ж

Самолет со свистом разогнался на взлетной полосе и оторвался от земли, оставив позади бурлящий, пронизанный смогом город с его бесконечной путаницей шоссейных дорог и хаотичностью зданий.

Сумасшедшая идея. Безрассудное преследование. Но я уже не могла остановиться…

Сотни несвязных мыслей пронеслись в голове. Вопросы. Вопросы. Их бесконечная череда. Слова, то нашептываемые вкрадчиво, то безжалостно выкрикиваемые в тишине. Сожаления… Я потеряла счет дням, заставляя себя не думать. Но эмоции вырвались из-под контроля. Неудовлетворенные желания разбередили душу. Вспыхнуло чувство неискупленной вины.

«Что дальше?» – мучительный стон. Почти отчаяние.

«Что дальше?» – звучало на все лады.

Я устало откинулась на спинку кресла, ощущая себя разбитой и опустошенной. Ответов не было.

Время замедлило свой ход. На миг остановилось и быстрее понеслось назад… Самые волнительные моменты один за другим замелькали перед глазами. Я скользила по волнам памяти, наслаждаясь каждым мигом бытия…

«Это все пустота. Я в плену пустоты, ужасающей, жуткой пустоты», – случайная мысль со скоростью пули пронеслась в голове, спустив эмоциональный курок. На мгновение захлестнуло разочарование. Радость ушла. Померкли воспоминания. Осталась только печаль.

Я бездумно смотрела в иллюминатор на причудливые облака, безучастно проплывающие мимо. Чтобы ни произошло сейчас  – мне было совершенно все равно.

Тягостное молчание повисло в воздухе. В миг стало душно и тесно. Отвратительная спазма подступила к горлу. Спина покрылась липким потом.

Я с опаской огляделась по сторонам. Все было мутным, зыбким. Ни звука.

Страх обрушился внезапно, дикий, нелепый, совершенно необъяснимый, сдавивший сердце ледяными пальцами.

Вдруг предметы пришли в движение. Пол и потолок качнулись и поплыли в разные стороны.

Неприятная дрожь пробежала по телу. Я судорожно вцепилась в подлокотники кресла, сжала их что было сил. Мысли путались. Вопли ужаса сорвались с губ в безмолвном крике.

«Только б жить и чувствовать…»

«Только б жить»…

Тьма обступила.

Чей-то громкий смех взорвал тишину. Сквозь редеющую мглу пробились голоса, легкий шелест страниц… Вокруг были люди – шумные, суетливые, незнакомые, совершенно чужие. Но на их лицах не было и тени напряженного ожидания, тревоги или отчаяния. Стюардессы неспешно предлагали пассажирам напитки. О чем-то задумалась седовласая женщина, мечтательно глядя в даль сквозь толстые линзы очков. Легкая улыбка едва коснулась ее губ. Мужчина спал, раскинув руки, спал глубоким здоровым сном. Молоденькая девушка с интересом листала глянцевый журнал. Румяный малыш аппетитно хрустел чипсами. Все как обычно.

Страх растворился в этих звуках. Но это чувство необузданное, пронзительное, выматывающее душу, четко отпечаталось в сознании. Мне по-прежнему было неуютно, тоскливо и одиноко в гудящем самолете, битком набитом людьми. Непрошенные слезы навернулись на глаза. Может быть, я просто испугалась самой себя, запутавшись в противоречиях.

И все же это лучше, чем забвение. Постепенно потускнеют воспоминания, сотрутся из памяти,  и я многое забуду:

бессонные ночи, холодную постель, даже эту нестерпимую боль. Только как я дальше буду жить?

В прозрачном небе парили облака. И мысли потекли вслед за ними. Отступила тусклая быстротечность времени. Тяжелые веки сомкнулись.

Тихий шорох, шепот, по капельке выплывающие из небытия лица, события. Полузабытые шаги отдаются отчетливее в тишине, давно произнесенные слова звучат все громче и громче, отзываясь в сердце сладкой мукой. Обрывки фраз заполняют собой все пространство. Прошлое возвращается, стирая зыбкую грань времен.

ж

Короткие нетерпеливые звонки бесцеремонно вырвали меня из объятий сна, полных тепла и задушевности. Несколько секунд я боролась с собой, но телефон звонил не умолкая, а ткань сновидений стала чересчур тонкой и редкой, чтобы противостоять пронзительным назойливым трелям. Я в гневе подняла трубку.

– Алло.

– Настя, здравствуй. Узнаешь?

– Энтони!

Сердце замерло на миг и забилось вновь, громко отбивая дробь. Я представила густую сеточку морщинок вокруг необыкновенно теплых с лукавыми искорками глаз, его ослепительную улыбку и почувствовала, как гнев во мне тает вместе с остатками сна.

– Я узнала бы тебя из миллиона.

Он довольно хмыкнул на другом конце провода.

– Чем занимаешься?

– Я спала.

– Ты спала? И тебе не стыдно?

Его голос буквально кипел от возмущения.

– Сегодня же воскресенье. Еще очень рано, – я пыталась оправдаться, но Энтони не унимался:

– Такое чудесное утро за окном, а ты спишь. Ты неисправимая лентяйка.

«Чудесное утро» – это звучало, как насмешка. Несколько дней не переставая, шел дождь, лил то реже, то гуще. Холодные капли колотили по стеклу. Улица тонула в бурлящих потоках воды. Все серое, унылое. Привычные очертания пейзажа расплывались, скрытые полчищами дождевых капель. Струи воды стекали с мокрой одежды, с рук, с зонта, с волос.

В такие дни хотелось неспешно окунуться в череду дел, а вечером, завернувшись в плед, погрузиться в хитросплетения сюжетных линий интересной книги, ощущая блаженство покоя.

Случайно бросив взгляд в окно, я обомлела. Распогодилось. Редкие крупные капли срывались сверху, шумно ударяясь о жестяную поверхность подоконника, и стремительно скользили вниз, оставив мокрые следы. Небо было ясным. Легкий ветерок теребил кроны деревьев, и они шуршали зеленой листвой, стряхивая с себя радужные брызги.

– Убедилась? Больше не сердишься на меня?

– Нет, не сержусь, но как…

– Это было несложно.

Он немного помолчал и добавил с вздохом:

– Хотелось бы поговорить с тобой подольше, но сейчас я немного занят. На днях буду в Москве. Встретимся. Поговорим. Я еще позвоню. Рад был услышать твой голос…

Горячая волна ожидания накрыла меня с головой, приятной истомой разливаясь по телу.

… И все-таки было еще рано. Спать не хотелось. Мысли молниеносно сменяли одна другую. Незаданные вопросы, непроизнесенные ответы вихрем закружились в голове. Пытаясь немного успокоиться, я распахнула окно настежь.

Терпко и нежно пахло весной. Вдыхая влажную весеннюю свежесть, я наблюдала, как по голубому атласу небес неспешно плывут легкие облачка. Высоко на дереве весело щебетали птицы, перелетая с ветки на ветку. Воздух наполнен пьяняще-звонкими звуками незамысловатой песенки.

Внезапный порыв ветра растормошил волосы и ласково погладил по лицу. Во мне все ликовало, и почему-то было немного грустно…

ж

Одетый с иголочки, подтянутый мужчина легкой походкой спешил мне навстречу. У меня дух захватило от ощущения, что он летит, едва касаясь земли. Его глаза лукаво сияют, выдавая скрытые помыслы, озорными чертиками притаившиеся под ресницами.

Энтони улыбается. Мелкие лучики-морщинки отчетливее проступают на лице, а в них столько доброты, столько нежности, интригующие повороты и тайны прячут они в себе.

Я целовала каждую, любила каждую. Люблю!

С первой минуты нашего знакомства я поняла, что мне необходим именно Энтони. Только он! Но как… почему… что, если? Вопросы, сомнения, вкрадчиво нашептывающие о благоразумии. В сущности, что я знаю об этом человеке, о его бизнесе, друзьях, родных? Он живет в Лондоне, я – в Москве. Между нами огромная пропасть. Но каждая клеточка моего тела затрепетала при виде его, словно зажила собственной жизнью. Многие годы я была холодна и благоразумна, но была ли я счастлива?

Некоторое время я стояла в оцепенении, пьянея от нахлынувших чувств. Вопросы вереницей пронеслись в голове и отступили.

Энтони погладил меня по волосам, окинул неспешным восхищенным взглядом.

– Ты потрясающе выглядишь!

– Спасибо.

Я вся зарделась от смущения, пытаясь заглушить грусть. День-два, и он улетит в Лондон. Он улетит, а я останусь бесконечными днями одна…

Он вдруг быстро обнял меня за плечи, притянул к себе. Губы у него такие мягкие, такие податливые – оторваться невозможно. Я затрепетала от предвкушения, но мягко отстранила его.

– Мы здесь не одни.

– Я вижу только тебя.

– Это ничего не меняет.

Минуту спустя Энтони глубоко вздохнул и кивнул. Соблазнительные губы все еще дразнили, манили к себе. Легкая усмешка скользнула по ним. Меня вдруг охватила досада, но я сумела справиться с собой.

– Ну что поехали?

– А куда мы поедем?

Он покачала головой.

– Никаких вопросов. Скоро сама увидишь.

Мы быстро дошли до машины. Водитель распахнул перед нами дверцу. Запах новой кожи защекотал ноздри.

За окном замелькали люди, дома, разноцветные огоньки автомобилей.

– Хочешь шампанского?

– А почему бы и нет.

Пробка с шумом выстрелила, освободив из бутылки джина, томящегося в неволе. Вино в бокале заиграло, образуя множество пузырьков и обильную пену.

– За встречу!

Энтони с интересом наблюдал за мной.

– Хочешь меня напоить? Не боишься?

Он снисходительно улыбнулся.

– Это всего лишь бокал шампанского.

Сделав несколько глотков, я почувствовала, как меня охватила слабость, все поплыло, как в тумане. Лицо Энтони расплылось и раскачивалось из стороны в сторону, вызывая безудержное веселье. В его глазах заплясали веселые чертики, а вокруг все кружилось. Он наклонился ко  мне, бережно взял за руку:

– Ты как? В порядке?

– Да. Сейчас все пройдет.

Мне было хорошо рядом с ним, легко и беззаботно. Как давно я  не испытывала ничего подобного.

Мы болтали о каких-то пустяках, и все время смеялись, одновременно пытаясь что-то сказать друг другу. Вдруг Энтони пытливо посмотрел мне в глаза, нежно убрал волосы с моего лица и быстро приблизился. Первые несколько секунд он едва касался моих губ. Его горячее дыхание обжигало кожу. А в следующий миг наши губы встретились и слились в долгом, будоражащем кровь поцелуе.

– Энтони! – я шептала его имя, мысленно умоляя о большем, желая почувствовать вновь, как его сильные властные руки нежно прикоснутся

Ко мне в самых чувственных местах. Кровь с бешеной скоростью потекла по венам. Его пальцы быстро скользнули по спине, по плечам. В глазах все потемнело.

«Я потеряла голову от счастья или просто пьяна? Неужели меня так развезло от одного бокала? Что он туда подмешал?»

Эта мысль слегка отрезвила. Мне отчаянно захотелось его оттолкнуть и снова прижаться к нему сильнее.

Вдруг у меня есть только сегодня. Здесь и сейчас. Только мгновение. А завтра…

Об этом думать не хотелось.

Я лишь крепко обняла Энтони, ища губами его губы.

Больше не было ни времени, ни пространства. Есть только он и я, только миг и больше ничего.

Неожиданно он разомкнул объятия, слегка отстранился от меня, откидываясь на спинку сиденья, чтобы перевести дух.

Я вздохнула, испытывая одновременно разочарование и облегчение.

Сквозь приоткрытое окно в салон врывались уличные звуки, шум машин, отдаленные голоса прохожих.

– Как ты жила все это время? – проговорил он негромко.

Я заметила печаль в его глазах. Веселье куда-то ушло.

Как я жила? Как же я жила? Я не жила. Я долго спала, ожидая его.

Энтони понял все, крепко сжал мою ладонь. Весь остаток пути мы молчали.

Автомобиль мягко припарковался к тротуару у подъезда незнакомого дома, Выйдя из машины, я растерянно озиралась по сторонам. Где мы?

– Энтони, что ты задумал?

– Тсс, – он приложил указательный палец к губам и распахнул передо мной тяжелую, массивную деревянную дверь, – Помнишь? Никаких вопросов.

Мы вошли внутрь дома. Он уверенно вел меня вверх по лабиринтам здания, пока не остановился перед металлической дверью.

– А теперь закрой глаза и ничего не бойся. Доверься мне.

Мужчина улыбался, излучая спокойствие. Немного поколебавшись, я все же исполнила его просьбу.

– Обещаешь не подглядывать?

– Обещаю.

Он открыл дверь настежь, впуская сладостный аромат горячего кофе.

Странная причудливая музыка резанула по ушам, понеслась ввысь и вдруг смолкла, словно испугавшись чего-то. Было в этом что-то недосказанное, какая-то неопределенность будоражила воображение, окутывая ореолом таинственности все происходящее.

Энтони взял меня за руку. От легкого прикосновения будто ударило током.

– Ты обещала не подглядывать, – прошептал он на ухо и потянул за собой.

– Все. Теперь можешь открыть глаза.

Где мы? Все было знакомо и незнакомо. И вдруг я догадалась – мы на знаменитой крыше старинного особняка в Гнездниковском переулке, известного в прошлом веке, как «дом холостяков». Многие выдающиеся люди того времени мечтали, строили планы, поглядывая сверху на Москву, величественную и прекрасную, простирающуюся на несколько миль. По этой крыше любили прогуливаться Маяковский, Булгаков, Шаляпин в рассвете своей славы…

Я будто слышу их легкое порхание за спиной, чувствую кожей чье-то незримое присутствие, пристальный взгляд давно угасших глаз, брошенный сквозь века.

Другая эпоха, другие времена, когда по городу ходили конки, ездили извозчики по булыжной мостовой, зычно покрикивая на прохожих: «Поберегись»! Мальчишки запрыгивали на площадки гремящих трамваев.

Время будто остановилось. Вихрь перемен пролетел над этим местом, не нарушив его историю, не коснувшись разрушительным крылом.

Сердце в восторге замерло от величия момента. Рядом Энтони, потрясенный, молчаливый, прислушивающийся к многоголосью промелькнувших десятилетий.

Я слегка коснулась его руки.

– Как же здесь красиво!

Он сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул:

– Да. Здесь очень красиво. Именно поэтому я привез тебя сюда.

Я вглядываюсь в даль, надеясь увидеть рубиновые звезды, рассекающие небо и… Не верю своим глазам. Что-то неумолимо изменилось вокруг, приобретая знакомые очертания, подернутые легкой мглой: старые дома, узкие улочки, кривые переулки. Стало вдруг как-то грустно-грустно. Сердце защемило от невыносимой тоски. Казалось, если я быстро сбегу по ступенькам, то успею окунуться в прошлое и раствориться в нем, вбирая в себя все ощущения своего детства.

Перед глазами замелькали пейзажи… Все зыбко. Туманно. Скрыто дымкой времени. Лицо Энтони быстро  отдаляется, теряясь в дали. Я хватаюсь за воздух, пытаясь не то оттолкнуть его, не то утянуть за собой.

И вдруг все остановилось. Я была одна на пыльной жестяной крыше.

Звезды на шпилях башен Кремля гордо возвышаются над городом. Этого не может быть. Такого не может быть никогда.

 

ж

«Лады», «Волги», «Москвичи», «Запорожцы» мчатся по своим делам по улице Горького, прикорнувшей в солнечных лучах. Как-то все радостно вокруг, безопасно.

Несколько секунд я топталась в нерешительности на месте, не успев полностью прочувствовать случившееся, прислушиваясь, как сердце выбивает дробь в груди, и все же рискнула.

«Дзинь – Дзинь – Дзинь – Дзинь».

Дивные переливы разливаются в воздухе. Тысяча хрустальных колокольчиков без устали возвеличивают этот день, это время, эту страну.

А вот и любимый кондитерский магазин с лепниной и позолотой: всевозможные торты, пирожные, шоколадные фигурки, пирамиды конфет – все манит к себе, обещая незабываемые мгновения. Чарующий аромат кондитерского рая нежно обволакивает со всех сторон, пробуждает мечты, обостряет чувства.

Мы с мамой частенько заходили сюда, покупали пирожные – вкуснейшие. Они буквально таяли во рту. Или соблазнялись восточным печеньем. Весь пергамент был промаслен насквозь и нетерпелось, как можно скорее прийти домой и запустить руку в заветный кулек. Простые человеческие радости.

– Вы стоите? Проходите вперед.

Кто-то толкнул меня в бок.

Я рассмеялась от души, поймав на себе чей-то косой взгляд.

Я дома! Дома!

Но надо бежать…

Елисеевский. Искушение слишком велико. Прилавки ломятся от съестного. Розовая колбаса гордо возвышается на блюде, и аромат стоит. Боже, какой аромат!

Изобилие всевозможных салатов, закусок, выпечки. Но главное, что поражает воображение – это семга, нежнейшая, дразнящая неискушенных своими сочными красными бочками. Один только взгляд на нее кружит голову. Сказочная рыбка по сказочной цене. Рассыпчатое печенье, горки конфет: «Былина», «Ночка», «А ну-ка отними»…

Странная ностальгия по прошлому. Все вроде бы есть и теперь. То же самое. Такое, да не то. Что-то утрачено за годы, какая-то изюминка…

Неодолимый зов безвозвратно утерянных дней гнал меня по знакомым улицам и переулкам. Я издали увидела свой дом и остановилась, как вкопанная, пытаясь разобраться в происходящем, успокоить нахлынувшие чувства – дом стоял на прежнем месте! Буд-то и не было стольких лет небытия, канувших в вечность. А я стояла и смотрела на него с изумлением, не в силах сделать еще хоть шаг. И вдруг услышала голос дома, пронесшийся ко мне сквозь годы. Он, словно ждал меня, манил к себе. Видения обступили, обволокли запахи и звуки. Вспыхнула радость, горячей волной разливаясь по телу. Я быстро направилась к дому, но у дубовой парадной двери остановилась в нерешительности, чувствуя, как страх подползает ко мне все ближе и ближе. Что там за дверью? Пытаясь его оттолкнуть, я схватилась за металлическую ручку, приятно холодившую кожу. А вдруг это только мираж? Там лишь мрачная, темная пещера, гулкая и пустая, в которой нет ничего, кроме пыли и тишины? И попятилась назад. Неприятный ком подступил к горлу, Я была в городе призраков, одинокая странница, затерянная во времени. Быстро пошла прочь, не оглядываясь, и мне почудилось, будто дом умоляет, просит вернуться. Меня потянуло назад. Задержавшись на миг, я бросила на него прощальный взгляд. В окнах горел свет, мелькали силуэты людей, наполнив его жизнью…

«Тук – тук – тук».

Застучали каблучки об асфальт. Я резко обернулась. Мои родители шли мне навстречу. Мама в светлом пальто, совсем молодая, легкая, стремительная. Рядом папа веселый, подтянутый. Они разговаривали, смеялись, прошли мимо, не замечая меня, оставив легкий шлейф пьянящей весны, мандарин и папирос «Прима». А я боялась пошевелиться. Лишь слезы обжигали лицо…

ж

– Что с тобой? – мягко спросил Энтони.

– Ты? Что ты здесь делаешь?

– Вот это да.

Мужчина быстро обнял меня за талию, притянул к себе, с легкой дрожью прижавшись к губам, поцеловал как-то несмело, безвкусно. Я не шелохнулась. Энтони отодвинулся от меня и пристально посмотрел мне в лицо, словно заглянул в самую душу.

– У тебя такой взгляд, точно ты не здесь. Вроде бы рядом и, в то же время, где-то далеко отсюда. Где ты?

Где я?

Воспоминания порхали надо мной, взмахивая невидимыми крылышками. На пальцах осталась пыль прожитых лет. Руки еще помнили приятный холодок металлической ручки.

Так, где же я?

Нежная мелодия, полная грусти, разлилась в воздухе, наполнив мир чистыми волшебными звуками, словно звон колокольчика.

Я немного растерялась, но ткань прошлого капля за каплей таяла, расплываясь в пространстве, уступая место пылким мечтам.

Налетевший порыв холодного ветра заставил меня вздрогнуть.

Я здесь, на крыше, рядом с Энтони! Я вернулась!

– Энтони! Энтони! Спасибо! Это… Это… – слова захлебнулись в потоке эмоций. Я испытующе взглянула на него. Знает ли он, что сейчас произошло со мной?

Внезапно заплакала скрипка. Что-то из Вивальди. Торжественное и печальное. Музыка взбудоражила душу, унося ее ввысь на серебряных крыльях. Слезы и радость. Радость и слезы.

Лицо Энтони смягчилось. Медленно, очень медленно разгладились морщинки. В глазах восторг.

Скрипка смолкла, но, казалось, вокруг все еще звучит мелодия. Тысячи незримых смычков касаются струн, наполняя воздух волшебными звуками. Такая музыка льется в солнечный день невесть откуда. Ее рождает пенный водопад, падающий вниз по ослепительным граням скалы, и шелестящие кроны деревьев, и облака, парящие над землей.

Несколько минут мы молчали, поддавшись очарованию вечера, в душе царил небывалый покой. Стало как-то хорошо-хорошо, как не было никогда.

– Энтони! Спасибо тебе! Спасибо!

– За что? Это только музыка.

Он приподнял удивленно брови.

– Ты плачешь? Почему?

Только теперь я заметила, что лицо мокрое от слез. Неловко смахнула кулачком слезинки и ужаснулась собственного жеста, пытаясь украдкой заглянуть в какую-нибудь блестящую поверхность. Теперь я такая некрасивая.

– Какая же ты смешная.

Легкая усмешка коснулась его губ.

Через минуту в моем распоряжении было большое зеркало. Все предусмотрел!

– Тебя так растрогала мелодия?

Это гораздо больше, чем звуки. Он этого не знает, не понимает, какой подарок сделал для меня.

– Ты странная девушка. Тебя приятно радовать. Ты все принимаешь душой.

Вновь зазвучала музыка – задорная. Стремительная, заполняющая собой все пространство. Она окутала нас мглой, закружила в струях завораживающих звуков и понеслась над вечерней Москвой.

Ветер без устали теребил волосы. Кое-где еще виднелись редкие розовые облачка, но на город уже опустились сумерки. Быстро сгущались тени, в домах зажигались огни…

Что-то чарующее, необыкновенное было во всем этом, в ласковых глазах Энтони, в музыке…

– Все было бесподобно! – Горячо шепчу ему на ухо ночью, нежась на шелковых простынях.

– Я рад, что тебе понравилось.

– Только…

Я все еще не знала, как рассказать ему о том, что мучило меня весь вечер.

– Что-то не так? – Энтони озабоченно склонился ко мне.

– То, что произошло на крыше. Машина времени… Это потрясающе… Как тебе это удалось?

Он молчит в изумлении, понимая, что случилось что-то еще, так сильно растрогавшее и взволновавшее меня. Но понимает ли, что именно? Я приподнялась на локте, вглядываясь ему в лицо.

– Я стояла с тобой на крыше, а через мгновение оказалась в семидесятых. Мои родители только поженились. Я видела свой дом. Представляешь? Его снесли двадцать лет назад, но он там Был! В нашей квартире горел свет. Все было таким реалистичным. Это не сон. Сегодня я была там. Веришь?

Мне показалось, что он верит, так как произнес почему-то очень серьезно:

– Ты странная девушка. Я никогда не встречал таких как ты.

Немного помолчал и попросил:

– Расскажи мне, пожалуйста, о том времени.

– Там все по-другому. Иномарок вообще нет. Ни одного унылого лица. Ощущение такое, что праздник  никогда не кончается.

Там жизнь была полна впечатлений и эмоций, а сам воздух будто пропитан счастливой безмятежностью неведения.

Я не знаю, как тебе это удалось, но спасибо.

Я помню – папа приносил домой мандарины зеленые, кислящие, но необыкновенно ароматные. Комната моментально наполнялась мандариновым духом. А вместе с мандаринами в  дом врывалась морозная свежесть и возбужденное ожидание чудес.

Мы были неискушенные, уязвимые в своей наивности. Я помню таинственные разговоры о какой-то другой незнакомой жизни, и мечты вырваться из коммуналки в отдельную квартиру, помыться в собственной ванне, и гордость за себя, заглушающая все другие чувства, в условиях полнейшего дефицита: «Достал по случаю».

– А что-то такое коммуналка?

– Квартира с множеством соседей. Общая кухня, одна конфорка на семью, телефон в коридоре на всех, умывальник и туалет в порядке очереди. В выходные дни вдоль кухни на веревках сушилось белье. Из длинного коридора с множеством дверей на кухню выходили люди. Мокрое белье хлестало по лицу. Почти по Достоевскому.

Я заметила, как вытянулось лицо Энтони. Он мне не поверил, ни единому слову. Это никак не складывалось с его понятиями о комфорте, достойной жизни, но таково было мое прошлое, казавшееся тогда таким естественным.

– Как можно мыться в общей ванне?

– Как в гостинице.

– Это не одно и то же.

– Знаю. Вообще-то помыться в отдельной ванне было мечтой. У нас не было ванны.

– Не было?

– Нет.

– А где же вы мылись?

– Ходили со своими тазиками раз в неделю в общественную баню.

– Даже знать не хочу что это такое.

– Собственно, у нас даже горячей воды не было.

– Я в это не верю.

– Я тоже с трудом в это верю. А знаешь, что считалось символом достатка? Дача, безумная любовь к хрусталю и запись на ковры. Сейчас ковры выбрасывают, от хрусталя нещадно освобождаются, но тогда этим вещам поклонялись.

– У меня уже плавятся мозги. Не дразни меня.

– Забавно. Разве ты не слышал нечто подобное? Все журналы пестреют воспоминаниями знаменитостей, подчеркивающих, насколько они были бедны. Однако смогли вырваться из унылой нищеты. И эта, так называемая «нищета» очень красочно расписана.

– Припоминаю. Я читал что-то в этом роде, но как-то не придавал этому значения. Всего лишь ПИАР-ход, воспоминания, написанные под копирку. Ведь это ужасно, если это правда. Я имею в виду быт. Но ты это вспоминаешь так… С такой ностальгией. Я не понимаю. Воздух звенит и манит. Во всем какая-то легкость… Ты словно говоришь про какой-то иной мир, благодаришь за то, что вернулась туда, откуда многие стремились вырваться любой ценой.

– У тебя много друзей из России. Разве ты ни с кем не засиживался за рюмочкой допоздна, когда разговоры становятся более доверительными и откровенными? Глаза подернуты  туманной поволокой. Голоса и выражения лиц кажутся вдруг какими-то отстраненными, незнакомыми. Воспоминания ткут свою паутину, а мир вокруг наполняется прошлым.

Чувства, эмоции, ощущения – вот это бесценно.

– По-моему сейчас как раз такой момент.

Рука Энтони опустилась на мою руку. Я видела, как в темноте блестят его глаза, излучая тепло и нежность. Он погладил меня по волосам.

– Я еще не говорил, что люблю тебя?

Мое сердце заколотилось сильнее.

– Нет, сегодня еще не говорил.

– Я люблю тебя! Очень! Очень! Иди же скорее ко мне.

Он за вечер дважды назвал меня странной. Мне хотелось радостно крикнуть:

«Просто ты никому не дарил весь мир. Никому. Никогда».

Но я промолчала, крепко поцеловав Энтони. К чему слова? Они не нужны…

Несколько мгновений, и я уже не помнила себя от возбуждения, лишь трепетала в его руках под горячим потоком неиссякаемых ласк. Его губы то требовательные, то мягкие и нежные разжигали во мне настоящий пожар. Неописуемый восторг в глазах и мольба. Не то крик, не то стон до полного  изнеможения, до абсолютной потери мыслей и чувств, до безумия…

Ах! Какая была изумительная ночь! Тихая. Безоблачная. Все благоухало. Звезды рассыпались по небу, словно алмазы.

Энтони крепко спал. В сгущающемся мраке были видны лишь размытые очертания его лица, контуры рук. Лунные блики поползли по стене, по занавескам, мягко скользили по смятой постели.

Мне хотелось не то плакать, не то петь, а, может быть, то и другое одновременно…

Как давно это было…

ж

Я почувствовала чье-то легкое прикосновение.

– Не грусти, – прошептал Мигель. – Тебе идет, когда ты улыбаешься.

…Нежно запахло весной. Воздух пьянил, будоражил кровь. Весело журчали ручейки, переливаясь всеми цветами радуги. Легкие облачка игриво отражались в зеркальной поверхности воды, гонимые порывистым ветром.

Он ласковой, но твердой рукой поддерживает меня за локоток. Я слышу музыку в его словах, вижу огонь в его темных бездонных глазах… Проблемы отступают, растворяются, сгорают в этом огне.

«Мигеля рядом нет», – эта мысль как-то неуверенно просочилась в сознание, вернув меня из забытья.

Туманная завеса спала. Незнакомые люди в соседних креслах с чужими замкнутыми лицами. Ровный гул мотора. Свинцовые тучи…

Так уж, видимо, и будет: мечты и реальность, прошлое и настоящее – все слилось, перемешалось.

– Не грусти! – Горячий шепот вновь коснулся моего уха.

– Где ты? Где ты? – Отчаянный вопль, брошенный в глубину космоса. Почти молитва. Почти заклятье. – Не оставляй меня наедине с облаками и тишиной.

– Я здесь, рядом с тобой. Ничего не бойся.

Мысли смешались и потекли теперь слабым ручейком вслед за его голосом…

Мигель рожден с честолюбием, равным его дарованию. Он человек с железной волей и при этом очень ранимый, эмоциональный, способный признать свою ошибку. Странное сочетание достоинств и недостатков в его характере, но именно это и делает его таким привлекательным и невероятно трогательным.

Он напоминает богатыря, схлестнувшегося в смертельной схватке с драконом, хитрым и безжалостным. Изловчится – срубит голову хищнику, а вместо нее тут же вырастают три ненавидящие, желающие испепелить, растоптать, уничтожить любой ценой.

Вот и в этот раз битва была проиграна. Герой повержен. Бумажная волокита, тома переписки с властями, надменное равнодушие. Он словно брел наугад по замкнутому лабиринту в поисках выхода, смутно предчувствия, что это тупик. От былой решимости не осталось и следа.

Под глазами проступили заметные тени, а вокруг рта наметились легкие складки, что свидетельствовало о бессонных тревожных ночах и напряженных днях.

Справки, закладные, кредиты, долги выматывали его до основания, вызывали в нем растущее отчаяние. Молчаливые, вежливые, точно отработанные гримаски жалости, презрения с оттенком некоторой неловкости настолько истязали душу, что впору было бежать куда угодно, чтоб утонуть в жалости к себе. И он сникал, отказавшись от борьбы, чувствуя себя потерянным, позволив себе на миг поддаться усталости.

– Я видел того, кто стоит за всем этим.

На его смуглых щеках заиграли желваки. Мигель стиснул зубы.

– Мне хотелось его ударить и бить, бить по этому сытому самодовольному лицу, бить до кровавого месива.

Бесконечные мысли вереницей пронеслись в моей голове, а сердце заныло от сострадания.

Отчего так сердце бьется? Почему чужая боль разрывает его на части? Нет, не чужая боль. Она уже давно моя.

Я прикоснулась к черным кудрям, слегка взлохматив прическу. Рука скользила по волосам, запутываясь в непослушных колечках. Мигель несколько раздраженно покачал головой и медленно повернулся ко мне лицом. Еще мгновение – наши губы неожиданно встретились с жадностью, сливаясь в поцелуе.

Вкус его губ заставил кипеть в жилах кровь, не давая возможности сосредоточиться. Сердце бешено колотилось и не хотело успокаиваться.

Что со мной творится?

Огрубелая рука Мигеля нежно потянулась к моей щеке, и пальцы погладили кожу лица, которая вдруг стала чрезвычайно чувствительной.

Эмоции захлестнули.

Я взглянула ему в лицо, чувствуя, что заливаюсь краской. Его

обычно серьезные глаза улыбались, в них больше не было страстной тоски, той, что буквально наполняла их несколько мгновений назад. Меня поразила та легкость, с которой он сорвал с себя маску скорби. Выразительные губы сложились в лукавую улыбку, мгновенно преобразившую Мигеля. В нем ощущалось природное очарование, сила, мощь и безжалостная решимость.

Мною овладела непонятная слабость, а во рту все пересохло. Внезапно я поймала на себе его хищный немигающий взгляд. На какую-то долю секунды я отчаянно тонула в его темных бездонных глазах, но после короткого замешательства взяла себя в руки, испугавшись внезапно нахлынувших соблазнов. Ощущение опасности еще жило во мне.

Что я делаю? Зачем?

– Нет! Нет! – Резко рванулась, чтобы освободиться, но в глубине души пожалела об этом. Отчего-то вдруг стало холодно.

Он нахмурился, явно сомневаясь в искренности моих слов, и вдруг притянул меня к себе настойчиво и сердито, но, взглянув в мои глаза, прочитал в них раздражение, хрипло рассмеялся и мягко отступил. Я попыталась воспользоваться его замешательством, но заметила ярость, проступившую на его смуглом, все еще недоверчивом лице. Разгоряченный злостью и с пораженной гордостью он выставил вперед свою мускулистую руку, преградив мне путь. В его глазах пылал свирепый огонь.

Я попятилась назад и вдруг осознала, что совершенно беспомощна перед этим высоким, широкоплечим гигантом, возвышающимся надо мной.

По спине пробежал неприятный холодок. Я взглянула в его потемневшее лицо. В нем было что-то такое, что у меня  в висках все застучало, зашевелилось от дурного предчувствия.

В комнате воцарилось молчание, холодное и удушливое. Оно разделяло нас, как холодная каменная стена.

Я боролась с комком, подкравшимся к горлу, машинально разглядывая сильные большие ладони, темные волоски, выбившиеся из-под манжетов ослепительно белой рубашки, не в силах поднять на него глаз,  а сердце помимо воли готово было выскочить из груди.

Мигель смотрел на меня с обескураживающим вниманием. Дрожа, я отчаянно пыталась взять себя в руки, взглянув в лицо стоящему перед собой деспоту.

Глаза смотрели непроницаемо – в них ничего нельзя было прочесть. Ничто не нарушало каменную неподвижность смуглого лица.

В какой-то момент напряжение сменилось усталостью. Он побледнел, и некоторое время стоял не двигаясь, ничего не говоря.

Постепенно взгляд смягчился. Бровь резко вскинулась. Мигель отвернулся и сдавленно проговорил:

– Прости. Я думал… Мне показалось… Прости.

Он подошел к окну, прижался лбом к стеклу, опираясь руками на подоконник, и некоторое время неподвижно смотрел в даль. Мне показалось, что он плачет.

Я перевела дыхание, как после долгой гонки, и вздохнула с облегчением.

– Хорошо. Все в порядке.

Неловкая пауза затянулась.

Мужчина неожиданно резко обернулся ко мне и посмотрел на меня так, словно только что заметил мое присутствие. Его голос все еще звучал отрешенно и мрачно.

– Я хотел бы объясниться. Настена, ты ошибаешься, если думаешь, что я хочу утопить свою непрекращающуюся боль в твоих объятиях.

В нем появилась какая-то мягкость и задушевность. Глаза оживленно заблестели. Мое сердце дрогнуло и как будто начало таять, становясь все более уязвимым.

– Встреча с тобой – лучшее, что когда-либо происходило со мной.

Он приблизился ко мне вплотную, склонился к моему лицу, перейдя на хриплый шепот:

– Ты нужна мне.

Я растерялась.

Мигель нежно погладил меня по щеке, откинул прядь волос с моего лба и вдруг резко сдавил пальцами подбородок, пытаясь заглянуть в глаза.

– Я ведь не ошибся? Тебе просто не хватает смелости признать это.

Он спросил мягким вкрадчивым голосом, а в глазах у него засверкали молнии. Я была настолько ошеломлена, что даже не пыталась сопротивляться, стояла, как вкопанная.

Мужчина отпустил руку.

– Да как ты смеешь?

Его выразительный взгляд стал холодным, как лед.

– Просто скажи, глядя мне прямо в глаза, что я тебе безразличен, и я навсегда уйду из твоей жизни.

Он произнес это сухо, взгляд его стал жестким.

Больше всего на свете мне хотелось, чтоб он поскорее ушел. Противоречивые эмоции и чувства рвали душу на части. Удивление сменялось радостью, а радость – безысходностью. Мысли с бешеной скоростью проносились в голове, мешая разобраться в запутанной ситуации. Голос то предательски дрожал, то звучал, натянуто и неестественно. И все же я произнесла категорически и непреклонно:

– Давай останемся друзьями.

– Я тебе безразличен? Да или нет?

В его черных глазах появился стальной блеск.

– Ты мне безразличен.

Он нервно провел по густым волосам, пытаясь выглядеть уравновешенным и спокойным, но это у него плохо получалось.

– Я тебе не верю.

Мигель развернул меня к себе, крепко держа за плечи, мрачно и пристально вглядываясь в лицо.

Мое чувство унижения внезапно сменилось гневом. Меня била нервная дрожь. По какому праву Мигель смеет так себя вести? Его поведение было возмутительно.

– Тебе нужны доказательства? – Невозмутимо поинтересовалась я.

Его глаза недобро блеснули. Он поджал губы.

– Да ты просто…, – процедил мужчина сквозь зубы, а глаза, как два горячих угля, обожгли меня в самое сердце. Он невольно сжал пальцы в кулак и потряс им в воздухе в такт, мысленно договаривая фразу. Я почти физически ощутила яростную злость, исходившую от его хмурого лица. На  губах заиграла неприятная улыбка, если ее вообще можно было назвать улыбкой, но мужчину смутил этот резкий недвусмысленный отказ.

Он медленно отпустил меня и пошел к двери. Глядя ему в след, я почувствовала, как к сердцу подступила леденящая пустота.

Мигель ушел, хлопнув дверью, ушел, чтоб больше никогда не возвращаться. Я слышала, как его шаги гулко отдаются в коридоре и замирают в дали. Несколько секунд я сидела оглушенная. В ушах все еще звучал набатом грохот захлопнувшейся двери.

