеялся. Когда смех закончился, Зенон растерялся и не знал, чем ответить.

– Это ваш сын? Какой чудный ребенок! И ослик тоже, очень милый. Прелесть просто!

– Да, это мой сын, Софий, – прогудел великан и повернулся. – Что ж, Даи значит? Нам уже пора идти, прощайте.

– Погодите, погодите, но как же так! Я ведь даже и дороги не знаю! Может, хоть до деревни меня проводите?

Мужчина и Софий снова остановились. На лице у великана показались муки. Он покачал головой, посмотрел на сына, на доктора и посинел. Через минуту раздумий он окончательно поник и сказал Софию проводить иностранца, а сам утоптал в лес. На восток.

Солнце поднималось. Путь до деревни был близким и скоро Зенон уже удивленно рассматривал крыши домов. Всю дорогу он страстно благодарил, все время что-то нашептывал мальчику и под конец, даже показал ему несколько странных баночек из чемодана. При этом он каждый раз громко смеялся и противно облизывался. Софий скромно терпел, но когда увидел последнюю баночку доктора, развернул ослика и обиженно поскакал назад.

– Нетушки! С меня хватит! – взбунтовался мальчик. – Вы страшный и не нравитесь мне! Это какое-то уродство, это неправильно! Зачем вы так делаете? Надоело, я поскакал!

– Стой, мы же еще не дошли. Куда ты?

– И так уже деревню видно, дойдете как-нибудь…. Все, знать вас не хочу!

С этими словами мальчик ускакал, а доктор посмеялся и побрел дальше.

Но небо налилось свинцом.

Все почернело.

Началась гроза.

Когда Софий вернулся домой, было уже поздно. Отец с матерью напряженно кружились возле окна и, заметив мальчика, тут же бросились к нему. Мама обняла София и жалобно заплакала:

– Сыночка мой, Софик! С тобой все в порядке? Бедненький мой! Дурак этот старый, посылает тебя, куда не попаду, будто не знает, что ты все еще ребенок!

– Да ладно тебе, мать…. Все же хорошо…. – пробурчал великан. Лицо его было еще синее, чем раньше. – Ну не мог он ничего ему сделать… не мог…. Мы же его все-таки от медведя спасли, как ни как….

– Замолчи, умник! Дай Софику сказать. Давай, говори, мой милый.

Мальчик встал в позу, глубоко вдохнул, поднял свои огромные глаза на родителей и выдохнул:

– Мам, пап, это ужасный человек!

Женщина гневно посмотрела на мужа и громко фыркнула. Великан не выдержал. «Мать, но этот Зенон был сильно напуган, весь дрожал, был болен и к тому же, кажется, ранен» – убеждал он. Но его снова заткнули и Софий продолжил.

– Этот доктор больной! Он… Он издевается над животными! Папаня, знаешь, что он мне показал? Не помню, как он ее назвал, то ли жабороза, то ли розовая жаба…. Но суть одна, он создал жабу, из которой растут розы! Он ужасен, этот человек… просто ужасен….

– Как создал? Какую еще жаборозу? – недоумевала мать.

– Ты что еще не слышала? Этот доктор… Зенон… создает новые виды животных… этим и славится…. Все считают его гением, но я не могу этого принять…. Эта розожаба, худшее, что я видел….

Мать приласкала сына и успокоилась. Отец же посинел только еще больше. Чувствовалось напряжение:

– Боюсь, тебе еще раз придется с ним встретиться….

– Что? Пап, но почему? Не понимаю, зачем я должен это делать?!

– Он прислал нам тридцать тысяч, нужно  вернуть….

– Ты совсем, что ли с дуба рухнул? Ты куда это его снова посылаешь? Никуда не пущу! – прокричала мать и прижала Софика еще крепче.

– Но ты ведь сама понимаешь, мы должны…. – продолжал великан.

– Не пущу!..

– Папаня, а как же наша охота? Ты ведь обещал, завтра….

– Завтра деньги должны быть у этого чертова профессора и точка. Так должно быть и будет. Все.

Пауза. Все замолчали и вскоре разошлись спать. Софий ворчал всю ночь, но утром все-таки отправился к доктору. Мать осталась дома, весь день провела у окна и приглядывала за другими детьми. Великан, как и должно, ушел на охоту.

Когда Софий постучался в дверь Зенона, никто не отвечал. И ему пришлось войти. При входе, тело мальчика сразу же обдал неприятный запах. Глаза София разбежались. Повсюду стояли склянки с уродами, куча пробирок и портреты доктора. Вдоль стен протянулись различные клетки, внутри которых были еще живые, поникшие животные. Наконец-то появился и сам живой Даи Зенон.

– А вы еще хуже, чем я думал, –  со злостью прошипел мальчик.

Доктор улыбнулся. И сквозь эту улыбку просветилась вся его сущность. Клыки  вместо зубов, разноцветные глаза, плоские морщины и все лицо в целом вселяло какое-то страшное безумие. Софий прижался к двери.

– Ну, наконец-то ты пришел, я весь заждался. К эксперименту все уже готово, можем начинать в любую секунду.

– Не нужны мне никакие эксперименты…. – страх овладевал мальчиком все больше и больше. Он собирался уходить. –  Вот, забирайте ваши тридцать тысяч и забудьте…. Нам ничего от вас не надо!

– Что?.. Почему ты снова бросаешь меня? Зачем снова уходишь? Ты ведь так и не проводил меня до конца. Ну, прости! Я виноват, я глуп, глуп! – лицо доктора неожиданно свела жалобная дрожь. В одно мгновение все в нем переменилось, он упал на колени и заплакал. Гость этого никак не ожидал.

– Что с вами? Успокойтесь…. – растерялся мальчик.

– Да, я знаю. Я с тобой согласен, я ужасен! И все, что я делаю тоже ужасно…. Эта жабороза…. Все это пустое! Но прошу тебя, не обижайся! Пожалуйста, прости меня…. Я все понимаю….  Как бы ни были уродливы мои творения, я все равно уродливей их всех. И как я до этого дошел! Все чего я хотел, это помочь людям…. Создать нечто такое, чтобы спасло всех…. Но от совмещения свиньи со львом, свинья не становилась благороднее. Все выходило даже хуже…. И эта жабороза…. Я отлично тебя понимаю…. И как я до такого докатился? Я не помню, когда во мне развилась творческая шизофрения. Все это ужасно! Прости меня, друг…. Я совсем не этого хотел!

– Хорошо, хорошо! Только успокойтесь, пожалуйста…. – Софий совершенно не знал что делать. Перед ним, семилетним мальчиком, рыдал взрослый человек и умолял о прощении. Все это выглядело неприятно, неестественно, но Софий действительно простил Зенона и даже стал считать его не таким уж и плохим. Он посмотрел на доктора своими добрыми детскими глазами и заговорил. – Плачьте, дядя, плачьте. Успокаивайтесь. Вы же делали это ради добра. Но больше не надо, заканчивайте с этим….

– Да-да, я перестану. Вот завершу свой последний эксперимент и все… если он не удастся…. Я понимаю, такие люди как вы не могут принять деньги…. Я покончу со своими экспериментами, направлю их на что-нибудь другое, более полезное…. Вот, видишь это яблоко? Это необычный фрукт. Хочешь попробовать? Оно вкусное.

– Пожалуй, – Софий добродушно улыбнулся и укусил.

На улице вовсю бунтовал снегопад. Ветер мял лужи, рвал деревья. Листья, трава, мусор – все вздымалось вверх и падало. Царила такая прекрасная и страшная метель, видя которую, человек сразу хочет поцеловать окно. Близился вечер.

