Дома, похожие на многоэтажные корабли с балконами и прогулочными палубами, ориентированные с восхода на закат, готовые вот-вот выйти в море.
– Давай! Давай! – подгоняют плоскобрюхие чайки и вскрикивают как автомобильная сигнализация.
Но дома на «Капитанской» и на улице «Кораблестроителей» вросли в землю.
Имя главного кораблестроителя ЛенСпецСму воздвигнуто железными буквами на лбу одного из домов-пароходов. С жилыми секциями-трубами, мачтами антенн, окошками квартир, с закругленной стеклянной стеной студий – гигантской капитанской рубкой, многоэтажка скорее походит на пароход, чем на дом. Во дворе жилые секции пронзают арки, вставленные одна в одну, они открывают путь в белое. Просвет никогда не голубеет, не краснеет по вечерам, уныло темнеет к ночи, а поутру белеет вновь. Говорят, если отважиться пройти насквозь под всеми арками, выйдешь не к разрушенной морской набережной, и не перенесешься в прошлое, когда она была еще цела, а попадешь на пустынный берег. И неважно, в какое время года, в какую погоду ты войдешь под арки, на этом берегу солнце всегда будет поджаривать спину, а в лицо – швырять прохладу ветер. Песок будет зернист, и стоит тебе присесть, как появится большой полосатый кот, нырнет тебе под руку и сядет рядом, треугольной головой вровень с твоей. И вы будете вместе смотреть, как море приносит к ногам нотные листы, ящики комода, телефонные будки, гробы, раздутые тела, парики, свечи, яблоки, дневники, зачетные книжки, бигуди, зеркала, носки, лыжи… Будете смотреть, как море выбрасывает вещи на песок, и снова уносит, и топит в водах. И пока море не обретет гладь, ты не сможешь уйти с берега. Поэтому с таким страхом прогулочные мамаши смотрят на чужака, бодрым шагом, как по линейке, идущего под арками. Но никто не смеет, подскочить, оттянуть его за край пальто, сбить со взятой траектории, а вдруг он знает, куда идет?
Небо над «Кораблями» – по погоде, ясная синь предвещает кровавый закат над заливом, и собачники потирают в руках поводки, ведут питомцев на прогулку к самой воде, и пока пес деловито обхаживает свои любимые места, стоят, заложив руки за спину, грудью принимают кровь рушащегося неба.
Одиночки в тоске приходят на закат пить пиво. Эстетическое чувство не позволяет им осушить банку во дворе или того хуже, дома на кухне. Запрокидывая голову, затылком упираясь в воротник, они глотают жертвенное подношение умирающему богу. Придерживают банку на уровне сердца и вздыхают, глядя, как розовеет, наливается гранатовым цветом небо, разрывает перистые облака и кладет золотую стрелу на лед или на воду, смотря по сезону.
Ветер доносит запах водорослей, разбегающейся под носом корабля воды, привкус соли, которого так не хватает пресноводному заливу. Тот же ветер, пронзительный во всех точках своего существования, приносит на берег свежий воздух, разгоняет застывший городской, и замещает его ледяным фрешем, в котором ни ягод, ни фруктов, одна родниковая вода с кубиками льда, сладкая сама по себе. Выпить этого воздушного напитка можно тонну, и тело не устает принимать в себя, а если сопротивляешься, сжимаешь легкие, стискиваешь гортань, ежишься и покрываешься мурашками, бронхит схватишь.
Ветер всех городских мечтателей.
В совете домовладельцев председательствует капитан дальнего, а может быть, ближнего плавания. Но все зовут его адмиралом, за зубы, конечно. Уж больного они у него золотые. Адмирал пытается наладить порядок на «Кораблях», и ежевечерне сокрушенно опрокидывает в рот рюмку водки, потому что с гражданским населением так тяжело иметь дело, не то, что со служивыми. Например, как заставить жильцов не выносить на стеклянные, прозрачные в своей бесстыжести, балконы все имущество, которое не находит места в квартире? Детские коляски, доски, велосипеды, мощнососущие пылесосы, бочки с краской, картонки из-под техники, ящики с картошкой, пенопласт, тюки с неизвестным содержимым, связки луковиц, пластиковые елки, рулоны ткани, рубероид, полиэтиленовую пленку для парников, одноногие табуретки, отжившие свое на паркете шкафы, гигантские тыквы после праздников (дети просили не выбрасывать), плюшевых зверей и мраморные надгробия, про запас.