Вот и все. Было в этом что-то обреченное. Внезапная мысль обожгла сознание ни с чем не сравнимой болью:

«Я больше его никогда не увижу», – стучало у меня в висках.

– Мигель! Мигель! – Я позвала его шепотом. Имя, словно выстрел, разорвало тишину.

Я пошла закрыть дверь за гостем. Шаги давались с трудом. Ноги будто свинцом налились. Мелкая дрожь била все тело.

Случайно брошенный взгляд в зеркало заставил меня остановиться. Я с жадностью вглядывалась в свое изображение, и то, что увидела, мне совершенно не понравилось. Незнакомый человек смотрел на меня из зазеркалья: взъерошенные волосы, пунцовое лицо, глаза блестят нездоровым блеском, а в них растерянность и печаль.

« Как же я постарела».

Я провела рукой по лицу. В голове проносились обрывки фраз:

«Постарела… Постарела… Постарела… Что-то делать… Что-то делать… Я так одинока… Одинока… Одинока…»

Хлопок двери запоздалым эхом отозвался в душе. Внутри все разбилось и рассыпалось на мельчайшие кусочки. Все пусто. До меня дошло, что мне внезапно все стало безразлично: и то, что я постарела, и это еще не поздно поправить, и то, что я одинока, бесконечно одинока. Есть Энтони, но он за тысячи миль. Редкие встречи и бесконечные серые будни.

В самые сильные минуты отчаяния я кричала в темноту:

«Энтони, приезжай! Ничего не надо. Только приезжай»!

Земля уходила из-под ног, и не было больше сил.

«Где ты, Энтони»?

Но в ответ тишина…

Цветы, подарки, письма – все это было. Только Энтони самого не было…

Плакать не хотелось.

«Как же я устала», – и я в изнеможении опустилась на стул перед зеркалом, забыв обо всем на свете. Я так и сидела, сгорбившись, не в силах пошевелиться, обхватив голову руками. Сколько пробыла я в таком состоянии  – не помню, как вдруг дверь с шумом распахнулась.

Мой недавний обидчик буквально ворвался в квартиру, весь запыхавшийся, взволнованный, бросился к моим ногам и заговорил горячо, страстно, заглядывая мне в глаза:

– Помнишь – был сильный дождь? Я думал – ты не придешь, и все же ждал, надеялся на  что-то, пристально вглядываясь в толпу… Ты появилась неожиданно….. Промокла до нитки, но ты шла ко мне наперекор всему. У меня сердце защемило от нежности. Ты шла под зонтиком такая трепетная и беззащитная. Мне хотелось защитить тебя от всех неприятностей…

Слова тонули в потоке бурлящих эмоций. А я то думала, что больше не смогу ничего чувствовать. Оказалось, что могу. Еще как могу!

– Что ты здесь делаешь?

– Я почувствовал, что тебе плохо. Ты звала меня.

Его глаза слегка улыбались, а на губах поигрывала самодовольная ухмылка.

Я промолчала.

Мигель мягко обнял меня за плечи, уткнувшись губами в макушку, и осторожно поцеловал.

– Я знал, – пробормотал мужчина, – я это точно знал.

От него исходила горячая волна. Она обжигала, ошеломляла, лишала воли, растворяя сомнения и страхи. Мне вдруг нестерпимо, отчаянно захотелось коснуться его лица. Поддавшись порыву, я провела рукой по мужественной, резко очерченной скуле, едва касаясь пальцами смуглого бархата кожи, потрепала по волосам, приятно защекотавшим ладони.

Улыбка скользнула по его губам и тут же исчезла. Глаза блеснули как-то неестественно ярко и заметно потемнели, подернувшись вдруг туманной поволокой. Я вновь тонула в этих бездонных омутах-глазах не в силах отвезти взгляд в сторону. Я улыбнулась ему в ответ, вытирая непрошенные слезинки. Мигель стремительно покрывал поцелуями волосы, распухшее от слез лицо, руки. Я ласкала его по щекам, гладила по волосам.

Несколько мгновений он пожирал меня глазами, наслаждаясь победой, вдруг порывисто привлек  к себе. Повинуясь власти больших сильных рук, я сильнее прижалась к нему. Он с жадностью прильнул к моим губам, и я ответила на этот зов, больше не сдерживая своих чувств. Никто не существовал для меня в этот момент. Никто, кроме него.

Ни за какие сокровища мира я бы не упустила эту возможность. И право у меня ворованное. Ну и пусть!

Я была полностью в его власти. Меня будоражили нежные прикосновения, слова, которым я безгранично верила, не думая о последствиях. Балансировала на острие ножа. На день, на месяц, на годы наши отношения или так и закончатся здесь и сейчас, я не знала. Он не знал.

Пусть все будет, как будет. В начале я еще сопротивлялась, но вспыхнувшая с такой силой страсть, была плохим сторонником разума.

Бросив случайный взгляд в зеркало, я лукаво подмигнула красивой молодой женщине из зазеркалья. От прежней старухи не осталось и следа. Его руки дрожали, когда он лихорадочно неловкими пальцами срывал с себя одежду. Он стянул через голову майку, обнажив мощный торс. Юбка скользнула к моим ногам мягким кругом. Мигель снова крепко обнял меня и крепко прижал к себе. Его большие руки-лопаты осторожно коснулись груди, скользнули вниз по телу. Мигель покрывал поцелуями лицо и шею, потянулся к застежке лифчика. Я сбросила с плеч лямочки, не сводя с него глаз. Он замер, обжигая меня горячим дыханием, и вновь  привлек к себе, целовал неистово, лаская по спине, по груди, по бедрам. Мое тело горело от его прикосновений. Я кричала от наплыва чувств, целовала его ладони, ласкавшие меня так жадно. Наши губы встретились вновь, а тела соприкоснулись, и все закружилось, понеслось, поплыло.

Время текло быстро, отсчитывая счастливые минуты. Лишь зеркало было свидетелем нашей любви, наш молчаливый союзник.

ж

Вечером я долго смотрела на свою кровать с белыми накрахмаленными простынями, отчего то показавшуюся мне при тусклом свете лампочки необычайно холодной и неуютной.

Минутное ослепление прошло. Во мне все кричало, напоминая о случившемся. Противоречивые эмоции. Противоречивые чувства. Голова раскалывалась от напряжения, а перед глазами плыли круги. Медленно пройдя по комнате, я пыталась все забыть, несчетное количество раз ругая себя за легкомысленную импульсивность. Больше всего на свете мне хотелось, чтоб Мигель стал туманным воспоминанием, оставшимся далеко позади. Но это было не так. Я знала, что это невозможно. Даже, если я расстанусь с ним, даже тогда я не смогу избавиться от этого воспоминания. Никогда. Мне придется жить с этим.

Я выключила свет. Ничего не изменилось. Меня бил озноб, хотя в квартире было жарко от отопительных батарей. Я нашла кровать на ощупь и легла в постель. Под одеялом быстро согрелась, но долго не могла уснуть. Мое тело все еще хранило силу и тепло его рук, жестокую страстность поцелуев.

Одним махом я перечеркнула все. Испортила себе жизнь. Зачем? Почему я даже не сопротивлялась, не вырывалась, а послушно покорилась его воле?

Я лежала под одеялом, уставившись в темноту, пытаясь привести в порядок рой мыслей, теснившихся в голове, то и дело, возвращаясь к событиям предыдущего дня, гнала их прочь, но вновь и вновь тонула в его темных омутах-глазах. Огненные лепестки внезапно вспыхнувшего чувства затрепетали от восторга. Ликуя и содрогаясь от ужаса, я вспоминала, как он ласкал меня, как сама хотела этого, поддавшись внезапному порву без борьбы, без усилий, точно жертва.

Как могло случиться то, что случилось? Когда же появилась искра?

Интуитивно я чувствовала, что все, что он говорил – правда. Ему нужно было не просто удовлетворить низменную похоть. Он хотел гораздо большего – моей любви. Но я люблю Энтони всем сердцем. Почему же меня так тянет к Мигелю, этому нескладному человеку, сумевшему затронуть какие-то струны в моей душе? И все же…

Ах, Мигель, Мигель…

Как трудно противостоять бурному потоку страстей.

Энтони… Сильный трепет в душе, серебряные звезды, пылкие мысли, прекрасные мечты, сны… Но какие это были сны!

Мигель… Огромные кроссовки и маленькие туфельки рядом. Мои!

Минутная слабость, но как все изменилось.

Совесть кричала: «Гони его скорей»!

Сердце шептало: «Не спеши»!

Я пыталась убедить себя, что он намеренно воспользовался ситуацией, переступил черту, представив, как брошу ему в лицо ледяным тоном, не оставляющим сомнений:

– Это все ошибка!

Мигель растерянно заморгает, виновато улыбнется и вдруг отшатнется от меня, оглушенный услышанным. Заглушая в себе чувство вины, я старалась не думать какую пустоту он испытает, как ему станет больно, но где-то в глубине души, не лицедействуя перед собой, я знала, что вовсе этого не хочу.

Если бы Мигель не поцеловал бы меня… Если бы я не ответила на его поцелуй… Мне, в самом деле, хотелось иметь такого друга, как он, сильного и нежного, делить с ним радости и горести, чувствовать покой в его объятиях, тепло его рук, протянутых через пространство.

Он тот, кто будет держать меня из последних сил, если я сорвусь со скалы, тот, кто будет сидеть у моей постели, если я заболею, тот, кто порадуется за меня и погрустит вместе со мной, тот, для кого хочется сделать что-то особенное. Все за улыбку!

Но Энтони… Однажды я заглянула ему в глаза, и что-то произошло…

Если б только Мигель не целовал меня…

В окно струился чистый лунный свет.

Может быть когда-нибудь, но только не теперь. Не теперь.

Я словно раздвоилась. Мечты неслись попеременно то к одному, то к другому, разноцветными фейерверками загораясь в душе. Я балансировала на узкой тропинке, ведущей к скользкому склону, но прошлое осталось позади в легкой дымке грусти, а будущее так волнующе заманчиво, что я уже не могла остановиться…

ж

Началась эта история несколько лет назад, но я помню все так отчетливо, словно это было вчера…

Проснулась я в одиночестве, в полной тишине и не сразу сообразила, где я и что со мной произошло. Голова гудела, заглушая мысли. Я со стоном сжала голову руками, и тут же замерла прислушиваясь. Тихо. Ни звука.

Было темно. Дневной свет не проникал в комнату сквозь плотно задернутые шторы, и я никак не могла понять сейчас день или ночь.

Я медленно приподнялась на руках, села на чужой широкой кровати, морщась от незнакомой ломоты во всем теле, осмотрелась, пытаясь угадать форму и очертания предметов. Все незнакомо. Спокойно ощупала себя – на мне нижнее белье, кости целы, ссадин нет, ничего не болит, если не считать сильной головной боли. От свинцовой тяжести голова клонилась на бок все ниже и ниже, пытаясь слиться с приятной прохладой шуршащего шелка, и я с легкостью поддалась соблазну.

«Но как я сюда попала?» – Волосы зашевелились от внезапных догадок. – Где я?

Что-то тревожное, недоброе пряталось за простыми словами:

«Какое сегодня число? День недели? Господи…»

Все новые и новые вопросы  сыпались на  меня, словно из рога изобилия. Я пыталась вспомнить, найти ответы и не могла, отбиваясь от неприятных мыслей, рисующих мрачные перспективы, словно заглянула в калейдоскоп ужасов, по неосторожности ставших судьбой. Холодное прикосновение страха заставило сердце биться сильнее – так, что его стук отдавался в ушах тревожным набатом. Дыхание прервалось.

Постепенно коварная память вернула меня к действительности, меня бросало то в жар, то в холод.

Я плохо переносила алкоголь, а мне все подливали и подливали, внимательно прислушиваясь к моей болтовне.

«Нет», – я вдруг резко встряхнулась, – «Я наливала себе сама…»

«Господи, что я натворила? Что я натворила…»

Пальцы рук дрожали. Я совершенно не представляла, что делать дальше, но что-то непременно надо было.

Что-то прошелестело за спиной. Я скорее почувствовала, чем услышала чьи-то невесомые шаги, и вновь воцарилась тишина. Меня не покидало чувство, что я не одна, кто-то незримо находился рядом, наблюдал. Но кто?

Я лежала, затаив дыхание, боясь пошевелиться, всеми силами оттягивая неизбежное. В следующую секунду может произойти все, что угодно. Омерзительные сцены пронеслись перед глазами, и я тихо охнула где-то внутри себя, ужаснувшись собственных предположений. Но это «ох» камнем упало в сердце. Комната наполнялась флюидами напряженного ожидания, а пока…

Тяжелые шторы медленно поползли в разные стороны, впуская в комнату солнечные лучи. Я зажмурилась от яркого света, а когда открыла глаза – Энтони сидел на краю кровати в непринужденной позе. Гладко выбрит. Спокоен. Невозмутим. Хитрая ухмылка скользнула по лицу.

– Выспалась?

– Где мы? – заговоршецки прошептала я.

– У меня дома. Извини.

Дома… Странные нотки звучали в его голосе.

– Как дома? Ты хочешь сказать, что я в Лондоне? Ты что меня украл? – Я пугалась собственного голоса. Что-то дикое противоестественное было в моих умозаключениях. Но я здесь… Радоваться или биться в истерике?

Я вдруг ощутила себя героиней ужасного триллера. События молниеносно сменяли друг друга, превратив мою жизнь в хаос. И я уже в Лондоне… Мироустройство рушилось на глазах.

– Не бойся. Я был джентльменом. Хотя нее скрою – это было трудно, – продолжил он вкрадчиво, – я видел нежную грудь, напряженные соски,  проглядывавшие сквозь изящное кружево, и понял, что пропал.

Коварные искры мелькнули из-под ресниц.

Инстинктивно я вскинула руки и натянула одеяло до подбородка, прижимаясь спиной к спинке кровати, и с облегчением вздохнула, чувствуя себя теперь более защищенной.

– Я твоя пленница?

Он удивленно вскинул бровь. Неожиданный вопрос застал его врасплох.

– Признаться, я об этом как-то не думал. Но сама идея не плоха.

Озорные чертики в его глазах лихо заплясали болеро.

Я невольно огляделась по сторонам: просторная светлая комната, просто и со вкусом обставленная. Чувствовалась рука дизайнера.

– А если я скажу «нет»?

– В самом деле? Ну что ж… Я все равно услышу «да».

Возможно, он ощущал свою власть, быть может, наслаждался сознанием своей неуязвимости. Не посмеет. Или… Под ложечкой неприятно заныло, засосало. Чьи-то холодные пальцы на мгновение сжали  мне сердце. Шутит? Нет?

Мгновенно представив, как его руки прикоснутся ко мне, захотелось до боли, до отчаяния покориться этому человеку. Я молила… Нет, уже требовала…

Но эти намеки…

Мне внезапно захотелось бежать прочь куда-нибудь подальше от него, бежать как можно скорее. Бежать… Но вот вопрос: от него или от себя?

И тут же спохватилась – он не должен видеть, что со мной творится, и опустила глаза, испугавшись, что Энтони обо всем догадался.

Легкое похмелье, растерянность, противоречивые чувства, обстоятельства – все смешалось. Весь мир против меня. Было обидно до слез.

– Ты боишься меня? Неужели за столь короткий срок со мной произошли такие страшные метаморфозы? Я что превратился в чудовище?

– Я приблизилась к нему, полностью проигнорировав его вопросы:

– Энтони, почему я здесь?

– Ты что ничего не помнишь? Ты вчера совершенно отключилась. Я хотел отвезти тебя домой, но не знал, где ты живешь. Да и вообще тебя никто не знает. (Он лукаво подмигнул.) Кто ты?

Вчера… Значит, я все-таки в Москве. Слава богу. Легкой горечью разочарования защемило сердце. Может быть в другой раз…

И тут я вспомнила, как стояла нарядная, с огромным тортом и цветами перед незнакомым домом, почему-то не решаясь войти внутрь, а дальше понеслось…

– Вы к кому?

Седовласая женщина с печальными глазами на миг оторвалась от вязания, бросив на меня пытливый взгляд поверх очков, и вдруг приветливо улыбнулась.

– Пожалуйста, проходите. Вам на седьмой.

Она сняла очки и долго в глубокой задумчивости протирала стекла.

Дверь распахнулась передо мной настежь. Музыка, голоса, смех вырвались наружу, подхватили и потянули за собой. Я лишь успела заметить, что вокруг незнакомые люди. В следующее мгновение я увидела его… и больше уже не принадлежала себе.

Последнее, что я помню о прошлой ночи, как, сильно пошатываясь, выписывая в воздухе вензеля, я уныло брела по тротуару, а улыбка Энтони на фоне ночного неба казалась зловещей.

– Я перепутала квартиры.

– Ты что сделала?

Он смеялся от души, а я готова была провалиться сквозь землю, сгорая от стыда.

«Кто ты»? – Эхом отозвалось в моей душе. – «Кто ты»?

Кто я? Так кто же я?

ж

Неясный зов, томленье, мысли неслись сквозь черноту космоса…

Губы тянулись к губам, сливаясь в головокружительном поцелуе. Он не думал. Я не думала. Просто был сильный дождь.

«Кто ты? Кто ты»? – звучало на все лады.

Вопрос словно повис в воздухе. Его облик скрывала пелена. Что-то в нем было знакомое, едва уловимое, завораживающее и что-то отталкивало, пугало. Но я не могла отвезти взгляда от этого человека. А по лицу текли струйки воды – не то слезы, не то капли дождя…

Но это был сон, а реальность такова, что годы идут, а он, тот незнакомец, все не приходит и не приходит. Один бурный роман сменяется другим, но душа пуста. Любви нет. Семьи нет. И даже иллюзий больше нет.

…Роман вспыхнул, как факел. Задушевно-близкие отношения, бурлящие страсти… И все-таки это была не любовь. Самообман, огромное желание любить, но не любовь.

Итог – скандальный разрыв. Любезность давно сменилась пренебрежением, чувственность – полным бесчувствием. Я рванула дверцу шкафа и начала стягивать с вешалок платья, юбки, блузки, торопливо, будто боясь передумать, собрала белье и косметику.

А он невозмутимо скользнул по мне взглядом.

Я не оглянулась, мечтая поскорее вырваться, а он не пожелал вернуть.

У меня внутри бушевал ураган. Каждый нерв обнажен, и все болело. Конечно, я бросила его сама, но разве у меня был выбор?

Я металась в постели в мутном забытьи и корчилась от боли отчаянно надеясь, но… А, собственно, на что? На какую-то определенность в этой бесконечной череде романов, называемую браком. А любовь? Глупость все это. Обида, гнев, раздражение, ненависть, коварные планы мести – вот настоящие чувства. Какие страсти кипели в моей израненной душе, заставляя ежедневно вставать с постели и что-то делать.

И все тонуло в боли.

– Возьми меня всю без остатка. Каждой клеточкой своего тела я хочу принадлежать тебе, покориться твоей воле, – Я буквально умоляла кого-то, проявившего ко мне интерес.

«Сотри с меня поцелуи другого мужчины», – шептало внутреннее «я», обиженное и раздавленное.

Я стояла на краю пропасти. Губы решительно твердили «Да». Руки нежно прикасались к нему, но движения были механические. Вся моя сущность кричала «Нет».

Невменяема и доступна – легкая добыча. А он неробкого десятка. Им двигал азарт и интерес, куда все приведет. Кто кого.

– Я сама, – взмолилась я.

Пальцы дрожали и не слушались. Я пыталась расстегнуть кофточку. Ничего не получалось. Он вцепился в тонкую ткань блузки, сгорая от нетерпения, потянул половинки на себя. Пуговицы с треском посыпались на пол. Через секунду освободил грудь и больно сжал ее. Руки скользнули вниз по бедрам. Я закрыла глаза. Хищные пальцы поползли ниже в глубь женского лона. Это было омерзительно. Невыносимо. Трусы ненужной тряпкой упали к ногам. Слезы градом текли по щекам. Его губы так безжалостно приняли мне боль поцелуями и шептали:

– Ты просто куколка. Уж я с тобой поиграюсь.

Он ласкал меня повелительно, делая то, что хотел, что нравилось ему самому. Я покорно подчинялась. Мужчина стремительно покрывал поцелуями лицо, шею, грудь, был уже на грани. А я давилась слезами, чувствуя, как обнаженное тело прижимается ко мне, как его пальцы поворачивают мое лицо к себе.

Я едва выносила прикосновения его рук.

– Пожалуйста. Не надо. Прекрати. Ну, прекрати же. Я не хочу. Не надо.

Я отвесила ему пощечину, внутренне содрогаясь, как далеко все зашло. Ладонь ныла и горела от удара. А он смотрел на меня испепеляющим взглядом.

Внезапно отшатнулся. Совершенно подавленный, сбитый с толку. Между бровей залегла глубокая складка, черты лица несколько обострились, но, заметив нездоровый блеск в его глазах, я поняла, что он уже осознал свою власть надо мной и ни перед чем не остановится, желая повиновения и покорности.

– Тише! Тише! Тише! Тише! – Голос был мягким убаюкивающим, но абсолютно невыразительным и монотонным.

– Тише! Тише! – Повторил он почти шепотом, каким-то странным тоном.

Мужчина резко склонился ко мне, сильно сжав челюсти пальцами, его рот впился в мои губы. Я с замиранием сердца осознала, что совершенно бессильна перед этим здоровяком. Щетина сильно царапала лицо. Неистовый поцелуй, которым он хотел меня обидеть, наказать, уничтожить полностью парализовал волю.

Он рывком опрокинул меня на спину, пытаясь раздвинуть ноги. Я видела, как надо мной возвышается мощная фигура, и отчаянно пыталась оттолкнуть этого человека. Он накрывал мои губы влажным ртом, заглушая мольбы, с легкостью подавив сопротивление, придавил меня всей тяжестью своего тела и вонзился в меня.

В мутной мгле все запрыгало, искривилось, искажая очертания предметов…

Ни один взгляд, жест, слеза не проходили мимо его внимания.

Я резко отвернулась от него, сжимаясь от омерзения. От того, что произошло, стало гадко и противно. Не помогло! В душе горел пожар. Меня тошнило от отвращения к себе. Я была грязная, и этого пятна ничем не смыть. Падать дальше некуда. Я на дне.

Я тонула в слезах от какой-то безысходности, оплакивая свою жизнь. И боль вновь напоминала о себе. Боль, пожирающая все на свете, боль, не прекращающаяся ни ночью, ни днем. Тяжелые слезы соленым гейзером лились из глаз, но облегчения почему-то не было.

Да он и сам чувствовал раздвоенность этой странной близости. Его пугало утро. Надо будет что-то говорить, а он не знал что. Это было невыносимо. Мужчина встал, прошелся по кухне, открыл форточку, закурил, глядя в темноту ночи, но придумать ничего не мог и еще больше злился на себя.

Еще предстоит неприятная сцена, но он с легкостью справится. Горячий душ смоет последнее напоминание обо мне. И, наконец-то, он будет свободен! И никогда не вспомнит об этой ночи. Никогда! Он в полную грудь вздохнет этой свободы… А пока это мучительное ожидание. Мужчина в тайне завидовал тем, которые могли выставить гостью за дверь, сунув полтинник на такси. Как бы он хотел так поступить. Хотел, но не мог…

За окном темно и пусто. Мне нужен был кто-то рядом. И он не гнал…

С тех пор прошло несколько лет. Я давно играю по своим правилам, однажды сказав чувствам: «Нет»!  И мне это нравится!

ж

Музыканты играют блюз. Гости пьют, едят, шумно двигают стульями, громко разговаривают, смеются, ценя превыше всего мужскую компанию. Но наступает час откровения, и я все чаще ловлю на себе косые любопытные взгляды, в отблесках света превратившись в далекую, непохожую, непонятную.

Я женщина с трудной судьбой? Искательница приключений? Скучающая домохозяйка, не смевшая перешагнуть этический барьер…

Искушение велико сорвать с меня маску.

– Почему Вы сидите одна? Девушка, идите к нам. У нас весело.

В ход идут комплименты забитые, затрепанные.

Лица, лица, лица. Банальности. Мужчины, ищущие флирта с пламенем одной ночи, неслышной тенью ускользают в темноту, пристав к юным девицам в обтянутых топах с обесцвеченными волосами, призывно, без устали двигающихся под музыку, но за всем этим прячется холодное одиночество и неуемное желание кому-то что-то доказать. И здесь единственное место, где они могли бы проявить себя. Полупьяные, непонятые орлы в мечтах, им хотелось казаться такими, распрямить плечи, пошелестеть купюрами, позволить себе сорить деньгами направо и налево.

Победить любой ценой, пока не наступило утро.

И они выбирали меня, таинственную незнакомку, возможно, напоминавшую чем-то жену, уставшую петь деферамбы своему супругу, тянущему ее в болото, откуда ей уже не выбраться, или любовницу, отчаянно игравшую в любовь. Либо он, никчемный, неказистый, никакой, либо выйти на площадь и кричать:

– Мужчины, где Вы? Неужели все перевелись, вымерли, как класс?

По улицам бродят лишь жалкие выцветшие тени могучих богатырей, и  те под неусыпной охраной.

Я могла быть кем угодно – одна во всех лицах, та новая страсть, ступенька для достижения идеала, манящая, многообещающая мечта.

Я поежилась от озноба.

Все танцуют, а я выглядываю из-за бутылок и закусок со странным щемящим чувством. Мне вдруг захотелось оказаться по ту сторону стола. Но что мне остается? Лишь философствовать в одиночестве… Или за компанию?

– Я долго наблюдал за Вами. Вы такая задумчивая. Такая одинокая. Такая…

Я внимательно взглянула в глаза мужчине, подсевшему за мой столик, а в них тоска по чему-то несбыточному.

Возможно, он захочет сорвать с меня маску, заглянет под нее и… не отвернется.

Ничего не значащая улыбка приклеивается к моим губам. Я принимаю вызов.

– Такая двойственная.

– Как это?

– Вам хочется принять участие в празднике жизни, но Вы упрямо выбираете роль наблюдателя. Вам хочется познакомиться, но Вы отталкиваете всех. Вас когда-то сильно обидели, и Вы боитесь новых отношений. Надеваете свою сексуальность в непроницаемую броню.

Он еще долго критиковал меня, произнося давно заученный текст, действующий безотказно. У всех свои войны, свои поражения и потери, раны, ноющие в непогоду.

Я искоса наблюдала за его уверенными, спокойными, доведенными до автоматизма, движениями. Он склонялся ко мне все ближе и ближе. А мне до боли захотелось прикоснуться к ежику коротко остриженных светлых волос, смешать его мысли, нарушить все его планы, запутать до растерянности.

В конце концов, подвел черту:

– Трудные времена бывают у всех.

Интересно, неужели он не понял, что заглотил наживку?

Незнакомец говорил много, пространно, большей частью о себе, но ничего конкретного.

Где-то в середине монолога мне стало скучно. Пусть покрасуется. Меня больше увлекала попытка отгадать род занятий нового знакомого.

Официант? Следователь? Психолог? Шпион? Маньяк? Адвокат? Врач? Нет, все не то. Не угадала. В нем было много личин, и он периодически приоткрывал то одну, то другую грани, но уклончиво и осторожно, прячась за общими фразами.

Мужчина заказал выпивку. Оживился. Вкрадчивые речи предвкушали бурный роман, но мало что из сказанного имело хоть какой-то смысл.

Уже весь мир плавает на дне бокала. А время ускользает быстро, незаметно…

– Может, продолжим знакомство в более укромном месте. Посидим. Поговорим. Послушаем музыку. Ну что к тебе или ко мне?

Каков хитрец! Туманил мне голову и застал врасплох.

– Нет? В самом деле? – Едва слышно поинтересовался незнакомец язвительным шепотом.

Он медленно потянулся ко мне, явно наслаждаясь моим замешательством. Мне показалось, что он сейчас рассмеется прямо мне в лицо.

– Еще не поздно передумать.

Немного помедлив, он окинул меня проницательным взглядом. Я не шелохнулась.

– Ну, как хотите.

Мужчина недоуменно пожал плечами, хотел что-то возразить, но передумал, махнув рукой.

Пачка денег мелькнула перед моими глазами и в мгновение ока исчезла  в потайном кармане пиджака.

Он беззвучно поднялся и, слегка пошатываясь, побрел между столиков.

Я осталась. Холодная, безучастная, невозмутимая.

Что ж, может быть в другой раз…

ж

Но у меня есть еще одна личина.

Я – винтик в огромной корпоративной машине, не лишенная амбиций, но амбиции – это всего лишь очередная маска. Я успешно продвигаюсь по карьерной лестнице, но впереди толпа, а взади тьма. Того и гляди раздавят и растопчут.

Предсказуемость каждого будущего дня вызывает приступ тошноты. Порой мне хочется выбросить клавиатуру в окно и начать жить заново, перевернув страницу. Продолжать бессмысленно. Не интересно. Я все чаще блуждаю на ощупь, словно в тумане, в поисках лучшей доли. Лучшей доли… Какой? За спиной солидная фирма, деньги, престижная работа, но это тупик. Только поиски утраченного рая оказывались все дальше и дальше от чего-то, чему и названия еще не было, только намеки.

Словно я держала в руках карту без дорог, одни только географические названия на незнакомом чужом языке и никаких ориентиров, а на алтарь карьеры положено так много жертв, что просто невозможно все перечеркнуть.

Частенько я пребываю в депрессии, однажды сделав неправильный выбор. Я хожу, говорю, но меня словно нет. Я пуста. Но появляются новые идеи, неясные перспективы рисуются за линией горизонта, и шаткое равновесие восстановлено. Ничего. Жить можно.

Серой мышкой я пробегаю по жизни, чтоб раствориться среди безликих, сохранив для себя свое «Я».

Так кто же я? Охотница, притаившаяся в укромном месте, разочарованная однообразием карьеристка, вовсе не стремящаяся наверх? А может быть женщина, уставшая от одиночества, ненасытная утроба, пытающаяся удержаться на поезде ускользающей молодости?

ж

А когда я увидела Энтони – земля поплыла под ногами, и сильные волны уже куда-то меня несли…

И кто-то рядом произнес отчетливо:

«Если б у меня было одно желание, одно единственное, я бы загадала быть всегда рядом с этим мужчиной и в радости, и в горе».

Я не могла так думать. Я так не думала, даже обернулась – за спиной никого. Но голос был. Я его четко слышала. Еще мгновение, и все стало по-другому. В начале я даже не поняла, что случилось, что-то изменилось вокруг. Изменилось все.

Будто моя нить жизни каким-то образом зацепилась за его нить, может, где-то в конце переплелась или даже завязалась некрепким узелком.

Невинное прикосновение его руки, пьянящий запах – я чувствовала, что нахожусь на грани, теряя контроль над собственными эмоциями.

Во мне забурлили, закипели чувства, переливаясь всеми цветами радуги. Комната тонула в ярких разноцветных пятнах и плыла.

Его появление, словно компенсация за слезы и кошмар поруганной юности без чувств, именно теперь, так неожиданно. Мысли путались и сбивались с ритма. Вся моя жизнь пронеслась перед глазами. Мой мир, мой уютный мирок рухнул в одночасье, а мне хотелось кричать:

– Господи, до чего прекрасна жизнь! Я живая! Живая!

ж

Я пыталась дома заняться ремонтом, надевала рабочую одежду, брала инструменты в руки и пускалась в новое приключение. Вначале я видела обшарпанные стены, где еще не коснулась моя рука. Мысли уносили меня далеко. Воздух становился густым тягучим, и я уже часть этой стихии, и словно в полузабытьи, проходила сквозь нее и бежала к нему по радуге, туда, в другую жизнь – такую несбыточную, желаемую, сладкую.

Нежно и страстно я целую морщинки на его лице. Он заслужил каждую из них, даже самую маленькую. Я люблю в нем все. Я ведь с ума по нему схожу.

Кровь быстрее течет по жилам, все бурлит и кипит, текут слезы от ощущения всего, что было, что есть, что будет, от какой-то теплоты, сердце щемит, уже болит.

Но какая это боль! Боль предчувствий, ожидания, какая-то радостная и так сосет и ноет под ложечкой, все переворачивается изнутри. Как странно и удивительно прислушиваться к ударам собственного сердца, которое бьется в груди быстро-быстро, как будто норовит выскочить оттуда. Оно как заяц: прыг – прыг – прыг – прыг. И все быстрее и быстрее, еще быстрей. Я встречаюсь с Энтони, а вокруг все кружится, как на карусели. Он даже любит меня! Любит! Только от одного этого можно сойти с ума.

Я подбежала к зеркалу убедиться, что я не невидимая тень, а осязаемая из плоти и крови – и обомлела и вновь приглядывалась к себе – моему удивлению не было границ – я увидела свою статную фигуру, красивый плавный переход в талию, четко очерченную линию бедра, гордую осанку, царственный поворот головы. Я крутилась перед зеркалом, осматривая со всех сторон, плавные линии не исчезли. Было еще что-то необычное в лице, что-то такое в глазах. Может быть отблеск солнца?

Я выглядела так, словно вернулась с курорта, хотя две недели на меня сыпалась штукатурка и прочая грязь. Я как будто прожила целую жизнь, параллельную. Дни укладывались в минуты, месяцы – в часы, годы – в дни.

Но такой разительной перемены я не ожидала.

Прожила жизнь и еще как прожила!

За то мама в этот период сильно постарела, ощущая, как я удаляюсь все дальше и дальше. Я рядом, в квартире, но на самом деле, очень далеко. Она ничего не поняла, но сильно испугалась. Я ничего не объясняла, а она и не спрашивала, пытаясь заглянуть в глаза, и полное недоумение на лице:

«От чего это?»

Мне это знакомо. Я так же чувствовала себя, когда меня обижали сознательно и побольней. За что?

С крана сорвало вентиль. Я видела все происходящее, словно в тумане: суетятся родители, бегают, что-то говорят, размахивают руками. Приходит слесарь, исправляет поломку. Казалось бы – все позади, но меня постоянно теребили все это время, хотели, чтоб я вернулась на грешную землю и вместе с ними бегала и суетилась, охая и ахая и все по кругу, по кругу. Мне стало страшно.

Я рвалась в параллельный мир, где происходило что-то невероятно захватывающее, с легкостью отрываясь от домашней рутины. Все давным-давно надоело и единственное, что я хотела – вырваться как можно скорее.

Отец принимает сердечные. Я закрываю глаза – не хочу ничего видеть. Не хочу ничего знать.

ж

…Незнакомая пожилая женщина шла мне навстречу. Старуха подошла ближе, провела рукой по моему лицу:

– Это мои глаза… Мои губы… Мое лицо…

– Нет мое! Мое! Мое!

Я взглянула на себя в зеркало и обомлела: из зазеркалья на меня смотрело чужое лицо, лицо старухи. Глаза покраснели, прическа растрепалась. Седые пряди волос в беспорядке свисали на лоб.

– Настена!

Я стряхнула с себя чужой образ. Он рассыпался на мелкие осколки. Я стала вновь собой.

– Энтони! Энтони!

– Настенька!

Мы бежим навстречу друг другу. Еще немного, я прижмусь к нему, обниму за шею, вздохну запах его волос и больше никаких слов. В глазах огонь. Одно прикосновение руки – на блузке расплавятся и лопнут пуговицы, разлетаясь во все стороны фонтаном брызг. И вкус поцелуя застынет на губах…

Мы все бежим и бежим, но расстояние между нами не уменьшается…

Пронзительный звонок будильника прогнал остатки сна. Было еще темно, но силуэты зданий выделялись на фоне предрассветного неба.

А вдруг не добежит?

Но были и другие ночи.

ж

Над городом сгустились тучи. Потемнело. Сильный ветер неистово раскачивал кроны деревьев, подняв ввысь опавшие листья. Громкие раскаты грома потрясли небо. Завыла сигнализация в припаркованных машинах. А в воздухе закружилась листва в дикой неистовой пляске. Внезапно резко посветлело, повеяло свежестью и, наконец, первые крупные капли упали на землю. Дождь барабанил по стеклу, играя бравурные марши. Белые, розовые, фиолетовые молнии то и дело, разрывая тучи, освещали комнату ярким всполохом. И вновь все погружалось в темноту под полчищами дождевых капель. Город поплыл, отгородившись от мира дождевой завесой.

За окном бушевала стихия. Кроны деревьев покорно склонились.

Безудержные эмоции пронеслись ураганом в душе, сметая все на своем пути.

Сочные страстные губы Энтони приблизились. Они манили к себе, и я не могла отвести от них взгляда, поддавшись природным инстинктам. Я обвила ему шею. Он стремительно коснулся губами моих губ, но поцелуй вышел быстрый, скомканный. На долю секунды он попенял на себя за это нетерпение и тут же забыл, раздираемый на части дилеммой, желая скорее смять красоту, впиваясь в живую трепещущую плоть, или продлить удовольствие постепенно, шаг за шагом, не упуская ничего из вида.

Ошеломленная, трепетная, ранимая, я не сводила с него глаз, забыв о голосе рассудка, глухо нашептывающем откуда-то издалека о тихой, безопасной, но чертовски унылой жизни.

Еще не поздно бежать, достаточно сказать Энтони одно слово, только одно, и он тут же безропотно отпустит меня. Все кончится и забудется. Но мне совершенно этого не хотелось…

Новое, необычное ощущение захватило целиком.

Вцепившись пальцами в волосы, Энтони заставил меня откинуть голову назад. Медленно склонил ко мне лицо, дотронулся до губ, поцеловал, вложив в поцелуй всю свою страсть. Во мне все запылало.

От такого необузданного порыва я едва держалась на ногах и, чтобы не упасть, инстинктивно прижалась к нему, вцепилась руками в его плечи, переполненная нетерпеливым ожиданием мощной волны всепоглощающих эмоций.

Его глаза все больше и больше темнели, руки едва заметно дрожали. Мы оба на миг затаили дыхание.

В наступившей тишине я услышала удары собственного сердца тревожным набатом застучавшие в висках.

Сильный раскат грома заглушил стук дождевых капель по стеклу. Через несколько мгновений косая молния прочертила небо.

Его руки обжигали теплом, горячие губы потянулись  к губам. Земля закачалась под ногами, завертелась и куда-то поплыла.

Пейзажи, звуки, запахи отдалялись, расплывались в радужные круги и тонули в холодных потоках воды.

