Эта история не имеет настоящего начала и не дает явных намеков на конец, так как продолжает свое существование и поныне.
Однако, если все же говорить о том, что можно сказать об истоках этого рассказа, то… что ж, думаю, можно кое-что придумать…
Итак, с некоторой точностью я имею право говорить, что все, что будет описано далее, произошло в период с конца восьмидесятых годов прошлого столетия.
В некоем городе (назовем его, скажем, С.) появился на свет весьма интересный человечек. Ребенок, это была девочка, родился абсолютно здоровым, чему несказанно обрадовалась молодая пара. Это были абсолютно обычные люди из числа «советских» молодоженов. Он — рабочий, она — учительница. Все почти как у всех, лишь с небольшими исключениями. Короче говоря, первые годы жизни крохи можно считать счастливыми.
Мать девочки, Инна, еще во время беременности, не зная, но будучи точно уверена, что это будет девочка говорила своему тогда еще парню, Сергею:
— Давай назовем ее Соня?
Но вот, в один «прекрасный» день, как говорится, случилась в то время вполне обыденная вещь: Сергей, собрав свои вещи, решил уйти от Инны к другой. Сонечке тогда было всего шесть лет. Конечно, родители и до этого часто ругались, хоть она и не могла понять почему, но это было уже привычно. Звон битой посуды, удары по столу и другие звуки даже перестали будить Соню по ночам. Теперь же не осталось ничего.
«Мама очень долго находилось в депрессии… Папа ушел летом, как раз, когда в маминой школе были каникулы, поэтому ей было совершенно нечем заняться. Она, слава богу, не начала пить, но… Эти истерики, постоянные, которые постоянно отражались на мне, так как ей больше не на кого было орать… В то время я ее люто ненавидела…» — так мне как-то сказала Софья, много лет спустя.
Естественно, что такое напряжение не могло не сказаться на неокрепшей детской психике, но никто об этом, само собой, не задумывался. Девочка на год раньше положенного пошла в школу, где работала Инна Валерьевна. Затем ее записали почти во все кружки, которые были в школе, чтобы не болталась дома одна. Такая нагрузка оказалась тяжеловата для ребенка 6 лет и София начала отставать.
Так прошло еще несколько лет. В городе С. у них не было других родственников — мать Инны жила очень далеко, в другой области  — поэтому им приходилось совсем непросто.
Потом как-то совершенно случайно и незаметно, дома у них стал появляться некий мужчина, мамин новый знакомый. Его звали Дмитрий.
«С появлением папы-Димы мама начала меняться. Она снова начала улыбаться, ходить по магазином и постоянно следить за своей внешностью. Мне было уже двенадцать, поэтому я в принципе понимала, какие у них отношения и что это за друг такой… На самом деле он оказался очень хорошим человеком. Он помог нам, сильно помог… Он как будто вытянул нас из трясины…»
Да, нельзя отрицать, что с появлением Димы жизнь матери с дочерью улучшилась.
Затем они расписались. Все шло своим чередом, и в скором времени Мать Софии забеременела. Это оказался мальчик. Правда почти весь срок мать пролежала на сохранении.  Но роды прошли успешно и их стало четверо… В одна комнатной квартире с лоджией.
«Ванечка был просто чудо… — глаза Сони при этих словах мягко засветились, — он был таким очаровашкой! И очень спокойным!»
В семье тогда работал только Дмитрий и денег катастрофически не хватало, поэтому роженице пришлось в скором времени тоже выйти из отпуска, полноценного декрета не получилось. Ребенка смотрела Соня, из-за чего ей приходилось отпрашиваться из школы. Учителя не всегда входили в положение, что часто отражалось на четвертных оценках. Домашнее хозяйство тоже повесили на девушку. Итак, в четырнадцать лет она уже вовсю выполняла роль хозяйки дома — стирала, убирала, готовила…
«Я не жалуюсь, хоть никогда и не любила домашние дела. Мне, как и другим девчонкам моего возраста хотелось больше гулять, ходить на какие-нибудь вечеринки, но у меня даже друзей толком не было… Девчонки в классе меня не переваривали, просто потому, что со мной дружили все ребята…»
Ей очень хотелось изменить свою жизнь, настолько сильно, что она начала вынашивать свой собственный план. И по окончании школы, когда большинство отправилось на поступление в местный вуз, девушка таки добилась своего — поступила в областной университет. Стала жить в другом городе, про семью старалась не думать, так как сильно скучала, что, на мой взгляд, вполне нормально. Пришлось устроиться на работу, но в группе об этом никто не знал. Я узнала, но намного позже, когда мы начали общаться ближе. У нее появился парень, ее сосед по парте. Его потом отчислили, хоть и был сыном какой-то шишки из управления.
До сих пор большинство наших однокурсниц считают Соньку стервой, каких еще надо поискать,  хотя они ошибаются. Просто… Просто не все так могут.
«Ты меня слишком хорошо знаешь» — часто говорит она.
Наверное, мы с ней и сошлись только потому, что немного похожи, но про себя говорить не стану — это уже совсем другая история.

Удар… Удар… Еще удар… И снова…
Затем они учащаются…
Потом слышатся поблизости те же удары, но с другой стороны… Ах нет, они другие, почти неразличима разница, но все же они не такие. С чем сравнимо это отличие? Разве что с разницей между двумя людьми, двумя листьями одного дерева, двумя животными одной породы… Но мы ведь все равно почувствуем несходство, верно?
После некоторого ускорения все опять успокоилось. С обеих сторон. Удары слились в монотонное биение. В этом звуке было что-то успокаивающее и немного постыдное, что-то, что заставляло вновь прислушиваться к этому монотонному звуку.
В какой-то момент с одной стороны удары вовсе прекращаются, в то время как напротив ритм остается спокойным, затем они вновь раздаются только громче намного громче, способные разорвать ушные перепонки, соседние удары тоже делаются мощнее, но медленнее… и вдруг начинают отдаляться. Еще какое-то время их можно слышать, потом лишь угадывать,а под конец — тишина. Колкая, вязкая, как кисель, распространяющая вокруг себя только ощущение безысходности. Удары теряют свою монотонность, периодичность, они словно оживают, и каждый удар стремится безмолвно высказать свою боль от этой тишины, точно солдаты вырвавшиеся из строя или танцоры, нарушившие четкий узор танца. Возникает ощущение, будто пальцы опытного музыканта решили поиздеваться над слушателями.
Однако через какое-то время удары опять приобретают единый темп. Только теперь они становятся какими-то неживыми, механическими, как удары автоматной очереди, совершенно мертвыми, как если бы живое существо заменили электронной игрушкой: она, вроде, и лает, и лапу подает, вот только жизни в ней не больше, чем в пульте от телевизора.
Но жизнь продолжается, хоть и напоминает теперь тихое, равномерное, совершенно безразличное тиканье часов, чьи удары сочтены, ведь батарейку никто уже не поменяет.