З О Л О Т О    Н А Р О Д А

 

Роман

1

 

Эта командировка на Север, куда Иван приехал по заданию фирмы,  начинала его утомлять. Почти  месяц прошел, как он уехал из дома, а результатов было немного.  Теперь он ждал груз, который  должен был  баржей прийти  с верховьев Лены, но он где-то застрял. Иван уже поднял начальство речного порта, звонил в пароходство. Его утешали, просили подождать, и в итоге – полное бездействие. Не теряя  времени, он занялся еще одним делом. За неделю Иван обошел все инстанции. Побывал   он в ФСБ, в военкомате, в архиве, но нигде никаких следов, никаких зацепок не нашел. Да, в том районе были десятки сталинских лагерей. Самых разных лагерей. Ну и что? Этот факт теперь был известен. Среди лагерей были даже женские, а один, по рассказам очевидцев, стоял недалеко от этого поселка.

“Малиновый звон” – вон как здорово звучало его название, – думал Иван, вспоминая о своих похождениях по властным структурам, – а как только представишь, сколько в том лагере людей погибло, жутко становится”.

В основном все лагеря стояли вдоль Магаданской трассы. Но в том месте, которое его интересовало, лагеря никогда не было.

Слабым утешением стала встреча с геологами. Поговорить с ними посоветовала директриса местного краеведческого музея Лиля Андреевна. Здесь Иван провел всё утро и не пожалел.

– Геологи наши места знают лучше всех, – как птичка, щебетала немолодая женщина. – Они занимаются составлением геологических карт и поисками полезных ископаемых. А для этого, молодой человек, надо всю площадь планшета заходить маршрутами. Это значит –  всё пешком, всё своими ногами. Вот и представьте себе, кто тут может с ними сравниться!

– А охотники, оленеводы?

– Ну, что вы! У тех совсем другие задачи. Так далеко они редко заходят. Им там нечего делать. Не забывайте,  молодой человек, в нашем районе  горы, поэтому не везде ещё пройдешь. А вот  геологи порой залезают в такую глухомань или на такие высоты, что даже страшно становится. Но музею их работы только помогают. А вообще, когда люди не сидят на одном месте, а находятся в постоянном движении, у них больше шансов встретить что-нибудь интересное.  Ну, и они, конечно, больше видят, кругозор у них пошире.

Она как-то странно посмотрела на Ивана, и  ему показалось, что директриса  считает его полным дилетантом в таёжной жизни.

– Путешествия, маршруты – это всё очень интересно и увлекательно, – продолжала  хозяйка музея, – однако для их проведения необходима ещё материальная поддержка. Конечно, такие мероприятия лучше проводить как-то организованно. У вас, молодой человек, я думаю, всё ещё впереди. Я уверена – вы всё  успеете. У вас всё получится.

Лиля Андреевна улыбнулась, и её улыбка сразу растопила  ледок, появившийся в душе Ивана. Ему стало легко.

– Вот эту коллекцию триасовой фауны составил Алексей Владимирович.

Она показала на окаменелые ракушки, лежавшие в застекленном шкафу. Возле каждой из них примостилась аккуратная  этикетка, написанная на латыни.

– Тут целый стратотипический разрез.  Ну, как это понятней сказать…

На секунду директриса замялась, подбирая слова из сложной геологической терминологии.

– Этот впервые описанный разрез –  эталон эрчинской свиты триасового возраста, – уточнила Лиля Андреевна. – То есть, на основании этого разреза выделяют похожие образования в других районах. Понимаете?

Иван послушно кивнул, хотя толком не понял, каким образом это делают. А директриса увлечённо рассказывала дальше.

– Кстати, вы представляете, каждой такой ракушке не один миллион лет! Можно сказать, что они были свидетелями зарождения жизни на земле.

Лиля Андреевна  перешла к другой витрине. В ней камней уже не было.

– А вот предметы быта оленеводов прошлого столетия, – показала она Ивану. – Их тоже нашли геологи.  Ну а про сталинские лагеря – то,  о чем вы спрашиваете, – это другой разговор, – резко переменив тему, посмотрела она  на него.

– Лагеря – это наша боль, это наши слёзы, – тяжело вздохнув, сказала Лиля Андреевна. – Тысячи человек прошли через них. К счастью, теперь  это уже история.

Потом она долго и со знанием дела говорила на эту тему, называла десятки людей, отбывавших заключение в этих местах.  Многие из них были известны всей стране.  Лиля Андреевна показала  даже схему, на которой были показаны места расположения сталинских лагерей. Они были разбросаны по всему листу и  волнистой линией тянулись вдоль Магаданской трассы. В одном месте кресты цепочкой уходили на север. Как оказалось, от этого развилка трасса шла на Верхнетурск. В тех местах заключённые разведывали и добывали оловянную руду – вот туда и тянулась эта извилистая линия. Но  северную трассу, в отличие от Магаданской, успели проложить только до Тальникового. Этот поселок  особняком  стоял в горах, и дальше пошёл зимник, обозначенный на карте пунктиром. Поэтому крестов там было поменьше, но они все равно стояли. Стояли, потому что города и посёлки строились руками заключенных. Они   разрабатывали месторождения полезных ископаемых, заготавливали лес – осваивали огромные территории Северо-Востока страны. Восточней этой цепочки крестов – там, где у Ивана был нанесен прямоугольник , ни одного, даже самого маленького  крестика он не увидел.

Иван узнал, что планшет, куда входили интересующие его места, снимал его тезка – Иван Васильевич  Синицын . В то время он был начальником геолого-съемочной партии, которая проводила там работы. Синицын значился и главным  автором отчета, составленного по  итогам этих работ. Геологическую съемку проводили лет двадцать назад, и, естественно, многое он позабыл. Да и, вообще-то, было отчего: после той работы Синицын составил уже не одну карту на другие площади и написал с десяток приличных отчетов. Но всё же главное он помнил. В первую очередь это касалось его непосредственной работы.

Сначала Синицын обстоятельно расспросил Ивана  о предмете его интереса  в  этом труднодоступном  районе и, видно, когда удовлетворился  ответом, перешел к делу.

– Площадь листа у нас была порядка  четырех тысяч квадратных километров и всюду только горы, – протирая очки, спокойно начал Синицын. – Одни горы. Ну, в общем, карту мы сделали  нормально.  За геологию я ручаюсь.

Он был  очень моложавым и крепко сложенным. От него исходила  какая-то  убеждённость в своей правоте и уверенность в своих силах.

– С соседними листами у нас получилась  практически полная увязка, а такое в картосоставительстве не часто бывает. Обычно выходит какая-нибудь нестыковка: то границы не совпадают, то возраст не тот. Словом, сложностей здесь хватает, у нас  же, скажу я вам,  всё получилось нормально. – Он говорил не спеша, выдерживая паузу, и Иван сразу подумал, что Синицын неплохой докладчик. – А вот с поисками, надо признаться,  не все прошло так гладко, – продолжал Иван Васильевич. Он даже поморщился и  почесал затылок. – Понимаете, район тяжелый, высокогорье, глубоко врезанные  долины. И самое неприятное, что там  практически нет руслового материала.  В таких условиях нормальные поиски не проведёшь. А мы ведь, в основном,  искали шлихованием. Это метод поисков такой, – посмотрев на него, пояснил Синицын. – В лотке промываешь пробу, и в конце там остаются только тяжелые минералы. Для промывки желательно, чтобы был песочек с камушками и с глинкой. В такой массе лучше сохраняются тяжёлые минералы.

В дверь тихо вошёл невысокий плотный мужчина. Иван Васильевич встал из-за стола и, поздоровавшись, попросил его зайти позднее.

– Кое-как  наши промывальщики лоток наскребали, – продолжал Синицын, – выхода тяжелой фракции в шлихе практически никакого. Понимаете, нет его: всё смывается в этих горных реках – не успевает он накапливаться. Условия не те. При опробовании нам бы  надо было побольше  брать материала: ну  хотя бы по два-три лотка. Тогда бы, глядишь, и пробы были более представительными…

– А почему же не брали? – спросил Иван. – Что вам помешало?

На висках у того была седина, а на лбу едва обозначились залысины. Через очки на собеседника  смотрели живые чёрные глаза.

– Все же было в ваших руках. Вы специалисты…

– Согласен, молодой  человек, согласен. Хватились поздно. Когда в лаборатории стали смотреть шлихи, ту площадь уже отработали. Ну и главное, – опыта, конечно,  было маловато – не каждый день в таких экстремальных условиях работаешь. Хотя вроде бы вся территория у нас не подарок: везде горы. Короче, часть опробования мы провели не лучшим образом. Теперь можно прямо сказать – запороли.

Последние слова Синицын произнес резко и, как показалось Ивану, сердито. Он тяжело вздохнул и продолжил  уже помягче.

– Но пара проб выскочила с очень приличным содержанием золота – промышленные концентрации. Вот это до сих пор меня и беспокоит. Таких проб больше не было ни в одной точке на всей площади нашего планшета.

На лбу у Синицына выступила испарина. Он покраснел, и  Иван увидел, что ему стало  не по себе.

– К величайшему сожалению, заверить мы их не смогли, – справившись с собой, продолжал Синицын. – Пошли дожди, все ручьи и реки прямо на наших  глазах вспучились. А когда такая большая вода,  туда лучше не соваться – гиблое дело. Представляете, что  творится, когда широкую реку загоняют в такую узкую горловину?

Он развёл и резко свёл руки, изображая горловину воронки. У него получился хлопок. В тишине небольшого кабинета он прозвучал как выстрел.

– Возле этой щели вода поднимается и потом с ревом устремляется вниз. Смотреть страшно – там всё кипит.

Синицын в такт своим словам  покачал головой. Было видно, что воспоминания о прошлом его увлекли, вернули в молодость.

– А  еще к тому же, скажу я вам,  там  водопадов уйма. По ним не подняться, не спуститься. Кстати, на будущий год мы  туда уже не попали.  А зря! Надо было бы там еще поработать. До сих пор корю себя за то, что дело практически  не довел до конца.

– Ну вы же лист засняли, отчет написали. Как я понимаю, своё задание полностью выполнили. Никаких …

– Это ещё не все, – остановил его Синицын, – мы, может, месторождение пропустили, а вы говорите – задание выполнили. Молодой человек, вы представляете себе последствия такой работы? Теперь на ту площадь могут долго не вернуться.

Сняв очки, Синицын посмотрел на Ивана.

– Кстати, я в отчете написал, что  район перспективен на золото. Теперь с высоты своего опыта я могу даже  сказать, что золотоносность того района может быть связана с кварцевыми жилами. Есть такой тип золотого оруденения. Да, впрочем,  что теперь толку, – с сожалением в голосе сказал геолог. – Поздно, молодой человек, поздно. Всё нужно делать вовремя. Учтите это на будущее, может, пригодится. Любое дело надо  суметь реализовать и довести  до конца. И  делать это следует сразу, так как такая возможность  может больше  не повториться.

– Да, может не повториться, – словно успокаивая его,  сказал Иван. – Госпожа удача –  дама капризная.

Больше Ивану повезло со старшим геологом Виктором Ивановичем Коротковым. В отличие от поджарого Синицына, тот был высоким и с приличной лысиной. Но так же без бороды – без чего Иван до сих пор не представлял геологов.  Первый раз  на съемку Виктор попал ни куда-нибудь, а в партию самого Синицына, которого в экспедиции считали сильнейшим съемщиком. В то время он только окончил университет и  был полон сил и неуёмной энергии. Из маршрутов Виктор почти не вылезал. Утром они уходили со стоянки и до позднего вечера мотались по горам. И так он “отмолотил” весь тот полевой сезон. Потом, когда  закончили  планшет,  Виктор писал отчет и еще довольно долго  бок о бок работал с Синицыным. Со временем он сам стал начальником такой же геологической партии.

Коротков вытащил  потертую на перегибах  карту и стал  показывать Ивану. В тех местах он в молодости описывал разрезы, видел горных баранов чубуку или какую-то  другую живность. Глядя на карту, он даже вспоминал, где  пил чай на привалах.  Однако так же, как Синицын, Коротков о лагере не знал.  Правда, в разговоре выяснилось, что на небольшой терраске, которая находилась в узкой долине безымянной реки,  в конце того сезона Виктор нашёл баню. Как понял Иван, самую настоящую – с хорошим предбанником и приличным навесом.  Баня была рублена из круглого  ошкуренного леса.

– Да как рублена, просто загляденье! – восторгаясь работой неизвестных плотников, рассказывал  Коротков. – Бревно к бревну срублены в лапу, венцы ровные, дверные и оконные оклады, как игрушечные. А пол! Представляете, он, как стол. Доски так подогнаны, что ни одной щёлочки. И все это было рублено топором. Только одним  топором! Представляете, какая работа! Замечу – везде растёт одна  лиственница, а это вечное дерево, – увлеченно говорил  геолог. – Сейчас так не рубят. Разучились наши мужики, а может, просто не достигли того уровня. Хотя и инструменты теперь какие хочешь и пиломатериалы. А та банька, вообще-то, была не маленькая, – поглаживая свои редкие волосы, вспоминал Коротков. – Человек на десять, думаю, не меньше. Размером побольше, чем этот кабинет. Определенно больше, здесь даже сравнивать нечего.

Иван посмотрел по сторонам, прикидывая площадь помещения, в котором он находился. Вдоль одной стены стояли стеллажи с образцами каких-то камней, на другой – висела геологическая карта и под ней – маленький столик  с компьютером. Рядом с ним под окном стоял письменный стол, за которым они и сидели. Получалось, что длина кабинета была метров пять, а ширина около четырех.

– Всё там было сделано по уму, – прервав размышления Ивана, продолжал Виктор Иванович. – Полки двухъярусные. Печка из камней выложена. – По его лицу пробежала какая-то тень, точно он в чем-то засомневался.

– Печка там была железная, вообще-то.  Видно, бочку камнями обложили. Совершенно верно, железная. Вспоминаю, там, на круглой дверке  была ручка наклепана. Она, как скоба. Такие ручки обычно делают на буржуйках. Да, ещё вот:  возле бани поленница дров сохранилась. Представляете, целая поленница стояла. Правда, в то время дрова уже прилично заросли, но ещё не сгнили. А в общем, надо сказать, –  баня была очень хорошей сохранности. И что интересно – даже крыша  не провалилась. Обычно у всех заброшенных домов это самое слабое место. А как крыша упала,  так  дом, знаете,   заливает дождём, и тут ему быстро конец приходит.  А ту баньку, по-моему, хоть затапливай и мойся.  Помню, у меня тогда даже сложилось такое впечатление, как будто люди все  бросили и куда-то убежали. Всякие там ведра, тазики остались. Ржавая пила двуручная на поленнице лежала. Во, самое главное не сказал! – Коротков весь как-то оживился, глаза заблестели. – Они даже топор  оставили. Представляете, топор! В тайге, вообще-то, топор ни на одной старой стоянке не найдешь. Все что угодно забывают, а вот, чтобы топор… Я такого не припомню. Хотел я его тогда забрать, да слишком тяжёлым он оказался. Я его в предбанничек под скамейку  спрятал. Туда же и пилу занёс. Как сейчас помню, на топоре было  выбито клеймо “Труд вача,1933 г.”

– Может, это и были остатки лагеря? – не выдержав, спросил Иван. От возбуждения он весь горел. –  Мыться же им надо было где-то. Вот и баня.  Наверное, там они и жили.

Коротков замотал головой.

– Нет, сомневаюсь. Какие-нибудь староверы, скорей всего, или  беглые. Их  раньше по всей Сибири  хватало. Уходили они и в наши горы. А для лагеря – это слишком далеко.  Да и, по-моему,  незачем туда было  заключенных загонять. Им там руки не к чему приложить …

– А вот Иван Васильевич говорит, что там может быть золото, – неожиданно вставил Иван. – Даже, может быть, целое месторождение.

Во взгляде Короткова можно было прочесть  удивление и недоумение. Секунду он помолчал и  заговорил.

– Ну знаете, молодой человек, это ещё бабка надвое сказала. Да, попалась  в тех местах пара приличных проб с золотом, никто этого не отрицает, но это же ещё не говорит о том, что там месторождение. Таких районов, где встречались пробы с высоким содержанием золота, я вам прямо сейчас могу показать не меньше  десятка. Ну и что? Нет там никаких месторождений. Я знаю, с этой идеей Иван Васильевич носится давно. Свербит у него с тех пор, как мы там отработали, а выхода нет.

– Ну а всё-таки, золото там может быть?

– Теоретически оно везде может быть.

Иван не унимался и как мог  пытался объяснить присутствие людей на площади, которая его интересовала.

– А может, их там хотели расстрелять? Загнали туда заключённых и всех поставили  к стенке. Что с ними чикаться? Других пригонят. Народу …

– Подождите, подождите. Успокойтесь, молодой человек, не горячитесь. Это могли сделать и ближе. Иван, ну подумайте сами, – усмехнулся Виктор Иванович, – столько их туда гнать и всё только для того, чтобы  там убить? Нет, нет –  это несерьезно. Туда же просто так не заберешься, а еще нужно было продукты и снаряжение занести. Между прочим, в то время всё затаскивали только на себе и на лошадях. Тогда ещё  не было вертолётов. А вы вообще представляете себе, что такое лагерь? – спросил Коротков и тут же, не дожидаясь,  сам ответил.

– Это  целое хозяйство со своей структурой и транспортом. Вы, наверное, никогда в экспедиции не ходили, поэтому не знаете, что это такое. Кстати,  жили эти староверы где-то  совсем в другом месте, – неожиданно сказал Коротков. На мгновение он замолчал, видно, что-то соображая. – На той террасе, кроме бани, ничего уже не поставишь, а в бане они точно не жили. В этом я абсолютно уверен. Но никаких строений я в том районе больше не видел. Да  и  никто их  там не встречал. А по идее они должны  бы были быть.

Виктор Иванович почесал затылок и, встав из-за стола, нервно заходил по кабинету.

– Наверняка должны были быть. Теперь я в этом абсолютно убежден. Где-то же они жили. Ну не приходили же они туда за сотню километров только для того, чтобы в баньке  помыться. Странно, почему я раньше об этом не подумал?

На прощание Коротков подарил Ивану ксерокопию своей карты. Это была двухсотка на ту  площадь, о которой он рассказывал. Туда  Иван вынес точку, где стояла загадочная баня.  Она точно легла в центр большого прямоугольника, которым была обозначена интересующая его площадь.

В гостинице Ивана ждала телеграмма.

“Ввиду низкого уровня воды,  судоходство по Лене практически остановлено. Идут только срочные грузы с перевалкой на мелкосидящие баржи, – бегло читал Иван. – В текущем месяце метеорологи  обещают неутешительный гидрологический прогноз и сильное обмеление реки”.

В конце телеграммы Ивана просили извинить за причинённые неудобства. Подписал Воронин.

«Наверное, начальник, – разглядывая телеграмму, подумал Иван. Из-за этой подписи он на время даже  забыл о содержании. – Вот какая забота! Даже извиняются. Вот жизнь пошла! Сплошная демократия! Раньше чтобы такое, да ни за что на свете! Захочешь –  не добьешься!  А теперь вот…”

То ли от удивления, то ли от возмущения он даже тряхнул головой, цокнув языком. Длинные волосы упали на лицо. Он зачесал их  назад, стянув в толстый пучок.

– Вот елки-палки, всё против меня, а теперь еще природа вмешалась

Он бросил телеграмму на стол и заходил по номеру. Иван подошел к окну, посмотрел на грязную улицу с деревянным тротуаром. Люди  возвращались с работы. По дороге, подпрыгивая на ямках, проехал  УАЗ. За ним висели плотные клубы пыли. Все вокруг сразу  стало серым и расплывчатым, как в тумане.

«А может, это и хорошо, – мелькнула у него шальная мысль. – Пока есть время, займусь своими делами. Мне  предоставляется возможность найти дедов лагерь. В душе я этого давно хотел. Это же моя мечта”.

  2

 

После смерти деда Борис переселился в его квартиру на набережной. Дед был замкнутым и во многом для него непонятным.  Он даже жил один, как старый отшельник. Никого из родных дед особо не жаловал, да и принимал их только по праздникам. А уж о том, чтобы поселился у него внук, которого к нему упорно спроваживали родители, он и слышать не хотел. Родителей можно было понять: все права на квартиру принадлежали деду, и, уйди он в мир иной, квартира досталась бы государству. Но дед словно этого не понимал и, видно, думал жить вечно.  Все разговоры о квартире обычно заканчивались скандалом или истерикой старика. После этого он неделями избегал встреч с родными. Поэтому его старались сильно не донимать, однако разговоры возникали сами собой, а после участившихся  сердечных приступов проблема дедовой квартиры стала главной.

И вот перед самой смертью деда отец, каким-то непонятным образом, прописал к нему Бориса.  По этому поводу он особо не распространялся, но по слухам, дошедшим  от соседки, Борис понял, что обошлась бате эта прописка в кругленькую сумму, которую пришлось отвалить в жилищно-эксплуатационном управлении. Зато теперь Борис стал законным обладателем двухкомнатной квартиры в тихом районе города.  Этот монументальный дом сталинской постройки  стоял как крейсер среди ветхих суденышек. Если так  можно было назвать  более поздние строения, именуемые в народе “хрущёвками” или “хрущёбами”. Как досталась деду эта квартира в обкомовском доме, Борис толком не знал. Да это  никогда  его и не интересовало.  Но сейчас, когда он тут поселился и по достоинству ее оценил, стал задумываться. Поговаривали, что  дали её деду за какие-то заслуги. Отец рассказывал, что дед работал в органах, был секретарем парткома на заводе, членом какого-то  бюро и ещё чего-то. Словом, был он весь “заслуженный”. Борис  вспоминал, что кто-то из знакомых его родителей  называл деда не иначе как  “тайный агент ЧК”. За что такая кличка, он не знал, а спрашивать тогда постеснялся. Так и осталось это для него загадкой.

“Тогда же так трудно было с квартирами, – расхаживая по комнате,  думал Борис, – а он получил. Интересно все-таки, почему?  А может, ему дали как инвалиду войны – он ведь был контужен. А может, всё-таки, и правда, за его большие заслуги? Квартира, конечно, шикарная, тут ничего не скажешь. Она и по теперешним временам вполне тянет на элитную”.

Когда-то вместе с дедом здесь жили и родители Бориса. Только это длилось совсем недолго. Мать не  выдержала скверного характера свекра и, когда ещё  беременная ходила с Борисом, забрав  нехитрые пожитки, ушла к своим родителям. Площадь там была поменьше, да и жильё поскромнее, но зато никто, как она говорила, не обливал  ее грязью, не попрекал куском хлеба. Потом родители получили своё жильё в заводском общежитии, а позднее небольшую квартиру в новом микрорайоне города. В ней они и жили до сих пор.

Окончив институт, Борис пошел на тот же завод, где работали родители. Долго он  там не продержался – началась новая жизнь. Сначала Борис подрабатывал торговлей овощами, потом стал заниматься шашлыками. Сам доставал мясо, специи, овощи, сам готовил шашлыки. Как говорили приятели, они были совсем недурными. Шашлычный бизнес оказался довольно прибыльным. Борис зарабатывал приличные деньги, но росли и запросы: хотелось большего, а денег всегда не хватало. Со временем он собирался открыть  ещё киоск, на который  возлагал большие надежды, рассчитывая подняться в своем бизнесе  на  ступеньку выше. Вёл Борис свободный образ жизни. Дома часто не ночевал, иногда приходил навеселе и не один. Этими загулами он напрочь достал всё своё семейство. Добавил проблем и головной боли матери, боготворившей своего первенца. Не отделался одной валерьянкой и отец. Видать, только  поэтому родители и   спровадили  его в дедову квартиру. Правда, они говорили,  что она   ещё и  брата, но как только Борис увидел  в своем паспорте штамп с пропиской, то про себя решил: “Пусть  брат живет с родителями и дожидается своей очереди, а моя уже пришла”.

Квартира деда была запущена, основательно захламлена. Но всё  с лихвой компенсировала  огромная площадь, высокие потолки и удобная планировка. Из просторного холла двойные застекленные двери вели в обе комнаты. Зал дед полностью заставил такой же древней мебелью, каким был сам. На полу лежали горы пожелтевших газет, подшивки старых журналов. Это больше напоминало  склад реквизита какого-то  захудалого театра, чем квартиру.  В комнате поменьше  было уютней и чувствовалось, что здесь кто-то жил. Посередине на точеных ножках стоял красивый дубовый стол, а за ним у большого окна – примостился еще один. Наличие  двух столов в одной  комнате делало её  похожей на рабочий  кабинет. Видно, за это так и называл её бывший хозяин.  Весь правый угол рядом с письменным столом занимал какой-то допотопный  диван с высокой спинкой. Напротив стояли большие кабинетные часы с застекленным окошком, в котором виднелся маятник, похожий на педаль велосипеда.

Деда Борис не любил. Он казался ему недружелюбным эгоистом.  Весь внешний вид этого старика был какой-то предательски крадущийся. Глядя на него, Борис  почему-то всегда  думал о его лицемерии и коварстве. Ему казалось, что тот что-то скрывает и чего-то не договаривает. Встречи с дедом непроизвольно наталкивали его  на определенные размышления.

“У таких, как мой дед,  на чёрный день обычно что-нибудь припрятано, – думал он, отмеряя шагами квартиру. – Это не люди,  это настоящие жлобы, которые будут умирать, но своего не отдадут. Знаю я таких.  Вот пример –  наш бывший сосед. Тот даже   куриные яйца в муку закапывал, а по ночам вставал и пил. Вот … паразит. – Борис невольно выругался. – И этот был таким же. Жлоб номер один: у него и снега зимой не допросишься. Но куда он собирался деть своё богатство? С собой его не заберешь. Явно, где-то дома своё золотишко припрятал”.

И Борис вспоминал рассказ отца, глубоко запавший ему в душу.  С войны дед пришел, сильно припадая на одну ногу. После госпиталя она стала короче. Возможно, из-за тяжелой военной жизни характер у деда был сварливым. Просто так – ни за что он мог накричать и обругать любого. Поэтому соседи и знакомые  держались от него подальше. Редко за бутылкой он встречался с приятелем дядей Васей – бывшим фронтовиком,  жившим бобылем на соседней улице.  Дед пил мало и обычно быстро пьянел, но при этом  было у него одно положительное качество: когда он доходил “до кондиции”,  всегда ложился спать. Только однажды, выпивая с дядей Васей, он перебрал и нарушил это правило. Все  бы тогда, возможно, было бы как обычно, не задень тот его за живое.

– Вот ты, Никитич, обозная крыса, всё контузией прикрываешься, а сам даже пороха не нюхал, – ни с того ни с сего завёлся подвыпивший отцов приятель. Он даже постучал кулаком по столу. – Ты передовую видел только из-за спины  наших бойцов, а я свою кровь проливал. Знаю я вашего брата. – Он зло выругался.  – Заградотряд …

Договорить он не успел, отца будто подменили. Лицо у него налилось кровью, руки задергались.

– Да я прошёл всю войну, а ты меня в тыловики записал. Не выйдет. Я в атаку с одним штыком ходил. В рукопашную … Вот этими руками фрицев давил.

Он даже захрипел и закашлялся. На глазах выступили слёзы.

– А преступников я, точно, толпами гонял. Вот тут ты прав. Гонял их, как бешеных собак,  и сторожил, чтоб не сбежали. Ты думаешь, их можно было отпускать одних с оружием?  Нельзя их было отпускать. Нельзя! Отпусти, так они б на тебя его  и направили. Или еще хуже – подались бы к немцам.  Ни хрена ты, Васька, оказывается,  не понимаешь.  Ни хрена!

Потом они помирились и принялись за очередную бутылку.

– Да, Вася, от тебя скрывать не буду, – продолжал хорошо выпивший дед, – по молодости охранял я зэков, охранял. Там, где я когда-то был, не дай бог тебе оказаться: ты жизнь проклянешь. Да разве это жизнь – это настоящая каторга.  Вокруг тайга и горы – никуда  не сбежишь.  Понимаешь, никуда. Нет оттуда дороги. Получается, что я тоже вместе с зэками сидел. А за что, Вася, скажи? Только за то, что  меня призвали служить в ЧК. Не в пехоту, не в артиллерию, а в ЧК. Понимаешь ты это или нет?  Меня призвали.

Неожиданно он сорвался на крик, разыгрывая  свою роль в этом застольном спектакле.

– Туда мне Родина приказала идти. Ты понял теперь?  Родина. А вообще, скажи  мне, Васька, охранять  же их кто-то  должен был? До-о-о-лжен. Вот я и охранял. Ты понимаешь, я службу нёс, да ещё, получается, и срок  отсидел. Срок отсидел, ты  понимаешь это?  А за что меня, Вася, скажи? Ну за что? Тех по закону, а меня-то за что?

Наверное, жалея себя, он даже прослезился. Было видно, что ему не по себе. У него будто враз смешались все чувства. Тут была и жалость к себе,  и злость  на тех, кто его окружал, кто отправил охранять заключенных.

– Ни баб там не было, ни нормальных людей, – слёзно говорил дед. – Никого там не было: одни  зэковские рожи, да  и то такие, что в любую минуту убить тебя готовы. Понимаешь, убить меня …

Они снова выпили, и деда совсем развезло. Он ткнулся лицом в тарелку с квашеной капустой и чуть не заснул. Мать хотела его увести, отец заругался.

– Уйди … не тронь говорю. Я сам знаю. Я сам …

И тут он понёс какую-то бессвязную, как отцу тогда показалось, галиматью.

– Я вас всех сейчас из браунинга, как тех зэков. То же мне нашлись. Я вам покажу, как мне указывать. Я вам …    Я самый богатый. Я богатый. У меня есть золото. Много золота. Оно все моё, понимаете, моё.

Он не на шутку разошелся, словно дирижируя, замахал вилкой. Глаза у него заблестели.  Холодным злым взглядом он смотрел на дядю Васю. Казалось, он готов его убить.

– А где твое золото?  Что-то я его не вижу, – не выдержал дядя Вася. – Ну где? Покажи.

Батя заморгал, глаза у него испуганно забегали.

– Э-э, умник какой нашелся!  Показать ему, видишь ли, надо. Ишь чего захотел! Много вас таких, грамотеев. – Отец помахал ему вилкой, видно, показывая, что он  не такой простой, каким тот  считает. – Оно у меня в надежном месте спрятано. Тебе его  не достать. Ни за что на свете.

Дядя Вася не отставал. То ли он его дразнил, то ли, правда,  пытался что-то выведать, да только отец толком ничего  не говорил.

– И что, сколько  его, Никитич? Много?

– Много, очень много. За один раз всего не поднять. Вот скоко, понял?  Оно всё мое. Только моё. А их давно нет. Все сгинули.

Батя поперхнулся и закашлялся. Прокашлявшись, крепко выругался.

– Моё  золото, ё …

Тут дед окончательно утух, и отцу он показался  совсем маленьким и щуплым.

На следующий день с похмелья он будто  был не в своей тарелке. Всё время дед  суетился и, как рассказывал отец, пытался  помочь матери. “Ни с того ни с сего он  спросил меня о школе и стал предлагать свою помощь. Такого с ним никогда не случалось. Моей учёбой интересовалась только мама, а я для него как будто не существовал. У меня почему-то  возникло такое впечатление, что он замаливает грехи и не знает, как  это сделать. Но потом я понял, что больше всего его  беспокоило другое: не наговорил ли чего лишнего, не выдал ли свою тайну. Вечером он принес  бутылку водки и  пошёл к дяде Васе. Его долго не было, а когда пришёл, то был навеселе. Когда я лёг спать, отец как бы между делом  поинтересовался, как дядя Вася добрался домой. А через несколько дней я узнал, что  дядю Васю нашли на пустыре с простреленной головой. Убийца остался неизвестным. Так вместе с ним  ушла в могилу  и тайна его смерти”.

Этот рассказ своего  отца  Борис  запомнил хорошо.  В мельчайших деталях он мог  воспроизвести его в любое время.  В том, что во время той пьянки  дед был искренен, Борис почему-то  не сомневался. Он был уверен, что  это правда. И сейчас, оказавшись в этой квартире, хотел найти это злополучное  золото.

 3

В экспедиционной вахтовке стоял галдеж. Можно было подумать, что там едет не десяток человек, а  целая рота солдат. Вахтовка – потрепанный “Урал” с облезлой оранжевой будкой, застекленной, как автобус. Внутри машину  завалили разными железками и пузатыми рюкзаками. Они стояли прямо на полу или лежали на свободных сиденьях. Для полного комплекта здесь не хватало только бочек с бензином или какой-нибудь моторной лодки.  Вахтовка Ивану  показалась чем-то вроде цыганского табора, где царил хаос и беспорядок.

Мужики дорогой хорошо поддали, и у всех  развязались языки. Позади у каждого остался дом со своими проблемами, а впереди почти месячная смена и сухой закон. Пить на вахте запрещалось, и приходилось терпеть, зато  сейчас  было что-то  вроде “межсезонья”: после отгулов все встретились в  нерабочей обстановке,  затоваренные продуктами и водкой. В таких условиях сам бог велел выпить.

Душой компании был бригадир Роман – высокий здоровый мужчина с копной темных волос. На вид ему давно  перевалило за тридцать, но сорока, по прикидкам Ивана, еще не исполнилось. Одет бригадир был в  камуфляжный костюм, на ногах мелькали пёстрые комнатные тапочки,  которые никак не вязались с этой строгой униформой. Был бы он в сапогах или в какой-нибудь другой обувке, может, смотрелся бы  намного строже.  Слушал бригадира Иван,  и ему казалось, что тот ещё бегает по посёлку, выбивает запчасти, сдает наряды, выколачивает зарплату. За общими заботами и проблемами  он, наверное, так и пробегал весь свой отпуск. В этом, возможно, и был смысл его жизни.

– Я ей говорю, нам деньги нужны, через день на вахту, – рассказывал Роман очередную байку, – а она мне в ответ: “А зачем они вам в тайге?  Продукты, снаряжение и запчасти мы вам выдали. Что еще надо? Все у вас есть”. – Бригадир так потешно изображал разговор с каким-нибудь начальником, что вызывал дружный смех своих подчиненных.

– Всё у нас есть, представляете! – входил а раж бригадир. – Во-о дает! – И это главбух! А что говорить о других – рангом пониже. К тем хоть вообще не подходи. Они будто не знают, что у меня в посёлке семья  остаётся…

– А вообще, Рома, эта баба не промах, – сказал кто-то сбоку. – Свое дело знает туго …

– Я ей говорю, у нас же не коммунизм, который мы так и не построили, а  зачаточная стадия капитализма, – не обращая внимания на его реплику, продолжал  Роман: – Мне никто домой ничего не принесёт. В отличие от нее, у меня нет спонсора. – На лице  бригадира появилась ухмылка. Было видно, что этот “спонсор” главбуха не оставил его равнодушным. – Нашла, видишь ли, богатенького, – скривился Роман. – Могла бы выбрать и получше. Ну да хрен с ней, не наше дело. – Он запустил пятерню в волосы и, потрепав их, продолжал: – Что нам теперь сетовать на теперешнюю жизнь? Раньше бывало и не такое. Я помню, мужики, как в своё время мои бедные родители пытались мне в голову втемяшить, что скоро всё будет бесплатно. Это даже  трудно было себе представить, а вот они на что-то рассчитывали. Так до лучших времен и не дожили. А потом еще вклады у всех отобрали…

– Не говори, Рома, мои старики тоже все годы копили, а на старости лет остались на бобах.