Мне ничего не оставалось, как только плыть по течению, предоставив событиям следовать их естественным ходом.

Я огляделась вокруг невидящими глазами, теряя ощущение реальности. Время будто остановилось.

– Чувствуешь, что ты сделала со мной?

Я ничего не ответила – не могла, затаив дыхание, наблюдала за всем происходящим как бы со стороны.

Тело покрылось липким потом. Веки увлажнились, потяжелели. Над верхней губой проступили соленые брызги пота. Странная чувственная слабость окатила волной.

Мы кружились по комнате, срывая друг с друга одежды.

Я пыталась расстегнуть пуговицы на его рубашке, но они отказывались подчиняться моей воле. Тогда Энтони, тяжело дыша, поспешил мне на помощь, чуть ли не вырывая их вместе с кусками изысканной материи.

Наши пальцы соприкасались, заставляя сердца биться сильнее. Руки опережали губы, продвигаясь все ниже и ниже.

Его ладони повелительно сжимали упругие ягодицы, гладили покатые бедра, нежно ласкали грудь. Он, словно гончар, создающий свое творение. Я слегка склонилась над ним. Энтони обнял меня за талию, привлек к себе, поцеловал в мягкий живот и внезапно забыл, что он творец, превратившись в буйного неуправляемого дикаря. Куда девалось его хваленое самообладание, сдержанность в эмоциях?

Мужчина наслаждался внезапно обретенным могуществом, силой собственных рук. Его поцелуи становились все более крепкими и властными. Руки Энтони сжимали мои бедра, прижимая к себе все ближе и ближе…

Чувственное томление  с каждой секундой становилось нестерпимым.

– Необъезженная кобылка, – грубый окрик заставил меня вздрогнуть.

Мужчина смачно шлепнул  меня по ягодицам, что-то пробормотал, глядя сквозь меня каким-то отстраненным взглядом, теряя полностью над собой контроль.

Светлая кожа как будто осветилась изнутри и покрылась шерстью. И вдруг волосатые когтистые лапы потянулись ко мне, оставляя на стене длинную мрачную тень.

Он ласкал языком набухшие соски, сведя все ощущения в нестерпимую бесконечную муку.

Его мужское естество отвердело, напряглось, гордо поднялось из поросли густых волос, отбрасывая вокруг себя гигантскую тень.

Жадные властные руки доводили до исступления, причиняя дикую боль, невыносимые страдания. Казалось, он срывал защитный слой кожи, рвал ее в клочья и вновь вонзался когтями в обмякшее трепещущее тело, и все поглощала все нарастающая боль, накатывающая волнами. В какой-то момент она достигла наивысшей точки и вдруг стала стихать, тупо отдаваясь во всем теле, и я поплыла в полубеспамятстве, без сил повиснув на его руках.

– Прошу тебя! Энтони! Энтони! – шептала я в темноте, выкрикивая его имя на выдохе.

Но в этой ненасытности хищного зверя, обезумевшего от вожделения, в похотливой его страсти было некое очарование, безумство ощущений, перед которыми так трудно устоять.

Были только руки, только губы и неуемное желание слиться в единое целое с этим невообразимым мужчиной. Все перемешалось. Поздно бежать.

Его огромные глаза на бледном лице превратились в глубокие озера.

Он заполнял комнату своим запахом, своей энергией, своей мужественностью.

Мужчина поднял меня на руки, бросил поперек кровати и с жадностью хищника набросился всей тяжестью разгоряченного тела.

Передо мной был властный человек, рожденный повелевать, привыкший к повиновению и не допускающий ни малейших возражений, великолепный в своих чувственных потребностях.

Он звал, манил, требовал, и я без колебаний отдавалась во власть его рук. Они превращали реальность в мечты. Пальцы скользили по нежной женской плоти, и мне казалось, что я вот-вот взорвусь на миллиарды частиц от небывалых ощущений, подаренных им. Проникли внутрь немного глубже, вызывая мучительное желание сорвать завесу тайны, забыв обо всем на свете. Они жили своей отдельной жизнью, двигаясь теперь более ритмично,  а я застонала от неизъяснимого удовольствия. Сон продолжался…

Мужчина властно развел мне ноги, прикасаясь ненасытными пальцами к трепетному телу, поцелуем заглушив нарождавшийся крик, и я воспламенела от сладостной боли, едва не теряя сознание.

Вот как это бывает! Вкус безумства!

Я впитывала в себя новые ощущения с сумасшедшей пьяной радостью.

Внезапная вспышка молнии осветила его силуэт, его лицо, улыбку, столь же неукротимую, как и он сам. Какой-то необычайный оттенок его глаз таил в себе угрозу, опасность, делая лицо неумолимо жестоким и безжалостным. Его лицо покраснело, ноздри расширились. Он стал как будто еще выше ростом и шире в плечах.

Его сильное тело напряглось, изогнулось, готовое в любой момент выпрямиться, словно пружина.

Энтони откинул голову. Первобытный рык вырвался наружу. Он кричал, заглушая все звуки.

Его крик потонул в громких раскатах грома.

И это продолжалось, и продолжалось…

Сумасбродная мысль промелькнула в голове – будь у него в руках хлыст – он, непременно, отхлестал бы меня до последнего вздоха, сливаясь криком с раскатами грома в единое целое.

«Я его совсем не знаю. Не знаю… Не знаю… Он пугает меня своей многоликостью. Изломает. Исчерпает до дна необузданностью чувств».

Сладкий яд безрассудства вселял ужас.

Странная апатия овладела мной. Это происходит не со мной. Это сон. Всего лишь сон. Тело обмякло.

Я закрыла глаза, начиная думать, что вообразила себе слишком мелодраматическую картинку.

Комната погрузилась во мрак.

– На меня смотри! – Повелительные нотки в его голосе заставили немедленно подчиниться.

Я даже не подозревала, что он способен выговорить так много связных слов.

Едва дотрагиваясь губами до моего рта, мужчина скользнул горячим языком в полураскрытые губы, и я утратила способность думать, закружившись в вихре чувств. Внутри у меня что-то взорвалось. Каждая клеточка тела наполнилась теплом и раскрылась ему навстречу. В глубине зародился стон.

В его хмельном взгляде, затуманенном мутной поволокой, блеснул дьявольский огонь.

Простыми и сильными движениями Энтони довел меня до неистовства, до безумия, до крика, и, наконец, – всепоглощающего блаженного спокойствия…

Стоял ранний предрассветный час. В спальню едва пробивался неясный серый свет, делая комнату призрачной и нереальной.

Белое лицо Энтони мелькнуло в темноте, я чувствовала себя лениво-умиротворенной, а мир вокруг был окутан туманом.

Женская плоть горела и ныла, но это была ни с чем не сравнимая приятная боль.

Различив  рядом от себя его плечо, я не сдержалась и тихонечко прикоснулась к нему губами.

Энтони красноречиво выругался, отодвинулся от меня, не глядя.

– Что случилось?

– Это черт знает что такое. – Он хрипло прошипел. – Я превратился  в какого-то зверя, животное. Потерял над собой контроль, точно сопливый юнец. Да кто ты вообще такая?

Он прозвучал эти слова таким тоном, что они  прозвучали невесть какой крамолой.

Взглянув ему в лицо, я ужаснулась написанной на нем неприязни. Он тихо выругался еще раз, окинул меня испепеляющим, полным пренебрежения взглядом, и перевернулся на спину, положив руки под голову.

Легким ознобом одиночество наполнило о себе.

Открыв кран, я набрала в ладони холодной бодрящей влаги и умылась. Горячий душ долго приводил меня в чувство. А потом я медленно-медленно вытиралась большим махровым полотенцем, не решаясь встретиться с Энтони лицом к лицу.

Я попробовала безрассудство на вкус. Блюдо оказалось терпким, пряным, острым, сладким. Откуда тогда такая горечь?

Но когда взошло солнце – мы были еще вместе…

Пьяные шальные ночи сменяли бесподобные дни… Недели… Месяцы… Годы…

ж

В один из таких незабываемых дней, когда Энтони прилетел в Москву, было сухо и тепло. Редкие одинокие облачка беззвучно проплывали над зеленым ковром травы. Воздух напоен сладостным ароматом, щекотавшим ноздри. Мы гуляли по городу и говорили, и говорили, украдкой прижимаясь, друг к другу. Что-то таинственное, едва уловимое, проскользнуло на его лице, наполняя радостным нетерпеливым предчувствием. Голубые розы слегка кружили голову, обволакивая пряным запахом далеких гавайских островов. Время словно замедлило ход, неспешно отсчитывая минуты и часы. Незаметно подкрался вечер. Казалось, сама вечность притихла, затаила дыхание в ожидании чего-то прекрасного.

Вдруг Энтони круто остановился перед безликим высотным зданием.

– Зайдем? Обещаю, тебе понравится, – произнес он бесстрастно, искоса поглядывая на меня хитро поблескивающими веселым озорством, глазами.

Я кивнула и стремительно побежала наверх по ступенькам. Мужчина догнал меня на площадке, обнял за талию и прошептал:

– Не спеши.

Я замедлила шаги. Мы чинно поднялись по лестнице.

Тяжелая деревянная дверь распахнулась перед нами настежь.

Внутри здание напоминало скорее фешенебельный отель, нежели институт Академии наук.

Мы поднялись на лифте на нужный этаж и оказались у входа в клуб. Нас встретили и провели по лабиринту из столиков, покрытых белоснежными скатертями. В этот час посетителей было немного. Мы выбрали уютный столик у окна, за которым открывался изумительный вид.

Город переливался какой-то изумительной красотой, а над ним величественно проплывали разноцветные облака. Солнце медленно погружалось в алую пену.

Его лучи упали на волосы Энтони, превратив их в сверкающий ореол. Я затаила дыхание, прислушиваясь к теплому бархатистому голосу, сладкой песней звучащей у меня в ушах.

Энтони рассказывал то забавные, то грустные истории, то и дело, разливая спиртное по бокалам. Когда за ужином разговор принял совсем легкомысленный характер, он обнял меня одной рукой, а я прижалась к нему плечом. Как упоительно было молчать рядом с ним, вглядываясь в даль. На город стремительно спускались сумерки.

Свечи загадочно замерцали в темноте. Энтони улыбнулся, потянулся к бокалу. Кубик льда весело звякнул о стекло. Блики от пламени лишь на миг осветили мелкие морщинки вокруг его глаз, затуманенных тайной.

Все было захватывающе, великолепно, но ненастоящее, всего лишь пьянящая иллюзия ожившего сна.

Вокруг были люди: красивые мужчины и женщины – внешне безукоризненные и почему-то одинаковые. Совершенно одинаковые. Лица, застывшие, словно маски. Это сон, всего лишь сон. Я плыла по волнам его голоса, боясь проснуться.

– Я делал только верные шаги по жизни, ни одного в сторону, – начал он издалека.

Я вся сжалась, словно пружина, испугавшись того, что может произойти дальше. Мужчина чуть сжал мою руку, неторопливо пригубил бокал, не сводя с меня задумчивого взгляда.

– Я всегда желал встречи с особенной женщиной. Теперь я доволен своей жизнью, – широко улыбнулся и продолжил, – я сделал себе достойную карьеру. У меня есть все, о чем я мечтал кроме… (Энтони сделал многозначительную паузу.) Кроме кого-то, с кем я мог бы все это разделить, – проговорил он негромко, почти шепотом, вопросительно глядя на меня.

Внутри у меня что-то оборвалось.

– Значит, ты встретил ту особенную женщину? А я? Как же я?

Он мягко откинулся на спинку стула, грациозно играя своим бокалом.

Внезапно меня охватила слабость. Голос предательски дрожал, но я ничего не могла с собой поделать.

Несколько посерьезнев, он недоуменно покачал головой, взял мои руки в свои, однако, проказливые искорки по-прежнему мелькали в его глазах.

– Настя, неужели ты еще не поняла? Это ты. Я люблю тебя. Никогда прежде ни в чем не был так уверен. Выходи за меня замуж.

Я была настолько поражена, что не могла произнести ни слова.

Его руки дарили такие потрясающие ощущения, о слова обещали так много, что у меня предательски запылали щеки. Совершенно растерявшись, я приложила ладони к лицу, но тут же опустила их и, взяв бокал с вином, сделала большой глоток. Перед глазами все плыло, как в тумане.

Другие посетители ресторана, официанты – все теряло значимость, превращаясь в размытое пятно. Разговоры и звон посуды стали приглушенными, еле уловимыми. В мире остались только Энтони и я. Я слышала, как бьется его сердце, а ласковый шепот обдавал меня теплой волной.

Зачем я, самая обыкновенная, нужна такому успешному человеку? Но вопреки всему он выбрал меня. Ноги словно приросли к полу. Все, казалось, застыло, и время остановилось.

А когда официант подлил мне вина, то с благодарностью подняла бокал, пытаясь скрыть дрожь в руках.

Передо мной в открытой бархатной коробочке лежало кольцо, изысканное и весьма дорогое. В раскрывающемся бутоне горел алмаз чистый, невинный, словно слеза, но в росинке, застывшей на кончике листка, запылали огнями все человеческие страсти. Оно великолепно! Нереализованный потенциал и буря эмоций. Это моя сущность, мое я. Энтони знал меня лучше, чем я себя. Я зажмурилась и вновь открыла глаза. Кольцо лежало на прежнем месте. Оно слепило, завораживало, подавляло. Всего лишь чистый углерод, кристаллизованный в актайдре. Но какую власть над людьми имел этот камень! С замиранием сердца я коснулась его, словно испугавшись, что он исчезнет. Металл приятно холодил кожу пальцев.

Спустя некоторое время мужчина неторопливо пригубил вина, не сводя с меня задумчивого взгляда. Я тоже сделала спасительный глоток, кое-как стерла с лица выражение растерянности. Меня удивило, что Энтони все же решился на этот шаг.

– Ты хочешь, чтоб я бросила Москву, карьеру, друзей? Но это невозможно. Мы живем в разных мирах. Здесь моя семья. Моя жизнь.

Я заметила, как легкая тень огорчения промелькнула на его лице и в тайне порадовалась этому.

– Можно подумать, что я толкаю тебя на преступление. Ты переедешь ко мне.

Он произнес это довольно небрежным тоном, но я уловила требовательные нотки в голосе. Мне вдруг показалось, что он переменился в лице, а глаза превратились в колючие льдинки.

Его пальцы ловко подхватили бутылку и поднесли ее к моему полупустому бокалу.

События прошлого и будущего смешались в моем сознании. Я представила, как останусь в пустой комнате, собрав всю свою жизнь в коробки, и почувствовала тоску, острую, пронзительную. Океан тоски. Одна только мысль о предстоящем переезде заставляла меня трепетать от страха, словно речь шла об отдаленной галактике Вселенной, с которой потеряна связь.

Язычок пламени, фыркая слабыми сполохами, озарял лицо Энтони. Он сидел в непринужденной позе, невозмутимо откинувшись на спинку стула, твердой рукой сжимая бокал вина, словно ему все происходящее было совершенно безразлично. Улыбка не исчезла с его лица, но, как бы, немного застыла. Контрастная игра светотеней делала лицо чужим и нереальным. Совершенно чужим, почти сюрреалистическим. Мной овладел ужас.

Пауза затянулась. Его глаза внимательно наблюдали за мной. Я вздрогнула и заглянула в бокал, словно надеясь отыскать ответ там. На долгие мучительные секунды все вокруг сжалось до его размеров. Я задумчиво отхлебнула глоток, заставив себя расслабиться, одновременно пытаясь привести мысли к спокойствию.

Люблю ли я Энтони? Разве не этого я хотела? Тогда откуда возник страх сомнений? Почему? Ответов не было.

Люблю! Но, пока он был где-то там, далеко, эта любовь ничем  мне не угрожала, ничего от меня не требовала.

Энтони залпом выпил вино. На побледневшем лице выступили скулы. Мужчина поглядел на огонь сквозь стекло. Мы еще долго сидели молча, только свеча потрескивала в тишине. Эти несколько мгновений мне показались вечностью.

– Это слишком серьезный вопрос. Мне нужно подумать, – прошептала я, держась за бокал, как за спасательный круг.

– Хорошо, я подожду.

– Пусть кольцо пока побудет у тебя, – я бережно, с явной неохотой пододвинула к нему заветную коробочку. Сердце помимо воли готово было выскочить из груди, – Ослепленная его блеском, я не смогу принять решение.

В мгновение ока он исполнил мою просьбу, словно только этого и ждал. Я отчаянно прикусила губу. Непрошенные слезы брызнули из глаз.

– Настя, какая изумительная ночь!

Энтони вдруг хитро подмигнул и широко улыбнулся, обнажая белые ровные зубы.

Освещенные луной облака проплывали за окном. Светлые звезды, словно жемчужинки, рассыпались по ночному небу.

Я заметила озорную искорку, промелькнувшую в глазах Энтони прежде, чем он успел отвезти взгляд в сторону.

С высоты птичьего полета город казался смутным наброском, Свет луны, струясь между домами, соткал серебряную паутину. Воздух дрожал от могучего ветра, раскачивающего кроны деревьев, и вновь все смолкало, погружаясь в ночное безмолвие.

Энтони привлек меня к себе. Я не отстранилась, и он крепко обнял меня. Я подумала, как странно, что, именно, у него я ищу утешения и поддержки. Перед глазами все расплывалось и теряло очертания.

Сердце трепетало от запоздалого счастья, огненным потоком растекавшегося по жилам. Почему же я сразу не сказала «да»?

– Я завтра улетаю домой.

Я вздрогнула и лишь сильнее приникла к обнявшему меня за плечи мужчине, чувствуя, как уходит настроение, навеянное сияющими звездами в прозрачном небе, близостью Энтони, капельками огня, поблескивающими в теплом мерцании света.

«Я завтра улетаю домой», – звучало у меня в ушах, словно эхо. Что-то тревожное, зловещее скрывалось за этими словами. Тягостный холод разлуки капля за каплей просочился в подсознание, оставляя за собой пустоту.

Мне всегда нелегко давалось прощание с ним, но в этот раз все было по-другому. Единственным желанием было вцепиться в него и умолять:

– Энтони! Останься здесь. Не улетай! Я прошу тебя.

Удержать его в Москве любой ценой. Лишь огромное усилие воли помешало мне это сделать. Я старалась сохранить в памяти любое, пусть самое незначительное воспоминание, пыталась поддержать беседу, даже шутила, но душа не лежала к разговору. Губы еще улыбались, а сердце плакало.

«Уходя, оглянись. Хотя бы помедли…»

На душе было неспокойно…

ж

Прощальная улыбка. Взмах руки…

– Энтони!

Сердце сжимается от грусти…

Призывный шепот. Отчаянный крик. Диалог с пустотой, монолог, вызывающий бурю. Сомнения. Вопросы. Вопросы. Надежды…

– Энтони!

Легкий ветерок, шелестя листвой, подхватил его имя и понес на серебряных крыльях, нашептывая о счастливых мгновениях, по мощеным дорожкам парка…

Вдруг я почувствовала на себе чей-то пронзительный, обжигающий взгляд, медленно подняла глаза и заметила мужчину, бесцеремонно вторгшегося в мысли, проникшего в драгоценные воспоминания. Глаза незнакомца блестели неподдельным интересом, и даже его густые ресницы не могли этого скрыть. Я скользнула по нему рассеянным туманным взглядом и тут же забыла про него, проваливаясь в нирвану воспоминаний. Но мужчина был настойчив. Он возник передо мной и вечностью, пожирая глазами.

Безусловно, незнакомец производил сильное впечатление: черные, непокорные вихры, темнее бездонные глаза на смуглом лице, широкоплечий, нескладный, с большими жилистыми руками. Его трудно было назвать красивым, скорей даже наоборот, но все в нем – решительный подбородок, проницательный взгляд, мощная фигура – говорило о силе и мужественности.

Добродушно-насмешливая улыбка заиграла на его губах.

Однако, какое мне дело до этого человека? Его безмолвные посягательства на мою свободу вызывали во мне лишь неприязнь. Мне лишь хотелось одного – скрыться от откровенной заинтересованности этого мужчины. Я взмахнула руками, желая прикоснуться холодными ладонями к разгоряченному лицу, но передумала, взглянув искоса на незнакомца. От него не ускользнул этот жест. Он почувствовал, что смутил меня. Теряя терпение, я метнула в сторону назойливого типа негодующий взгляд, но мужчину, похоже, забавляло мое смятение чувств. Самодовольная ухмылка скользнула по его губам. От него исходила опасность. Я решительно встала, стараясь не смотреть в его сторону, но боковым зрением заметила, что скамейка, где он сидел, пуста. Вот это да! Он довел меня до бешенства и преспокойно удалился, потеряв ко мне всякий интерес.

Я ухмыльнулась, покачала головой, взглянув в ту сторону, где только что сидел мужчина и не спеша, пошла по аллее. Вдруг кто-то резко и бесцеремонно схватил меня за руку и потянул к себе. Я резко повернула голову и замерла от неожиданности – надо мной возвышалась гигантская фигура незнакомца. Он возник передо мной, словно из ниоткуда, выглядел угрожающе: высокий, мощный, плечи внушительных размеров, прямой пристальный взгляд темных глаз. Он смотрел с чувством явного превосходства. На душе стало безумно гадко. Я выдернула руку из его цепких пальцев, гордо вскинула голову и взглянула на него смело и дерзко, чувствуя, как холодный, леденящий кровь страх сковывает душу.

– Что Вам угодно?

– Извините. Я не хотел Вас пугать.

У мужчины был удивительно приятный голос и южный акцент.

– Не бойтесь меня.

Он откровенно разглядывал меня. Отчего мне стало еще неуютнее в компании этого человека.

– Ничего я не боюсь.

– Вы потеряли…

– Что?

Глаза мужчины стали немного светлее. На его губах заиграла улыбка. Он протянул мне листок бумаги, затрепетавший на ветру. Я растерянно взглянула на его крупные сильные руки.

– Спасибо, – я чуть дольше задержала на нем взгляд, резко повернулась и пошла прочь, пытаясь на ходу положить листок в папку, неуклюже пошатнулась, споткнувшись обо что-то на пути. Еще секунда, и галька четко отпечатается на лице… Но мужчина с легкостью подхватил меня и бережно поставил на ноги перед собой.

Листья рассыпались на дорожку. Мы оба склонились над ними, то и дело, ударяясь головами. Наши руки хватались за одни и те же листы. Мужчина бережно взял меня за руку, как бы невзначай, и быстро отпустил. Моя ладонь на миг утонула в его большой руке-лопате. Я подняла на него глаза и увидела свое отражение, словно смотрелась в зеркало: восторженная, хрупкая, нежная девушка. О таких заботятся, носят на руках.

От него исходил приятный запах тропических фруктов.

Незнакомец негромко рассмеялся. Его горячее дыхание обжигало кожу. Я почувствовала, как внутри меня разливается волна приятного, волнующего тепла. Неожиданная реакция…

Мужчина первым нарушил молчание.

– Я убиваю любовью.

– Что?

Смысл его слов дошел до меня не сразу. От смущения и неловкости я совсем растерялась, не зная как себя вести, что говорить, взглянула на него, чувствуя, как кровь стынет в жилах, и застыла от ужаса. Смутные догадки зашевелились в голове. Улыбка сошла с его лица. Глаза потемнели, стали совсем черными, и я заметил злобные огоньки, мелькающие в этих бездонных омутах. Он схватил меня за руку выше локтя. Меня била дрожь. Я даже не пыталась вырваться из его стальной хватки. Ноги словно приросли к земле. Я не могла двинуться с места. Все, казалось, застыло кроме времени.

– …Я заставил ее дрожать и кипеть одним прикосновением руки. Пуговицы трещали на рубашке от бешеного биения сердца. Она жажда ласк, и я отдался всепоглощающему, еле сдерживаемому желанию, сжимая в крепких объятиях ее разгоряченное тело.

Она слегка откинула голову назад, черная копна волос скользила по плечам. Я неистово целовал в ее мягкие пухлые губы, вдыхая ее запах.

Его губы растянулись в улыбке.

– Я ничего не хочу знать. Отстаньте от меня. Что Вам вообще от меня надо?

Но он продолжал, как ни в чем не бывало, словно не услышал ни единого слова.

– Мы кружили по комнате, сметали все на своем пути, исполняя танец любви.

Легким эхом тревоги страх напомнил о себе.

Огляделась по сторонам. Слава богу, вокруг были люди. Не посмеет…

– Она обвила вокруг меня ноги, впилась ногтями в спину, неистово требуя…

– Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь… Помогите.

Все обернулись, как по команде, с любопытством ожидая продолжения.

– Отпустите меня. Помогите, – я резко одернула руку и вскочила.

– Нет, она кричала: «Еще! Еще! Не останавливайся! Не останавливайся!»

Он превратил все в фарс, а я могла рассчитывать только на себя. Медленно попятилась, побежала, но мужчина в два прыжка догнал меня.

– Куда? Я не закончил, – он зыкнул на меня, страшно вращая глазами, точно пригвоздил к месту.

– Она змеей извивалась в моих объятиях, оставляя на спине глубокие борозды от ногтей. Горячо и порывисто дышала мне в лицо. Я прижал ее к стене, слыша сладостные «Ах».

«Вот так, детка. Хорошо! Хорошо!» – шептал ей на ухо, а руки сжимали ее великолепные бедра.

«Это какое-то безумие. Но почему он прилип ко мне? Черт возьми, что же делать?»

– Приоткрытые губы застыли в блаженной улыбке. Я ощущал ее влажную сладость и кричал, теряя голову.

Вдруг сквозь туман забытья почувствовал, что что-то не так.

Я затыкала уши.

«Ничего не хочу знать. Ничего не хочу знать».

– И знаешь, что было не так? Я не сразу это понял. Она смотрела сквозь меня стеклянным взглядом широко распахнутых глаз. И я онемел от ужаса, внезапно осознав, что она мертва. Еще горячая, но не живая. Я желал мертвую женщину.

– Но как…? Впрочем, я ничего не хочу знать. Хватит с меня!

Я побежала прочь, но мужчина опять быстро настиг меня.

– Ты поверила?

Он насмешливо скривил губы, буквально весь трясся от смеха. Глаза посветлели. Напряжение спало. Я поразилась резкой перемене его настроения. Он так заразительно смеялся, что я не могла на него долго злиться.

– Ты все время о чем-то думала, не желая ни на секунду оторваться от своих мыслей, забыть. Ты словно была где-то далеко. В другом мире, в другой стране. Это был единственный способ всецело захватить твое внимание. Мне это удалось. Не так ли?

На выразительных губах незнакомца заиграла озорная улыбка.

– Кстати, Кармела наверняка кого-нибудь ублажает в эту минуту. Огонь, а не девка. Редкий мужчина устоит перед ней. Она жива. Или ты хотела, чтобы было по-другому?

Он лукаво подмигнул. В глубине темной бездны глаз мелькнули бесовские огоньки.

В его удивительных глазах проглядывала склонность души к глубоким переживаниям и внутренней борьбе, и что-то еще: непостижимое, непонятное.

Этот мужчина одним своим присутствием провоцировал меня все время, будоражил, выводил из себя, вызывая смешанные чувства. Он не был похож на других. Меня это заводило.

Незнакомец пристально взглянул на меня.

– О чем ты все время думаешь? Расскажи мне. Возможно, я смогу помочь.

– Нет. Мне мила моя печаль.

– Понимаю.

– У меня пересохло в горле. Составите мне компанию?

– Нет.

– Но почему? Прохладительные напитки…

– Нет.

Его, опешившего от столь неожиданного и решительного отпора, можно было лишь пожалеть.

Легкий ветерок пронесся по аллее, и листва деревьев зашумела, зашептала…

Я повернулась и пошла прочь, не желая больше ничего слышать.

– Не уходите. Пожалуйста. Не уходите.

Его голос внезапно смягчился.

Я стремительно обернулась к мужчине.

На его лице отражалось смущение и замешательство.

Я чувствовала: что-то следует сказать, но не знала что именно, да и зачем.

– Не уходите. Не надо. Может быть кофе?

Он нерешительно протянул руку, как бы в подтверждении своих слов, слегка коснулся моих пальцев.

В грубом парне появилась тонкость и задушевность.

В его охрипшем голосе, во взгляде, наполненном грустной нежности, было столько тоски, почти боли, что я невольно смягчилась.

– Вы никогда не сдаетесь?

Незнакомец покачал головой, улыбнувшись самой обворожительной улыбкой, перед которой трудно было устоять.

– Теплый день. Обжигающе горячая чашка крепкого ароматного кофе. Приятная компания. Что может быть лучше? Пожалуйста, не отказывайтесь. Если станет скучно – просто уйдете. Я обещаю не преследовать.

Мне по-прежнему хотелось остаться непреклонной, но любопытство оказалось сильнее благоразумия.

Если б он сделал хоть один неверный шаг, то я бы без сожалений отказала бы ему, но мужчина терпеливо ждал.

Я задумчиво кивнула. Он слегка сжал мое запястье в знак благодарности и убрал руку.

Спустя несколько мгновений мы сидели на веранде летнего кафе. Меня поразила мягкость голоса, изысканные манеры небрежности вызывали симпатию.

– У Вас необычный акцент. Что-то знакомое и незнакомое одновременно. Откуда Вы?

– Из Испании.

Я пытливо взглянула ему в лицо. Его непослушные завитки то и дело падали на смуглый лоб. Скулы чуть тронуты щетиной. В темных блестящих глазах мелькали зарницы, бушевали бури. И вдруг на меня повеяло свежим морским бризом…

Испания… Я окинула собеседника мечтательным взглядом, представляя выжженные солнцем вершины пестрых гор с серпантиновыми дорогами, зелено-оранжевые плантации оливковых, апельсиновых и лимонных деревьев, бескрайние морские просторы где-то в вдалеке и волны белого горячего песка под голубым прозрачным небом…

– Скажите, пожалуйста, что-нибудь по-испански.

– Buenas tardes, senora.

Я с удовольствием обнаружила, что испанский язык может звучать необычайно мелодично.

– Что это значит?

– Добрый день, сеньора.

– А что-нибудь еще и подлиннее.

Мужчина заговорил по-испански, эмоционально жестикулируя, а я слушала его, затаив дыхание, в тайне удивляясь тому, что испанский буквально ласкает мне слух.

– Ну, как?

– Мне понравилось.

– Что-нибудь поняли?

– Да.

– Хотелось бы послушать.

Он ухмыльнулся, покачал головой. Губы растянулись в блаженно-ядовитой ухмылке.

Я задумалась на секунду, собираясь с мыслями.

– В начале последовало несколько сальных комплиментов, брошенных в мой адрес. Не так ли?

Краем глаза я заметила, как он напрягся. Его взгляд, неожиданно потемневший от возбуждения, выдал его ощущения.

У меня появилось отчетливое чувство, будто меня рассматривают, оценивают и взвешивают, что одновременно раздражало и забавляло.

– Осторожнее со словами. А потом Вы рассказывали о себе. В начале все было хорошо, но что-то пошло не так. Порой Вам кажется, что все лучшее осталось в прошлом, а в будущем только ежедневная рутина и больше ничего. Вашу душу раздирают противоречия, но Вас не так-то легко сломить, – Я мстительно выпрямила спину, – Угадала?

Мужчина бережно прижал ладонь к своим губам, едва коснулся пальцев мягким нежным поцелуем и отпустил мою руку.

– Почему Вы сразу не сказали, что говорите по-испански?

– Я не говорю.

– Вы меня дразните?

– Нет.

– Мы встречались раньше?

– Не думаю.

– Это какой-то трюк?

– Нет. Жизненный опыт. За то Вы весьма неплохо говорите по-русски. Откуда?

Он заметно погрустнел, протянул уклончиво.

– Приходилось много общаться с русскими туристами. Хорошая практика.

– Что произошло?

– Я потерял свой бизнес.

– Вы так спокойно об этом говорите.

– Эмоции в прошлом.

– Разорились? Извините мое любопытство, – спохватилась я.

– Не совсем. Обычный отъем собственности под предлогом неуплаты налогов. А дальше, как в плохом кино. Ворвались люди в масках. Бастионы моей крепости рухнули и меня выбросили за порог. Еще вчера я был преуспевающим бизнесменом. Сегодня я никто.

Мужчина спокойно сидел, свободно откинувшись на спинку стула, положив сильные руки, сцепленные в замок, на скатерть.

– Что-то вроде рейдерства? – догадалась я, поморщившись от неблагозвучного слова.

– Именно.

– Теперь Вы разыгрываете меня?

– Даже не думал.

– Я думала – это только у нас процветает.

– Это мировое зло.

– И как Вы?

– Общаюсь с юристами, адвокатами, сужусь.

– Успехи есть?

Легкий ветерок шевели его черные кудри, и он нетерпеливо провел ладонью по густым прядям.

– Нет. Я удивляюсь своей откровенности, он задумчиво взглянул

на меня, – Я не привык жаловаться.

– Мы совершенно чужие люди, чтоб это имело какое-нибудь значение.

Так даже лучше.

Помолчали.

– А Вы знаете – с Вами чудесно молчать.

– Думаю – я не умею находить нужные слова.

– Просто вам нелегко лезть в душу к незнакомому человеку. Я – Мигель Гарсия.

Он протянул мне руку.

– Почему бы вам теперь не представиться мне?

Я растерянно взглянула на его крупную ладонь и, глубоко вздохнув, ответила ему рукопожатием. Моя ладошка утонула в его крепкой руке. Мне показалось, что рукопожатие было излишне долгим, но когда он отпустил руку, я, почему-то, огорчилась. Он внимательно оглядел меня сверху вниз, и я опять невольно сжалась под этим взглядом.

– Настя.

– Нас-тя.

Новый знакомый повторил мое имя нараспев весьма необычно.

– Какую музыку Вы любите? Отвечайте быстро, не задумываясь.

– Это такая игра?

– Что-то вроде.

–  Моцарта.

– Любимое время года?

– Осень.

– Время суток?

– Ночь.

– Очень хорошо. О чем Вы мечтаете?

– А зачем Вам?

– Я хочу узнать о Вас как можно больше.

– Почему?

– Просто я женюсь не тебе.

– Вот так сразу?

– А с этим ненужно тянуть, если встречаешь подходящего человека.

– А я такая?

– Думаю, да.

– Значит, все-таки есть сомнения?

– Может самую малость.

– Ладно. А что Вы здесь делаете? У Вас в Москве дела?

– Я учусь выживанию. Вы, русские, умеете побеждать. Мне сейчас это необходимо.

Неловко и несмело пыталась петь птичка. Ее отчаянные попытки напоминали сбой в часовом механизме. Неутомимая жажда жизни то побеждала, то отступала перед чем-то, что угнетало пичужку.

Ветка закачалась. Птичка улетела.

Наши глаза встретились.

– Вы подумали о том же, о чем и я?

Оторопев от столь внезапной прямоты, я не смогла вымолвить ни слова, хотя сотни возражений пронеслись в голове.

– Пожалуй. Вы даже переняли наши привычки к задушевным беседам.

Разговор был странный, порой непонятный. Но прошел час, другой, а мы все еще говорили и говорили. Он рассказывал о своей жизни, а я о своей.

За столь короткое время я узнала о Мигеле больше, чем об Энтони за годы знакомства с ним. Он так и остался для меня загадкой.

Энтони был необыкновенным человеком, сложным и весьма многоликим. Когда я считала, что узнала его получше, он поворачивался ко мне совершенно неожиданной стороной. Все это сбивало меня с толка.

А Мигель?

Я пристально всматривалась в него. Этот мужчина, совершенно незнакомый, с каждой минутой становился для меня все ближе и дороже. И противиться этому чувству больше не было ни сил, ни желания.

ж

Спустя несколько дней, мы сидели в полутьме в маленьком уютном кафе. В темном помещении смутно белели лица посетителей.

Полумрак, свечи… Присутствие этого странного непонятного человека, такого близкого и одновременно далекого подавляло, изумляло, забавляло и, почему-то, смущало.

Мы ели в полном молчании. Мигель ловко подхватил бутылку и разлил вино по пустым бокалам, слегка наклонившись ко мне, обдав меня волной медового аромата цветущих садов. Выпил. На шее под смуглой кожей заиграли мощные мышцы.

В неровном свете колышущегося пламени лицо мужчины было взволнованным и удивленным, и было что-то еще во взгляде – какая-то заинтересованность, оживление.

Я неторопливо сделала глоток, сильнее сжав ножку бокала, и попыталась справиться со своей растерянностью. Приятное тепло разлилось по телу. Дрожь прошла. Голова слегка закружилась.

В его затуманенном взгляде было что-то неведомое, настораживающее опасное, и мне захотелось проникнуть в его мысли, докопаться до самой сути таинственной власти этого непредсказуемого человека.

Меня и быть-то здесь не должно.

Однако я ожидала назначенного часа с сильным волнением, внутренне продолжая прерванный диалог, и в тайне удивлялась, как много мне хотелось ему рассказать.

…Одежда прилипла к телу. Модельные туфель тонули в бурлящих потоках воды. Колючий дождь хлестал по лицу.

Вдруг сильные руки Мигеля бережно подхватили меня, словно пушинку. Он понес меня на руках наперекор разбушевавшейся стихии. Дождевые капельки дрожали на его ресницах, текли по лицу, путали волосы.

Было в этом жесте нечто трогательное и грустное, почти безъисходное.

Меня поразила его грубоватая услужливость. Сердце защемило от нежности.

Я замерзла, так замерзла, что зубы сильно стучали. Позже он набросил пиджак мне на плечи, и я почувствовала тепло его тела, но дрожь не унималась.

– Бедная, бедная, моя девочка. Ты насквозь промокла.

Мигель резко развернул меня к себе, провел по мокрым спутанным волосам, не отрывая взгляда от моего лица.

Я дернулась, стряхивая его ладонь, демонстративно вернула пиджак.

– Что тебе от меня надо? Оставь меня в покое.

– Ни за что, – решительно отрезал мужчина, поймав меня за руку, медленно приблизил ко мне свое лицо так близко, что щетина слегка царапала  щеки.

– А если я тебя поцелую? Прямо здесь и сейчас.

Я отшатнулась.

– Зачем?

– Как зачем? Я хочу любви. Это так естественно.