Мать София сидела бледнее ночи. Мальчик до сих пор не вернулся. Отец уже шесть раз выходил его искать, но все бесполезно. Первым делом он, конечно же, зашел к доктору Зенону. Но тот не только сказал, что не видел мальчика, но еще и спросил, не получали ли они вчера от его имени тридцать тысяч долларов. Великан прочесал весь лес, деревню, но так никого и не нашел. В середине ночи он вернулся домой и вместе с матерью проревел до утра.

Днем отец снова вышел из дому. Все также продолжалась вчерашняя буря. От свиста тряслись стекла. Но ему было все равно. Редко мимо великана пробегали люди и пугались его жуткого вида. Все куда-то звали, но отец лишь что-то беззвучно бормотал и уходил. Поиск превратился в брожение. Великан бездумно ходил под разрывающимся небом и ждал сына. Наконец он забрел на дорогу, где в первый раз появился Зенон и наткнулся на ослика София. Отец и расстроился и обрадовался. Хоть ослик и обозначал, что Софий может быть где-то рядом, но на парнокопытном было множество кровавых укусов и к тому же перегрызена шея. «Неужели волки?..» – подумал великан и чуть сам не свалился. Он побежал по красному следу и наконец, наткнулся на сына. Мальчик был не вредим. «Софий! Софичка, ты цел? Софичка!» – закричал отец и крепко обнял сына. – «Здоров, здоров, мой миленький! Где же ты пропадал? Что случилось, Софичка?». Мальчик удивленно посмотрел на великана и в ответ лишь прохрипел. Отец в страхе отшатнулся. Из тела София на него смотрели два маленьких, ничего не понимающих глаза. Взгляд был совершенно пустой и поникший. «Что с тобой?» – великан все не мог узнать сына. В ответ мальчик также хрипел. Тогда отец решил поднять его с земли, но ребенок зарычал и так укусил своего папу за руку, что из его собственного рта даже потекла кровь. «Да что с тобой?! Что ты делаешь?» – все не понимал отец. Но совладать с ребенком он не мог. Мальчик встал на четыре лапы и ускакал в лес. Великан гнался за ним, но это было бесполезно. Мальчик исчез как тень.

Звериная злость проснулась в отце. Он развернулся и побежал к доктору Зенону.

Возле дома доктора, несмотря на метель, собралось огромное количество народа. Все пришли посмотреть на новое и последние творение Зенона: говорящего медведя. В толпе то и время раздавались смешки и восклицания. Все поражались. Доктор был доволен.

Медведь не шевелился и только время от времени что-то шептал. Каждый раз во время шепота доктор доставал микрофон и толпа ликовала. «Прямо как человек» – говорили некоторые дамы. «На моего мужа похож» – говорили другие. А третьи попусту хотели его купить. Но тут сквозь возмущенную толпу стал прорываться отец. В одно мгновение богатырь оказался возле доктора и так врезал ему, что тот тут же потерял и микрофон, и все свое довольство. Женщины панически завизжали и бросились бежать. Несколько героев хотели остановить великана, но через некоторое время тоже ушли. Доктор забился к двери:

– Ч-что вы делаете? Кто вы такой?!

– Сейчас ты вспомнишь, кто я, погоди, – великан потянул руку за спину и взял ружье. – Ты что с моим сыном сделал, ублюдок?!

– Каким сыном? Я вас вообще не знаю! Уходите отсюда!

Отец не выдержал злости и взмахнул ружьем. От сильного удара доктор даже проломил дверь и в беспамятстве упал. Великан встал на колени. Град бил ему по плечам.

Отчаянье.

Медведь, который все это время наблюдал, подполз к отцу и ласково лизнул ему руку. Великан улыбнулся и в ответ тоже погладил зверя. С минуту они смотрели друг другу в глаза. Пасть животного разомкнулась, и оттуда вылетело несколько слов:

– Па-паня….

Великан остолбенел.

– По-шли…на о…хоту…. Па-па-ня, пош-ли….

Этого было достаточно, чтобы великан снова заревел. Руки его обвили шею зверя. Из медвежьих глаз тоже упали слезы. Взгляд София был окаменевший, застывший. Словно он увидел все ужасы человечества в одно мгновение. Пасть настойчиво повторяла одно и то же «пошли на охоту». Отец ревел, пороча дождь. Он взял сына на руки, и они вместе ушли домой.

Дома отец уже не был ни бледным, ни синим.

– Вот, – сказал он матери. – Покорми его.

– Ты совсем уже из ума вышел? Дома такое горе, а он всякое зверье тащит!

– А я сказал: покорми!

Мать поставила кастрюлю с супом на пол и удивленно посмотрела на мужа. Великан ласково гладил медведя и плакал. Животное сделало пару глотков, отодвинуло кастрюлю и снова стало облизывать отца. Великан еще раз пристально посмотрел медведю в глаза. «Ну, хорошо, малыш» – сказал он сквозь слезы. – «Пошли на охоту». После чего они вместе вышли из дому, прошли в огород, и там прозвучал выстрел. Отец, весь вспотевший, вернулся и уныло посмотрел на постаревшую мать.

– Ну, так что, есть какие-нибудь новости о Софичке? – спросила она.

– Есть, – бессильно в ответ пищал богатырь.

– Что? Правда? Ты нашел его?!

– Да.

– Ах, – обрадовалась мать. – Что же ты молчал? Где мой Софичка?!

Великан сжал зуба и напрягся. Взгляд его пристально вцепился в мать:

– Его съел медведь.

Все застыли.

Этим же вечером, доктор Зенон возвращался домой. Путь его лежал по той самой дорожке, где его и спасли от медведя. Он тоже плакал. Все лицо его выражало ненависть.

– Это конец…. Я насквозь прогнил, – заключал он печальным голосом. – Все эти мое творения – черное искусство….

– Заткнись, – перебивал доктора уже другой его голос. – И куда ты уходишь? Это было лучшее, что мы сотворили! Ты видел, как они восхищались? Разве тебе не понравилось? Сколько раз мы пытались сотворить получеловека? И вот наконец-то он выжил. У нас получилось. А ты уходишь…. Да с моим бы талантом мы столько всего сотворим! Мы прославимся на весь мир! Куда же ты идешь?

– Да, Софий был прав. Я не доктор, я больной. Разговариваю сам с собой…. Этот ребенок….

– Вот именно, он был всего лишь семилетним ребенком. Это не человек даже, человеком еще стать нужно. Мы дали ему эволюцию! А ты ноешь….

– Нет, уже невыносимо! Неужели то, что говоришь ты, это говорю я? Неужели ты – это мои мысли? Он был человек, ибо в каждом из людей, он видел человека, а не людей. Он страдал, мучился. Ты видел его после операции? Первое, что он сказал: «Кто я такой?». А потом? Потом он плакал, потерял дар хождения на двух лапах, стал выть на луну. Ты помнишь? Я помню…. Я прогнил.

– Да забудь ты! Пошли, возьмем билет на самолет. Слетам в Нью-Йорк, купим пару девочек….

Доктор Зенон остановился как раз у того места, где он впервые встретил София и осмотрелся. Рядом с ним стояло странное дерево, похожее на человека. Ближе к кроне было даже что-то напоминающее лицо. Доктор достал из кармана пистолет.

– Это дерево и то, человечнее меня! – сказал он и глубоко вдохнул. – Но все-таки я благодарен им за спасение… и до сих пор даже не знаю чем бы их отблагодарить…. Надо будет подумать потом.

Прозвучал гулкий выстрел.

Дом престарелых

Этот дом завернут в старость, как дитя в младой обман. И царит в этом доме лишь покой, да туман. День за днем здесь живут, здесь живут старики. Ждут еще больше покоя, еще большей седины. Вместе с ними живет и встречает рассвет та, кто ближе всех близких, родимая смерть.

И однажды попал в этот дом славный гость. И была на нем шляпа, и была где-то трость. Его звали…. себя называл он поэтом… и настаивал свято на имени этом.