Тут в разговор вклинился пожилой мужчина с седой головой. В руках он держал открытую бутылку.

– Мужики! Давайте лучше выпьем. Хватит вам болтовней заниматься. От этого денег не добавится.  Деньги – это зло.

Все потянулись за кружками, и снова закрутилась “карусель”. После очередной бутылки запели песни.

Вахтовку на ухабистой дороге изрядно трясло, и всё, что только могло издавать звук,  гремело и скрипело. Как только машина резко тормозила, пыль летела в открытые окна. От этого у Ивана даже першило в горле. Но на такие мелочи здесь давно уже никто не обращал внимания – они казались даже не издержками, а непременным атрибутом любой поездки.  Дорога была пустынной. Вдоль  трассы мелькали запыленные лиственницы, стоявшие сплошной стеной. Кое-где они забрались на обочину и уже вплотную подошли к дороге, образуя узкий коридор.

“Давно бы их нужно было  вырубить, – глядя в окно, подумал Иван, –  но, видно, ни у кого руки не доходят “…

– Да, трасса теперь не та, – будто угадав его мысли, сказав сидевший сзади мужичок.  Почти на  самые глаза он напялил пёструю лыжную шапочку. В жару среди лета это выглядело очень забавно. Особый колорит внешности мужичка придавал огромный лиловый синяк под левым глазом .

– О, Петруха проснулся, – кивнул в его сторону сосед Ивана, молодой мужчина в тёмных очках. – А фонарь у тебя  просто класс!

– Я думал, что ты до самого Куранаха не отойдешь, – повернулся к нему Роман. Он раскраснелся, волосы растрепались. – Опять, дорогой мой, ты в своём репертуаре. Чего не поделил, говори. Когда ты …  наконец успокоишься?

И в его голосе Иван уловил начальственные нотки.

– Смотри, парень, а то голову оторвут.

– Да я тут, Рома, собственно, и не виноват. Понимаешь, вчера вечером на улицу вышел, и вдруг откуда ни возьмись пацаны подскочили. Ну, понимаешь, просто так, ни за что  врезали…

– Просто так  даже чирей на заднице не садится.

Петруха пожал плечами.  На его круглом лице появилась ухмылка.

– Да нет… Всё бывает.

Роман понял, что его подопечный что-то “темнит”, и стал настойчиво его прижимать.

– Петро, хватит тебе в молчанку играть. Я вижу, что здесь дело нечистое. Ты, видать, опять со своими дурацкими нравоучениями приставал? Знаю я тебя, ты же без этого не можешь. А ну давай рассказывай, как там было.

– Да я ничего, – начал Петруха,-  просто сказал им, чтобы не кричали. Ну чего зря орать. Это же не тайга. И вот видишь …

Он тяжело вздохнул и, пальцем показав на глаз,  тут же закашлялся. Весь покраснел, из глаз побежали слёзы.

– Вот, зараза! О-хо-хо-хо, –  держась за бок, откашлялся Петруха. – Как всей толпой на меня навалились … Что с ними сделаешь?

– Пить надо меньше – вот что! – словно подводя черту, жёстко сказал бригадир.

Стали разливать водку,  и все снова  потянулись за кружками.

Вдали показались горы. Они медленно приближались, и Ивану даже показалось, что до них никогда не доехать. Но вот откуда-то из-за поворота вынырнула большая горная река, вдоль которой пошла трасса, и они въехали в предгорье. Вахтовка быстро проскочила по деревянному мосту со сломанными перилами. На съезде её подбросило. Иван  увидел, что под мостом бурлит вода.

Такие   горные ручьи и речки стали попадаться всё чаще. Иногда они  мирно текли, не причиняя никому вреда, но о их мощи можно было  догадываться, глядя на берега, заваленные большими валунами и  деревьями с вывороченными корнями. Так  реки избавлялись от ненужного  балласта, принесенного с верховьев. В  устье одной такой реки  стволы деревьев  образовали  сплошные завалы, служившие теперь огромными фильтрами. По обе стороны  дороги показались залесенные сопки, а вдали уже виднелись крутые остроглавые горы.

“Вот красота! – глядя по сторонам, думал Иван. Он сразу забыл обо всем, что его окружало, и теперь любовался  открывавшимся видом. – И не надо ехать ни на  какой там Памир или в Гималаи”.

Как-то незаметно дорога пошла по берегу реки. Иногда она приближалась к крутым обрывистым скалам, потом  ныряла в какой-нибудь распадок и серпантином спускалась к безымянному ручью. Под ними далеко внизу  кипела и бурлила вода. В одном месте машина проехала по самому краю обрыва. Иван посмотрел вниз. От увиденного перехватило дыхание: ему показалось, что еще немного, и они полетят в пропасть.

– Черный прижим, – вернул  его кто-то к действительности. – Сейчас ещё дорога сухая. А вот зимой и по весне в гололед…

– Саня, да ничего тут страшного. Что ты тут людям вешаешь лапшу на уши. Мы проскакивали и не в такую погоду. Главное – не надо мандражить, и всё будет в порядке.

– Бульдозерист тоже хотел проскочить, царство ему небесное, – раскачиваясь на сиденье, сказал Роман. – Зачем на рожон лезть? Жизнь и так  коротка.

Машина объехала завал и чуть не зацепила отвесную скалу. Иван резко отодвинулся от окна. Впечатление было такое, что выступающие камни сейчас разворотят машину.

– Это был дорожник на грейдере, – как сквозь сон дошло до его сознания. –  Вы все его, наверное, знали.  Белобрысый такой, из поселка  на развилке.

Этого вахтовика Иван  узнал по  звучному голосу и своеобразной манере разговора. В каждом  его слове чувствовалась какая-то необычная уверенность. Он говорил так, точно судья  последней инстанции зачитывал приговор.

– В прошлом году он Валерку из кювета выдергивал. Помните, когда мы бегали за ним  на пост дорожников. Да-а, теперь уже нет того мужика. – Он  тяжело вздохнул и дрогнувшим голосом продолжил:  – Видать, малость не рассчитал. Назад дал лишку.

– Смотри-ка на него – назад дал лишку, – съехидничал  Роман. – Мог бы  остановиться и посмотреть. Куда спешил? Знал, что здесь опасное место. Знал. Надо голову иметь на плечах. – Бригадир постучал кулаком по спинке сиденья и назидательно продолжал: –  Я вам всегда говорю, прежде чем что-то сделать, надо  подумать. Нечего лезть на рожон. Ни хрена не слушаете – вот и получается …

“Вся эта дорога  построена на костях зэков, – глядя в окно, ушёл в свои мысли Иван. – Возможно, и мой дедушка здесь когда-то работал. Он тогда, конечно,  молодым  был –   немного постарше меня. Все-таки надо признать – повезло Ивану Лукичу: жив остался. А так  кто знает, может, и его  кости теперь бы  здесь гнили. Уж тогда бы о нём  никто ничего не узнал. Его же посадили без права переписки, а это считай – покойник”.

Его размышления прервал Петруха. Он выспался, и теперь ему стало скучно.

– Эй, москвич, а чо тебя туда потянуло?  Дома не сидится?  Хорошие места есть и поближе. Загорал бы себе где-нибудь на Можайском море. А если мани-мани есть, мог бы и на Кипр махнуть. Ну, на худой конец в Сочи. Теперь везде свободно, отдыхай  не хочу. Ну скажи, что тут хорошего? Это еще, парень,  лето – на улице  тепло, а как мороз вдарит, жизни рад не будешь. И чего  людей сюда тянет?

Петруха сказал это так, точно спрашивал и себя самого.  По-видимому,  этот вопрос он задавал  себе не  раз.

– Тех заработков на Севере теперь, конечно,  нет. Прошли времена, когда  здесь можно было большую деньгу зашибить. Сейчас  на западе люди живут намного лучше нас, а тут осталась только романтика. Народ пошустрей руки нагрел и давно  смотался. Одно время люди  толпами бежали,  а  сейчас никто уже не дергается – остались самые стойкие. Видать, все поняли: везде хорошо, где нас нет. Если честно – кому мы там нужны? Никто  нас там  не ждет. Наш удел – этот Север. Нравится мне или нет, а теперь до конца дней тут мой дом. Будем надеяться, что мы уже пережили те смутные времена.

– И что, не тянет на  запад?

Петруха отвернулся, и в его глазах  Иван заметил грусть. За окном мелькали деревья, обрывистые берега, распадки, а  они все ехали, и, казалось, этому не будет конца.

“Мало ли таких мужиков по всему Северу мотается. Кто-то  в поисках романтики приехал, а кто просто подзаработать хотел. Приехали вроде бы ненадолго, да так и прикипели к этим местам. Готовых рецептов  ни для кого нет: у каждого своё. Кто бы знал,  что ждет меня  впереди?  Пока одна неопределенность…”

– Кстати, тут по трассе в прошлом году англичанин на велосипеде проезжал, – услышал Иван Петрухин голос. – Представляешь, настоящий англичанин! Говорил, что из Лондона.  Мы его встретили где-то здесь, ну, может, малость подальше от этого места.

Петруха показал в окно. Там, в небольшом карьере, откуда, видно, в свое время брали породу для отсыпки дороги, росли тополя и лиственницы.

– В Магадан мужик ехал. Ну, ты представляешь себе, англичанин забрался в такую глухомань!? Идея фикс у мужика: один на велосипеде весь мир захотел объехать. Кругосветка. Из Магадана он собирался перелететь на Аляску, а дальше опять на велосипеде. Говорил, что об этом путешествии  книгу напишет.  Он  даже нас сфотографировал на память. Может, и мы там будем. Ты представляешь, моя фотография в такой книге. Это же потрясающе!  А в тот вечер, когда мы встретили этого англичанина,  он был мокрый, как цуцик. Прикинь, мужик целый день под дождем проехал. Говорил, график…

– Ты п-посмотри на него, ожил. Даже про свой глаз забыл.

Молодой рыжеволосый мужик перегнулся через спинку сиденья, и Иван увидел его блуждающий, ничего не выражающий  взгляд.  От него пахло  перегаром. Чувствовалось, что он находится в той стадии, когда для душевных разговоров уже перебор, а для  полного “отруба” ещё не хватает.

– Надо было  тебя, П-петруха, сразу опохмелить. Тогда ты бы,  м-может,  давно  п-перестал изображать из себя умирающего лебедя. Чего р-разошёлся? М-мало  врезали? С-сейчас добавим. За мной не-е  заржавеет.

Он дотянулся до Петрухи и помахал кулаком перед его носом.

– Я тебе добавлю, – взорвался Петруха. – Вот такие, как ты, паразиты, людям жить не дают.

– Н-но-но, потише. Я сейчас, и правда, тебе врежу. Тогда и другой глаз  прикроется. Смотри-ка, голубая кровь. П-потише, парень…

Тут уже не выдержал бригадир. Он легко подтолкнул Петруху, мол, не кипятись. А рыжий отвернулся и,  как ни в чем не бывало, замотал головой, что-то улюлюкая себе под нос.

Машину тряхнуло, и всех подкинуло, как на трамплине. Сзади на пол упал  огромный рюкзак. Что-то там булькнуло, и в вахтовке запахло сивухой. К рюкзаку подскочил мужик в защитной штормовке.

– Вот, зараза яка, – выбирая битое стекло, запричитал он. – Разбылась!…

– А что ж ты, Володя, её не вытаскивал? – спросил бригадир. – Вот за это бог тебя и  наказал.

– Да то тёща самогон из Украйины видправыла. Думал, на  день народжэння. И ось бачытэ, не довиз. Шо то за водила такый! – перевёл он разговор в другое русло. – Дрова  вин вэзэ, чи шо? Ну Васыль! Ну  зэмэля!

Ему так было жалко  разбитую бутылку самогона, что он ещё долго страдал, ругая и проклиная всех, кого только мог, и  аж до третьего колена –  родственников водителя. Но оказалось, что в том же  рюкзаке  у него припрятана была еще одна бутылка, которая тут же пошла по рукам.

– Иван, москвич, – позвал его Петруха, – ты что, так, в кроссовочках  пойдешь? Cапоги-то  у тебя есть?

Сапог у Ивана не было. Как-то так само собой  получилось, что эти кроссовки  были у него  на все случаи жизни.

– Ну ты что! – с удивлением в голосе сказал Петруха, изобразив на лице гримасу. – Тебе своих ног не жалко?

Он полез в  потертый рюкзак  и один за другим вытащил  резиновые сапоги.

– На, возьми. Потом встретимся,  отдашь. Портянки  там внутри.

Сначала Иван  хотел отказаться. “Тоже мне, осчастливил. Больно  мне они нужны, да еще, небось, с  вонючими  портянками”. Однако быстро сообразил, что выкинуть всегда успеет, и положил сапоги в  рюкзак.

– Там, кстати,   на озерах сейчас Колька Клочков рыбачит. Он постоянно туда мотается. Что там летом можно делать, не пойму. Но, видать, ему нравится.  Встретитесь, он тебе поможет. Мимо него всё равно не пройдешь. Его зимовье прямо на тропе стоит. Это наш прораб поселковый. Мужик что надо, таёжник. Увидишь – передай привет от Петра Нестерова. –  Петруха показал на себя.

Сразу за деревянным мостом, перекинутым через бурлящую реку, Иван вышел из вахтовки. На прощание Роман сделал наставление  и посоветовал не рисковать. Уже перед самым отъездом он   отдал  свою ракетницу и десяток ракет.

Машина уехала, а Иван остался на пустой трассе. На его карте это место значилось как посёлок № 7. Дальше по трассе был 8-й поселок, и 10-й, и 12-й. Так до конца планшета, через определенные расстояния, как автобусные остановки на маршруте, в безлюдных местах стояли посёлки. У человека, к которому впервые попадала такая карта, это вызывало недоумение. Как Ивану сказали геологи, номерными посёлками  были показаны бывшие лагеря заключенных. Не нанести их на карту топографы не могли. Да и вообще, что же это за  карта, если на ней не всё показано? Вот  таким образом пришлось засекретить  эти лагеря, и на долгие годы их спрятали  от посторонних глаз.

На месте посёлка  Иван нашел большой полуразвалившийся пятистенок. Он стоял на краю поляны, заросшей кустарником и редкими  деревьями. Оглядевшись, Иван определил, что когда-то здесь была большая площадка. С одной стороны её граница проходила по крутому обрывистому берегу реки, а с другой –  прижималась к обрывистым скалам. Возле них сейчас была проложена эта северная трасса. На площадке уже вырос могучий лес, тянулся вверх и подлесок.  И только по полусгнившим бревнам и густым зарослям иван-чая Иван определил, где  стояли бараки. Получалось, что их  было три.

У каждого лагеря, стоявшего вдоль строящейся трассы, был свой участок работы. Вручную и  на тачках носили и возили заключенные  камни и землю, отсыпая будущую дорогу, которая, по замыслам дальстроевских проектировщиков, должна была проходить именно по этим глухим  местам – по  неведомым ранее горам и долинам, через реки и болота. Как на фронте, каждая пядь земли  стоила заключённым жизни.  Многим  узникам так и не  довелось  увидеть конца этой огромной стройки, но зато теперь она стала памятником мертвым и напоминанием живым о всех погибших.

Иван прошёлся по периметру площадки и на одном углу нашёл остатки упавшей сторожевой вышки. Почерневшие и полусгнившие от времени доски и столбы  валялись на ржавой колючей проволоке, которая змеёй обвивала их вокруг.

Денно и нощно, в дождь и в снег,  сменяя друг друга,  стояли здесь часовые. Стояли в этом богом забытом месте, чтобы охранять бесправных, замученных непосильной работой и нечеловеческими условиями жизни заключенных. В случае побега или неповиновения с этой вышки  первой приходила смерть. Сторожевая вышка  так же, как охрана, исправно несла службу. Теперь она валялась на земле,  поверженная и  убитая колючей проволокой.

– Вот она расплата! Хоть поздно, но она  пришла. – Иван наступил на гнилую доску, она хрустнула под ногой, запахло плесенью.

Остатки этого лагеря  непосвящённые воспринимали как обыкновенные развалины, каких хватает повсюду. Но всё равно чем-то холодным и мёртвым веяло от этого грешного места. Как-то непроизвольно передавалось то гнетущее состояние, которое когда-то испытывали жившие здесь люди. Временами у Ивана мороз пробегал по коже, от боли щемило сердце.

“Сколько же было таких лагерей? – ковыряясь в траве, думал Иван. – Сотни, тысячи. Да что там тысячи! Вся страна была огромным лагерем, опоясанным такой же проволокой”.

4

 

Борис до мелочей продумал план поисков, которые хотел провести в квартире деда. Искать можно было прямо сейчас, но все дело упиралось в металлоискатель, а где его  взять, не вызывая лишних вопросов и подозрений. А пока Борис решил начать поверхностный осмотр.

“Мои старики тут, конечно, уже покопались, но, я думаю, ничего они  не нашли. Дед был  не так прост, как некоторым казался. Это он с виду вроде бы обыкновенный старикашка, а что у него было в душе – одному  богу известно. У таких обычно  всё хорошо спрятано. Небось, где-нибудь в стене тайничок устроил. А может, и под полом”.

Борис всё осмотрел и на миллиметровке составил детальный план  квартиры.  Разноцветными фломастерами он вынес самые перспективные места, где, по его мнению, можно было найти этот тайник. Красным цветом на нём были обозначены кабинет, ванная, туалет и кладовка. Их он  считал объектами  первоочередных поисков. Кухня и большая комната были обведены синим фломастером. Коридор – желтым. На него, как на объект третьей очереди, он надежд не возлагал. Прятать там было негде: мебели нет, стенки тонкие, пол на самом ходовом месте – вскрывать его мог только совсем ненормальный.  На другой план, как он сам его назвал, – пообъектный, Борис  нанес все, что находилось в каждой комнате. Здесь была показана  мебель, коробки и разный хлам.

Поиски он начал в кабинете. По его расчетам получалось, что  тайник  должен  быть в столе или в диване.

“Возле этого стола дед почему- то всё время крутился. Такое впечатление, будто он что-то писал. Как ни придешь –  он все время за столом  с ручкой. Может, мемуары писал?”

От этой мысли Борису стало  смешно.

«Ну, какие у бывшего кадровика могут быть мемуары? – сев в кресло, размышлял Борис. – А может, на кого-нибудь досье строчил? Предоставилась возможность – вот и решил стукнуть. Ну, тогда он слишком часто  стучал. За то время, которое он тут живёт, уже  давно  можно было всех жильцов  заложить. Да только  сейчас вроде  времена другие. Кому теперь нужен его бред? Если бы он еще стучал на какого-нибудь кандидата в депутаты или на тех, кто  выдвигается на  высокий пост, – тогда другое дело: тут любой компромат  сгодится…»

На площадке во дворе шумели дети… Соседка с верхнего этажа позвала сына домой.  Вовка попросился еще погулять, но мать настаивала на своем.  Как только Борис  переехал,  этот  мальчишка  сразу стал здороваться. Сколько бы раз он  его не  встречал,  Вовка всегда говорил “здрасьте”. Вначале Борису это  нравилось, а потом изрядно надоело, однако мальчишка, как загипнотизированный, всякий раз, увидев дядю Борю, спешил его поприветствовать. В чём  дело – Борис долго не мог сообразить и только недавно у него мелькнула смутная догадка: по-видимому, Вовка  был без ума от его подержанной иномарки. Борис покатал мальчишку и  даже  посадил за руль.  С той поры  дядя Боря  уже не казался  ему инопланетянином. Вовкина мама снова позвала сына  домой. Вовка что-то обиженно буркнул, и  вскоре во дворе установилась тишина.

Походив вокруг письменного стола, Борис снова сел в дедово кресло. В голову лезли всякие мысли, но  ничего нового он  не придумал. Облокотившись о стол, он подпер голову руками и закрыл глаза. В такой позе мыслителя Борис просидел  довольно долго, потом резко вскочил и начал из стола вытаскивать бумаги. Их оказалось намного больше, чем  он рассчитывал увидеть. Зазвонил телефон. Пришлось всё бросить и бежать в коридор. Звонила Ольга, его давняя подруга. Они уже давно встречались, любили друг друга, однако до  свадьбы  почему-то дело  не дошло.

– Ты так потеряешь клиентуру или тебя купит Ашот, – ровным звучным голосом говорила девушка. – Ёще пару раз раньше времени закроешься, и твои посетители будут ходить к другим. Как ты не понимаешь: нужно быть надежным партнером, – давила на него Ольга. Она словно хотела подчинить его своей воле. – Надо  работать, а не бегать по бабам. Опять, наверное, Нина?

“Во дает, – про себя подумал Борис. – Она мне ещё никто, а уже думает о моей клиентуре. Дай ей повод, так скоро будет и мои денежки считать. Ревнует к  Нине”.

Но ничего этого он говорить  не стал, а сказал, что её любит, и назавтра назначил свидание.

Стол был основательным двухтумбовым сооружением  из красного дерева с массивной столешницей. Сверху её покрывало зеленое сукно, которое с торцов подвели под темные мореные рейки с горизонтальными бороздками. Помпезность и некоторую торжественность столу придавали красивые резные накладки, закрепленные спереди и по бокам. Они  были выточены из целых кусков дерева  и  покрыты морилкой. Стоял бы этот стол на выставке или в просторном  кабинете большого начальника, а не в квартире пенсионера, наверное, смотрелся бы  еще богаче. Сколько тут  этот стол, Борис  не помнил. Ему казалось, что он тут был всегда. Под стеклом ещё сохранились разноцветные бумажки деда и прошлогодний календарь.

В нижнем ящике стопками лежали разные папки.  Были здесь скоросшиватели и обычные папки с цветными  тесемками, каких хватает в любой конторе. В них  Борис нашел разные  бумаги. Сколько он ни смотрел –  все они, каким-то образом, относились  к  работе деда.  На одной зеленоватой папке с длинными белыми тесёмками было написано: “Интересно, полезно, прочти”. Внутри лежали пожелтевшие от времени вырезки из старых газет. На каждой рукой деда была указана ссылка на издание. Судя по ним, здесь были даже статьи из якутских и магаданских изданий.

“Непонятно, где  он их находил? – разглядывая старые вырезки, думал Борис. – Так  же просто на улице  они не валяются. Значит, даже газеты выписывал? Зачем ему это понадобилось?”

Почти  все статьи были о разных экономических и политических курьёзах отдельных регионов страны. В самом низу  лежали вырезки, рассказывающие о расстрелах советских заключенных в сталинских тюрьмах и лагерях. Попадались  материалы и о массовых захоронениях граждан. Только в двух-трех статьях рассказывалось о расстрелах заключенных в подмосковном Бутово и в Ленинграде. Все остальные материалы освещали события, происходившие в лагерях Северо-Востока страны, – на так называемой Колыме.  Отдельные вырезки оказались затертыми. Было видно, что дед их читал по многу раз и с ручкой в руках. Кое-где он подчеркнул названия населенных пунктов и рек, которые, казалось бы, не несли главной смысловой нагрузки статьи, а упоминались только вскользь. Борис почему-то даже почувствовал, что некоторые  дед  знал не понаслышке.

Кто-то из соседей включил музыку. Старая песня в исполнении Майи Кристалинской, словно на крыльях, влетала в окно, напоминая жильцам о их молодости. Неожиданно заезженная пластинка, как буксующая на месте машина, застряла на полуслове, повторяя: “В нашем городе до…, в нашем городе до….” Иголку проигрывателя переставили, и, проскочив какой-то невидимый глазу барьер, песня полилась дальше. Борис оторвался от бумаг и, развалившись в кресле, дослушал песню до конца.

Он  несколько раз перелистал все материалы, рассортировал по темам и регионам. Среди них Борис выделил самые читаемые и с подчеркнутыми географическими  названиями. Все данные он занес в тонкую ученическую  тетрадку. И там же их разнес  по нескольким колонкам. Результаты такого нехитрого  анализа  Бориса обрадовали. Лучше всего получилось  с территориальной принадлежностью. Ему стало ясно, что деда больше всего интересовали  сведения, касающиеся Северо-Востока страны. И особенно те, в которых освещались  события, происходившие в Якутии и в Магаданской области. С определенной долей условности Борису даже удалось выделить район его приоритетных интересов. Получалось, что эта площадь находится между реками Алдан  и Индигирка. На  физико-географической карте страны, висевшей на кухне, крайними пунктами этой горной местности значились два поселка –  Хатырык и Устьярск. Их соединяла  знаменитая Магаданская автотрасса. Других населенных пунктов на своей  карте он не нашел. Даже по  нынешним временам те места были пустынными и практически  неосвоенными.

Судя по газетным статьям, дед  был также  неравнодушен к публикациям о расстрелах заключенных.  Почему-то  больше всего ему нравились те места в публикациях, где говорилось о том, что заключенных убивали в голову.

В одной небольшой заметке Борис прочитал о бывшем охраннике, безжалостно расстреливавшем заключенных. Одному из них чудом удалось выжить, и вот  много лет спустя он обнародовал эти факты и просил найти того палача.

Эта статья,  видно, очень заинтересовала деда, и он  подчеркнул целые абзацы. Такие наклонности старика  показались Борису ненормальными.

«Да он, наверно, был маньяком.  Ему нужна была  кровь. Вот  он  её и искал даже в газетных статьях. А может, он сам когда-то  также расстреливал? Надо будет  поговорить с отцом, – складывая бумаги, думал Борис. – Он как-то  говорил, что дед служил на Севере в  охране.  Да вообще-то, и сам дед этого не скрывал. Значит, по молодости  он точно зэков охранял».

Теперь Борис был абсолютно уверен, что его родной дед охранял заключённых на Колыме и даже, возможно, присутствовал при их расстрелах.

“Он почему-то никогда  не рассказывал о своей молодости. Все его воспоминания  начинались с военного времени. В основном, он любил рассказывать о том, как  был на фронте, как воевал. Все родные это хорошо знают, зато никто не знает, что же он делал до войны. Найти бы где-нибудь  его личное дело. Уж там должно быть всё. А может, его уже нет? Нет человека, нет и его дела. Кажется, что-то похожее говорил “вождь всех народов”. Интересно, почему же всё-таки  нет ни одной фотографии,  где бы он был снят в молодости? Хоть посмотреть бы на него. Ну ладно, была война  – не сохранились. А у родных? Кстати, а откуда он родом? ”

Так,  за своими мыслями, перебрав кучу бумаг, Борис дошел до серой папки. Внешне она выделялась только цветом. Никаких пометок и надписей. Среди лежавших там бумажек он нашел тонкую ученическую тетрадку. Несколько  пожелтевших от времени клетчатых листов  были исписаны рукой деда. С первого взгляда Борис их принял за  списки ветеранов или очередников на жилье. Он уже  хотел закрыть тетрадь, но в последний момент его что-то  остановило. Борис перечитал ещё раз и понял, что в списке значились сослуживцы по армии. Первым там стоял его дед – Конев Борис Никитович.  Кроме фамилии, полного имени и отчества, здесь были указаны год и место рождения, воинское звание, адреса родных и партийность. В разделе “Примечания” возле всех, кроме деда, стояли  какие-то непонятные отметки. Всего в списке значилось тринадцать фамилий. На следующей странице был ещё один список. По содержанию он существенно отличался от предыдущего и выглядел намного скромней. О внесенных в него  людях никаких сведений почти не содержалось. После каждой фамилии  стояли только  цифры с дробью. До дроби везде они  были одни и те же. Борис прочитал: “пятьдесят восемь”. Зато после дроби  шёл полный набор цифр, но больше всего – семерок и десяток. Попадались и пятерки  с заглавными буквами вроде “ПШ”, и шестерки, и  одна двойка, стоявшая рядом с фамилией Раксалис.

“Интересно, что же это такое? – ломал голову Борис. – Цифры больно знакомые. Где-то  я их  слышал. Да, да, именно слышал. То, что не читал, – это факт. Слышал. Но где, где? Где я их мог слышать?”

В следующее мгновение его осенило.

«Так это же знаменитая пятьдесят восьмая “политическая статья!” А это,  значит, список зэков. Вот они “враги народа”. И пункты у них  известные: десятый – за контрреволюционную деятельность, седьмой – за промышленное вредительство. Вот это да! Список зэков. Откуда он здесь? Это же живая история”.

Вначале он вызвал у Бориса полное недоумение, а потом всё встало на свои места.

В этом списке значилось двадцать восемь человек. Были в нем люди разного возраста: самый старший – 1888 года рождения, а самый младший – 1920. Разница в возрасте, как подсчитал Борис, немногим  превышала  тридцать лет. Фамилия одного  – Дернова Ивана Лукича, уроженца Тульской области – почему-то была обведена, и в графе “Примечания” рядом с ней красовалось несколько вопросительных знаков. Возле всех остальных стояли такие же значки, как в первом списке.

“Что бы это значило? – рассматривая список, думал Борис. – Почему одинаковые отметки в разных списках? Одни – военнослужащие, другие –  заключенные. Абсолютно разные категории людей, а галочки одни и те же. С Дерновым, кажется,  понятней. То ли это “тёмная лошадка”, то ли  о нём нет сведений. Зачем-то дед его всё-таки выделил. Видать,  неспроста. Кстати,  эти вопросительные знаки в примечании могли стоить ему жизни. Может, его хотели куда-нибудь отправить или просто поставить к стенке, вот кто-то, возможно, и сомневался: нужно ли это делать  или нет?  Интересно, как же все-таки сложилась его судьба? А что с теми заключенными, живы ли они?”

Борис до конца просмотрел эту дедову тетрадочку и внимательно изучил обложку. Он зачем-то даже помял страницы и посмотрел их на свет. Больше ничего он там не нашел. Но по каким-то признакам решил, что  списки написаны относительно недавно: вероятно, не более двадцати лет назад. Получалось, что это было  намного позже основных событий, которые, как представлял Борис, происходили до войны.

“Возможно, – предположил он, – дед всё переписал с каких-то клочков бумаги, а может, даже написал по памяти. Только зачем он  это сделал?”

“Вот там, на Колыме дед, видно, и хапнул золотишка, – пришёл к  выводу парень. – Значит, всё-таки  есть это золото. Должно оно быть, должно. Надо его только искать. Золото где-то  рядом,  совсем рядом”…

 5

 

От бывшего лагеря заключенных – поселка № 7 по схеме шла тропа, упиравшаяся в озеро, которое лежало далеко в горах.  По прямой до этого горного озера было  километров пятьдесят. Вот по этой тропе Иван и должен был идти. Тропа начиналась у подножия склона  в густых зарослях стланика. Дальше она полезла на гору и пошла по кустам, которые теперь росли прямо на некогда набитой дороге жизни. Тропа постоянно петляла и местами обрывалась. И тогда Ивану приходилось напрягаться, подключая все органы чувств. Он бросал рюкзак и, как гончая,  носился по кустам, пытаясь подцепить оборвавшийся след. Иногда он даже елозил на корточках, исследуя каждый клочок земли. Особенно  доставалось на заболоченных участках. А они были везде: в долинах ручейков, на пологих северных склонах, на высоких плоских водоразделах. Под ногами  булькала вода, и при каждом шаге брызги разлетались в стороны, попадая и на лицо. Вот здесь Иван по-настоящему оценил Петрухины сапоги. Ноги до колен были сухими, не трепались и штаны.

Местами на болотах, как грибы на хорошей лесной опушке, возвышались  кочки. Кое-где они  сплошь  заросли  багульником и голубичником. С непривычки эти участки так  выматывали, а на болоте  ещё досаждали  комары, в воздухе  постоянно стоял натужный гул, напоминающий звук пролетающего самолета. Комары роем летели за Иваном, и стоило ему только остановиться, как они облепляли  его с ног до головы, лезли в рот, в глаза, набивались в одежду. Не спасала  даже мазь, на которую он очень  рассчитывал. Скоро Иван понял, что эта мазь хороша только до первого пота и пользоваться ей надо с умом.

С каждым шагом идти становилось  трудней. Лямки рюкзака врезались в плечи. Приходилось их оттягивать и подолгу поддерживать. Так, с поднятыми руками, Иван и шёл. Какое-то время это помогало.  А рюкзак все тяжелел и всё сильнее прижимал к земле. Мысли Ивана теперь  всё чаще зацикливались на рюкзаке, как будто он был главным виновником всех трудностей, как будто только он один мешал ему идти. Постепенно его стало одолевать состояние безразличия: всё, что его окружало, переставало интересовать. Точно  он существовал сам по себе, вне окружения. От усталости притупилось внимание, и Иван все чаще спотыкался. Один раз рюкзак больно ударил по голове и придавил  к земле. Накатили предательские мысли: хотелось всё бросить и повернуть назад.

“Домой, только домой. Нечего здесь делать. Зачем мне этот лагерь? Ещё сто лет бы я о нем не знал. Пока не поздно, надо повернуть назад”.

Но эти мысли надолго не задержались. Осталась только злость  на самого себя, на то, что  так мало  прошёл и что его еле  держат ноги. Иван громко выругался и,  поправляя рюкзак, тяжело встал. Ныла ушибленная рука. Он снова пошел. Однако вскоре Иван опять почувствовал всю тяжесть рюкзака и его “острые”, режущие до боли лямки. Усталость одолевала, заполняя каждую клетку его тела, завладевая  сознанием.

Иван перешёл  ручей, и тропа  уперлась в  крутую скалу. Цепляясь за острые камни, он полез  наверх – туда, где светило солнце. Руки заныли от напряжения. На какое-то мгновенье   нога потеряла опору, и Ивана прошибло холодным потом. Он почувствовал, что из-под рук выскальзывает камень. С трудом  успел перехватиться. Превозмогая боль, он подтянулся  и вылез на  ровную площадку, заросшую высокими лиственницами. Здесь было прохладно, обдувало легким ветерком. Между деревьями буйствовал редкий стланик. Под ним он увидел бордовые бусинки брусники, разбросанные по земле. Брусника перезимовала под снегом и будто снова ожила. Иван, бросив рюкзак, жадно ел ягоды.

Брусника уняла  жажду, стало  легче. А тропа, как ломаный график, то взбиралась  на какую-нибудь безымянную вершинку, то прыгала  на дно глубокого распадка.