Сильное мускулистое тело напряглось. Глаза лихорадочно горели. Лицо озаряла снисходительная ухмылочка.

«Да он просто пьян или…» – с раздражением и злостью на собственную доверчивость подумала я.

– А я не хочу.

– Почему?

– Мне это ненужно.

Я стояла, гордо вскинув голову.

– Ненужно?

Мощный голос пророкотал над ухом. В хмельном взгляде потемневших глаз промелькнули злобные огоньки.

Он качнул головой. С мокрых волос во все стороны полетели брызги.

Горячие влажные губы потянулись ко мне, обдавая жарким дыханием. Он улыбнулся мне в лицо такой улыбкой, которая вполне могла сойти за оскорбление. У меня мурашки побежали по спине.

Прошли секунды, прежде чем я, наконец-то, заставила себя взглянуть на него, но, столкнувшись с вызывающим блеском его глаз, я почувствовала, что теряю ощущение реальности.

– Нет.

Он не двигался, коротко и шумно дыша.

Липкая слабость охватила волной.

– Я тебя не боюсь, – устало прошептала я.

– Знаю, – вздохнул Мигель, тяжело переводя дух, что-то страстно пробормотал на испанском.

Дождь немного поутих, и я вдруг резко вернулась в реальность.

Редкие прохожие, скрываясь под зонтами, быстро пробегали мимо, не оборачиваясь.

– Кажется, мне следует извиниться. Прошу прощение за то, что обидел тебя. Пожалуй, нам уже подготовили столик. Пошли.

Мужчина беззвучно развернулся, и мне показалось, что он смеется.

Он казался импульсивным человеком, но это было обманчивое впечатление.

Мигель самый отвратительный мужчина из тех, кого я когда-либо встречала, некрасивый, с крупными жилистыми руками, но я все еще здесь. Почему?

Я была поглощена игрой чувств на его смуглом лице.

Свеча медленно оплывала в полутьме.

Неожиданно на его лицо упал мягкий отблеск пламени. Я охнула, мгновенно очнувшись. Отрезвела, пораженная суровостью его лица.

Он откровенно разглядывал меня.

– О некоторых вещах говорить совершено излишне. Меняется голос, взгляд, улыбка. Все видно без слов. Тебе незаметно, а я бы почувствовал особое тепло, исходящее от тебя, но от тебя веет холодом. Что ты от меня хочешь?

– Что?

Я была поражена и рассержена.

– Каковы твои истинные намерения?

Его губы скривились в угрюмой усмешке.

«Неужели он думает, что я заманиваю его?» Возмущенная таким подозрением я на одном дыхании пробормотала:

– Мне ничего от Вас ненужно.

Я раздраженно откинулась на спинку стула, подальше отодвигаясь от него.

Выразительные губы Мигеля сжались в тонкую полоску. Глаза горели странным огнем. Этот взгляд проникал, казалось, в самую душу.

– Однако ты здесь.

Выражение его лица оставалось серьезным, почти угрюмым.

– Надо же, насколько ты проницателен.

– Кстати, ты не ответила на мой вопрос. Можешь не отвечать. Я попробую догадаться сам. Любви тебе ненужно. У друзей свои заботы. Рискованно. Можно взорвать изнутри хрупкое равновесие. Правда, есть еще таинственный мистер Икс, но раз ты здесь – возможны варианты. А развлечений хочется. А я… Стоит только вырвать листок с телефоном из записной книжки, и я бесследно исчезну. Признайся, я тебе нужен.

Похоже – он всю ночь тренировался, желая меня побольнее задеть.

– Не беспокойся, тебя это ни к чему не обязывает и, – поколебавшись немного, добавил, – Если хочешь знать – ты вообще не в моем вкусе. Ты не лишена привлекательности, но со мной тебе не повезло – я не подпал под твои чары, иначе все было бы по-другому, в ход пошли бы все приемы. Я использовал бы все до последней хитрости из мужского репертуара, чтобы совратить тебя: алкоголь, красивые ухаживания, дорогие подарки – все, что угодно.

– Ты думаешь, что женщина не может распознать все дешевые уловки, которыми пользуются типы вроде тебя ради удовлетворения своих низменных потребностей?

– Алкоголь на тебя не действует. Долгие ухаживания невозможны, перед дорогими подарками никто не устоит, – продолжал он, совершенно проигнорировав меня, – Но ты и так здесь, несмотря на проливной дождь.

– Я не намерена выслушивать весь этот бред.

Я вскочила на ноги, забыв про усталость этого длинного дня, пыталась уйти, но он не отпускал, преграждая пути к отступлению.

Вечер был окончательно испорчен. Унылые пейзажи за окном были подстать настроению

– Ну, и что мы теперь будем делать? – грубо процедил он сквозь губы.

– Каждый пойдет своим путем – это же так очевидно.

– Ты не даешь мне сосредоточиться, – пробормотал Мигель, – Ты бежишь, когда ты нравишься. Ты бежишь, когда ты не нравишься. Уж определись как-нибудь, – язвительно заметил мужчина.

– Я просто хочу уйти.

– Мне приятно, когда ты со мной споришь, но не в этот раз.

– Ты просто болен. У тебя, что нет своих проблем? Кажется, твой бизнес помахал тебе ручкой,- Я прекрасно осознавала, что перехожу все допустимые границы, но мне было все равно. Я с наслаждением попирала его достоинство, – Если ты так же бесцеремонно ведешь свои дела, то меня не удивляет, что ты потерпел фиаско.

– Тебя это совершенно не касается, – холодно и жестко проговорил он.

Его лицо на мгновение окаменело. Губы дернулись.

– Так же, как и тебя, мои проблемы.

Я старалась обуздать свой гнев, но голос только громче звучал.

– Я тебя презираю.

Я вложила в эти слова всю вою ярость, надеясь, что он отступит.

– А я думал, что я тебе безразличен.

Его глаза недобро вспыхнули. Мужчина резко отвернулся.

Я воспользовалась случаем и проскользнула мимо него.

– По-моему, мы оба немного устали и взвинчены, – послышалось за спиной.

В голосе Мигеля явно звучали нервные нотки.

– Да, хватит на сегодня впечатлений, – ухватилась я за протянутую соломинку, – Уже поздно. Мне пора.

– Мне кажется, мы чрезмерно увлеклись беседой. Очевидно, что каждый думал о своем. Я не хотел тебя обидеть.

Он глухо рассмеялся, смотрел на меня спокойно – в его взгляде не было и намека на раскаяние.

Я заставила себя небрежно со скучающим видом пожать плечами.

– Может, ты ждешь от меня извинений? Ждешь?

Мигель взял меня за руку и притянул к себе. Его губы медленно приближались.

– Не смей.

– Или что?

Волны напряжения, исходившие от нас, накатывали друг на друга с такой силой, что от столкновения во все стороны летели искры. Прыгающие языки пламени, отбрасывая тень, делали его мрачным и жестоким.

Лишившись дара речи, я лихорадочно подыскивала нужные слова, чувствуя, что готова завизжать.

– Немедленно отпусти мою руку. Я не знаю, с какими женщинами ты сталкивался, но я не из таких. Я сейчас уйду, а ты останешься. И все. Покончим с этим.

– Давай потанцуем.

– Что?

– На нас все смотрят.

– Я не хочу.

– Я вырвалась и бросилась прочь.

– Всего один танец. Пожалуйста. В конце концов, я ждал тебя два часа под проливным дождем.

– Я ничего не обещала.

Его пальцы сомкнулись на предплечье. От прикосновения мощной руки било током. Единственное, что мне хотелось – так это бежать отсюда, бежать как можно скорее.

– Но ты же пришла. Буть великодушной до конца.

Его голос внезапно смягчился, и я услышала в нем мольбу.

– Всего один танец, а потом я отвезу тебя домой.

И я смогу вздохнуть с облегчением. Воспоминания о нем станут легким эхом чего-то неясного и непонятного. Но главное, все это будет далеко позади…

В его тоне чувствовалась такая натянутость, что я невольно сжалась, сдержанно кивнула в знак согласия.

– Тебе всякий раз удается заставить меня повиноваться, но ты все равно мне неприятен.

– Я это заслужил. Был зол, раздражен, два часа мокнуть под проливным дождем – это все-таки не шутка. Что могло тебя задержать?

Мигель стоял с повинной головой. Кроткий тон в его голосе заставил меня улыбнуться. Я почувствовала, что больше не в силах на него хмуриться, вновь строго сдвинула брови, но вот что странно – уже не злилась, хотя неприятный осадок от недавней ссоры еще остался.

Мужчина молча повел меня на танцевальную площадку, крепко держа за локоть, а я упрекала себя за то, что не смогла отвертеться. Мигель, ласково улыбнувшись, притянул меня к своей широкой груди, и мы присоединились к танцующим. А вокруг бодро отплясывали престарелые толстячки. Темная колышущаяся масса накатывала волной… У меня было ощущение, что я срываюсь вниз с песчаного склона.

Я не заметила, как крепче сжала его руку.

Размытые силуэты замелькали перед глазами быстрее-быстрее и вдруг просто испарились, оставив в темноте шепоты и вздохи. Танец закончился.

Несколько мгновений мы стояли, не проронив ни слова. Рука в руке, глаза в глаза…

ж

Всю дорогу до дома мы почти не разговаривали. Я разглядывала мир, движущийся за окном.

Улицы раскачивались перед глазами. В темноте неясно выступали дома мрачных серых оттенков. Между ними сновали машины.  В хаотичной, лишенной всякого ритма, пляске, мелькали  разноцветные огни.

В голове вертелось небрежное замечание Мигеля, и мое будущее представлялось мне книгой с пустыми страницами…

Дождь давно кончился. Луна едва пробивалась сквозь тучи, сплетая призрачную паутину. Вокруг было чисто и свежо. Ночь опустилась на землю приятной влажной прохладой.

Припаркованные машины заполнили собой весь двор по периметру. Автомобиль мягко подкатил к дому и притормозил на свободном месте. И я вздохнула с облегчением.

«Наконец-то этот длинный день подошел к концу».

На ходу махнула Мигелю и поспешила прочь.

– Настя!

– Уже поздно. Я устала.

– Я тебе позвоню.

Я равнодушно пожала плечами.

Напротив подъезда стояла скорая. Я скользнула взглядом по темным окнам и ахнула – за зашторенными окнами освещенной квартиры двигались тени.

Колени подогнулись от дурного предчувствия. В следующую секунду я стремительно преодолевала лестничные марши.  Мигель не отставал, горячо дыша в затылок.

Беспокойство становилось сильнее и острее, и все внутри сжималось от мучительного страха.

Незнакомые люди с непроницаемыми лицами суетились возле человека, неподвижно лежащего на кровати.

– Папа, что случилось?

По началу он еще пытался сделать вид, будто ничего страшного не произошло.

– Просто перебрал. Ты ведь знаешь мою проблему – одной стопки мало, а десять – много. Отлежусь. Завтра буду свеженьким, как огурчик. Зря только людей побеспокоили.

Оправдания дались ему нелегко, однако, собрав всю свою волю в кулак, он все же справился с волнением, но тут заплакала мама горько и отчаянно.

– Верунчик, ну что ты? Какая же ты глупая.

Собрав последние силы, больной попытался приподнять голову, но тут же уронил ее обратно на подушку.

Женщина выскочила из комнаты, прижимая руки к лицу.

– Худо мне, дочка. Ой, как худо. Прихватило так, что я, наверно, не выкарабкаюсь.

Я физически ощутила беспомощность и страх, кроющиеся за его словами.

Он совсем поник духом. Глаза грустные-грустные, а в них космическое одиночество…

Отец выглядел, как человек, изнуренный болезнью. Осунувшееся бледное лицо с обостренными чертами, седые волосы взлохмачены. Пальцы дрожат. Стесняясь собственной слабости, мужчина опустил руки в низ и сжал кулаки до боли в суставах.

Потрясенная, я никак не могла поверить в случившееся. Утром он пролистал свежею газету и отправился на работу. Вечером, по дороге домой,  встретил знакомого, и приятели долго обсуждали футбольные страсти и мировые новости в местном трактирчике. Янтарное пиво соблазнительно пенилось в кружке. По стеклу барабанил дождь, а они говорили  и говорили обо всем понемногу. Глоточек за глоточком, время пролетело быстро, а дома его ждал вкусный ужин, заботливая жена и очередная серия остросюжетного детективного сериала. Самый обычный день.

– Ты что помирать собрался? Даже думать об этом не смей. Я жениха привела. А ты такую пирушку хочешь пропустить? Это на тебя не похоже.

– Энтони здесь. Хорошо. Хвала небесам. Он о вас с матерью позаботится, – отец говорил хрипло, превозмогая боль.

– Сделайте что-нибудь. Ему же больно.

Сестра набрала в шприц лекарство из ампулы, сделав это медленно, очень медленно.

– Папа, ты только не волнуйся и побереги силы. Ты нам нужен, – я говорила спокойно, чувствуя, как внутри завывал леденящий душу ужас.

– Я постараюсь.

Он похлопал меня по руке и вдруг задышал тяжело и прерывисто, словно пробежал марафонскую дистанцию, чувствуя неистовую жгучую боль, пронзившую все тело. Боль нарастала, достигая невыносимой очки. Отец прикусил нижнюю губу, впадая  в полубеспамятство. На бледном лице округлились глаза. Сердце бешено заколотилось. Воздух вырвался из груди со свистом и хрипом.

Мама, появившаяся на пороге, тихонечко всхлипывала за спиной.

– Папа! Папа!

– Отойдите, женщина. Сейчас ему полегчает.

Игла вонзилась в воспаленную плоть. Больной задышал глубже и спокойнее. Боль постепенно начала стихать.

…Отца отвезли в больницу.

Незнакомый резкий запах лекарств неприятно щекотал ноздри, усиливая чувство тревоги. Время поползло вперед наперегонки с улиткой. Минутная стрелка дрожала и не двигалась.

Мама отстраненно смотрела в окно. Все в ее внешнем облике напоминало о том, что вчерашняя ночь не прошла для нее бесследно. Веки слегка опухли, волосы растрепались, под глазами появились отвратительные мешки.

Мигель, взъерошив свою шевелюру, нервно прогуливался по коридору, готовый поддержать, успокоить, подбодрить…

Надежды и мольбы слились в одной точке бесконечного ожидания, поглотившего все другие чувства, омраченного лишь тайными страхами.

А вокруг все белое, белое: стены, потолок, одежды и даже полы из светлого линолеума. Словно все цвета человеческих страстей переплелись между собой в этом месте, проецируя вокруг себя белый свет в немом застывшем знаке вопроса.

…Кризис миновал. Состояние стабилизировалось. Теперь все будет хорошо.

И мир вновь наполнился звуками и цветом.

Желтая блестящая луна бесстрастно плыла в холодном небе где-то далеко…

На плечи навалилась такая сильная усталость, что я буквально доплелась до кровати и рухнула на нее без сил, проваливаясь в глубокий сон.

Длинный-длинный день подошел к концу.

ж

Лунный свет падал сквозь шелестевшую листву деревьев, покрывая светлыми пятнами тротуар. В этот час на дороге было тихо и пустынно, и я шла, словно по леопардовому ковру, пересекая лунную прогалину, и снова ныряла во мрак.

Неожиданно за спиной послышался шелест шагов.

Мое сердце притихло. Оно ждало. Кто-то касался поверхности так легко, словно был невесом. В тишине скрипели песчинки под подошвой, и я резко обернулась – никого. Кто-то незримый притаился в темноте.

Я ускорила шаги. Вновь почувствовала крадущуюся поступь. Кто-то тяжело дышал в спину, но вокруг никого.

Что-то было не так. Что-то в воздухе, что-то в голове. Тревожное ощущение опасности.

Улица, погруженная во тьму, казалась теперь неприветливой, молчаливой, призрачной.

Неожиданно из темноты шагнул нескладный долговязый мужчина с покатыми плечами, огромными руками и невообразимо темными, почти черными глазами.

Мое сердце резко сжалось, как будто по нему ударили ножом, и я побежала.

Незнакомец схватил меня за руку, грубо рванул назад, обдавая жарким дыханием мое лицо, и я почувствовала себя слишком маленькой и беззащитной перед этим человеком. Я попыталась отвернуться. Перед глазами поплыл туман отчаяния.

– На этот раз тебе не убежать.

Я мгновенно узнала низкий приятный голос.

– Мигель? Черт побери. Зачем ты крадешься?

На его губах заиграла самодовольная улыбка. Глаза просветлели.

– Ты еще улыбаешься? – Мной начала овладевать слепая ярость, – Ты меня чуть до смерти не напугал. Что ты здесь делаешь?

Он сжал мою руку мягкой теплой ладонью и улыбнулся так ослепительно, что у меня перехватило дыхание.

– Признайся честно, хочешь втянуть меня в какую-нибудь очередную авантюру?

– А разве ты не понимаешь, что происходит?

– Действительно, ты  прилетел из Испании и крадешься в ночи. Надеюсь – этому есть разумное объяснение.

Мигель в нерешительности остановился и свирепо взглянул на меня, криво усмехнувшись, несколько раздраженно покачал головой и прищелкнул языком. Улыбка вышла несколько натянутая, почти зловещая. В глазах засверкала угроза.

– Ты меня пугаешь.

В его, все еще пылающих гневом, глазах появилось недоумение. Мужчина,  ничего не ответив, только молча взглянул на меня сверху вниз. В этом взгляде смешались восторг и надежда, безумие отчаяния и что-то еще: легкая грусть непонятно о чем.

– Ты так неожиданно появился. Не позвонил. Не предупредил. Что случилось?

– Я намекну тебе, – пробормотал он задумчиво, обдав мое лицо волной горячего дыхания, прикоснулся мягкими чувственными губами к моим губам, целуя то нежно, то страстно, то, подразнивая, то опьяняя. Я слегка отстранилась.

С неожиданной нежностью его указательный палец коснулся моего подбородка.

– Может быть пойдем посидим где-нибудь.

Он улыбнулся еще теплее, готовый заплатить любую цену за безрассудство.

– Не сегодня. Уже поздно. Я устала и все, что мне нужно сейчас – это горячая ванна и крепкий сон.

Внезапно тень разочарования промелькнула на его лице, в глазах засверкали молнии. Мигель скривил губы:

– Дело твое. Не хочу, чтоб меня обвинили в том, что я воспользовался твоей беззащитностью. К тому же, тебе есть о чем подумать перед  сном, не так ли? Я, по крайней мере, на это надеюсь.

Мигель, резко повернувшись, просто взял и ушел, бросив меня одну. Он шел прямо по газону, излучая легкий аромат гордыни.

А я осталась, глядя в след удаляющемуся человеку, пока его не поглотила темнота. И вдруг ощутила пустоту. Щеки лихорадочно пылали. Сердце готово было выскочить из груди. Мне стоило немалых трудов собраться с силами, чтобы не крикнуть ему в вдогонку что-нибудь оскорбительное, чем-то унизить его, чтобы он немедленно вернулся, но слова застряли в горле.

Так будет лучше. Но лучше ли?

Сотрясаясь от бессильной злобы разочарования, которая постепенно уступила место полной растерянности, я долго не могла заснуть и всю ночь продремала, то и дело просыпаясь. Воспоминания о прощальной сцене не давали покоя и этот довольный взгляд. Словно он несказанно обрадовался вновь обретенной свободе…

Что-то с ним определенно не так. А что творится со мной? Сначала я была раздражена и разбита, затем обеспокоена. И, наконец, почувствовала себя совершенно опустошенной и обиженной.

Нечто тревожное, неопределенное скрывалось за всем этим. Я пыталась уловить ускользающую нить, проваливаясь в столь долгожданный сон.

Но прошла ночь, наступило утро. И все изменилось…

ж

В прозрачном небе парили облака. Резкий вскрик растревоженной птицы разорвал тишину. И вновь все смолкло. Вокруг разлился покой и таинственность. Слабый ветерок с Москвы-реки принес с собой дыхание речной прохлады.

Мигель крепко прижал меня к себе. Мы стояли, обнявшись, наслаждаясь красотой окружающего пейзажа, и теплом друг друга.

Он сделал глубокий вздох, потом медленно выдохнул:

– Здесь так тихо, что даже в ушах звенит. По крайней мере, никто не помешает нам поговорить.

Намеки, намеки, многозначительные туманные взгляды…

Мужчина обнял меня за плечи и развернул лицом к себе.

Я крепко обхватила его за шею, приподнялась на цыпочках и горячо поцеловала. Смеясь, он чуть отодвинулся, наградив необузданный порыв страстным поцелуем.

– Я принимаю этот жест за согласие.

– Конечно. Мне невероятно повезло, что у меня есть такой друг как ты.

Я коснулась ладонью его руки.

– Забудь про дружбу.

Мигель рванулся ко мне с перекошенным от ярости лицом. На скулах заходили желваки, губы сузились и сильно напряглись. В голосе звучало такое уничтожающее презрение, что я замерла на месте, чувствуя себя преступницей перед этим пылающим злобой и негодованием мужчиной. Его лицо налилось краской, внезапно став прекрасным, одухотворенным от гнева.

– Ты встречаешься со мной от скуки или забавы ради?

Я вспыхнула, приложила ладони к щекам, на мгновение, закрыв глаза, и проговорила запинаясь:

– Это не так.

По его лицу пробежало облачко сомнения.

Наступило тягостное молчание.

– Я понимаю. Ты просто напугана тем, что я собираюсь сделать.

В его тоне по-прежнему звучали недоуменные нотки.

– Ты все время говоришь загадками. Что ты хочешь?

Он ласково взял меня за подбородок и нахмурился, пристально глядя в глаза.

– Я хочу перевернуть вверх дном всю твою тщательно налаженную жизнь.

– Каким образом?

Его губы искривились в подобии улыбки.

– А ты сама не догадываешься? – спросил он вкрадчиво, а в глазах полыхнули гневные огоньки.

Маленькая коробочка, появившаяся в его большой ладони, словно по волшебству, казалась совсем миниатюрной. От бриллиантовой звездочки в стороны летели сиреневые лучи, обсыпанные алмазной крошкой.

– Угодил?

– Оно великолепно!

Мигель смотрел на меня тревожным зовущим взглядом, говорил сладострастные речи, но в глазах промелькнула грусть, погасла улыбка. Я поспешно отвернулась.

От неожиданности он замер. Лицо, словно застыло и осунулось. Был ошеломлен, потерян, сбит с толка. В нем будто что-то сломалось. Стало очевидно, что у него много проблем и не очень-то веселая жизнь.

– Что скажешь? – свирепо прошептал он, ощупав меня колючим взглядом.

Мы стояли на смотровой площадке Воробьевых гор. Отсюда Наполеон смотрел на полыхающую Москву, Булгаковский Воланд обдумывал коварные замыслы, а я видела лишь руины, обломки своей жизни.

– Все это неожиданно. Зачем так усложнять?

– Это все, что ты можешь сказать?

– А ты думал, что я все брошу ради тебя? Но это ты любишь все ставить на карту, а жертв-то ждешь от меня.

Ледяное спокойствие и холодное бешенство овладели им. Мужчина хмуро выслушал. Помолчал.

– Ты живешь своей скучной жизнью и при этом гордишься собой. Эх ты, – процедил он сквозь, зубы высокомерно и злобно оглядев меня с ног до головы.

Я равнодушно пожала плечами, желая скрыть от него свою ранимость.

– Ну, хорошо, сколько еще я должен ждать тебя? –

взяв себя в руки, холодно спросил Мигель.

Я  приблизилась к нему с видом, преисполненным собственного достоинства.

– Я не знаю.

И вдруг почувствовала внезапную слабость, заметив, как зашевелились, его губы. Голос появился позже.

– Я тебя  легко забуду.

– Мигель, не горячись. Подумай… Нам ведь

было хорошо вместе.

Мигель всегда понимал меня, но почему не теперь?

Я протянула к нему руки, но тут же резко опустила. Он отшатнулся от меня. Глаза засветились легким презрением.

Он  смотрел прямо на меня,  сквозь меня не мигая, и в этом взгляде не отражалось ничего,  абсолютно ничего.

ж

Энтони словно весь соткан из света. С ним я тону в блаженном безумии, блуждая по лабиринтам страстей, сметающих все на своем пути.

Он дарил потрясающие ощущения.  В бешеном круговороте эмоций летели небеса, горизонты и дали, но сомнения окутывали душу туманом. Он улыбался нежной, доброй  улыбкой, от которой у меня все трепетало внутри.   Но как он будет смотреть на меня через месяц? Через год?

С  Мигелем отношения развиваются медленно, словно ползет лава пробудившегося в глубинах подсознания вулкана. Он играет на иных струнах моей души, но  музыка от  этого звучит не хуже и не лучше. Она просто  другая.

Все мысли об Энтони.  Все, что с ним связано легко, невесомо и радостно. Но Мигель держит в напряжении, не отпуская.  С ним все трудно, как его непослушные вихры, то гладко, то завиток.

Мигель редко улыбается, но эмоции захлестывают его через край. Зато вечная улыбка Энтони, не сходящая с лица ни при каких обстоятельствах, невольно раздражает своей неестественностью. Он более сдержан, но умеет брать от жизни все.

Кого выбрать?   Оба чувства так не похожи, как и люди. Какой

контраст.

Один удивляет, заставляя задуматься. Другой провоцирует, не давая опомниться. Они – недостающие части головоломки.

Я долго смотрю в блестящие глаза Энтони, излучающие доброту. Густая сеточка морщинок вокруг глаз. Русые волосы, подернутые сединой. Он все такой же, как и много лет назад. Я целую его все с тем же трепетом в душе, забывая в его крепких объятиях обо всем.

Топот детских ножек, звонкие голоса, смех. Дом, сверкающий чистотой. Семейная идиллия. И мир вокруг, полный возможностей…

Только вот как  быть с темными глубокими, как омуты глазами того другого?  Я  стану старенькая – старенькая, слабая, морщинистая, не способная легко и быстро передвигаться, буду крепко держать его под ручку, а он по-прежнему увидит во мне нежную и трепетную девушку, склонившуюся   в парке над разбросанными листами… Я хочу с ним состариться.

Решив доверить свою судьбу жребию, я написала на бумажках имена, не решаясь сделать выбор.

«Прислушайся к голосу сердца», – стучало у меня в висках. Я старалась следовать этому голосу, но сердце разрывалось пополам. Было невыносимо. Нестерпимо.

В каком-то исступлении я твердила: «Энтони»,  а потом смеялась, словно умалишенная. «Нет, Мигель».

Мысли бешено вертелись в голове, оставляя за собой увядающий след эмоций и ощущений. Мучительные сомнения, раздирающие меня изнутри…  Навязчивые вопросы,   копошившиеся в моей голове… Немыслимые пронзительные воспоминания…

Я чувствовала легкое покачивание и подступающую дремоту, и все  понеслось, замелькало в призрачной мгле забытья, прерываясь ослепительной вспышкой света. Я словно очнулась от кошмара, хотя не видела снов и вновь погружалась в пучину неясных ощущений.

Всякий раз, когда я открывала глаза – огромный лунный диск смотрел на меня. Он словно мистический рубеж между явью и сном. Но с какой стороны явь, с какой сон?

Время рассыпалось на миллионы секунд.

Будто я  бреду наугад по призрачной, пугающей стороне своих мыслей, оставшись наедине с собственными чувствами, которые я не могу ни понять, ни контролировать.

Спустя несколько дней ночью я не удержалась и с замиранием сердца вытянула дрожащими руками одну   бумажку, но другая аккуратно прицепилась к ней. Сердце забилось чаще.

Я легко скользила по волнам удовольствий, избегая малейших столкновений, находя в этом неизъяснимую прелесть, но что было по ту сторону  безумия? Легкая тень безрассудства, взмах крыла  и снова паутина обыденности, и ужасающая неопределенность. Как же получилось, что мой спокойный мир вдруг взорвался, распадаясь на сотни мельчайших осколков, превратился в настоящий кошмар?

Я словно  буриданов осел, готовый умереть от голода между двух охапок сена, будучи неспособным,  отдать предпочтение одной из них.

Хватит! Я так больше не могу.

ж

На темном бархате неба сияли звезды. Деревья за окном казались хрупкими, призрачными,  нереальными.

Сколько одиноких ночей прошло в мучительных раздумьях. Эмоции захлестывали, увлекая за собой по лабиринтам памяти, внезапно отрезвляя накатившей волной нерешительности, то  сознанием вины, упругой змейкой  сжимающей кольца. Сердце рвалось пополам, но выбор сделан. Вместо облегчения только печаль.

А как же Энтони?

– Энтони!

Я стояла у окна, кутаясь в вязаную кофту, вглядывалась в даль на пустынную, залитую лунным светом улицу.

Его имя сорвалось с губ, словно стон и застыло в немом укоре.

«Энтони!  Энтони!» – прошелестел листвой ветер в ночной тишине.

Призрачные тени надежд испуганно заметались в темноте.

Я вдруг вспомнила, как смотрела в его озорные, невероятно теплые глаза, а внутри меня таяло что-то твердое и ледяное…

…Я бегу по берегу озера, выскользнув из его объятий, а он догоняет, с каждым шагом приближаясь все ближе и ближе. И вот уже подхватил меня, прижимая к себе, а я все еще хохочу, вновь пытаясь вырваться…

…Я расчесываюсь перед зеркалом. Энтони осторожно кладет ладони мне  на плечи. Я тут же приподнимаю одно плечо и прижимаюсь щекой к его руке. Он склоняется ко мне, смеется, вглядываясь в наше отражение:

– Семейный портрет готов…

…Мы мчимся на тройке вороных по заснеженной дороге. Вокруг бескрайние просторы. И вдруг пошел снег.  Он облепил тонким слоем деревья, возницу, меховую одежду, даже ресницы Энтони…

Все невесомо, легко и радостно. Лишь веселый звон колокольчиков разносится на несколько миль…

Промелькнуло как прекрасный сон.

Без него я никогда не была бы так безоглядно, бесконечно счастлива.

Этого больше не будет. Никогда.

«Никогда»… – эхом отозвалось в сердце.

«Никогда… Никогда…» – Приглушенно зашептала листва за окном.

Луна, выглядывающая из-за крон деревьев, закачалась из стороны в сторону. Перед глазами все плыло и мерцало. Не было ни улицы, ни кудрявых облаков. Только пустота, ужасающая, жуткая пустота, поглотившая завтра и все последующие дни.

Лунный свет постепенно бледнел. А вместе  с ним угасала моя решимость. Осталось только отчаяние…

ж

На свинцовых ногах медленно-медленно я поднималась по ступенькам,  казавшимся бесконечной дорогой в никуда.

Поздно бежать.

Энтони что-то  почувствовал:

– Что случилось?

Он ждал  объяснений, подозрительно рассматривая меня при ярком свете лампы. Я еще пыталась поговорить о чем-то другом, оттягивая неизбежное.

– Я задал вопрос,- сказал, как отрезал. Резко повернувшись, застал меня врасплох и  буквально буравил глазами.

Настроен он был решительно, а я приперта к стене, и, все-таки, у меня был выбор, последний маленький шанс не раскрывать себя, а отделаться любой правдоподобной историей, даже самой глупой и нелепой, и мужчина бы ее принял, обязан был принять, теряясь в догадках. Но я не захотела этого. Не в этот раз. Он стоял рядом, сильный, спокойный, терпеливый и ждал… Я должна была сказать правду. В конце концов, именно ее он заслуживал и хотел знать. Я подошла к окну, избегая смотреть ему в глаза, и глядя в даль, призналась:

– Энтони, я люблю тебя. Люблю давно. Все всколыхнулось в душе, когда ты появился в моей жизни. Ты – замечательный  человек. Только…

Я видела начало развязавшейся сцены в окно… Он внимательно слушал, не перебивая, не задавая вопросов.

– Только… Был кто-то еще… Третий… Я не хотела. Так получилось. Случайный порыв, но все оказалось гораздо серьезнее, чем я думала.  Энтони, прости меня. Прости.

Лицо мужчины окаменело при этих словах. Когда я замолчала – воцарилась тишина. Я чувствовала, как эта густая липкая тишина заполняет собой все пространство. Мне не хватало воздуха. Ужас сковал душу ледяными пальцами. Впервые в жизни было так страшно и тяжело.

Энтони не проронил ни звука,  глядя на меня пристально и мрачно. Не находил слов?

Его взгляд парализовал волю и  движения.  Я вся пылала, чувствуя внутренний холод. Еще немного и я превращусь в ледяную статую,  разобьюсь на тысячи осколков к его ногам.

Но он молчал…

Мне бы хотелось, чтоб он кричал, гневался, что угодно, но только не был равнодушен.

Я стояла у окна в полной растерянности, не решаясь обернуться, и вдруг почувствовала его непринужденное дыхание. Я разбила ему сердце в разгаре любовной страсти и сделала это без оглядки, не дав ему опомниться.

Как же я могла так просто все перечеркнуть?

Нашла свое счастье и погубила  своими руками то,  что всю жизнь искала, то, что любила всей душой.

Мне  бы хотелось доверчиво прильнуть к Энтони, словно ища у него защиты от себя самой, прижаться губами к его губам, повернув время вспять…

«Уже слишком поздно. Эти мгновения единственные, последние…»

– Энтони! – Я прошептала его имя в каком-то отчаянии, украдкой  взглянув на него.

Он стоял на месте, не шелохнувшись.  Холодный и сдержанный. Ни обиды. Ни злости. Просто холодность, но его глаза были полны боли…

Пошатываясь, я побрела к выходу. Сердце неистово колотилось. Мысли путались. Голова раскалывалась.  Земля уходила из-под ног. Никакой опоры, никаких ориентиров.

Каждый мой шаг все дальше и дальше уводил меня от Энтони,  скрывая его густой пеленой. А за спиной рушились воздушные замки, гасли серебряные звезды, разбивались прекрасные мечты. У меня  было такое чувство, что я  украла у себя что-то очень дорогое, важное,  без чего жить нельзя.  Я погналась за миражом, отчаянно пытаясь поймать, сохранить то, немногое, что еще осталось, судорожно хватая воздух, но драгоценные крупинки просачивались сквозь  пальцы, словно песок.

Лишь расставшись с ним, я поняла, как глубоки мои чувства. Раскаяние запоздалым эхом защемило в сердце.

Перед глазами все плыло и качалось. Я была в полной прострации.

Что же дальше?

Парадная дверь с шумом захлопнулась.

Поднялся ветер. Небо совсем заволокло тучами, стало сумрачно и как-то зловеще. Внезапно деревья жалобно застонали. Через минуту яростно захлестал ливень, холодными  струйками стекая по лицу, волосам, одежде.  Потоки воды, закипая, ударялись  о пыльный асфальт.

Я  мгновенно промокла,  продрогла до костей. Одежда прилипла к телу, но я куда-то брела, не разбирая дороги, не замечая ни дождя, ни хлесткого  ветра.

Чьи-то призрачные шаги почудились за спиной, но я не оглянулась, зная, что эти шаги, шаги сожалений будут неотступно следовать по пятам всю мою жизнь.

Дождь все лил и лил, в неистовой злобе раскачивая кроны деревьев.

Плакала душ, горько плакала. И небо рыдала в ответ.

Энтони подарил мне весь мир, пробудил сильные чувства. Какие сладкие мечты будоражили мое воображение. И как замирало сердце…

Больше ничего нет. Осталось лишь пепелище.

И все же я не могла сказать Энтони:  «Прощай».

Мне хотелось поставить запятую и начать все с чистого листа.

«Поздно. Поздно», – тревожным набатом звучало в ушах, – «Сделанного не воротишь. Слишком поздно».

Я не рассчитывала, что он протянет мне руку и простит. Может быть когда-нибудь… Но пусть он будет!

Пусть он будет! Даже точка не становилась точкой,  а норовила стать запятой.

ж

– Дамы и господа, пожалуйста, пристегните ремни. Наш самолет идет на посадку.

Самолет приземлился в аэропорту Хитроу.

Главное, найти Энтони. Я не посмею приблизиться к нему. Все уже сказано давным-давно, и ничего не изменить, но я прилетела сюда специально, чтобы увидеть этого человека еще раз. Только это.

Гонимая нетерпением, я  поспешила на его поиски, выбрав на удачу любимый клуб.

Я с жадностью вглядывалась в проходивших мимо людей, пытаясь остаться незамеченной, раствориться в толпе.

А вот и он! Все такой же неотразимый и элегантный: аккуратно зачесанные волосы, строгий безупречный костюм и острые, как бритва,  складки на  брюках.

Энтони стремительной походкой направился к своей машине.

– Энтони! Энтони! – мне казалось, я кричу, но я не слышала своего голоса.

Как-то сразу все стихло, стало безлюдно. Ни автомобильного рева, ни гула толпы. Был только Энтони.

На какое-то мгновение он замешкался, скользнул глазами по толпе, словно что-то почувствовав.

– Энтони!

Мое сердце рванулось к нему  навстречу вопреки всему, но слова застряли в горле – он был не один.

Я не посмела взглянуть на нее, но то, что это была она – никаких сомнений. Фигура отбрасывала вокруг себя длинную черную тень, но это нисколько не смущало Энтони. Мужчина улыбался своей обворожительной улыбкой, вслушиваясь в доверительный полушепот подруги. А меня он просто забыл. Мое имя теперь не больше, чем влекомая ветром пыль, чем шелест листвы на ветру.

Победоносное эхо ее простучавших каблуков пронеслось в голове. Дикое необузданное чувство накатило волной. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Он не один. Не один. Не один…

Пожалуй, я видела достаточно.

Я желаю ему счастья, конечно, желаю, но мое внутреннее я  без устали нашептывает на ухо:

«Счастья со мной, только со мной»…

Правда заключалась  в  том, что я не могла отпустить его ни теперь, ни когда-либо после. К тому же, прошло слишком мало времени, да и не к ней.

Сердце билось учащенно, кольнуло острой болью и заныло от горечи. Такая тоска – не передать, но я заставила себя взглянуть на девушку. Она олицетворяла собой то, что он ненавидел всей душой: высокая худая девица с холодным блеском в глазах. Большой вырез декольте подчеркивал силиконовые прелести, едва прикрытые тканью.

Она шла к машине, то и дело, перебирая и откидывая назад прядь обесцвеченных волос. Ее губы растянулись в неком подобии улыбки. При свете дня – жалкое зрелище. И все же водитель открыл перед ней дверцу. Девушка села в автомобиль, положив ногу на ногу, выжидающе глядя в сторону Энтони.