Впрочем, здесь был не один лишь поэт. Была и актриса, был целый балет. Был здесь генерал и военнопленный. Здесь были богатый и нищий, и бедный. Здесь были подсвечники, были и свечи. Здесь были кровати и вечер, и вечер…

Но вечером снова кипела вода, и вспоминались былые года. И снова актриса играла старушку, как в юности бывшей, где старость игрушка. И снова, как раньше, срывала букет, и снова отплясывал резвый балет. И снова и снова сбегал бедный пленник, и снова кричал генерал: «Он изменник!». И снова и снова богач богател, а нищий тем временем только беднел.

Лишь страстный поэт забывал все на свете, следя, как актриса играла в куплете. Глаза раскрывались, и хлопала дверь, когда возгорался бессмертный в нем зверь.

И всех мертвецов он, исследовав взглядом, к актрисе направился медленным шагом:

– Я бы хотел провести с вами время, надеюсь, для вас я не тяжкое бремя.

– А я хочу писать. Любушка, дорогуша, мой подгузник, будь так добра…. Ох, старые кости, как же уже все достало….

– Довольно игры! Пора снимать маски, иначе старухе достанутся ласки.

Актриса испугано обернулась:

– Какого черта ты там разворчался, дед? Если что-то нужно, позови Любушку. А меня не трогай, дай отдохнуть хоть под старость лет.

Но как-то особо на жесткий ответ, взглянул молодой, бессмертный поэт. Ведь появилась в его сердце вновь, уродливая, грубая, но все же любовь. И не было больше покоя актрисе, повсюду толкал он ее за кулисы. Старушка грустила, сходила с ума. Но был наш поэт словно ранний Дюма. Весь дом превратил он в одно закулисье! И спали все маски, сгорели все лица!..

……………………………………………………………………………………….

Дом престарелых наконец-то проснулся от сна, проснулся от воспоминаний. Старики, вместо того, чтобы вспоминать какими они были и будут, посмотрели на себя сегодняшних. Тогда и я увидел, что старушка вовсе не играет. Вся эта ее старость не спектакль, а самая настоящая неизбежность…. Старуха уже давно мертва, по крайней мере в нашем мире, на что указывает и ее профессия…. Здесь же она лишь меняет грим.

Она умерла, как только зашла за кулисы. С ее смертью и мое светлые волосы стали седеть…. Больше не было смысла петь. Дом ожил. Пал жертвой поэт.

 

 

 

 

 

 

 

Петр Подносов

Посвящается герою моего детства,

Петру Подносову.

Театр демона

На улице тревожилась ночь. Темнота, будто живая, нежно трепетала перед своей богиней луной. И даже тишина, как последняя осина, вся тряслась и дрожала, грохоча молчанием. Вместе с ними не спал и еще кое-кто.

Влюбленная пара направлялась по неизвестной дороге, и, казалось, уже давно заблудилась. Юноша рассказывал девушке сказки, из-за которых та, то дрожала, то плакала от счастья. Все пытался ее обнять или как-нибудь неловко вцепиться в губы…. Но девушка, точно ундина, извивалась и выскальзывала из его объятий. Раздавался смех, очередная сказка и девушка снова извивалась.

– Ксюшенька… Ксюш, пойдем ко мне, – окончательно осмелел юноша. – И я покажу тебе самых прелестных своих кукол…. Все, кто их видел, не мог отличить от живых! Ты будешь поражена. Особенно когда я на твоих же глазах, сделаю куклу тобой самой….

– Куклу? – девушка весело прильнула к его плечу. – Ты увлекаешься куклами? Ха-ха-ха!

– Ну, что ты смеешься?

– Да ты же болтаешь и нет у тебя никаких кукол. Ха-ха-ха! Просто заманиваешь к себе, признайся!

– Ксюш, как ты могла такое…. – он вздрогнул и остолбенел.

– Что с тобой? – Ксюша даже перепугалась. Юноша молчал. Она проследила за его взглядом и увидела, что он смотрит на какую-то проститутку, стоявшую возле забора. – Что случилось?

– Проваливай. Ты мне больше не нужна.

– Не нужна?.. – теперь остолбенела и Ксюша. – Как? Подожди, я не понимаю.… Ты же сам вызвался меня проводить…

– Убирайся. Надеюсь, тебя сожрут в лесу волки. Я нашел свою любовь.

И он пошел к проститутке. У Ксюши упал ком страха в горле, задрожали ноги. «Стой, дьявол!» – кричала она. Но бесполезно, юноша ушел, как ни в чем не бывало. Девушка осталась одна посередине неизвестной дороги. Темнота смеялась. Мне казалось, что тишина похитила у Ксюши голос.

Мне?..

– Как тебя зовут? – сказал парень через некоторое время новой возлюбленной.

– Софи, – нахально заявила проститутка.

– Софи, – юноша восхищено улыбнулся и провел ладонью по ее щеке. – У тебя красивые глаза. Зрачки, словно выжженные чернила на старой, ветхой бумаге…. Первый раз вижу такие дорогие глаза… у такой дешевой женщины. Ты любишь кукол?

– Обожаю.

Они улыбнулись, и через некоторое время юноша завел ее в маленькую серенькую спальню. В комнате и правда всюду стояли куклы, до жути напоминавшие людей. Целый круг Онегиных, Фаустов, Чацких и тьма Хлестаковых опрокинули на вошедших свои тени. Но больше всех в комнате было Софи. Угол, подоконники – все было заполнено ею и казалось некуда деться от ее нежного взгляда. Проститутка с удивлением принялась рассматривать своих двойников, но юноша схватил ее за плечи и со смехом повалил на кровать. Куклы исчезли. Стены задрожали и расплылись….

Сон.

Я стал осознавать, что все это мне только снится и решил проснуться. Но сон не отпускал меня и я лишь глубже погрузился в бред. Меня словно специально заставляли смотреть до конца. Я видел, как юноша плачет, целует смеющуюся проститутку и в то же время тянется за ножом…. Комната наполнилась невыразимой злостью, почти хаосом. Меня объяла паника. Я боялся увидеть, что будет дальше, но все никак не мог проснуться.

Раздался визг. Это была проститутка. Она визжала так ужасно и проникновенно, что я  позабыл себя и каков мой собственный голос. Ее визг заменил мне все шесть чувств. Я сам словно стал визгом, стал проституткой….

– Что ты делаешь со мной? Прекрати!.. Пожалуйста-а! –  закричал я не своим голосом, но юноша, как ни в чем не бывало, поцеловал меня в лоб и всадил нож еще глубже. – Зачем, зачем я связалась с тобой? Господи, пощади! Спасите меня, кто-нибудь! А-а-а!.. мамочка….

Маньяк отошел и с любопытством стал разглядывать меня. Я тоже посмотрел на свои руки…. Они стали крошечными, как у куколки. Пальцы и вовсе не гнулись.

– Что ты сделал? – снова завизжал я и уже хотел заплакать, но сзади меня раздались еще два каких-то голоса. Я в ужасе обернулся и увидел пару маленьких кукол, ничем не отличавшихся от меня.

– Что ты сделал со мной?! Что ты сделал со мной?! Что ты сделал со мной?! –  закричали мы, словно новорожденные дети и спрыгнули с кровати. Я завертелся и все вторил одно и то же. Плакать расхотелось. Тело больше не слушалось. – Что ты сделал со мной? Соедини меня обратно, верни мне прежний облик! Ты же можешь? Пожалуйста, только не смейся…. Мои руки, почему у меня такие маленькие руки…. Верни меня назад! Я не хочу!

– Любимая, теперь мы всегда будем вместе, – со слезами говорил он.