На берегу ручья, зажатого с обеих сторон отвесными скалами, Иван остановился на привал. На перекатах ручеёк клокотал, облизывая пёстрые валуны, на ровных отрезках – замирал. И тогда он походил на спокойную тихую речушку, протекающую где-нибудь  по  равнине,  на  речушку, каких немало  на  Руси. Иван напился воды и прилег  на разноцветную гальку. Он почувствовал себя так легко, словно потерял притяжение и парил над землей, он  парил на облаке, а под ним проплывали леса и горы. Вот он увидел избу и хотел там приземлиться, но облако понесло его дальше. Потом внизу показалась река, а за ней огромное озеро и много-много воды…

Очнулся Иван оттого, что замерз. Хотелось есть. Он стал разжигать костер. Спички ломались, не загоралась бумага, а загоревшись, тухла. Наконец костер  заполыхал. Пламя лизнуло новенькую алюминиевую кастрюлю, Ивана обдало сизым дымком. К нему примешивался запах чистой родниковой  воды и живой благоухающей  тайги. Дым потянуло вниз по распадку. Его прогоняло, как по трубе, и он не успевал подниматься. Только вдали дым собирался лёгким сизым облаком, медленно поднимаясь вверх.

Чай получился таким густым и таким вкусным, какого он никогда ещё не пил. В кастрюле он казался чёрным, как деготь, а в кружке был  темно-вишневого цвета. Иван, обжигаясь, выпил подряд  три кружки и только после этого стал есть. Как-то незаметно  полегчало, вернулись силы, и вместе с ними пришло ощущение реальности.  Иван  смотрел по сторонам, любуясь окружающими скалами, ручьем. Вокруг всё было так прекрасно, что он ощутил какое-то новое, ранее ему не знакомое состояние души. Иван  невольно подумал, что такую красоту можно  увидеть и даже почувствовать, только испытав трудности, только пересилив себя. Тогда весь  мир воспринимается иначе.

“Вот это, наверное, и есть та красота, которая  может спасти  мир, –  любуясь природой, подумал Иван. – Это настоящее счастье”.

За день Иван  думал  дойти до реки и там переночевать. По его расчетам, там была середина пути между трассой и озером. На карте река называлась Лекуана, а на схеме Ивана значилась как Куана. Что-то общее угадывалось в этих названиях одной и той же реки. По-видимому, со временем кто-то его перефразировал или, недослышав, назвал по- другому.

Тропа пошла по обрывистому берегу реки. Иногда Иван слышал, как она шумит внизу. На перекатах виднелись белые барашки.

Только под  вечер, когда солнце спряталось за гору, Иван подошел к самой реке. Долина здесь резко поворачивала на восток, и река уходила  туда,  где  вдали виднелись высокие горы. В этом месте на карте была показана переправа. И неспроста: широкое  русло здесь разделялось  на два рукава. Каждое из них  было намного шире и мельче основного. Правый  рукав прижимался к противоположному берегу, и вода со всей мощью билась о скалы. От этого на реке  стоял шум, похожий на шум большого водопада. Левое  русло, на берегу которого стоял Иван, на перекате расширялось. Прямо посередине  виднелась длинная коса. Она  почти вплотную подходила к острову, разделявшему оба рукава. Коса показалась Ивану самым безопасным местом этой переправы, и он решил по ней  дойти  до острова, а потом уж переходить второй рукав.

Когда Иван вошел в реку, мощный поток мутной воды толкнул его вперед, и он едва устоял на ногах. Пришлось повернуть и пойти вниз по течению, прижимаясь к косе. До неё он добрёл без приключений. Здесь Иван развернулся и по косе пошёл вверх, к перекату. Косу слагали редкие  валуны и мелкая галька, которые едва закрывала вода, поэтому идти было легко, и он быстро прошел этот отрезок. А вот дальше Ивана подстерегала  неожиданность. Перекат был словно вымощен  огромными  валунами, которые с берега  казались небольшими  безобидными камнями. Как у айсбергов, у них  виднелись только  верхушки. Вокруг  валунов водоворотами  бурлила вода.  Иван попробовал пройти  между ними. Он сделал шаг и сразу оказался по пояс в воде. Сильное течение сбивало с ног. Вернулся назад. С трудом забрался на ближайший валун и хотел перебраться, прыгая с  камня на камень. Вода захлёстывала валуны и закипала прямо под ногами. Ивана обдавало брызгами. Это  охладило его пыл: переходить тут реку было равносильно самоубийству.

Переправиться на остров ещё можно было прямо с косы, которую отделяла довольно широкая промоина. Преодолеть её  можно было только вплавь.  Не раздумывая, Иван вошел в воду.  Холодная вода  подхватила его и  понесла по течению. Длинные резиновые сапоги сковывали движения.  Иван оказался под водой. Изо всех сил он грёб, пытаясь выплыть на поверхность. Тяжелый рюкзак тянул вниз,  Иван сопротивлялся, как мог. В какой-то момент  он зацепил ногой за камни, и его  повернуло к берегу. С трудом он вынырнул и, глотнув воздуха, поплыл. Мешал объёмный рюкзак, Иван хотел было его сбросить, уже потянул за лямку, однако в последний момент передумал.  Здесь было всё: продукты, снаряжение, карта. Потеря рюкзака означала бы конец его  надеждам на эту экспедицию. Из последних сил Иван  подгреб к берегу и, схватившись за кусты, вылез на остров.

То, что он отсюда увидел, его поразило.  Это русло  было шире и намного  мощней того. Казалось, что это один сплошной поток  воды. Было слышно, как по дну несет камни. Их переворачивало и крутило, как песчинки. Только на середине виднелись редкие валуны, которые так же, как на перекате,  едва выступали над  поверхностью. Заходить в бурлящую реку Иван не решился. Дорога назад тоже оказалась отрезанной.  Оставалось только одно: пережидать, пока не  спадет  вода.

Иван  разделся и остался в одних трусах. Так ему показалось даже теплей. Мокрую одежду разложил  на берегу и развесил на кустах. В рюкзаке  тоже всё вымокло, больше всего пострадали продукты, лежавшие сверху, и самое неприятное –  намокли спички: и в кармане куртки, и в рюкзаке. После захода солнца заметно похолодало, снизу подул ветер. Холодом тянуло от реки. Прямо на берегу Иван сделал шалаш.

Проснулся Иван оттого, что под ним была мокро. Ничего не понимая, он вылез из шалаша. Вокруг вода. Уже не было  острова, по которому он вечером ходил, не было  валунов на  реке,  не стало и двух рукавов – проток. Только посередине могучей реки торчали кусты и небольшие пятачки земли. И здесь – в центре этого водоворота  – сейчас стоял Иван. Вода прибывала с каждой минутой. Было видно, как она слизывала мелкие клочки земли, подбиралась к небольшим возвышениям.

Всё, что осталось от его снаряжения, Иван быстро затолкал в рюкзак. Надо было  спасаться, река стала  совсем непредсказуемой. Почти не оставалось никаких надежд на спасение. Правда, был ещё очень маленький шанс – поймать какое-нибудь дерево и на нём  плыть к берегу. Но это очень рискованно –  нужно было успеть до входа в каньон.

Иван решил ждать. Выбрал самый высокий бугорок, на нём  соорудил  кучу из валунов и плавника. Принес сюда  рюкзак. Он потерял счет времени. От постоянного напряжения он даже забыл о еде, иногда  его колотил озноб, и холодные  мурашки пробегали по телу. А уровень воды всё поднимался. По реке несло коряги и  целые деревья. Вот вода почти сравнялась с пятачком суши. Вода медленно подобралась и туда,  лениво лизнув его сапоги, поднялась  до щиколоток.

“Ну всё, отступать  уже  некуда, – стоя в воде, думал Иван, – если ещё  поднимется,  придется плыть”.

Вскоре вода остановилась на одном уровне и постепенно стала спадать. На следующее утро Иван благополучно перешел реку.

 

 6

После осмотра и перетряхивания старья, лежавшего сверху, Борис снова принялся за поиски дедова клада. Пришлось передвигать мебель. Он просмотрел и простучал задние стенки и все ниши, но ни к чему придраться не смог: все было сделано как следует. А вот в шкафу его внимание привлекло массивное основание. Чтобы лучше  туда  подобраться, Борис положил шкаф на пол, и он сразу  занял полкомнаты. В основании  шкафа друг на друге лежали две деревянные плиты.

– Вот козлы! Столько добра перевели, – не выдержал Борис. – Наверное,  на мебельной фабрике одна оказалась лишней. Может, из-за таких, как они,  раньше  мебели не хватало.

Борис переключился на диван, и ему показалось, что заднюю стенку недавно приколачивали. Сердце ёкнуло.

“Вот оно! Свершилось! Я сейчас разбогатею”.

Дрожащими руками он оторвал фанеру и добрался до пружин на спинке. На Бориса полетела пыль. Сверху пружины были перетянуты брезентовыми ремнями. Глотая пыль, Борис полез внутрь, перетряхнул всё содержимое, но, как он не копался, – ничего  не нашёл: везде было пусто.  Этим он не ограничился и стал потрошить внизу. Больше всего досталось толстому слою ватина, лежавшему на пружинах. Чтобы добраться до днища, пришлось  его снять. Ватин местами  был протерт до дыр, а  после его вмешательства  превратился в жалкие лохмотья. Пострадали и пуфики. Внутри  оказались только опилки и вата. Золота нигде не было.

“Куда же он его спрятал? Ну  куда?” – ломал голову Борис.

Новое время пришло и в этот некогда элитный дом. Как бы ни хотели  старые жильцы его остановить, сделать они этого уже не могли. Кто-то из новых “богатеньких буратин”  купил здесь квартиру и теперь вовсю занимался её перестройкой. Было слышно, как где-то наверху сверлили и ломали стенку.  В этом шуме и грохоте рождалось что-то новое. Старые стены и потолки одевались в красивые  строительные  материалы, каких раньше здесь не видели.

Следующей на схеме у Бориса была ванная  комната.  Здесь ему тоже пришлось повозиться. Из -под ванны он вытащил целый мешок хлама. Похоже, что там  не убирали с момента постройки этого дома. Борис  простучал кафель на стенах, и ему показалось, что звук  одной плитки более звонкий. Это  натолкнуло  на мысль, что под ней может быть полость, в которой и находится тайник. Толстые стены этого дома  вполне позволяли углубиться даже на полтора кирпича. По мнению Бориса, этого  с лихвой хватило бы для того, чтобы спрятать всё состояние деда. Острой  стамеской он обстучал вокруг плитки и   попытался ее снять, но плитка сидела мертво. Пришлось  её ломать. На пол полетели осколки  и штукатурка. Однако конечный результат оказался плачевным: кроме  вогнутой голой  стенки ничего там не было.

Чертыхаясь, Борис переключился на кладовку. В эту кладовку дед  свалил всё, что   когда-то   стало ненужным. Это барахло  копилось годами, дожидаясь своего времени, и вот оно пришло. Возле двух стен полки доходили до самого потолка. На них лежали  чемоданы и какие-то коробки. Всё это он видел  и раньше, но не обращал внимания: лежит тут, ну и пусть себе лежит.

Зазвонил телефон. Борис  решил не  подходить, но телефон долго и настойчиво его призывал. Звонивший будто знал, что Борис дома. Оказалось, это Нина.

С этой милой и красивой девушкой он познакомился в круизе по Средиземному морю. Не заметить её было невозможно. Она, как фотомодель, украшала  теплоход. Все походило на сказочный сон — море, солнце и любовь… Казалось, что эта любовь на всю жизнь. Однако круиз  быстро закончился, и вместе с ним почему-то ушла и его любовь. Борис снова стал встречаться с Ольгой, но Нина чувствовала, что ему нужна, и за него боролась, как могла. Временами Бориса она так доставала, что ему хотелось послать её ко всем чертям. Он собирался с ней разобраться, и каждый раз  как будто  кто-то его останавливал. Наконец он понял, что без неё уже не может. Ему хотелось слышать  звонкий голос  этой длинноногой девчонки и выполнять её капризы. Запах её светло-русых волос преследовал его повсюду. Её стройное упругое тело снилось Борису по ночам. И  сейчас, услышав голос Нины, он обрадовался, как мальчишка. Она приглашала  его к себе, и Борис  сразу согласился.  Теперь перед ним стояла сложная задача – как в один день совместить оба свидания и при этом организовать всё так, чтобы не пересеклись  пути обеих девушек.

Среди всех тюков и свертков, которые он снял с полки, выделялись два больших фибровых чемодана. Как добротные дубовые бочонки, они были стянуты деревянными обручами, а на уголках  красовались никелированные накладки. Как догадался Борис, чемоданы были  трофейными: с ними дед пришёл с войны. Сам не зная почему, Борис открыл чемодан, выглядевший намного проще и скромней.

“Сейчас таких, конечно, уже не выпускают, – перетряхивая его содержимое, думал Борис, – а в свое  время они были самыми модными, самыми ходовыми. Такие же, как этот,  теперь где-то валяются в отцовом гараже”.

В чемоданах лежала потрепанная  одежда и рваная обувь. Китель без погон, галифе… А  двубортный пиджак  еще  можно было бы поносить: он снова вошел в моду. Борис напялил на голову мятую шляпу, которую вытащил из кучи тряпья, и пошёл к зеркалу. Своим  видом он остался вполне  доволен.

“Еще бы кольт и джинсы  – и можно сойти за ковбоя”.

В одном трофейном чемодане Борису попалась  портупея и новенькая кобура от браунинга.  Самого пистолета нигде не было, но на  его возможное наличие указывал  маленький мешочек с двумя обоймами патронов. Борис нисколько бы не удивился, если бы нашел у деда трофейный патефон или подзорную трубу, но чтобы кобуру с патронами…

“Да, совсем непростой был дедуля. Очень непростой, – рассматривал патроны Борис. – Вот он сидел тут один, как рак-отшельник. Золотишко стерег. Ай да дедуля!”

В коробке, стоявшей в углу, Борис  увидел кинжал. Это оказался немецкий штык-нож с длинным обоюдоострым лезвием.

Стемнело. В открытое окно ворвался протяжный – раздражающий сигнал машины. Он бил по ушам, выводил из равновесия. Кого-то упорно вызывали на улицу. Из соседнего окна закричала пожилая женщина. Её кто-то поддержал. В мгновенье двор наполнился разноголосыми негодующими криками. Они заглушили  звук  машины.  Сигналить  сразу перестали.  Борис про себя посмеялся и отошел от окна.

Чутье ему подсказывало, что нужно опять вернуться в кабинет деда и повторить   всё сначала. Снова, как в первый раз, Борис начал с письменного стола. Сейчас он его полностью разгрузил и перевернул вверх ногами. В столе что-то зашуршало и как будто съехало с места. Послышался глухой удар.

“Вроде там пусто, всё  содержимое лежит на полу. — Борис  с недоумением посмотрел на стол. — Что же там стукнуло?  Может, столешница? Она толстая. Толстая, толстая. Столешница толстая”, – машинально повторял он одно и то же

Под столешницей Борис увидел толстую фанеру. На первый взгляд она казалась одним целым с этой громадной столешницей, но, хорошо присмотревшись, Борис разглядел  небольшую плотно закрывающуюся дверку, прикрепленную с краю. Она была так мастерски сделана, что если бы стол стоял на своих  ногах, он бы её не увидел. Фанера закрывала  нишу, в которой был тайник. Борис сунул туда  руку и, покопавшись,  вытащил  завернутый в тряпку сверток и полиэтиленовый пакет. В свертке он нашел пистолет, а в пакете – толстую тетрадь.

 

 7

 

После прошедшего паводка с  самого  утра , как и накануне,  засветило жгучее солнце. Оно припекало, и жара  стала донимать Ивана. Слышался тихий шум реки. Возле воды пахло водорослями и малосольными огурцами. Да, именно ими.  Иван в этом был уверен. Этот, знакомый с детства запах,  ни с чем другим он спутать не мог. Ветерком приятно обдувало и сносило надоедливых комаров. Возле реки они  летали тучей, и, если бы не ветер, то от них бы не было покоя. С берега  доносило запахи разнотравья, к которому примешивался тонкий аромат  хвои.

О паводке напоминали завалы из плавника и сломанных  деревьев, лежавшие по всему берегу. Наворотило и на острове. Большой завал образовался выше того места, где пережидал  Иван. Везде – огромные тополя с вывороченными корнями. Освободившись от воды,  зеленели кусты тальника и голубичника. Над ними порхали разноцветные  бабочки, щебетали желтогрудые птицы. Насколько высоко поднималась вода, сейчас можно было  определить по высоким кустам, на которых ветерком раздувало зацепившиеся травинки. Иван палочкой  измерил  расстояние до уреза воды, получилось больше полутора метров.

Рюкзак заметно полегчал: у него унесло часть одежды и поубавилось продуктов. Кроссовки и тяжелый прорезиненный плащ Иван спрятал  на берегу. Из рюкзака он  вытащил ракетницу и на длинном шнурке привязал  к ремню. Поначалу Иван  помучился с Петрухиными портянками, а потом приспособился и о них совсем забыл. Портянки оказались на удивление новыми.

С высокой речной террасы  открылся необычный вид. Вдали виднелись горы, а перед ним лежала огромная межгорная впадина. Ничего здесь не напоминало о тех горах, где он недавно шел. Скорее всего, это место напоминало  предгорье какой-нибудь горной системы. Здесь сходились две реки: Лекуана, по которой он пришёл, и Курунг. Лекуана поворачивала на восток, а его путь лежал на север, в верховье Курунга.

Возможно, в этом месте когда-то протекала одна большая река, которая несла свои воды  туда, где теперь были истоки Курунга. Но в результате  катаклизмов, произошедших когда-то в горах, она изменила свое русло и потекла в другую сторону, пропиливая горный хребет. Итогом этих подвижек и стала лежавшая  перед Иваном межгорная впадина. Теперь там, где когда-то стояли  горы, росли громадные лиственницы и тополя. Со всех сторон их закрывали горы.

Вдали Иван увидел ровные просеки,  стрелами  рассекавшие впадину. И если бы не их исключительная прямолинейность, то можно было бы подумать, что это аллеи какого-то большого парка.  Эти просеки не смогли даже остановить ни  тайга, ни болота. Вековые деревья, попадавшие  на пути, оказались поверженными. Через одинаковое расстояние  на просеках стояли штаги,  которыми были обозначены пробуренные  поисковые скважины.

Иван спустился с террасы и  увидел следы трактора. На глине и гальке выделялись четкие отпечатки. Их не брал ни дождь,  ни снег. Давно  уже не было того трактора, а следы остались.  Иван считал эти места почти необитаемыми и был готов ко встрече с медведем, лосем, человеком, но чтобы  трактор…

Он пошел дальше и вскоре вдали на берегу реки увидел длинный навес  и стоявший рядом трактор. Видно, тот самый. Его  наполовину разобрали, и теперь он представлял гору металла с первоначальными очертаниями. Возможно, так и не сумев поставить трактор “на ноги”, хозяева его бросили. Здесь же, под  навесом,  лежали  ящики с запчастями и стояли бочки с мазутом. Многие запчасти ещё были в смазке, и можно было подумать, что их только привезли с завода. Запчастей было так много, что их, может,  хватило бы ещё на один такой же агрегат. Как  определил Иван,  здесь стояли геологи, проводившие  разведку россыпи. Снабжали их хорошо,  а  когда закончили работу, оказалось – все железки дешевле бросить вместе с трактором, чем вывозить  вертолётом.

От базы куда-то в сторону Лекуаны шла дорога. Иван повернул на север и по бездорожью пошел  по  Курунгу. Отсюда до истоков этой реки оставалось меньше половины пути. Судя по карте, её долина была широкой, а река полноводной.  Курунг брал начало в большом горном озере со странным названием Мук-Мак, которое лежало на плоском водоразделе горной системы. Несколько безымянных озер поменьше, полукольцом окружавших это озеро,  располагались  уже  по другую сторону этого водораздела. На одном из этих озер рыбачил Клочков, но на каком, Иван почему-то не спросил у вахтовиков, и теперь ему оставалось только догадываться и рассчитывать, что его зимовье действительно пройти невозможно.

Вначале Иван шёл по берегу реки, вместе с ней повторяя её выкрутасы – закрученные меандры. Потом приспособился и стал срезать. Этим он прилично выигрывал в расстоянии. Правда, местами попадалась непроходимая чаща или глубокие промоины, и кое-где ему приходилось обходить, накручивая лишние километры.

Вскоре лес кончился, и пошли заболоченные участки с высокими кочками, похожими на те, какие он встретил в первый день пути. Иногда попадались какие-то тропы. Возможно,  они были звериными, а может, их набили  люди.

Чем выше Иван поднимался, тем сильнее менялась растительность. Постепенно совсем исчезли тополя,  низкорослым стал тальник. В долинах  пошли густые заросли   кустарника. Даже березка стала  прижиматься к земле. На опушках  кое-где  цвёл иван-чай, встречалась пижма.  Тропа иногда  подходила к подножию склона и шла по камням, потом резко спускалась вниз – к сбегавшему с гор ручейку. Незаметно долина Курунга стала расширяться.  Лес отступал, и появились большие открытые места.  По дороге Иван все высматривал золотой корень, о  тонизирующих свойствах которого   был наслышан давно, но растений с небольшими мясистыми листьями и желтыми цветами, собранными в соцветие, не попадалось. Может, он плохо смотрел, а может, места были не те.

Как-то незаметно Иван подошёл к большому заболоченному участку. За ним вдалеке он увидел холмистую местность, на которой  начинался водораздел. На болоте голубыми глазками зацвели ирисы. Узкие, совсем хиленькие  ручейки, петляя, прорезали  широкую долину. Местами они глубоко врезались, образуя крутые обрывистые берега, и  Ивану даже приходилось их покорять. Такая ходьба  его измотала, пот катился ручьем. Иван наклонился и с жадностью стал пить, холодная вода обжигала, ломило зубы. Когда напился, полегчало.

Обрывистые берега скоро кончились, и  река разлилась по всей долине, заросшей мелким кустарником, из которого торчали круглые кочки. Между ними текла вода. Чтобы не провалиться,  Ивану приходилось рассчитывать  каждый шаг. С трудом преодолев это пространство, он вышел на опушку леса и попал на тропу. Её так  утоптали, она так хорошо выделялась, что можно было подумать – по тропе постоянно ходили. Но кто?

В стороне от тропы он увидел какое-то странное строение, стоявшее на четырех столбах.  Оно  походило на тот навес, который он встретил на бывшей базе геологов, только покороче   и намного выше. Иван оставил  на тропе свой рюкзак  и пошёл прямо к навесу. Ветерок донёс какой-то гнилой запах. Как ему показалось, пахло тухлым мясом. Запах был таким зловонным, что  Иван уже хотел отказаться от своей затеи и повернуть назад, однако любопытство победило. Уже ближе Иван увидел, что наверху стоят  две большие кастрюли и охотничья печь. Это странное строение перекрывали  тонкие неошкуренные бревна. Они потемнели от времени  и казались покрашенными. Зато столбы так белели, точно их обстругали и  покрыли  лаком. Теперь Иван догадался, что это лабаз. Издавна  охотники и рыбаки на таких нехитрых сооружениям оставляли в тайге продукты и разное  снаряжение, спасая их от медведя или росомахи, слывших любителями острых ощущений.

Иван уже почти подошел к лабазу, когда земля под ногами закачалась,  и он с шумом провалился вниз. Пролетев  несколько метров, упал на мокрую землю.  Сверху посыпались ветки и мусор. Болью прошибло, как током. Болело ушибленное плечо. Сверху в  узкое отверстие между свисающими ветками попадал тусклый свет. Иван встал и осмотрелся. Это была квадратная яма, напоминающая шурф, высотой метра четыре и с гладкими вертикальными стенками. При желании здесь  можно было даже изучать разрез пород – так чётко выделялись разные слои.  Никаких сомнений у Ивана не было – это ловушка. Такие ямы обычно копали где-нибудь на тропе – там, где ходили звери. Теперь Иван понял, почему так сильно пахло тухлятиной. Тот, кто выкопал эту яму, думал поймать  медведя. Расчет был точным. Медведь проявлял  любопытство к лабазу, и ему здесь приготовили подарок – испорченное мясо. Для медведя это  было лучше любого лакомства, и, почуяв, он должен был сюда прийти.

Как-то нужно было  выбираться наверх, и Иван стал ковырять гальку. Цепляясь за выступающие камни, он добрался почти до половины. Неожиданно камень выскочил из стенки, и, потеряв равновесие, Иван полетел вниз.  Он опять упал на то же плечо и теперь почувствовал острую боль в руке. Иван  попытался её поднять, рука плохо слушалась. Положение его стало совсем незавидным. От отчаяния Иван выстрелил. Громом ударило по ушам. Он увидел вспыхнувшую ракету.

“Кто же  сделал эту ловушку?  И главное, когда? – ломал голову Иван. –  Если  недавно, то могут  прийти проверить, а если давно, то дело плохо”.

Он выстрелил ещё  раз.

Вечерело. В яме было сыро, и Иван  стал замерзать. Нужно было что-то придумать. Решение пришло само собой. Левой рукой Иван стал копать ступеньки на двух сопредельных стенках возле одного угла. Он прикинул, что так  будет  легче залезать наверх. Копать было неудобно, и дело продвигалось очень медленно. Перочинный нож явно был не предназначен для этой цели – короткое лезвие плохо ковыряло гальку. Медленно Иван скребся вверх. От напряжения  дрожали ноги в коленях, ныла рука. Иван так устал, что в какой-то момент почувствовал –  если  сейчас не передохнет, то на следующую ступеньку уже не поднимется. Хотелось есть.

Временами его колотил озноб, в голову лезли всякие мысли. Он вспомнил детство, свой дом, потом его мысли зациклились на Ирине. Перед глазами прошла их первая встреча. Он увидел, как несёт ей цветы, и они счастливые бегут на концерт. Его кареглазая русоволосая красавица заканчивала медицинский и без пяти минут была врачом. А встретились они года три назад, когда институт заканчивал Иван.

“Так быстро пролетело  время,  не успел я оглянуться, как Ирка  повзрослела и стала очень красивой. А может, она и раньше была такой, да только  я не замечал?”

Перед отъездом они первый раз поругались, и  Иван уехал, не простившись. Теперь его мучили угрызения совести: он почувствовал себя виноватым. Только  сейчас он по-настоящему  понял, что её любит и она ему нужна.

– Почему я ей тогда ничего не сказал? – как во сне бормотал Иван. – Почему? Чего испугался? Нет, я ничего не боюсь. Ничего. А может, всё-таки я испугался?…  Конечно, я боялся  ответственности. Если бы я ей сказал,  что  люблю,  тогда пришлось бы на что-то решаться. Скорее всего, надо было бы жениться. Женитьба… А как тогда аспирантура? Иришка тогда ждала моего решения, а что я мог  сказать? Ничего…. Всё же она от меня почему-то не ушла. Интересно, почему? Ведь я же её предал, я поступил, как последний пацан. Значит, она  меня  любила. Как я этого не понимал. Нет, я всё знал, но ничего не делал, я её использовал. Думал, что всё  само собой решится. Вот дурак!  Надо было самому принимать какое-то решение. У Иришки  ведь до меня были ребята, но полюбила она меня. Меня, меня …

Думая об Ирине, Иван забылся. То ли во сне, то ли наяву он услышал, что его кто-то зовёт. Где-то лаяла собака. Неожиданно её лай раздался прямо над головой. Иван открыл глаза. Сверху на него  смотрел бородатый мужчина в зеленой  камуфляжной шляпе,  серая собака рычала, так рычат на дикого зверя, попавшего в ловушку. Бородач прикрикнул,  собака успокоилась.

– Эй, друг, ты жив? – наклонившись, крикнул он Ивану.

Тот кивнул.

– Ну, слава богу! Лови веревку.

В яму полетел толстый капроновый фал.

– Не могу, рука болит, – Иван показал  на руку. – Я  сам не выберусь.

Бородач  принес две лесины и положил их поперек ямы. Между ними осталась веревка.

– Ты обвяжись вокруг пояса, а я  потихоньку буду  тащить. Потом перехватишься за жердь. Главное, спокойно и без резких движений.

С трудом бородач его вытащил. Сразу подскочила собака. Она угрожающе зарычала.

– Чара, назад! – крикнул хозяин. – Нельзя!

Бородач был ростом  с Ивана, поджарый. В нём чувствовалась сила  и уверенность в себе. По его серым глазам Иван увидел, что он молод. Черная борода делала его солидней, но совсем не старила. Спаситель Ивана был в полинявшим брезентовом костюме и в коротких резиновых сапогах.  К  камуфляжной шляпе  была пришита сетка, которую он отвернул назад. Иван подумал, что эта шляпа служит ему накомарником. На плече у бородача висела двустволка. Как определил Иван – это был  «Зауэр». Похожее ружье он видел у своего приятеля в Москве. Досталось оно ему по наследству от отца, и тот им ужасно гордился, но из этого  ружья ни разу  не стрелял.

– Зашибся? – спросил бородач.

– Рука… – Иван не договорил и невольно  застонал.

– Понятно. Ну, считай, – тебе повезло. Ты просто в рубашке родился. Мог насмерть  разбиться. Глубокая яма.

Рукавом он вытер пот с лица и,  сняв шляпу, пригладил свои светлые волосы. Короткая стрижка ему очень шла и молодила.

– Не говори, – сразу поддержал его Иван. – Думал, не вылезу.  Глубо-о-кая. – Последнее слово он сказал протяжно, вкладывая в это что-то своё. Скорее всего, он ещё не мог осознать, что  уже наверху и теперь ему ничего не грозит.

– Это моя яма. Я выкопал, – сказал бородач. – Тут, понимаешь,  медведь шатается.

– Ну ты даёшь! – только и произнес Иван. От неожиданности он  растерялся и  не знал, то ли ему ругаться, то ли смеяться.

– Прости. Понимаешь, не думал, что тут люди могут оказаться. Не сезон – сейчас здесь делать нечего.  Просто хотел поймать медведя. Я давно  его пасу. Хитрый чёрт, всё время от меня уходит. Вот собирался  завтра проверять, но как  выстрел услышал, сюда рванул. Почему-то сразу  подумал, что с кем-то беда.

Возле ног бородача вьюном  крутилась лайка. Она была такой красивой, что Иван не сводил с неё глаз. На светло-серой груди  выделялся белый передничек. Такими же белыми  были и  задние лапы. Собака заискивающе смотрела на них обоих и как будто говорила, чтобы они не ссорились.

– Ну ладно, давай об этом забудем, – сказал  Иван примирительно.

Бородач оказался тем самым Николаем Клочковым, которого он хотел встретить. Николай взял его рюкзак, подхватил  ружье, и они  пошли к  зимовью.

 

 8

Борис осмотрел браунинг. Он вытащил обойму с патронами, взвел затвор и, как в американском боевике, взяв пистолет двумя руками, нажал на курок. Раздался тихий щелчок. Это он повторил еще несколько раз. Пистолет работал безотказно. На свету он холодно играл вороненой сталью. Чувствовалось, что хозяин за ним следил и содержал в полном порядке. Вдоволь наигравшись, Борис отложил пистолет  и принялся за тетрадь.

Внешне ничем особенным она не выделялась: обыкновенная общая тетрадь в черном коленкоровом переплете, похожая на те, в каких пишут  школьники и студенты. Да и мало ли у кого еще могут быть общие тетради. Но одно то, что она лежала в тайнике рядом с пистолетом, заставляла Бориса отнестись к ней с особым вниманием.

В открытое окно ветром загнало холодный воздух. Запахло  свежестью и листвой весеннего леса. Было слышно, как на улице мяукает кошка. Временами она  неистово кричала. Борис высунулся в окно и, недолго думая,  запустил старым дедовым ботинком. Под окном сразу установилась тишина.

Борис  пролистал тетрадь. Она была  полностью исписана мелким не очень разборчивым почерком деда. С первого взгляда, судя по объёму текста,  эту тетрадь можно было принять за конспект трудов классиков марксизма-ленинизма или лекций по общественным дисциплинам, каких в студенчестве  Борис тоже   написал немало. В тетради были поля, и нигде ни одна буква за них не вышла. Не было здесь и помарок. Но больше всего его удивило то, что в тетради не было ни одной заглавной буквы, ни одной красной строки – только  сплошной  текст. Если бы ни разные чернила и разный нажим пера, можно было бы даже подумать, что всё написано на одном дыхании. На самом деле текст состоял из небольших кусков, написанных явно не за один присест. Ведение этой тетради показалось Борису довольно оригинальным. Даже если один текст заканчивался в конце строки, новый всё равно  продолжался там же. Такую  необычную запись в  тетради, когда там ничего не выделено,  можно было бы  объяснить стремлением сэкономить бумагу. Это было бы вполне оправдано, когда у человека не было средств купить новую тетрадь или же их не  продавали. Однако зная деда и то время, в которое он жил,  в этом можно было усомниться.

“Скорее всего,  дед преследовал другую цель, – разглядывая текст, решил про себя Борис. – Не привлекать к  тетради лишнего внимания”.

Два абзаца в тетради всё же получились. Возможно, они были сделаны случайно и, чтобы ничего не выправлять, оставлены. Хотя не исключено, что дед не выдержал и умышленно выделил эти места. Внимание Бориса привлек  последний абзац. Начинался он со слова “золото”.

Для Бориса это слово значило очень много – это было   то, что  он так рьяно искал, из-за чего затеял эти поиски, перевернул весь дом и всё ещё не мог остановиться. С  помощью этого золота можно было многого добиться в этой жизни, главное —  поправить своё материальное положение.

“Золото поначалу пошло неважнецкое, – с трудом разбирая дедов почерк, читал Борис. – После каждой промывки осужденный Баринов, числившийся десятником, снимал с бутары всего несколько грамм. Большей частью золото было мелким и каким-то угловатым с исчерканной или шероховатой поверхностью. Песок да песок. Скажи мне кто-нибудь раньше, что это золото, я бы поднял  его на смех…”

– Ёлки-палки, – испуганно пробормотал Борис, – это же  дневник деда. Похоже, что он  вёл дневник. Вот это новость! Может,  здесь написано, куда он его  спрятал?