Она не станет для него кем-то,  особенной – в этом  я была совершенно уверена. И все же…

Она – его спутница, хоть мимолетно, а я, обезумевшая от ревности, больше никогда. Это ранило в самое сердце.

Вот оказывается, какое это ядовитое слово. Его яд, проникая в каждую клеточку, парализовал все сознание, волю, движения, память, активизировал лишь центры боли…

Меня посетила крамольная мысль: что будет, если я выйду из тени ему навстречу?

Немного любопытства, немного вежливости и полная свобода выбора. В голове молниеносно прокручивались разные варианты:

«Я предлагал тебе руку и сердце, предлагал стать хозяйкой своей империи – ты отказалась. Что ты хочешь теперь? Все, что происходит со мной, тебя не касается».

Он  будет прав! Тысячу раз прав. Но что мне с этим делать?

Энтони волен поступать, как считает нужным. Но почему от этого мне так непереносимо, тяжело? Если кого и следует винить в происходящем, то лишь себя саму. Но как же больно! Любые доводы разума разбивались о глухую стену. Сердце плакало, отказываясь принимать какие-либо объяснения. Ему нельзя приказать не чувствовать, не любить, не испытывать боль.

А если Энтони не произнесет этих слов. Что тогда?

Заливаясь румянцем стыда пролепетать:

«Дай мне шанс».

Умолять его о прощении.

Я тряхнула головой. Мысли путались, рисуя мрачные перспективы. Я пыталась избавиться от них, гнала их прочь, но они остались.

«Нет! Нет! Нет»!

Он не поверит ни единому слову, а я не хочу, чтоб Энтони вспоминал

Обо мне, как о женщине с силиконовыми чувствами:

«Она фальшивая насквозь. Каждое ее слово – ложь. Говорит о любви, но за красивыми словами ничего нет. Пустота».

Машина резко тронулась с места и умчалась прочь. Она уехала с ним, а я осталась посреди улицы, толкаемая со всех сторон. Лицо полыхало от горечи поражения. Ветер теребил растрепанные волосы.

Хотелось плакать, но слез почему-то не  было. Только какое-то странное отупение.

Несколько дней я бродила по городу как в тумане, тайно мечтая о случайной встрече, но надежды таяли, словно снежинки, не оставляя иллюзий.

ж

И все-таки меня задело увиденное и очень сильно. Странный выбор Энтони не давал мне покоя. Я случайно открыла в нем новую грань, о чем раньше не подозревала.

Но зачем она ему? Дань моде? Но какая глупая дань.

Такой девушке нельзя почитать стихи – у нее в глазах доллары. Ее трудно представить при свечах – не вяжется как-то этот образ с романтическими свиданиями, затаенным желанием, тайной надеждой, нежным трепетом души от легкого соприкосновения рук. В театр, кино такую не пригласишь. В ресторан, ночной клуб? Для этого нужно быть, по меньшей мере, экстремалом – не просто чувствовать на себе пристальный взгляд немигающих глаз, с жадностью провожающих каждый взятый с тарелки кусок – испытание не для слабонервных.

Случайно брошенный в сторону взгляд – вокруг все черное и розовое. Розовое и черное. Барышни похожи друг на друга, словно сестры-близнецы. Мужчины в похоронном. Реквием по себе.

И все же в какой-то момент на глаза спадает пелена, позволяя забыться. Раскрепощенное воображение создает свой шедевр… Что-то изменится вокруг, что-то едва уловимое. Заурядные девицы станут прелестны. Лица. Руки. Губы. Терпкий вкус поцелуя… Все пронесется перед взором соблазняя и дразня. Картинка задержится на миг, задрожит и растает, оставляя в памяти неясные образы, смутные очертания, тяжелую с похмелья голову.

Хуже, когда рядом с Энтони будет женщина, достойная ревности. Что тогда?

ж

Я летела в Испанию с тяжелым сердцем. Что меня ждет? При одной только мысли об этом меня била нервная дрожь.

– Что с Вами? Вам нехорошо? – надо мной склонилась озабоченно стюардесса. Ее слова с трудом прорвались сквозь густую пелену отчаяния, заполнившего все вокруг.

– Нет причины волноваться. Поверьте мне. Хорошая погода. (Она кивнула в сторону иллюминатора – белоснежное море облаков простиралось вокруг.) Надежный самолет. Опытный экипаж, – девушка ласково убеждала успокоиться, связав мое состояние со страхом полета.

Однако у меня был повод волноваться – это не что иное, чем страх полета, но этого мне не объяснить.

Я лишь кисло улыбнулась в ответ, обещая взять себя в руки.

–  Выпейте это. Вам непременно полегчает.

Стюардесса протянула стакан с водой.

– Спасибо.

Мне было неловко оттого, что моя рука предательски дрожала, исполняя причудливый танец. Жидкость расплескивалась по сторонам. Я поспешно сделала несколько глотков, почему-то чувствуя себя виноватой.

– Вам нужно что-нибудь еще?

Я покачала головой.

– С Вами все будет в порядке?

– Да, спасибо.

Мне хотелось, чтоб девушка поскорее ушла. Она, словно прочитав мои мысли, выпрямилась и пошла по проходу, оставив меня наедине со своими тревогами.

Впереди у меня еще одно испытание, мука, пытка в изощренной форме, придуманная мной самой. Я не знала, как поступить, желая всей душой встречи с очень близким мне человеком. Я неистово жаждала и боялась этого.

Было невероятно тяжело увидеть Энтони с подругой. Неужели еще и Мигель… Я терялась в догадках. Что меня ждет в Испании? Опять столкнусь с охотницей, стремящейся очертить круг по чужой судьбе или с безграничным равнодушием Мигеля. Неизвестно, что хуже. Я представила, как он спокойно живет, окунаясь в повседневные дела, даже не вспоминая о небольшом приключеньице, и поняла, что именно меня пугает больше.

Сначала Энтони, теперь еще и Мигель…

Энтони, Мигель… Один, другой… Все вперемежку. Я перетасовывала воспоминания о них, окунаясь в грешную сладость…

Самолет мягко коснулся земли. Меня разбудил шум и громкие голоса. Поздно отступать.

ж

Я была готова к чему угодно, но только не к тому, что он сильно

тосковал обо мне.

Он всегда был эмоциональным, пожалуй, даже слишком, но не  сентиментальным, а вот тосковал…

Мигель сидел за столиком в летнем кафе. Недокуренная сигарета (он курит?), кофе, к которому он так и не притронулся, недопитый  коньяк, а он, находясь в плену ностальгических мыслей, смотрел, не отрываясь куда-то в даль, что-то пытаясь разглядеть за линией горизонта, но там ничего нет. Мужчина сидел в отрешении, не замечая ничего вокруг. Сигарета догорела до фильтра, обжигая пальцы. Пепел рассыпался в разные стороны.  Давным-давно остывший кофе, о коньяк нисколько не заглушает боль.

Это его гордое одиночество резануло меня по сердцу, заставив забыть о собственной обиде. Мигель не привык покоряться невзгодам, выстоял. Должен  бы праздновать, но грустит… Никто из его друзей и родных не узнает ценой каких душевных мук и страданий ему досталась победа. Никто кроме меня. Я делила с ним его горести. Мы многое пережили вместе. Он хотел бы разделить со мной свой триумф, но меня нет. Я далеко. И Мигель тоскует, ощущая пустоту, чувствуя себя преданным именно теперь, когда победил. Какая горькая победа…

Мир несправедливо устроен.

«Мир несправедливо устроен», – эхом отзываюсь я, – «Я здесь, рядом, только позови».

Но он не слышит меня, а я не вправе нарушить его одиночество. Я  на расстоянии нескольких метров от него, всего лишь несколько шагов отделяют нас друг от друга, но на самом деле я гораздо дальше, дальше, чем когда нас разделяли моря и горы.

Мужчина встал из-за стола и поспешил прочь от своих мыслей, непрошенных воспоминаний. Высокий несгибаемый человек понуро шел к своей машине, не оглядываясь.

Я хотела окликнуть Мигеля, но не смела, Мое сердце кричало и молило о том, что я не могла высказать словами. Стояла молча, неподвижно, как  статуя. Памятник расплаты во плоти.

«Миленький мой, сильный слабый человек. У меня сердце разрывается от боли. Ты не заслужил этой тоски. Я не заслужила. Но как же быть? Так устроен мир. Ничего не поделаешь».

Я не думала, что это будет так тяжело. В Англии мне казалось, что хуже уже быть не может. Оказывается – может. Я не знала что делать.

Мне жаль. Жаль его, жаль себя. Жаль, что не сложилось. Не правильно искать с ним встреч, но я здесь. Между нами осталось много невысказанного, невыясненного, наболевшего. Может быть пора, наконец, поговорить.

В глубине души я боялась этого разговора, отчетливо представив, как Мигель презрительно бросит:

«Какое самомнение», – осуждающе покачает головой, надменно сжав губы, – «Жениться на тебе было бы ошибкой. Я рад, что передумал, Разве ты этого не поняла»?

Его слова прозвучат, как приговор. А я даже глаз на него не посмею поднять…

И все же на следующий день я сидела в том же кафе, в то же время, за тем же столиком. Какая-то неудержимая сила влекла меня сюда, и пусть будет, что будет. Но сомнения одолевали. Они кружились надо мной, словно бабочки, мучили, заставляли страдать. Не так должно было быть. Не так…

Сомнения. Вопросы. Надежды. Опять вопросы. Круг замкнулся. Время пролетело быстро. Мигель так и не пришел.

Кофе остыл. Мороженое потекло, образовав липкую лужицу. Стало вдруг как-то грустно-грустно. Я поспешила скорей покинуть это место, ощущая, как светлое и радостное погружается в темноту, проваливается в бездну.  Шла прочь, сгорая от стыда, низко склонив голову.

«Не  захотел, не захотел», – стучало у меня в висках и приносило невероятную боль, эхом отзываясь в душе.

Но что же делать?

Вернувшись из своего турне, я окончательно избавилась от иллюзий.

ж

… Телефонный звонок решительно нарушил тишину, наполняя пространство протяжными трелями.

– Настя, привет. Совсем зазналась. Пропала куда-то. Не звонишь.

– Привет, Ирин. Никуда я не пропала. Просто замоталась.

– Как у тебя дела на личном фронте?

– Все без изменений. Полный штиль.

– А-а-а.

Я чувствовала, как вопросы обжигают язык.  Слова готовы сорваться с губ и выстрелить по живой мишени, но она смогла сдержать свое  любопытство.

– Это хорошо, – протянула она нараспев. Мне послышались радостные нотки в голосе.

– Да?  Ты так считаешь?

– Не горюй. Все образуется. Тебе не стоит замыкаться в себе. Нужно чаще бывать на людях,  развеяться, в конце концов. А мне нужна компания. Не вздумай отказываться. К тому же, считай, что я последние деньки на воле.

– Что?

– Я выхожу замуж, – она выдохнула из себя эту новость  как-то торжественно и печально и замолчала.

Вот эта новость так новость! У Ирины, моей школьной подруги, всегда были яркие романы, обещавшие так много, и горький дурман разочарования. Бесчисленные победы скорей были одним сплошным поражением, сменившись со временем вечным поиском подходящей кандидатуры.

Но вот чтобы замуж… Такого я не помню.

– Кто он? Когда ты познакомилась с ним? Ты его любишь? – Я была готова забросать вопросами лучшую подругу, но ее погрустневший голос заставил меня замолчать.

– Я даже не знаю, радоваться ли мне или огорчаться. Мы познакомились на прошлой неделе. Представляешь, в театре. Я одна. Он один. Всю ночь гуляли по городу. А утром он стоял на пороге моей квартиры с огромным букетом цветов. Сделал мне предложение.

– Романтично. Парень не любит терять время даром.

– Все так неожиданно.

– Конечно, бывает всякое, но это очень быстро. Ты ведь его совсем не знаешь. Ты даже не уверена ни в его, ни в своих чувствах. А документы его видела?

– Последнее, что я хотела бы услышать в данный момент, так это твои нотации. Он очень хороший человек. У него свой бизнес.  Я спешила с тобой поделиться. Думала – ты порадуешься за меня. А ты… Ты ничего не понимаешь.

– Я рада. Но… Неужели ты серьезно думаешь об этом?

– Я не хочу остаться одна, – тихо-тихо проговорила девушка, почти прошептала.

– Это ведь на всю жизнь.

– Это-то меня и пугает. Столько интересного пройдет мимо меня. Пожалуйста, пойдем на мужское шоу. Хочу оттянуться на всю катушку, как в былые времена. Может быть в последний раз, – ее голос звучал теперь ровно и спокойно, но я почувствовала неуверенность за каждым словом.

– Только избавь меня от нотаций. Это моя жизнь.

– Обещаешь хотя бы подумать?

– Все эти дни я только об этом и думаю. Так что собирайся, пойдем в клуб. Хватит киснуть.

…Безрассудная Ирка, уставшая от мужских комплиментов, хотела обрести тихую гавань, не желая расставаться со своими старыми привычками.

Я не думала, что она всерьез собирается замуж за незнакомого человека, о котором она фактически ничего не знала кроме одного – он хороший человек, но этого недостаточно. И все-таки зная ее любовь впадать в разные крайности – такая вероятность была.

В небольшом зале в полумраке за столиками сидели нарядные дамы, молодые и постарше, весьма ухоженные, состоявшиеся, жаждущие удовольствий, зрелищ, неистовства, этакого заменителя счастья.

Я поглядывала искоса на Ирку. Молчаливая,  с распущенными волосами, в обтягивающем зеленом платье, оттеняющем цвет ее глаз, она выглядела просто великолепно. Блуждающая улыбка скользила по лицу, придавая ему ореол таинственности. Она была где-то далеко. Может быть, и правда девушка вытащила счастливый билет – человека, способного по достоинству оценить ее.

Мы сидели, потягивая коктейли, обмениваясь ничего незначащими фразами. Постепенно в зале стало темно. Мягкий свет осветил сцену. Тихо заиграла музыка. Вначале медленно и печально, но с каждым тактом все быстрее и задорнее.

В клубах дыма появились атлетически сложенные юноши, прекрасные и телом, и лицом, но было что-то сальное, плотоядное в выражении их глаз. Они жаждали всех, пленяя,  дам темпераментом, извивались под музыку в танце, заводя публику грацией профессиональных танцоров

Было что-то неестественное, сюрреалистичное в том, как накаченные стероидные мальчики  рвали на груди рубашку с надрывом, будто шли на расстрел. В ход шли могучие торсы… Улыбки по щелчку пальцев, демонстрирующие  ряды каких-то неестественно белых зубов. Давно заученные комплименты в монологе, подходящие всем и произносимые для всех, отработанные движения, жесты.

Магия искушения уже плела свою паутину, окутывая пространство тенями и тайнами. И женщины визжали в каком-то исступлении со слезами на глазах, оттесняя соперниц, тянули руки к актерам, желая дотронуться до чуда природы. Не сон ли это?

Легкий аромат отчаяния клубился в воздухе. Последний шанс.  Сегодня  или никогда.

Только все ненастоящее. Фальшивые улыбки, фальшивые слова, фальшивые чувства. Можно забыться на миг, с упоением поддавшись иллюзии ночи, но ночь коротка.

Ирка не хотела этого знать. Ей приглянулся смуглый брюнет  с голубыми глазами. Высокий. Статный.  Темные волнистые волосы до  плеч. Он отличался изысканными манерами, обладал приятным голосом и мягкой улыбкой.

Мужчина ловко, словно травинку выдернул мою подругу из темноты на свет, исполняя вокруг нее танец  любви, страсти, и только для нее. Он точно угадал, что у нее душа в смятении, и она готова на многое, пытаясь заглушить это чувство.

В его облике было нечто хищное. Мне вдруг подумалось, что он с такой же обаятельной искренней улыбкой  не постесняется пойти на любую низость, не побрезгует самой подлой уловкой, чтобы опустошить кошельки восторженных и в чем-то обделенных дам.  От этого становилось не по себе.

Я видела, как он нашептывал что-то на ухо Ирине, а она  заливалась краткой смущения, без устали хохотала, показывая зубы, кокетливо откидывая  волосы назад, и вся светилась каким-то внутренним светом.

Но я была невольным свидетелем ее не то падения, не то триумфа. Уличив момент, Ирка попыталась избавиться от меня.

– Послушай, подруга, мне надоел твой унылый вид. Тебе не мешало бы встряхнуться.

– Это не для меня.

– Дело твое.  Тогда уходи.

– А как же ты? Уже поздно.

– За меня не беспокойся.

– Ты уверена?

– Я взрослая девочка. Уходи. Пожалуйста.

Она буквально потащила меня к выходу.

– И не смотри на меня так. Я знаю такие взгляды.

– Пойдем. Пойдем со мной. Ты же замуж выходишь. Еще не забыла? Не делай глупостей – будешь жалеть об этом.

Я растерянно старалась заглянуть Ирине в глаза, надеясь, что так мои призывы образумиться будут более действенны.

– И это говоришь мне ты? Ты?  Давно ли вылезла из чужой постели? – Она захлебывалась от ненависти, и я отступила.

– Уходи! – процедила она сквозь зубы, бросив на меня испепеляющий взгляд, и быстро пошла прочь.

Все разбилось о глухую стену непонимания.

Обернувшись в дверях, я видела, как счастливая и безмятежная Ирка, забыв обо мне, млела от комплиментов жгучего красавца, сыпавшихся на нее, словно из рога изобилия. Игривая улыбка не сходила с ее лица. Глаза сузились полублаженно, полумечтательно. Щеки пылали алым цветом. Ему в лицо она уже не смотрела, смущенно отведя взгляд. Во всем ее облике чувствовалась сильная заинтересованность, незнакомая мне до сих пор. А он нежно касался ее рук, волос, настойчиво пытаясь заглянуть в глаза, и все нашептывал что-то, нашептывал…

Ирка не отвечала на звонки несколько дней. Я уже начала беспокоиться, когда она позвонила сама.

– Ира, что произошло? Я не знала, что и думать.

– Даже не спрашивай. Все как в тумане.

– У тебя роман с ним? Сколько он из тебя вытянул? – Я не удержалась, о чем тут же пожалела, прикусив себе язык.

Она долго молчала. Все красноречивее слов.

– Что ты наделала? Что же теперь?

– Я выхожу замуж за прекрасного человека, – ее голос звучал глухо, как-то отстраненно, расплываясь в пространстве. Я с трудом разбирала слова. – Настя, ты должна понять – я не хочу, чтобы ты была на моей свадьбе.

В трубке раздались частые гудки…

 

ж

Лето выдалось в этом году на редкость тоскливое и холодное. Пейзаж за окном казался унылым наброском, теряющим очертания под непрерывным потоком воды.

Вокруг тишина. Лишь барабанную дробь отбивают капли дождя, танцуя на жестяной крыше, оставив мокрые следы на стекле.

Темнота за окном сгущалась в туман. Я смотрела на льющиеся с неба потоки воды, на плотные свинцовые тучи, нависшие над городом, прислушивалась к раскатам грома.

Под колыбельную дождя пробуждались забытые чувства, притаившиеся в тени, оживали воспоминания, проносясь перед глазами, словно картинки калейдоскопа. Память неумолимо возвращала меня в прошлое.

Стертые лица, размытые силуэты, тихий шепот, безмолвный крик…

Я все еще тонула в лучах улыбки Энтони, не сводя с него глаз, кружилась в вихре танца с Мигелем, рука в руке, глаза в глаза… Я хотела обмануться, но стоило открыть глаза – я одна в пустой комнате. Чудесные видения ускользают от меня, расплываются, тают, словно прекрасный сон. Будто было это когда-то давным-давно, может быть в другой жизни и вовсе не со мной.

Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Ничего нет. Только я и дождь за окном. Как все это печально…

ж

Днем я ходила на работу, растворяясь в делах, в буднях, в повседневности, а вечерами проваливалась в бездну. Ни сожалений, ни эмоций. Редкие мысли обрываются на полуслове. И ночь, как один миг.

На меня снизошло какое-то неестественное спокойствие, вытеснившее боль из сознания.

Лишь изредка отголоски былого странным образом напоминают о себе, то с удивительной ясностью во снах возвращалось прошлое, воскресая все самое дорогое, самое любимое, то причудливо переплетались между собой случайные мысли, страхи, образовав иную реальность, сумашедшую и непонятную.

…- Энтони! Энтони!

Я бегу за ним по лестнице вверх-вниз, вверх-вниз в нескончаемом лабиринте, погруженном во мрак. Ни окон, ни дверей. Одни только лестничные марши без перил. Вокруг лишь каменные стены слизкие, влажные, местами поросшие мхом. От резкого затхлого запаха кружится голова. Тусклый свет мерцающих лампочек, то и дело, отбрасывая тень, освещает черную пустоту бездонного колодца. От чего становится невыносимо жутко. Ужас накатывает ледяной волной, поглощая душу и сердце, парализуя волю. Ноги становятся глиняными. Но рядом Энтони, спокойный, невозмутимый. Его ослепительная улыбка придает мне силы. Перед ней отступает даже страх, крадущийся за нами незримой тенью, готовый в любой момент наброситься вновь.

Он бежит впереди, с легкостью преодолевая лестничные марши, то и дело оборачивается и подбадривает меня:

– Быстрее! Быстрее!

Я не отстаю от него. Вверх-вниз, вверх-вниз по замкнутому пространству.

Вопросы сомкнулись в ряды и замерли перед неизвестностью.

Вначале все походило на игру, но постепенно меня это стало утомлять. Бесконечный лабиринт из ступеней. А в чем смысл? От кого мы, собственно, бежим и куда? Зачем? Я начинаю отставать, задыхаюсь от бега, с трудом ковыляя на высоченных каблуках. Пришлось скинуть туфли. Одна из них выскользнула из рук и упала в бездонный колодец, а я, проводив ее взглядом, так и застыла с другой туфлей в руке в ожидании гулкого звука ударившейся о землю обуви, но его так и не было. Страх подкрался совсем близко, держась на расстоянии вытянутой руки. Я с трудом оторвалась от стены, стиснула зубы и, пошатываясь, побрела за мужчиной.

Вторая туфля, ставшая теперь ненужной, громко шмякнулась о каменный пол, оставшись на ступеньке.

– Скорей! Скорей!  Не отставай! – Говорит Энтони и улыбается экранной улыбкой.

И опять мы бежим вверх-вниз, вверх-вниз. Лестничные проемы. Им нет конца. Вновь я отстаю – длинное платье мешает бежать. Больше нет ни сил, ни желания, лишь странная опустошенность, вытеснившая мысли.

Впервые Энтони сбавляет темп и спешит мне на помощь, порвав платье  до бедра. Жаль платье, жаль потерянных туфель. Хочется кричать от бессмысленности происходящего.

Я больше не могу, но он подхватывает меня за руку, и мы бежим вверх-вниз, вверх-вниз. Я задаю на ходу вопросы, массу вопросов, но в ответ только одно:

– Надо торопиться! Скорей! Скорей!

То и дело я вижу его голливудскую улыбку. В душе нарастает щемящее чувство жалости к себе.

Торопиться? Куда? Зачем? Когда этому настанет конец?

Я вдруг отчетливо осознаю, что ненавижу человека, показывающего путь. А если он заблудился? С каждым шагом я ненавижу его спину, его улыбку, но продолжаю бежать, боясь отстать от него, не в силах остановиться…

Душа жаждала насладиться покоем, забыв о неудержимом стремительном беге…

Внезапно яркая вспышка света ослепила глаза.

Все вокруг было залито солнцем. Ужас мрачного колодца растаял в его лучах. Воздух наполняло пение птиц. Весело журчал ручей, переливаясь всеми цветами радуги. Я с наслаждением вдыхала бодрящий чистый воздух.

Кругом тишина и покой. На всем лежит печать величия и вечности. И все же, не смотря на красоту, от этого места веяло какой-то недосказанностью, одиночеством.

Оглядевшись по сторонам, я заметила Мигеля. Его брови сдвинулись в старой, хорошо знакомой манере, губы изогнулись в лукавой улыбке. С чувством превосходства он скользнул по мне сверху вниз  обжигающим взглядом.

Я ощутила себя маленькой-маленькой под прямым взглядом  темных глаз гиганта, но гордо вскинула голову, глядя ему прямо в глаза, пламенеющие таинственным огнем. Несколько минут мы стояли молча, словно изучая друг друга.

Я помахала ему рукой, улыбнулась, позвала его – ничего не произошло. Он не видел, не слышал меня. Я ринулась к нему, но наткнулась на невидимую стену. Кричала, с отчаянием пытаясь разрушить преграду, звала его, пока совершенно обессиленная, не рухнула на землю.

Что-то кольнуло с левой  стороны, зазвучало тонко и жалобно. Звук взметнулся до самых высоких нот и вдруг оборвался, словно лучшая струна моего сердца порвалась в эту минуту… Стало совсем тихо…

Пробуждение непреклонно возвращало меня в реальность, где в пустой комнате колыхались тени утраченных грез, а на душе такая пустота, что мне ставится страшно.

ж

Несколько месяцев пролетело быстро. За летом промелькнули осень, зима. Уже чувствовалось первое дыхание весны, сулящее таяние снегов, искрящиеся на солнце хрустальные сосульки и первую капель.

Промозглый ветер пробирал до костей. Тягостной вереницей потянулись серые унылые дождливые дни. Куски черного расколотого снега облепили газон. Мутная грязная жижа хлюпает под ногами. Пахнет прелой землей и гниющими прошлогодними листьями, скрытыми под свежей порослью.

Весна…

ж

Теплый майский день. Воздух пьяный шальной. Все скамейки в парке были заняты. Смех, голоса, влюбленные пары. Такая грусть…

Вдруг что-то легонько ударило меня по плечу и упало прямо в руки. Я поймала букет невесты  – белые короткие цветочки, перевязанные атласной ленточкой. Это знак? Странные прихоти бывают у судьбы. Я посмотрела в сторону, откуда прилетел букет. Молоденькая, совсем юная невеста, стройненькая, как березка, в длинном воздушном платье. Очень серьезный жених, их друзья, подруги. Легкое недовольство застыло на их лицах – букет предназначался не мне. Чей-то девичий голос с надеждой прошептал:

– Может она сама отдаст?

И все выжидательно смотрели на меня, особенно подружки невесты, столпившиеся вместе по такому случаю.

Я помахала цветами свадебной процессии и пошла прочь.

 

 

 

Вскоре до меня донеслись крики:

– Горько! Горько! Горько! – Переходящие местами в женский истерический     вопль. Кому-то не терпелось в пышном платье к алтарю, но букет выбрал меня…

ж

На ветках набухли почки. Первые листочки пробились к свету. Неделю-две спустя деревья шелестели зеленой кроной. Молоденькая травка уже успела подрасти. А в ботаническом саду зацвела сакура.

Время летело быстро. Слишком быстро. Писем не было.

Я жила, как в тумане, потеряв счет тусклой однообразности буден. Свои мысли, заботы, пока однажды не заметила изумрудную прозрачность утра и юную поросль, трепещущую на ветру.

Субботним утром квартира наполнилась радостными трелями.

Я выскочила из ванны и, как зачарованная, смотрела на аппарат, наслаждаясь долгожданными трелями, не решившись поднять трубку. Вода тоненькими струйками стекала с мокрого тела, образовав небольшую лужицу на паркете. Телефон умолк. У меня заныло все под ложечкой, но он вновь зазвонил. Больше я не рискнула испытывать судьбу.

Мое сердце притихло, ему захотелось немного помолчать. Оно ждало.

– Здравствуй, Настена!

Знакомая речь: быстрая, эмоциональная. Сердце вскрикнуло в груди, вскрикнуло громко, пронзительно, опять забилось, переполненное неожиданной радостью. В таком возбуждении я не поняла ни слова, прислушиваясь к знакомому голосу, но смысл уловила.

Он приезжает! Мигель приезжает!

Я металась по квартире, хваталась за одно, другое, третье, но все валилось из рук. Несколько раз в суматохе то одевала, то снимала одну и ту же полосатую кофточку, даже не замечая этого.

– Настя, что случилось? Ты ведешь себя, как безумная.

С радостными воплями ожидания я закружилась вокруг мамы, тихо появившейся в комнате.

– Мигель приезжает! Мигель приезжает!

– Прекрати. У меня голова кружится от тебя.

Я меликом взглянула на нее и обомлела. Она постарела как-то в миг, тяжело опустилась на стул, ссутулившись от навалившейся вдруг тяжести на ее хрупкие плечи. Мама пыталась заглянуть мне в глаза, поймать что-то ускользающее от нее. Растерянность отпечаталась на ее бледном лице. От нее веяло такой беззащитностью, таким безотрадным одиночеством, что у меня невольно перехватило дыхание. Я поспешно отвернулась.

Покинуть свой дом, свой мир, родных, друзей еще труднее, гораздо труднее, чем я думала. Я чувствовала, как они тянут меня к себе, цепляются за меня, заковывают в кандалы. Я запутываюсь в какой-то паутине, барахтаюсь, пытаясь вырваться наружу, задыхаюсь без воздуха, бьюсь из последних сил. Груз забот, словно камень, привязанный к шее, тянет вниз, еще немного и засосет в трясину, а я, не переставая, смотрю наверх, на небо, хоть еще секунду, да на свою мечту. Мне хотелось бежать из дома. Пора все круто изменить. А муки совести… Я ненавидела их, стараясь не встречаться с мамой взглядом. Что я читала в ее глазах: свое настоящее или свое будущее?

Она любила поговорить про какие-то земные дела, вечные проблемы, вечные заботы, по-стариковски жалуясь на жизнь.

Где-то я поддакивала, не замечая, как старею под эту дудочку.

Мечты для молодых. На мне же все больше сказываются заботы и переживания. Порой, я с ужасом осознаю, что мне уже не шестнадцать, и даже не двадцать. Я все чаще покидаю страну грез, возвращаясь к обыденной жизни, беспросветной, в которой ничего не происходит, а вся суета – сплошной бег по кругу – ничего не меняется, несмотря на все усилия и старания.

И вдруг голос из прошлого, такой реальный. Я легко стряхнула с плеч заботы, выпрямила, было, спину, но увидела маму, грустно сидевшую в углу. Она казалась белым пятнышком в ореоле седых волос, взлохмаченная прическа, измученный вид, какие-то заостренные черты лица, и все куда-то ввалилось, а главное, застывший страх в глазах, страх потерять меня, страх за меня.

Я представила, как родители будут стареть в пустой квартире, и мне стало стыдно от одной только мысли, что я хотела покинуть их и жить своей жизнью.

– Мамочка, прости меня, мамочка,- всхлипывая, я бросилась к ней со слезами на глазах, целуя ей руки.

Она тихонечко гладила меня по волосам и успокаивала, как в детстве. Стало как-то сразу спокойно и хорошо.

– Успокоилась? Вот и славненько. Что с тобой происходит? Хочешь всю свою жизнь с нами, стариками, куковать? Беги к нему. Твое дело молодое. О нас с дедом не беспокойся, – она уже справилась с собой. Ее глаза светились надеждой. Голос звучал ровно, но я почувствовала, как она страдает, – Мы хотим, чтоб у тебя все было хорошо. Давай, детка, беги к нему.

– Мам, ну он же не сегодня приезжает.

– Не зли меня, лентяйка. У тебя, что ж дел никаких нет?

Это правда. Надо столько всего успеть к его приезду…

ж

Гигантские жирные пауки метра полтора в диаметре копошатся в квартире, ползают по стенам, плетут липкую паутину, шевеля черными мохнатыми лапами.

Вопли ужаса вырвались из груди.

Я зову Мигеля на помощь, отчаянно кричу, срывая голос до хрипоты. Он равнодушно взирает по сторонам, будто не замечает ужасных чудовищ. Он не понимает моего крика, не одобряет моего страха. Я для него всего лишь шумная помеха, неприятный раздражитель…

Страшные предчувствия взбудоражили душу,  змеиными кольцами сдавливая ее в своих тисках. Я попыталась стряхнуть наваждение сна, но неприятный осадок остался.

ж

Спустя несколько  дней мы встретились. Я увидела Мигеля еще издали и невольно залюбовалась им: высокий, широкоплечий мужчина, словно сошедший со страниц романа Рабле. Во всем его облике чувствовалась сила, мощь и безграничная доброта. Он улыбался, что бывало не часто. А улыбка у него изумительная, открытая, во все лицо. В следующее мгновение мы бросились друг к другу навстречу. Словно и не было стольких месяцев разлуки. Он подхватил меня легко, словно перышко, закружил, крепко обнял и бережно поставил рядом, будто не было ни боли, ни надежд, ни разочарования.

– Как твои дела?

– Постоянные  судебные заседания. Придется много работать, чтобы покрыть убытки. О прибыли речь даже не идет. Но дело сдвинулось с мертвой точки. Ты же знаешь, в моей ситуации это отличная новость. Так что я приехал за тобой, Настена. Ты согласна?

Эти слова я мечтала услышать больше всего на свете. Я смеялась и плакала одновременно. Соленые слезы струились из глаз.

Вдруг он протянул ко мне руки, осушая лицо поцелуями.

Мигель целует нежно-нежно, что так не вяжется с его мощной фигурой. Его губы такие сладкие и соленые. Как все это странно. Я теряю ощущение реальности. Вокруг все плывет и кружится. Кружится и плывет. А слезы все текут и текут…

Ласкаю его кудри, все еще не веря своим глазам, кончиками пальцев провожу по лицу, пытаясь на ощупь подтвердить себе, что я не сплю. Большие губы, прямой нос, огрубевшая от солнца кожа. Я боюсь отпустить свою руку. Вдруг он исчезнет. И теперь навсегда.

Лишь немного успокоившись, я обрушила на него шквал вопросов.

– В конце концов, почему ты не писал столько времени? Почему не звонил? Ты получил мое письмо? Неужели был так занят, что не счел нужным ответить?

Хотела задать еще один: «Я была в Испании. Ты знал?» – Но не спросила, захлебнувшись в приступе ярости. Я молотила кулачками по могучим плечам, требуя немедленных объяснений. А он только улыбался. Эмоции, накопившиеся за год, вылились в сумбурное признание, прозвучавшее тихо, почти шепотом:

– Я думала, что потеряла тебя.

Я говорила еще что-то, изливая на него свой гнев. Мигель лишь посмеивался.

«Сажи мне хоть что-нибудь, и я успокоюсь».

Но он непреклонен. Он не ответил ни на один мой вопрос. Я отступила назад и взглянула в его ласковые глаза. С ним я была в безопасности.

– Да! Да! Да!

Мигель протянул руки, и я с готовностью скользнула в его объятия, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Я бы хотел познакомить тебя со своей семьей, – начал мужчина издалека.

Он не шутил, а  у меня как-то неприятно заныло под ложечкой, похолодели руки, по спине забегали мурашки.

Я помнила свой первый визит в Испанию…

ж

От жары плавился асфальт. Ни ветерка, ни дуновения воздуха. Раскаленные крыши дрожали в знойном небе. Редкие прихожие, изнуренные духотой, жались к домам, прятались в тени раскидистых деревьев или отдыхали на прохладных террасах летних кафе. Воздух был так плотен, что запахи клубились в нем, не рассеиваясь. Казалось, время остановилось, став густым и липким, словно желе.

В этот час посетителей в кафе было немного. Солнечные лучи веселыми зайчиками плясали на стекле.

Мигель смахнул со лба пот. Разговор не клеился. Я  что-то спрашивала, он что-то отвечал кратко и осторожно. И вновь наступала тишина.

Некоторое время я следила за его медленными, размеренными движениями, пожалуй, слишком медленными и механическими, отвернулась, словно влекомая невидимой силой, огляделась по сторонам, пытаясь уловить чье-то малейшее движение или тень, хоть что-то, но ничего не было. Подъездная аллея была пуста. Только официант, мужчина средних лет с пустым, невыразительным лицом, бесшумно и мягко двигался между столиками.

Казалось, солнце стерло его черты. Здесь существовало лишь солнце. Все подчинялось его законам. Оно нещадно палило, сжигая секунды и минуты. Оно останавливало время, выжигая мысли, чувства…

Ожидание становилось невыносимым.

Я с жадностью прильнула к бокалу, с наслаждением ощущая ледяную живительную влагу.

– Ты ничего не перепутал?

Его губы скривились в подобии улыбки.

– Ну что ж подождем еще немного. Как ты думаешь, что могло задержать ее так надолго?

Он улыбнулся, совершенно проигнорировав вопрос.

Помолчали.

По хрупким солнечным лучам скользила вниз золотистая пыль. Делать было абсолютно нечего.

– Здесь всегда так немноголюдно?

– В это время да.

– Ты уверен, что Изадора хочет со мной познакомиться?

По его лицу пробежали беспокойные блики.

Я ждала ответа, но он упорно отводил глаза, рассматривая по очереди каждый предмет меблировки, находящийся на террасе.

– Значит, не хочет, зачем тогда…

Он сидел рядом, такой измученный и подавленный. Было в нем нечто такое, от чего я притихла, стараясь не смотреть в его сторону.

Вскоре, однако, я опять заскучала, попыталась уйти, но он терпеливо и мягко заставил меня сесть на место.

– Потерпи.

– Сколько? Мы уже давно здесь. Кажется – прошла целая вечность. А она… Давай просто сейчас уйдем и все.

– Я ее просил. Она обещала. Останешься?

Я смотрела мимо него, на его руки, только не в глаза, ответила: «Да», улыбалась, внутренне холодея от дурных предчувствий.

Его волнение передалось и мне. Было страшно. Я боялась знакомиться с его матерью, чувствуя, как дрожат пальцы рук.

Какая она, Изадора?

Я представила, как она раздраженно скрипнет зубами, бросив на меня презрительно-ядовитый взгляд, всем своим видом давая понять, что я не достойна ее сына. И что тогда?

…Я слышала обвинения, брошенные мне в лицо. Она все кричала и кричала, вырываясь из крепких рук сына, билась в истерике. Перекошенное от злобы лицо медленно приближалось ко мне. Женщина кричала, брызжа слюной, и вдруг обмякла, открыла рот, охнула, медленно оседая на пол, беспомощно взмахивала руками, как будто из нее ушла вся сила. На побледневшем лице беззвучно открывались и смыкались губы.

