Святослав Сирота. Сакура

    Мы видимся с ней всегда в одном и том же месте, в одном и том же поезде, который неизменно идет на восток, в один город, в котором мы расстаемся, чтобы встретиться снова в следующем мае.
    За нашим окном всегда весна. За окном купе, которое уже успело стать нам домом. А ведь когда-то я вошел в него впервые. Я помню: внутри никого не было, и сначала я был даже рад своему нечаянному одиночеству. Но обведя взглядом купе, я обнаружил небольшую сумку на второй полке, почти у стены – и запах. Ее духи уже успели окутать собой мое недельное пристанище – сладкий аромат сирени. Будто весна и не покинула меня, как она делала это всегда, стоило мне лишь зайти в поезд, идущий на восток. Я сразу попытался представить себе ее, эту весну, которая будет рядом целую неделю: волосы цвета пшеницы, беспокойной рекою льющиеся по ее тонким плечам, почти детский, аккуратный профиль, яркие и живые глаза такого оттенка, как если бы в них отражалось необъятное, цветущее зеленью, поле.
    Опережая мое воображенье, в купе появилась она – кареглазая брюнетка с внимательным, изучающим взглядом и греческим, точеным профилем. Этим оценивающим взглядом она смотрела на меня, как на незваного гостя, почти с укоризною, и мне стало даже неудобно, что я нарушил своим немым присутствием ее покой. Пытаясь хоть немного умалить свою вину, я улыбнулся открыто, доверчиво, даже наивно, посмотрел куда-то в тьму ее волос и произнес нетвердо, будто спотыкаясь: “Здравствуйте. Я – Алексей.”
     Она с почти нескрываемой досадой опустилась на сиденье и подперла руками свою прелестную голову. Теперь, не видя ее внимательного взгляда, я продолжил уверенней:
     – Я понимаю, что вы хотели бы, наверное, провести эту неделю в одиночестве, но я…
     – Совсем нет, – прервала меня она, – просто… Глупо было бы надеяться, что купе так и останется свободным. За все годы, что я езжу в этом поезде, такого не случалось ни разу.
     Она подняла на меня взгляд, заметно полегчавший, а вслед за ним и с меня свалилась неизбежная тяжесть первых минут нового знакомства.
     – У вас восхитительные духи! – я уже было пожалел о столь поспешном и неуместном комплименте, но она улыбнулась мне в ответ неожиданно теплой улыбкой и произнесла:
     – Это не духи. Так пахнет моя работа.
     Вместо ответа я лишь присел напротив нее, выразив свою готовность слушать.
     – Я – флорист. Целый год я занимаюсь тем, что выращиваю в почти непригодных для этого условиях Дальнего Востока цветы, а в апреле еду их показывать на выставке в Москве.
     Я продолжал с упоением слушать ее голос, смотря ей прямо в глаза цвета каштана, заранее привыкая к ее внимательному взгляду, который, казалось, смотрел куда-то далеко в тебя, в глубину, где ты сам мог нечаянно утонуть.
     – Даже зимой я окутана ароматами цветов. Поэтому неудивительно, что они следуют за мной даже в душных поездах.
     – Мне показалось, что это – запах сирени.
     Она удивленно посмотрела на меня и снова улыбнулась:
     – Наверное, вам показалось. Мы не выращиваем сирень: уж очень плохо она у нас приживается. На редкость свободолюбивое растение. Но когда я приезжаю в Москву, я с упоением брожу по самым “сиреневым” местам и стараюсь вдохнуть ее весенний аромат, как можно глубже и не выдыхать до следующей весны. Но надолго она не остается: очень уж свободолюбива.
     – Но с ней всегда чувствуешь себя, как дома.
     Она понимающе кивнула и еще долго ничего не говорила, а я тем временем вдыхал нетерпеливо сладковатый запах свободолюбивой сирени.
     Наконец, я мог рассмотреть ее поближе: безусловно, она была красива, как красивы многие из тех прекрасных цветов, что распускаются ненадолго, лишь чтобы порадовать взгляд и завять. Красота их недолговечна и пуста. Многие, сорвав парочку таких, становятся разборчивее и продолжают цвести рядом с какой-нибудь ромашкой, красивой в своей неизменной простоте. А кто-то продолжает срывать один за другим недолговечные бутоны. Ее красота могла быть такой же – яркой, но скоротечной и пустой, если бы не та спокойная сила, которую вы замечали уже с первых минут общения с нею, и вместе с тем, за ее красотою скрывалась какая-то тайна, которую, во что бы то ни стало, хотелось открыть.