– Цветы! – внушает адмирал, прохаживаясь перед строем легкомысленных домовладельцев и еще более безразличных нанимателей. – Стол и стулья! Плетеная дачная мебель, можно бамбук, можно не плетеную, цельнодеревянную или металлическую. Пластиковой не надо. Она портит вид. Летом – ужин на балконе или аперитив, или легкая закуска, или десерт, или коктейль. На балконе! Скатерть, свечи… можно обойтись. Хотя, лучше, если бы скатерть и свечи. Свет на балконах должен гореть с темноты до полуночи. Можно до двух, но не позже. Белые ночи – исключение, разве что небо – в тучах. И вы из тридцать третьего, первый корпус, третий этаж, уберите с балкона эту деревяшку расписную, разрезную…
– Это ширма. Из Японии.
– Уберите эту ширму. Отправьте ее обратно в Японию. Она не приемлема в нашем квартале.
Раздражают адмирала и самовольно покрашенные балконные стены, в непозволительные цвета.
– Условимся, что возможны лишь голубой, серый, бледно-желтый, бежевый, и для женщин, так и быть, светло-персиковый. Все! Никакого красного, розового, фиолетового или черного, есть у нас один такой умник, во втором корпусе. Не ходит на собрания. Придется нанести ему визит лично. Лично!
– Окна! – вздымает адмирал руки. – Вымыть до блеска! Особенно это касается владельцев французских окон с видом на залив. Думаете, что раз заплатили в четыре раза больше тех, у кого окна во двор, их можно не мыть? Наняли бригаду и помыли, если самих мутит за тряпку взяться и гордость анус скребет. Чтобы через два дня стекла сверкали!
– Шторы! – беснуется он пуще прежнего. – Никаких плотных штор на окнах. Они возможны лишь при искусственном освещении. Днем все шторы должны быть раздернуты. Допускается тюль.
– Это что же, право на шторы?! – хмыкает начитанный домовладелец.
– Вот именно, право на шторы! – подхватывает адмирал, обрадованный, что хоть до кого-то доходят его слова. – Эти в пентхаузах, их особенно касается, завесились с пола до потолка и сидят, как в курятнике. Что у них там происходит, неизвестно! А должно быть все ясно. Никакой личной жизни! Это вам не частный дом, а коллективная собственность! Мы отвечаем за безопасность своего жилища! И мы на страже порядка! – обобщает он всех бездельников под своей капитанской фуражкой.
Когда туман обволакивает жилые секции-трубы, чайки кричат еще яростнее, предостерегают корабли от рифов, указывают на мель. Солнце желтой звездой просвечивает в серых разрывах, и надеется хоть к вечеру выйти на голубой простор.
«Корабли» плывут в ночь. И в витрине клуба-кафе «Золушка» загораются путеводные платья. Знакомые всем детишкам с «Кораблей», девушки-лампы в пышных кринолинах и шляпках светят юбками: сиреневый, белый и желтый свет распугивает морских призраков.
Владельцы кафе – доки по части детского досуга. На двери – упреждающие таблички: «День рождения у Лены», «Именины Васи», «Добрый папа». Последнее, мероприятие не из простых. Нанятый папа получает тысячу в час. Он добр ко всем пришедшим детишкам от семи лет и до двенадцати. Возрастные рамки четкие, за превышение или принижение рубежа, «папа», хоть и добрый, а требует прибавки. Он, виртуозно, даже не глядя в инструкцию, конструирует из глупых пластиковых деталей танки и самолеты, мамаши-разведенки замирают перед его мастерством. Пилит и строгает, из дощечек помогает сложить дом, собачью будку, Джека, который всем этим владеет и по идее, все это построил. Девочек он гладит по головам, сажает к себе на колени, выслушивает от них стишки и песни, прямо как Дед мороз, дарит в награду леденцы на палках. Водит хороводы, играет в прятки, хохочет над Спанч-Бобом, вырезает розы, наклеивает аппликации в альбомы, рисует, составляет букеты осенних листьев, рыхлит землю под георгины, одаривает земляникой и смешивает черничные коктейли. После пары часов в компании с «Добрым папой» задумаешься, а зачем ребенку настоящий отец, который всегда на работе.
Ночной дождь распугивает лазерных головастиков в лужах, превращает юрких существ в фонарные искры. Серый ячеистый полог опускается на «Корабли». И приходит время плотных штор. Красных. Кровавых. Алых. Коричневых. Синих. Зеленых. Индиго. Фиалковых. Желтых, как желток и как солнце. Адмирал откладывает свой морской бинокль и опрокидывает в рот рюмку водки.
Глубокой ночью сухопутные корабли выходят в море, и укачивают сонных жильцов в нейтральных водах. А перед рассветом, за какую-нибудь минуту до дрожания солнца над горизонтом, они вновь выплывают на берег и превращаются в дома.