Мигель подхватил ее, усадил женщину на стул.

– Мама, как ты?

Он взял ее за руку. Женщина заулыбалась.

– Сынок, ты бросишь ее?

Мигель пытался говорить на другую тему, избегая ответа на поставленный вопрос.

– Скажи мне, ты бросишь ее? Ответь мне прямо, глядя в глаза.

– Нет.

Она вырвала руку, отвернулась от него.

– Уходи. Ты мне больше не сын. У меня нет сына.

– Я не могу переступить через семью, – прошептал он побледневшими губами ни к кому не обращаясь.

Я взглянула ему в глаза, но его уже не было. Мигель оставил меня далеко позади…

А может быть лишь на миг по ее лицу пробежит недовольная тень, и тут же оно вновь превратится в бесстрастную маску, за которой скроется все, о чем она думает и что чувствует. Лишь позже нашепчет Мигелю заветные слова, добавив яд в волшебство отношений, закружит, одурманит материнской властью, сплетет свою паутину женской любви, и он с легкостью стряхнет с себя мои чары.

Нет, он так не поступит. Он взрослый, серьезный человек. Но и я не девочка. Недостаточно молода, не так уж хороша собой, не слишком умна и чем больше этих не, тем больше уязвима.

Но… Есть всегда это «но».

У меня голова шла кругом от мелодраматических сцен.

А вдруг она будет приветлива и учтива?

– Извините, я потеряла счет времени. Жара…

Милая, приятная женщина с выразительными, как у Мигеля глазами. Что тогда?

Издалека послышался рев мчавшейся на большой скорости машины.

Я вздрогнула, но быстро совладала с собой.

Автомобиль подлетел к кафе и остановился.

Наконец-то!

Мигель медленно, словно в полусне, двинулся к машине, открыл дверь перед женщиной в цветастом платье. Он стиснул протянутые к нему руки. Она улыбалась. Ее глаза лучились. Через мгновение пара скрылась за деревьями.

По дорожке, утопающей в тени, кто-то прошел уверенным шагом. За легкими пружинистыми шагами проследовали тяжелые шаркающие. Мелькнула пестрая ткань.

Шаги смолкли. Мигель и Изадора о чем-то разговаривали в тенистой аллее. Я не находила себе места, превратившись в слух, пыталась разглядеть фигуры сквозь густую зелень. Двое ссорились на повышенных тонах.  Отзвуки слов резали слух. Я не сильна в испанском и, вслушиваясь в ее доводы, вкладывала в ее уста свое собственное суждение о себе. От этого было больнее еще больше. Видимо, Мигель находил новые аргументы, расписывая мои достоинства, отчаянно жестикулировал. Он то и дело показывал в сторону террасы. Убеждал. Упрашивал. Требовал.

Я видела, как мужчина мечется между двух огней, пытаясь всем угодить, примерить враждующие стороны, но отношения накалялись все больше и больше. Женщина была непреклонна, а его слова лишь сотрясали воздух. Он виновато топтался на месте, понурив голову.

С  ее губ сорвался сдавленный возглас возмущения.

Я резко подняла голову,  чувствуя себя так, будто по моим натянутым как струна нервам, прошлась тупая пила.

– No importa? De veras? Muy hombre…

– Eso basta…Porfavor… Madre…Bastante! Bastante!

Вся его поза олицетворяла грусть. Не убедил.

Я слышала, как с силой захлопнулась дверца машины.

—————

1 – Не имеет Значения? На самом деле? Настоящий мужчина…(исп.)

2 – Хватит… Пожалуйста… Мама… Прекрати! Прекрати! (исп.)

В воздухе повисла звенящая тишина.

Он резко повернулся, втянул голову в плечи, и быстро направился назад, на террасу.

Совершенно ошарашенная произошедшим, я осталась сидеть на месте. Меня била дрожь. В горле все пересохло.

Мигель  по-прежнему оставался со мной, но был смущен. В его голосе звучала холодность с оттенком легкого раздражения.

Он не упомянул о ссоре с матерью. Был такой же, как всегда, но, разговаривая с ним, я испытывала какое-то непонятное чувство, даже неприятное. Я отвела взгляд в сторону.

И тут, не смотря на все свое отчаяние, почувствовала, что его разбирает смех – неуместный, пугающий…

– Что случилось?

Я сама удивилась спокойствию собственного голоса и словно обрела от этого новые силы.

– Не спеши. Придет время – все узнаешь.

Он произнес это так многозначительно, что я взглянула на него с изумлением, а он – с внезапной опаской.

В его темных глазах больше не было страшной тоски.

ж

Что ж, похоже, мне придется дважды вступить в одну и ту же реку.

Дремавший во мне страх перерос в ужас.

Я не хочу! Не хочу!

На лице мужчины застыла полуулыбка. О смотрел на меня с небольшим прищуром, размышляя о чем-то более радостном.

– Боишься? Напрасно. Моя семья тебе понравится. Они хорошие люди. Просто замечательные, и ты им понравишься. По-другому и быть не может. Нечего бояться. Они тебя ждут с нетерпением.

Конечно, ждут. Ждут, не дождутся. Им не терпится скорее взглянуть на русское чудо.

Помня несостоявшееся знакомство, я смотрела на него с немой мольбой.

«Только не сейчас. Пожалуйста. Только не сейчас».

И вдруг заметила озорные искорки в его глазах.

– Хочешь немного оттянуть знакомство с моей семьей?- Мигель весело подмигнул. Похоже, и он не забыл тот знойный день.

И я облегченно закивала, смирившись с неизбежным. Еще глоток свободы.

– Пусть мои немного помучаются. У меня для тебя есть сюрприз.

У меня брови удивленно поднялись вверх.

Сюрприз? Интересно понравится ли он мне?

– Что за сюрприз?

– У меня есть свободная неделя. (Он многозначительно промолчал, нагнетая таинственности). Давай проведем ее на Бали вместе. Вдали от твоей и моей родни. Наверстаем упущенное. Ты и я. Остров богов. Океан. Неделя вместе. Что скажешь?

Я радостно завизжала от восторга, бросившись ему на шею.

ж

Когда самолет мягко коснулся земли, солнце на побережье уже клонилось к  закату, окрашивая небо разноцветными красками. Воздух опьянял  тонким благоуханием экзотических растений. Вдоль дороги слева и справа тянулись пальмы, задумчиво погружаясь в темноту.

Любопытная луна стыдливо подглядывала из-за облаков.

– Настена, – зашептал Мигель, как только мы поднялись в номер, его обжигающий шепот  опалил кожу, – если бы ты  только знала, как я соскучился по тебе. Я проводил ночи точно в бреду, ощущая твое тело, твои руки, твои губы, словно ты рядом, но тебя нет. Ты была далеко.

Я невольно засмеялась, довольная этим признанием, но, столкнувшись с его взглядом, на какое-то мгновение замерла в бездумном оцепенении. На лицо мужчины падала тень. Но его глаза… Было  в них  что-то – какая-то взволнованность и заинтересованность, какое-то лукавство, что-то игривое и, одновременно,  масляно-плотоядное. Они манили к себе, затягивая в водоворот страстей. Темные омуты глубже бездны, чернее безлунной ночи. И я в них тону…

Луна уже выплылала из облаков, и медленно плыла по черному бархату небу. Внизу тихо и печально о чем-то шептались волны. Лишь звезды одобряюще подмигивали в тишине.

Неутомимо и пылко мужчина сжимал меня в своих объятиях, гладя, прижимая, стискивая изо всех сил, словно тряпичную куколку. Он опьянял поцелуями то дразнящими, то неистово-жгучими. От его прикосновений тело стало мягким, податливым, как пластилин. Ладони бесстыдно скользили по округлым изгибам тела, зная на ощупь каждую впадинку, каждый волосок. Пальцы дарили оглушительно-потрясающие ощущения, заставляя вырываться из телесной оболочки. Тело выгибалось в отчаянной мольбе, требуя главного…

И я приняла его, ощутив его вкус, мужественность в себе, до конца…

Победный с вопль первобытного человека наполнил спальню. Задребезжали стекла, задрожали стены. Все закружилось, завертелось, поплыло.

Постепенно исчезало убранство комнаты, шторы на окнах, сама комната, океан.

Стало вдруг грешно и сладостно. Сладостно и грешно…

Неистовая страсть Мигеля  внезапно сменилась холодной отчужденностью, и все тонуло в зловещей тишине, нарушаемой лишь шипением разбивающихся  о берег волн где-то далеко…

Его проницательный взгляд  бередил душу. Гулко стучало сердце. И вдруг в глазах, только смотревших на меня с презрением, зажглась безудержная страсть. Он постепенно терял контроль над собой. Его руки, холодные и настойчивые, тянулись ко мне словно помимо воли. Он целовал меня так грубо, так зло, что под натиском его властных губ у меня совсем не оставалось сил. И все куда-то плыло…

Странные противоречивые чувства одолевали его, бросая то в жар, то в холод, и я никак не могла понять, кто был победителем, а кто побежденным в этой борьбе.

– С тобой все в порядке? – Пожалуй, это больше походило на обвинение, чем на вопрос. – В тебе что-то изменилось.

– Почему ты так думаешь?

– У тебя все время разное лицо. Неужели дела идут настолько плохо? Ты что потерял все и устроил пир во время чумы? – Я нарочно дразнила его, балансируя на острие обнаженных чувств, но он  лишь сверкнул глазами, проигнорировав вызов,  и грустно покачал головой, упрямо отказываясь касаться этой темы.

Зерна любопытства уже давали свои всходы. Полушутя, полусерьезно я пыталась докопаться до истины.

– У меня появилась соперница?

– Нет. Нет. Нет.

– А может быть, тобой руководит всего лишь неудовлетворенное желание?

– Не искушай судьбу, querida, – хриплым голосом прошептал Мигель.

Воображение подсказывало все новые, еще более нелепые предположения.

– Ты скрываешься от закона?

– Нет, – уверенным голосом подтвердил он, довольный, что хотя бы сейчас говорит правду

– Но что же тогда? – Не унималась я.

– Ну почему ты такая упрямая? – Сердито поинтересовался Мигель. В его глазах мелькнула легкая досада.

– Но ты не можешь меня игнорировать. С тобой что-то явно происходит, и я хочу знать что именно.

Я еще что-то пыталась сказать, но слова уступили место жадному поцелую, не терпящему никаких возражений и расспросов…

За окном едва забрезжил рассвет, и сквозь открытое окно в комнату

проникали первые солнечные лучи. Волны игриво подступали к берегу, весело плескались, наполняя утреннюю прозрачность воздуха каким-то манящим звоном. Минута – другая и в памяти всплыли события минувшей ночи…

Совершенно обессилив, проваливаясь в призрачный мир, я утратила чувство реальности и вдруг сквозь сонный туман почувствовала, что Мигеля рядом нет. Мысли быстро и сбивчиво завертелись в голове, еще не совсем

————-

1 – дорогая (исп.)

прояснившейся после сна. Я заставила себя сесть, покрутила головой, прогоняя остатки дремы.

Мигель сидел в плетеном кресле у открытой балконной двери, задумчиво глядя в пустоту. Луна отбрасывала длинную тень на его скулы, делая лицо каким-то отстраненным, незнакомым. Раздвинутые занавески на окне колыхались от легкого ветерка, обдувая разгоряченную кожу.

– О чем ты думаешь?  – прошептала я.

– Так… Спи.

Сквозь непринужденность интонаций сквозили нотки беспокойства.

Я приподнялась на локте, вглядываясь в темный силуэт. Плечи безвольно опущены, а вся его поза олицетворяла грусть.

Столкнувшись с напряженным блеском его глаз, я почувствовала, как сердце у меня ушло в пятки.

– Что с тобой?

Мигель ничего не ответил, лишь в отчаянии всплеснул руками, и ко мне в сердце прокралась предательская нежность.

Он неторопливо подошел к кровати и сел на край. По выражению его лица было невозможно угадать, о чем он думает. Лишь в глазах, казалось, горели злобные огоньки. Было в этом что-то странное, непонятное. Что-то скрывалось за всей этой неопределенностью и недосказанностью. Может быть, мы утром проснемся совершенно чужими, а возможно мы уже друг другу никто, но боимся признаться в этом даже себе.

Смутная тревога кольнула  в сердце. Мигель неожиданно рассмеялся, от его хмурого вида не осталось и следа. В его глазах сиял свет, а в комнате стало теплее и уютнее. Я опустила голову на мягкую подушку, проваливаясь в сладкую дрему под шелест прибоя.

Солнце уже появилось на горизонте, прогоняя ночные тени.

Внезапный порыв ветра шире распахнул окно. В спальню ворвался чистый влажный воздух.

Я лежала рядом с ним в состоянии полусна-полумечтательности,  полузабыв о своих страхах и надеждах, а мир за окном казался спокойным и безмятежным.

ж

Утро было просто чудесным.

Взявшись за руки, мы бродили по пляжу, обрамленному с одной стороны густой зеленью тропических растений, а с другой изумрудно-бирюзовой гладью океана, простирающегося до самого горизонта. На зеркальной поверхности воды игриво покачивались солнечные блики.                   Волны с тихим всплеском ударялись о берег, обдавая солеными брызгами, и бесшумно отступали прочь, оставляя мокрый след на песчаной пустоши.

Время от времени  слышались чьи-то приглушенные голоса. И вновь все смолкало. Ветерок, внезапно подувший с моря, игриво теребил волосы, перебирая струны невидимой арфы где-то в вышине. Солоноватый воздух обжигал мысли непреодолимым искушением немедленно окунуться  в чистую, сверкающую хрустальной прозрачностью, воду.

Упоительная прохлада волн приятно освежала разгоряченную кожу.

Я расположилась на обжигающе горячем песке, лениво наблюдая, как Мигель плывет, c легкостью рассекая волны могучими плечами.

Вода почти смыла отпечатки моих ног, и я блаженно откинулась на спину, прислушиваясь к ветру, дыханию океана, ощущая, как счастье переполняет меня нежностью, бежит по венам, заставляя сердце биться сильнее.

– Хорошо-то как!

Громкий голос прозвучал как эхо. Я отняла руку от глаз и увидела темную голову, заслонившую солнце. На мокрых волосах блестели капельки воды.

Мигель насухо вытерся и расположился  рядом.

– Вот это я называю настоящей жизнью! Обидно, что через несколько дней опять придется впрягаться в работу.

И я подумала об пыльных архивах, об обезличенных судебных заседаниях, о зыбком будущем…

На горизонте показался одинокий парусник. Казалось, что он плывет по небу, а не по воде.

– Давай останемся на Бали. Ты наймешься матросом на какую-нибудь шхуну. Работа, конечно, тяжелая. Зато станешь свободным, как ветер. Будешь жить просто, не заглядывая вперед.

– Заманчиво. – Мигель с вздохом прикрыл глаза.

Пригоршня мелкого песка быстро просочилась сквозь пальцы.

Будущее…

Я чуть повернула голову, искоса взглянув на него. Он лежал на спине, сцепив руки за головой. Сквозь гладко выбритые щеки просвечивала темная щетина. И хоть его лицо и казалось мягким, уязвимым в состоянии покоя, но это было обманчивое впечатление. Я вспомнила, как ночью таяла в объятиях этого мужчины, а кожа горела, соприкасаясь с жесткими волосками, когда его губы прикасались к плечам, к груди… Воспоминания ожили  с такой пьянящей силой, что я стремительно поднялась и побежала через дюны к воде.

Мигель присоединился позже.

Мы еще немного поплавали и вновь нежились на солнце, болтая и смеясь.

Время промелькнуло незаметно. Знойные тропические дни сменяли пряные ночи. Все казалось единым мигом, и все прошло.

ж

За окном сгущалась темнота. На кровати  лежали упакованные чемоданы. Опустевшие шкафы и полки приводили  в уныние.

– Господи, Настена, неужели ты всерьез считаешь, что этим все кончится? – Насмешливо протянул Мигель.

– О чем ты?

– Помнишь? Сегодня особенный вечер.

Он многозначительно взглянул на меня, погладил по волосам, жестким от соли, словно угадав невеселые мысли, промелькнувшие  в голове, поцеловал. Ничего особенного, просто легкое прикосновение, но на губах словно застыл немой вопрос.

ж

Издалека роскошный ресторан чем-то напоминал круизный лайнер, сияющий всеми огнями. Складывалось впечатление, что вот-вот отдадут швартовы, и он уйдет бороздить океан в ночь, в неизвестность.

В полумраке уютного зала играл оркестр. Мигель потянулся к бутылке красного вина и наполнил два хрустальных бокала. Я пригубила обжигающую жидкость. Вино оказалось терпким, но приятным на вкус, пила маленькими глотками, искоса наблюдая за его спокойным, невозмутимым лицом. И вдруг в глубине темной бездны глаз запылали бесовские огоньки, обжигающие непонятным возбуждением.

За ужином больше молчали, изредка  обмениваясь впечатлениями. Нетерпение нарастало.

Покончив с едой и почувствовав приятную тяжесть в желудке, Мигель неспеша подал знак официанту и откинулся на стуле, предвкушая то, что

сейчас произойдет. Зазвучала музыка, пронизанная  чистой, трепещущей нежностью.

Передо мной на серебряном подносе лежала маленькая бордовая коробочка. Сердце у меня учащенно забилось, готовое вскочить  из груди в любую минуту. Дух перехватило от серьезности момента.

– Ты выйдешь за меня замуж? – Спросил он серьезно. – Обещаю – ты не пожалеешь. Твоя жизнь будет, как весенний день.

Я согласно кивнула головой на самый важный вопрос в своей жизни, вдруг потеряв способность говорить. Мне показалось, что вся предыдущая жизнь потускнела, позабылась. Будто значимым был только этот миг, будто все мгновения жизни, все часы и минуты вели к этому моменту.

Мигель надел кольцо мне на палец, не сводя с меня глаз. Галантно поцеловал руку. Я вся сияла от радости, заливаясь краской смущения. Кольцо необыкновенной красоты переливалось алмазными гранями. Внезапно мелодия зазвучала громче и где-то рядом, словно музыканты играли только для нас. Все было торжественно и прекрасно. Вот она – минута триумфа.

Я поднесла руку к свету, чтобы еще раз полюбоваться, как переливаются алмазные грани, полнее ощутить этот миг и то новое, незнакомое мне чувство почти замужней женщины…

ж

Сильный грохот  потряс здание, стекла в ресторане разлетелись вдребезги. Мигель выдернул меня из-за стола, прикрывая собой. Едкий дым моментально заполнил собой все пространство. Мы рванулись к выходу, продираясь сквозь толпу. Паника. Давка. Всюду разбросанные вещи. Отчаянные вопли заглушают звон бьющейся посуды. Люди с перекошенными лицами мечутся в каком-то хаосе. Падают стулья. Какая-то женщина истошно кричит. Все происходит очень быстро. Кто-то бежит, пытаясь вырваться из горящего дома, спотыкается и падает. Его сметает толпа. Огонь с невероятной скоростью распространяется внутри помещения.

Вновь раздался оглушительный грохот, лязгающий, неприятный, разрывающий нервы, словно струны. Из ниоткуда налетела могучая, невидимая волна, закружила, в следующую секунду отшвырнув нас далеко назад  – к стене. Здание рушилось на глазах. Тошнотворный запах гари проникал в легкие.

В ужасающем безмолвии, словно кто-то выключил звук, медленно, будто все происходит в замедленной съемке, проплывают вперемежку с каменными обломками человеческие тела – живые, мертвые. Месиво человеческих останков. Рядом что-то горит. Люди пробегают с распахнутыми в немом крике ртами. Губы слегка шевелятся, словно шепчут молитву. Сотни голосов слились в немой мольбе.

– Мигель! Мигель!

Я все кричала и кричала, не слыша своего голоса, оттесняемая людским потоком все дальше и дальше от него, но он не выпустил моей руки.

– Мигель!

Ни звука. Тишина.

Вдруг изображение покосилось, перевернулось. Тело пронзила жгучая боль. Чьи-то ноги замелькали перед глазами.

– Мигель! Мигель!

В ответ тишина.

Постепенно все расплылось. Каждый вздох давался с трудом. Сквозь застилавшую глаза пелену едва различались чьи-то силуэты, уносимые мутным потоком. Что-то теплое и липкое потекло по телу. Я не могла пошевелиться, ощущая во рту металлический привкус.

«Это кровь», – бесстрастная мысль пронеслась в голове, и я провалилась в пустоту.

ж

В голове туман. Какие-то люди, встревоженные и подавленные, суетятся вокруг меня, что-то делают, что-то говорят. Я ничего не слышу.

– Где мой муж? Что со мной? Что случилось? Где я? Какое сегодня число?

Почему так тихо?

Они не отвечают мне, продолжая  что-то делать, общаются между собой, но я ничего не слышу. Плохое предчувствие закрадывается в душу.

– Где мой муж?

Стараюсь произнести фразу как можно спокойнее, растягивая слова. Они же должны понять меня. Должны, но не понимают. Теряя терпение, я срываюсь на крик, пытаясь прорвать блокаду глухоты.

– Где мой муж? Где он?

Я все спрашивала и спрашивала, схватив кого-то за полы халата,  я умоляла его, угрожала, требовала, а он молчал.

В эту минуту я ненавидела этого человека – он знал ответ и не произнес ни слова. Только губы шевелились на бледном лице.

Кто-то сделал мне укол – я как-то сразу ослабла, обмякла, отпустила халат, беззвучно заплакала тихонечко-тихонечко, почти заскулила:

– Где мой муж? Скажите. Что с Мигелем? Пожалуйста. Что произошло? – Я умоляла сказать правду, заглядывая им в глаза.

Правда была  ужасна. Мигель спас меня, но сам едва цеплялся за жизнь.

Слухи по больнице распространились быстро. Какой-то маньяк-смертник с комплексом некрофилии подорвал себя в том ресторане, где мы ужинали. Взрыв был такой силы, что обломки разлетелись по всему побережью. Десятки погибших, сотни раненых.

Я была не в себе. Все происходящее казалось страшным сном. Но реальность была гораздо хуже. Спустя несколько дней после трагических событий, впервые взглянув на свое отражение в зеркальце, я невольно вздрогнула. Мое лицо изменилось до неузнаваемости: отчетливо проступили глубокие борозды в форме «Х», резко очерченный рот, темные круги под глазами, остро проступившие скулы придавали ему еще более скорбное, страдальческое выражение. Казалось, гримаса безнадежности навечно застыла на лице, словно маска. Лишь глаза блестели нездоровым блеском. В них еще теплилась жизнь, а  значит и надежда. Я усмехнулась и вдруг с ужасом поняла, что не владею своим лицом. Усмешка словно приклеилась к коже. Пальцами стерла ее с лица. Немного подумав, изобразила улыбку. Так-то лучше. Тяжелые веки устало опустились. Ни на что другое больше не было сил.

Я засыпала, вздрагивая во сне.

Кровавые реки выходили из берегов, смердящий запах смерти щекотал ноздри. Нарядные люди с перекошенными от ужаса лицами бежали, спотыкаясь о фрагменты человеческих тел…

И я кричала, то замирала от ужаса, возвращаясь в  тот кошмар. В ушах все еще стоял грохот и звон стекла…

От сильного потрясения открылось кровотечение. Я потеряла ребенка. Я уже любила этот комок, хотя и не догадывалась о его существовании. Воображение рисовало, каким бы он родился красивым, умным и талантливым, как бы мы любили его, находя в нем черты друг друга. Первое слово, первые шаги, первые друзья, первая любовь. Будущее, которого по – просту нет.

«Хватит! Хватит»!- я пыталась заставить себя остановиться и не могла. У меня украли что-то очень существенное. Очень важное, часть моей жизни.

После успокоительных я становилась аморфной, безразличной. И все же я поправлялась, понемногу отходя от шока.

Мигелю, напротив, становилось хуже, не смотря на все усилия врачей.

Он сильно изменился за последнее время. Спутанные волосы беспорядочно падали на лоб, бледные щеки заметно втянулись на изборожденном морщинами лице, горящие воспаленные глаза, бескровные губы. Он походил на собственный призрак.

«Ох» – сорвалось с губ в немом крике.

«Ох-ох» – многократно прокричало эхо на все лады.

Я опустилась рядом с ним на колени, погладила по волосам. Непослушные вихры приятно пружинили пальцы. Я отчаянно желала прикоснуться к нему. Тело охватила такая странная нежность, смешанная со жгучей похотью, что на несколько секунд я не могла себя заставить думать связно. И вдруг страстная, пьянящая волна окатила меня с головой. Теряя рассудок, все целовала и целовала, обхватив его лицо руками, заглушая в себе пронзительный страх, холодным прикосновением проникший в сердце.

Этого нельзя  было делать. Никогда!

И я плакала от бессилья, стараясь держаться, неловко растирала кулачком влагу по лицу, но слезы все равно катились из глаз. Крупные теплые капли падали на него, и я целовала те места, куда падали слезы, надеясь, что он не заметит минутной слабости.

– Миленький, все будет хорошо. Только ты держись. Ради меня. Я тебя очень прошу, – приговаривала, плакала и целовала. Целовала и плакала. Я держала его за руку и шептала:

– Все будет хорошо. Ты веришь мне? Все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – отзывался он эхом. То ли меня утешал, то ли себя старался убедить.

Он еще пытался шутить. От чего у меня мороз пробежал по коже. Ему удалось выдавить из себя смешок, какой-то неестественный, истерический. Я почувствовала, что на самом деле он готов разрыдаться.

Тяжело было находиться в его палате и наблюдать, как жизнь медленно угасала в его глазах. Он всегда такой здоровый, крепкий, подвижный таял буквально на глазах. От него осталась слабая выцветшая тень некогда могучего гиганта. А ему ведь не было еще и тридцати шести.

Мне показалось, что я сижу на краю пропасти, откуда в любой момент могу соскользнуть  в пустоту. Я почувствовала, как сердце у меня стремительно юркнуло вниз, но я ничем себя не выдала, лишь в глазах все расплывалось и теряло очертания…

Испуганная, потерянная  я сидела у его постели с опухшим лицом, готовая исполнить любое его желание, лишь бы он жил.

Что такое ожидание? Сплошная прямая линия без начала и конца. Бесконечная. В какой-то момент искривляется, прерывается и… вновь тянется, тянется, тянется.

Но пока оставалось только ждать…

Решение пришло неожиданно.

Я представляла нас на африканском сафари и у тибетских монахов. Фантазия уносила меня все дальше и дальше: то на крышу Эмпаэр Стрит Билдинг, то на французскую Ривьеру. Вот мы на борту «Куин Мэри» или путешествуем на синем экспрессе. Нас увлекает мудрость Китая, а через мгновение уже летим по головокружительному спуску горнолыжного склона в Альпах. Да мало ли на земле экзотических мест? Кажется, я замахнулась даже на космос. У нас впереди жизнь, полная приключений. Лишь бы только он жил!

Моя фантазия не знала границ. Главное, чтоб это помогло ему продержаться. Я все рассказывала и рассказывала свои сказки, расширяя географию наших странствий. А если честно, то мне хотелось быть где угодно, но только не здесь. Я не говорила ему об этом, пряча страх за красивую ширму.

Мигель не шелохнувшись, с замиранием сердца слушал мои истории, лицо застыло в напряженном ожидании. И я не скупилась на яркие краски в своих повествованиях, с опаской поглядывая на него. Он больше напоминал статую, чем живого человека. Это еще больше подстегивало мое воображение, заставляя сердце биться сильнее.  И мы переносились в другой мир, в другое время, забыв про реальность, лишь бы как можно дальше от этого «рая».

И все же перемены были. От моих историй его глаза ожили. На щеках заиграл румянец. Во взгляде сверкающих глаз появилось хитрое выражение. Наверно, он представлял себя восточным принцем с пещерой несметных сокровищ. Это его умиляло. Такую возможность жаль упускать. Его жизнелюбие помогало ему теперь увереннее балансировать между жизнью и смертью.

– А когда мы устанем от дорог – я рожу тебе ребеночка, такого забавного, смышленого, хорошенького – прехорошенького, с темным пушком волос на голове, пахнущего молочком…

Все это будет после. Обязательно будет. Я надеюсь на это.

Мигель приподнялся на локте с белоснежных подушек, взял мои руки в свои, но как-то неуверенно, словно чувствуя вину за собой. Он заставил себя раскрыть свою тайну, о которой ему было неприятно вспоминать:

– Настена, ты должна знать – ты была той женщиной, о которой я всегда мечтал, более того, отвечала мне взаимностью, но твой отказ заставил меня возненавидеть тебя. Я не поверил ни единому слову. Я не принял его, но уехал с одной мыслью никогда больше не возвращаться. Пробовал забыть,  – немного помолчал и добавил уверенней, – Правда в том, что я пытался отказаться от тебя, но никак не мог привыкнуть к тоскливому виду своей кровати, крутился с боку на бок часами, не смыкая глаз, и вглядывался в темноту. Вокруг лишь холодная пустота.

Меня к тебе тянуло… Это сильнее меня. Что это? Безумие? Наваждение? Глупость? Слабость? Реальность такова, что ты нужна мне. Я люблю тебя.

И я презирал себя за это.

Вокруг его глаз легли тени, на лбу пролегла глубокая морщина. По напрягшемуся лицу было видно, что это признание дается ему нелегко.

– В конце концов, что я мог тебе предложить: скорые обещания, редкие взлеты и быстрые падения, безденежье, взаимные упреки и вечное раздражение, а вечность – срок долгий.

Внезапно я почувствовала, как холодок пробежал по спине, несмотря на изнуряющую жару. Он будто читал мои мысли – весьма опасные мысли.

– Я действовал наугад, но презирал и тебя, не веря в искренность твоих слов. Я боялся твоей жалости. Но если такова жалость на вкус… Что ж, я ни о чем не жалею.  И, все-таки, ты хоть немного любишь меня?

Он взглянул на меня одновременно изучающим и умоляющим взглядом.

– Люблю. А сейчас отдохни. Тебе нужны силы.

Мигель вздохнул облегченно. Будто тяжелый камень сбросил со своих плеч. Он сжал мою руку до боли. У меня костяшки выступили на поверхность и побледнели, но мужчина не выпускал моей руки, словно мог этим жестом защитить от всего мира.

Немного погодя он задремал, полуприкрытые веки тяжело опустились. Его одолел сон, и он от души обрадовался ему, потому что устал смертельно.

А я сидела у изголовья, не отходя от него. Все как в тумане. Услышанное только что казалось из другой жизни, более фантастичной, чем мои фантазии, и как-то совершенно не вязалось с реальностью, с больницей в чужой стране, где никто не говорит по-русски, где он, умирающий, единственная моя опора. Мне без него не выжить.

Я молилась за него без устали, стараясь преодолеть страх смерти, и гнала от себя провокационные мысли, глотая горькие слезы. Надеялась. А дальше жизнь, полная событий, трудная и радостная…

ж

Спустя несколько дней, когда ослепительное солнце проникало сквозь зашторенные окна, в палату вошла дородная женщина невысокого роста с волосами, присыпанными сединой, в сопровождении молодого мужчины, грациозного, но сильного с непроницаемым взглядом на смуглом лице. Лишь на миг в его темных глазах промелькнула горькая усмешка, но он тут же спрятал ее под густыми черными ресницами. Скорбная тень легла на лицо.

– Dios mio! Es imposble! Madre!

Мигель приподнялся на локтях, заулыбался, через минуту игриво откинулся на подушки, с жадностью всматриваясь в лица вошедших. Я видела, как его мать склонилась над сыном, внутренне сжимаясь от боли и отчаяния, словно пыталась спасти его от бурь и невзгод. В ее бархатном

—————

1 – Боже мой! Это невозможно! Мама! (исп.)

голосе  слышались убаюкивающие нотки.

Она заботливо поправила ему подушки. Мигель бережно взял темноволосую женщину за руку. Они о чем-то зашептались по-испански.

Комната наполнилась приглушенными голосами. Почувствов себя лишней, я тихонько направилась к выходу.

– Enamorada!

Я остановилась как вкопанная, наслаждаясь каждым звуком этого слова. Дрожь пробежала по телу, но я, стараясь не впадать в панику, медленно обернулась.

Три пары глаз не отрываясь, смотрели на меня. Я сжалась под их колючими взглядами, попятилась к двери, не в силах справиться с волнением.

Черная бровь незнакомца  вопросительно поползла верх. Его взгляд был прикован к кольцу на моем пальце, чем  смущал меня еще больше. Пауза затянулась.

– Моя мама Изадора. Мой брат Альберто-Карлос. (Глаза Мигеля блеснули стальным блеском. В них было что-то новое, чужое, незнакомое).

Немного помолчал, нагнетая атмосферу, и выдохнул:

– And this my Nestea.

– Es verdad? – Он лукаво подмигнул мне, смущенно улыбаясь.

Альберто-Карлос подошел ко мне и произнес тихо и как можно мягче,

пытаясь сгладить неловкость:

——————-

1 – Любимая (исп.)

2 – А это моя Настена (англ.)

Так ведь? (исп.)

– It is a pity that you have got acquainted under such circumstances. You with Miguel good pair.

Binvenido.

– Muchas gracias.

Он галантно поцеловал мне руку. Изадора одобрительно кивнула, едва улыбнувшись уголками губ. Палата вновь наполнилась звуками, ожила.

Я выскользнула за дверь, впервые за несколько дней дав волю своим чувствам, больше не сдерживая слез, льющихся из глаз непрерывным

потоком.

«Теперь Мигель поправится! Теперь Мигель поправится! – Стучало у меня в висках, – «Спасены»!

Немного погодя женщина вышла в коридор вслед за мной, растерянная, подавленная. Совершенно неожиданно и очень скоро судьба отбирала у нее любимого сына. А она ничего не могла сделать…

– Lo siento mucho, senora. No hablo…- душащая судорога гортани не дала мне закончить.

Она обняла меня за вздрагивающие плечи.

Горячие слезы текли по щекам. Я старалась скрыть свое красное, распухшее от слез, лицо и никак не могла сдержать рыданий. Она тоже заплакала очень тихо и горько.

——————

1 – Жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах. Вы с Мигелем хорошая пара (англ.)

Добро пожаловать. (исп.)

2 – Большое спасибо. (исп.)

3 – Извините, сеньора, я не говорю…(исп.)

 

Боль на всех языках одинакова.

Семья приняла меня без эмоций и лишних слов, окутав заботой и вниманием.

Дома, в Испании, впервые за последние бесконечно долгие дни у

Напряжение немного спало.

Мигеля появилась реальная надежда. Он учился заново улыбаться и жить.

Без сомнения он становился прежним.

Операция прошла успешно. Тревоги остались далеко позади.                День ото дня Мигель набирал силы, наливаясь здоровьем. Его глаза

ожили, на щеках появился румянец. Он выглядел вполне жизнерадостно, почти озорно, то и дело дразнил меня, не скрывая усмешки в глазах.

– Ну-ка, ну-ка расскажи, какой ты хочешь видеть нашу свадьбу?

– На шее тонкая нитка бус. А платье… (Я мечтательно закрыла глаза.)

Белое длинное воздушное.

– Как зефир.

– Ты…- невозмутимо продолжила я, проигнорировав его замечание,- будешь ошеломлен, сбит с толка от моей красоты. Я подойду к тебе смущенная, украдкой смахнув непрошенные слезы, навернувшиеся на глаза, готовая идти с тобой по жизни рука об руку, что бы не случилось.

– Мне это нравится. Продолжай.

Я неслась по волнам воображения, желая доставить ему удовольствие, а он не перебивал. Время пролетело быстро.

Я уже была в дверях, когда Мигель попросил меня задержаться:

– Посиди со мной еще немного.

Взял меня за руку. Помолчали.

– Ты знаешь, что я люблю тебя?

Меня поразило то, как он это спросил, вкладывая в этот вопрос какой-то особый смысл.

Я кивнула растерянно.

– Знаю, но не могу понять за что.

– Это очень просто. Тебя легко любить.

«Это что шутка такая»?

Я вглядывалась в родное лицо, но он не шутил. Он был серьезен, как никогда.

«Тебя легко любить. Что это значит»?

Странная фраза. Вроде комплимент, но звучит оскорбительно.

Мне хотелось потрясти Мигеля и расспросить, что же он имел в виду.

Его лицо озарила широкая улыбка. Мужчина сжал мою руку до онемения и резко отпустил так, будто оттолкнул от себя, ясно давая понять, что разговор окончен. Я отшатнулась потрясенная.

ж

Сквозь распахнутые окна в квартиру проникал уличный шум. В центре стола на светлой скатерти возвышалась большая ваза со спелыми фруктами. Запах свежеиспеченных булочек слегка кружил голову. Легкое позвякивание посуды, шутливая перебранка за завтраком в комнате, залитой солнцем. Самое обычное утро.

Телефонный звонок ворвался в мирное течение времени.

Изадора закричала страшным голосом подбитой птицы, всплеснула руками, выронив трубку, пошатнулась, медленно оседая на пол в полной тишине…

Мигель умер на рассвете. Его лицо было спокойным и одухотворенным. Казалось, он мирно спит, но он действительно умер. Остановилось сердце.

Церемонию похорон я помню смутно. Все было просто и достойно. Черные машины, черные одежды. Слезы. Слезы. Слезы. Скорбные лица. Цветы. Море цветов. Его мать рыдает, стоя на коленях перед гробом сына. Кто-то из родных подхватил ее под руки и отвел в сторону. Все мрачные, серьезные. Женщины плачут, вытирая платочками, красные, вспухшие от слез глаза.

Я положила на крышку гроба его кольцо, помятое и исковерканное с двумя выпавшими камушками. В последний раз его алмазные грани засияли на солнце.

Искривились размытые силуэты, превратившись в сплошное черное пятно, и потонули в тягостном молчании. Лишь земля гулко ударяется о дерево…

Я смотрела на все происходящее невидящим взглядом. Я не понимала слов, не чувствовала ничего. Вся жизнь показалась  лишенной смысла, а у меня даже не было сил, чтобы испугаться этого.

Единственная мысль: «Как можно скорее вернуться домой»! Дом – какое нежное сладкое слово. Только об этом я могу теперь думать, только о возвращении в свой бурлящий перенаселенный город. Мне необходимо остаться наедине с собой, оплакать его. Там мне непременно полегчает.