“Десятник мне всё время говорил, что к самому месторождению мы еще не добрались, но оно должно быть где-то рядом.  Золотоносной породой могут  быть выходы скальных пород или кварцевые жилы. Короче, как я его понял, надо  искать  рудные тела. Вообще этот Баринов доверия мне не внушал. Отчасти виной тому была его непролетарская фамилия, но корень зла заключался всё же в другом. Осужден он был за антиреволюционную деятельность. По своей натуре мужик  он, вроде бы,  так  ничего себе, но такой шибко грамотный, самоуверенный весь из себя и говнистый. Словом, белая кость – вот кто такой Баринов. Лапши он мог  навесить  хоть  на оба уха. Тут уж плёл он так, как бог на душу положил. По происхождению Баринов был  выходцем  из старых питерских интеллигентов, горный инженер по образованию.  Я  потихоньку стал его контролировать на случай утайки и хищения  драгоценного  металла. Мне совсем не нравилось,  как он наладил промывку песков и добычу золота. Всё время я думал, что металл уходит вместе с породой в отвал. Или, попросту, мы его теряем. Приставил я к нему для порядка своих осведомителей Ваську Филина и Ивана Лободу. Приказал, чтобы ни шагу от него, полный контроль за каждым движением.  Даже в сортир чтобы, и то вместе.  Думал, что если попадется Баринов, то пущу его в расход: нечего со мной в бирюльки играть. Расстреляю собственноручно как последнюю собаку. Я был просто уверен, что золото он умышленно не домывает. А это, значит, вредит всей нашей стране, не хочет, чтобы мы жили лучше.  Получается –  этого врага народа не исправил даже лагерь. Таким дорога одна … А как его проверишь? Он был грамотным и так  мог прикрыться – комар носа не подточит. Ковырни я его раньше времени, можно уйти не солоно хлебавши. Потом он бы надо мной ещё и посмеялся. Я  долго думал, как его вывести на чистую воду, и придумал:  промытую породу надо ещё раз промывать. Думал, если есть там золото, то оно себя покажет. Его не спрячешь – оно обязательно вылезет при повторной промывке. Когда мы стали промывать отработанные отвалы, десятник как будто бы  даже и  не удивился. Говорит мне, что он  и так проводит контрольное опробование, да только не так часто, как я заставил это делать. По результатам этого своего опробования он как будто бы вносил какие-то поправки при промывке и таким образом добивался полнейшего извлечения металла. Действительно, в промытой породе золота мы не поймали. Ничего не скажешь, чисто было сработано: весь металл мы, оказывается, выбрали. А сам же он мне об этих своих хитрых  штучках  никогда  не говорил. Что он делает, как делает – молчок. Вот что значит тихушник. Такие люди всё прячут, лишнего слова из них не вытянешь, но все себе на уме. Вот это и есть  контра! Словом – это не наш человек, не наш.  Давить таких гадов  надо…”

Почерк тут стал неразборчивым. Было видно, что рука писавшего дрожала. Возможно,  от накатившей злобы или по другим причинам дед остановился, перестал писать.

– Ладно, это все не то, – бубнил Борис, разбирая дедову писанину, — процесс добычи мне не нужен. Мне бы готовый результат. Сколько же они его намыли?  Где это? Где?

Он быстро перелистывал тетрадь, бегло читая отдельные строчки. Там рассказывалось об организации лагеря, о строительстве какой-то бани. Словом,  о чем только ни писал дед, только не о золоте. Борис уже стал нервничать. Такое подробное описание его сейчас не  интересовало и уже начинало раздражать. В этой тетради он сейчас искал только подтверждения своих предположений и ответа на беспокоивший его  вопрос: где же золото?

Кабинетные часы пробили два. Борис их отремонтировал, и с его приходом  в этот дом  вошла новая жизнь. Дом ожил. В этом  было  что-то символичное: часы стали отмерять другое время – отпущенное ему. Борис выглянул в окно. На улице было тихо и безлюдно. Город погрузился во тьму. Только в  соседнем доме напротив светились редкие окна. Сквозь трепетавшие на ветру листья высоченных тополей виднелись ярко сверкавшие звезды.

Дед, видно, по памяти написал о событиях давно прошедшей молодости, поэтому его записи больше походили на мемуары, чем на дневник. В одном месте взгляд Бориса снова остановился на слове “золото”. Написано было так неразборчиво, что  только с третьего раза Борис понял смысл. Там говорилось  о том, что максимальные по содержанию навески золота десятник намыл из породы, принесенной со  склона  высокой горы. Она возвышалась в нескольких километрах от их лагеря и спускалась в узкий распадок. Выше этот склон всюду зарос густым стлаником и высоким кустарником тальника и ольхи.  Именно там нашли это золото. Пришлось вырубить все кусты и полностью его очистить.

“Тут осужденные   пахали у меня от темна до темна, – писал дед в тетради. –  Никаких поблажек я им не давал. Гоняли мы их, как бешеных собак.  Доставалось  и охране. Я их заставил  навсегда забыть о каких-либо дружеских отношениях с заключенными и не давать им передыху. Все они враги народа, – внушал я им ежедневно, – и к ним соответственно и надо относиться.  У некоторых это отложилось хорошо и они старались, как могли. А были среди охраны и жалостливые. Тем я быстро крылышки подрезал, боролся с ними всеми силами. Я их наказывал так же, как зэков, объявлял наряды, сокращал паёк. И только после такой воспитательной работы они тянули эту лямку, как надо. Весь  склон горы десятник разбил на небольшие квадраты. Из центра каждого квадрата заключенные отбирали по несколько мешков породы и сносили ее вниз на промывку”.

Борис это описание пропустил. Здесь опять рассказывалось  не о том, что его интересовало. Методика поисков золота и  промывки породы ему сейчас была не нужна. О самом десятнике дед снова упомянул. Он довольно подробно написал об этом человеке. Десятник почему-то заинтересовал  Бориса.

– Это что за самоучка-рудознатец такой? – произнес он вслух, разбирая почерк деда. – Это где же он так научился золото искать? Ну и умелец!

Борис подумал, что таких толковых мужиков   как раз сейчас и не хватает. Было бы их больше, может, и жили бы по-другому.

– Вот молодец  этот Баринов! Молоде-е-ц! – шептал Борис, читая тетрадь. – Здорово мужик работал.

“Странный этот Баринов, – писал дед. – Пока я его не трогал, он сам что-то мудрил: на клочке  бумаги прикидывал, где надо искать и сколько  там можно взять металла. А как я ему сказал, что если  не найдешь хорошего золота, поставлю тебя  к стенке как контру последнюю, тут у него как бы даже интерес пропал к работе. Сачковать стал, сука,  саботировать трудовой процесс. Я ему говорю: “Ты не для меня  стараешься, а для Родины”. А он смеется: “Меня Родина сюда   ни за что сослала, а ты хочешь, чтобы я   пахал на благо этого Отечества. Да ещё грозишься расстрелять меня. Хрен тебе! На, выкуси! Я добровольно  вкалывать  не буду. Пока  был интерес,  работал. А теперь его нет, он весь кончился…”  Так этот паршивец и стал отлынивать от работы. Как будто сам напрашивался, чтоб пустили его  в расход. Но ничего, не мытьём, так катаньем я быстро его приструнил. Для начала я ему сократил пайку. Жратвы и так никому не хватало, а по сокращённой норме можно было  быстро загнуться. Смотрю, мужик сразу отощал, еле ноги волочит. Ну, словом,  дошел до ручки. Но вижу – всё равно упорствует: норму никак не  делает. Вот тут я уже не выдержал,  приказал, чтобы  всыпали ему по первое число. Да только мои молодцы малость перестарались и чуть было его до смерти  не забили. Вовремя остановил. После этого он бузить перестал. Видать,  одумался: жить-то охота”.

Над Борисом  летала большая черная  муха. Он  отмахивался, но муха не отставала, назойливо гудела, и в ночной тиши комнаты казалось, что это тяжелый бомбардировщик на бреющем полете проносится над головой.

– Ну и зверь этот дедуля, – перелистывая тетрадь, ругался Борис, которого  распирала злость на своего родного деда. Изловчившись, он со всего маху шлёпнул муху. В комнате сразу установилась тишина.

За время чтения этого дневника Борис уже успел испытать  радость и отчаяние. И вот теперь пришла ненависть.  Обидно было сознавать, что все это написал его родной  дед – прямой участник тех событий.

“Результаты промывки каждой пробы Баринов заносил на лист бумаги. Там  у него  уже стояли  точки с номерами колышков. Возле них он вписывал количество намытого в каждом  квадрате металла. Цифры с равными значениями он соединил. Получились замкнутые фигуры неправильной формы, похожие на горизонтали топографической карты. Центральные части этих фигур, где были самые большие содержания золота, Баринов заштриховал. Их он назвал золоторудными зонами с максимальным содержанием металла. То есть, это и были золотые жилы, которые мы искали. Когда  их стали отрабатывать, то наконец-то  пошло хорошее золото. Баринов хотел еще поискать в другом месте, но  я ему не дал – и так  рабочих рук не хватало. Нечего сачковать”.

Сейчас Борису нужно было  осмыслить  прочитанное, но для этого у него не было времени. Он тоже искал золото, но уже добытое другими, которое куда-то спрятал его дед. Он был уверен, что оно должно  где-то “выплыть” и  рано или поздно он  узнает о его судьбе. Возможно,  это будет горькая пилюля, но она может оказаться тем самым эффективным лекарством, которое принесет успокоение больному и залечит потревоженные раны.

Во всех окнах  давно потух свет, светилось только одно окно Бориса. Ему хотелось спать. Вот он сладко зевнул и потянулся. На глазах выступили слезы, но он решил дневник добить. Сходил на кухню, выпил крепкого кофе и перекусил бутербродом с толстым куском варёной колбасы. Сразу полегчало. Кружку еще более крепкого кофе он взял с собой. К  нему словно пришло второе дыхание. К почерку деда он  уже приспособился, и дело пошло побыстрей. Борис выхватывал нужный текст и, уяснив содержание, переходил к другому. Так он просмотрел больше половины тетради, когда натолкнулся  на очередное описание деда.

“Золото резко поперло, когда стали отрабатывать второе рудное тело, заштрихованное на плане Баринова. Оно находилось в нескольких десятках метров западней предыдущего. Внешне такая же осыпь из похожих камней, ничем особо не отличается, правда, белого кварца стало побольше. А вот надо же, золотишко пошло! Баринов говорил, что мы влезли в кварцевую жилу. Сидим прямо на какой-то россыпи. Названия не запомнил. Слово такое, что его сразу не выговоришь – термин горняцкий. Не то элявий, не то элювий, может, ещё что-то в таком  же духе. Ну да ладно. Эта россыпь довольно мощная и протяженная, поэтому работы хватит тут надолго. По его словам, здесь целое месторождение, да еще с хорошими запасами и очень приличным содержанием металла. Такими силами, как у нас, тут можно ковыряться до второго пришествия Христа. Словом, посыпался на нас золотой дождь.

Баринов мне предложил, чтобы это месторождение я застолбил. Он даже  сказал, как это  нужно сделать, куда обращаться. Видно, чувствовал  контра, что  обречен и живым отсюда не выйдет. Да, с таким хреновым питанием бедолаги осужденные стали чахнуть. Но ничего не поделаешь, значит, такая судьба.  Как-то неожиданно Васька Филин слёг. Я думал,  он сачкует, сука, приказал с ним разобраться, а он с голода стал пухнуть. Сказали, уже не подымется. Так оно и случилось”.

Борис пролистал ещё несколько страниц. По содержанию и оставшемуся объёму тетради было видно, что дело близится к развязке. Сейчас он, наконец, узнает, где оно.

“Положение стало тяжёлым. Продукты почти кончились. Каждый день два человека ходили на охоту. Добывали на пропитание горных баранов. Со временем поблизости всю живность  выбили, и пришлось забираться всё  дальше от лагеря. Но разве на такую ораву напасёшься? Вскорости съели всех своих лошадей и даже последнюю собаку пришлось пристрелить. Вот тут вся моя охрана как взбесилась: запахло жареным.  Все враз заговорили, что надо уходить. С трудом их сдерживал. Уходить, конечно, нужно было ещё по теплу, но как назло пошло очень хорошее золото. Ради него столько отпахали и тут в самый разгар всё бросить… Нет, нет, нет…” Почерк деда опять стал совсем неразборчивым.  Было видно, что у него  дрожала рука.

“Видать, занервничал старик, – разбираясь в дедовой писанине, подумал Борис. – Момент очень неприятный. Значит, сильно на него давили мужики. Представляю, что там творилось и как он  вертелся. Могли бы запросто убить… Значит, очень осторожным и живучим был мой дед. Надо же, вылез из такой смертельной заварухи!”

“Я принял решение работать до конца и зэков не выводить. Они были очень ослаблены и нас бы только задерживали. Было ясно, что без продуктов с ними не выйти. Если бы мы закончили до конца августа, то  ещё можно было бы рискнуть”…

Борис теперь понял, что таким образом  его дед  решил разрубить этот гордиев узел. То страшное решение, которое он принял, возможно, погубило всех заключенных. Он их заживо обрёк на гибель. Он один решил судьбу всех заключённых. От этого Борису стало жутко. Он только сейчас  до конца осознал, что это значило. К горлу подошёл комок, Бориса затошнило, его рвало и выворачивало – думал, не выживет. Можно было подумать – он очищается от приставшей к нему  грязи. Только попив крепкого кофе, Борис пришёл в себя.

“Значит, мой дед…  Может, это ошибка. Надо дочитать до конца”.

Он нараспашку открыл окно и подставил лицо свежему воздуху. Борис смотрел в темноту, думая о судьбе тех заключенных.

“Зэки, видно, чувствовали, что их песня спета, и начали выступать, – когда полностью  отошёл, стал дальше читать Борис. – Того и гляди, мог начаться бунт. Своим я приказал распустить слух про подмогу с продуктами. И как  только они придут, будем выходить. Заключенные поверили. Но Баринов стал бузить, говорил, что это  враньё: “Мавр сделал своё дело, мавр может умереть. Мы им  больше не нужны. Разве вы этого не видите? Они нас собираются поставить к стенке. Надо немедленно выходить”. Трогать я его не стал, а Лободу стал помаленьку подкармливать, чтобы у того  было побольше интереса на меня работать. Он теперь трудился и за Филина.  Надо было спешить…”

Борис закрыл глаза и представил деда худым, небритым,  в мятой гимнастёрке с лейтенантскими погонами. Вот  он, размахивая наганом, кричит на охрану, а потом, подавив их волю, говорит почти шепотом: “Заключенных не берем.  Они останутся здесь. Навсегда!”

Последнее слово он произнёс как приговор. Таким было его решение.

“Смотрите, – предупредил всю охрану лейтенант, – не вздумайте раздуть кадило, чтобы об этом не узнала ни одна душа. За разглашение тайны я лично расстреляю на месте. Если зэки что-то заподозрят они нас всех уничтожат – им терять нечего. Всех перебьют. На пощаду не рассчитывайте: мы все для них враги. О любых подозрениях и слухах докладывайте лично мне,  немедленно. Поработайте со своими стукачами. Нужно пустить слух, что на подходе караван с продуктами”.

Наконец Борис нашёл те строчки, в которых говорилось о золоте. Он ещё не дочитал до конца,  а  дурное настроение, как чаша весов, качнулась в другую сторону, на которой  был его интерес – то, ради чего он затеял эти поиски.

“Намытый металл я собирал в жестяные банки из-под патронов. Никто  не знал, сколько его. Допытывались многие, но чтобы не дразнить, я эти разговоры строго пресекал. Банки были надёжно заперты в амбаре. Возле него целые сутки  стояла охрана.  Работа была сделана, и теперь надо было думать, как выбираться из тайги. Я  решил  выходить по Маймакану”.

Здесь было уже интересней. Только опять дед ничего не говорил, где оно спрятано.

“Ещё не дошёл, – заметно нервничая, подумал Борис, – но скоро я всё узнаю”. –  И, выбирая самое главное,  он стал читать дальше

“Ночью началась буза. Видать, кто-то подначил моих молодцов, не выдержали у них нервы. Кажись, то была Авоськина работа. Он больше всех дёргался и даже на меня кидался. Пришлось за те дела усмирять молодца, а его надо было бы немедля в назидание другим на месте кончить.  Может, тогда бы  всё  обошлось. Эти скоты думали, что меня можно взять голыми руками, но они просчитались…”

Уже на переломе ночи Борис прочитал весь  дневник и с  больной головой рухнул на диван. Облегчения он ему не принес. На этой запутанной истории ещё рано было ставить точку.

 9

 

Ещё издалека Иван увидел на берегу озера небольшую избушку с почти плоской крышей. Можно было подумать, будто не хватило плотникам сил и они её не достроили. Над крышей торчала мятая и местами сильно  проржавевшая труба. Сверху она была такой закопченной, что  сажу, как нагар от фитиля свечи, развевало лёгким ветерком. При виде  этой  трубы опытный человек сразу бы определил, что избушка обитаема. Она была сложена  из полусгнивших бревёшек, которые с торцов выступали на разную длину. Везде уже поработали короеды, и на брёвнах рыжими ошмётками висела отпадающая кора. Грязными клоками свисал сухой мох, которым конопатили стены. Вид у этого строения был затрапезный.

– Вот это и есть моё зимовьё, – разряжая ружьё, сказал Клочков. Патроны он вставил в патронташ, а ружье поставил возле двери.

Иван думал, что  увидит здесь домик охотника. Он почему-то представлял себе красивую избушку с высокой крышей и большими резными окошками. А зимовье Клочкова напомнило Ивану недостроенную соседскую баню на даче. Сосед ничего  трезвым не делал, и всё у него было каким-то кривым и косым.

Два небольших окошка этого зимовья были затянуты прозрачной  пленкой. Куски похожей пленки ветром раздувало на крыше. Вершиной таёжного строительного дизайна  можно было  посчитать  сбитую из жердей дверь. Чтобы не продувало, дверь изнутри обтянули старой телогрейкой. Со временем она ободралась, и оттуда грязными клоками торчала вата. Когда-то  в этом зимовье стояли хорошие окна и  дверь, но, видать, кто-то из постояльцев  их не пощадил, и сейчас о них напоминали потемневшие оконные блоки и добротный дверной косяк.

Из зимовья открывался чарующий вид на водную гладь и окружающие горы. Впереди как волнистая гребенка стоял горный хребет, а за ним  виднелись острые пики далёких гор. Самые высокие вершины закрывали белые облака, плывущие на горизонте. Со всех сторон озеро  окружали горы  пониже, а их склоны  утопали в зелени. Лес спускался прямо к воде и рос по  пологим берегам, украшая это горное озеро. Возле зимовья все красоты кончались – здесь был полнейший бедлам: везде валялись грязные консервные банки и обглоданные кости. Вперемешку с ними попадалась рваная обувь и прочий хлам. Всё это больше напоминало свалку и совсем не соответствовало понятию Ивана о таёжном зимовье.

– Это не моё зимовьё, – увидев его недоумённый взгляд, сказал Клочков. – Я здесь только летом бываю. Обычно тут охотники зимуют. Под снегом  этого бардака  не видать, а весной они уходят и, наверное, даже не представляют, что тут творится.

Он  неожиданно  пнул консервную банку, швырнул в кусты рваный сапог.

– Я, в основном, обитаю на другом озере. За этим невысоким перевалом. – Он показал на противоположную сторону озера. – Там есть ёще одно зимовье. Потом посмотришь. А здесь, конечно, проходной двор, но зато на этом озере рыба лучше ловится.

Клочков  быстро разжег костер, поставил котелок. Он принёс рыбу и какие-то консервные банки. Иван не успел ещё толком осмотреться, как весь  стол уже  был завален едой. Посередине стояла черная закопченная кастрюля с проволочной дужкой, которая  выполняла роль котелка, а  на краю – две эмалированные кружки.

– Ну, Ваня, давай вытаскивай  бутылку и садись. Отметим  твое спасение.

Иван растерялся. Бутылки у него не было. По его кислому лицу Николай сразу обо всём догадался.

– Ну ты что, идешь в тайгу без бутылки? Разве это дело? Такого я здесь ещё не видел. А вдруг заболеешь, тогда как быть?

Иван пытался оправдываться. Он говорил, что это лишний груз и вообще она ему не нужна.

– Бутылка – исключение из правил. Она ничего не весит. Запомни! Как ты так… А ещё из посёлка…

Он матюгнулся и,  махнув рукой, пошёл куда-то в тайгу.

– С тобой всё ясно, –  услышал Иван из-за кустов. – О-хо-хо-хо, ну и дела.   Хорошо, что  у меня  есть  заначка.

Не успел Иван опомниться, как Николай  открыл бутылку и разлил по кружкам.

– Ну а хлеб-то  у тебя есть?

Хлеб у него был. Иван вытащил все подмоченные продукты и положил на стол. Они выпили за встречу, потом за спасение Ивана, и обоим стало хорошо.

– Я, в общем-то,  давно собрался на то озеро, – нажимая на хлеб, сказал Николай, – да теперь  медведь покоя не дает. Замочить его надо, паразита такого. Я ему … всыплю.

Он постучал кулаком по столу, видно, этим показывая, что медведь всё равно своё получит.

– Что он тебе,  мешает? Пусть живет. Он у себя дома.

– Да в том-то и дело, что мешает, – Николай поперхнулся и, прокашлявшись, продолжал: – Рядом с зимовьём шатается. Всё время прямо над душой стоит и, главное, никуда  не уходит, зараза. Очень опасный сосед. Представляешь, недавно всю мою рыбу сожрал.

– А что за рыба? – спросил Иван.

– Да пелядь. Наловил тут  два  мешка, а часть вот накоптил. Думал, теперь надолго хватит.

Николай показал на ржавую закопчённую бочку, стоявшую на берегу. Как понял Иван, она служила коптильней.

Рядом с ними  села яркая кукша. Она попрыгала на ветке и неожиданно камнем слетела на землю. Почти возле самых ног  Клочкова птица что-то схватила и  мгновенно отлетела в сторону.

“Ты смотри, совсем не боится, – подумал Иван. – Вот интересно!”

– Теперь медведю такая  дармовщинка понравилась, – не обращая на кукшу внимания, продолжал Николай. – Он так и будет шакалить.  Мало того, что к этому зимовью подбирается, так, паразит, ещё и к  лабазу  привязался. Что ему там надо, ничего не пойму. Вроде кроме кастрюль и сети ничего там нет, а вот лезет туда и все.

Иван предположил, что там осталось что-нибудь съестное и предложил посмотреть. Николай не отказывался.

– Вообще, я уже несколько дней этого медведя не вижу. Чем-то занят хозяин. Наверное, где-то жратву накопытил.  Я думаю, что  он  скоро опять сюда заявится.

Николай снова разлил по  кружкам. Они выпили.

– А что, яму ты сам выкопал? – разделывая малосольную рыбу, спросил Иван. Она была очень вкусная, и он несколько раз отрезал по кусочку.

– Да ты что, её так  ешь? – глядя на него, не выдержал Николай. – Сдирай кожу и бери  целиком. Давай я тебе почищу.

Он прямо с головой ободрал одну большую рыбину и отдал  Ивану. Тот откусил большой мясистый кусок. Рыба была мягкая и почти без костей.  Иван так аппетитно ел, что даже у Николая побежали слюни. Но есть он не стал, а только рукавом вытер своё густую бороду.

– Там, где  эта яма, раньше был  глубокий погреб. Когда-то давно рыбаки рыбу хранили. Место сухое, внизу мерзлота, а здесь, на болоте, погреб не выкопаешь – сразу зальет. Потом тот погреб  провалился и стал никому не нужен. А я его расчистил и углубил. Вот  яма и получилась. Я там рядом  потроха оленьи бросил. Почувствовал запах?

Иван утвердительно кивнул головой.

– Но почему-то медведь  не приходит. Может, что-то неладное почуял? Видно, не дурак. Но он всё равно мне попадется,  вот увидишь.

Рыба Ивану понравилась, и он принялся за вторую. Эту он чистил уже сам. Кожа рвалась, чешуя разлеталась в разные стороны. На хребте он даже стал сдирать зубами.

– А что, нельзя его из ружья подстрелить? – выплюнув чешую и вытирая об штаны руки,  спросил он Николая. – Обязательно надо было  яму копать? Это же, наверное,  дикая работа!

Тот согласно кивнул головой, и глаза у него заблестели.

– Пару дней как проклятый я там повкалывал. Вытаскал кубов пять земли и всю вёдрами на болото сносил. Это метров за сто от того места. Из ружья, конечно, по медведю можно было бы пальнуть, да только  дело это  больно рисковое. Если бы кто-нибудь ещё подстраховал, а то с одним  ружьишком можно и самому без головы остаться: это же тебе не автомат. Да и главное в другом: у меня осталось всего два жакана. Пока я их хочу попридержать, может, пригодятся. А медведя, если по-хорошему, надо бить наверняка, не дай бог его подранком отпустишь,  потом  он тебя где-нибудь и подловит.  Так что,  если в себе не уверен –  лучше  не трогай.

– А что, правда,  так страшен медведь? – спросил Иван. – Или это всё байки из серии “охотники на привале”?

Николай как-то странно  на него посмотрел, усмехнулся и  стал поглаживать свою красивую густую  бороду.

– А ты проверь, если не боишься. Но лучше так не шутить: без головы останешься. Если набросится, не успеешь даже пикнуть.

К столу подошла Чара. Николай потрепал  её за уши. Собака разомлела, прикрыла глаза. Она   потерлась о руку хозяина  и улеглась возле его ног.

После бутылки водки Ивана развезло, и он  говорил без умолку. В перерыве, не давая времени на раздумья, Николай, как настоящий костоправ, вправил ему руку. От резкой боли  Ивана прошибло потом, и он сразу протрезвел.

– Главное – теперь не натруждай, пусть отдохнёт, – улыбаясь, стал его успокаивать Клочков. Он закурил, и Ивана обдало дымом дешёвых сигарет. На время наступила тишина. Стало даже слышно, как, вгрызаясь  в брёвна  зимовья, скрипят короеды. Словно железными буравчиками они дырявили твёрдое, как камень, дерево  лиственницы. Иногда короеды замолкали, а потом, словно слаженный оркестр, брали новую ноту. Этот тонкий скрип доносился отовсюду.

– Ты, наверно, и не куришь? – нарушив его размышления, спросил  Николай. – Скажи, а как ты сюда попал?  Зачем забрался в такую даль?

От этого прямого вопроса Иван  сначала даже растерялся. Он потупил взгляд и мысленно прикидывал, как ему поступить: рассказать всю правду или  ту официальную версию, которую он говорил всем. Потом  решил, что с Клочковым надо быть начистоту.

– Понимаешь, – начал Иван, – тут очень сложная и запутанная история. Тянется она ещё с довоенных времен. Вернее, это было уже в начале войны. В этих местах мой дедушка сидел. Где-то  в районе Уйгура был лагерь заключенных.  Знаешь, где Уйгур?

Николай кивнул.

– Добывали там заключенные какой-то металл. Не знаю, что именно, но, возможно, даже золото. Отработали они  на этой каторге до поздней осени, а потом их там  поставили к стенке.  Из всех заключенных только  один мой дедушка  жив остался. Да и то, надо сказать, случай помог. Всё это, конечно,  выглядит как сказка, но это подлинный факт. Я ручаюсь. Из тайги дедушка выходил  по следам охраны, питался ягодами и  всякими там кореньями. Вот таким образом он выжил и   добрался домой. А  потом  на фронт ушёл. Оттуда он уже не вернулся. Два с половиной года дедушка провоевал. Письма домой  писал. Вот собственно из них я кое-что недавно и узнал. Не попадись они мне в руки, я бы сейчас с тобой не сидел. Понимаешь, а теперь уже  и бабушки нет. – Иван тяжело вздохнул. Было видно, что своими родственниками он дорожил. – Но это ещё не все: недавно  дядя умер. Совсем неожиданно это как-то случилось. Вроде бы на здоровье не жаловался. Вот такое дело, – покачав головой, Иван развёл руками. – На первый взгляд, всё  понятно, а на самом деле… К счастью, дядя Петя – старший брат моего отца, слышал рассказ дедушки, то есть своего отца. В то время дядя Петя был ещё  пацаном, он на всю жизнь  запомнил, о чём тогда говорил дедушка.  После того, как я нашёл дедушкины письма,  дядя Петя  мне всё толком о нём и рассказал. Вот так, можно сказать, тайное стало явным.

Иван замолчал и  о чём-то задумался. На озере закричала большая птица. Её, как эстафетную палочку, подхватила другая. От этих криков Ивану стало не по себе. Он с тревогой смотрел на озеро.

– Ну, давай дальше, – не выдержав, подтолкнул его Клочков. – Ещё насмотришься. Это гагары. Их тут две семьи живёт. Вон на том берегу у них гнездо. – Николай куда-то в сторону махнул рукой. – Что он тебе ещё рассказал?

– Ну, значит, так, – поглядывая на гагар, продолжал Иван, – дядя Петя как-то пришёл с улицы, а дома  отец. Про отца  все в округе говорили, что его забрали. А это значит –  он враг народа, а они все, соответственно, – семья врага народа.  Все знакомые и соседи  от них сразу отвернулись. Представляешь, в упор не видят. Ну, наверное, сам знаешь, какие были времена. А с Петькой, как его тогда звали, пацаны дружить перестали, обзывали изменником, предателем и все в таком же духе. Натерпелся он, бедный, не позавидуешь. И вот, представляешь, – его пацаны третируют, а тут вдруг во время войны из заключения отец домой вернулся. Отпустили – значит, он не виноват, незаслуженно и Петьку пацаны обижали. Представляешь, какое это было  событие?  Дядя рассказывал – от счастья он прыгал до потолка: “Отец пришёл, отец …” Многие уже, кстати, думали, что его  нет в живых. С тридцать седьмого, как  забрали, от него не было  никаких известий. Дядя Петя говорил, что  сразу, как отца увидел, хотел  на улицу помчаться, а тот его  остановил. Вот тут он и узнал, что  отец дал тягу из тюрьмы. Но главное, он ему сказал, что  ни в чём  не виноват: посадили его незаслуженно и всё в таком духе. Понимаешь, отец сумел  его убедить в своей невиновности. Дядя Петя поверил, это чувство  он пронес через всю жизнь и всем потом об этом говорил. Когда  ты знаешь всю правду, тебе легче жить,  ты можешь дать отпор любому. Теперь дедушку, кстати, полностью реабилитировали. Ладно, я немного отвлекся.

Николай снова налил ему чай, подвинул поближе пол-литровую банку с сахаром. Иван отпил глоток и стал продолжать.

– Как-то вечером, когда  дядя был дома, он случайно услышал рассказ отца. Вот там он и узнал, как отец  остался жив. А получилось это так: он был на каких-то работах  и услышал выстрелы. Теперь я думаю, что, возможно, он  даже  баню топил. Один  геолог  из поселковой экспедиции нашел её на той площади, где был лагерь. Это я только недавно узнал про эту баню. Стояла она, видать, где-то в стороне от лагеря на ручье. Так вот, вначале  были винтовочные залпы, потом одиночные выстрелы, а в конце уже стреляли из пистолета. Их было плохо слышно, но дедушка определил, что это  пистолет. И он почему-то догадался, что это  стреляют в заключенных. По-моему, это было несложно. К тому времени обстановка в лагере была уже такая  напряженная, что от любой искры всё могло взлететь на воздух. Представляешь, все продукты кончились, заключённые ослабели, а дело близится к зиме. Им говорили, что скоро подойдёт обоз с едой и они начнут выходить. Вот так заключённых каждый день  завтраками кормили. Никто толком про этот обоз ничего не знал, а такая неопределенность, согласись, даже вселяет надежду на спасение. Хотя двое энкавэдэшников, и правда, куда-то за продуктами ушли. И  тут вдруг эта  стрельба. Вот дедушка и смекнул, что по чем. Поленом врезал  охраннику  и рванул в гору. Из кустов он видел весь лагерь. На площадке и под стеной барака там  лежала куча трупов. Потом их перетащили под гору и завалили камнями. Двадцать шесть человек отправили на тот свет. Никого не пожалели. Интересно, что дедушку даже не искали. Видно,  были уверены, что он всё равно погибнет. Надо сказать, что он, и правда, чудом из тайги вышел. Я вот теперь сам немного знаю, что такое тайга. – Иван важно посмотрел на Клочкова, всем своим видом показывая, что он уже тоже таёжник. Николай никак не отреагировал, и Иван продолжал: – Начальником того  лагеря был  лейтенант Конев. Примерно его же возраста мужик. Он  командовал и тем расстрелом. Как только они ушли, дедушка пришёл в лагерь и, чтобы убитые не канули в Лету, на  их могиле поставил большой крест. Вот теперь из его  писем  я вычислил, где находился  этот лагерь. Там, правда, написано было малость путано, но мне удалось выделить квадрат. Сейчас я хочу  найти этот лагерь. Но самое интересное – никто до сих пор не знает, что он  там был. Ни у одной службы, куда бы я ни обращался, ничего  о нём нет. Все как будто сговорились, говорят – далеко…

– Да, это совсем неблизко, – закурил Николай. – Главное, там приличные горы. – Он затянулся и, выпустив дым, почесал затылок. – Твой дед выходил последним по следам охраны и вполне возможно, видел что-нибудь ещё.

– Не знаю,  что он там видел, – отмахиваясь от наседавших комаров,  сказал Иван. – Об этом история умалчивает. Дядя ничего  не говорил. Я  только знаю, что дедушка вначале  шёл за ними, а потом отстал. Следы потерял. Он их долго искал, да так и не нашёл. Сказал, что все люди как в воду канули: шли, шли и как будто куда-то пропали. А их  было тринадцать человек. Это же целая гвардия.  Позднее он увидел только чей-то след и  подумал, что кто-то из охранников отбился от своих, а все ушли в какой-то боковой ключ. Так  по этому следу дедушка и вышел из тайги. Чей это был след,  он до конца своих дней так и  не узнал.

Иван замолчал, наступила тишина.

– Теперь об этом трудно говорить, – задумчиво произнёс Николай. – И практически даже невозможно, но версии могут быть очень разные. Кстати,  твой дедушка никаких выстрелов больше не слышал? Много выстрелов…

– Ты хочешь сказать… – Иван, не договорив, посмотрел на Клочкова. В его глазах тот увидел растерянность.

– Да, я хочу сказать, что все  они навсегда могли остаться в тайге. Понимаешь? Навсегда. И  об этом никто никогда не узнает.

Иван молча кивнул. Раньше он об этом не думал.

– Понимаю, – сказал он тихо. – Действительно, всё могло быть.

– Ты не знаешь, где он потерял  следы?

Иван молча пожал  плечами.

– Ну хоть на какой день пути – допытывался Николай.

– По-моему, на третий или на четвёртый. Кажется, всё-таки на третий. Но за точность я не ручаюсь. Хотя у меня почему-то в голове отложилось, что два дня всё было нормально, а потом вот началось.

Клочков снова закурил и, нервно почёсывая бороду, спросил: — Может, попробуешь прикинуть, где это произошло? – Он выжидающе уставился на Ивана. Возникла неловкая пауза. Стал слышен шум раскачиваемых ветром деревьев. Порывы ветра трепали плёнку на крыше. Она трепыхалась и, казалось, вот-вот оторвётся и улетит. Иван открыл карту.

– Я только помню, что это было в долине какой-то большой реки. Там были перекаты, а в одном месте – страшный порог. По-моему, кроме Маймакана, другой такой реки тут нет. – Он показал Николаю карту. Тот посмотрел и согласился.

Они пили чай и долго говорили о тех далёких днях, разбирали разные версии об исходе этого загадочного дела. В итоге сошлись на том, что  вышедший из тайги  мог забрать  оставшиеся продукты или присвоить себе всё, ради чего работали целый сезон все заключенные и охрана.

– Я в тех местах  однажды  был, – неожиданно сказал Николай. – Может, не совсем там, но, по крайней мере, в той стороне. Честно скажу тебе – очень тяжелый район. Второй раз, может, я бы и не пошёл. Но дойти до тех мест – это ещё полдела. Главное – надо где-то найти  этот лагерь,  а там, где я был, ничего подобного не видел. Никаких следов лагеря там нет и в помине. Правда, я и не искал его. Хотя скажу тебе, что это не так и просто. Сам знаешь, –  это дело давно минувших дней и с  тех пор много воды утекло. В тайге  тоже ничего на  месте не стоит: всё меняется, как в нашей жизни. Так что этот лагерь можно искать до скончания века. Тут уж как  повезёт.