     – А чем вы занимаетесь? – спросила она, когда любопытство одержало-таки над ней верх.
     – Я?.. Эмм… Я – художник, – мне всегда казалось, что это не самая достойная профессия в глазах моих современников.
     – Интересно. И что же заставило вас отправиться в столь долгий путь?
     – Завораживающие пейзажи Дальнего Востока. Она снова кивнула и перевела взгляд на проносящиеся мимо тени домов. И казалось, что она, а следом и я, уже пытались изобразить их силуэтами что-то более живописное и похожее на то, ради чего я еду так далеко на восток.
     – Наверное, вам нечасто дарят цветы, – прервал я вскоре наше созерцательное молчание.
     – К сожалению, да, – ответила она, почему-то отведя взгляд в сторону, будто эта тема была ей неудобна.
     – Но есть же у вас любимое… растение, если можно так выразиться?
     – О, да! – она заметно оживилась, будто давно хотела уже, чтобы кто-нибудь задал ей этот вопрос, – Я просто обожаю вишню. Особенно японскую. Благо, до Японии у нас рукой подать. Сакура чувствует себя у нас, как дома. А знаете, что мне больше всего нравится в ней? Ожидание. Она расцветает всего на несколько дней, самое большое – на неделю: покрывается своими нежными, бледно-розовыми лепестками. И каждый год с нетерпением ждешь этой недели, чтобы снова увидеть ее. А как красиво она опадает! Это – осень и весна одновременно. Всего за неделю.
      Она мечтательно подняла глаза и замолчала. Спустя минуту мы говорили уже о тех далеких восточных краях, я расспрашивал ее, сам себя перебивая, она отвечала коротко, емко. А я говорил, говорил, сам не замечая, как расцветает внутри меня что-то новое и незнакомое. А она лишь внимательно смотрела в меня и молчала, изредка прерывая свое молчанье короткими фразами, которые она произносила непривычными для москвича поэтичным, выразительным языком и спокойным голосом, медленно, размеренно, пока поезд торопился на восток.
     Мы спали на разных ярусах. Я – внизу, она – вверху. Я удивлялся своему счастью: оказаться на неделю со столь прекрасной девушкой вдвоем в одном купе. Уже давно я не погружался в сон с такой счастливой улыбкой на устах.
     На следующий день мы говорили так непринужденно и свободно, что мне казалось, что мы общаемся уже давно, катаясь по экватору целую вечность бесцельно, безвременно. Я ловил ее взгляд на себе и чувствовал, что он все теплее. На время редких остановок мы выходили из вагона вместе, вдыхали полной грудью весну. В купе она все чаще улыбалась, смотря на меня, временами почти незаметно вздыхала, переводя взгляд в окно на ледяную рябь весеннего тумана.
     На третий день мы выходили на очередной перрон, и она взяла меня за руку – совсем по-детски – и я впервые ощутил ее тепло. С той минуты спокойствие и размеренность моего существования меня покинули надолго, навсегда. На том же перроне поспешно, несмело мы рассказали друг другу о том, что поняли еще вчера. Я говорил, что она позволила чему-то внутри меня распуститься и расцвести; она утверждала, что благодаря мне чувствует себя счастливой, а в ответ на мои слова добавляла лишь, что она – просто хороший флорист.
      На следующее утро мы проснулись на одной полке. Ни на моей, ни на ее. Я чувствовал запах сирени, почти осязаемо. Он одурманивал меня и доводил до сумасшествия: я больше не хотел просыпаться, не чувствуя рядом запах весны. Когда я сказал ей об этом, она прошептала, что у нее есть муж – там, на Востоке – я долго лежал сам не свой, немой, она тихо плакала, понимая, что мы видимся в последний раз. Я обещал, что мы будем встречаться в этом купе каждый год, в этом поезде, что идет на восток. Какое-то время она боролась с совестью, но минуту спустя посмотрела на меня совсем по-новому, с благодарностью, а я еще не осознавал, как тяжело из года в год мне будет исполнять обещанное.
