В эту историю никто не верит. Я Ржавому рассказал, он говорит: это анекдот, я уже его где-то слышал. Но это было на самом деле. Я сам все видел, а что не видел, мне Типа лично рассказывал. Вообще-то он никакой не Типа, его Эдик зовут. Просто он раньше все время говорил: «типа». Ну, вроде: «прихожу я вчера типа в универ и вижу в коридоре типа твою Ирку с этим длинным с четвертого курса». Он вообще любит менять имидж. То ходит весь в черной коже, с шейным платком, и говорит медленно, как цедит. Такое впечатление, что у него два кольта за поясом, и сейчас он того гляди разнесет весь салун. А то придет в костюме с галстуком, платочек из кармана аккуратно выглядывает, и гонит: «Ну-с, батенька, как ваше драгоценное здоровье? Как матушка?», и дальше в том же духе. Тоже мне, профессор Преображенский, блин!
А однажды мы с ребятами после экзаменов загудели на набережной, в «Чайке». Выпили, конечно, и немного подрались там с азербайджанцами. Менты когда приехали, стали всех записывать. Один Эдика спрашивает: «Имя, фамилия, возраст?». Тот говорит: «Ну, типа Ложкин, 19 лет». А мент был нерусский. У нас в районе вообще почти все менты нерусские. И он так и записал в протоколе: «Типа Ложкин, 19 лет». С тех пор и пошло. И что обидно – Типа тогда как раз завязывал говорить «типа» и переходил уже на «как бы» и «на самом деле», и вдобавок умничал. То есть по любому поводу произносил какие-то умные фразы. Услышит где-нибудь по радио или ТВ и вот повторяет ни к селу, ни к городу: концепция, там, парадигма. Тогда-то всех отпустили кроме Типы. Мент начал мораль читать: мол, вы по-любому неправы, и если еще такое повторится, то будем оформлять по статье. Мы, конечно, извиняемся: да, да, всё понятно. А Типа за свое: на самом деле, говорит, это контрпродуктивное воспроизводство тупиковых позиций! Ну, его и забрали. Вроде как он ментов тупой контрой обозвал. Папаша потом отмазывал, задолбался деньги носить.
Типа сначала обижался, когда его так называли, прямо до драки, а потом ничего, привык. Однажды, когда еще до Таньки он с Ленкой встречался, пришел как-то к ней в гости. Открывает Ленкина бабушка и, конечно, с допросом: кто да что да зачем. Ну, Типа представился: мол, я Эдик, к Лене пришел. Тут Ленка выскочила: Типочка, дорогой, как я рада тебя видеть, все дела. И потом, когда чай сели пить, бабушка вдруг говорит:
– А зря вы, молодой человек, стесняетесь своего имени.
Типа не поймет, к чему это она:
– Да я типа не стесняюсь.
А бабушка такая:
– Нет, послушайте, у вас прекрасное русское имя – Антип. И молодцы ваши родители, что так вас назвали. А всякие там Эдики, Рудики… В мое время на подобные имена была мода среди этих отвратительных стиляг. Я их терпеть не могла. Так что, уж позвольте, я буду звать вас, как Леночка, по имени – Типа, а не этой дурацкой кличкой. Поверьте, так вам идет гораздо больше.
Ну так вот. На прошлой неделе идем мы с Типой после занятий из химкорпуса, смотрим: афиша висит – «Шоу лилипутов». В программе ВИА «Гулливер», хиты мировой эстрады в исполнении Миранды Чесноковой, женщина-змея и всякое такое. А также дрессированный леопард, мини-бегемот и карликовый буйвол. С 5-го по 9-е в ДК Железнодорожников. Типа говорит:
– Санек, давай сходим, приколемся как бы.
Билеты недешевые оказались, но уж гулять, так гулять: взяли на субботу в первый ряд. Типа еще пошутил: они, говорит, лилипуты эти, мелкие, издалека вообще не разглядишь. В субботу часа за полтора до концерта зашли мы с Типой в кафе рядом с гостиницей, там Иркин брат за стойкой на кране стоит. Только взяли по кружке – мать звонит: сестре в роддом просит передачку занести. Ну, я допил по-быстрому и побежал. С Типой договорились в ДК встретиться.