Николай разжёг костер. Вначале было тихо,  огонь горел ровно. Подул легкий ветерок, и пламя потянуло в сторону. Ветер сменился, и пламя как будто в тревоге  заметалось в разные стороны.  Иван смотрел на огонь, и ни с того ни с сего на  душе у него тоже  стало тревожно. Перед глазами стоял уставший бородатый мужик в зэковской робе с кайлом в руках. Иван признал в нём своего дедушку. Он посмотрел на Ивана  и сказал: “Я вернулся сюда, внук мой, чтобы тебе помочь. Это мой святой долг перед всеми погибшими. А ты поможешь обрести покой их душам”. Дедушка отошёл и стал ковырять мерзлую землю. Кайлом он выворачивал большие камни, относил их в сторону, а рыхлую породу нагребал в пустые вёдра. Он спускался к ручью и высыпал её в большой деревянный ящик, который стоял прямо в ручье. Вода размывала породу и грязным мутным потоком сливалась по деревянному прямоугольному жёлобу. Там, как  кляксы на чистом листе бумаги,  были разбросаны золотистые песчинки и  грязно-желтые лепешки. Вода очистилась, и Иван увидел, что всё дно ручья завалено такими же, но только чистенькими ярко-золотистыми лепёшками и песчинками. Их осветило солнце, они заблестели, и у него сразу зарябило в глазах. А  дедушка всё долбил породу и носил её в ручей.  Потом он присел возле их костра  и прошептал: “Ищи, Ваня,  кучи промытой породы,  они лежат вдоль бортов ручья. На левом склоне выше этих отвалов находится большое месторождение золота. Найди его, внучек,  обязательно найди. Надо, чтобы о нём  знали люди. Это золото всех убиенных – это золото народа. Пока оно под спудом и люди о нём не узнают, я не смогу покинуть эту землю. Вместе со мной останутся и  мои несчастные друзья, с которыми я съел пуд соли. А ещё я хочу, чтобы над теми отступниками, иродами человеческими свершился час суда Божия”. Пламя устремилось вверх, и дедушка исчез. Иван посмотрел по сторонам, оглянулся назад – дедушки нигде не было.

10

Борис кое-как дотянул до утра. Спал или нет – этого он не смог бы сказать никому. В эту ночь он передумал о многом, и теперь трудно было отделить его мысли от кошмаров, которые ему привиделись. То он куда-то залезал и проваливался в бездну, то  искал спрятанное в тайге  золото. Потом он нашёл мешок,  сунул руку, и оттуда посыпался золотой песок.  На нём  отчётливо виднелась кровь. Она капала с каждой песчинки, просачивалась сквозь мешок. Руки у него стали по локоть в крови. Он её смывал, а она снова проступала и проступала. Это золото  как будто было  проклято. Так и не отмыв руки, он взвалил мешок на спину и понёс.  Но золото кто-то охранял, не давал его унести  из тайги. Всех, кто к нему прикасался, ждало неминуемое наказание. Один раз рядом  рухнула скала,  и он едва успел отскочить. Потом он чуть не утонул в горной реке. Ему даже почудилось, что к его золоту кто-то подбирается. Двое мужиков шли точно к тому месту, где оно было спрятано. Их лиц он не рассмотрел, но увидел, что один бородатый. На какое-то мгновение промелькнул другой – длинноволосый. Борису даже показалось, что он где-то его видел. Он перебрал всех в памяти, никто не подходил. Стоило Борису только подумать о золоте, как перед глазами  снова появлялся  тот патлатый. Они будто  были связаны одной невидимой нитью. Золото их  объединяло. Так толком и не поспав,  до самого утра  он боролся со своими видениями.

Утром он был похож на выжатый лимон. Лицо отекло, болела, как после тяжёлого похмелья, голова. А ему ещё предстояла встреча со своими подругами. Обычно свидания он старался назначать им через день. Конечно, получались и накладки вроде  этой, но он всегда как-то выкручивался и всё обходилось. Девушки требовали к себе  внимания и любви. На встречи с ними  уходило много времени, а его в последние месяцы постоянно не хватало. Эта связь с двумя молодыми  женщинами стала мешать его бизнесу. Она всё больше напоминала ему  старый анекдот про чемодан без ручки, который  тяжело нести и жалко бросить. Борис уже давно хотел разобраться со своим любовным треугольником, но всё тянул – никак не мог решить,  на ком остановить свой выбор. Ольга при  малейшем подозрении устраивала  сцены  ревности с разговорами на повышенных тонах. Приучить мириться с действительностью Борис до сих пор её не смог. Она всегда хотела большего, иногда даже невозможного. А с Ниной во всех отношениях было легче: она не влезала в его взаимоотношения с окружающими и не требовала постоянных отчётов. Правда, Борис чувствовал, что она его ревнует к Ольге, и иногда у ней проскальзывали нотки недовольства, завуалированные едкими приколами. Большего она пока себе не позволяла.  Главное – ей нужно было видеть  его.

Лето  было в разгаре. На улице с  утра уже стояла жара, а в  воздухе ещё пахло ночными фиалками, которые разрослись среди  разноцветных анютиных глазок на ухоженной клумбе, расположившейся за аккуратным штакетничком.   Пока   лучи утреннего солнца не коснулись клумбы, цветы издавали тонкий, ни на что не похожий  запах. Слабый лёгкий ветерок  шевелил листву на деревьях.

Свою машину Борис нашёл открытой. Из ниши, где стояла магнитола, торчали только разноцветные провода… Он её недавно поставил и  толком  не успел к  ней даже привыкнуть. В памяти ещё были свежи все проблемы, связанные с её приобретением и установкой.

– Ну позор! Целую ночь не спал, и почти на глазах  машину грабанули, – заглядывая в пустую нишу, бубнил Борис. – Ведь почти под самыми  окнами  стояла. Ну жулье! Скоты…

К его удивлению, из машины больше ничего не унесли. Она, как всегда, легко завелась, порадовав хозяина почти бесшумной  работой двигателя. Всё было как обычно, не звучала только музыка. Занятый своими мыслями, он проехал большую часть дороги и совсем не  заметил, как его подрезала белая “Волга”. Борис резко затормозил, и  в этот момент  машину  ударили сзади.

“Вот невезуха! За что такое  наказание?” – вылезая из машины, подумал Борис.

Старый “Жигулёнок” разбил габаритку и  слегка зацепил крыло.  На первый взгляд, ничего страшного не случилось. Но это же была его машина,  которой он  дорожил и очень гордился.  Невысокий мужичок  в светлых шортах стоял уже рядом с его иномаркой.

– Ты что спишь!? – накинулся  на него Борис. – Что, не видишь?…

Он так разошёлся, будто хотел на нём отыграться и выместить обиду за испорченное настроение, бессонную ночь и за всё, что у него накопилось. В другое время Борис может  отпустил бы мужика  с миром, но сейчас он был на взводе. Мужчина ответил  тем же. Было видно, что для него это тоже  серьёзная встряска, которая вывела его  из равновесия. Даже при беглом осмотре было видно, что его машина пострадала сильней, и ремонт обойдется в копеечку.

После обмена взаимными “любезностями”  Борис хотел вызывать ГАИ,  но водитель “Жигулёнка” уговорил обойтись без этой процедуры. Денег у него не оказалось, и, забрав его  документы, Борис сразу уехал.

Шашлычная  Бориса стояла недалеко от автовокзала. Место было оживленное, и здесь всегда толкался народ. Вот и сейчас,  несмотря на раннее утро, на крылечке его заведения расположились любители пива и Ашот. Этот молодой парень кавказской национальности  знал немало тонкостей в шашлычном деле и иногда помогал. В сложных житейских ситуациях  Борис  оставлял его за себя.

– Я хочу тебя предупредить, – после приветствия начал Ашот, – на тебя хотят наехать рэкетиры.  Эти ребята мало не берут. Пивоваров уже подмяли. – Он показал на киоск, крашенный серебрянкой. – Очень приличные деньги запросили. Толян сопротивлялся,  ему морду набили…

“Охранника, что ли, нанять? – судорожно думал Борис. – Он ещё не отошёл от бессонной ночи и ходил как заторможенный. – Но это же не ювелирный магазин, а всего – навсего шашлычная. Народ меня не поймет. Хотя что мне народ. Главное, чтобы не грабанули. Но охраннику придется прилично платить, а это дополнительные затраты. И так доход мизерный. Нет, пока подожду”.

Кое-как  он доработал до обеда, а потом его подменил Ашот. Чтобы разрядиться, он повёз Ольгу  на природу. Они проехали по кольцевой дороге и, не доезжая озера, свернули в лес. Тут Борис знал одно местечко, куда можно было подняться на машине и с горы любоваться ближайшими окрестностями. Когда не досаждали комары, здесь можно было и позагорать. Но в этот раз ему не повезло – прямо на его месте стояла нарядная иномарка. Он приостановился. Возле машины никого не было. На капоте лежала одежда, а под дверью стояли женские туфли на высоких каблуках. Из открытого окна доносилась тихая музыка. Машина ритмично покачивалась. Пришлось ехать дальше. Борис прилично поколесил, прежде чем нашёл укромное местечко.

В лесную глушь  почти не пробивалось дневное солнце, и, несмотря на жару, было очень прохладно. Ольга молча бродила между деревьев, любовалась растительностью. На  время она  совсем  забыла о Борисе, и, глядя на неё, можно было подумать, что она тут одна. Весь вид девушки выражал полное удовлетворение и блаженство. Борис подошёл и обнял ее. Ольга словно  этого ждала: жадно  прильнула к его губам, обхватив за шею. Обнимаясь, они подошли к машине. Борис опустил спинку сиденья, и Ольга вместе с ней откинулась назад. Короткая юбка натянулась, обнажив красивые ноги. Борис приземлился рядом, целуя ее и раздевая… Борису казалось, что Ольга вся собрана, как стальная пружина, готовая в любую минуту распрямиться. Какая дикая энергия и темперамент. В порыве безумной страсти она себя не контролировала. Извиваясь, как змея, она стонала и кричала. При первой близости Борис даже подумал, что девушка  переигрывает, но потом  убедился, что это не так.  Когда  Ольга добилась своего,  она  резко расслабилась и обмякла. В такие минуты Ольга забывала обо всём и всё прощала.  Борис знал, что теперь с ней можно говорить о чём угодно: она поддержит.  Он рассказал девушке о своей находке, но, вопреки его ожиданиям, она не проявила должного интереса.

– Это очень опасно и не думай туда лезть, – вытащив из-под сиденья одежду, Ольга стала одеваться. – Выброси это из головы, а тетрадь сожги. Как бы этот клад против тебя не обернулся.  Он не твой.

Больше этот разговор Борис не продолжал. Он видел, что  Ольга настроена решительно и убеждать её было бесполезно.

Вечером  на улице стало свежо. Ненадолго спала жара, дав передохнуть раскалённому городу и самим  горожанам. После бурного свидания с Ольгой ехать никуда не хотелось, и,   прихватив по дороге бутылку шампанского,  он привёз Нину к себе. Здесь она  ещё не была, и эта громадная квартира  произвела  на девушку впечатление.

– Ну ты, Боря, везунчик! Такие тут хоромы! Это просто сказка какая-то. Вот только кое-какую мебель надо было бы  подремонтировать или заменить. Кто это его так? – Она показала на диван.

– Да было дело, – Борис  даже смутился и неожиданно покраснел. –  Потом как-нибудь расскажу, вместе посмеёмся.

Едва осмотревшись, девушка принялась за уборку. Борис попытался её остановить.

– Ну подожди ты, Нина, – обнял  он  девушку. – Я же не для этого  тебя сюда привёз.

– А зачем тогда, скажи! – улыбнулась Нина. – Ну, говори.

Она  выскользнула из его рук и стала собирать разбросанные по  полу газеты. Пришлось Борису подчиниться. Он двигал мебель, которую недавно чуть сам не разобрал, снимал карнизы с почерневшими от грязи шторами, выносил коробки с мусором. Нина убрала в комнатах, на кухне, помыла  полы. Вскоре квартира преобразилась и приобрела новый облик.

– А сейчас, Боря, давай  отметим твоё новоселье. — Девушка обняла его и поцеловала в губы. – Мы же для этого сюда приехали?  Правда?

Они выпили шампанского. Борис сразу  оживился.

– Ну, наконец-то, а то и новостями поделиться даже  некогда. Так и пропадёт острота момента.

Он вытащил из письменного стола толстую тетрадь с оторванной обложкой. Из тетради  вынул маленький листок бумаги.

– Вот эту схему, Нина,  я нашёл под обложкой этой общей тетради. Знаешь, что это такое?

Она посмотрела на него своими большими голубыми глазами и  покачала головой, всем своим видом показывая, что не знает, но ей очень интересно. Борис рассказал о поисках золота и об этой  тетради, которую она сейчас  держала в руках. И главное –  как нашёл схему того места, где спрятан этот клад. Рассказал он и про свою интуицию. Получалось, без неё не видать бы этой схемы как своих ушей.

– Сама  тетрадь без  этой,  пусть даже примитивно нарисованной схемы ничего ещё не значила, – продолжал Борис. –  Из неё я только  узнал, что золото действительно существует. Это было главным подтверждением моих догадок. Вообще, в этой тетради дед  больше пишет о лагерном житье-бытье и  поисках золота.  А о самом золоте почему-то сказано как-то вскользь. У меня такое впечатление, что он совсем не хотел о нём говорить. Я до сих пор не пойму: зачем он вообще написал эти мемуары? Что его заставило?

– Наверное, хотел поделиться своей тайной. Не захотел её с собой в могилу уносить.

– Может быть, хотя я в этом не совсем уверен. Возможно, на старости лет что-то в нем сломалось. Помягче, что ли, он стал. Но дед всё равно пытался её спрятать.

Как  Борис догадался, что схема спрятана в этой тетради, этого он  объяснить   не мог.  По его словам выходило, что, дочитав  тетрадь, под утро он буквально свалился от усталости. Сколько провалялся, он не знает. А потом… будто какая-то сила заставила его подняться.

– Представляешь, Нина, – размахивал тетрадью Борис. Глаза у него блестели, и весь он был полон восторга. Таким  Нина его ещё не видела.

– Я, не задумываясь,  взял этот дневник и  оторвал обложку, – он даже изобразил, как это сделал. – Ты знаешь, я как будто  был уверен, что эта схема именно там. И представляешь, она  действительно там и была. Вот скажи мне, что это такое было?  Точно ко мне пришло какое-то прозрение. Мне даже показалось, что я  слышал чей-то голос. Не знаю, чей, но, мне кажется, какой-то совершенно незнакомый.

В дневнике о схеме не было ни слова. Хотя точно утверждать Борис не стал. Он дал  девушке небольшой листок, разрисованный чёрной тушью. Было видно, что эту схему дед нарисовал по памяти. На неё он вынес основные топографические привязки района: наиболее высокие вершины, боковые ручьи,  притоки главной реки  и порог. Отдельным значком дед указал то место, где спрятал золото. Прямо на схеме рукой деда было дано описание самых основных, на его взгляд, ориентиров, по которым можно было найти этот клад. Без этого описания схема потеряла бы свой смысл. Оно очень помогало разобраться в обстановке на местности, которая, судя по  описанию,  была не очень простой.

Прочитав мемуары своего деда, Борис теперь нацелился  на поиски тех ориентиров. Во что бы то ни стало он хотел найти  это золото. Видно, так он был устроен: узнав одно, стремился к другому. Когда он только включился в поиски золота, это было что-то вроде интересной игры, которая ограничивалась рамками дедовой квартиры, а теперь  поиски выходили далеко за её пределы. В связи с ними  возникало много проблем, которые нужно было быстро решать или навсегда отказаться от этой затеи. За короткий отрезок времени Борис словно переместился в другое пространство и сейчас  зациклился на той далёкой тайге – на тех местах, где было спрятано золото.

– А может, совсем нет никакого золота, а это всё вымысел твоего деда? – нарушила молчание девушка. – Так сказать, плод его больного воображения.

– Нет, я думаю, ты не права, Нина. В том, что оно есть, я теперь уже не  сомневаюсь. Есть оно, конечно, есть. Пьяная болтовня деда, которую в детстве так хорошо запомнил отец, была неспроста. Это всё закономерно. Дед, может быть, всю жизнь ходил с мыслями о своем  золоте. Я думаю – оно ему даже  снилось по ночам, он им болел. Представляешь,  вроде бы есть оно, а взять нельзя –  далеко лежит. А потом, даже если и возьмешь –  как сбыть? Начни он  что-то делать сразу заметут. Вот какая страшная жизнь была у деда. Не дай бог! Такое врагу не пожелаешь. Так долгие годы  и жил этот подпольный миллионер – от всех скрывал свою тайну. Только один раз по пьянке у него  вырвалось про это злополучное золотишко. Хотелось ему всем сказать, что я не такой бедный, как вы. Очень хотелось заявить деду: “Я богатый! Я самый богатый, не то что вы – голытьба!” И вот результат: только пикнул – как сразу чуть не нарвался на неприятности. Он с трудом  всё замял. Я думаю, что на его совести … Ну да ладно. Об этом не будем. С того времени он надолго  притих: видно, понял, что никуда это  золото  не денет. Такая  уж судьба – нести его по жизни, нести как  крест. На этом деле он не мог поставить точку.

– Боря, он всю жизнь скрывал, что у него есть золото? Зачем? – В  голосе Нины прозвучало искреннее удивление. – Ничего не понимаю. Оно же чего-то стоит. Ну, наверное, были у него какие-нибудь проблемы. Может, в чем-то он испытывал недостаток. Надо  было  только заявить об этом золоте куда следует, и власти  бы материально помогли. Ты же, наверное, знаешь закон о …

– Ты пойми, Нина, он не мог  о нём заявить. На этом золоте слишком много крови. Всех, кто с ним соприкасался, уже нет в живых. Я потом как-нибудь расскажу  об этом.

– Тогда это очень опасное дело. Боря, надо об этом подумать. – Девушка нахмурилась. Весь её вид выражал озабоченность.

Борис  принёс ещё  конфет, налил шампанского.

– На совести моего деда много человеческих смертей. Он убийца. Столько людей загубил, что ты даже представить не можешь. И всё ради этого  золота. Таких, как он,  судить надо  без срока давности. Они  не заслужили никакой пощады…

– Но это же, Боря, твой родной дед. Родной! Как ты смеешь о нём так говорить. Твоего деда уже нет в живых. А  тебе, между прочим,  досталась его квартира. Это не так мало по теперешним временам.

– Нина, причем тут квартира, – взорвался Борис. Он даже подскочил от негодования. – Здесь разговор идет совсем о другом. Я вообще не собираюсь никуда о нем заявлять и отдавать эту тетрадку. Пусть это будет наша семейная тайна. А золото я хочу найти. И найду его.

– Кто ещё знает об этой истории? – спросила девушка.

– О какой?

– Ну, про  этот дневник.

– Ольга.  Я ей кое-что рассказал.

Нина сразу вспыхнула, как спичка. На её лице можно было прочесть все чувства сразу – и ревность, и обиду, и недоумение.

– Ну как же так?.. Раз ты ей так  доверяешь, тогда не надо было мне об этом  говорить. Зачем  мне это знать? У меня своих проблем хватает.

– Не беспокойся, она никому не скажет.  Ольге это до фени.

– На всякий случай с Ольгой нужно как-то отшутиться.  Скажи, что это был красивый розыгрыш, что ты её проверял.  Постарайся  убедить.

– Ниночка, ты меня толкаешь на встречу с красивой женщиной. А вдруг я соблазнюсь?

– Ой, Боря! Лучше помолчи! Ты сам к ней  без оглядки бегаешь. Тебя и так туда тянет, как магнитом. Сегодня ты полдня с ней провёл…

Нина не договорила, глаза стали мокрыми. Она отвернулась. Борис заморгал, не зная, как себя вести.

“Ну даёт. Откуда она узнала?”

– Да ты что выдумываешь, Нина! – Опомнившись, пошёл  он в наступление. – Что за вздор!

– Ладно, Боря, давай  замнем до ясности, – вытирая слезы, сказала.девушка. – Лучше вернёмся к делу. Значит, так, – она перевела дыхание и потрепала его за волосы. – Кроме нас троих пока об этом деле не  знает никто.

Он послушно кивнул головой.

– Но не исключено, что у кого-то может возникнуть такой нездоровый интерес. На всякий случай нужно как-то подстраховаться. Я думаю, эту тетрадку мне нужно забрать себе. Я её где-нибудь хорошо спрячу, а ты о ней на время забудешь. Хорошо? – Борис снова кивнул.

Они еще долго говорили. Нина  пыталась в чем-то его убедить и иногда даже успокаивала. Борис со многим соглашался.

– Я вообще, Нина,  хотел с тобой попрощаться, – прижав к себе девушку, неожиданно начал Борис. – Я решил туда поехать, буду искать это золото. Его надо найти.

Он прошёлся по комнате и сел на край стола напротив Нины. Девушка к его сообщению  отнеслась спокойно.

– Боря, одному туда нельзя, да и вообще, разве можно одному идти в тайгу? Ты же можешь заблудиться и пропасть. Да и мало ли что может случиться. – и, поджав свои пухлые губки, она строго посмотрела на парня. – Я поеду с тобой. Слышишь, я с тобой.

– Девушка, ты в своём уме? – только и сказал Борис. – Это же тебе  не по телевизору смотреть клуб кинопутешественников или прогуливаться по Средиземноморью на комфортабельном теплоходе. Это же на краю света – в тайге. Там дикие медведи  бродят.  Ты бы лучше мне помогла, – сменив тон, поцеловал он девушку. – Надо поработать с литературой,  поискать людей, которые были в тех местах. Кто знает, может, найдутся такие. Да и других дел сейчас будет навалом.

– Я тебе помогу, не переживай, – сказала она. – Тут не может быть никаких вопросов, но давай  до конца определимся. Я хочу поехать с тобой. И это говорю на полном серьёзе. Не надо блефовать, понимаешь, это, и правда, очень опасно. Одному тебе не потянуть. Ты же всё-таки городской житель, а там дикая природа. Понимаешь…

– Я возьму с собой радиостанцию и все другие прибамбасы. Вот, считай, и решена проблема.

– Ладно, радиостанцию или сотовый телефон ты, естественно, возьмёшь, но это ещё не всё. Я сейчас  говорю о себе. Я еду с тобой. Ясно! С тобой!

– Это  место в тайге надо ещё  найти, – немного успокоившись, продолжала Нина. – Там твоя схема не поможет. Ты на неё внимательно посмотри. На этой схеме  показана только река и протоки. Ну еще –  развалы камней, завалы деревьев, порог. Да таких мест по любой реке сотни. По-моему, кроме этой схемы, нужна ещё хорошая карта. А на неё надо  вынести эту нагрузку со схемы. Вот тогда можно будет идти.

– Ну, ты просто  умница. – Борис поцеловал девушку. – Я только хотел об этом сказать, а ты уже тут как тут. Само собой ясно – нужна крупномасштабная карта.

Он встал и заходил по комнате.

– Значит, так. Давай подведём итоги нашего разговора и наметим план действий. В  первую очередь нужно очень хорошо привязать на карте эту точку. Поэтому, кроме той карты, которая  висит у меня на кухне, нужно найти крупномасштабную и снять координаты. Это уже часть успеха. До того как искать карту,  нужно узнать её номер. По-моему, это какой-то специальный термин. Что-то вроде номенклатуры. Я точно не уверен, но мне кажется, что это всё-таки номенклатура. То есть, нам нужно узнать номенклатуру листа, на который вынесена та площадь.

– Наверное, ещё нужно будет какое-то снаряжение? – глядя на него,  спросила Нина. – Ну, хотя бы даже рюкзаки, ботинки…

– Не хотя бы, а это всё просто необходимо.

– Ты не забывай ещё одно очень важное обстоятельство, – развивала свою мысль девушка. Она словно шла  по проторенной дорожке. –  Там тебе не город –  все  друг друга знают, поэтому никуда не спрячешься. Посторонних в таких местах обычно видно за километр – они как бельмо на глазу: каждый шаг известен всей деревне.  Любой  мент остановит, и что ты ему скажешь? Я, мол, приехал отдыхать на Колыму? – улыбнувшись, продолжала Нина. – А ответить что-то надо. Вот для этого и должно быть  какое-то  хорошее прикрытие. И вот  ещё, – посмотрела она на свои накрашенные ногти. – Если нам понадобится вертолёт, я думаю, на него билеты в кассе мы не купим. Нужно будет заказывать спецрейс, а это тебе не  Штаты: за спецрейс наличкой не заплатишь. Значит, оплачивать нужно перечислением от какой-то конторы. И таких тонкостей, я думаю, будет немало. Главное, надо придумать какое-то прикрытие: кто мы такие и кого представляем. Ну, например, заместитель прокурора, помощник депутата  и тэ дэ, и тэ пэ.

 

 11

 

Утром прошёл небольшой дождь. Он смочил землю и листву на деревьях, стало свежо.  К обеду всё высохло и уже ничего не  напоминало о том, что совсем недавно тут капало с каждой ветки.

Вечером Николай обещал  истопить баню и испечь настоящего  хлеба уже в своем зимовье. Иван думал, что скоро  увидит приличную охотничью усадьбу. Мысленно он даже  представил, как  будет разгуливать по этому крепкому хозяйству Клочкова, а потом попарится в баньке и, разомлевший, пойдет  пить чай с горячим хлебом. Но всё опять оказалось не так, как он себе представлял.

Как только поднялись на крутую сопку, неожиданно открылось озеро. С двух сторон почти вплотную подходили высокие горы, а впереди  зеленел вековой лес. Прямо на берегу Иван увидел небольшую избушку.  Размером она почти не отличалась от зимовья, которое осталось на Мук-Маке. Особой красотой она тоже не блистала, но зато эта избушка  одновременно была баней и пекарней. Всё тут выглядело поаккуратней. Бревна избушки ошкурены, двускатная крыша покрыта толью. А рядом с добротной  дверью Иван приметил  топку печки. Она торчала  прямо из  стены. Печка была  сделана из большой бочки и, как в настоящей бане,  обложена камнями. Ими даже был завален весь угол избушки. Эта  универсальная печка служила ещё  для обогрева зимовья и в ней же выпекали  хлеб. Всё тут было хорошо, но единственный недостаток, который заметил Иван,  –  маленькое окошко. Из-за этого  в зимовье было довольно мрачновато и сыро.

Когда-то эту избушку построили геологи из партии Синицына, и с тех пор она исправно служила всем,  кто бывал в этих местах. Но, в основном, – это всё же была  личная резиденция Клочкова, как он сам любил  об этом говорить.

Как только они вошли в баню, Иван почувствовал, что это не простая дачная банька, в какой он раньше парился, а хорошая сауна с сухим воздухом. Паром обжигало уши и волосы, дышать  стало невмоготу, а Николай всё подкидывал и подкидывал. И когда Иван уже собрался выходить, Клочков только взялся за веник. Он был связан из свежего стланика и можжевельника. Веник получился увесистым. От него, как в лесу после дождя, шёл стойкий  сосновый дух. Этот воздух освежал, и дышалось легко. Клочков легонько  похлопал Ивана по спине, а  когда тот “согрелся”, стал  парить. Он замахивался, и веник гнал волну раскаленного воздуха. Ещё до того как он прилетал, Ивана обжигало словно кипятком  и  пробирало до костей. От жара захватывало дух, он обливался потом, покряхтывал, но терпел. Было приятно сознавать, что ты  в настоящей  таёжной баньке. Напарившись, они голышом выскочили наружу и со всего маху влетели в холодную воду. Брызги полетели в разные стороны, россыпью самоцветов заиграли на солнце.  От холодной  воды перехватило дыхание, а потом пришло ни с чем не сравнимое блаженство – то, ради которого можно париться бесконечно и ходить в такую баню  даже за десятки километров.

После бани Николай  куда-то сбегал и, так же, как на Мук-Маке, вернулся с бутылкой. На ней не было этикетки, и только по белой “головке” можно было догадываться о содержимом. С невозмутимым  видом  Клочков её молча вытер  и тут же  поставил на стол. Бутылка украсила их нехитрую трапезу. Только выпив, Николай разговорился.

– Эта заначка, Ваня, ещё  с прошлого года, – уплетая  кашу с малосольной рыбой, рассказывал он Ивану. – Целую зиму бутылка тут пролежала. Представляешь, перезимовала и хоть бы хны!

Было видно, что он удивлен. Только непонятно, чем: тем, что он  до сих пор  не выпил  эту водку, или же тем, что за зиму она не пропала.

– В трудную минуту я о ней вспоминал. Представляешь, как только подумаю о бутылке, так сюда тянет. Этой весной как никогда в тайгу хотелось. Но ты не думай, что из-за этой бутылки. Тянуло почему-то, сам не знаю, в чём дело. Бывает у меня такое. Когда чего-то очень хочется, зацикливаешься на этом и забываешь обо всём на свете. А ту бутылку, которую мы давеча с тобой прикончили, я нынче принёс. В  зимовье вообще-то водку лучше не оставлять: если сам не выпьешь, кто-нибудь обязательно  поможет. Вроде бы и народа нет, а вот с водкой почему-то всегда так получается.

К нему подошла собака. Она не  попрошайничала, как другие, а, покрутившись, легла к ним задом. Чувствовалось, что она голодная и прямо на лету ловит каждое слово и движение хозяина.

– Чара, ну что ты тут развалилась? – наклонился к ней Николай. Он потрепал её за уши, и та лизнула его в руку. – Если  хочешь есть,  так и скажи. Нечего тут свой характер показывать. Я  и так тебя  знаю. – Он  положил ей макарон, и посматривая на собаку, стал рассказывать.

– Эту лайку мне привёз приятель с севера. Когда я её взял, это был маленький комочек – ну, прямо такая пушистая рукавичка. Возился я с ней, как с маленьким  ребенком, вот разве только в пеленки ещё не заворачивал, а так вроде все примочки ей сделал. Своих детей нет, так вот, видишь –  с собакой ….

Он не договорил и потянулся за бутылкой. Глаза у Клочкова заблестели.

– Я тогда ещё с Зинкой жил, – вытерев рукавом накатившую слезу, продолжал Николай. – Вот странная баба, скажу тебе! Никаких материнских чувств у ней не было. Даже этого маленького щенка она не хотела. Ну скажи, как у такой могут быть дети? Короче, я с Чарой от неё ушёл. А Чара, молодец, она её тоже не признала. Вроде бы баба с бабой должны  бы поладить, а вот видишь…

Николай хотел ещё что-то сказать и, не закончив, разлил. После бани и водки он раскраснелся и стал разговорчивым. В такие редкие минуты он мог говорить, не замолкая.

– В общем, собака что надо. Соболятница, сохатого держит и всё такое прочее. Но на медведя я не пускаю, хотя, скажу, она  сама лезет. Представляешь, никого не боится. Порой так увлекается, что забывает об опасности. Медведь такой лапой врежет, и  поминай как звали.

Чара съела свою пайку и, убегая, будто в знак благодарности, помахала  закрученным  калачиком хвостом.

– А  ты что, один в тайге живешь? – глядя на разомлевшего Клочкова, спросил Иван. Он уже захмелел и сейчас находился в состоянии полного удовлетворения.

– Ты тут  как кустарь-одиночка. Тебе что, дома заняться нечем?

Клочков усмехнулся, почесывая бороду. Что-то лукавое и непонятное промелькнуло  в его взгляде.

– Я думаю, Ваня, тебе этого не понять. Мы с тобой живем как на разных полюсах. У меня здесь  одна жизнь, а у тебя там другая. Для того чтобы  узнать мою жизнь, надо хотя бы раз оказаться в моей шкуре.  Ну это, конечно, общие фразы, а вообще, я сейчас в отпуске. У меня его славу богу два месяца. На запад, или как там по-вашему,  в центр я не езжу, а сидеть летом в грязном поселке и глотать пыль я не хочу. У меня ещё, видишь, есть  собака. А её, между прочим, надо натаскивать, на природу  вывозить. Ну а главное в другом: главное в том, что  мне здесь нравится. Вот такие, Ваня, дела. – Он улыбнулся и его бородатое лицо засияло. –  Каждому, понимаешь,  своё.

Солнце спряталось за горы, стало прохладно, и сразу появились комары.

– А ты  зимой охотишься? – вытащив из кармана мазь, стал брызгаться Иван.  Запахло спиртом,  дешёвым одеколоном и ещё чем-то незнакомым.

– Сейчас нет. Раньше  вроде нормально получалось. Ну, по крайней мере,  без соболей и мяса из тайги не приходил. Я  по молодости, Ваня, в Южной Якутии работал. Вот там и пристрастился к этому делу. С эвенками даже на  охоту ходил, а здесь вот как-то отошёл. Условия, что ли, не те. Понимаешь, к охоте  нужно серьезно готовиться и, главное, должен быть хороший участок. А потом надо зимовье срубить, продукты завезти. Ну и, конечно, нужен свой “Буран”. Без него сейчас не потянуть – расстояния здесь такие, что за день свой участок не обойти. В последние годы лучшие угодья забрали родовые общины. Теперь это их законные земли, а у хозяев, как и подобает, нужно просить разрешения. Если даже  и пустят, то будешь на них батрачить. Ещё могут дать неугодья, на которых давно всё выбито. Словом, ничего доброго ожидать не приходится. А зазря работать или кормить кого-то я не  хочу. Работать надо на себя. Видишь, сколько проблем? – Он широко развёл руки,  видно, показывая, что это дело непростое.

– Вот поэтому сто раз подумаешь, прежде чем подпишешься на эту охоту, – продолжал Клочков. – Пока, я думаю, не стоит этим делом заниматься, а потом посмотрим. Жизнь покажет.

Николай разлил остатки водки, и, чокнувшись эмалированными кружками, они  молча выпили. На  душе у Ивана стало легко. На время он даже забыл, что не дома. Вспомнил Ирину, услышал её вкрадчивый голос, и ему показалось, что она его зовет. Он поднялся к ней в квартиру и прямо в прихожей стал  целовать.

“Иришка, я тебя люблю, – шептал он ей на ухо, – ты моя единственная, любимая. Ты только моя. Я люблю тебя”. Она прижалась к нему всем телом, отвечая на его ласки.  В порыве страсти он расстегнул  пуговицы на кофточке, полез ниже, и тут открылась дверь.

– Вообще тебе повезло, что меня  застал, – услышал он голос Николая. – Если бы не этот медведь, я бы давно отсюда ушёл.

“Какой медведь? – ещё не мог сообразить Иван. – Какого хрена он сюда лезет? Вот дурак,  дверь оставил открытой”.

На секунду он оторвался от сладковатых губ Ирины и  хотел захлопнуть дверь, но до него снова дошёл голос Николая.

– Этот медведь  мне не нравится, очень опасный сосед. Пока я его не убью, тебе лучше  не выходить.

И Иван, наконец, сообразил, что он не дома и нет здесь Ирины, а рядом с ним  сидит Клочков. Блуждающим взглядом он посмотрел на пустую бутылку, а потом на Николая.