– Нет…. Пожалуйста…. Ни за какие деньги…. Ох, у меня внутри что-то горит…. Пожалуйста, верни меня обратно…. Ах, горит…. Зачем же ты остановился, продолжай…. Умоляю, греши дальше. Господи, согреши со мной! Горит!..  Согреши! Я не могу по-другому! Я создана для этого! Согреши, согреши! Все горит!!!

– Зачем? Зачем я искал тебя всю жизнь? Разве ради этого? Что же я натворил!

Демон, видя, как я обнимаю своими крошечными ручками его ноги и осыпаю их поцелуями, лишь заплакал еще больше.

Я продолжал его обнимать. А две другие куклы все визжали и визжали…. Это было невыносимо…. Такие мучения могут присниться человеку лишь во сне. Только сам человек может так мучить себя. И я проснулся.

Поиски Петра Подносова

– Петр, вставай, а то потеряешь работу!

Я вскочил с кровати и все еще не верил, что проснулся. Лишь доброе лицо отца заставило меня поверить в реальность. В душе восторжествовало утро.

– Слава богу, это был сон! Папа, папа, ты спас меня! Представляешь, мне приснилось, будто ты привел в спальню какую-то проститутку и сделал из нее три маленьких куклы…

– Ха-ха-ха, проститутку? Ну и сны тебе снятся, Петь!

– Она так изнывала, так мучилась! Я думал, что сойду с ума, глядя на нее. А еще там была Ксюша….

– Хватит болтать, быстрее на работу! – кричал отец, удивляясь моей утренней энергичности и разговорчивости. – Проститутки ему снятся! Потерпи уж, скоро женишься…

– Да причем тут это! Там был ты!..

– Ну а мне тем более не нужны никакие проститутки. В конце концов, твоя мамаша тоже еще ничего.

Отец не понимал, а рассказывать ему неизгладимый сон было некогда. И мне пришлось оставить все свои впечатления при себе. При этом папа так торопил меня, что выбегая из дома, я лишь успел поцеловать маму и схватить обед. На пороге я и вовсе обо что-то запнулся.

– Ты слышала, Софи, нашему сыну снятся проститутки! – донеслось до меня уже сквозь дверь. В голове что-то сомкнулось.

Видимо, сон и вправду свел меня с ума. Мне повсюду мерещились куклы, слышалось шептание Софи. И как не омерзительно, появилось желание проследить за отцом. Я взялся за ручку двери, чтобы зайти обратно в дом, но услышав приближающиеся шаги, испугался и, не зная зачем, спрятался за углом. Из дома вышли мама и преследующий ее папа, оба в красивой и элегантной одежде. Отец, при этом, что-то напевал, а мама смеялась и даже подтанцовывала. Я дождался, пока они скроются из вида, и забежал в дом.

Это видение изменило всю мою жизнь. Подумать только, я прогулял работу и сейчас бежал к кровати, чтобы досмотреть сон про проститутку….  Когда же я добежал, то долгое время  пребывал в шоке. Руки то обхватывали голову, то указывали на нечто невиданное. На постели и так уже спал я. Все страхи, какие только существуют, объяли мой разум. И мне ничего не оставалось, кроме как сбежать из чертовой комнаты.

«Что? Почему? Как? Как я оказался там, если я здесь и очень боюсь? Это все, наверное, какой-то бред, это кошмар!..» – прошептал я сам себе. Мысли неисправимо путались и тлели. Я схватил нож с кухни и уже хотел вернуться в спальную, как вдруг решил осмотреть и другие комнаты. Странно, но они были пусты и не изобиловали двойниками. Однако я все равно, словно одержимый, разрыл все вещи и книги, изрезал папину кровать. Затем, уже сумасшедший, подошел к шкафу и принялся кромсать мамины наряды. Разделываясь с последним, я заметил, что ножа у меня уже давно нет и он застрял в каком-то алом платье. В это платье и была завернута тетрадь, от которой я узнал всю правду.

Дневник Роберта

1 августа 2012 г.

Прощай, испухшая и изжаленная Англия. Сегодня, я наконец-то доехал до этой глухой деревушки с нелепым названием Санктленинбург. Вид на Уральских горах прекрасен: с одной стороны Европа, с другой Азия. Надеюсь, Россия оправдает мои надежды.

2 августа 2012 г.

Оправдала. Люди здесь, от несчастья отупели и обленились. А от счастья они тупеют и ленятся еще больше. Поначалу мне это было противно, но как оказалось, это не мешает сохранять им свои лучшие качества. Особенно мила Ксения.

(следующие страницы невозможно прочесть, искромсаны ножом)

2 сентября 2012 г.

Нет, все было напрасно… Я никогда не смогу начать новую жизнь! Сегодня, когда гулял с Ксенией, увидел девушку, ничем не отличающуюся от Лилит. Даже после смерти она преследует меня! Во мне забурлила былая кровь, и я не смог выдержать. Возвращаясь домой, я убил несколько детей и превратил их в куклы. И вроде бы успокоился… Но их бабушка так надоедливо стучала мне в дверь, что в итоге, в моем театре теперь проживает целая семья. А я ведь так мечтал начать человеческую жизнь. Что теперь?

(невозможно прочесть)

4 декабря 2012 г.

В деревне волнения. За последнее время пропало без вести больше сорока человек. Следователь подозревает меня и, похоже, пора искать новое жилище. Но я не могу уехать. Меня тянет к той проститутке, так сильно напоминающей Лилит. Я следил за ней и теперь хочу жениться. Она глупа и необразованна. От Лилит в ней только внешность. Но при этом в ней нет никакой злости. Возможно, она сможет изменить меня?  Я женюсь на ней и мы уедем. Но пока я не могу остановиться. Сегодня давал в деревне небольшой спектакль. Все ликовали и восхищались моими куклами. Одна женщина даже расплакалась, сказала, что Хлестаков  точь-в-точь как ее сын. Я подарил его ей и еще несколько кукол раздал детям. Другой сюрприз ожидал меня уже возле дома: меня встретила незнакомка и принялась нахваливать сегодняшний спектакль, кукол и вообще весь театр, говоря, что в жизни не видела ничего подобного. Я ей сказал, что она сама та еще куколка и затащил домой. Какое наслаждение, превращать людей в подобие себя! Смотреть, как легко и плавно движется скальпель по их коже… Как навсегда застынет остекленевший взгляд и дрогнут губы! Неужели я и, правда, собираюсь забыть все эти наслаждение? Но Петр уже готов. Интересно, отец чувствовал то же самое, создавая меня?

5 декабря 2012 г.

Все мечусь и думаю, стоит ли передавать Петру мои таланты? Но нет, я уже решил стать человеком и бросить эту театральную жизнь. В любом случае надо перестать тянуть. После спектакля следователь окончательно убедился в моей виновности к пропаже людей. К тому же один из Петров прочитал мой дневник и самоубился. Их осталось одиннадцать. Такого еще никогда не было. А это значит,  что дело выходит из под контроля. Сегодня же хватаю Лилит и мы удираем отсюда. Осталось лишь передать Петрам свой разум. По моим догадкам, именно он и сделал меня куклой. Ведь он помогает мне управлять собой, а, следовательно, и другим людям. Так говорил отец, создавая меня. Бедняжка, не понимал, что это не божественный акт, а всего лишь товарообмен. Невозможно получить что-то из ничего, не отдав при этом нечто равноценное. Даже боги это знают. И надеюсь, я не умру при передаче своего разума Петру. Это будет выглядеть нелепо.

Сегодня был алый рассвет.

Сумасшествие

«Я кукла? Что за чепуха? – со смехом подумал я и инстинктивно посмотрел в окно. Папа и мама возвращались. – Чепуха, чепуха, я не кукла, он меня с кем-то перепутал! Я помню как родился! Что же делать, что же делать?»  Не видя другого выхода, я ворвался в спальную, перерезал двойнику горло и сбросил его под кровать. Сам же при этом притворился спящим и лег.