     Из года в год. Из года в год, в начале мая, мы встречаемся взглядами в промозглой утренней привокзальной тиши. Она смотрит на меня все так же внимательно, так же тепло. Мы садимся на полки того же купе, в руках по два билета: двойная плата за счастье. Мы счастливы всего неделю.
     Из года в год, до самого мая я чувствую, что мне недостает самого необходимого – весны, которая просто не должна сменяться летом, осенью, зимой, чтобы появиться лишь на несколько дней. Не должна. Я работал, рисовал по привычке. Я писал на полотнах цветы. Меня уже называли в шутку цветочником, после того, как я вернулся из долгой поездки на Дальний Восток за пейзажами с парой десятков – целым букетом – цветов. Они смеялись надо мной, а у нее в оранжерее росли все новые растения. Они росли и в земле, и на стенах, и даже на улице, чтобы радовать взгляды случайных прохожих – эти сотканные маслом запахи весны.
     Когда я рисовал сирень, мне казалось, что нет уже ни востока, ни запада: я чувствовал лишь запах мая. Мы встречались в купе, смеялись и вспоминали. Мы жили. Будто в собственном доме, семьей. Пока она лежала вверху и смотрела на нить горизонта, я читал ей Есенина, Блока, она долго и красноречиво молчала. И весь год я был сам себе незнакомцем: кто-то сидел, расписывал холсты цветами, уже никем не узнаваемый художник, скатившийся к однообразию. А кто-то ходил по московским оранжерееям и ловил и ловил… ароматы.
     Проходил еще год: из года в год проходил бесследно до одной вокзальной встречи в середине мая. Каждый раз я просил, умолял безуспешно оставить его. Я уехал бы к ней на Восток, но она лишь качала головою в такт проносящимся мимо силуэтам. Говорила, что не может. Они не были счастливы – она не уставала повторять это – но она была слишком совестливой, слишком честной. Весь год корила себя, а в купе обнимая, целуя меня, говорила, что не позволит своему счастью стать несчастьем другого.
      Мы приезжали в ее город, который был так далеко на востоке, что его можно было бы с тем же успехом назвать Дальним Западом. Она умоляла меня не искать ее, я шатался по улицам, заглядывал в тьму ледяной морской глади и даже хотел иногда утонуть, чтоб несчастье мое обернулось вдруг счастьем другого. Проходил мимо своих картин, видел ее иногда сквозь высокие окна оранжереи, но не заходил, боясь разрушить ее призрачное счастье.
      Из года в год, уже шесть лет, все тяжелее расставаться и все тяжелее встречаться. Я просыпаюсь по ночам, смертельно желая хоть на секунду почувствовать рядом аромат сирени, но тщетно. Шесть лет ищу духи с этим запахом: нет даже ничего похожего. Как только сирень начинает цвести, я ни дня не провожу вдали от кустов этого свободолюбивого растения и лишь в апреле, на несколько дней, я иду в Ботанический сад и смотрю, как медленно падают на землю нежно-розовые лепестки сакуры, которую ждешь целый год, чтобы просто побыть с нею рядом.
      Вот уже шесть лет. В шестой раз я сказал ей, что хочу быть с ней и летом, и осенью, и зимой. Она ответила, наконец, что примет решение. И если в следующем мае купе… будет пустым – я больше ее не увижу.
     Я ждал целый год с таким напряжением, как если бы она должна была дать ответ через мгновение. Время сжималось тисками, так же, как из года в год. Каждый год был как день в ожиданье недели.
     Седьмой день, седьмой раз, я захожу в наше купе. Ищу взглядом ее сумку, втягиваю носом воздух – душный воздух поезда, идущего на восток. На той полке, где я впервые увидел ее вещи – записка:
 
                                                 “Прости, но самолет быстрее”.
 
Рядом с нею билет. Теперь только один… и два в моем кармане. Я сажусь к окну, смотрю на неподвижные далекие дома, за проводами. До самого-самого вечера я сижу неподвижно, как будто все непрожитые годы настигли меня и время растянулось до бесконечности. Мы снова спим на разных ярусах. Я – внизу, она где-то вверху, далеко в облаках. Тяжело и непривычно пусто засыпать среди мая без весны. Стучит колесами поезд, идущий на Восток, где для меня остались лишь пейзажи. Я сплю как в забвении и просыпаюсь под самое утро, пробужденный сладким запахом сирени.
Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.