– А ты куда собрался? Чего тут один делаешь?

– Есть тут места, где я ещё не был. Хотел бы их проверить. По тайге, понимаешь, надо  ходить, иначе толку не будет, да ещё и голоду помрёшь. Самому надо всё копытить.

– По-моему, ты что-то темнишь, – ещё не до конца соображая, о чём говорит Клочков, сказал  Иван. – Что-то не договариваешь. Чувствую, что у тебя здесь какое-то дело на миллион. Иначе целое лето ты бы тут не сидел.

Клочков даже вздрогнул. Он почесал свою густую бороду и как-то странно посмотрел  на Ивана.

– Наверно, что-то добывать собрался. Коммерция…

– Да нет, что ты. Какая там коммерция, – не дал ему договорить Николай. – Раньше вот бабочек ловил. На этом немного зарабатывал, а теперь всё остановилось – куда-то мой покупатель пропал. Больше их некому  сбывать. Товар  уж больно специфичный…

Иван заинтересовался. Любопытство взяло верх, такого  он ещё не слышал.

“Ну собаки, кошки, птички… А чтобы бабочки! Это что-то явно не наше, заграницей попахивает”.

– И что, они  какие-то необыкновенные?

– То-то и оно. Они только здесь встречаются. У специалистов большая редкость – эндемичный вид. И тут их, кстати, не так  много. Надо знать, где они водятся. Но это ещё не всё: одно дело поймать, главное, их надо  кому-то продать. Сам же я не повезу их за кордон.  Ну, а рыбы и мяса летом на себе много не вынесешь. Зимой другое дело. Вот и получается, что сейчас тут делать нечего – даже грибы и  ягоды пока не созрели. А зимой я в посёлке вкалываю.

Он встал из-за стола и пошёл к озеру.  Следом двинулся Иван. Ветерок совсем стих, и на озере стояла необыкновенная тишина. Кусты стланика распушились.  На поверхности озера исчезла рябь, и в воде, как в зеркале, отражались горы. Ивану даже показалось, что  острая вершина ближайшей горы сместилась прямо в озеро. Недалеко от берега сыграла рыба. В  разные стороны пошли круги, горы поплыли на легких волнах и медленно растворились.

– Есть у меня ещё одно увлечение, – закурил Николай. – Если это, конечно, можно так назвать. Ну, словом, ищу я один пропавший самолет. В войну он где-то тут упал. В этом районе проходила трасса: самолеты из Америки перегоняли. Слышал, наверное?  По всей трассе разбилось их немало. Говорят, что только на хребте Черского и в Верхоянье упало больше сотни. Вот такая вполне официальная  арифметика. Обломки  одного самолёта в  этом районе нашли охотники. Было это, вообще-то, давно, теперь уже нет и  их самих, но люди ещё помнят про тот случай. Говорят, что  охотники принесли какие-то запчасти. Рассказывали, что будто бы они нашли  только обломки хвоста.  И всё.  Больше ничего они там не видели. Тот самолет об сопку грохнулся, а фюзеляж упал в болото. Но, я  думаю, что они его толком не искали. Как увидели, что там нет  железа, – так ушли. Наверняка обломки  где-то рядом до сих пор лежат.

– Не понял, что за железо?  Самолет же …

– Да, в том-то и дело, – спокойно продолжал Николай. – Вот поэтому он  для них  и не представлял  интереса. Охотникам, как и любому таёжнику, нужен  металл, ну, или яснее, –  железо.

– Ничего не понимаю. Николай, ты наверное, заговариваешься. Что за железо?

– Ну они же в тайге живут, а с этим  здесь не густо. В тайге нет тебе ни магазина, ни металлобазы, где можно что-то найти, а  раньше и тем более металла нигде не было. Понятно теперь?

– Ну да! Я тут  целый трактор нашёл, а ты говоришь, в тайге нет железа. Сколько хочешь!  Могу показать …

– Ну не везде же в тайге остались старые геологические базы.  А железо, между прочим,  никогда в хозяйстве не помешает. Из алюминия не сделаешь даже ножа. Вот те охотники  и сказали тогда, что нечего там было взять.

– Кстати, а зачем тебе нужен этот самолет, раз там нет железа? Что с ним будешь делать?

После этого они ещё  долго перекидывались шутками и анекдотами по поводу прагматизма местных охотников.

– Может, это просто какой-то вымысел?   – после  очередной кружки чая спросил Иван. Весь хмель у него  давно прошел, и теперь он захотел есть. – В жизни всё бывает. Придумали …

– Я навёл справки. В разное время в этом районе разбилось три самолета.  Один из них, А-20 “Бостон”, исчез в конце марта 1943 года. Два других – в 1944. Что за самолеты –  неизвестно. Думаю, охотники не врали: они точно видели обломки какого-то самолёта. Вот только какого и где?  Это вопрос. Сейчас я собираюсь по Маймакану подняться вверх, а тебе, Ваня, нужно в другую сторону.

 12

Начальник отдела по борьбе с валютными преступлениями полковник Батенчук был опытным оперативником. Он и выглядел солидным мужиком. Во всём его облике чувствовалась сила и железная хватка. Видать, по фамилии, а может, за основательность и отеческую  заботу к своим подчиненным, сотрудники называли его Батей. За время работы в милиции Батя  расследовал и довёл до суда много дел, связанных с хищением драгоценных металлов и камней. С желтым металлом жизнь его связала еще в молодости, когда он работал на Севере, и с того времени расследование дел с такими ценностями стало его основной работой.  Доводилось ему заниматься даже алмазами.

Сейчас в этом кресле Батя досиживал последние дни до ухода на пенсию. А их оставалось совсем немного: срок подходил осенью. Свой отдел он рассчитывал передать молодому следователю Максимому, которого считал самым способным. По возможности он его опекал и как мог  натаскивал. У того был какой-то врождённый нюх –  то, без чего не бывает классного оперативника. Батя  всё больше и больше думал об этом подчинённом. С назначением  Максимова на эту должность  возникали проблемы: тот был  молод, ему явно  не хватало звёзд на погонах, а проскочить через два звания он никак не мог. Подавать же  на досрочное присвоение очередного звания  у Бати не было оснований.  А за спиной у Батенчука  стояли другие сотрудники, которые уже поочередно примеряли  его кресло.

Однако уже несколько дней Батя об этом почти не думал. Максимов неожиданно подкинул ему вопрос на засыпку. От своей жены он услышал почти бредовую историю, которую ей рассказала какая-то знакомая женщина. Один молодой человек будто бы нашёл  дневник своего дедушки. В нем было написано о большом кладе. И вот теперь тот молодой человек клад почти  нашел, и, по его словам, осталось только выкопать. Казалось, ничего особенного в этом не было. Мало ли кто мечтает найти клад! Но,  как правило, это всегда только одни разговоры.Да и кто ищет клад или занимается какими-то другими тёмными делами, – обычно молчит. Это Батя усвоил лучше всех.  Однако в этом коротком  и, на первый взгляд, пустом сообщении Батя что-то разглядел. Чутье ему подсказывало, что тут нужно хорошо  покопаться, и, возможно, что-то может получиться.

– Узнай всё об этом молодом человеке и его родственниках, – вызвав подчиненного,  строго наставлял его Батя. – И, главное, о дедушке.  Кто он, что он?

В конце недели на столе  у Бати  лежала тонкая папка с бумагами.

“Обыкновенная интеллигентная  семья, каких немало в городе, – читая бумаги, думал  Батя. – Родители работают инженерами. Высшее образование получили и дети. Дедушка — заслуженный партийный работник. Пенсионер. Вернее, его уже нет в живых, умер старик”.

Он посмотрел на дату смерти и на секунду задумался. Цифры его насторожили.

“Умер-то старик недавно. Совсем недавно. Значит, дневник дедушки внук, и правда, мог найти. Но откуда может быть клад у дедушки – простого советского служащего, партийного работника? Уж не досталось ли ему то самое  “золото партии”.

Батенчук усмехнулся и заёрзал в кресле.

“До того золота ему не дотянуться – слишком далеко оно. Рядом с ним были не такие ребятки. Они и близко бы к нему не подпустили. Ну да ладно. Тем золотом пусть занимаются другие, а мне бы с этим разобраться.  Итак,  откуда пенсионер мог взять золото?”

И Батя стал внимательно изучать его биографию. Всё в ней  было  хорошо и не вызывало никаких вопросов, кроме одного момента, на который Батя почему-то сразу обратил внимание. Это относилось к дате его отправки на фронт.

“Почему он,  лейтенант, ушёл воевать в декабре сорок первого?  А где он был до этого и где служил? Об этом в личном деле  почему-то ни слова. Так не должно быть, – оторвавшись от бумаг, подумал Батя. – Все перемещения по службе должны фиксироваться в личном деле. Что-то тут не то”.

С этими непонятными для него моментами в биографии Конева он приказал Максимову  хорошо поработать.

Скоро он узнал, что  гражданин Конев Борис Никитович, 1915 года рождения служил на Колыме во внутренних войсках. По должности он был командиром роты. А это значило, что на Колыме он был начальником лагеря заключённых. От этого Бате стало немного не по себе. Всю жизнь он ловил расхитителей социалистической собственности – разных дельцов, воров,  мошенников. Их потом судили и на исправление отправляли в лагеря. Заключенных охраняли войска того же министерства, в котором и он служил. А вот “лагерников”, так он называл сотрудников лагерей, Батя почему-то не любил. Причина этого, возможно, заключалась в том, что  в молодости, когда он служил в армии, его на месяц откомандировали в такую роту. То, что он там  увидел и испытал, ему с лихвой хватило на всю оставшуюся жизнь.

Про Колыму Батя  знал не понаслышке. Он ещё застал те порядки, которые там долго царили. Знал Батенчук и немало сотрудников лагерей и даже тех, кого они охраняли.  На Колыме  раньше добывали золото и добывают его сейчас. А там, где этот металл, может быть любое преступление.

Полковник встал из-за стола и заходил по кабинету. Это первый признак того, что он нервничает.

“Видно, за что-то ухватился начальник, – подумал Максимов,  а раз так, значит, сейчас подкинет работу”. Максимов пригладил волосы на голове.

Он только вчера подстригся и ещё не привык к короткой стрижке. Ему казалось, что из-за этого лицо стало ещё уже и заострился нос. Но самое неприятное — оттопырились уши.

– Ещё со сталинских времён на Колыме существует хорошо отлаженная система по воровству золота, – подойдя к капитану, начал Батя. – Её создавали  бывшие заключённые и депортированные. Хищение металла они, по-видимому,  считали компенсацией за годы лишений, проведенные за колючей проволокой. Самое интересное, что эта система работает безотказно и сейчас, она как отлаженная машина. – Он поправил воротничок у Максимова и продолжал: – Обычно у всех членов таких преступных групп свои  обязанности: одни воруют, другие выносят, а кто-то  на материк переправляет. Представляете, капитан, десятилетиями они золотом занимаются. Конечно, они тут уже достигли определённого совершенства.

Батя неожиданно перешел даже на “вы”, что с ним случалось, когда он волновался или был сильно раздражен.

– Целые семьи специализируются на этом  прибыльном бизнесе. Все нити  ведут на  Кавказ, а дальше – в мусульманские страны: Турцию, Иран, возможно, и Италию, там у них  основные покупатели нашего металла.

Батя стоял у окна и, казалось, его мысли далеко за стенами этого кабинета. С  улицы доносились звуки летнего города – там кипела другая жизнь. Неожиданно он снова  подошёл к  Максимову:

– Надо продолжать сбор материалов по Коневу. Мне кажется, это дело перспективное.

 13

 

Со своей шашлычной Борис давно потерял обычный жизненный ритм: в выходные и в будни приходилось допоздна  работать и каждый день думать о том, что будет завтра. Самыми выгодными по части дохода были выходные  дни и пятница. В хороший день забегало немало. Соответственно, и получалась неплохая выручка. Случались, конечно, и “проколы”. Но так устроена жизнь: за взлётами непременно наступают падения, и Борис никогда не отчаивался. Часть дохода  уходила на содержание  шашлычной, закупку мяса и разных приправ, а часть  – на его нужды. С каждым днем  затраты всё возрастали и возрастали, и, казалось, этому не будет конца. Он иногда даже подумывал переориентироваться на что-то другое.

В последнее время Борис,  наконец, нашёл поставщика недорогого мяса и на этом прилично  экономил. В этот раз тот привёз больше обычного и  после расчета попросил ещё в долг. Борис только успел немного освободиться, как в  шашлычную вошли три молодых человека. В руках у самого высокого Борис увидел  велосипедную цепь. Он невольно подумал, что  под руками у него нет даже шампура. Один из вошедших,  с короткой стрижкой, резво  подскочил к  парню и  завернул  руку за спину.

– Стой, не дергайся! – сказал он Борису.

– Сынок,  ты должен нам платить налог.  Понял? – начал тот, что был в тёмных очках. – Теперь ты будешь нам платить каждый день. А не то…

Тут стриженый  для убедительности помахал кулаком перед носом Бориса и дал подзатыльник.

– Договорились?… – А теперь гони бабки.

На его лице засияла самодовольная улыбка. Он, наверное,  уже представил, как они будут сгребать  деньги и рассовывать по карманам.

– Сеня, забирай кассу, а то он долго соображает. Что телишься? Давай быстрей.

Длинный полез за прилавок  и в один момент вытряхнул всё содержимое. На пол посыпались бумаги, загремели вилки. Потом он стал копаться в столе. Там тоже оказалось пусто.

– Ни хрена нет.  Он спрятал, скотина.

Очкарик наотмашь ударил Бориса по лицу.

– Давай деньги, ублюдок! Быстро!

– Отпусти  руку, –  вытирая  с губы кровь, сказал   Борис. –  Я сейчас отдам. Они там. – Он показал на прилавок.

– Джек, отпусти.

Борис  прошёл к стойке и, наклонившись, покопался внизу. В руке у него  появился пистолет. Это был дедов браунинг.

– А ну вон отсюда!

Нападавшие не ожидали такого поворота событий. Стриженый  сделал шаг вперед, прикрывая очкарика.

– Парень, лучше убери свою пушку. Не пугай, мы пуганые…

Неожиданно подскочил длинный и замахнулся. Мелькнула цепь.

– Назад! – срывая голос, закричал Борис. В следующее мгновенье прогремел выстрел.  Длинный вскрикнул, на пол упала цепь. Он  схватился за  руку.

– А ну …  быстро отсюда. Быстро… я кому говорю. Всех постреляю, всех ….- во весь голос кричал Борис.

Нападавшие  кучей попятились к выходу.

– Ну, теперь берегись, – услышал Борис от уходящих рэкетиров. – Ещё встретимся.

Через день Бориса вызвали в милицию. Первая мысль, которая у него возникла, когда он только увидел повестку, – сбежать. Бросить всё и убежать хоть на край света, лишь бы не забрали, но он взял себя в руки. Борис был уверен, что его вызывают из-за стрельбы в шашлычной, и на всякий случай приготовил разные заготовки ответов. Конечно, его могли арестовать за причинение телесных повреждений и незаконное хранение огнестрельного оружия. Но по первой  версии — он оборонялся, а пистолет нашёл на улице. По второй –  никакого  оружия у него нет. Его они не нашли, а значит, нет никаких улик.

“Если они всё-таки докопаются, то пистолет я выбросил в реку. Швырнул прямо с моста. Найти его там невозможно. Ну а  свидетели, они те же –  нападавшие, поэтому в раскручивании этого дела они не должны быть сильно заинтересованы”.

Каково же было удивление Бориса, когда следователь сказал, что его интересует  клад с  золотом, который он нашёл. По закону – это собственность государства, и Борис  должен был его немедленно сдать. Почему он этого не сделал и куда  его дел?

Эти вопросы застали Бориса врасплох.  А потом, когда следователь стал задавать наводящие вопросы, он будто бы невзначай вспомнил о каком-то случайном разговоре со знакомой девушкой. Вернее, он сказал ей, что это не золото, а тетрадка, в которой о нём говорится.  Вот тут Борис понял, что следователя как раз и интересует та самая тетрадка. Вопрос о золоте – это был всего-навсего тонкий ход на засыпку с выходом на дневник деда.

Поверил  следователь или нет, – Борис не понял. Однако стало ясно, что они уже  нашли личное дело деда, и у них появились какие-то вопросы, касающиеся его жизни.  А вопросы, видно, были серьёзными, потому что на следующий день следователь разговаривал с отцом Бориса.

Это известие очень напугало Нину.

– Ну, вот тебе и результат утечки информации, – услышал он от девушки, когда она пришла в себя. – То, чего я больше всего боялась, случилось. Кроме Ольги, никто про эту тетрадку не знал.

 

 14

 

Разговором Максимова с Коневым Батя остался  недоволен. Его записали на магнитофон, и он несколько раз  внимательно прослушал.

“Парень, видно, не дурак, – обхватив голову руками, думал полковник. – От такого мало что узнаешь. И прижать его  невозможно – нет у нас  улик. Итак, я действую на свой страх и риск. Узнай начальство – не избежать неприятностей”.

В одном месте ему показалось, что парень как-то дрогнул, но быстро взял себя в руки и перевел разговор в другое русло. Держался Конев уверенно и независимо. Так обычно ведут себя  люди, которые чего-то  добились в этой жизни: возможно, у них стоит кто-то за спиной или есть положение в обществе и определенный достаток. Может, это небольшие деньги, но они  у них всегда в наличии.

“Но клад он пока не нашёл. Не нашёл он клад”.

Батя вызвал Максимова и детально разобрал его  разговор с Коневым.

– С кладом,  капитан,  ты его, конечно,  сразу ошарашил, – начал Батя,  –  а вот дальше что? Ну закрутился он вначале, как на горячей сковородке, а потом же выскользнул. Не смог ты его прижать. Тебе надо было дальше развивать свою мысль, а ты  упустил инициативу.  Ты же копаешь по поиску клада, а он тебе подкидывает какую-то тетрадку, и ты сразу соглашаешься: заглатываешь его крючок. Ну скажи, причем тут тетрадка! А получается так, будто только она тебя и интересует. За этой тетрадью ты сразу забыл, что ты его вызывал из-за клада, который он нашёл и спрятал. Тетрадь – это алиби подозреваемого, его спасательный круг. Ты должен был его алиби проверить со всех сторон и только потом с чем-то соглашаться. Ну а раз пошёл у него на поводу, значит, надо было выяснить, почему у него возникла идея с этой злополучной  тетрадкой. Нормальному человеку такая мысль даже в голову не придет. Значит, должны быть какие-то мотивы. Я думаю, что раз он сказал девице про тетрадь, то он её видел или слышал о ней. А может, даже в книге прочитал похожую версию. То есть, надо было тебе докопаться, откуда идет этот посыл. Понятно?

Максимов послушно кивнул головой, а  потом, точно опомнившись, отчеканил: – Так точно, товарищ полковник.

– С ним нужно потоньше работать и тогда, возможно, будет результат. Мы топчемся на одном месте. Единственное, в чем я теперь точно убедился, – был этот чёртов дневник, точно был. Этот парень ничего не придумал. Он его нашёл и там прочитал  об этом кладе. Но по каким-то причинам клад он пока не нашёл. Значит, все дела у него сейчас  крутятся вокруг  этого дедова клада.

Максимов  непроизвольно посмотрел на часы. Всего на секунду он отвлекся от разговора, но Батя перехватил его взгляд.

– Что, спешишь?

– Да,  пока еще есть время.

– Ну и хорошо. А со старшим Коневым тоже не так надо было разговаривать.  Неужели тебе не ясно, что он как порядочный сын гордится своим отцом. Тем более тот был партийным работником, уважаемым человеком, словом – пример для подражания. Сын,  может, ничего  не знает о его прошлом, а ты его сразу стал обвинять. Чуть ли не врагом народа называл его отца. Естественно, он возмутился. И правильно сделал. На его месте любой  поступил бы  так же. Может, и были у его отца какие-нибудь недостатки, но для сына это теперь не главное…

Зазвонил телефон. Батя с кем-то поприветствовался и после короткого разговора положил трубку.

– Надо было поговорить с ним так, как будто мы нашли  личное дело его отца  и теперь у нас появились вопросы. Ну, например, не стыкуются некоторые факты в его биографии. А  от их  решения зависит судьба людей. Или, может, мы хотим его наградить …

В дверь кто-то заглянул. Батя грозно помахал рукой, и дверь закрылась.

– Здесь я не доработал, товарищ полковник, постараюсь исправить.

– Поздно. Теперь он ничего нам не скажет, поэтому пока его лучше не трогай. Такая настойчивость обычно вызывает обратную реакцию. А об отцовом  дневнике он, видно, ничего не знает. Интересно, как же он его писал, если даже дети не видели? По ночам, что ли?

– Так он же отдельно жил. Теперь там его внук …

– Тьфу ты. Склероз, не иначе. Подумал я тут совсем о другом.  Значит так: внук нашёл дневник старика и  припрятал. Не доверяет он родителям или хочет сам весь клад прибрать к рукам. Зачем он ему?

– Товарищ полковник, да кому помешают лишние деньги? Может, подумал, родители будут против того, чтобы он кладом занимался. Мы же не знаем, где он может быть.

– Вот теперь, капитан,  ты мне нравишься. Мы совсем не подумали  о главном. Где же может быть  спрятан этот клад и что там?  Я думаю, что не в коневской квартире, иначе  не возникла  бы эта катавасия. Он уже давно бы втихушку прибрал его к своим  рукам. Для того, чтобы ответить на этот вопрос,  нам и нужен дневник старика. Понимаешь, капитан? Надо его искать.

Батенчук подошел к своему любимому окну. На городской площади кипела жизнь. Из открытого окна было видно, как на соседнем перекрестке машины стояли в несколько рядов и уже наметилась хорошая пробка. Впереди буксировали сломанный автобус. Можно было подумать, что, глядя в окно, Батенчук черпал какую-то информацию, которая помогала в его работе.

– Попытайтесь что-нибудь узнать про дневник, – нарушил молчание полковник. – Если он действительно существует, то его надо заполучить. Короче, ищете дневник.  Это дело надо провести очень аккуратно и чтобы никаких мне зацепок.  Пусть вас подстрахуют. Но учтите, по поводу дневника я команды не давал. Я хочу спокойно  дослужить до пенсии.

 

 15

 

На следующий день Иван решил уходить. Николай пытался его удержать. Он говорил, что пока  идти  опасно: из-за  медведя,  но ни на какие уговоры Иван не пошёл.

Из-под крыши зимовья Клочков вытащил допотопную одностволку. Ствол  ружья изрядно поржавел, а приклад,  видно, когда-то сломали и потом перемотали  синей  изолентой. По отдельным рыжим пятнам, сохранившимся  на нём, можно было определить, что в лучшие времена  его  даже покрывали толстым слоем бесцветного  лака.

С этим, повидавшим виды ружьём Иван тронулся в путь. От зимовья пошла хорошо набитая тропа, а дальше она его завела на  сопки, заросшие  стлаником, и там стала теряться. Стланик так разросся, что местами Иван  пробирался, как в джунглях. Ветки хлестали по лицу, ружьё цеплялось за кусты.  Приходилось его снимать и, взяв за цевье, нести  в руке. Кое-где стланик прорубили, и образовалась узкая просека. Солнце  висело уже высоко, и  его лучи,  пробиваясь сквозь ветки, слепили глаза.

В последнее время Иван всё чаще думал об Ирине. Он вёл с ней длинные диалоги, что-то доказывал, спорил  и даже объяснялся в любви. Раньше он во многом с ней не соглашался, а теперь – уступал. Он вспомнил давний разговор об Ирининых друзьях и  подумал, что  был тогда  не прав и сейчас по тому поводу  не стал бы даже спорить.  Её образ словно витал над ним, она была с ним рядом.

«Я бы сейчас поехал с Иришкой купаться. Позагорали бы, как прошлым летом, разрядились бы от души. Да, здорово тогда было. Этот домик на двоих мне теперь всё время снится. Такое бывает только в сказке. Надо же, мы там целыми днями купались, да ещё до самого утра не спали. И как только выдерживали! Теперь сам удивляюсь. Но было великолепно, а Иришка была просто ослепительна».

Так, думая о своём, он не заметил, как вышел на открытое место, лежавшее между двух заросших сопок. Неожиданно Иван услышал медвежье рычание  и в следующее мгновение увидел его самого. Тот выскочил из густого стланика и с рёвом бросился навстречу Ивану.

Между ними была только  поляна, заросшая густым зелёным  брусничником. Медведь был похож на коричневый клубок, который будто  катился сам по себе. Всё его тело  перекатывалось, в лучах проходящего солнца  лоснилась  шерсть.  И если бы не его   свирепый рёв,  то  медведем можно было бы  любоваться: так он был естественен и хорош. Но он бежал к человеку, бежал, чтобы на него  напасть. Ещё немного и… Пока Иван это  осознал – потерял несколько дорогих мгновений.

Наконец он вскинул ружье и прицелился. В этот момент он услышал  выстрел, потом ещё один и увидел, как бегущий зверь резко остановился, потом его занесло в сторону. Иван выстрелил, и  медведь всего в нескольких шагах от него повалился набок. Он хрипел, а из оскаленной пасти бежали слюни. Потом по телу прошла судорога, и зверь затих.  На лбу у Ивана выступил пот. Он стоял ни жив ни мёртв. Только теперь он до конца осознал всё происшедшее. Откуда-то  сзади подошёл Николай с ружьем в руке. Он раскраснелся,  выглядел каким-то взъерошенным и был даже без своего излюбленного накомарника.

– Фу, ё… – громко выругался он, расстегивая куртку. – Еле успел, ружье стояло на предохранителе… Он, паразит, давно меня пас, а попал ты. Всё момент выжидал. И выждал, б … Я как чувствовал, что он не ушёл, а где-то затаился. Видишь, какое место выбрал, паразит: здесь никуда  не спрячешься. Всё открыто. Я как знал, что нельзя тебя одного  отпускать. Я только решил тебя немного проводить…

Клочков скинул куртку, положил ружьё и остался в одной облезлой темно-синей футболке с короткими рукавами.

– Не подвело ружьишко, исправно отработало. Правда, больше не осталось ни одного жакана. Теперь придётся  зарядить крупной картечью. А ружьё ещё,  действительно, что надо.

Он кинул беглый взгляд на свой “Зауэр” и, немного успокоившись, продолжал:

– Этот медведь, может, никогда бы и не напал на человека, но тут особый случай – затяжная весна, а он голодным вылез из берлоги. Вот он, бедолага, всё шакалил, никак  не мог нажраться. Знаешь, ел  все подряд: и прошлогоднюю бруснику, и корни копал, и падалью не брезговал. А вот на мою тухлятину, паразит, не клюнул, но тут, видать, я сам дал маху. Когда я яму копал, он, наверное, видел. – Клочков потрепал медведя за уши  и приподнял ему голову. Иван увидел страшный звериный оскал. – В этой округе он все  муравейники разгрёб. Видать, с  голодухи крыша у него и поехала. Ты смотри, кинулся на тебя очертя голову.

Медведь  только начал линять, и от этого казался двухцветным. Сверху, как причёска у последней модницы, шерсть у медведя  была светлой, а внизу – потемней. Лохматая шкура делала его здоровым и упитанным, а на самом деле медведь оказался совсем худым. Однако по поводу его здоровья  у  Клочкова не возникло  никаких сомнений,  и всё мясо он решил  забрать. По его прикидкам медведю было немногим больше трех  лет.  Только совсем недавно его прогнала мамаша, и он оказался неприспособленным к самостоятельной жизни.

Немного отдышавшись и перекурив, Николай стал свежевать медведя. Он быстро орудовал узким охотничьим ножом, лёгкими движениями отделяя шкуру от туши.

Иван вначале  только  помогал поворачивать тушу и поддерживал шкуру, а потом приноровился и тоже стал обдирать, как заправский охотник. Дело пошло быстрее, но все равно им пришлось изрядно повозиться с головой и лапами.  Только к вечеру они закончили разделку и перенесли мясо и шкуру к зимовью. Часть мяса Николай засолил, остальное нарезал узкими длинными кусками и завялил на дыму. Мясо покрылось  красивой коричневой корочкой. Шкуру он растянул между деревьями и рядом развёл два дымокура.

Ночью во сне Иван увидел здоровенного бурого медведя, который огромными прыжками настигает толпу бегущих людей. Они разбегаются в разные стороны, пытаясь от него спастись, но медведь их догоняет и бьёт своей когтистой лапой по голове. Все уже лежат в лужах крови, остался только один бородатый мужик в зэковской робе. Медведь его почти догнал, занёс над ним лапу. Мужик оборачивается  и вместо медведя видит лейтенанта  с наганом в руке. Тот нажал на курок – вышла осечка. Мужик изо всей силы закричал: “Убийца! Оборотень! Ты убил медведя и забрал его силу. Ты забрал силу всех своих жертв. Ты всех убил”. Медведь от неожиданности остановился и выронил наган. Тут Иван  палкой  ударил медведя. Медведь убежал, а за ним на песке остался человеческий след. Отпечатки рифленой подошвы протянулись через всю косу и потерялись вдали. Иван увидел, что с  горы  спускается  его родной дедушка. На ходу он ему машет.

– Здравствуй, внучек. Я за тебя рад, – кричит он  издалека. – Всё, что тут произошло, давным-давно быльём поросло, и если бы не ты, никто бы о нас  не вспомнил, а на нас ещё рано ставить крест. Ты всё потом узнаешь – всему своё время, Ваня. Ты сейчас ударил оборотня, молодец, что ты его  не испугался. Под медвежьей личиной пряталась душа чекиста-убийцы.

Дедушка замахал руками, затопал ногами.

– Изыди, сатана, изыди, – кричал дедушка, – изыди и больше никогда не приходи.  Я не хочу тебя видеть. Прочь отсюда, прочь.

Иван посмотрел по сторонам. Вокруг никого не было. “Кого же это он изгоняет, – оглядываясь, подумал  парень. – А куда он сам пропал?”

Неожиданно перед ним снова предстал его дедушка.

– Теперь он сюда никогда не вернётся. Ты не испугался оборотня  и этим  помог   от него избавиться. Хотя он уже и так  дышал на ладан, но я один его бы не одолел.- Дедушка застонал. – Ваня, посмотри на высокой  террасе Уйгура. Лагерь там под склоном. Крест давно упал и сейчас лежит  возле кухни в кустах. Выруби все кусты и ты его найдешь. Ты  ещё там  много интересного увидишь. Только не ленись, внучек, ищи. Под камнями лежат  кости всех моих друзей по несчастью, а один – возле барака присыпан. С другой стороны этого барака в консервной банке я спрятал большой самородок. Возьми его, он твой. Мы  добыли много золота, и его надо вернуть народу.  Но главное, Ваня,  найди то месторождение и расскажи о нём людям – пусть они узнают, какой след мы оставили на этой земле. Приподними завесу тайны, помоги нам всем уйти, и бог воздаст тебе сторицей.

Дед повернулся и пошёл. Иван увидел, как он медленно растворяется в тумане. Дед исчез, а в горах ещё долго эхом гремело: “Золото надо вернуть народу. Золото народа, на-ро-да-а-а-а”.

 

 16

 

Борис обнаружил, что за ним следят. Спортивного вида мужчина с короткой стрижкой  несколько раз  за полдня попался ему на глаза. Выглядел он старше Бориса, но ему можно было дать не больше тридцати. Среднего роста, крепко сложенный.  В его надменном взгляде Борис увидел какое-то высокомерие и превосходство над другими.

Борис, может, и не обратил бы  на него внимания, если бы  не мобильный телефон, по которому тот часто разговаривал и при этом не терял его из виду. Чтобы проверить свою догадку, Борис резко рванул в толпу людей и попытался ускользнуть – коротко стриженый с “мобильником” шёл следом. Чувствовалось, что он держит его на прицеле.

“Слежка входит в компетенцию правоохранительных органов, значит, это менты, – быстро соображал Борис на ходу. – Раз сели на хвост – теперь не отпустят”.

Потом  у него возникло подозрение, что это всё-таки не милиция.  Причиной был всё тот же мобильный телефон: такие дорогие  аппараты пока немногие могли себе позволить. И уж, конечно, их пока не было у стражей правопорядка.

“Значит,  это  рэкетиры или бандиты, – подумал Борис. – Этим все по карману”.

Он выскочил из магазина и, свернув  в сторону,  спрятался за киоском. Мужчина пробежал мимо, а Борис  сел на подошедший автобус. Хвоста за собой он не обнаружил.

В квартире Бориса стояла добротная  филёнчатая дверь, поставленная  ещё в те времена, когда строился этот дом. Один её вид внушал уважение. Дверь  открывалась наружу и  пинки ботинок, как он успел проверить, выдерживала нормально.  Пока суть да дело, Борис  решил её оставить, а позднее заменить железной. Он собирался поменять и замок.

Этот замок был старым и капризным,  как бывший хозяин. У всех, кто пытался повернуть ключ на два оборота, он не вытаскивался из замочной скважины. Поэтому приходилось поворачивать его назад, оставляя дверь закрытой  на половину возможностей этого хитрого замка. Закрывать дверь на два щелчка замка, вытащив при этом ключ, мог только Борис.

Судя по тому как открылась дверь, Борис понял. что в доме кто-то побывал. В подтверждение этого он увидел сдвинутое стекло, лежавшее на письменном столе. Борис уже подумывал все “грехи” списать на родителей, у которых был ещё один ключ, но когда заглянул в стол,  его настроение заметно испортилось.  Зелёная папка с белыми тесёмками лежала не так, как  он её оставил.

“Родителей эти бумаги никогда не интересовали, – закрывая папку, думал Борис. – Если бы им что-то понадобилось,  они бы у меня  спросили”.

Борис побежал в кладовку. Пистолет лежал на месте. Не  взяли и деньги, которые он оставил на кухне. По всему получалось, что интересовались только содержимым стола. Это Бориса  серьёзно  озадачило. На рэкетиров и бандитов  это было непохоже. Первым делом те забрали бы деньги, а если бы нашли пистолет, то наверняка прихватили  бы и его. Копаться в папке – это не по их профилю. Значит, оставались только менты.

Вечером позвонил водитель “Жигулей”. Он хотел рассчитаться за разбитую габаритку. На всякий случай Борис решил   не выходить из дома и  договорился о встрече  на утро.

Борис открыл его паспорт. На него смотрел приятный мужчина в строгом деловом костюме с галстуком. Здесь он был совсем не похож на того, с кем он недавно выяснял отношения на дороге. Никакой неприязни у Ивана он теперь не вызывал.

– Иванов Николай Иванович, – прочитал Борис и пролистал дальше. «Живёт на Дорожной, а это в другом конце города, – сразу промелькнуло у него в голове. – Далековато ему сюда добираться, да ещё и на ночь глядя. Мог бы позвонить и утром, тем более вечером деньги не отдают. Правильно сделал, что не пошёл на встречу, – закрыв паспорт, удовлетворённо подумал Борис. – Береженого бог бережёт».