– Петр, вставай, а то потеряешь работу! – родители вошли.

Вскочив с кровати, я всеми усилиями попытался спрятать свою бледность. Отец это заметил, улыбнулся и присел.

– Что с тобой, Петр?

– Мне приснился кошмар…

– Кошмар?

– Да, представляешь, будто ты привел в спальную какую-то проститутку и сделал из нее три маленьких куклы…

– Ха-ха-ха, проститутку? Ну и сны тебе снятся, Петь! – засмеялся отец, глядя совершенно в другую сторону. Это меня насторожило, и я заметил, что он медленно тянет ко мне руки.- Что это у тебя за тетрадь?

– Тетрадь?! – вскрикнул я. Она и правда все это время была у меня в руках. – А с тебя кровь течет!

Отец посмотрел на ноги: там растекалась кровь от моего двойника. Это задержало его, и я… видимо, окончательно сойдя с ума, воткнул ему в шею нож.

В этот момент послышался стук и голос Ксении:

– Роберт, сдавайся! Ты арестован, открывай дверь!

У меня все закаменело, задребезжало. Казалось, тишина похитила мой голос. Это был конец. И я занес над собой нож…

Последний палец

Когда Ксения и другие полицейские ворвались в дом, то увидели ужаснейшую картину: на полу лежал мертвый отец, над ним стояла мать с ножом в руках, а на кровати, весь бледный и дрожащий, забившись в угол, сидел их сын, Петр Подносов. При этом мама все повторяла ему: «Согреши со мной, пожалуйста». Ее увезли в психбольницу, где вскоре она просто перестала дышать и исчезла.

А Петр, спустя несколько лет, то ли подчиняясь каким-то инстинктам, то ли «сам» желая этого, достал из под кровати тело двойника и пришил к нему нити.

 

 

 

Глиняный

I

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

А. А. Блок (Незнакомка)

– Зачем вы ведете меня туда? Я ведь не безумный. Я такой же, как все: сумасшедший – но не безумный. Не надо меня никуда вести. И здоровье мое…- ничуть не сопротивляясь санитарам, нежно шептал раненный философ. – …Покрепче всякого. Ну, сколько вам можно говорить? Я не безумец, я – Христос, Сын Божий. Отпустите меня, и вас простят.

Главврач, на все реплики больного, лишь язвительно улыбался и кивал, словно китайский болванчик. Хотя временами на него что-то находило и он, в страхе услышать, весь зажмуривался, сворачивался, затыкал уши. Лишь забывчивая улыбка так и не сходила с него. Всем телом он показывал, что хочет, как можно быстрее, уничтожить пациента, но взглядом говорил, что-то обратное…

– А вот и ваша палата, Фидан Михайлович…. Там и почитаете свои проповеди. Проходите, будьте добры….

– Но я не безумец!

– Нет, не безумец… – подтвердил главврач и снова кивнул, как болванчик.

Философа проводили до его постели и закрыли дверь.

В комнате была ночь. Все душевнобольные уже спали и лишь любопытные, выглядывали из-под одеял. Царила обычная больничная атмосфера. Но философу казалось, что все помещение увязло в безумии. То и дело жадно шептались между собой стены, бредили темные углы. И даже чернота посередине комнаты, как-то странно шевелилась. Один из больных подполз к философу, схватил его за воротник и тревожно затрепетал:

– Ты что и, правда, Христос?..

– Да.

Глаза сумасшедшего чуть не вылезли из орбит, и он скорчил такую гримасу, что всей внешности его тут же передалось что-то демоническое и дрожащее:

– Врешь! Я же сам тебя убил! Иисус мертв уже давно!.. – завопил ненормальный и дернул за воротник так, что философ чуть не упал.

– Погоди, что ты делаешь? – удивился пророк. – Да, ты прав. Иисус мертв, но Христос воскрес. Я не Иисус, но Христос. И хоть и помню все, что со мной произошло, когда я был Иисусом, но я уже совершенно другой человек.

– Врешь! Но зачем врешь? Ты такой же сумасшедший, как и я! И не больше! Сам ведь это признал? – больной отпустил воротник и теперь интенсивно махал руками. – Уж целая палата мессий набралась, на всех крестов не хватит! А они все идут, идут…. Как палачу-то быть? Что мне, прикажете, делать? Мне тот Христос еще снится не перестал, уже другой пожаловал!

– Так ты палач?

Сумасшедшие внимательно посмотрели друг на друга. И хоть и было темно, больной смог рассмотреть Христа с ног до головы: красная тоненькая шапочка на голове, толстовка, белое нежное лицо…. Философ оказался ребенком!

– Вот значит, что…. – прошептал Христос. – К тебе случайно пришли мысли, которые должны были прийти к палачу Иисуса? Хм, а как тебя зовут?

– Случайно? Так я не убивал Иисуса? Правда? Имя мое….

Но все что заботило философа, это только, как освободиться. Он не дослушал палача и встал в середину палаты, разговаривать с остальными душевнобольными. Что произошло дальше, я смутно помню ….

II

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.

А. А. Блок (Незнакомка)

Я?

Когда появилось это «Я»?.. Как странно…. Что это?.. Что здесь произошло?!

Больные окончательно сошли с ума. Десять человек схватилось за кровать, вышибли ею все решетки на окнах и бросились на свободу. Когда я очнулся, философ стоял рядом и благодарил меня за помощь. Отовсюду доносились дикие вопли санитаров, слышался голос главврача, кричавшего что-то про революцию. А я все недоумевал этому странному «Я», окутавшему меня изнутри и снаружи. Ведь еще недавно, все, что у меня было, это только взгляд третьего лица. А сейчас… все лицо целиком.

– Спасибо, ты очень мудрый человек, – улыбнулся философ. – Ты помог мне выбраться отсюда, и за это, вознаградится тебе. Как тебя зовут?

И только его слова стукнули мою голову, как сразу же в ней загорелся хаос мыслей. Петр, Андрей?.. Фома?.. Нет, как меня зовут?! Зачем он его задал? Из-за не знания, я даже возненавидел этого пророка. Разум, как будто разрывался, таял. И я удивлялся, как больно в первый раз мыслить. Но рот мой сам улыбнулся, и губы сами домыслили то, что не смог домыслить ум. Я, в предвосхищениях, последний раз взглянул на темные уголки глаз философа и воскликнул:

– Имя мое антихрист! Но твое имя не Христос. Не лги. Мы с ним как братья, я знаю его лучше всех, все его тайны – мои. И ты не он.

– Тайны?

– И не надейся, я ничего не расскажу. Его крест тяжел. И лишь пока он мертв, я жив. Христос был безгрешен. Ты же, лишь чтобы выбраться отсюда, устроил революцию среди сумасшедших. Ты бунтарь. Ты всего лишь капля моего сознания, а никакой не Христос. Да, ты был прав, что когда умирает актер, его роль остается и часто, даже живет еще роскошнее прежнего. Но не все люди в театре актеры. И Христос не был им. Поэтому, я никому не позволю, его порочить. Мы с ним, как единый фразеологизм: убери одно из слов, и смысл другого исчезнет. Но он без меня сказка, а я без него обычный человек.

Ты же всего лишь кусок гнили. Любой, кто вскоре не найдет себя, начнет гнить. Но не волнуйся, ведь я и мой брат всех вас искренно любим, хоть и чисто из эгоистичных побуждений. Поэтому, я отправлю тебя посмотреть на себя настоящего, чтобы ты вспомнил свой образ и смог жить заново.

Я поцеловал его в щеку и задушил. Но что меня снова удивило: он совсем не сопротивлялся. А даже улыбался и на последних секундах жизни, надел на меня свою красную шапку.

Тут же, после этого, в комнату вбежал нервный главврач и, осыпав меня всеми проклятьями, спросил:

– Что случилось, Михаил? Что с Фиданом?!