Изадора нежно гладила меня по волосам, прощаясь со мной. В ее потухших глазах не было ни боли, ни страданий, ни жизни. Она словно окаменела от горя, внезапно осознав, что Мигеля больше нет.

Альберто-Карлос проводил меня до аэропорта, трогательно поцеловав на прощанье руку. Он старался не встречаться со мной взглядом. Горькие складки резче проступили на его лице.

Оставшись одна, я почувствовала, как безжалостная рука одиночества коснулась меня ледяными пальцами.

Самолет оторвался от земли. Я летела на родину, оставив позади Испанию и семью Мигеля. Только рука горела от поцелуя, и невыносимая печаль на душе.

Скорей бы домой!

ж

С тех пор минуло два года. Стояла сухая теплая осень. Буйство красок поражало великолепием. Жизнь постепенно вернулась в свое привычное русло.

Стираются лица, тускнеют воспоминания. Но Мигель… Он словно недопетая песня. Свет погасшей звезды, еще долго освещающей путь.

Я вернулась в Испанию. Много гуляла по узким извилистым улочкам старого города, мощеным булыжником, любовалась готическим великолепием соборов пятнадцатого века, вырисовывающихся на фоне ярко-голубого неба. Запах цитрусовых, невесть откуда взявшийся в центре города, приятно щекотал ноздри. Из многочисленных кафе неслось тонадо. Ветер разносил по городу грусть. Я словно плыла по реке времени. Казалось, мы вот-вот встретимся и, взявшись за руки, пойдем рядом, будто и не было ничего. Только сны. Всего лишь плохие сны, причудливо переплетенные между собой, образовали страшную реальность. Мечты обретали силу галлюцинаций. Закружилась голова, бросало в жар, кожа стала липкой. Но я хотела обмануться.

Вечерело. Стадион быстро заполнился болельщиками. Яркий свет осветил трибуны. Капитаны вывели свои команды на поле. Публика замерла в волнительном ожидании. Шоу началось.

Опасный момент. Люди привстали со своих мест. Еще секунда… Мяч вылетел за пределы поля. Единое многотысячное «Ах» накрыло стадион. Удар по воротам каталонцев. «Реал» атакует. Еще удар, но несколько неточный. Много борьбы, жесткости. Игра на левом фланге. Пас в центр. Опасный момент… Но игроки «Барселоны» перехватили инициативу. Мяч на правом фланге. Грубая игра. Желтая карточка футболисту красно-синих. Эмоции. Страсти накалены до предела. Свисток. Опасный момент у ворот «Реала». Можно бить… Мимо. Еще удар. Вратарь прыгает, отбивает мяч.

«Ах» – пронеслось над трибунами.

Мягкая передача. Положение вне игры. Замена в «Реале». Вновь «Барселона» атакует ворота «Реала». Отличная передача. Бросок. Мяч пролетел точно в ближний угол ворот. Гол! Каталонцы (любимая команда Мигеля) открыли счет.

Стадион гудел неистово. Ревели трибуны. Я, поддавшись всеобщему ликованию, радостно вопила во все горло. Мой голос тонул в этом многоголосье.

В счастливом возбуждении я повернулась к Нему, но Его не было. Иллюзия столкнулась с реальностью быстро, гораздо быстрее, чем я ожидала. Мы всегда болели за разные футбольные команды. Это грустно, но теперь нас разделяло не поле, а гораздо большее – жизнь и смерть. Его гибель эхом ворвалась в мою жизнь. Я вдруг остро почувствовала пронзительное одиночество, находясь среди ревущей толпы. Непрошенные слезы навернулись на глаза, застилая то, что происходило на поле. Я тщетно пыталась справиться с волнением, концентрируя внимание на игре. Мой сосед, крупный потный испанец, весьма эмоционально пару раз толкнул меня в бок, показывая на поле. Он что-то кричал, яростно жестикулируя. На миг его лицо исказилось в страдальческой гримасе, у носа и вокруг глаз образовались страдальческие складки, но он тут же забыл обо мне, сконцентрировавшись на игре. На поле постоянно что-то происходило. Команда «Реала» резко сменила тактику. Атака барселонцев захлебнулась в защите королевского клуба. Мяч проходит на правый фланг. Передача. Напряжение нарастает… Гол! «Реал» сравнял счет. Радостный гул взорвал стадион, но это  уже не имело никакого значения.

ж

Воспоминания. Воспоминания. Они одолевали, будоражили, нетерпеливо сменяя друг друга. Меня захлестнула волна из прошлого, сладкой болью отзываясь в сердце. Все так отчетливо, будто было вчера.

Знакомство, дружба, первый поцелуй, чувства, словно пробудившийся вулкан, танец, слезы, забвение и та неделя на Бали, безмятежная и счастливая,  но омраченная неясными предчувствиями.

Мы строили планы на будущее не предполагая, что все круто переменится в миг. Свинцовые тучи уже сгущались над нами зловеще, неотвратимо.

Жарко. Воздух тяжелый и горячий. Температура в тени достигала тридцати пяти градусов по Цельсию. Мы спасались  в номере от духоты. Солнце заливало комнату мягким светом, бросая отблеск на смуглое лицо Мигеля. Он болтал о каких-то пустяках, то и дело, потягивая коктейль, а я смотрела на него во все глаза, чувствуя, что не могу пошевелиться. Моя безмятежность рассыпалась, словно карточный домик от щемящей тоски,

возникшей из ниоткуда и совершенно без причин, всколыхнула неясные ощущения чего-то недоброго, посеяв тревогу в душе. Через мгновение все прошло… Но сильное чувство беспокойства осталось.

Ближе к вечеру мы нашли укромное местечко, почти нетронутое цивилизацией. Солнце медленно опускалось за горизонт. Алый свет разливался по небу, раскрашивая причудливые облачка. Мы словно плыли среди горных склонов, покрытых снегом. Солнце заливало черные хребты золотистым цветом. Розовые вершины в прозрачном небе отражались в воде, словно в зеркале. Было тихо и торжественно. Лишь легкий шум прибоя, да шуршащий теплый песок под ногами, нарушали тишину.

– Enamorada…te quiero, je quiero! – прошептал Мигель, склонившись надо мной, словно опасаясь нарушить величие природы.

– Te quiero! – В следующую секунду он кричал что было сил, воздев

руки к небу. Кому теперь предназначалось это признание? Мне?  Небу? Океану? Прекрасному мгновению?

Воздух слегка дрожал. Легкая рябь побежала по волнам. Я скользнула по ней взглядом и обомлела – под алым  заревом вода казалась красной. Было в этом что-то жуткое, недоброе. Кровавые воды океана…

А потом все черное, черное вокруг…

ж

С фотографии на могильной плите смотрел улыбающийся Мигель,

снятый на ступеньках своего дома. Его улыбка на фоне надгробий невыносима. Ему бы жит да жить. Он такой модой. У него впереди была целая жизнь…

Ах, если бы знать заранее. Если бы знать…

Вспомнила я и другую фотографию…

Долго, не отрываясь, смотрела на красивое смуглое лицо мужчины, лицо врага, столь круто перечеркнувшего наши жизни. Жгучие темные глаза, спокойные и приветливые, особо выделялись на его лице, обрамленном короткими непокорными кудрями. Я искала в нем что-то зловещее, какой-то знак, что-то раскрывающее его сущность и не находила. Лицо было одухотворенным, прекрасным. Я еще не знала, что это лицо врежется мне в

память навсегда. Оно будет преследовать меня в ночных кошмарах. От него нельзя избавиться. Это лицо зла.

————-

1 – Любимая…Я люблю тебя…Я люблю тебя (исп.)

ж

Мигель шел по лугу, залитому солнцем. Луг утопал в цветах. Все яркое, пестрое. Фиолетовые колокольчики кивали головками, покачиваясь на утреннем ветерке. Кокетливые ромашки восторженно поворачивались к солнцу. Над сладким клевером жужжали пчелы. Сочная трава оплетала ноги.

Казалось, все хорошо, но что-то было не так. Что-то меня беспокоило в этом сне. Вдруг поняла – он удалялся все дальше и дальше от меня, пока совсем не скрылся за линией горизонта.

– Мигель!..

Я проснулась, все еще дрожа от страха. Было тихо и темно. Сон куда-то ушел. Я зарылась в одеяло, пытаясь согреться, хотя в комнате не было холодно. Замерзла, словно вместо крови текла ледяная вода. Тягучая пустота в душе. Тоска, которую ничем не заполнить. Я оглядываюсь по сторонам и вижу только одиночество. Все куда-то ускользает. Порой меня  берет сомнение: а было ли это все на самом деле?

Воспоминания, вопросы…

Почему? Почему?

На всем лежал налет бессмысленности.

Мигель погиб. Я осталась одна в своем мире, со своими мыслями, воспоминаниями, среди посуды и мебели. Разве это жизнь?

Звезды равнодушно мерцали в вышине. Ни шороха, звука. Полное безмолвие. Лишь луна плыла в холодном небе, безучастная ко всему. Мне показалось – я одна во вселенной. Одна единственная слабая песчинка мирозданья. И так мне стало вдруг себя жалко до крика, до отчаяния.

ж

Смеркалось. Немногочисленные посетители парка потянулись к выходу. Ветер тихо шелестел в темнеющих деревьях. Послышались голоса. По дорожке, утопающе в тени, прошествовали чьи-то быстрые шаги, мелькнул огонек сигареты. Дым, как привидение, поплыл в воздухе. Я поспешила следом. Как вдруг неожиданно в зыбком мраке мне почудилось чье-то легкое движение. Я невольно вздрогнула и отступила. Страх кольнул в сердце.

Передо мной, словно из ниоткуда, возникла странная фигура, будто сотканная из лунных бликов. Темная одежда свободного покроя скрывала силуэт. На лицо падала тень. От фигуры словно исходило вибрирующее излучение, действующее на органы чувств. Меня будто выворачивали наизнанку.

Страх окружил меня со всех сторон, выглядывал из-за деревьев. В воздухе разлилась тревога. Все похолодело внутри, заныло. Страх перерос в ужас, вызывая приступ тошноты.

Я прибавила шаг, стараясь как можно скорей проскользнуть мимо, пугаясь бесстрастного голоса, ни женского, ни мужского, обращенного ко мне.

– Выбор… Тебя это мучает. Сомнение мешает двигаться дальше.

Было в его тоне нечто такое, отчего я замедлила шаги, напряглась, укрощая дрожь.

«Правильно ли я сделала выбор?» – Эти мысли не давали мне покоя. Будь все по-другому – Мигель был бы жив. И Энтони… Я так и не смогла его забыть. Вопрос о выборе опять встал остро. Видно я буду задавать его всю свою жизнь не получая ответа.

Мне хотелось обернуться, какая-то сила тянула меня назад, сопротивляться которой было не в моей власти. Несколько секунд я топталась на месте в нерешительности, ощущая внезапную дрожь в пальцах, пыталась утихомирить дрожащие руки, унять бешеный гул в голове. Резко обернулась: туманная фигура все так же стояла неподвижно в сумерках посреди дороги, окутанная ореолом таинственности. Я приглядывалась к ней, пытаясь понять, не послышалось ли мне это. Неловкая пауза затянулась.

Глупо так стоять и разглядывать случайного прохожего. Померещилось, Просто нервы шалят, но где-то в глубине души я знала, что это не так. И все же я поспешила прочь, готовая тут же забыть о неприятном инциденте, но услышала четко и ясно за своей спиной:

– Ты узнаешь ответ.

Оглянулась – аллея пуста. Долго стояла и вглядывалась в темноту – никого. Тусклый свет уличных фонарей, едва освещая тропу, отбрасывал длинную тень. Ни шороха. Ни звука. Листочки на ветках не шелохнутся. А человек словно растворился в воздухе. Странно. Где же он? Да был ли он вообще? Может быть, мне это только привиделось?

ж

Вопросы, вопросы… А вокруг все кружится переливаясь всеми цветами радуги. Я словно проваливаюсь куда-то, не ощущая ни времени, ни пространства…

Двое мужчин, два кольца, две любви, две страсти. Мучительный выбор. Худший кошмар. Что это?  Я стою на распутье дорог. Не то сон, не то явь. Все так отчетливо, вплоть до мельчайших подробностей. Я испытываю чувства, я кричу, мне больно. Мокрый след от слез на лице. Я живу. Что это?

Взволнованная, разгоряченная, я остановилась перед зеркалом, задумавшись о своем будущем. Какое оно, пугающее паутиной неизвестности? И в то же время в нем таилось какое-то неизъяснимое обаяние. Оно волновало, заманивало в свои сети, будоражило воображение своей новизной. Будущее…По лицу скользнула мечтательная улыбка.

Вырвавшись из сладкого плена иллюзий, я ревностно взглянула на свое отражение. Изысканное светлое платье грациозно и мягко облегало фигуру, струясь к низу легкими волнами. Плавная линия плеч, высокая грудь. Туфли на высоких каблуках великолепно смотрятся на ножках. Волосы уложены в диковинную прическу. Маленький букетик цветов в руке.

Еще раз оглядела себя со всех сторон и весело подмигнула зазеркальной красавице:

– Хороша!

Гости давно собрались. Приглушенный шум стоял под сводами храма. Зазвучала музыка. Первые аккорды заглушили голоса. Множество глаз, устремленных на меня. Энтони, нервно ожидающий у алтаря. Еще мгновение свободы. Последний глоток… И несколько шагов в неизвестность. Обратной дороги нет.

Я поискала взглядом родителей. Отец спокойный и невозмутимый, словно не было бессонных ночей и воспоминаний, фотографий, разложенных на столе точно пасьянс. Что было… Что есть… Что будет?

Мама украдкой вытирала платочком слезы, струившиеся из глаз. А они все лились и лились, оставляя мокрые следы на лице. Слезы радости. Но почему-то стало вдруг так грустно.

Сомнения – непрошенные гости, запоздалым эхом отозвались в душе. Маленькая червоточина, мешающая полностью отдаться во власть чувств, эмоций, захлестнувших меня. Сердце сильно забилось от волнения… Щеки стыдливо пылали на лице.

Еще один шаг…

– Энтони, когда ты впервые понял, что влюблен в меня? – спрашивала я вкрадчиво, лениво лаская его по лицу, по волосам.

– Я почувствовал сильные и нежные руки на своих плечах. Обернулся – увидел улыбающуюся, но растерянную девушку с печальным взором. Было в этом что-то притягательное. Я не мог отвезти от тебя взгляда. Со мной что-то произошло.

Он немного помолчал, приподнялся на шуршащих шелках.

– У меня волосы зашевелились на теле, когда ты стояла в лунном свете у окна.  Ты словно сошла с полотен Сандро Боттичелли. Чувственная женщина с нежным одухотворенным лицом, манящая, сексуальная, светящаяся как бы изнутри каким-то таинственным светом. Плавные формы, округлые бедра. Загадочная, утонченная, переполненная эмоциями, нереальная. Махровое полотенце невзначай сползло на пол… Я думал, что сойду с ума,  когда ты шла ко мне по лунной дорожке. Капельки воды блестели на бледной матовой коже. Влажные волосы спадали с плеч. Ты кокетливо пыталась прикрыть наготу чувственных бесстыдных красных сосков, нацеленных на меня словно стрелы. Я почувствовал, как колотится мое сердце, а в ушах будто звучала музыка. Кровь сильнее побежала по жилам. Я был очарован тобой. Ослеплен. Потрясен.

И вдруг ты откинула волосы назад. Губы приоткрылись в нетерпеливом ожидании. Глаза блеснули из-под ресниц призывно моля:

«Не останавливайся!»

Словно противоположные грани слились воедино. Каждый нерв, каждый мускул во мне затрепетал, отвечая на этот зов.

– Боже, да ты поэт. Как красиво. Самое необычное признание в любви, которое я когда-либо слышала.

Его глаза хитро блеснули в темноте.

Едва касаясь его кожи, я провела пальцами по губам, неспешно дотронулась до его груди, дразня и мучая.

– Ах ты, искуситель. Как тебе не стыдно? На что только пойдут мужчины, чтобы добиться своего.

– Я? Ты ведь специально хотела соблазнить меня тогда? Признайся. Ведь хотела?

Энтони наклонился ко мне.

Хотела ли я соблазнить его? А почему бы и нет.

– А когда ты поняла, что любишь меня?

– Когда увидела тебя впервые. Меня словно молния ударила. Ты обернулся – я уже знала, что все эти годы ждала только тебя.

Энтони улыбнулся в темноте. Я целовала лучики-морщинки, ставшие глубже. Время текло неспешно.

Теплый вечер. Близость любимого мужчины. Его горячее дыхание, его запах. Голова кружилась в какой-то радостной эйфории.

– Ах, Энтони!

– Настенка, я люблю тебя! Я весь мир брошу к твоим ногам. Я сделаю для тебя все, что захочешь.

Он крепко обнял меня.

– Оставайся такой, какая ты есть. Обещаешь? – Прошептал Энтони, одаривая нежными ласками.

Наши губы встретились. Неудержимая волна страсти захлестнула с головой. В миг все завертелось, понеслось в каком-то вихре, сладостной истомой разливаясь по телу, и я купалась в чувственном водопаде, то, устремляясь вверх, то, ныряя вниз.

Ах, какая была ночь! Ночь с тысячью глаз, тысячью лиц, с тысячью рук. Только губы, только руки, капельки соленого пота, стекающие по лицу. А над всем этим горячий шепот, крик, вопль человеческой страсти. И тишина. Казалось, время остановилось, желая продлить чудесные мгновения.

Утром я проснулась. Жива! Но все еще дрожала от возбуждения.

Над городом раскинулась радуга. В воздухе звенели колокольчики.

Но был еще один вопрос, неприятный, который он не любил.

Было что-то отчаянное в этом. Я словно перечеркнула нежность одним махом, но я должна была задать этот вопрос.

– Почему ты так долго ждал?

О таких вещах легче говорить в темноте, посреди ночи, когда не видишь лица, искаженного неприятными мыслями, но утром все совершенно по-другому…

Энтони, мрачнее черной тучи, долго молчал. Я думала – он забыл о моем существовании, но все же он ответил:

– Было непросто решиться. Мы с тобой слишком разные. Непохожие жизни прожили. Мы из параллельных миров.

Я вдруг остро ощутила его волнение и свою несостоятельность. Стало в миг как-то грустно-грустно. Все померкло, но он сказал правду, какой бы горькой она не была.

Вновь потянулись воспоминания…

Сердце защемило так сладко-сладко, когда Энтони захотел узнать меня

Поближе. Но это могло быть началом конца…

Он почувствовал себя загнанным в ловушку, когда проехался в час пик на метро.

Мы влились в нескончаемый поток пешеходов, а людская волна понесла дальше.

Юная пара, застигнутая врасплох приливом разбушевавшихся гормонов, уединилась в стороне. Девушка раскраснелась от смущения, не замечая проходящей мимо толпы. Что отражалось в глазах людей: легкое презрение, любопытство или холодное безразличие? Теперь это не имело никакого значения. Она дрожала всем телом, чувствуя его нарастающее желание. Руки юноши неуклюже скользнули по ее фигуре в том месте, где должны быть набухшие бугорки, но там ничего не было. Волна разочарования слегка остудила его пыл, и он с жадностью впился в ее губы, пытаясь окунуться в развеянный дурман. Его пальцы сжимали ее лицо сильно-сильно. Опасаясь неловких движений, он целовал и целовал девушку взахлеб, теряя ощущение реальности.

Озабоченные подростки остались позади.

Обычно я почти машинально отмечала то, что происходило вокруг, но в этот раз все было по-другому…

Горячий тяжелый воздух. Душно. Потные тела, прижатые друг к другу, с какой-то обреченностью покачивающиеся из стороны в сторону.

Я помню, как округлились его глаза, когда он, изнеженный и холеный, столкнулся с убогостью российского быта. Вначале Энтони еще пытался скрыть свое изумление, но оно таилось в каждой черточке лица, в каждой позе, в каждом движении. Я прятала глаза, стыдливо отводя их в сторону. Неловкая пауза затянулась. Он пытался улыбнуться, но улыбка неподвижно застыла на его лице, а сквозь нее проглядывало изумление, так глубоко поразившее его.

Я невероятно обрадовалась, когда, наконец, закончилось путешествие, казавшееся бесконечным.  Но, как оказалось, зря…

Некто, отдаленно напоминающий мужчину, выскочил из-за угла дома с раскинутыми дрожащими руками и трясущимся лицом. Собственно, если он и был когда-то мужчиной, то это было очень, очень, очень давно. Он выпрямился с жалким достоинством забулдыги, презрительно поджав губы, проводил нас взглядом и еще долго смотрел нам в след, выкрикивая нецензурную брань.

Энтони даже не взглянул в мою сторону. Я готова была провалиться сквозь землю.

Молодые мужчины с лоснящимися щеками с жадностью пили пиво прямо из горла бутылок, словно детская мечта оживила памятник пионеру-горнисту.

Юркие блеклые тени то и дело сновали под ногами, подбирая пустую тару.

Мерседес гордо проехал на зеленый свет, но его ловко подрезал на повороте Жигуленок. Машина резко затормозила, подняв фонтан грязи.

Голодная стая бродячих собак пулей пронеслась мимо вслед за рыжим котом, в мгновение ока забравшимся на дерево.

Тусклые одинаковые здания. Каменные джунгли. Металлические двери, решетки на окнах… И квартиры – не то темницы, не то сейфовые ячейки.

Странно, я шла по городу, и словно видела все впервые, будто смотрела на мир чужими глазами.

В награду за терпение я испекла ему пирожки. Он вдыхал благоухающий аромат свежеиспеченной сдобы, приговаривая «А-ах» и с жадностью набросился на десерт, обжигая себе пальцы.

Искренняя улыбка вновь озарила его лицо, озорные искорки по-прежнему замелькали в глазах Энтони. Стена отчуждения рухнула.

Теперь все это далеко позади, подернутое легкой дымкой…

Гордой поступью королевы я пошла навстречу своей судьбе…

Грусть испарилась, когда Энтони с трогательной волнующей нежностью взял меня за руку, излучая какое-то неземное, завораживающее сияние. Все вокруг затуманилось, стало отстраненным, далеким.

Слова священника дошли до меня медленно, коснулись сердца, с трудом прорвавшись сквозь шквал эмоций. Вся моя  жизнь промелькнула перед глазами и сжалась до размеров этого мгновения.

– Я, Энтони Стоун, беру тебя, Анастасия, в жены и обещаю любить в болезни и во здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас.

– Я, Анастасия, беру тебя, Энтони, в мужья и обещаю любить…

Мы обменялись кольцами, повторяя заветные слова:

– Я принимаю это кольцо с любовью и верностью во имя отца, сына и святого духа.

Энтони крепко прижал меня к себе, скрепляя союз головокружительным поцелуем. Его губы были властными и нежными. От поцелуя перехватило дыхание, задрожали колени, а сердце  готово было вот-вот вырваться из груди.

Все было фантастически нереальным, словно сахарные цветы на свадебном торте от самой Сильвии. Едва распустились нежные бутоны.

Капельки росы скользили по лепесткам, переливаясь всеми цветами радуги. Цветы благоухали, истончая аромат такой желанной сладкой жизни.

ж

Я живу в огромном доме в пригороде Лондона.  Воздух в этих местах словно пропитан вековым спокойствием и умиротворенностью.

– Энтони! Энтони!

Бегу ему навстречу.

– Папа! Папа!

Топот детских ножек за спиной. Он крепко целует меня. Подхватывает на руки одного из малышей. Другого берет за ручку.

Жизнь удалась!

… Дрожащая рука наливает спиртное в бокал. Кто это? Это же я… Я смотрю на чертовски прозрачную жидкость, чувствуя себя обманутой. С нетерпением подношу бокал к губам, пытаясь не расплескать содержимое. Пью горькую жадными глотками, в непотребном виде слоняюсь по дому, опустошенная, для которой все на свете трын-трава.

Но как? Почему? Когда?

Бесконечные приемы, фуршеты. Высокие каблуки. Льстивые речи. Фальшивые улыбки не сходят с губ. Лица, лица, лица… Клубок целующихся змей. Все одно и то же, до боли знакомое, плывет и качается, расползаясь в яркое пятно.

Обратная сторона медали. Вечный праздник превратился в вечный кошмар.

Бокал для храбрости, остроты эмоций и понеслось.

Я – кукла, всего лишь куколка в руках Энтони, Фарфоровая безделушка. Русский трофей.

Я казалось уравновешенной, но на самом деле была взвинчена до предела, безупречно скрывая пустоту в душе. Идеальная жена, чистенькая, изысканно одетая, с ласкающим взором, с вечной улыбкой на губах, но не живая.

Захлопнулась бриллиантовая ловушка, усыпляя бдительность блеском камней дьявольской чистоты. Срок заключения – вечность. Восторг быстро сменился разочарованием.

Время  было неумолимо. Шли дни, месяцы, годы. А счастье словно танец. Оно длится, пока звучит музыка.

Неизменный бокал в руке, многочисленные подтяжки, бесчисленные любовницы Энтони, молоденькие и хорошенькие. А моя жизнь… Разве она не пролетела в мгновение ока? Я потихоньку старилась, а он оставался зрелым мужчиной, жаждущим впитать в себя  ядерную энергию юности, а не увядания. Возможно,  все это только в моем больном воображении.

Глоток расслабиться и раствориться в иллюзорном мире чувств.

Я балансирую на зыбкой грани между явью и сном, живя в вечном страхе потерять свою сытую, обустроенную, такую сладенькую жизнь. Я как попугая в золотой клетке. Меня кормят, и я кланяюсь. Кормят и кланяюсь.

Помню у Игоря Северянина есть такие строки:

«Мы живем словно в сне неразгаданном

На одной из удобных планет.

Много есть – чего вовсе не надо нам,

А того, чего хочется – нет».

Нет… Нет!

Этот бездонный омут затягивает все сильнее и сильнее.

… Энтони потерял меня. Обезумевший от горя он сидит в прострации, обхватив голову руками, ничего не замечая вокруг. Оставшись с горем

один на один мужчина медленно угасает, разучившись улыбаться…

Я тряхнула головой, прогоняя наваждение прочь.

«На самом деле случись со мной что-нибудь, у Энтони даже не дрогнет сердце», – думала я, охваченная хмельной жалостью к себе. В часы откровения память вытаскивала из своих глубин что-то темное, неприглядное и нашептывала мне с упоением об этом.

– Энтони, ты когда-нибудь жалел, что женился на мне?

Ему почему-то не хотелось шутить.

А у меня упало сердце. Я сомневалась, что мне понравится ответ.

– С тобой я узнал, как тонка грань между любовью и ненавистью. Порой я бы с удовольствием придушил бы тебя, представляя, как ты забьешься в конвульсиях, губы дернутся, из груди вырвется хриплый клекот.

– Почему же ты не бросил меня?

– Зачем? (Он недоуменно пожал плечами.) Живи. Ты мне не мешаешь.

И я увидела себя со стороны: ошеломленная, сбитая с толку, жалкая.

Стены медленно двинулись навстречу друг другу и что-то черное, омерзительное навалилось на меня непосильной тяжестью. Холодное прикосновение бездны тянуло меня вниз. Только одно лекарство может мне помочь. Только одно…

Я судорожно всхлипнула, медленно-медленно поднялась и, пошатываясь, побрела к буфету. Только один глоток… Реквием по утраченным иллюзиям.

Я то всплывала, то вновь погружалась в океан боли.

Но были и другие дождливые и туманные дни, годы…

ж

Энтони же напротив всегда производил впечатление весьма удачливого человека, успешного во всем. Так и было.

Его утро начиналось со свежего выпуска газеты, чашечки крепкого кофе, миниатюрной рюмочки ликера.

Весь день проходил в напряженных трудах. Он с удовлетворением брался за новые проекты, и это чувство не покидало его, когда он спешил домой к семье. После ужина выпивал рюмку-другую марочного коньяка и откидывался в кресле, наслаждаясь теплом и покоем дома. Он строил свои грандиозные планы, обдумывая детали, а время тихо отсчитывало «тик-так».

Мне отчаянно хотелось узнать побольше о той, другой его жизни, но он предусмотрительно пресекал все мои попытки задавать вопросы, уклончиво отмахиваясь от расспросов.

Таинственные гости Энтони неожиданно проникали в дом и также бесследно исчезали, оставив меня в полном неведении. Секреты, загадки, ребусы. Где-то в  глубине души я благоговела перед ним, наивно полагая, что в его руках судьба государства не меньше.

Хлесткий ветер протяжно и заунывно играл на волынке, порой откуда-то доносился вскрик растревоженной птицы. За окном сгущались сумерки.

Внезапно я услышала чей-то шорох шагов, повернулась и замерла, увидев в гостиной человека, возникшего, словно из ниоткуда. Вкрадчивой поступью незнакомец приблизился ко мне, позволив своим тонким губам растянуться в едва заметную улыбку. Я смогла хорошенько его рассмотреть. Долговязый мужчина с покатыми плечами. Русые волосы аккуратно подстрижены. Некрасивый длинный нос изрядно портил загорелое лицо, на котором не было совершенно никакого выражения, но, тем не менее, отчетливо проступали внимательные светлые глаза.

Золотистый блеск его сузившихся глаз не давал мне покоя. Они не серые, не зеленые. Ни одного оттенка голубого. Я никак не могла определить их цвет, но чем дольше я вглядывалась в них, тем отчетливее мне казалось, что они желтые кошачьи. Но ведь это невозможно.

Гость прошел мимо. В воздухе потянуло дымком сжигаемых осенних листьев.

Заинтригованная его появлением, спустя некоторое время, я последовала за ним.

Через приоткрытую дверь кабинета было видно, как Энтони с важным видом сидел за письменным столом.

Незнакомец же всем своим видом демонстрировал крайнее нетерпение, сидя на самом краешке стула, и раздраженно барабанил пальцами, свирепо поблескивая кошачьими глазами.

Вид у него был такой, словно он сейчас перережет Энтони глотку. Только и ждет удобного момента. Он то и дело вставал, движимый нетерпеливым ожиданием, что-то говорил, заговорщицки наклоняясь к собеседнику, и вновь садился.

Я чувствовала себя так, будто ненароком подглядела чужую жизнь в замочную скважину.

Мое сердце колотилось все неистовее, щеки пылали, я просто умирала от нетерпения узнать все подробности.

Наконец-то мужчины пожали друг другу руки.

Незнакомец промелькнул мимо меня прежде, чем я успела вымолвить слово.

– Какие странные гости к тебе приходят. Кто это?

Я буквально ворвалась в кабинет, Энтони стоя проглядывал какие-то бумаги.

– Мой клиент.

– Не отмахивайся от меня. Я вышла замуж, чтобы жить с тобой одной жизнью.

– Ну и что же ты хочешь?

– Хочу узнать побольше о твоем бизнесе. Чем ты все-таки занимаешься?

Он помолчал с минуту, словно о чем-то задумался.

– Хорошо.

Он сел за свой письменный стол, откинулся на спинку стула, жестом приглашая сесть.

– Итак? Что тебя интересует?

– Подробности об этом человеке, – не моргнув глазом, выпалила я.

– Интересно, почему именно он так заинтересовал тебя?

– У него кошачьи глаза, и передние резцы выступают в форме креста. От него мурашки бегут по спине.

– Заметила? Сохранить в тайне желания клиентов – основа моего бизнеса.

– Я никому не схожу. Просто мне надо знать.

– Это не обсуждается.

– Тогда я найму детектива, сяду ему на хвост и докопаюсь до истины.

– Дело твое. Только зачем тебе это? Я потеряю репутацию, потеряю прибыль. Все взаимосвязано. А ты и так можешь получить все, о чем пожелаешь.

– Я резко повернулась к нему.

– Деньги. Деньги. Деньги. Неужели ты думаешь, что я  настолько глупа, что опять клюну на ту же удочку?

Я была раздражена и зла на собственную доверчивость, полна решимости сорвать покров с тайны любой ценой.

– Во что же ты вляпался?  Ты всегда говорил, что твой бизнес обычный туризм.

– На этом рынке огромная  конкуренция. К тому же неинтересно ступать проторенными тропами.

– Тогда что остается?

Он выдвинул ящик стола, сделал вид, будто что-то там ищет. Я поймала его насмешливый пронзительный взгляд.

– Например, секс-туризм или более изысканные индивидуальные спецрейсы «Москва-Лондон-Москва».

– Что это?

– Окрыленная мечта, готовая воплотиться в реальность.

Комфортный салон. Сиденья из светлой кожи. Музыка, выпивка, ужин премиум-класса… Полное расслабление. Стюардессы в изящном белье и стюарды с богатой рельефной мускулатурой обнаженных торсов, суетятся вокруг, готовые исполнить любой каприз, превращающий перелет в пикантный роман.

Он замолчал, а я, прищурясь, глядела в пол, качая головой.

– Какая-то гадость. К тому же это все так банально.

– Эта, так называемая «гадость» приносит доход две тысячи долларов за час. Неплохо? Хотя, согласен, довольно избито. А как тебе кулинарный туризм? В последнее время появилась такая модная тенденция.

– Меня воротит от кулинарных шоу. А как насчет чего-нибудь менее плотского и позрелищнее?

– На любой вкус. Туризм по следам стихийных бедствий для богатых экстремалов. Будь-то тайфун, землетрясение, извержение вулкана, торнадо.   Повсюду кровь, смерть, разлагающиеся останки. Омерзительная вонь наполняет легкие. Руины. Тошнотворное ощущение чужой боли. Однако всегда найдутся желающие оказаться как можно скорее на месте катастрофы, насладиться ужасом величественного зрелища, трепетать перед буйством обезумевших стихий, почувствовать огромный выброс адреналина в кровь.

Я откачнулась, нахмурясь, закусив губу.

Он улыбнулся своей самой ядовитой благожелательной улыбкой.

– Правда, я не понимаю людей ради сомнительного удовольствия рискующих своей жизнью просто так, от скуки мечтающих пощекотать себе нервы. Ты не представляешь, сколько людей стремятся посетить Чернобыльскую АЭС.

В мертвом городе сушится десятки лет назад постиранное белье. Пустые холодные улицы-призраки. Дома с темными глазницами окон, а белье весит.

Воющий ветер раскачивает детские качели, где-то стонет дверная петля

здания, в которое никто никогда не войдет. Дома пахнут плесенью и затхлостью. И все пропитано страхом, гуляющим по крышам, крадущимся по заросшим аллеям, мягко ступающим по пятам.

Романтика запустения.

Потрясающая натура для любого фильма ужасов, но при этом, я слышал, местные жители возвращаются за своими вещами, что само по себе уже нонсенс – счетчик Гейгера зашкаливает от радиации, но что ты думаешь, они находят в своих квартирах? Ни-че-го. Голые стены. Казалось бы, строго охраняемая территория. Мышь не проскочит. Кругом патрули. А вещей нет.

Ходят узкой тропинкой к саркофагу четвертого блока след в след. Техника, используемая при тушении пожара, до сих пор светится от радиации. Шаг влево, шаг вправо – смерть. Нельзя потянуться за травинкой, сорвать ее. Но все с улыбкой фотографируются на фоне факела…

Семьдесят пять долларов с человека стоит экскурсия по городу. Местные продают свою драму, неплохо зарабатывая.

– Ты преувеличиваешь.

– Может быть да, а может быть, и нет.- Он хитро подмигнул.- Даже белье с веревок крадут. Как считаешь на сувениры? Не веришь? Хочешь сама убедиться?

Я качнула головой.

– Я так и думал. Я этого не понимаю. Зато люблю людей с фантазиями. Мой бизнес рассчитан удовлетворять потребности самых взыскательных клиентов. Мы изучаем людей и даем им то, что они хотят.

– Что же они хотят?

– На определенный срок изменить профессию, внешность, привычки, семью, образ жизни.

Есть более экстремальные желания – например, попасть в российскую мясорубку, провести полноценный день в следственном изоляторе среди заключенных с обычными допросами и без адвоката. Потом кошмар рассеивается. Выясняется, что человека арестовали по ошибке. Он свободен, и в нем пробуждается давно забытое чувство радости к жизни.

– Расскажи мне о самом опасном желании, конечно, не называя имен, – попросила я, помня с какой легкостью Энтони уклонился от скользкой темы.

– У меня был клиент, считавший свою жизнь сплошным разочарованием, но его темную метущуюся душу обуревали тайные страсти, порождая гнев и похоть на грани невроза. А вокруг искушения и соблазны, перед которыми он не мог устоять. Его скучное невзрачное  лицо оживлялось, когда он чувствовал  над кем-то свою власть, причиняя боль. Ему хотелось только одного, чтоб кому-то стало так же плохо, как и ему.                                 Он оказался совершенно злобным омерзительным животным, но при этом легко туманил головы, претворяясь простым бесхитростным парнем.

– Что ж ты всегда мог поскорее выполнить условия договора и распрощаться с ним навсегда.

– Не мог.

Я принялась нервно ходить по комнате, ощущая на себе его пристальный взгляд. С каждым шагом кошмар, которым неожиданно обернулся этот многообещающий вечер, только разрастался.

– Он незаметно втянул меня в игру с множеством неизвестных.

– Я не понимаю. При чем здесь ты?

Гадкая улыбочка на лице Энтони заставила меня содрогнуться от отвращения и дурных предчувствий.

– Не понимаешь? Это ж так очевидно.

Энтони пытливо взглянул на меня  и ненадолго задумался.

– Он – серийный убийца, как потом выяснилось. А я поневоле случайно стал его соучастником.

В воздухе повисла мертвая тишина.

– Не надо задавать вопросы, ответы на которые ты не хочешь знать.

– Продолжай.

– Я воссоздал иллюзию реальности по материалам следствия.

У меня тряслись руки, я стояла неподвижно и ощущала слабость во всем теле.

– Все прошло по высшему разряду. Он видел каждое движение коронера, слышал каждое слово экспертов-криминалистов, следил за полицейскими, и он оплатил все издержки, но исчез, подставив меня.

У меня были только догадки. Никаких доказательств. Пришлось выдергивать отовсюду факты, по крупицам собирать их вместе как мозаику. Мой самый дорогостоящий кошмар. Однако должен признать – это было весьма увлекательно и чертовски опасно, ведь на кону стояла моя жизнь. Но я победил!