Ночью прошёл дождь. Он снял накопившееся в природе напряжение. Казалось, наступило  долгожданное обновление. Спала жара, стоявшая последнее время. Посвежело.  От  сплошной серой пелены очистилось небо,  и теперь  над головой плыли белые облака.  Они были похожи на те, какие Борис когда-то видел в детстве в деревне.  Это были не облака, а  огромные белые айсберги – бесформенные  горы льда. Они медленно двигались, а между ними осторожно пробирались такие же белые корабли и мелкие судёнышки. Все это напоминало Борису, стоявшему на крыльце, его счастливое детство.

Водитель “Жигулей” оказался порядочным мужиком. Не торгуясь, он отдал назначенную сумму. Конечно, эту габаритку можно было бы купить и подешевле, но случай оказался на  стороне Бориса. Да ещё моральные издержки.

“Хотя если копнуть поглубже, этот мужик вроде бы совсем  не виноват, –  считая деньги, размышлял Борис, – всё случилось из-за меня. Но тут ничего не поделаешь: таковы правила дорожного движения: кто ударил, тот и отвечает”.

Уже прощаясь, он случайно узнал, что Иванов работает геодезистом в какой-то строительной конторе и неплохо соображает в картографии. Борис сразу ухватился за это и,  взамен за его услуги,  предложил вернуть  деньги и, возможно,  даже доплатить.

– Николай Иванович, выручите, пожалуйста, – стал просить его парень. – В поход собрались, а карты нет. Боюсь заблудиться  в тайге, а я не один – со мной идут люди.

Поначалу геодезист наотрез отказался, ссылаясь на всевозможные сложности, но в итоге пообещал помочь.

К обеду всё вокруг высохло. Затрепетала на ветру очистившаяся  от пыли листва, посвежела и приподнялась трава.

 

 17

 

Дневник старика Максимов не нашёл. Но кое-какие признаки указывали на то, что он  мог быть или даже, скорее всего, был. Главным итогом  его посещения стала зелёная папка с тонкой тетрадкой. Как понял Максимов, она содержала анализ газетных статей. По их тематике он  определенных выводов не сделал, зато  ему стало ясно, что они освещают две большие темы – экономику ряда северных районов страны и содержание заключенных под стражей. Конечно, при анализе здесь можно было бы выделить и другие, более мелкие подразделы. Тогда бы стало видно, как на Северо-Востоке страны развивается промышленность и резко уменьшилось количество лагерей. Однако “аналитика” эти вопросы не интересовали. Ему нужно было совсем другое.

“Сделано  это совсем недавно. Значит,  зачем-то ему это понадобилось, – рассматривая тетрадку, думал капитан. И скорее всего, по заключению Максимова это было связано все с тем же злополучным  дневником старика. «Не все так  просто, как казалось на первый взгляд, – играл он ручкой, раскручивая  и закручивая колпачок. –  Этот младший Конев ещё та штучка. Батя думал, что он сразу  расколется и чистосердечно  во всем признается, но не  тут-то было: прокол получился. Теперь он на меня накатывает: не смог, мол, ты его разговорить, не так встречу построил. Подхода, видите ли,  я  к нему не нашел. А как с ним  разговаривать, когда  я даже  не знаю, в чем его обвинять. Обвинять-то его,  и правда, пока  не в чем. Этот клад никто не видел. И вообще ещё неизвестно, существует ли он в природе. Вот Татьяна на мою голову подкинула работку. Угораздило же её услышать тот разговор! А я тоже хорош: как примерный студент сразу помчался к Бате. Но вообще, кто бы знал, что такая получится заморочка.  Дневник старика тоже никому на глаза не попадался. Хотя я теперь почти уверен, что скоро мы докопаемся до истины.  А дневник этот парень всё-таки  куда-то спрятал. Получить бы официальное разрешение на обыск – вот тогда бы  мы ему показали, где раки зимуют. Батя, тоже мне, как будто чего-то боится: тянет резину. А он за это время возьмет и все концы обрубит. Пока еще не поздно, надо бы  его прижать”.

За Коневым  Батя  приказал установить наружное наблюдение. В помощь Максимому он дал ещё  троих сотрудников. Такое обычно случалось нечасто.

– Узнайте образ жизни, связи, чем занимается, с кем встречается, – отдал он команду капитану. –  Мне нужны все материалы  об этом парне. Любые сведения представляют интерес.  Влезьте в его шкуру и подумайте, что бы вы сделали на его месте.

Через два дня полковник Батенчук  уже кое-что знал о Коневе. Из очередного сообщения Максимова следовало, что у него сейчас своё дело. Парень с инженерным образованием, занимается  бизнесом. Характеристику на него никто не дал – не было у предпринимателя Конева начальника, но на бывшей работе его характеризовали хорошо.

“Толковым был, подающим надежды молодым специалистом. Честен и отзывчив, – охарактеризовал его бывший  начальник. – Мог бы далеко пойти этот парень, если бы у нас остался, но, как обычно, лучшие люди уходят, а дерьмо остаётся. Ну что теперь о нём говорить – это отрезанный ломоть”.

Максимов ещё узнал, что молодой человек довольно коммуникабельный: у него много знакомых, ведёт активный образ жизни и встречается с двумя девицами.

– Вот самец, бляха, – сквозь зубы процедил полковник. – Мне бы его заботы и молодость. Одной ему, видишь ли,  мало – двум девкам голову морочит.

– В последние дни Конев встречался  с Серкиной Ниной, бывшей сотрудницей одного серьезного института, – докладывал Максимов. – Она из семьи военного. Родители – порядочные интеллигентные люди. Мы проверили. Девушка способная, везде хорошо училась. На бывшей работе о ней тоже дали положительные отзывы. Целеустремлённая, отличается напористостью. Совсем не женские качества. В институте до сих пор жалеют, что она уволилась. Да говорят, как-то неожиданно это получилось. С завлабом  не поладила, как я понял, не смогла ему  чего-то  доказать. А по-моему, главные причины –  молодость и её красота. На таких везде, знаете, как смотрят?

– Знаю, конечно. Что уж скрывать.

– С её данными в фотомодели бы податься, а не наукой заниматься. Очень интересная  девица. Такую увидишь, глаз не оторвёшь,  долго будешь вслед смотреть.

– Ну, капитан, ты даёшь! Я твоей жене скажу, чтобы прижала тебе хвост. Нечего на чужих женщин засматриваться.

– Да это так, лирическое отступление, товарищ полковник. Я продолжу. Одно время она подрабатывала на рынке, товар брала  на реализацию. А сейчас занимается продажей парфюмерии. С какой-то фирмой сотрудничает. Этот бизнес у нее относительно недавно. Дорогу вроде никому не перешла…

– Значит, говоришь красивая, деловая. Да, с такой, и правда, можно голову потерять.

– Вторая – это Максимчук Ольга. Почти моя однофамилица. Тоже хороша собой и  образованная девушка. Эта учится в аспирантуре, через год  защищает диссертацию.

– Серьезная девица, слов нет.

– Видно, любит его …

– Ладно, об этом потом. Про Максимчук я всё уже  знаю. Давай ближе к делу, что там ещё?

– Недавно на коневской иномарке  разбили габаритный фонарь, и с виновником аварии он встречался несколько раз. К сожалению, мы не установили его личность. Я думаю, что это были встречи по поводу расчёта за причинённый ущерб. Инспекцию они не вызывали. Авария не зарегистрирована.  Сейчас пытаемся его найти.

– Не нашли, значит, – завёлся  полковник, и на его лице задёргалась бровь. – Это надо было уже давно  сделать. Что вам мешало? У тебя теперь столько помощников. Только успевай командовать.

Максимов молча “проглотил” недовольство Бати. Возражать  было  глупо: прозевали  владельца “Жигулей” – дважды из-под носа уехал.

– А что всё-таки с дневником? Куда он  делся? У вас есть какие-нибудь предположения? Где его искать? Или, может, вообще его в природе  не было, а мы себе морочим голову.

– Дневник, вероятней всего, был, но для того, чтобы его найти, нужно провести в квартире обыск. Мне нужна санкция прокурора …

– Да вы что, в своём уме? – Полковник подскочил, как ужаленный. – Какая санкция? Кто нам её даст? Об этом сейчас и думать нечего. Пока надо  работать тихой сапой, как работаете, и об обыске  забудьте.

 18

 

Николай и Иван рано утром вышли по Оломокиту. К вечеру они рассчитывали дойти до зимовья, которое  стояло на этой длинной горной реке, на середине пути.

Теперь впереди шёл Николай, а за ним почти шаг в шаг – Иван. Клочков хорошо чувствовал тропу и быстро ориентировался на местности. Он шел молча и очень редко останавливался. Иван сразу определил, что темп у Клочкова намного выше, чем был у него. В первый час пути они почти в полтора раза  опередили его график. Ивану показалось, что у Николая рассчитано каждое  движение, каждый шаг. У Клочкова  был  длинный узкий рюкзак,  плотно облегавший   спину. Он пристёгивался к поясу широким ремнем, а сверху  заканчивался вровень с головой. С таким рюкзаком он  не перегибался, как Иван  под тяжестью своей непомерно  объемной и бесформенной ноши.  Висевшее на  плече ружьё делало  Николая  похожим на бывалого таёжника, каким его  обычно представляет простой  городской житель.

А Николай шёл и всю дорогу ломал голову над  рассказом Ивана.

“Почему же был один выходной след? Куда  делись те мужики – вся охрана?  Это же почти два отделения солдат. Совершенно ясно, что  из тайги вышел только  один. Но кто это, кто он? А может, это и был дед Ивана? Хотя он оказался в самом худшем положении. Со всех сторон существовала угроза его жизни: еды нет,  дорогу не знает, к людям подойти нельзя. Как в таких условиях можно выжить? Просто загадка. Всё, что рассказал Иван о своём любимом дедушке, скорей всего – враньё. Или можно предположить, что его дед был неплохим таёжником. Хотя кто теперь знает, каким он был: может, ему просто повезло. Чего в жизни только ни бывает!  А вообще, как можно выжить  в нашей  тайге, что  для этого нужно? Ну, ясное дело  – оружие или хотя бы удочка.  Летом есть грибы, ближе к осени уже ягоды пойдут. Значит, не считая подножного корма, хватит  одной  удочки. Получается, что если ты умеешь рыбачить, то с рыбой уже не пропадешь. Надо бы ещё поспрашивать Ивана насчет деда. Может, он чего-то вспомнит. Что он был за человек?  Ну вообще-то пока я представляю – вроде не тюха-матюха. Раз охранника  по голове  поленом хряпнул, значит – решительный был мужик”.

Они пересекли заболоченную долину, несколько раз переходили ручей и снова пошли вдоль него. Сейчас рюкзак  Ивану не казался  таким тяжёлым, как в первом переходе,  идти было  легко,  но он не привык так долго и быстро ходить. Усталости Иван пока  не чувствовал и  забыл о времени, а когда посмотрел на часы, то оказалось – они  идут больше  двух часов. А о  привале пока не было даже намёка.  Солнце припекало, воздух раскалился. Мокрой стала от пота спина, и, глядя на шагавшего Клочкова, Иван удивлялся его выносливости.

Пока  Иван не устал, он терпел, как мог. Подстраивался под шаг Клочкова, смотрел, куда тот идёт. Да и неудобно было показывать, что ты слабей напарника. Слабаков Иван сам не  любил.

Они долго шли по долине реки, медленно спускавшейся вниз. Потом поднимались на пологий открытый склон и снова спускались вниз. Часа через три  Николай  сделал первый привал. Сняв рюкзак,  он закурил и перемотал портянки. На его спине  Иван увидел большое мокрое пятно. Мокрой была и его шляпа. Покурив, Клочков вскочил и больше не присел. Он сбегал куда-то в сторону, а когда вернулся, схватился снова за рюкзак.

После привала у Ивана заныла рука.  На  ходу он оттягивал лямку рюкзака, массировал сустав. Острая боль постепенно прошла, и он вспомнил про ночное видение.

“Опять дедушка приходил. Я, кажется, помог ему изгнать оборотня. Этот медведь, значит, и есть тот самый оборотень. В нем была душа того лейтенанта.  Или, может, что-то я не так понял. Медведь это медведь, а оборотень – это оборотень. Я уже совсем запутался. Ну ладно, не в оборотне дело. Дедушке надо помочь. Значит, там, где они работали, есть месторождение, и его надо найти”.

Весь день они были в дороге и за это время только однажды пили чай и несколько раз ненадолго останавливались на привал. Они намотали километров  двадцать, но странное дело: сильной усталости Иван не чувствовал. Даже наоборот – с каждым шагом приходило какое-то удовлетворение и уверенность в себе.

“Они же выходили с металлом, – в очередной раз возвращаясь к  рассказанным Иваном событиям, думал Клочков. Он был таким же свежим, каким вышел с утра. – Если золота было  много, то это очень приличный вес, а его же надо нести. Значит, если  кто-то решил “мочить” охрану, то лучше всего это нужно было сделать где-нибудь поближе к поселку. Но слишком близко тоже нельзя, много риска. Мало ли кто мог бы их увидеть. Кстати, сколько же  они могли намыть? Надо уточнить  у Ивана,  сколько времени они работали. А вообще, что там уточнять, он откуда знает? Наверняка не меньше трёх месяцев – всё лето. Значит, если там шло нормальное золото, то даже на одной бутаре за смену можно снимать грамм по четыреста – пятьсот. Ну, прикинем – девятьсот за две смены.  Ну, пусть  даже восемьсот. Умножим на три месяца. Тьфу ты, на девяносто дней. Это значит… Это значит, что они намыли более семидесяти  килограмм. Ну, это, конечно, слишком много. Такое возможно только  при самом хорошем раскладе, а для этого должно быть очень приличное содержание металла, толково сделанная бутара, промывная колода и прочее и прочее. Естественно, пахать надо от зари до зари. Ну уж об этом  там, небось, было кому позаботиться.  А если …”

Он снова всё прикинул, и от  цифры, на которую  вышел, у него тоже захватило дух.

“Но это вполне реально. Вот теперь понятно, почему был только один выходной след. Он их  хлопнул и всё  забрал. Но вынести пятьдесят килограмм на себе!.. Нет, это невозможно. Даже тридцать он бы не потянул. С таким весом он бы не дошёл. А, вообще ему и не нужно было  всё выносить. Значит…”

От своих умозаключений Николая прошибло потом.  Он остановился и стал жадно пить воду. Горстями он подносил её ко рту и, не останавливаясь,  всё пил и пил. Вода бежала по лицу, стекала на одежду. Иван его не узнавал.

“Надо же, как он резко сдал, просто удивительно! Так ходко шёл и остановился. Наверное, Коля слишком выкладывался. Ну, конечно, он мне хотел показать, как нужно ходить по тайге. Вот и допоказывался … А я-то, лопух, по своей наивности  думал,  он такой здоровый. Оказывается, он шёл на пределе, высунув язык. Ну, значит, скоро привал”.

Иван тоже напился и вымыл лицо. Он уже хотел снять рюкзак и посидеть, но Клочков молча пошел дальше.

“Значит,  золото он где-то  спрятал в тайге. Ну, допустим, спрятал. Ну и хрен с ним, что толку! Это же тайга. Спрятал – считай, что никому  и никогда его  не найти: бог дал – бог взял. Хотя,  как спрячешь… – У Клочкова появились какие-то сомнения. Он задумался. – А может, и правда, спрятал? Но с тех пор, слава богу,  уже прошло больше полвека. За это время его давно можно было вынести. Даже если каждый год по килограмму  забирать и то… – Его снова прошибло потом. Опять стало жарко. – Нет там уже, конечно,  никакого золота – его давно забрали. Забрали наверняка. А вообще, кто знает,  может, оно там и лежит, – вдруг опять засомневался Клочков. И он снова вернулся к началу тех событий. – Это было как раз в сорок первом. Началась война, и тот, кто вышел из тайги, мог загреметь на фронт. Тем более это был охранник,  значит – вояка. Может, даже и не рядовой охранник. Скорее всего, так оно и было. У кого были  карты и документы, кто знал, сколько золота добыли? Всё это мог знать только начальник. Значит, что получается? Вначале он дал команду расстрелять зэков, а потом, видать, сам прикончил охрану. Но как же он это  сделал? Должен  быть какой-то повод или случай.  Один же он не мог их всех убить. Спровоцировал нападение?  Но это же нужно было как-то так организовать, а  то по запарке и тебя хлопнут. Значит, должно было быть какое-то подходящее место. Раз дед Ивана  не услышал выстрелов, то это было где-то  далеко впереди или в стороне от него, а может, была гроза? Нет, это отпадает. Осенью гроза… Здесь такого не бывает.  Скорее всего – сильный северный или северо-восточный ветер. Ну, конечно, осенью как раз и дуют такие ветра. И  если ты идёшь сзади, то, естественно, ничего не услышишь. Да, небось, они ещё стояли где-нибудь  на реке. Иванов дед  вроде бы   там и   хватился, что пошёл один след”.

Прибежала Чара. Она покрутилась возле Николая, показывая, что  вот я здесь, никуда не потерялась. Хозяин даже не обратил на неё внимания, и собака  снова убежала. Скоро в стороне послышался её звонкий лай.

“А почему же на следующее  утро дед Ивана не подошёл к брошенной стоянке? Раз   не было еды, то  там как раз  и  можно было  пошакалить: вдруг бы что-то отломилось. Да тот же окурок. Когда хочешь есть и курить, пойдешь на всё и даже помоями будешь питаться. Бывшие зэки  этого не скрывали. То есть, это было  в порядке вещей –  так сказать, борьба за выживание. Почему же он всё-таки не подошёл к стоянке? Значит, был сыт. Река. Вот в этом, видно, и вся причина: как они вышли на большую реку, он стал рыбачить и прозевал  стоянку. Но для этого нужна удочка. А из чего её сделаешь? Сплошная головоломка. Но не решив её, трудно будет чего-то  искать. Тут дело не только в поисках лагеря. Чувствую,  всё закручено  намного туже”.

На поваленной лиственнице сидел юркий бурундучок. Своими маленькими глазками он смотрел на приближающихся людей. Может быть, он никогда их не видел и совсем не знал, кто это такие, поэтому любопытство взяло верх над осторожностью. Он долго смотрел, но стоило  Николаю сделать ещё шаг в его сторону, бурундучка как ветром сдуло: пискнув, он скатился вниз.

“Возможно, как  только они вышли на Маймакан, дед уловил  направление движения  и остановился  порыбачить. Может, он даже сплел  морду. На это тоже ушло время. Ну и сама рыбалка.  Если рыба уже попёрла вниз, то ему пришлось попотеть: рыбалка была  неважнецкая. Он мог простоять полдня, да так ничего не поймать. Ладно, допустим, наловил, наелся и рванул их догонять. Тут ему уже, конечно,  было  не до стоянки. Ему некогда и незачем  её было искать –  надо было догонять шедших впереди.  А  на следующий  день он хватился и увидел, что впереди прошёл только один человек. И, не задумываясь, рванул за ним. Ну, теперь  хоть что-то стало проясняться, а так ли это было  на самом деле или нет, об этом теперь трудно сказать, но если следовать этой версии, то получается, что надо искать по Маймакану. Произошло это, возможно, где-то на третий или четвёртый день пути. Значит, то место должно быть не более чем в сорока или пятидесяти километрах ниже устья Курунга. Но как  теперь его найти? Это, конечно, проблема! Всё-таки столько времени  прошло”.

К вечеру добрались до зимовья. Климат здесь  был помягче, чем возле озёр, и это чувствовалось по окружающей растительности. На берегу росли большие тополя и высокий тальник. Местами встречалась береза и рябина. Среди больших деревьев Иван увидел  развалины какого-то старого строения с провалившейся крышей и разбитыми окнами. Всё вокруг  заросло густой травой и мелким кустарником.

“Но как тут  останавливаться? Это даже смешно”, – расхаживая по полянке, думал Иван. Под ногу попала стеклянная банка. Он её отфутболил и снял рюкзак.

Николай, как будто угадав его мысли, похлопал Ивана по плечу.

– Не переживай. Сейчас мы приведём её в порядок. Эта избушка той же геологической партии, что и моё зимовьё. В этом районе  геологи построили их  по основным маршрутам. В среднем все они стоят  на расстоянии дневного перехода друг от друга. Если знаешь, где избушка, то уже не пропадешь.

Он  снял рюкзак  и вытащил чайник.

– Я в позапрошлом году её случайно нашёл. Останавливаться тогда не стал, а про себя отметил. Думал, вдруг когда-нибудь  пригодится, и вот видишь…

Ивана он  не убедил, и тот всё думал: как же они тут будут ночевать? Кругом столетняя грязь, плесень на стенах, окон нет. Словом, развалюха, в которую даже заходить-то страшно.

Тем временем Николай срубил тонкую лиственницу, очистил от  веток. Толстым концом  вогнал её в каменистую землю. Палка вошла совсем неглубоко. Пришлось её придавить. Под  палку Клочков подставил три камня, положив их друг на друга. Получился таган. Клочков быстро вскипятил чай, поставил варить кашу.

– Сейчас чайку хватанём, а потом перекусим. – И стал жадно пить. Чай обжигал. – Ваня, ну что ты страдаешь?Все будет нормально, – увидев кислое выражение на лице Ивана, успокоил его  Николай. – Главное, что стены целые и печка не полностью проржавела. Всё остальное – мелочи жизни.

Они почистили избушку, подремонтировали нары, а окна затянули полиэтиленовой пленкой. Николай затопил печку и над ней развесил веники, которые успел навязать из стланика. Из трубы повалил густой  дым. Ветром его сдувало вниз по долине. Он стелился вдоль берега, заволакивая  всё пространство.

Перед сном  зимовье хорошо протопилось.  Стойкий запах хвои поглотил все остальные, и трудно было поверить, что эта развалюха недавно казалась такой безжизненной. На нарах они расстелили   чехлы  от спальных мешков с белыми  вкладышами, вставленными  внутрь, и  улеглись.

-Тишина, – тихо зашептал Иван, – и вокруг медведи бродят. Они нас пасут…

– Ваня, ты  вспомни, –  зевнул Клочков, – твой дед умел рыбачить?

– Ну, конечно. Мои родители раньше жили на реке. Это потом они в город перебрались. У нас все в роду рыбалкой  промышляли. Я тоже рыбачу и даже   морды сам плету.

– А ты не припомнишь, твой  дед по дороге рыбой  не питался?

Иван молча пожал плечами, и  стало слышно, как он заёрзал на нарах. “Вот озадачил, – подумал он, – это выглядит примерно так же, если бы он спросил,  что  моя бабушка ела перед смертью”.

– Ну ты даешь! Попроще ничего не мог спросить?

– А ты попробуй вспомни.  Крючок, леска, нитка – тебе такие  ассоциации ничего не говорят?

Тут Иван снова заёрзал на нарах и тяжело вздохнул.

– На какой-то  стоянке он нашёл павшего коня, которого медведь задрал. Это был конь какого-то охранника, которого отправили за продуктами. Вот там он, кажется,  надрал волоса с конского хвоста. Так дядя рассказывал. Только я не помню, для чего  он ему понадобился.

– Рыбачить. Вместо лески. Понял теперь?

Наступила тишина. Стало слышно, как шумит горная река, где-то рядом закричал куличок.

– Ладно, давай  спи, а то завтра придётся под открытым небом ночевать. В том краю я больше  не знаю ни одного зимовья.  Хотя… ещё одно  должно  быть возле устья.

 19

 

Узнав о непрошеных гостях, Нина не шутку всполошилась, но быстро взяла себя в руки.

– Из дома  ничего не пропало?

– Всё на месте, но самое неприятное, что покопались в одной папочке. Мне бы очень не  хотелось …

Борис не договорил и, тяжело вздохнув, стал мять носовой платок.

– Ладно, Боря, успокойся. Это пока не главное, сейчас надо разобраться с Ольгой. Кому она рассказала об этом дневнике? От кого можно ожидать очередных сюрпризов? А эти ребята сразу берут быка за рога, но они очень спешат и делают ошибки, для профессионалов непростительно.

После чая Нина открыла большой географический атлас.

–  Вот смотри. Я всё нашла, – сказала  она Борису. – На  этой карте хорошо видно, что  из Хатырыка дорога идёт на Оллонокон.  А сам аэропорт находится в небольшом посёлке – километрах  в ста южнее Хатырыка. То есть, получается туда нам даже ехать не нужно: всё можно будет решить на месте. В том районе, который нас интересует,  очень высокие горы и даже есть отметки до двух  тысяч метров  над уровнем моря. И, кстати,  очень красивые  места.

В большом фотоальбоме были запечатлены  пейзажи с горными  реками и озёрами.  Вершины многих  гор  покрывал снег, а пониже рос густой  лес. На одном снимке они даже увидели горных баранов, стоявших на крутом обрыве. В их красивом облике угадывалось что-то стремительное. Казалось, еще мгновенье, и бараны камнем устремятся вниз.

– Вылетать можно из этого аэропорта вертолётом, – продолжала девушка. – Если же идти пешком, то удобней всего на машине добраться до устья  реки Лекуаны. Но это очень далеко и оттуда до нашей точки дойти просто  невозможно. Да, вот ещё. Я почитала литературу и поняла, что тайга там не мёд: места труднопроходимые, бурные реки и  высокие горы. Ты слышишь, высокие. Превышения  составляют несколько сотен метров, а местами достигают и полутора километров.

Бориса это пока  особо не беспокоило. Больше всего его сейчас  интересовало,  есть ли в том аэропорту  вертолёт и во сколько обойдется  этот полёт.

– Я думаю, немало, – стал он философствовать перед Ниной. – Там же большие накладные расходы. Какой-то повышенный коэффициент. Ну, одним словом,  Север.

– Я туда уже позвонила, мне сказали, что  у них сейчас летает один вертолёт, дали расценки на полёты. Ты знаешь, теперь чартерный рейс можно заказать хоть на луну, только плати. Заявку могут выполнить и за наличный расчёт, и, как я поняла, сделают это с огромным удовольствием. Только оплата  в оба конца, правда, если найдутся попутчики, то это обойдется дешевле.

Такой оперативности от Нины Борис не ожидал и был весьма удивлен. По карте он подсчитал  расстояние до места. Получилось, что для полёта в  одну сторону  им  понадобится  больше часа  вертолётного времени, а  с обратной дорогой – пять часов.

– Всё, что нажито непосильным трудом, придётся отдать, – с сарказмом сказал  Борис. – Отдать и, может быть, даже напрасно. Ты представляешь, во сколько нам обойдётся эта экспедиция?  Нет, ты пока этого даже представить не можешь. Это –   машина и моя забегаловка.

“Ещё не поздно отказаться, – подумал он  про себя. – Надо только окончательно решить: да или нет. Время ещё есть, всё зависит  только от меня,  от меня одного “.  Борис решил идти до конца. Любой ценой он хотел добраться до дедова тайника.

Потенциальным покупателем шашлычной был Ашот. Однако из-за рэкетиров он мог  отказаться или попытаться сильно  сбить цену, поэтому, чтобы не отдавать её за бесценок, Борис стал  параллельно прорабатывать ещё один  вариант. Он нашёл человека, который будто бы готов купить шашлычную, он собирается там открыть  киоск по продаже ликеро-водочных  напитков. Этот лжепокупатель мог убедить любого, однако главное заключалось в том, как к этому отнесется сам Ашот.

Последние дни Борис крутился, как белка в колесе, и на какое-то время выпустил из виду геодезиста, но вскоре тот сам его  нашёл.

– Двадцатипяти- и полстатысячные листы найти не удалось, – едва поздоровавшись, перешёл к делу Николай Иванович, – а вот упрощенную копию сотки и двухсотку я принёс. Вы даже не представляете, чего мне это стоило! Вообще это дело очень серьёзное. Этих материалов почти нигде нет, а там, где они могут быть, их  просто так   не возьмешь. Но тут, надо сказать, вам повезло. И повезло из-за того, что это очень труднодоступный район и ничего стратегического там нет. Одним словом,  тайга.

Для пущей важности он рассказал  о своих давних знакомствах с нужными людьми, благодаря которым нашёл эти карты.

– Ох, уж эти туристы! – сокрушался геодезист. –  И зачем туда лезть? Вы, наверное, порог хотите посмотреть? Вижу, из-за него  в такую даль навострились. Вот это он и есть, – показал на карте Николай Иванович.

– Но, смотрите, осторожно: порог очень серьёзный,  сильное течение, высокая волна – не дай бог в воде оказаться. Будете  сплавляться, обязательно наденьте спасательные жилеты и, смотрите, без них даже к лодке не подходите. Вообще, по карте видно, что вся эта горная река тоже не подарок. Посмотрите, – он показал на карту, – в районе порога  русло сужается и скорость течения заметно увеличивается. Не дай бог там могут оказаться подводные камни. Лучше не рискуйте, мне кажется, этот порог можно спокойно обойти по левому берегу. По правому идёт прижим – он не проходной, а левый берег вполне нормальный и, по-видимому, пологий. Вообще-то, на будущее я бы вам посоветовал  обзавестись вот таким прибором.

Из кейса он вытащил  какое-то устройство, похожее на телефонную трубку с  небольшой антенной.

– Это навигатор “Магеллан – 2”, служит для привязки на местности. С таким приборчиком никогда не заблудишься. Он определяет координаты, и если у тебя есть карта с координатной сетью, то  тут же сможешь  определить своё местонахождение. Кстати, работает через спутник связи.

Николай Иванович  включил прибор. На табло высветились цифры. Борис увидел градусы, минуты и секунды.

– Вот это  наша привязка. Сейчас эту точку можно было бы вынести на карту местности, но, к величайшему сожалению, её нет. Смотрите, – он показал на экран, – а над нами сейчас болтается три  спутника. Вот с этим мы связались. – На экране мигала одна  точка. – Ну ладно, желаю удачи!

 20

 

Капитан  Максимов  отправил запрос на Конева в Магадан, где раньше находился Дальстрой МВД СССР. Этому ведомству Берии подчинялись все лагеря Северо-Востока страны. В своё время оно было мощной структурой с неограниченными возможностями, которую нередко даже называли “государством в государстве”. В официальных документах значилось, что создали его для освоения северных территорий страны. Методы освоения – применение бесплатной рабочей силы. Армия заключенных  быстро заполнила лагеря. Заработал живой конвейер, но маховик, приводивший его в движение, вращался только в одну сторону. Арестованных отправляли в лагеря, часто на место тех, кого уже не было в живых. Разработка месторождений полезных ископаемых требовала свежих вливаний мускульной силы. После смерти Сталина живой конвейер остановился, и тысячи заключенных оказались за воротами лагерей, а  в мерзлой земле навсегда остались тела  погибших. Документы живых и мертвых – всех тех, кто был связан с этим ведомством, – сохранили и  надёжно спрятали.

На них  и рассчитывал Максимов, посылая этот запрос по адресу, подсказанному Батенчуком. И скоро он получил ответ. Лейтенант НКВД Конев Борис Никитович командовал лагерем особого назначения, который находился в районе посёлка №7, расположенного  по трассе Магадан – Хатырык. Заключенные проводили изыскательские работы на золото. В лагере служило четырнадцать человек рядового и сержантского состава. Это  был мобильный отряд, который мог самостоятельно передвигаться по тайге с помощью вьючного транспорта. Связь с ним оборвалась сразу, как только они ушли с пересыльного лагеря. То есть, последние сведения относились к апрелю 1941 года. После этого о судьбе ни одного из тех, кто ушел, ничего неизвестно.

– Значит, без вести пропали, – прочитав, заключил Батя. –  Я думаю, что у них  нет списков  заключенных, которые там сидели.  Это же дела давно минувших дней, хотя чем черт не шутит, может, повезёт. Так что, капитан, нужно ещё раз отправить запрос. Попроси, пусть перечислят всех поименно.

Позвонили, и Батя, растолковав о каких-то овощах, снова вернулся к этому делу.

– Без вести пропали… А как же  Конев жив остался? Это мне совсем непонятно. И как он вышел из тайги, что об этом никто не узнал? Всё равно остались бы какие-нибудь следы. Человек даже попал на фронт. Он  должен был обратиться в свои органы. В Дальстрое, между прочим, всегда был порядок. Эту бухгалтерию, скажу я тебе, они освоили хорошо и вели безукоризненно. Тут к ним не придерёшься. Значит, надо думать, как он мог попасть в Советскую Армию. Я пока не пойму, как ему удалось миновать свою “контору” и, главное,  зачем?

– Может, они его в каких-то  списках  не учли. Ну, просто пропустили или даже не было на него никаких материалов. Вышел он, допустим, где-нибудь за двести километров от тех мест, где были лагеря, узнал, что началась война, обратился в первый попавшийся военкомат и оттуда сразу загремел на фронт. Кому там нужно было сообщать о нем в Дальстрой. Война же – не до него.

– Ладно, допускаю. Но, скажи мне, зачем ему нужно было рваться на фронт? У него же была броня. Такие люди  нужны  были в тылу.

– Я думаю, он был патриотом, – начал философствовать Максимов, время от времени поглаживая затылок. – Понимаете, он очень хотел воевать, но знал, что его не отпустят – вот и пришлось поступить таким хитрым образом.

– Допускаю, капитан. Патриотизм – великое дело. Если бы наши люди не были патриотами своего Отечества и  не сплотились   в трудное военное время, то кто знает, как долго бы мы ещё воевали и как  бы  закончилась  война. Но мне кажется – всё дело в другом: он просто хотел замести следы и  затеряться. Короче, над  делом Конева продолжайте работать. Ещё раз запросите материалы. Пусть пришлют всё, что у них есть по этому делу. И попросите ещё списки фронтовиков. Если мы их получим, то сможем отработать вашу версию.

Не прошло и двух недель, как  Батя получил документы из Магадана. В конверте лежало три списка. В одном из них он увидел фамилии заключенных. К сожалению,  они ничего ему не говорили, и этот список он отложил  в сторону. В том, который был покороче, он прочитал о сотрудниках энкавэдэ лагеря особого назначения. Нашел там Батя и лейтенанта Конева, а вот в длинном списке фронтовиков  Конева он не увидел. Не увидел он там и ни одного охранника из коневской команды.

– Вот видишь, нет их ни среди мертвых, ни среди живых, – обратился он к капитану Максимову, которого вызвал к себе и тот теперь разбирался с двумя однофамильцами. – Никто из них не попал на фронт. Значит, по документам следует, что все они действительно пропали где-то в тайге, и  нам пока ничего не остается, как  согласиться с этим фактом. Их трупов никто не находил, не находили и следов того лагеря. Словом, мужики как в воду канули. Всё бы, может, так и было, если бы не объявился вдруг один из этих без вести пропавших – лейтенант Конев. Правда, мы узнали об этом только спустя полвека, но всё-таки узнали, и теперь можно говорить, что мы потянули за ниточку очень старого и донельзя запутанного клубка. Да, заварили мы кашу, капитан, – тяжело вздохнул полковник. – Теперь её надо как-то расхлёбывать, иначе нас просто не поймут.

В том, что это именно тот самый Конев Борис Никитович, Батя теперь ни на минуту не сомневался. Фамилия, имя и отчество везде совпадали. Только в одном списке получалась какая-то путаница с годом рождения, но если допустить, что одна цифра не пропечаталась, то всё остальное полностью  совпадало, тем более у Конева были не такие уж распространенные имя и отчество, чтобы с кем-то спутать.