Я сказал, что этот человек был совершенно без ума и лишь начался бунт, принялся себя душить. Возле тела тут же скопилась огромная толпа людей. Паника достигла своей кульминации. А я, поправив свою красную корону, спокойно прошел в дверь и исчез.

 

 

 

 

 

 

 

 

Феникс

– Тупые, круглые глаза, безгубый, рыбий рот, отвратительная, синяя шея – все, что у меня есть. Но зачем оно мне?.. И за что? – так, ночью, стоя на краю моста, рассматривал свое отражение некий человек. Темнота была тихой, равнодушной и не мешала ему. Лишь изредка каркали вороны. Он всматривался в свое отражение снова и снова:

– Как можно быть таким уродливым? – Спрашивал он себя, – Как можно родиться, с таким глупым рыбьим лицом? Это просто невозможно…. Сейчас утону, сейчас. Потерпи.

Он обернулся и уже стал нагибаться, чтобы скинуть привязанный к шее камень. Как вдруг обнаружил, что на противоположном конце моста тоже стоит какой-то человек. Уродливый удивился и сразу же замолк. Человек, поняв неловкость, вежливо начал:

– Великолепная сегодня темнота, не правда ли?

– Какая еще к черту темнота!..

– Вам не нравится? – задумчиво отозвался незнакомец. – Понимаю, понимаю, я  тоже ее ненавижу. Тогда, быть может, вы любите сопение воды?

Урод проскользнул по нему своими рыбьими глазками. Это был молодой человек, одетый в старомодный фрак и цилиндр. В одной  руке он держал пустой поводок и трость, в другой бутылку вина. Также он был чрезвычайно свеж лицом, красив собою и слеп. Но говорил почему-то гнусаво и противно, по долгу растягивая слова. Чувствовалось, что он пьян.

– Да прекрати уже притворяться! – злобно прошипел ему урод. – Никакой ты не слепой! И хватит напускать эту лицемерную вежливость! Отвечай, зачем пришел. Зачем ты снова и снова приходишь?

– А вы, зачем сюда пришли, когда спокойно могли отравиться дома?

– Прекрати во мне копаться. Прекрати… и убирайся, все равно ты мне не помешаешь.

– Да не беспокойтесь, не буду я вам мешать. По крайней мере, сегодня. Я решил изменить тактику.

 

– «Не будет?.. это хорошо… но правда ли? Неужто и про Создателя не будет рассказывать?» – подумал самоубийца и тут же произнес – Это хорошо, но неужто…

– И про Создателя не буду рассказывать, обещаю, – невозмутимо продолжал господин во фраке. – Тем более, сегодня отличная ночь для утопленников.

Самоубийца даже остолбенел, от такой развязки. Каждую ночь к нему приходил этот слепой джентльмен и молол чушь. Рассказывал, что каждый человек, разделившийся в себе, уже не человек. Что скоро наступит власть, где не будет никакой власти. Что если убивают одно тело, то нужно не умирать, а подставить другое. И так далее. Сегодня же он добровольно молчал и даже не плескался вином.

– А ведь признайтесь, что ждали меня? – улыбнулся он вдруг самоубийце.

– Я не ждал тебя, сумасшедший ты дурак!

– А вы не сумасшедший? – слепой даже немного обиделся.

– И я сумасшедший. Но если бы у меня было все, что есть у тебя, я бы не был таким идиотом!.. – самоубийца разгорячился и кричал громогласно, разрывая ночь. Даже вода от его голоса, стала журчать как-то по-другому. Все словно зашевелилось. –  Я уродлив и не могу даже сам на себя взглянуть!.. Из зеркала на меня выглядывает  какая-то рыба, с человеческой мордой. Но я не верю, что это я. Я другой. На самом деле я другой!

Никогда мне не испытать тех радостей жизни, что ты так смело игнорируешь. Никто меня никогда не полюбит, никогда я не поцелую ни одной девушки – люди боятся и избегают меня. А мою уродливость объясняют наказанием твоего любимого Создателя, никогда не существовавшего…. Хотя даже если бы он и существовал: какое право он имел меня наказывать? Ведь я ничего не сделал, только родился и сразу уродливость…. Но ты…. Вот ты, зачем тебе не жить? Я презираю тебя и всех тебе подобных. Живете, нежитесь в шелках, жрете шоколад с мармеладом. А умираете от того, что снег пошел не того цвета, какого вам хотелось бы…. Я просто ошибка этой жизни, понимаешь? А ошибки надо исправлять. Ты же, взгляни на себя! Неужели ты не можешь взглянуть?!

– Честно говоря, я и правда…

– Заткнись! Достал ты меня уже со своим Создателем! Ох, если бы ты сейчас видел меня и что я вижу, ты бы сразу понял, что никакого света нет… Это все сказки. А смерть реальна…. – он сделал глубокий вдох.

– Религия – погремушка для взрослых, чтобы они не плакали, когда их оставляют родители. И не больше. Так неужели ты хочешь уничтожить себя и отправиться в бездну? Черт подери…. Одумайся, идиот.

Джентльмен выдержал паузу, снял шляпу и отпил немного вина. Язык его стал еще более развязным:

– Хоть вы и считаете меня глупым, но вот как я вижу все со стороны: вы, может быть, и правда некрасивы, разочаровались в любви и теперь хотите покончить жизнь самоубийством. По-вашему мнению, это не грех и грехов вообще не существует. В то же время погибаете вы, потому что не смогли победить свою гордыню. Пытались, да не смогли. Вы ей говорили: я ничтожество и урод – а она вас просто без слов взяла и раздавила. С тех пор мир и кажется вам таким плоским…

Тут урод  неизвестно почему, побежал на незнакомца. И уже почти ударил его, как вдруг, споткнулся о свою веревку и полетел с моста. Тут же его горло сдавило: он висел под мостом, ногами слегка касаясь воды. Камень, который должен был тянуть его ко дну, теперь наоборот, был единственным, что держало его и не давало упасть.

Самоубийца пытался крикнуть и попросить слепого о помощи, но вырывались лишь одни хриплые стоны, которые даже он сам еле слышал. Джентльмен, как ни в чем бывало, продолжал:

– Глупее суицида ничего и нет. Но вы же думаете: «Самоубийство – это не грех, потому что никакого Бога и нет вовсе. Все дозволенно, можно делать что угодно (чем вы и занимались)». Но атеизм точно такая же религиозная погремушка, дающая право на грехи. Вам неудобно верить в Бога, немодно и поэтому вы и не верите. Вы ведь поэтому в Него не верите? Из-за неудобства?

Джентльмен говорил долго, и, казалось, специально тянул слова, словно издеваясь над уродом. А урод тем временем уже задохнулся и стал терять сознание. Веревка так сдавила ему шею, что глаза покраснели и немного выпали из орбит. Голос слепого казался ему все тише и тише.

– Вы скажите: «Ох, ну разве можно быть таким! И ведь этот ничего незнающий человек, не наказан уродством, а я…. Где же тут Бог? Иди домой, пока не поздно.… Бог – это самое глупое, что только мог придумать человек. Миллионы ученых и Хокинг – уже все давным-давно доказали. А такие, как ты, просто не могут прочесть. Ты сам веришь в Бога лишь из-за неудобства. А я не верю в Него, потому что его нет. Покажи мне Его, и я с радостью поверю» – И еще прибавите в конце, что примите только математические доказательства, – джентльмен сделал еще небольшую паузу, слегка засмеялся и снова открыл свою мягкую речь.- Знаете, я вот тут подумал, что вы обязаны знать мое имя. Разрешите представиться: Лукиан Сергеевич. Но для вас просто Лука. И не прерывайте меня больше, пожалуйста. Хочется, чтобы хотя бы перед смертью вас слушали, а не ждали своей очереди заговорить, – при этих словах уродливый самоубийца уже издавал последние вздохи. Джентльмен продолжал. – Показать вам Бога? Я покажу. А вы покажите мне себя. Давайте, я тоже очень сильно хочу вас увидеть или хотя бы знать, что сейчас разговариваю не с плодом своего воображения.