Дальше мне Типа рассказывал. Пошел он в туалет, а там рядом закуток такой. Он смотрит – не поймет, в чем дело, вроде дети какие-то дерутся. Подошел поближе – а это лилипуты. Парень в белом костюме с девчонкой разбирается, прижал к стенке и прямо по лицу ее лупит. Типа ему:
– Эй, ты! Оставь девушку в покое!
Тот обернулся, лицо красное, видно, что поддатый. Типа еще говорил: сколько им лет, не поймешь – маленькие, физиономии вроде детские, а в морщинах. Но этот явно взрослый, лысеет уже. И вот лилипут ему отвечает:
– Отвали, не твое дело! Будет сука знать, как рога наставлять!
И матом еще этажа на четыре, даром что мелкий. Типа даже удивился.
Девка плачет, вырывается, под глазом синяк, а этот ее не пускает. Эдик тогда его за руку взял, оттащил еле-еле, тот здоровый оказался. Девчонка убежала, а он чуть не драться. Типа говорит:
– Ну, ты что, не мужик что ли? Возьми, разберись с этим, с кем она изменяет, а женщину бить последнее дело. И вообще, чего ты бухаешь, у вас же концерт сегодня?
Лилипут такой:
– У тебя что, своих проблем нету?
А Типа как завернет: мои проблемы, мол, в антиномийной структурности одновременно интегрируемого и диверсифицирующегося социокосмоса.
Тот заржал, по плечу Типу хлопнул, ну по локтю, наверное. Говорит, у нас день рождения у Никитки, моего напарника. Она его, когда поздравляла, поцеловала в губы так, что я приревновал. А халтуру эту мы хоть трезвые, хоть пьяные отыграем. Талант типа не пропьешь. Достает из кармана бутылку плоскую с коньяком, там уже половина осталась, и из горла засасывает.
Оказывается, они в банкетном зале обедали. Им, конечно, стремно со всеми. Пока на стул залезут, пока слезут… Народ у нас невоспитанный, смеяться начнут, пальцами показывать.
Тут выходит еще одна маленькая (их надо вообще-то маленькими называть, на «лилипутов» они обижаются, это только для шоу), полная такая, и кричит:
– Генрих Иваныч, ну идемте уже, разобрались и хватит.
Голоса у них тоненькие, как у детей. Этот Генрих Иваныч немного покрупнее других, но голос тоже писклявый, как будто нарочно так говорит, для смеху. Пошел он назад в банкетный зал, а на ногах уже не стоит, мотает его от стенки к стенке. Да сколько ему надо-то?
Типа сходил в туалет, потом еще пару кружек приляпал. Артему, Иркиному брату рассказывает, тот смеется: они, говорит, тут каждый день квасят и дерутся. Выпили они с Артемом еще по соточке, и Типа ушел.
Прихожу я к семи в ДК, народу прилично собралось, школьники целыми классами. Сажусь на свое место в первом ряду. Как раз и Типа тоже подтянулся, конечно, пьяненький, и Танька с ним. Пора уже начинать, а они чего-то тянут, занавес не открывают. Народ сначала хлопал, потом выкрики с мест начались. Наконец, выходит на сцену мужик, нормальный, не маленький, представляется продюсером и объявляет, что, мол, сейчас вы увидите замечательных артистов, они хотя и небольшого роста, но с огромным талантом. Все поаплодировали немного, и шоу началось.
Первым номером объявили дрессированных животных. Правда, леопарда никакого не было – сказали, плохо себя чувствует. Ну, мы думаем, ладно, хоть бегемот с буйволом. Смотрим, выбегает на сцену дрессировщица, в красном цилиндре, с хлыстом, а за ней две собачонки, у одной рога тряпочные к голове прикручены, на второй такой костюмчик, то ли на бегемота, то ли на жука какого-то похожа. Народ кто смеется, кто ругается. Эта маленькая хлыстом щелкает, пыль поднимает, собачки через обруч прыгают, на задних лапах ходят, в общем, чудеса дрессировки. Ну, под конец у буйвола рога упали, тоже смешно очень.