– Только куда делись остальные, капитан?

– Товарищ полковник, а может, они все таким же образом, как Конев, на фронт попали. Пришли все вместе в один военкомат и их забрали.

– Конечно, я этого не исключаю. Придется проверять все списки по линии военкомата.

Дело Конева давно вытеснило все остальные дела и заполнило Батенчука  без остатка. О нём он, наконец, доложил по инстанции и получил добро на продолжение. Он даже не ожидал, что это, казалось бы, высосанное из пальца дело  вызовет такой живой интерес у генерала.

– Желтый металл уже однажды принёс зло и  может наделать  ещё немало бед. Поэтому его нужно побыстрее  найти и вернуть государству.

В большом генеральском кабинете эти слова  прозвучали  как напутствие на выполнение задания.  И полковник Батенчук отнесся к нему с  полной ответственностью человека,  всю сознательную жизнь прослужившего в органах внутренних дел.

Из задумчивости его вывел Максимов. Он принёс новое сообщение из далёкого Хатырыка, куда тянулась эта ниточка.

– Товарищ полковник, какой-то молодой человек интересовался там  сталинским лагерем заключенных. Он всем говорил, что ищет лагерь, где провёл молодость его дед. Никто про такой  лагерь не слышал, и по всем документам его там не было. Может, он как раз и ищет лагерь Конева?

– Фамилия молодого человека?

Максимов пожал плечами.

– Никто не знает. Я пытался установить, ничего не получилось.

– Как никто не знает? – стукнул кулаком по столу Батя. – Он заходил в разные организации, спрашивал и им не поинтересовались? Ну и дела! И что, документов никто не потребовал?

– Выходит, так. Это же не столица.

– А что, только в столице документы спрашивают?..

– Единственное, что я узнал – он не местный.

– Но он же не с луны свалился. Где-то останавливался, возможно, у кого-то даже жил. В посёлке любой новый человек на виду. Значит, он не мог, как птица Феникс, возникнуть из ничего. Откуда-то он же появился.  Кто-то о нём все равно знает. Попроси наших коллег, пусть  им позанимаются.

– Я уже спрашивал. Они отказались. Говорят, своих дел невпроворот. Людей не хватает.

– Тогда придётся кого-то туда посылать. Надо  самим разобраться на месте, а заодно поработать с военкоматом. Подумайте, кого отправить.

– У меня есть ещё сообщение, – сказал Максимов. – Конев усиленно ищет навигатор.

Батя поднял на него глаза, и в его взгляде Максимов увидел полное недоумение.

– Это что еще такое?…

– Это прибор для определения географических координат. Без каких-либо вычислений можно установить, где мы с вами находимся. Он хочет найти клад, а этот прибор, по-видимому, может помочь. Товарищ полковник, мы навели справки  об этом навигаторе и кое-что  узнали. Выпускают его немцы. У нас в стране таких приборов пока нет. По своей сути этот навигатор должен быть запрещён. То есть,  это шпионская штучка.

– Вот это новость!

Глаза у Бати заблестели. Было видно, что это сообщение его обрадовало и в то же время озадачило.

– Ну что я могу сказать: хорошо, капитан. Очень хорошо. Это ваше сообщение наталкивает меня на определённые мысли. В этом деле мы  выходим на качественно новый уровень. Это уже совершенно другой виток спирали. Дело  нашего “подопечного” склоняется в сторону  шпиономанства. Интересно, не правда ли? Вначале были поиски  клада, а теперь новые шпионские технологии  по сбору информации. Это уже  серьезная заявка. Вы точно выяснили о назначении этого прибора? А то вдруг окажется, что это какой-нибудь барометр или психрометр. Вот смеха будет.

– Исключено. Я проконсультировался в Центре новых технологий, и вот аннотация навигатора.

Батя прочитал  и остался доволен.

– Кто его знает, может, в  стране до сих пор еще не было подобных прецедентов, и мы первые обратим внимание соответствующих органов на такие заморские игрушки. Это же, и правда, угроза нашей безопасности. Представляете, что может случиться, если каждый начнет определять координаты стратегических объектов?

 

 21

Ниже по течению Оломокит стал шире, появились протоки,  между которыми  попадались даже большие  островки.  На них росли такие же деревья, как по всей долине, и если бы не разделявшая их водная преграда, можно было даже подумать, что это берег реки. Соломыт, куда они шли,  начинался высоко в горах и впадал в главную водную артерию района – Маймакан. По словам Клочкова, это была большая горная река, которую даже в малую воду вброд не перейти. В устье Оломокита Клочков хотел порыбачить. Озерная пелядь ему надоела, и теперь он думал поймать ленка, а если повезет –  тайменя.

Однообразие их перехода нарушил  пролетевший вертолёт. Он неожиданно показался из-за гор и звенящим звуком  наполнил тайгу.  Николай  даже остановился и проводил его взглядом. Через некоторое время  звук  стих, и  Ивану  показалось, что вертолёт сел где-то за горой.

– Странно, – нарушил молчание Николай. – Кого это  сюда занесло? Может, старатели? Вроде не должны бы. Недавно к ним залетали. Сейчас часто не полетаешь – слишком дорогое удовольствие.

– А может, санрейс? От болезни никто не застрахован.

– Это вполне вероятно.

Назад вертолёт не  возвращался, и, постояв, они пошли дальше. Впереди залаяла Чара. Весь этот переход  она  бежала  где-то сзади, и её не было видно и слышно, но как только  долина реки стала шире, собака стала убегать вперед  или  бежала  параллельным курсом.

Возле ручья Николай заметил примятую траву, и ему показалось, что это следы человека. Потом он засомневался и подумал, что тут их быть не может. Чара убежала вперед, и вскоре послышался её лай. Тропа  пошла под склоном крутой сопки, заросшей лиственницами и кустами высокого лохматого стланика. Ветки больно стегали Николая по лицу, но ходьба его  снова  вернула  к событиям тех давно минувших дней.

Впереди  вовсю лаяла Чара. Её лай не приближался и не удалялся. Если бы не тайга, то можно было бы подумать, что она сидит на цепи. Но лаяла она не так злобно, как на медведя или сохатого, и Николай решил, что это белка.

Они  только  подошли к повороту долины, как  перед ними неожиданно выскочили два человека в камуфляжной одежде с автоматами в руках.

– Стой, стрелять будем! – Сзади раздался шум раздвигаемых веток, и подбежавшие взяли их в плотное кольцо.

– Ложись! Лицом к земле! – кричали люди в камуфляже, толкая их автоматами. Николай, среагировав, сразу подчинился команде.  Иван  растерялся и на секунду замешкался. Его толкнули,  и,  пробежав несколько шагов вперёд, он  упал. Рюкзаком придавило к земле, ствол ружья больно ударил по голове.

– Рюкзаки и оружие снять! – командовал кто-то стоявший над  ним. Лёжа снимать было неудобно, он хотел встать, но его снова  толкнули. Потом им приказали встать.

Иван поднялся и  увидел, что  со всех сторон они окружены  автоматчиками, рослыми парнями примерно его возраста. Только один был пониже и  худощавей. Он понял, что  это  спецназовцы. Больше всех кричал и суетился самый  здоровый, который, видимо, был  старшим. Их поставили рядом и стали допрашивать.

– Документы есть?

Иван  сделал движение в сторону рюкзака, но его сразу остановили.  Выручил Николай.

– Да вы что, ребята,  мы же из посёлка. Идем на Соломыт порыбачить.

– Вытаскивай  металл! – перебил его спецназовец, угрожающе передернув затвор автомата.

– Какой металл? Ребята, да вы нас с кем-то спутали, – сказал Николай.

– Ты тут дуру не гони, – наседал здоровяк. Автомат он держал наготове. – Обыщите их! – приказал он подчинённым.

У них вывернули карманы, заставили раздеться. Процедура была унизительной, но под прицелом пяти автоматов можно было потерпеть.  Металла нигде не было, и от этого  спецназовцы завелись ещё больше.

– … вашу мать, а ну  вытряхивайте рюкзаки!  Быстро, вот сюда. – Здоровяк ткнул пальцем возле ног. Николай  медленно развязал  рюкзак и спокойно стал вытаскивать  своё имущество.

– Ты что, б…, с нами играть собираешься? – матюгнулся спецназовец. Он оттолкнул Николая, схватил рюкзак и стал его трясти. Всё посыпалось на землю. То же самое он сделал и с рюкзаком Ивана. Спецназовцы сапогами сгребли  их снаряжение в две кучи и стали  разбирать. Они заглядывали в мешочки с крупой, разворачивали свертки с продуктами, но ничего того, что они искали, не обнаружили. Тогда они принялись за одежду, осторожно перетряхивая её, словно это было  грязное бельё.

– Куда спрятали? – не выдержав, подскочил к Николаю один из досматривавших. – Говори, где?  Он замахнулся, но Николай резко  уклонился, и кулак пролетел мимо. Он приготовился повторить, но тут залаяла Чара. Она подбежала к обидчику. Николай с трудом  её остановил.

– Если твоя собака  ещё раз  дёрнется, я её  пристрелю. – Спецназовец опять матюгнулся.

– Вася, давай сначала закончим, – сказал главный, – а потом ты их хоть убивай. Мне не жалко.

Спецназовцы ничего не нашли  и тогда  они стали пинать их  вещи и продукты.  Разноцветными лоскутами, как заплатками на красивом покрывале, была покрыта зеленая трава и мох. В кусты улетел противень. Из полиэтиленового  пакета шустрый круглолицый вытащил карту.

– Товарищ сержант, посмотрите, – показал он здоровяку. –  На этой карте нарисован какой-то  квадрат.

К ним подошёл худощавый. В этой “разборке”  он не участвовал и до этого только наблюдал за происходящим. Из пакета спецназовец молча вытащил  паспорт и не спеша пролистал.

– Вот  этот квадрат – в верховьях Уйгура, – ткнул круглолицый спецназовец в карту. –  Это на крайнем северо-западе листа. Вот здесь.

Взгляд сержанта ненадолго  задержался  на небольшой площади, выделенной шариковой ручкой, и он уставился на Ивана. Было видно, что такую карту он видит не первый раз. Зато худощавый сверлил её глазами. Особенно его интересовала  та площадь, которая была выделена на карте.

– Это что  за квадрат? – не вдаваясь в детали, спросил он парня. – Туда идете?

Иван замахал головой, всем своим видом показывая, что они идут не туда и квадрат тут ни причём.

– Далеко собрались, господа, далеко, – издевательски заявил сержант.

– На Соломыт мы идём. Это  здесь рядом.

– Ну, раз на Соломыт, значит, вам карта на х… не нужна, – сердито сказал сержант. Он злобно улыбнулся. – И так дойдёте, не маленькие.

Он свернул карту  и положил в карман.

– Если понадобится, то нас найдёте в райотделе. Двести второй кабинет.

Иван не ожидал такого поворота дела, но карту отдавать было нельзя.

– Товарищ сержант, мы же заблудимся в тайге. Как в тайге без карты?

Сержант был неумолим. С невозмутимым видом  он  смотрел на Ивана. Было видно, что это ему доставляет  безмерное удовольствие.

– Ничего с тобой не случится, здесь рядом. Тебя друг выведет. Я вижу, он поопытней.

Николай тоже пытался уговорить сержанта, но тот даже взревел.

– Вы сейчас  довыступаетесь, ещё и оружие заберём. У вас нет разрешения. Но на это я пока закрою глаза, а в следующий раз если попадетесь, заберем. Так и знайте.

Он разошёлся, как закипевший самовар, приписывая ребятам все мыслимые и немыслимые грехи. Это вывело спокойного Николая из равновесия, он вспылил и пригрозил  пожаловаться начальству.

– Я тебе, б…, пожалуюсь. – взревел сержант. – Я тебе покажу, как жаловаться. На всю жизнь забудешь, как это делать.  Ты не забывай, что мы в тайге. – Стволом автомата он резко толкнул его в грудь.

– Потише, начальник, я всё понял. Только за нами ещё люди идут, а в тайге тоже есть глаза и уши.

– Кто же там ещё идёт? Ты мне тут  сказки не рассказывай. Никого там нет.

Николай  всё-таки  озадачил сержанта. На его лице промелькнула растерянность.

– Ладно, хрен с тобой, забирай свою карту. Теперь мы и так знаем, где вас искать. Если надо будет,  из-под земли достанем.

Еще засветло ребята дошли до устья Оломокита, и Николай решил  порыбачить.

– Тут конкурентов у нас нет. Я думаю, спецназовцы сюда не попрутся,  для них это очень далеко.

После досмотра в его рюкзаке был полнейший беспорядок. Тряпки перемешались с нехитрым снаряжением, но больше всего пострадало содержимое брезентового  мешка, где  лежала “кухня”. Так называл Клочков всё, что относилось к приготовлению еды. Самое неприятное – разорвался пакет с  мукой.

– Николай, а откуда они там взялись?  В тайге спецназ! Кого же они ловят? Тут ни души. Это же не город.

Клочков вытащил  поржавевшую жестяную банку из-под леденцов. Здесь  у него лежали рыболовные снасти. Заблестели блесны.

– Я думаю, золотарей, –  отложив одну мушку, сказал Николай. – Здесь за горами,  относительно недалеко, стоит артель старателей. Золотишко моют. Видать, кто-то стукнул – вот они их  и пасут. Обычно такие делами занимается “Дагестанзолото” – это их хлеб.

Иван не понял и переспросил.

– Ну дагестанцы или другие кавказцы. Их тут “дагами” называют. У  этих ребят  по всей Колыме свои люди. Ну а в том месте, где нас встретили  спецназовцы,  они,  видать, на Оломокит выходят, а дальше на Маймакан и  по нему  сплавляются. Странно вообще-то получается, – задумался Клочков, – зачем им сюда через горы забираться?

– А что они их, ближе поймать не могли?

– Да и я сейчас  также подумал. А может, они  тебе сели на хвост? Ты же в посёлке  бегал по разным инстанциям. Зачем-то бывший лагерь зэков ищешь, интересуешься репрессированными. Разве ты не знаешь, что у нас  такие дела  не приветствуют? Так что, может, весь сыр-бор-то  из-за тебя? Если это так, то дела наши несладки, это очень опасно. Как бы они теперь не стали нас отслеживать, поэтому больше им  лучше не попадаться.

Николай взял полиэтиленовый пакет с полотенцем  и пошёл к реке. Было слышно, как он плещется в холодной воде и фыркает от удовольствия.

– А спецназовцев забросил тот вертолёт, который пролетал, –  вымывшись, подошёл он к  костру. – И надо же  было,  ни раньше не позже, а именно сегодня они там оказались, как  будто всё точно просчитали. Там и место такое, что его не обойдешь. Ну грамотеи.

Николай быстро попил чай и, сделав удочку, ушёл рыбачить. Вместо наживки Клочков  прицепил  лохматую рыжую мушку, сделанную из птичьего пера. Она была  похожа на гусеницу, её украшали даже похожие  зеленые  полоски, которыми служили защитные нитки. Издалека Иван видел, как Николай бегал по берегу, забрасывал в ямки свою лохматую гусеницу, но с клевом, видно, ничего  не получалось. Он даже подумал, что рыбы тут нет и Николай сейчас завяжет. Но после нескольких успешных забросов в одной яме ему попалось три приличных хариуса. Самый крупный  был с большим цветастым плавником. Выброшенный на берег, он недолго подёргался, показав свою красоту, и затих. Закрылся его яркий плавник, поблекла игравшая в лучах вечернего солнца чешуя.

После этого у Николая  как обрубило: ни одной поклёвки. Перекат бурунами пересекал  реку. Возле берега вода сливалась между крупных камней, и мощная струя устремлялась в глубокую яму. Забрасывать здесь можно было прямо  с крутого обрывистого  берега, просматривая сверху всю яму. Видно, это место и имел в виду Николай, когда говорил о рыбалке на устье. При первом же забросе он почувствовал резкий рывок.  Леска натянулась и зазвенела, как струна. Он потянул на себя, рыба  стала сопротивляться. От непомерной нагрузки удочка выгнулась дугой и, казалось, что ещё немного и она не выдержит. Николай медленно подтянул рыбу к берегу и спокойно снял с крючка. Это оказался приличный ленок. Следом он поймал еще двух поменьше.

Прямо на угли Клочков поставил  небольшой низкий  противень. Скоро в нём заскворчало, а возле зимовья вкусно запахло жареной рыбой. Прибежала Чара. Чувствуя остроту момента, она побродила возле рюкзаков и улеглась рядом с костром. Собака  наблюдала за происходящим процессом, облизываясь. Рыба жарилась быстро, и Николай только успевал снимать подрумянившиеся куски,  подкладывая очередные. Получилось две большие миски. О хариусе Иван только знал, что эта рыба похожа на форель, но его вкус превзошёл все  ожидания, а от ленка он  вообще остался без ума.

В горах, куда им надо было идти, висели черные тучи. Они закрывали самые высокие вершины и опускались всё ниже. Между ними местами виднелись  разрывы и  просматривались лоскутки голубого  неба.

– Погода портится, – закуривая, сказал Клочков. Было видно, что он серьёзно озабочен.  – Завтра будет дождь  и, чувствую, подмочит он нам репутацию. А нам бы проскочить один очень  тяжелый отрезок пути. Если там поднимется вода, то  мы его уже не пройдём и главное – назад  не сможем вернуться. Пройти этот отрезок нам  нужно за один переход.

 22

 

Весь день Борис мотался на машине и каждый раз, как только  смотрел  на пустую нишу, где недавно стояла магнитола, незлобно ругался. Ему не столько было жалко эту магнитолу, сколько обидно, что так бесцеремонно влезли в его машину. Без музыки он обходился, а без новостей не мог. Когда  он думал об украденной  магнитоле, невольно вспоминал о навигаторе. В поисках этого прибора он объехал несколько самых разных контор, но во многих о нём  даже не слышали. В одном месте ему  пообещали при полной предоплате привезти навигатор из-за границы, но Бориса не устраивали сроки.

Через некоторое время Борис снова почувствовал слежку. На этот раз за ним наблюдали аккуратно. Его сопровождали  двое молодых людей спортивного вида, каких хватает  на улице любого города. Он, может, не обратил бы на них внимания, но что-то в поведении и внешности выделяло этих молодых людей из толпы. Скорее всего, не было у них той беззаботности, которая обычно отличает всех не обремененных делами.  На первый взгляд, каждый из них работал  самостоятельно,  но потом Борис понял, что  они его передают, как  эстафетную палочку, из рук в руки. Когда они сели ему  “на хвост”,  этого он определить не смог, однако по его прикидкам получалось – не более двух дней назад.

“Если это так, – думал Борис, – то они прошли по всей цепочке, где я искал навигатор. Значит,  они узнали о моих проблемах и сразу вычислили, для чего нужен этот прибор”.

Эти ребята, по всем  предположениям, были из  милиции. Теперь Борису нужно было скрытно готовиться к предстоящей экспедиции и  больше не давать никаких наводок. Ему пришлось многое пересмотреть и  кое-что поручить Нине. Конечно, Борис не исключал, что следят и за ней, но другого выхода у него не было.

Изрядно покрутившись по городу, он приехал на свидание и, не выходя из машины, стал ждать. На автобусной остановке было многолюдно. Нина вышла из автобуса  и прошла через площадь, следом за ней шёл молодой человек. В том, что это  один из тех сыщиков, которые за ним следили, Борис  не сомневался, и ему ничего не оставалось делать, как идти навстречу девушке.

“Ну и пусть себе смотрит и завидует. Я встречаюсь со своей любимой, а он шакалит по подворотням”.

Они погуляли в сквере, и тут  Борис  заметил  молодого человека с мобильным телефоном. Это был тот самый с короткой стрижкой,  от которого он однажды ушёл.

“Нас ведут  разные сыщики.  У каждого из них свои интересы, и  это в конечном счете может сыграть в нашу пользу, – садясь в машину, подумал Борис. – Пока они не знают друг о друге, всё идёт нормально,  но в какой-то момент преследователи  себя обнаружат. Вот тогда  может так  получиться, что на нашей стороне окажутся менты. Если такое произойдет, то можно будет сказать, что “моя милиция действительно меня бережёт”.

Они  покатались  по городу и поехали к Борису  домой. Нина  приготовила кофе, накрыла стол, Борис включил музыку и, танцуя, стал целовать девушку. Сразу куда-то далеко ушли все проблемы…

Они лежали в постели, когда раздался взрыв. Из окон с грохотом попадали стекла, посыпалась штукатурка, на пол слетела посуда,  стали бить часы. В мгновение ока в  квартире как будто пронёсся смерч: всё здесь было разбито и разбросано. И в тот момент, когда только установилась тишина, со стены упала дедова картина. Ужас гибнущих от извержения Везувия людей словно передался Борису. Пламя горящей Помпеи охватило его душу. Он вскочил и, полуголый, сквозь завесу пыли и дыма  выбежал в коридор. Нина – следом за ним. Входной двери Борис не увидел, а на лестничной площадке висело такое же  серое облако. Пахло гарью. Под ногами валялись обломки дерева. Он споткнулся о дверной замок, который теперь уже стал металлоломом. Вывернутый дверной косяк висел на телефонном проводе и ещё раскачивался. Пустотой зияли дверные проёмы соседских квартир, но возле  них было почище. Враз со всех квартир выбежали   жильцы,  и  подъезд наполнился разными голосами, лаем собак, топотом бегущих людей.  Такого в этом доме ещё не знали. Всё, что здесь произошло, больше походило  на американский боевик, чем на российскую действительность.

“Может, это виртуальность, – путаясь в мыслях, думал Борис. – Мне это только кажется. Наяву такого быть не может. Это дикость,  какой-то бред, безумие. У мирных,  ни в чем не повинных людей взорвали дверь. Это же настоящий террор. Нет – это сон, такого  не должно быть”.

Однако вынесенные двери и тот погром, который он увидел,  говорили сами за себя. В горле першило от пыли. Она рассеивалась и медленно оседала  на пол, на людей – на  всём, что  было в коридоре.

“Нет, никакая это не виртуальность – это самая что ни на есть реальность, – разглядывал Борис то, что осталось от двери. – Пусть суровая, но это  наша действительность и произошло это со мной, с Ниной, со всеми, кто тут живёт”.

– Милиция, милиция! Где милиция? – вопила какая-то толстая женщина в испачканном фартуке. В руках она держала кухонный нож, которым, видно, только недавно что-то резала.

– Это ужас какой-то, безобразие. Люди, посмотрите, что здесь наделали. Милиция-я …

– Мама,  успокойся, – уговаривала ее молодая девушка в ярко-синей кофточке, – ну успокойся, ну, пожалуйста. Я прошу тебя. Ну что поделаешь, мы отремонтируем. Сейчас вызовем мастера из ЖЭУ.

– Да ты представляешь, сколько это будет стоить? – словно опомнилась женщина. – Нам этого не потянуть. Ой, горе, горе, – завопила она снова, впадая в истерику. – Был бы жив отец, он бы разобрался. Милиция, милиция…

На лестничной клетке перед дверью Борисовой квартиры образовалось столпотворение. Сюда, как на собрание, сбежались жильцы со всего подъезда.

– Тетя Галя, мы уже позвонили. Сейчас милиция приедет, подождите немного.

Но женщина ни на минуту не смолкала.

– Вот бандиты! Это ж надо такое! Взорвать наш дом захотели. Изверги окаянные, террористы. Гады…

– Тетя Галя, да ты же на последнем  этаже живёшь. Тебя, небось, даже не задело. Это только здесь разворотило.  Вон, видишь, у внука Бориса Никитича даже косяк вылетел, а дома что у него творится. Вот это горе…

– Да у меня, что ты думаешь, меньше? У меня  все стекла повылетали, штукатурка осыпалась, а ты мне говоришь, – с обидой в голосе сказала женщина. –  А чо это, интересно, под его дверью взорвали? – понемногу стала приходить она в себя. – Может, он их сюда и привёл? Пока его тут не было, никто ничего не взрывал.

– Мамаша, вы полегче, – не выдержал Борис. – Хотите, чтобы под вашей дверью взорвали? Они могут повторить.

– Вы только посмотрите на него. Он ещё меня запугивает. Это надо же такое! Вот дожили: мне в своём подъезде угрожают. И кто?

– Вот он, новый русский, – ни с того ни с сего завелась другая женщина. – На иномарке ездит. У кого теперь такие деньги? У таких, как он, купцов. Обворовали весь народ, а мы ещё  из-за них  страдаем. Скоро вас всех раскулачат – вот увидите.

Народ загудел, её слова  задели всех  за живое. За Бориса вступилась женщина помоложе с бигуди на голове, и этим немного сняла напряжение.

– Варвара Макаровна, ну вы что такое говорите. Борис больше всех пострадал, а вы его ещё обвиняете. Имейте совесть. Вова, а ты куда? – неожиданно  сказала она мальчику, пробирающемуся через толпу.

– Мама, я к дяде Боре. Ну, пропустите, дайте пройти. – Мальчик, расталкивая женщин, поднимался по лестнице. Его не пропускали, а он шустро проскочил.

– Вова, ну, что я тебе говорю! Ты куда? Оставайся там, у дяди Бори так разворотило, что ему сейчас не до тебя.

– Я ему хочу помочь убраться, – протискивался к двери мальчик, – пропустите меня, пропустите.

– Ну наконец-то, приехала  милиция, – сказал кто-то сверху.

Трое в гражданском поднялись на площадку и стали успокаивать шумевших жильцов.

– Граждане, мы разберемся. Не шумите, не мешайте работать. Есть свидетели?

Свидетелей не оказалось. Никто не видел, как это произошло, и на секунду наступила тишина, а потом мужчина  с приличной лысиной на голове громко сказал:

– Да откуда же им взяться? Если бы они тут стояли, то от такого взрыва их бы всех поубивало.

– Гражданин, я попрошу не комментировать, – сказал молодой человек. –  Так что, значит, нет свидетелей? Ну, может, кто-нибудь подозрительных людей видел в подъезде  или какие-нибудь свертки, пакеты попадались на глаза.

В том, что это дело рук рэкетиров, Борис теперь не сомневался. Вот так они ему отплатили.

“А может, они меня только предупредили. Ведь они мне сказали, что мы с тобой ещё рассчитаемся. А пока это только аванс за тот выстрел. Если это действительно так, то они ещё могут вернуться. Надо что-то делать и как можно быстрей…”

Борис увидел того  молодого человека, который следил за Ниной. Он топтался на месте, видно, не зная, как себя вести. Вид у него был не менее испуганным, чем у Бориса сразу после взрыва.

“Вот так они меня и Нину защитили, – глядя на него, думал  Борис. – Неужели он не видел слежки? Да того, с мобильником, невооруженным глазом было видно за версту. Он как будто специально выставлялся напоказ. Всем своим видом точно говорил: “Смотрите, я никого не боюсь”. Нет, такого не заметить невозможно. Я думаю, он должен был его видеть. А если видел, то обязан был предупредить этот взрыв. Это же его работа. Он за нами следил и  сопровождал. А может, его там не было и он всё прозевал. А где же  он тогда  был?”

 

 23

 

Взрыв под дверью коневской квартиры привел Батю в смятение.  Валютчики, как называл полковник  своих “подопечных”, – народ непростой. Ради наживы они идут на всё, но до террористических актов ещё не доходило. Это уже было веянием нового времени, издержками  системы, при которой преступники сумели найти много оружия и взрывчатки и стали использовать её в своих бандитских целях.

– Установили тех,  кто к  этому причастен? –  без всякого вступления обратился Батенчук к Максимову.

– По словам потерпевшего Конева, это дело рук рэкетиров, – начал капитан. – Он отказался им платить дань  за киоск. Они ему угрожали, тот, видно, не прислушался. Наши минёры говорят, что заряд взрывчатки соответствовал двумстам граммам тротила.

Полковник про себя что-то прикинул и полез в стол.

– Это очень даже прилично для  двери, – копаясь в верхнем ящика стола, сказал он на одной ноте. – Только я никак не пойму, зачем  они дома бомбу взорвали? – Он вытащил нож с наборной ручкой и положил на стол. – Могли бы и в шашлычной взорвать. Так сказать, на производстве – там, откуда прилетело это яблоко раздора. Могли бы даже в машине. Там бы, правда,  всех разнесло на клочки. А под дверью квартиры как-то даже несерьезно.

Лист бумаги он разрезал на четыре части и листочки стопочкой сложил рядом.

– Может, припугнуть хотели, товарищ полковник.  Он как раз был дома  со своей  девчонкой, за которой мы наблюдаем. Ну, с Серкиной.

– Значит, говорите, припугнули они его. Это теперь так называется. Хорошо, пусть будет так. А что дальше?

При этих словах капитан весь подтянулся и, не мешкая, по-военному стал отвечать.

– Так точно, припугнули. Я так понимаю. Они же его самого не тронули. У них  какие-то виды на его  шашлычную. По-моему, они  хотят её прибрать к рукам.

– Да, вот какая жизнь пошла, капитан! Жестокая до предела. Никто никого не жалеет. Люди  рвутся к деньгам любыми путями. Идут даже по трупам. Раньше было поспокойней. По крайней мере, такой мрази я не помню. Надо же, в подъезде, где живут мирные  люди, взорвать бомбу! Дверь вынесло с потрохами …

– Это конкуренция, товарищ полковник, раздел сфер влияния. Криминал лезет  в экономику, во власть…

– Хватит, капитан, демагогией заниматься: конкуренция, понимаешь ли. Надо немедленно установить личности преступников и задержать. Соображения есть по этому поводу?

– Младший лейтенант Лыков видел слежку за Коневым, – доложил Максимов. – Двое преследователей были на BMW последней модели. Он  записал номер машины, и мы уже установили хозяина. Я дал команду его найти.

– А что же это твой Лыков их прохлопал? Или он, может, вообще в то время лыка не вязал?

– Лыков совсем не пьёт,  я за него ручаюсь. Очень исполнительный и ответственный молодой человек…

– Он же их вел и должен был  предотвратить это преступление.

– Он их в машине ждал у подъезда. Один из них быстро заскочил туда и вышел назад. Как только они отъехали, следом прогремел взрыв.

– Завтра доложите по этому делу.  И Лыкова ко мне.

Полковник выдвинул ящик стола, вытащил папку в темно-синем коленкоровом переплете. Максимов  знал её хорошо. В эту папку  Батя складывал “текучку” – так он называл бумаги, по которым требовалось принимать  какие-либо  дальнейшие решения.

– Пока вы здесь спите, капитан,  лейтенант Васильев  на Колыме  вкалывает в поте лица. Он проделал огромную работу и узнал, кто собирал сведения по бывшему лагерю заключённых. Как теперь нам стало известно,  это делал житель Москвы, некто Дернов Иван Николаевич.

Полковник встал из-за стола и молча  заходил по кабинету.

– Понимаете, капитан, какую новость нам подкинул Васильев – просто голова идёт кругом. Смотрите, что получается, – закуривая, сказал полковник. Курить он бросил несколько лет назад, но когда сильно нервничал, об этом всегда забывал. Он взял один маленький листок и  стал что-то черкать. – Первое.  Письма домой  Дернов  не писал, так как по той статье писать из мест не столь отдалённых не полагалось. Второе. Как явствует из документов, никто оттуда  живым не вернулся. Третье. Никто не знает и того места, куда они ушли. Значит, по всем трём пунктам получается, что никто о нём ничего не должен был знать. То ли он где-то пропал, то ли где-то дуба дал. Короче, в его деле сплошное белое пятно. А в действительности что получается: каким-то образом его родные спустя полвека узнали, где он отбывал наказание. Ты сам знаешь, такие сведения в наших официальных органах не получишь.  Мало того, родственники даже узнали  примерное место расположения того лагеря. Если все погибли, а выжил только один человек, то надо думать – он и рассказал  родственникам. Получается, что это мог сделать только Конев. Но надо очень хорошо подумать, прежде чем делать какие-то выводы. Давай себя спросим, а зачем это Коневу нужно? Что они, родственники или хорошие друзья?  Хотя в принципе, а почему бы и нет. Чего только в этой  жизни не бывает! Ну, допустим. Теоретически такое возможно.  Ну а если ничего их не объединяло, то всё очень просто: один охранник, а второй – заключенный, которого тот охранял. А у этих людей никогда ничего общего не было, их ничего не объединяет.  Да и зачем Коневу  общаться с родственниками Дернова? Даже если бы он и сделал какое-то доброе дело  Дернову, его родственники  всё равно бы этого не поняли. До конца своих дней он  для них так и останется душегубом-энкавэдэшником, который охранял их родственника. Много ли ты слышал о таких добрых охранниках?

Максимов закивал головой, показывая, что он полностью согласен.

– И не услышишь. Они же неспроста все куда-то затерялись: будто вымерли, как мамонты. Значит, такой контакт практически исключается.  Может быть, еще одна версия: ему об этом сообщил внук Конева. Эти ребята примерно одного возраста – кстати, так же, как  их деды. Ну ладно, допустим, прочитал Конев в дедовом дневнике о старшем Дернове и рассказал об этом его внуку. Но здесь сразу возникает очень много вопросов. Откуда он о нем знает, где взял его  настоящий адрес и тэ дэ и тэ пэ. Такое тоже невозможно.

Батенчук мерил кабинет шагами и всё без остановки. Наконец он сел.

– Есть ещё одна версия. Пусть она будет самой  бредовой, но она тоже имеет право на жизнь. Он не потерялся, не погиб, а вернулся домой. Теоретически это  просто  невозможно, однако, однако… Однако – это жизнь. Все пропали без вести, а он каким-то образом спасся и остался жив. Короче, совершил побег.

– Был бы он охранником, как Конев,  другое дело, – не выдержав, вставил Максимов. – Тогда бы сбежать  было легче, а простому зэку убежать из заключения  и с Колымы вернуться домой, да ещё в таких условиях умудриться выжить! Это, действительно, невозможно.

– Всё ты, капитан,  будто бы  правильно говоришь, однако предположим, что это было именно так. На мой взгляд, эта версия пока наиболее правдоподобная. Значит, сбежал он и каким-то образом  добрался до дому. Как это ему удалось, я не знаю, но, допустим, дошёл и там  рассказал, где он  сидел. Вот и весь секрет. Больше я ничего  придумать не могу. И тогда что получается: из всего лагеря в живых остались только двое. А теперь вдруг спустя полвека их  внуки стали искать этот лагерь. Про одного мы кое-что знаем, а вот зачем ни с того ни с сего понадобилось то же самое Дернову, этого я не скажу, для меня он пока загадка.

Батя  жадно затянулся. Дым висел над столом, медленно заполняя весь кабинет. Полковник открыл окно, и к ним  ворвался городской шум, зашелестели на столе бумаги.

– Внука  интересует лагерь. Очень хорошо, очень хорошо, – Батя глядел в окно. – Ушёл в побег. Значит,  побег… Вот история! Настоящий детектив. Куда ни копни, одни загадки. Какой-то заколдованный круг. Ну и досталось мне  дело перед пенсией!