Настоящий вы или я вас выдумал? Откуда слепому это знать? Ведь я вас никогда не увижу. Для меня вы просто голос из темноты. Все что мне остается, это только верить в вас. Хотя, если вас не существует, это весьма печально и означает, что у меня одна из опаснейших шизофрений. И у вас, кстати, тоже.

«Ты хочешь отправиться в бездну, уничтожить себя раз и навсегда?» – говорите вы мне. Для меня и так все вокруг бездна. Я даже не знаю наверняка, существую ли, ведь я ни разу себя не видел. Может быть, я и так уже мертв и мне не нужно никаких самоубийств? Что изменится, если я умру?  О, не врите мне, что везде меня будет преследовать темнота! (И у кого из нас еще нет причин для самоубийства?) Бог – это свет. И когда я окажусь возле него, то наконец-то прозрею.

Мне надоело. Я ложусь спать и вижу во сне лишь темноту. Просыпаюсь, а там все та же проклятая темнота! Где сон, где реальность – слепому не узнать. Но помимо жизни и сна, есть еще одна плоскость. На нее мне и остается надеться.

«Бог – это самое глупое, что только мог придумать человек»? Дорогой мой, единственный бог, которого себе придумал человек, это: деньги, секс и власть. Все остальное само придумало человека.

Поймите же, что из всех религий атеизм самая глупая. Она отрицает сама себя. Она говорит:  Бога нет, потому что его никто не видел. Но в то же время твердит, что мир произошел по Теории большего взрыва, хотя сам этот взрыв тоже никто не узрел. А кто-нибудь хоть раз в своей жизни видел бесконечность? Нет, никто. Почему же все ей так безоговорочно верят? А ведь если не будет бесконечности, то не будет и Большего взрыва…. Но будет бесконечность, будет и бессмертие. А значит и Бог.

Очнулся он рано утром. Веревки на шее не было. Его собеседник уже исчез. И все вокруг было тихо, чисто. Лишь по небу пролетали странные, красные птицы. Но убийца их уже не видел. Он ослеп, сам не зная того.

«Я умер? – пугающе спрашивал он себя. – Неужели, это и есть конец?». Его собственный голос приносил ему огромный страх, потому что он не видел, откуда тот берется. Все казалось ему странным… Но на лице просияла радостная улыбка и он завопил:

– Господи, как же хорошо!

 

 

 

 

 

 

 

Светлячки

Пламя – самый внимательный и искренний читатель

(Из учебника истории)

Кто никогда не видел звезд, никогда не поймет тайн своей души. Тот ни разу не наблюдал, как горящие вселенные тают в величественной пыли…. Как что-то бессмертное падает на дно и тут же взбирается ввысь, сливая все свое творчество в единую комету…. Тот никогда не был за пределами Земли, за пределами мгновений. И потому никогда не узнает, что такое вечность. Тот не видел прекрасного и свободного от смысла солнца. Свободной от пределов разума, но при этом разрываемой пределами иррациональности, поэзии. Не наблюдал все это незримое пространство, растаявшее во времени, торжество упорядоченного хаоса!..

Звезды не живы, не спят и не мертвы. Рябиновый свет горько стучится в глаза, разъедает стекло и буквально сжигает в тебя Вселенную. А ты стоишь, дрожа как мотылек, и все что тебе хочется: это разорвать грудь, вытащить замерзшее сердце и впустить в себя необъятную, еще светящуюся, темноту Галактики. Но мы никогда не видели звезд – нам никогда не понять тайн своей души. И все что нам хочется, это лишь быстрее вернуть сердце, пока оно не растаяло.

– Господи! – роптал в своей тесной комнатке фармацевт, пытаясь нарисовать Землю спутником Луны. – Почему они такие уродливые? И почему я раньше не замечал, что за дрянь рисую? К черту все! – закричал он и в очередной раз сжег свою картину. – Возвращайтесь домой! Мне больше ничего не нужно, отныне я не художник!

Огонь в печи погас. Земля сгорела до праха. Фармацевт уже хотел уходить, как вдруг его глаза разглядели в пепле какое-то письмо, непонятно, как туда попавшее. Он быстро прочитал его и замер:

– «Здравствуй, любимый…. Пожалуйста, не переживай за меня…. Кормят здесь редко, но зато ужасно темно и тесно….» Что за бред? – фармацевт перечитал, посмотрел отправителя, но вошел только в еще большее изумление: отправителем был он сам. – Ничего не понимаю! «Недавно было наводнение…. Земля буквально исчезла из-под ног…. Все-таки жалко, что я умер!»

Ухом он услышал из глубины комнаты свое имя. Взгляд фармацевта обогнул печь и остановился на телевизоре, где как раз шли новости. Говорилось, что сегодня, в возрасте 40 лет, на Советской 9, сгорел малоизвестный художник. Фармацевту стало казаться, что это знак с того света. Его уже зовут. Он взялся испуганными руками за голову, медленно покарябал лицо и отчаянно укусил палец, который хотел выдавить глаз.

– Полное сумасшествие! Мало того, что вдохновение исчезло, картины –  полная дрянь, так меня еще и убили! Нет-нет, это невозможно, мертвые не пишут писем и не рисуют! Я жив!

И чтобы проверить это или оправдаться, фармацевт решил написать свою квартиру. Но нервы не выдержали и он, даже не заметил, как заснул. А проснулся только в час ночи от чьего-то чужого и, в тоже время, близкого голоса:

– Ты кто?

– Я?..

Ничего не изменилось. Комната была бела, как бумага – пустая и в то же время вечно что-то шепчущая. Обои висели на стенах, словно паруса. Одиноко ревела люстра. Фармацевт, весь вспотевший и бледный, вскочил на ноги.

– Я художник, – прошептал он, сам поражаясь своему голосу и не понимая, с кем разговаривает.

– Худождик? – удивился рисунок на картине. – А Я? Что Я?.. Где Я?! Подожди, что ты делаешь? Ай…

Мастер зачем-то коснулся полотна красными красками, и из нарисованного человечка потекла кровь. Он прикоснулся еще раз, и человечек загорелся. Картина затряслась, побагровела. Появились даже какие-то очертания туч. Нарисовалась гроза.

– Я сплю?

– Выпусти меня, и Я буду гореть еще ярче! – кричало в ответ полотно, корчившись от боли.

– Или я уже умер?.. Ты Бог?

Пламя на рисунке вдруг почернело…. Вот оно уже не пламя, а стая ворон. И уже не картина горит ими, а они картиной. Квартира насыщалась шелестом крыльев и хриплым карканьем. Птицы закружили куда-то за предел, и тут же мимо окна художника пронеслась черная туча, заставив фармацевта вздрогнуть. Рисунок в ярости расцарапал все полотно.

– Что ты творишь?– пробредил он, тяжело переводя дыхания.

– Как что? Разве ты не Бог? – не менее рисунка, удивлялся человек.

– Выпусти же меня отсюда! Хватит издеваться!

– Что? – страдальчески западал губами художник. – Это ты издеваешься! Забрал мое сердце, душу и еще что-то просишь? Нет, ты точно не Бог…. скорее дьявол!

– Зачем же ты меня тогда создал?

– Это ты меня создал! Ты Бог!..

– Я?.. – сказал рисунок и удивился. – Я думал, Я художник.