Я смотрела на него так, словно он окончательно спятил.

Он обожал все экзотическое, искал странное, таинственное, неизвестное, но на все смотрел непоколебимо трезвым, расчетливым взглядом. Во многих отношениях он был щедрым и добрым. Однако в бизнесе Энтони не знал пощады, привык к повиновению, не признавал компромиссов. У него была цепкая хватка, и он не упускал своей выгоды, но это было уже слишком.

Я все ждала, что он рассмеется: «Поверила! Поверила!»,  но мужчина и не думал смеяться.

– Псевдосоветский образ жизни на Западе пользуется большой популярностью. Поездка в русскую глубинку, экскурсии по вытрезвителям и ночлежкам, проживание в коммуналке, общественные бани – золотое дно.

Неделя в этой среде – прощай депрессия.

Ты рассказывала про свое прошлое, а я думал, как и за сколько это можно продать,- звучало это цинично, но Энтони улыбался своей обезоруживающей улыбкой.

Меня всю передернуло.

– Ты – золотая жила, мой талисман удачи. Ты подбрасывала мне идеи, фантастически расписывая детали, а я с легкостью воплощал их в жизнь. Все, что ты любишь, приносит огромную прибыль.

Я заметила, каким жадным блеском засветились его глаза.

Я взглянула ему в глаза, в глаза совершенно чужому, незнакомому человеку. У меня сложилось впечатление, что я никогда его не знала или все это время принимала за кого-то другого.

Он рассказывал, а я просто сидела и слушала…

Голова раскалывалась от противоречивых мыслей. Все вокруг стало неуютным и мрачным.

Возможно, он сказал правду, хотя, скорее всего, и не всю.

– Я думала, что у тебя ко мне чувства, а я только талисман.

Мы в упор посмотрели друг на друга.

Его губы искривились в пренебрежительной ухмылке.

– Чувства есть. Да ты и сама все прекрасно знаешь.

Его слова гулким эхом отозвались в сердце. Строгий тон не терпел возражений.

Растиражированные воспоминания. Романтика, поставленная на поток.

У меня больше не было прошлого. Я стремительно повернулась к нему лицом.

Энтони знал, что я смотрю на него. Больше не желая встречаться со мной взглядом, он принялся листать бумаги. Его спокойное, выражавшее чуть заметное изумление, лицо было бесстрастным. Между нами выросла невидимая стена отчуждения.

Волна ярости захлестнула с головой.

Мне хотелось наорать на него, выкрикивая самые ужасные оскорбления и даже наброситься с кулаками. Я буквально кипела от негодования, физически ощущая, как меня унизили, раздавили.

Но что толку спорить? Ну, а браниться с ним и вовсе бессмысленно. Если я закричу, то здесь, за закрытыми дверями, мне ответит лишь эхо собственного голоса.

Ничего не видя перед собой, я вылетела из кабинета и прислонилась к закрытой двери – надо было унять дрожь в коленках и дать успокоиться колотившемуся сердцу.

Я больше не задавалась вопросом шутка это или реальность. Я очутилась на краю бездны, и выхода не было.

Любая попытка поговорить неизменно кончалась ссорой.

– Сколько прозы, сколько разума. (Оценивающий убийственный взгляд скользнул по мне). Светские разговоры. Снисходительные улыбочки. Настоящая леди. Что с тобой стало? Ты бездушная кукла. Любая на твоем месте была бы счастлива. Любая, но не ты. В тебе нет жизни, – он бросил это обвинение мне в лицо и вдруг рассмеялся, глядя какое впечатление на меня произвели эти слова.

– Оказывается – ты еще можешь чувствовать? Не знал.

Я бросилась прочь, а он все смеялся и смеялся…

Громкие раскаты его голоса неслись по анфиладам комнат вслед за мной. Сочный грудной смех звучал в ушах. От него нигде нельзя было укрыться. В порыве отчаяния я разбила антикварную вазу. Вокруг все смолкло, потонуло в безмолвии, леденящем душу.

Это было давно, очень давно, а потом все поглотила темнота.

ж

Алкоголь все чаще и чаще приходит на помощь. Я хватаюсь за бокал как за спасательный круг, не в силах разорвать порочные узы.

По веселому громкому крику я знаю, что приехал Энтони. Наши дети боготворят отца и снисходительно терпят меня, их полупьяную безвольную мать, блуждающую по дому, словно призрак. Иногда я наблюдаю, стоя у окна с неизменным бокалом в руке, как они бегут к нему навстречу. Он обнимает, целует их, гладит по голове. Несколько секунд вглядывается в окна. На миг наши взгляды встречаются. Я поднимаю бокал:

– С возвращением!

Он отворачивается от окна. Я задергиваю занавеску.

Позже в гостиной Энтони бросит на меня презрительный взгляд и уйдет прочь, а я так и останусь стоять, раздираемая чувством вины и бессмысленностью всего происходящего.

ж

А может быть, это началось раньше, гораздо раньше, когда мы только познакомились?

Машина быстро несла нас по ночной Москве. Сердце билось так, что его удары громко отдавались в ушах. Во мне вспыхивали чувства, которые мне раньше не приходилось испытывать, и я с жадностью потянулась к ним инстинктивно, желая впитать в себя новые ощущения с сумасшедшей пьяной радостью. Душу переполняли эмоции. Нежные восторженные глаза Энтони, его близость…

Нет, я не могла заставить себя отодвинуться от него. Да и не хотела.

Безрассудство вселяло ужас. Я что-то лепетала, дрожа от смущения. Неужели Энтони обо всем догадался? Боже, как стыдно.

Его глаза недобро вспыхнули – он резко отвернулся, и я вздохнула с явным облегчением.

«Не заметил»!

Пригубила бокал, оценив напиток божественной чистоты и дьявольской крепости.

Демонстрировать свои истинные чувства в первый день знакомства вовсе не входило в мои планы.

Мы мчались вперед по безлюдным улицам в тишине спящего города.

Пила и не пьянела или уже пьяна, но мне было бесконечно весело.

Энтони взглянул на меня с удивлением.

– Я никак не могу привыкнуть, как пьют русские женщины.

Он меня оскорбил. Я не пью, но сейчас глупо спорить, да это не имеет никакого значения, потому что я счастлива, безумно счастлива и думать о таких пустяках мне не досуг.

Из приемника неожиданно полилась мелодия, очень старая, давно позабытая.

«Миленький ты мой,

Возьми меня с собой.

В том краю далеком

Буду я тебе женой».

Песня из далекой романтической юности. Гитара, костер, комары, чей-то обжигающий шепот…

Я не удержалась и подхватила ее с чувством и эмоциями.

«Миленький ты мой…»

Энтони, не отрываясь, широко раскрыв глаза, смотрел на меня с тихим почти пугающим обожанием.

Я пела для него, для себя, бесконечно сочувствуя бедной девушке. Вначале она кокетничала, заигрывала с любимым, не то в шутку, не то всерьез. Постепенно легкость куда-то ушла. В голосе появились тревожные дрожащие нотки. К концу песни она плакала, цепляясь за осколки, умоляла мужчину не бросать ее.

«Миленький ты мой,

Возьми меня с собой.

В том краю далеком

Буду я тебе  чужой…»

Может быть, и я буду умолять когда-нибудь любимого, пытаясь удержать его рядом с собой, хоть на секунду, но не теперь.

Я так расчувствовалась, что слезы невольно брызнули из глаз. Я все-таки пьяна. Стало неловко. Слезы все текли и текли. Я старалась не встречаться взглядом с Энтони, вглядываясь в ночной город за окном.

– Ты боишься, что может случиться нечто подобное с тобой?

Я пытливо взглянула ему в лицо, резко обернувшись.

– Нет. Не боюсь.

Это была сущая правда. Со мной такого не могло произойти. Никогда.

– А ты бы плакала, умоляла меня взять с собой?

Мне хотелось со смехом сказать, что нет, или отшутиться, но я увидела его серьезные глаза, смех застрял в горле.

– Если весь мир сойдется в тебе – я буду плакать, умолять, просить. В такой момент я забуду обо всем на свете. Важно только быть рядом с тобой.

Я была серьезна, как никогда, и я сказала чистую правду.

Энтони  удовлетворенно кивнул и улыбнулся…

ж

Теперь же, по прошествии стольких лет, я кричу, требую, плачу, прошу, умоляю.

– Энтони, помоги мне! Неужели ты не видишь, не чувствуешь, как мне плохо? Энтони! – Но он глух к мольбам.

В ответ леденящее молчание. Отчаянный крик разбивается вдребезги о непроницаемую стену, которой он отгородился от меня.

То, что мне нужно, не выплакать, не выкричать, не выпросить, не вымолить.

От былого счастья осталась лишь тень, мимолетная мысль, воспоминание.

Горечь выливалась в безудержную ярость, и я колотила по ночам подушку что было сил, представляя, что луплю по мощной груди Энтони, за которой спрятано его бесчувственное сердце.

– Ненавижу тебя! Ненавижу!

Мое сердце сжималось, превращаясь в маленький кусочек льда.

Чувства давно переплелись в клубок, и я не знаю, обида ли это или привычка, порой я больше ничего не чувствую.

Единственный человек, который мог бы меня понять, был далеко…

ж

Машина неслась по мокрому шоссе. Что-то произошло, что-то случилось, минутная душевная слабость, когда кажется, что от жизни больше нечего ждать. А рядом никого…

Неожиданно взвизгнули тормоза. В какой-то момент Мигель потерял управление. Автомобиль понесло. Тупой удар. Машина перевернулась в воздухе и еще какое-то время с раздирающим уши скрежетом скользила по трассе, переворачиваясь.

Едкий запах горящей изоляции заполнил кабину. Под капотом заметались огненные языки. Через миг вспыхнуло пламя.

Дверь заклинило. Водитель остался в западне. Огонь поглотил кабину, с жадностью распарывая плоть красными ненасытными пальцами…

Фотография упала с каминной полки. Стекло разбилось вдребезги на тысячу мелких блестящих осколков. Звон стекла и пронзительная тишина…

Я как во сне  подошла к буфету и вытащила бутылку бренди. Рука привычно потянулась к бокалу.

Разочарование Энтони, его неоправданные надежды.

Мигель, разбившийся на шоссе.

Я – пропившая не то счастье, не то горе. Жизнь.

Рука замерла в воздухе. Бокал выскользнул из внезапно ослабевших пальцев и мягко упал на ковер, на котором образовалась небольшая лужица, медленно расползавшаяся в неровное мокрое пятно.

ж

Руки не дрожат. Трепет в душе. Мигель жив, и Энтони полон надежд…

Я вновь и вновь проживаю этот миг, не в силах ни на что решиться…

В черном ночном небе зависла луна, с любопытством заглядывая в окно. Маленький квадратик света дрожал на стене.

Я прильнула к переливающемуся лунными бликами окну, через минуту распахнув его настежь. Легкий ветерок ворвался в комнату, наполнив ее свежим дыханием ночи.

Я так и стояла в ночной рубашке в лунном свете, слушая тишину, которая уступила дом тихому шороху, шелесту, перешептыванию стен, вобравших в себя нескончаемые воспоминания.

Дом, книги, милая сердцу мебель – до боли знакомые предметы. Они весьма упорно вторгались в сознание, точно сговорились удержать меня дома. Я слышу их безмолвный крик, мольбу, отчаяние. Словно тысячи невидимых глаз сморят на меня. Тысячи незримых рук тянутся ко мне. Я пытаюсь ухватиться  за них, но они тают, исчезают и теряются вдали… А вместе с ними меркнут сладостные грезы и призрачные мечты…

Не поддаваться, ни в коем случае не поддаваться! Надо выдержать.

Я покачала головой, подавляя озноб. Призраки исчезли, голоса стихли, шаги смолкли. Я долго стояла в темноте. Сколько одиноких ночей прошло в мучительных раздумьях. Теперь вопрос как жить дальше.

Лунные блики заколыхались и плавно заскользили по стене. Вокруг было тихо и спокойно, но в душе бушевали ураганы, горечь отчаяния пропитала каждую клеточку.

«Я не могу… Не могу сделать выбор. Не в силах».

«Боже, до чего же пуста моя жизнь». Осознание этой истины пришло неожиданно как вспышка молнии.

Обхватив голову руками, обессилив от нахлынувших эмоций, я буквально рухнула на кровать. Тоска навалилась черным покрывалом. У меня не было сил даже плакать.

ж

Я выбрала свободу.

Молчит телефон. Нет писем, цветов, милых сердцу разговоров о каких-то пустяках. Никто не будет меня по утрам весело и бодро. Нет больше праздников. Их поглотила монотонная мелодия серых буден, заунывная и нескончаемая.

«Где ты, Энтони? Кто купается в лучах твоих глаз?»

Я не отражаюсь в глубоких темных глазах Мигеля и не вижу, как я прекрасна. И если что-то случается хорошее ли, плохое – мне хочется поделиться с ним. Первая мысль  бежать к телефону, написать письмо. Запоздалым эхом сознание возвращает в реальность – некому звонить, некому писать.

Темная ночь безучастно смотрит в окно. Лишь легкий ветерок с деревьев вкрадчиво нашептывает о былом…

Влажные пузырьки лопались на влажных волосах Энтони, на его теле, бронзовом от загара, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Он весело смеялся, показывая красивые белые зубы. От него исходило такое сумасшедшее обаяние, что у меня сердце уносилось ввысь, трепетно замирая на самой высокой ноте, то будто срывалось в пропасть водопадом эмоций от одного только взгляда, легкого прикосновения…

С Мигелем время текло спокойно и размеренно. Я запомнила его лицо в лунном свете. Звезды мерцали в прозрачном небе, а мы говорили и говорили, не в силах расстаться даже на миг, шептались до первых петухов, встречая рассвет алым светом  разливающийся по небу. Над землей вставала заря нового бесподобного дня…

«Энтони! Мигель!»

Сердце сжимается от грусти.

По небу ползут низкие тучи. Тихо шелестят кроны деревьев за окном, словно нашептывают безнадежное:

«Больше ничего никогда не случится… Никогда… Ничего…»

Я хожу, говорю, но меня нет.  Бескрылой птицей я хожу по земле – цена свободы.

ж

Несколько лет спустя Энтони се такой же стремительный, энергичный легко покоряет все новые вершины. Он немного поседел, немного постарел, но вокруг глаз все такие же добрые лучики-морщинки, а на лице все та же лучезарная улыбка. Словно время над ним не властно.

Он летает первым классом, бросает на ветер огромные чаевые, ест белужью икру перламутровой ложечкой.

Жизнь удалась!

Но стоит ему остаться наедине с собой – он моментально меняется, превратившись в апатичного человека, давно разучившегося радоваться. В миг сникший, уставший, опустошенный бродит по дому. Лишь его гулкие шаги и тишина. Иногда он кричит в каком-то исступлении, в бессильной ярости машет кулаком кому-то в пустоту, но слышит лишь звук собственного голоса, и вновь тишина. Даже эхо не вторит ему. В глазах боль и тоска, а на лице приклеенная улыбка, давно уже ставшая частью его, второй натурой, вросшая в него. Он руками пытается сорвать ее с губ и пугается собственного отражения в зеркале. Улыбка живет своей жизнью, насмешливо парит над ним.

«Жизнь удалась?»

Губы лишь слегка кривятся. Сгорбленная поникшая фигура и счастливая улыбка на лице…

Но это только в тишине. Один на один со своим отражением.

А Мигель? О нем ничего не известно. Он растворился в толпе, как ускользающий мираж, словно океан в пустыне, к  которому ползешь из последних сил. Он манит прохладой, зовет к себе, но его нет. На несколько миль вокруг ничего. Только зной. Палящее солнце и песок.

Его фотография все еще стоит на книжной полке рядом с фотографией Энтони.

Энтони! Мигель! Легкий шлейф из прошлого тянется сквозь годы. Веселый смех из той поры все еще звучит в ушах, но все тише и тише. Пожелтевшие снимки. Старые письма. Утраченные грезы.

Я прожила достойную жизнь: любила, страдала, растила детей, побеждала и знала горечь потерь. Теперь же старая, морщинистая, с седыми кудельками волос. Одна. Многие годы одна. Оглянувшись назад – я ни о чем не жалею. Жалею… Жалею?

И все же зеркало врет!

Где та счастливица, перед которой мир раскрыл свои объятия? Не было того дня, чтобы я не окуналась в омут памяти с головой, мечтая повернуть время вспять. Все за один только миг. Без сожаления!

ж

Все тонуло в сгущающемся мраке. На меня обрушилось изумление, оглушило и вдруг сменилось страхом. Холодок пробежал по телу, но не от ночного воздуха, и страх прочно вцепился в плечи. Я пыталась кричать, но слова застряли в горле. Закрыла глаза, подавляя озноб, падала в пронзительно-воющую призрачную пустоту, сознавая, что это только сон. Катафония звуков раздирала барабанные перепонки. Внезапно вой прекратился. Мое сознание неслось в бездну в полной тишине. Тьма обступила, и лишь в отдалении что-то забрезжило, чей-то силуэт. Туманная фигура приближалась. Я увидела лицо из прошлого, пытаясь вспомнить, кто это. Бескровные губы, холодный пустой взгляд, от которого по спине побежали мурашки. Лицо порождало отвращение и вызывало любопытство. Оно словно завораживало своей отталкивающей внешностью, стояло перед глазами и манило к себе. От него нельзя было отмахнуться. Тонкие губы едва шевелились, но слов не разобрать. Оно будто раздваивалось и вырывалось из своей телесной оболочки, пытаясь разорвать невидимые путы. Секунду, мгновение жило своей особой жизнью и потянулось ко мне. Я заглянула ему в глаза и в ужасе отпрянула, увидев в них женщину, отчаянно вглядывающуюся в тусклое зеркало прожитых жизней. Вот она – настоящая реальность.

– Нужно все изменить,- прошептала я,  закричала в каком-то исступлении:

– Так не должно было быть. Это неправильно. Неправильно…

Внезапно замолчала, прервавшись на полуслове, поймав на себе проницательный взгляд, взгляд без осуждения, без жалости, взгляд, способный проникнуть в глубину самых мрачных тайников души.

Липкая слабость волной пробежала по телу. Хотелось сорваться с места и бежать, мчаться во весь опор без оглядки, но ноги словно приросли к земле. Я вся сжалась под этим натиском, чувствуя, как меня будто выворачивают наизнанку, внезапно стала маленькой-маленькой.

Бесстрастное лицо приблизилось еще ближе, явно наслаждаясь страхом, промелькнувшем в моих глазах.

Но страх быстро сменился изумлением.

– Вы меня еще видите? Я, потерявшая контроль над ситуацией, загнанная в угол,  глупая, безрассудная, опьяненная страстями, раздавленная, жалкая.  Но Вы все еще помните меня?

Я гордо вскинула голову, смело взглянула своим страхам в лицо, теряя ощущение времени…

ж

Цепь странных событий прервалась, оставив все без изменений, потянулась череда длинных однообразных дней.

И вдруг выстрел. В самое сердце…

– Привет, Настена! Узнала?

– Энтони? Энтони!

Я удивилась и одновременно обрадовалась его звонку, чувствуя некоторую неловкость, но Энтони непринужденным тоном начал разговор, словно, мы только вчера вместе завтракали.

– Я в Москве. Хочешь, пообедаем вместе?

– Хочу! (Я не могла сдержать своей радости).

Время будто повернулось вспять, разорвав тишину шумным многоголосьем. Перед глазами завертелись, замелькали огни, бокалы, лица. Взрыв хохота то и дело заглушал разговор. И вдруг все смолкло. Я увидела его, элегантного мужчину с русыми волосами, слегка тронутыми на висках сединой. Серебристые волосы выгодно оттеняли глубину серых внимательных глаз. Он улыбнулся. А в моей душе на все лады зазвучали колокола…

Мужчина ласково притянул меня к себе. С ним было легко и просто. Мне казалось, что я знаю этого человека всю свою жизнь. Его глаза сияли удивительным озорством. Может поэтому, я так свободно клала руки ему на плечи, а он без устали кружил меня в танце…

Щеки предательски пылали. Я ощущала ритмичное покачивание его бедер, сильное тело, крепкую ладонь и дыхание на моих волосах. Загадочный блеск из-под ресниц будоражил кровь. Он что-то нашептывал мне ласковым голосом, но смысл слов ускользал от меня каким-то непонятным, непостижимым образом. А вокруг все плыло и качалось. Качалось и плыло…

Как давно это было…

Что теперь? Об этом я не думала, поглощенная мыслями о предстоящем свидании. Я никогда не собиралась так, как в этот раз, переполненная приятным волнением, словно все было поставлено на карту.

Ворох одежды валялся на полу, на диване. Я примеряла вещь за вещью, бросая отверженные в сторону. Все было не то.

Черная прозрачная блузка меня старит, делая лицо бледным и невыразительным, синий цвет мне не идет, выделяя мои волосы, но только волосы, будто у меня нет ни лица, ни фигуры, словно и меня самой нет, красный – слишком откровенно, вызывающе, зеленый – навевает тяжелые воспоминания.

В этом он меня видел, и в этом, и в этом. Это платье меня полнит. В этом я не привлекательна. Все не то. Задача оказалась не из легких. Я вновь перебирала одежду, примеряя, разглядывая себя в зеркале. Это не модно, а в этом мне много лет.

Расстроенная, я опустилась на стул, тоскливо глядя по сторонам. Мне совершенно нечего было одеть, и я уже сомневалась в правильности своего решения. Что я буду говорить Энтони после всего, что произошло? Что он задумал? Пожалуй, было безрассудно идти на поводу желания незамедлительно его увидеть.

Проснулся голос разума, нашептывающий об осторожности, обо всех страхах и сомнениях, которые удерживали меня раньше от опрометчивого решения.

Но голос души пел совсем другую песню.

«Ты всегда испытывала к нему сильные чувства. Но любовь выбила тебя из колеи, подарив всю гамму эмоций от остро-эротических до сладостно-нежных, и ты сбежала, испугавшись, но за все эти годы так и не смогла забыть его. Не захотела.

«Ты будешь всю жизнь жалеть, если упустишь свой шанс».

«Энтони всегда будет обласкан женским вниманием».

«Прислушайся к голосу сердца… Ты любишь. Ты любима. Ты вне конкуренции. А эти безликие орды… Какое тебе до них дело?»

«Опомнись! Опомнись!» – кричал голос разума, – Что ты делаешь? Хочешь мучиться подозрениями по любому поводу? Недомолвки, внутреннее взвинченное состояние. Ты потеряешь покой»…

«Скрывая свои чувства, ты опять останешься одна, опять погрузишься в повседневный мрак, в тот ад, в котором прожила так долго».

Я прислушивалась к многоголосью, поддаваясь влиянию то одного, то другого.

«А как же карнавал с кошмаром бесконечных тусовок?»

«Или череда скучных однообразных дней. Спокойная размеренная стабильная жизнь, где  не происходит ничего. Ничего. Выбирай».

Голос чувств сладкоречиво нашептывал о красивой жизни.

«У тебя будет все, о чем только можно мечтать: эмоции, чувства, яркие впечатления, возможности. У тебя будет все! Все!»

Я все еще прислушивалась к голосам, поверив песне своей души.

«Опомнись! Опомнись»! – голос разума тонул в мечтах о красивой жизни.

Я поддалась искушению и уже не могла остановиться.

«Что будет, когда пройдет страсть, улетучится влюбленность, а мечты разобьются о действительность»? – Не унимался голос разума, изо всех сил пытаясь удержать меня от безумия.

«Я рискну».

Я больше не колебалась, прогнав все сомнения прочь.

«Бедняжка, ты еще пожалеешь об этом», – тихо прошептал голос разума.

«Никогда».

Я вдруг вспомнила про свое любимое платье – черное, шелковое.

Ткань струилась к низу легкими волнами, облегая фигуру, словно вторая кожа. Платье было довольно легким для прохладного осеннего дня. Немного подумав, я дополнила наряд длинным шарфом из черной тафты, который свободно ниспадал с плеч до черных туфелек с золотой вышивкой по краям. Жемчужные капельки в ушах и тонкая ниточка бус придавали всему облику строгую утонченность.

Я была великолепна, неотразима, но… Что-то изменилось, едва уловимое, и все же, существенно, что-то в глазах, во взгляде. Нет прежней восторженности миром, и никакой косметолог не сможет с эти справиться, да и не надо. Такой Энтони меня не знал.

Я бросила последний оценивающий взгляд на свое отражение в зеркале и улыбнулась, почувствовав, как призраки сожалений бесследно исчезли.

ж

Водитель открыл передо мной дверцу новенького «Лексуса» и жестом пригласил сесть. Я скользнула на заднее сиденье и нетерпеливо ждала, пока он обойдет машину.

Он завел мотор, и роскошный автомобиль покатил по подъездной алее.

В салоне воцарилось полное молчание. Мужчина сосредоточенно следил за дорогой, а я украдкой разглядывала его профиль, то пыталась сосредоточиться на мелькавших за окном неоновых вывесках, не в силах справиться с волнением.

Водитель мягко припарковал машину под навесом на площадке перед рестораном европейской кухни.

Энтони уже ждал меня, галантно распахнув передо мной дверцу.

– Ну, здравствуй!

– Здравствуй, – как-то тихо и виновато ответила я.

Радость засветилась на его лице. Мы потянулись друг к другу. Казалось, ничто в мире не сможет помешать этому порыву…

Но ничего не произошло.

Мужчина нежно притянул меня к себе и чмокнул в лоб.

Несколько мгновений мы молчали, с интересом вглядываясь друг в друга.

Он заметно постарел и выглядел еще более важно, чем я его помнила, но в нем, по-прежнему, было что-то величественное, сочетавшееся при этом с естественной непринужденностью и общительностью. Та же улыбка. По спине побежали мурашки. Человеку, обладающему такой улыбкой, принадлежит весь мир.

Энтони был в светло-сером костюме. Я была поражена, как ему идет этот цвет, мягко подчеркивая седину на висках.

Не ускользнуло от меня и то, как погрустнели его глаза. Зеркало осыпало меня комплиментами, но мужчину что-то не устраивало. Я чувствовала это, обеспокоенная тенью недовольства, промелькнувшей на его лице.

Он обнял меня за плечи и повел в здание. Простой дружеский жест, однако, лишенный страсти.

Но стоило ему лишь улыбнуться, чтоб у меня потеплело на душе, и все вокруг окрасилось в более яркие тона. Не хватало только какой-то озорной искорки в уголках его глаз, заметной лишь мне одной.

Энтони подарил мне коробку, красиво перевязанную атласными ленточками. Я сняла крышку – на этот раз белые орхидеи.

Огляделась по сторонам – огромный светлый зал, столы с резными ножками, покрытые ослепительно белоснежными скатертями, восхитительный фарфор, вышколенные официанты в безупречных фирменных одеждах, бесшумно ступающие по мягкому ковру. Спустя мгновение мы уже сидели за столиком и вспоминали, вспоминали… Словно расстались только вчера.

Несмотря на простату окружающей обстановки мои ноздри защекотал запах роскоши из той, другой жизни, похожей на красивую картинку в глянцевом журнале, которую легко перелистнуть. Он был как всегда галантен, и все же некоторая неловкость присутствовала в наших отношениях. Эта натянутость ощущалась во всем. Зачем он пригласим меня? Зачем я согласилась? Я как-то уж очень старалась найти что-то в своей тарелке. Энтони же пытался смутить еще больше, рассказывая какие-то глупые истории, что было ему совсем не свойственно. Казалось, он просто боится остановиться. В конце концов, замолчал. По всему было видно, что Энтони  взволнован. Впервые между нами не было легкости в общении.

– У тебя что-то случилось?

– Нет, ничего, – Он даже удивился, – Почему ты спрашиваешь?

– Мне показалось – ты нервничаешь.

– Тебе показалось.

Мы оба замолчали. Все шло не так. Разговор явно не клеился. Пауза затянулась. Его голливудская улыбка как-то незаметно растворилась в тишине. Наверно я не понравилась ему такая обычная. Он разочаровался, сравнив свои воспоминания со мной, реальной женщиной, сидевшей напротив него. Мне стало не по себе.

– Ты изменилась, – будто прочитал мои мысли.

– Меняются дни и ночи, годы, но не люди.

– И все-таки ты изменилась.

– Постарела? Подурнела?

– Нет, выглядишь ты замечательно, просто ты стала другой.

Я пожала плечами.

– Твоя красота словно окутана флером печали и тайны. В тебе чувствуется какой-то надлом, история, трагедия, если хочешь.

Он говорил о моей тайне, а сам читал меня как открытую книгу. Шутит? Но нет – он был серьезен как никогда.

– Я тебе такой не нравлюсь?

Разговор зашел в опасную плоскость. Все стало как-то зыбко. Это был провокационный вопрос, но я не могла удержаться, чтобы не задать его.

Я заметила, как беспокойные блики скользнули по лицу, понимая, что поступаю жестоко. Этот человек дарил мне праздник, старался не обидеть, не расстроить, а я нарочно дразнила его, но не могла отказать себе в этом маленьком удовольствии.

Мы опять надолго замолчали, избегая смотреть друг на друга. Энтони первым нарушил молчание:

– Напротив. Этим ты притягиваешь к себе еще больше. Этот надлом делает тебя более привлекательной. Я не ожидал.

Я почувствовала, как он напрягся, догадалась, с каким трудом ему удалось ответить спокойно.

Прежнее очарование  развеялось без следа. Я была разочарована, а он не скрывал своей досады и этот разговор какой-то нелепый, тягостный. Что он хочет? Что скрывается за всем этим? Вопросы обжигали язык, но я не смела спросить, чувствуя нежность к этому человеку. Неясные ощущения разбередили душу, ощущения, которые я не могла ни понять, ни контролировать.

– Как ты живешь?

Он уже справился с собой. Улыбался широко, от души, и мне хотелось ответить ему тем же, улыбаясь в ответ. Опять у меня потеплело на душе. Неудовлетворенные желания вспыхнули вновь с новой силой.

– Да все нормально. Потихонечку-полегонечку. А как ты?

– Хорошо. Женился вот. Сын растет. Хочешь посмотреть фотографию?

Слова отдались гулким тяжелым стуком сердца. Я поспешно кивнула.

Он заметно оживился и в то же время сам засмущался этого, суетливо достал фотографию из правого кармана пиджака, любовно провел по ней и бережно положил передо мной. От того, с каким чувством он это сделал, сердце больно сжалось еще раз, будто в него вонзились сотни игл, и я сорвалась в пропасть с песчаного откоса.

Похолодевшими пальцами я взяла снимок.

Счастливая семейная идиллия. Он, его жена, прелестная брюнетка с женственными формами. Случилось то, что я всегда боялась: он встретил женщину, достойную ревности, которой я проигрывала по всем статьям – я была в прошлом. Они улыбались. Женщина держала на руках пухлого малыша, одетого во все желтое, как цыпленок, весьма недовольного, но забавного. Смышленое симпатичное личико. Маленькие ручки, маленькие ножки, нежный светлый пушок на голове.

Я была рада за него, но это была горькая радость, горькая во всем.

Моя непрожитая жизнь. Если б знать…

Как же справиться с волнением, нахлынувшими чувствами, воспоминаниями?

Я улыбнулась, глядя на него, но на самом деле улыбалась моя пустая оболочка. В сущности, я отвернулась, отстранилась и погрузилась в собственные мысли.

Энтони… Мигель… Милый крепыш  с глазами-маслинами – мой неродившийся сын. Сколько бы ему сейчас было? В следующее мгновение губы задрожали, а глаза наполнились горькими слезами. Я готова была тут же разрыдаться над икрой, но сдерживала себя из последних сил. Этого нельзя было делать.

Энтони что-то рассказывал про свою жизнь, жену, сына.

Я слушала вполуха, направив всю свою волю, чтобы улыбаться и ничем не выказать свою боль.

– Знаешь, Настена, я сохранил твое кольцо.

До меня не сразу дошел смысл произнесенных им слов.

«Кольцо? Какое кольцо? При чем здесь кольцо? А-а кольцо… То самое»…

Я никак не могла вспомнить тот момент, каким образом разговор зашел в это русло. Изумилась, удивилась. Что он хочет? К чему этот разговор?

Блестящей мишуры мне мало. Мне нужно от него гораздо большее, совсем другое. Я повзрослела. Мне этого недостаточно. И все же…

Морщинки на его лице вспорхнули к уголкам глаз, словно готовые взлететь.

Эмоции, соблазны. Демоны искушения борются во мне, но решать-то ничего ненадо.

Фотография его семьи все еще лежала на столе, явно давая понять, что мне здесь нет места.

– Почему?

– Ты была нужна мне. Я часто вспоминал тебя. Мне жаль, что у нас ничего не получилось. Очень жаль. Надеюсь, твой муж понимает, как ему повезло?

В его голосе звучала неприятная холодность.

Мне показалось, что стук моего сердца заглушает слова.

– Я не замужем.

Он как-то дико посмотрел на меня.

– Мой жених умер.

Наверное, ненадо было этого говорить. Мне стало неловко, Энтони не скупился на яркие краски, расписывая свою жизнь. А тут я со своей бедой.

– Извини,- он так растерялся, что мне стало его жаль.

Улыбка еще не успела сойти с его лица. Будто приклеилась, но в глазах боль, сострадание.

– Ничего, ты же не знал.

Я судорожно вздохнула, пытаясь сдержать слезы. В этот момент мужчина подался вперед, коснулся ладонью моего запястья, заглядывая мне в глаза. Это придало мне сил, помогло сглотнуть комок, подступивший к горлу. Что со мной?

От него потрясающе пахло и веяло теплом. По его тону, удивительно заботливому и сдержанному, по наполненному тоскливой нежностью взгляду я почувствовала, как время стремительно понеслась назад.

– Как ты? – Мягко прошептал он.

– Теперь все нормально.

– Как это произошло? Когда?

– Несколько лет назад в результате террористического акта на Бали. Правда, умер он не от ран. Не выдержало сердце.

– Я не знал. Мне жаль.

– Мне тоже жаль.

– Ты сильно пострадала?

– Я выжила.

– Понимаю. – Он рассеянно переплел пальцы.

Мы долго сидели молча, не глядя друг на друга. Пауза опять затянулась

Он так и застыл, не сводя глаз с начищенных до блеска ботинок.

На его бледном лице отчетливо проступили глубокие борозды морщин. Он сжал губы в мучительной гримасе, придавшей его лицу странное пугающее сходство с восковой маской, сцепил похолодевшие пальцы так, что ногтями одной впился в кисть другой.

Я тихонечко вытерла слезы.

Вокруг в миг стало душно и тесно. Липкая тишина, нависшая над нами, затрудняла дыхание, путала мысли, захватив собой все пространство. Время будто замедлило свой ход, тянулось, как резина, черепашьими шагами отсчитывая секунды и минуты.

Мы вроде вместе, но врозь. Нас разделяет только стол, но на самом деле огромное непреодолимое пространство. Он сочувствует мне, я радуюсь за него, но нас нет. У нас разные радости и разная боль.

Тишину нарушил мобильный телефон. Его назойливые трели были как нельзя кстати. Энтони слишком поспешно схватился за трубку, говорил недолго, но как-то радостно.

– Мне пора.

Безмерное облегчение отразилось на его лице, я невольно почувствовала себя брошенной.

– Я понимаю.

Это была ложь, блестящая игра. На самом деле, на душе было муторно и гадко.

– Мне действительно пора.

Моя душа металась. Вся женская чувственная сущность стремилась к нему. Сглотнув, я собралась с духом и произнесла так спокойно и бесстрастно, как только могла.

– Конечно, иди.

Он протянул мне руку, и я медленно вложила в нее слегка дрожащие пальцы.

– Был рад с тобой повидаться.

– Я тоже рада.

– Если тебе понадобится помощь – ты всегда можешь рассчитывать на меня.

– Спасибо. Я знаю.

Я заметила, как он бережно положил фотографию в карман. Он вообще все глаголы, касающиеся меня, употреблял в прошедшем времени. Расплатился, оставив щедрые чаевые и крупную купюру – мне на такси. Сейчас он уйдет. Я почувствовала, как внутри у меня что-то оборвалось.

– Зачем ты пригласил меня?

– Не знаю. Захотелось встретиться, узнать, что у тебя все в порядке. И вообще…

Не то прощался, не то обнадеживал.

Энтони горделиво направился к выходу, но резко остановился, обернулся, произнес очень серьезно, глядя прямо в глаза:

– Знаешь, я ведь на самом деле любил тебя.

– Знаю, но почему?

Он пожал плечами.

– Тебя было легко любить.

Улыбка наконец-то сползла с его лица, и я увидела, что глаза у него холодные, стальные, безжалостные.

Мы попрощались. Я сидела, оглушенная. Не знаю свидимся ли когда-нибудь еще. Что-то мне подсказывает, что нет.

Я больше не трогательная неземная нежная дева с полотен Боттичелли, какой он меня придумал. От меня реальной, с моими буднями и тревогами, переживаниями и радостями, от меня, настоящей он бежит без оглядки.

Он ушел. Я осталась, теряясь в догадках, зачем ему нужно было растревожить, разбередить старую рану.

Я сидела за столом и слушала, гулко отдаются в коридоре и замирают вдали. Где-то скрипнула дверь и с шумом захлопнулась.

Я осталась одна, в пустом зале. Голова тяжелая, мутная. Остывшие блюда, недоеденные салаты, нетронутые закуски, орхидеи в коробке, привезенные откуда-то из жарких стран, крупная денежная купюра…

Пронзительная тишина…

Все попахивало какой-то театральностью, бутафорией.

Внезапная мысль выскользнула из тумана, поразив в самое сердце. Я рванулась за ним.

«Лексус» еще немного постоял у светофора и скрылся из вида за ближайшим поворотом. Вот и все.

Меня легко любить. Что это значит?

Меня так легко любить. Почему я всегда смотрю в след отъезжающей машины?

Меня легко любить. Почему же я так одинока?

Осеннее пламя поглотило верхушки деревьев. Опавшие листья кружились в воздухе, исполняя прощальный блюз. Ветерок приятно холодил кожу, запутываясь в волосах, временами пронизывал до костей. Воздух был чист и сладок. Чувствовалось скорое приближение зимы.

 

Конец