Дальше комический дуэт. Выходит Генрих Иваныч и с ним еще один, маленький совсем, наверное Никитка. Начались эти приколы тупые: здравствуй, Бим, здравствуй, Бом, кем ты будешь, когда вырастешь? Причем этот Генрих так говорит, как будто с наездом, а тот второй какой-то напуганный, запинается, отвечает невпопад. А когда Генрих сказал: «Вот я сейчас возьму палку и надаю тебе хорошенько», тот просто повернулся и ушел со сцены. Народ не поймет: то ли это сценарий такой дурацкий, то ли что. Причем с первого ряда видно, что они все датые, а от Генриха просто разит за километр.
Потом песни начались. Миранда Чеснокова оказалась та толстая, которая Генриха за стол звала. Только теперь на ней платье фиолетовое блестящее: на груди вырез, на заднице бант, и прическа, как у Уитни Хьюстон. Как затянула «Титаник», хоть стой, хоть падай. А с ней еще группа «Гулливер». Играют, кто в лес, кто по дрова: синтезатор отстает, ударник палочки роняет. Жопкин хор, в общем, по-другому и не скажешь. Слабали еще «Папарацци». Во втором куплете Миранда слова забыла, так Типа с места давай ей напевать. Тут публика свистеть начала, они раскланялись и бегом со сцены.
Выходит снова Генрих, теперь в полосатом трико, атлет, по ходу. Сначала штангу картонную жал, гири всякие. Рожи строил прикольные, нормально у него получилось. Потом появился Никитка, тоже в полоску, сам худой, как скелет. И они начали акробатические этюды исполнять. Никитка на плечах у Генриха стойку на руках сделал, потом на голову ему одной рукой оперся и что-то типа ласточки изобразил. И прикиньте, как раз в этот момент Генриха мотануло, и Никитка со всего размаху об пол как жахнется! Ну, думаю, все, пипец малышу. Нет, поднялся, поклонился, что-то матом Генриху отвесил и захромал со сцены под бурные продолжительные аплодисменты.
Типа уже тогда злиться начал. Говорит: халтура голимая, пусть деньги вернут. Танька его за рукав дергает, успокойся, мол.
Тем временем под звуки марша выбегают на сцену девушки в купальниках и начинают жонглировать, сальто разные прыгать, гнуться по-всякому. Одна, как змея беспозвоночная, и кольцом сворачивалась, и с мостика головой между ног вылезала. Типа вроде притих, смотрит внимательно. Генрих Иваныч руководит: команды подает, ручкой показывает, когда кланяться, поддержки тоже выполняет. И появляется солистка: купальник с блестками, в волосах перья, под глазом фингал припудренный. Типа на нее пальцем показывает и кричит:
– Во-во, это ее он метелил!
Танька опять на него: мол, ты заткнешься или нет?
И вот весь кордебалет сзади пританцовывает, а Генрих с этой начинают обжиматься в разных позах, то так, то эдак, эротический балет называется. Он ее и под попу поднимает, и между ног друг у друга они пролазят, и движения тазом всякие делают. А в зале детей полно, шепчутся, хихикают. Училки начали кричать:
– Безобразие! Порнография! Прекратите немедленно!
А Типа базланит на весь зал:
– Давай-давай, щеми ее!
Танька такая вскакивает, пощечину ему и бегом на выход. Типе хоть бы что, радухарился парень не на шутку.
Балет закончился, выезжают Генрих с Никиткой на одноколесных великах и по сцене круги нарезают. То привстанут, то без рук, ничего так. Генрих, правда, равновесие с трудом уже держал, видать, между номерами за кулисами догонялся. Но публика все равно похлопала немного. Тут они садятся на здоровый двухместный велосипед и пытаются на нем трюки изобразить. Причем видно, что Генрих уже ничего не соображает, тупо крутит педали со всей дури, а Никитка весь испуганный, притормаживает, пытается в вираж вписаться. Я думаю, они хотели такой номер показать: разгоняются и несутся прямо на зрителей, а на самом краю сцены, когда все уже напряглись, резко тормозят, встают на заднее колесо и на нем крутятся. Эффектно могло бы получиться. Но Генрих по пьяни скорость не рассчитал. В общем, летят они на нас, Генрих ничего не видит, Никитка по тормозам, смотрит: все, кирдык, и, короче, катапультировался. Генрих один на своей железяке вылетает со сцены и врезается в первый ряд. Такое началось! Все с мест повскакали, кричат, кто за руку держится, кто за ногу, у тетки рядом кровь из носу льется. Типа схватил было этого Генриха за шкирку, но тот извернулся, как даст ему ногой в живот и бежать. Причем, бежит, гад, по людям: кому на спину наступит, кому на голову. Типа за ним, да куда там: выскочил продюсер с охранником и давай Типе руки крутить. Ну, я впрягся, вдвоем мы от них отбились и бегом оттуда, пока менты не приехали.