– Нет… – но человек уже сам запутался. Какие-то невидимые рамки не давали мастеру мыслить, и он, невольно позволял это делать за себя картине. «Если рисунок –  Бог, а Бог –  это истина, то получается, что он говорит правду и он художник. Но ведь и человек –  тоже художник. Получается, что Создатель ни рисунок и ни художник, Создатель, скорее, где-то между ними» – говорил себе он. Все эти мысли вызывали у человека только отчаяние. Он протянул руку и так чувственно коснулся царапин на полотне, как будто это были его собственные. – Может быть, ты всего лишь галлюцинация? – продолжал сопротивляться человек. – Да, галлюцинация из-за стресса…. Значит, я все еще жив! И сейчас ты исчезнешь…. Исчезнешь…. Исчезай уже! Я хочу жить!

– Я не понимаю о чем ты, но выпусти меня, пожалуйста. Не знаю зачем, но мне это очень нужно, – сказал рисунок, глядя на небо, где были огромные глаза художника.

– Либо то, что я мертв, галлюцинация, либо то, что я жил, всегда было галлюцинацией….

– Осознай, Я тоже хочу жить! Я тоже хочу стать художником, кистью неба землю рисовать! Ты стоишь там, в рамках, один, но при этом не одинок. Меня же здесь до жути много, но одиночество так и ноет! Освободи меня!

Художник молча смотрел на рисунок, плакал и цинично продолжал удивляться каждой своей мысли. В какое же изумление его приводили слова, можно и вовсе не говорить. В истерике он взял свечу и бросил в картину. Все вокруг загорелось. Человечек на картине закорчился от боли и страха. А художник, лишь наблюдал за бессовестным пламенем и плакал. Когда же он пришел в себя и бросился тушить огонь, было уже поздно. Рисунок завизжал, будто умирающий от голода ребенок, и исчез.

Мимо него в мгновение пронеслась тьма звезд и голосов. Куда-то исчезла плоскость, растворилось время. И он с сумасшествием понимал, что вернулся назад, во Вселенную, в тихую колыбель Бога. Вместо светильников здесь горела тьма светлячков. Все вокруг было сделано из черного льда. В центре, на своем троне, восседало что-то напоминающее художника, но отличающееся от него больной, настоящей улыбкой. Тело его было прозрачным и светлячки то и дело пролетали прямо через него. В груди художника уютно устроилась спиральная Вселенная. На голове смеялась живая корона.

– Ха-ха-ха, Асса! Ты вернулся! – засмеялся король.

– Да, Я снова здесь…. – рисунок опустил печальные глаза. – Но ведь Я хотел ожить, а не умереть….

– Не волнуйся, ты всего лишь спишь, – отвечал художник с ухмылкой, в то время как сам, зажигал светлячков.

– Тогда почему Я не чувствую своей картины, не стукаюсь головой о рамки?

– Асса, какой же ты все-таки странный! У тебя в ладонях целый мир, а ты смущаешься того, что бьешься головой о потолок? Неужели ты до сих пор не знаешь, что зачастую, свет от звезд доходит до нас только тогда, когда сами звезды уже погасли? Ты начал свою жизнь еще раньше меня.

– Но разве я не умер? Меня ведь подожгли еще только пять минут назад.

Тут рисунок заметил, что и его тело тоже прозрачно. И что проходят сквозь него никакие не светлячки, а самые настоящие звезды. От осознания этого по губам пробежало трепетное тепло, глаза почему-то прослезились.

– Умер, умер! И еще умрешь, если понадобится, – со смехом отвечал художник. – Смирись, это судьба. Тебе подарить такую же корону? Очень полезная вещь, особенно, если ты шут.

– Ты врешь, значит, я мертв! – вознегодовал рисунок. – Хоть сердце мое так и ревет, но тело чувствует холод…. Здесь повсюду лед!

– Сердце плачет, а разум смеется, – пропел король и исчез в темноте. – Хе-хе-хе, ведь это не лед, а огонь!

И только он это сказал, как рисунок вспыхнул. Светлячки разлетелись и вместо них прилетели мотыльки. В голове снова зашелестел звук сгорающего полотна. Сквозь мрак мотыльков визжал карябающий голос художника:

– Забудь себя, теперь я твое тело! А ты всего лишь моя душа! Твой свет – все для моих глаз. Мои глаза – все для тебя. Теперь мы навечно вдвоем, радуйся, брат! Ха-ха-ха!

Когда художник очнулся возле своей сгоревшей квартиры, то долго не понимал, что произошло. В небе летели белые птицы. Губы без его спроса что-то шептали. Рядом лежала улыбающаяся красная кукла, со стеклянной короной на голове. Тело ужасно болело и скрипело, словно дверные петли. Сознание художника утопало в приятном чувстве, что внутри него есть чьи-то шаги.

Он, на удивление для себя, засмеялся и схватился за уцелевший кусок бумаги писать письмо. Затем поджёг его, и оставив все, радостно ушел. Пламя схватило листок и медленно, сжигая по одной строчке, успело прочесть:

«Здравствуй, любимый!..»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Извращение

Но ты художник твердо веруй, в начало и концы

А.А. Блок (Возмездие)

Ночь, утро, вечер. Ночь. Все пытается отразиться и к тому же это все уже и есть отражение, как не сопротивляйся. Даже я всего лишь отражение себя. Каждая мелочь, каждая деталька – все упивается мной, меня не замечая.… И самое страшное, что Я – это вы, я и есть ваше зеркало, извращение личности и вечности.

Создатель дал мне имя Адам, в честь себя. И хотя я и спорил, что сотворил себя сам и меня можно звать лишь мной, все было напрасно. Ведь как только он уходил,  я переставал себя вообще хоть как-либо называть. Наверное, в этом и заключается суть творения.

Поиск смысла и попытки открыть себя лишь дали мне понять, что я сам смысл и открываю только других. Но, как и всякая тварь хочет кого-нибудь сотворить, так и зеркало, хочет, чтобы его хоть что-нибудь отразило. И я отразился, я познал себя…. Я влюбился.  Я не знаю, как это происходит у других существ и энергий, но когда встречаются взоры двух одинаковых зеркал, между ними образуется нечто несоизмеримое и бескрайнее…. В обоих без конца отражается бесконечность. И это общее между ними и есть любовь. Да-да-да, они сами становятся бесконечностью, безграничным пространствием себя. Любовь, любовь, любовь!.. Она одарила меня ответами на мириады вопросов! Чтобы все понять, нужно во все влюбиться. Ведь любовь это и есть понимание. Я понял, что я не само зеркало, а лишь его отражение. Зеркало пустой футляр, отражение же – душа. И лишь любовь дает мне увидеть настоящего себя…. Все равно, влюбился ли я в бесконечность или в то, что ее отражает. В этом нет значений. Даже отражать червей для меня теперь не так страшно. Ведь они часть того бессмертия, которое открыло мне меня и подарило любовь…

Я с упоением смотрю на каждое мгновение и жалею тех, кто еще не увидел свою бесконечность. Ведь вы не случайно отразились во мне, стали моею душой. Скоро и вы поймете, что все окружающее не более чем свет. И удивитесь, как можно иметь такое извращенное отражение при такой светлой природе.

Проходят мириады людей, тьма опущенных, погруженных лишь в свои отражения взглядов. Сквозь них пробирается Христос, но они ничего не замечают. Я всего лишь неразумное зеркало с витрины кафе, но и мне понятно, что если вы хотите перестать быть Адамом, нужно хотя бы оторвать глаза от земли, посмотреть вверх и увидеть, что вас извратили, что на самом деле вы никакой не Адам, а Адонай. Что вы давным-давно свободны и принадлежите лишь ей, моей возлюбленной, этой единственной бесконечности, этому бескрайнему небу!.. Но Христос хлопает от радости в ладоши, вы оборачиваетесь и ищите неугомонные руки. А забытая суета возвращает вас в круг бытия, нести свой тяжкий крест.