Идем через парк, материмся. Типа злой, как черт: бабки заплатил, по роже настучали, да еще с Танькой поссорился. Ну, я пошел домой, а Типа на этом не успокоился. Приперся, короче, в общагу и попросил у Ржавого краску. Ржавый у нас по граффити спец. Когда на День нефтяника в горпарке конкурсы проводились по брейку, скейтборду и так далее, он по граффити чуть первое место не занял. В последний момент кто-то в жюри прикопался, что у него главный нефтяник, который пальцем показывает, где бурить, почему-то в полосатом бушлате. Вообще-то это случайно вышло – просто у Ржавого черная краска кончалась, больно много на нефтяной фонтан ушло. Ну, на бушлате и сэкономил. А они решили, что это он специально, с намеком. Так и не дали первое место, просто грамоту за участие.
В общем, взял Типа у него баллончик, дошел до трамвайного депо и прямо на у них заборе написал во-о-от такими буквами: «Лилипуты отстой!». И пририсовал еще двух человечков, побольше и поменьше. Художник, конечно, из него, как из говна пуля. И, главное, вроде никого вокруг не было. Правда, Типа пьяный был, может, и не заметил.
На следующий день, он еще толком не проспался, звонят на мобильный. Мол, Эдуард Петрович, вы? Он говорит:
– Ну, как бы, я. А кто это?
– Это вас беспокоят из Федеральной службы безопасности. Зовут меня Станислав Игоревич. Мне бы нужно с вами встретиться. Вы завтра после трех свободны? Приходите с паспортом, Ленинская 23. Повестку уж не буду присылать, хорошо?
Голос вроде добродушный, а что ему надо, непонятно. Типа всю голову сломал. Если из-за драки на концерте, в ментовку бы вызвали, а тут ФСБ. Ну, делать нечего, в понедельник после занятий приходит к трем на Ленинскую, там охранник в форме. Типа немного растерялся, как сказать не знает, бормочет:
– Меня тут вызвал Станислав Игоревич к трем часам…
Охранник, не глядя, руку протягивает, ну Типа ему руку пожал. Тот как отскочит:
– Паспорт давайте!
Отдал Типа паспорт, дали ему пропуск, пошел с сопровождающим в 17-й кабинет. Кабинет, говорит, обшарпанный, как у нас в 1-й школе учительская была. Мебель так себе, компьютер старенький. И сидит там опер в штатском, лет тридцать, наверное. Типу увидел, заулыбался, присаживайтесь, мол. Записал там фамилию, адрес, место учебы. И сразу попер:
– Догадываетесь, Эдуард Петрович, почему мы вас пригласили?
Типа плечами пожимает и выдает:
– Вы знаете, для меня это какое-то волнообразное рециклирование экстравагантно перемешанных дежа вю.
Опер крякнул от неожиданности, но в рамках удержался. Только ручку на стол бросил.
– Понятно… Эдуард Петрович! Конечно, вы имеете право высказывать свое мнение, у нас демократическое государство, свобода слова и прочее. Но нужно все-таки соблюдать нормы приличия. Ну что вы написали на заборе? Разве так можно? Это же оскорбительно! – Опер развел руками, мол, нет слов. – Если вам что-то не нравится, или вы заметили какие-то недостатки, можно ведь обратиться к депутату, в администрацию. К нам, наконец, придите – ничего в этом нет зазорного. Но зачем же такими словами бросаться?
Типа головой закивал.
– Да я знаю, что нельзя их так называть. Им, конечно, обидно. Но вы сами посмотрите, Станислав Игоревич, что они творят! Взять хотя бы этот номер с тандемом – просто издевательство какое-то! Ну, взялись рулить, так рулите вместе, куда один, туда и другой. А они чего? Один влево, второй вправо. Этот гонит, тот тормозит. Вы хоть договоритесь между собой, кто из вас главный!
– Понимаю, Эдуард, ваше недовольство, – вздохнул фээсбэшник. – Ничего, что я по имени? По секрету скажу – в чем-то я с вами даже согласен. Должна быть ясность, четкая линия. Я думаю, дело вот в чем: просто один – силовик, привык командовать, а второй потоньше, посовременнее. Заметили, наверное, для него больше техника важна? Вот и создается впечатление несыгранности, что ли. Но в такое уж время мы с вами живем, и, значит, так надо.
– Да чего ж надо-то, Станислав Игоревич! Уже по головам у людей начали ходить! Бабла-то ведь как бы не слабо хапнули, так имейте уважение хотя бы. А с этой гимнасткой что? При всем народе, ни стыда, ни совести!
Станислав Игоревич начал нервно нажимать на кнопку настольной лампы, то включит, то выключит.
– Ну, здесь вы, Эдуард, перегибаете. Это все сплетни. Ничего там не было с гимнасткой…
– Да ладно, не было! Мы же не дети, понимаем, что к чему. Дело, конечно, не в этой крысе. Главное, публику они разочаровали. Дурака валяют, а не работают. На самом деле, профессионализма ноль, да и с мозгами, чувствуется, у них не все в порядке. – Увидев, что Станислав Игоревич очень внимательно его слушает, Типа разошелся. – Может, это, конечно, их беда, а не вина, но нам-то от этого не легче. Лысый хоть говорит прикольно, мимика у него. Артист, ничего не скажешь. А этот мелкий, как будто слова не учил: лепечет, что попало. Как не в себе. Может, он нюхает чего?
– Да что вы, Эдуард! – поперхнулся фээсбэшник. – На такой работе! Как вы это себе представляете?
– Какая там работа, Станислав Игоревич! Напишут ему, что говорить, он, как попка, и повторяет. Да гнать их надо обоих! Я вообще не понимаю, чего вы их защищаете? Почему им все позволено, что хотят, то и воротят, а их даже обозвать нельзя? Просто оборзевшие, наглые, извините за неполиткорректность, карлики!
Опер аж побелел.
– Ну, вы знаете, Эдуард, тут я вас предупредить должен: всему есть границы! За такие слова можно и ответить. Грузин этот тоже сказал что-то подобное, теперь пожалел, наверное, да поздно. Вы в курсе, должно быть.
– Не знаю, о чем ваш грузин жалеет, а попадись они мне без охраны, точно бы накостылял обоим, не посмотрел бы, что мелкие.
Тут Станислав Игоревич руку поднял ладонью вперед:
– Ну, все. Давайте эту тему дальше развивать не будем. Вы, Эдуард, я смотрю, человек мыслящий, имеете склонность к обобщениям, к анализу обстановки. Хочу вам кое-что предложить. Знаете, подумайте-ка о том, чтобы поработать у нас. Сначала, конечно, внештатно, а университет закончите, можно и в штат. Зарплаты сейчас у нас хорошие, и, главное, дело живое. Подумайте, в общем. А насчет этой истории… Мне одна идея в голову пришла: тут у нас гастролирует какое-то шоу лилипутов. Вы напишите в объяснительной, что имели в виду именно их, и дело с концом. А в порче государственного имущества, мол, раскаиваетесь, и больше так не будете.
Типа глаза вытаращил и говорит:
– Не понял. Вы же сами сказали, что нельзя их так называть.
Опер только рукой махнул:
– Этих можно.
Типа очень удивился, но написал, что велели, примерно так: «Я, Ложкин Эдуард Петрович, когда написал на заборе, что лилипуты отстой, имел в виду тех лилипутов, которые выступали в ДК Железнодорожников, а не других, которых так называть нельзя, и которых я отстоем не считаю». Что-то в этом роде. Он сам от волнения точно не помнит, что там накорябал. А насчет того, чтобы в стукачи записаться, обещал подумать.

Октябрь 2010 г.